Батарея «Л» у Нери
Это было 31 августа 1914 года. Тени пыльного знойного дня укорачивались, когда я шел со своим полком и заметил на перекрестке дорог одного штатского, по одежде — типичного французского сельскохозяйственного рабочего. Он стоял на краю дороги вместе с другими многочисленными беженцами и наблюдал, как проходили наши отступающие войска. Никто не обратил внимания на него. Мы таких видели тысячами, когда отходили от Монса.
Несмотря на то, что он был небритый, немытый и нечесаный, несмотря на то, что мои глаза встретились с его глазами всего на одну секунду, несмотря на то, что я был смертельно усталым, — я в течение этого мгновенного взгляда узнал в этом человеке одного английского разведчика. Это был Бертран Стюарт, который возвращался назад, для того чтобы [119] прийти в соприкосновение с продвигающимся неприятелем и чтобы еще раз рискнуть своей жизнью за дело союзников.
30-го ночью Стюарт прибыл в деревню, где временно была расквартирована одна кавалерийская дивизия фон дер Марвица.
Разведчик хорошо говорил по-немецки. Пройдя 5 миль в открытом поле, он спрятал свой радиоаппарат. Надо отметить, что он хорошо знал германский код.
Деревня кишела германскими кавалеристами. Вдоль главных и боковых улиц, а также на окраинах стояли лошади, оседланные, покрытые пылью; они ели из мешков; от измученных животных шел пар. Стюарт узнал, что многие эскадроны находились в пути 24, а в некоторых случаях 26 часов.
Окружение британской армии и взятие Парижа были вопросом времени. Многие солдаты говорили об этом при Стюарте совсем открыто, так как на него смотрели как на невежественного французского крестьянина.
Прислушиваясь к разговорам окружающих, он услышал, как солдаты говорили, что около Нери имеется британский бивуак и что 18-й драгунский, 2-й кирасирский и 9-й уланский полки, снабженные двенадцатью пушками, должны на рассвете произвести внезапную атаку на британскую кавалерию и артиллерию, а в это время 2-й и 9-й кавалерийский полки нападут на англичан с обеих сторон и произведут обстрел.
Стюарт знал, что две последние ударные германские дивизии были недалеко. Поэтому он ночью отправился по маленькой дорожке в открытое поле, где мог наблюдать за отправлением 4-й германской кавалерийской дивизии.
Можно вообразить себе, какие мысли роились в голове этого человека, когда он лежал спрятанный в земле. Как назло, утренняя заря принесла с собой тяжелый густой туман. Но он мог слышать звуки голосов немцев, бряцание оружия и сухой треск конских копыт по дороге; он пришел к заключению, что немцы, наконец, двинулись в путь.
Еще раз он подполз близко к деревне, теперь тихой и безлюдной, и вдоль дороги различил несколько темных предметов. Он тут же понял, что в своем спешном продвижении вперед немцы оставили позади колонны свои радиоустановки.
Не колеблясь ни одной минуты, Стюарт помчался в деревню. Густой туман мешал ему бежать. Но, ориентируясь по некоторым вехам, разведчик добрался до места — к полуразрушенной ферме, где он установил свой радиоаппарат.
Он немедленно принялся за работу и скоро вошел в контакт с 2-м, потом с 9-м германскими кавалерийскими полками. Пользуясь секретным германским военным кодом, он послал [120] следующую телеграмму. «4-й кавалерийский сообщает, что в Нери нет англичан, прекратите битву. Двиньтесь на юг к Компьень».
Он получил ответ от обеих дивизий: «Приняли. Все в порядке».
Теперь я должен сделать маленькое отступление и рассказать о героической битве под Нери.
Под Нери 2-й драгунский гвардейский полк и батарея «Л» конной артиллерии вывели своих лошадей на водопой. Утро стояло туманное, но сквозь туман на расстоянии примерно 700 метров один офицер заметил, что с вершины низкого холмика на англичан смотрели три всадника. Это были разъезды германских офицеров-наблюдателей, управлявших огнем двенадцати пушек. Не успели британцы узнать, в чем дело, как наскоро установленные пушки стали стрелять по ним шрапнелью прямой наводкой. Эти двенадцать пушек извергали свои снаряды в упор в расстроенный английский бивуак. Произошло страшное смятение и свалка. Много людей и лошадей было убито и ранено, три пушки подбиты. Нападение было так неожиданно, что поражение начало принимать размеры катастрофы. Отряд германской кавалерии сопровождал пушки, и его ружейная пальба усилила сумятицу в рядах англичан.
Британцы не могли поставить пушки на передки, так как перепуганные лошади разбежались. В результате вышли из строя еще две пушки батареи «Л». За короткий промежуток времени остались в живых только двое солдат, причем оба были покрыты ранами и теряли последние силы. Но борьба продолжалась. Обстреливая своих крагов, они укрывались позади пушки с фунтовыми снарядами; одна пушка против двенадцати на расстоянии почти прямого выстрела!
Несколько германских пушек замолкло. Эти двое храбрецов не могли сделать большего. Boвремя подоспели резервы. Через две-три минуты неприятель бросил свои пушки. Я помню, что мы захватили восемь пушек; около двадцати немцев, мертвых и раненых, лежало вокруг них.
Но что было бы, если бы весь кавалерийский корпус фон дер Марвица произвел атаку, как это предполагалось? Было дано «неверное распоряжение», в противном случае атака была бы произведена: За это «неверное распоряжение» британская армия должна быть благодарна только одному человеку, и этот человек — покойный Стюарт, сотрудник разведки. [121]
История одного довоенного разведчика
Моя книга была бы неполной, если бы я обошел молчанием деятельность одного разведчика, работавшего до войны и пользовавшегося методами, чрезвычайно характерными для преобладавшей тогда в военных кругах Центральной Европы секретной работы.
Эта история заимствована из новейших источников. Рассказ ведется от имени одного высокопоставленного германского офицера, который был начальником германской контрразведки во время войны, — полковника Вальтера Николаи. Его мнения о шпионской работе являются самыми авторитетными из всех, которые когда-либо были высказаны с неприятельской точки зрения.
Эта история содержит описание приключений полковника Альфреда Редля, который, несомненно, был мастером разведки и крупным шпионом в довоенной Европе.
Я уверен, что читателей этой книги заинтересует повесть о серии предательств этого австрийского офицера.
Одна пражская газета, вышедшая в понедельник 26 мая 1913 года, напечатала следующий отчет о футбольном матче: «Футбол в Праге. Шторм 1 — против Унион В. 5–7 (полтайма: 3–3). Шторм 1 оказался очень слабой командой ввиду отсутствия Вагнера и Марка. Один Атъя не был достаточно силен для того, чтобы оказать сопротивление своим противникам».
Автором этой отрывочной заметки был раздраженный глава побежденной команды, он же один из редакторов газеты. Однако этими несколькими строками мелкого шрифта начинается одна из наиболее ярких сенсационных драм шпионажа за последние годы.
Если бы Вагнер играл, Шторм 1, может быть, выиграл бы, но события, служащие темой настоящего рассказа, по всей вероятности, остались бы навсегда погребенными в неизвестности.
Трагические события в центре веселящейся Вены развернулись с напряженной стремительностью.
Только 10 человек во всей Австрии знали полностью эту историю: главнокомандующий австрийской армии генерал Конрад фон Гецендорф, высшие чиновники австрийской разведки и австрийского военного министерства и высшие чиновники венской полиции. Были приняты самые строгие меры предосторожности [122] для того, чтобы это осталось тайной. Все эти 10 человек поклялись свято хранить секрет. Даже император Франц-Иосиф и наследник трона герцог Франц-Фердинанд (убийство которого в Сараево год спустя послужило поводом войны) должны были остаться в неведении. Но все эти меры предосторожности не помогли, потому что на одном стадионе в Праге отсутствовал капитан команды.
Таковы странные зигзаги судьбы.
В понедельник после обеда капитан команды Шторм 1 посетил своего товарища по игре Вагнера (слесаря по профессии), чтобы узнать, почему он не пришел на матч.
— Я никак не мог прийти, — сказал Вагнер своему капитану. — За мною приезжали военные.
— А что они хотели?
— Мне нужно было взломать несколько замков в доме одного офицера.
Таким образом, Вагнер рассказал всю историю, не подозревая, что она имеет какое-либо значение.
В присутствии начальника пражского корпуса и многих высокочиновных офицеров, очевидно, приехавших из Вены, ему пришлось открыть дверь дома, который, ему казалось, принадлежал одному генералу, умершему в тот же день в Вене. Ему также пришлось взломать все ящики стола, гардеробы, конторки и т. д., где было найдено много бумаг и фотографий.
Когда офицеры рассмотрели все обнаруженное при обыске, они остолбенели от ужаса. Они восклицали:
— Неужели? Кто бы этому поверил?
Некоторые из этих бумаг были написаны по-русски. Там оказались также и планы. Среда бумаг была найдена значительная сумма денег.
Генерал был, по-видимому, очень богат: в доме стояла великолепная мебель.
— Мне кажется, что они искали завещание, — закончил Вагнер. — Во всяком случае, генерал держал свои документы в надежном месте. Некоторые из замков было трудно взломать. Конечно, в следующее воскресенье я буду на матче. Такие вещи не происходят каждое воскресенье.
Капитан команды, не менее изумленный, чем офицеры, вернулся в свою редакцию.
Такова была действительная история, скрывавшаяся под официальным сообщением «венского бюро печати», на которое он наткнулся накануне вечером в своей редакторской работе, и которое появилось в сегодняшних газетах. Это сообщение с прискорбием оповещало о самоубийстве полковника Альфреда Редля, [123] начальника штаба 8-го корпуса, очень одаренного офицера, который достиг высокого ранга. Он поехал с Вену по профессиональным поручениям, и в минуту упадка настроения, вызванного неделями бессонницы, застрелился.
Русские документы! Планы и фотографии! Самоубийство!
Из Вены выслали специальную комиссию офицеров для того, чтобы произвести обыск в доме полковника. Почему? Все было ясно, как день: Редль был шпионом! Этот человек, чей гений был общепризнан и который скоро должен был добраться до верховного командования австрийской армии, был изменником!
Редактор, капитан футбольной команды Шторм 1, конечно, наткнулся на большую сенсацию, но он не мог использовать ее в своей газете. Если бы эти сведения появились в «Прагер тагеблат», полиция тут же вмешалась бы, конфисковала бы все экземпляры, закрыла бы газету и посадила бы в тюрьму по возможности больше людей из редакции. Поэтому он посовещался со своим сотрудником и во вторник утром напечатал следующее сообщение:
«Одно высокопоставленное лицо просит нас опровергнуть слухи, распространяемые преимущественно в военных кругах относительно начальника штаба пражского корпуса, полковника Редля, который, как уже сообщалось, покончил самоубийством в Вене в воскресенье утром. Согласно этим слухам, этот полковник будто бы обвиняется в том, что передал одному государству, а именно России, военные секреты. На самом же деле комиссия высших офицеров, приехавшая в Прагу для того, чтобы произвести обыск в доме покойного полковника, преследовала совсем другую цель».
Это было все, что могла безопасно напечатать пражская газета. Но публика знала, что это означает, потому что читатели газет давно были вынуждены благодаря строгой цензуре читать не только между строк, но даже позади газетных заметок. Если напечатано: «Полковник Редль — не изменник», то они знали, что это означает: «Полковник Редль изменник».
Таким образом, довоенная Австро-Венгрия узнала основной эпизод трагедии. Но в среду официальная Европа узнала гораздо больше подробностей об этой истории, так как капитан команды Шторм 1 был пражским корреспондентом одной берлинской газеты. Европа два-три дня интересовалась этим делом, которое было у всех на устах, а потом о нем забыли.
Закончилась великая война, рухнула Австро-Венгерская империя, раскрошилась мощная военная система. Различные документы были найдены один за другим в разных местах. Лишь теперь стала точно известна история Редля. [124]
Альфред Редль был, несомненно, одним из наиболее блестящих офицеров австрийской армии. Он был искусным лингвистом, имел широкие познания относительно основных европейских государств, глубоко знал военную историю. Он был трудолюбив, энергичен, работоспособен, удачлив. В 1900 году, когда генерал барон фон Гизль стоял во главе разведки Австро-Венгрии, он назначил Редля начальником «Отдела информации» (разведка и контрразведка). Молодой офицер так хорошо справлялся со своей работой, что когда фон Гизль получил повышение, он потребовал назначения Редля начальником его штаба. В течение пяти лет (1900–1905) Редль был директором контрразведки, которую он превратил в наиболее мощную организацию австро-венгерской армии. Ему удалось захватить некоторых наиболее ловких разведчиков. Он раздобыл важнейшие секреты многих государств. Он как будто не знал неудач. Однако большую половину своего пребывания на этом посту Редль действовал как шпион в пользу старой, императорской России.
Бюро информации (или, как его называли сокращенно, КС) было изумительным учреждением. Если оно интересовалось каким-нибудь посетителем, то он оказывался сфотографированным и в лицо и в профиль, отпечатки его пальцев регистрировались, и каждое его слово записывалось на граммофонной пластинке. Где бы ни находился этот посетитель — в приемной зале ожидания или в конторе, — пара невидимых фотоаппаратов всегда была устремлена на него.
Посетителя вводили в комнату одного чиновника, в которой звонил телефон. В середине разговора чиновник указывал на лежавшую на столе коробку с папиросами и говорил:
— Возьмите папиросу.
Посетитель брал коробку и оставлял о себе прочную память: поверхность коробки подвергалась действию сурика и, таким образом, сохраняла не видные до выявления отпечатки пальцев того, кто держал коробку. Телефонный разговор был, конечно, обманом, так как его вызывал сам чиновник, нажимая ногой рычаг или кнопку под столом.
Если посетитель был не курящий, тогда чиновник вдруг вспоминал, что папку, лежащую на конце стола, за которым сидел посетитель, давно надо было отнести в контору. Он ее схватывал, говорил:
— Извините, я через минуту вернусь, — и убегал из комнаты.
На столе оставалась другая папка с надписью «Секретно». [125] Очень мало посетителей КС противостояли желанию заглянуть украдкой в секретную папку!
Картон папки потом подвергался действию сурика. Если посетитель, за которым наблюдали из соседней комнаты, устоял против искушения, тогда применяли какую-нибудь другую хитрость. Если и эта уловка не удавалась — применяли другую, и так до тех пор, пока какая-либо не удавалась. Во время разговора аппарат передавал каждое произнесенное слово граммофонной пластинке, расположенной в соседней комнате.
Деятельность КС была до того значительна в то время, когда майор Редль получил чин полковника и был назначен начальником штаба генерала фон Гизля, что одно только его имя побуждало к энергичной деятельности его преемника капитана Максимилиана Ронге и весь персонал КС.
«Вспомните Редля!», «Чтобы бы сказал Редль?» — таковы были девизы работников, которые поддерживали высокую степень активности своего учреждения. В этом отношении наследство, которое Редль оставил КС, вызвало, как это ни странно, его несчастье 8 лет спустя.
Новый начальник КС постоянно изыскивал новые методы и планы — для того, чтобы превзойти Редля. В 1908 году после аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией, когда положение в Европе было напряженным, капитан Ронге и его начальник должны были больше чем когда-либо быть на чеку.
Между прочим, Ронге ввел тайную почтовую цензуру. Только три человека — начальник, Ронге и чиновник, поставленный во главе «черного кабинета» (так называли цензуру), — знали истинную причину создания этого учреждения. Работникам, которые присягнули хранить секрет, говорили, что цензура вводится для борьбы с таможенными мошенниками. Особое внимание обращалось на письма, прибывающие из пограничных местностей. Благодаря цензуре удалось изобличить в шпионаже в период аннексии одного русского военного атташе в Вене, очень известного в высших кругах полковника.
Его, конечно, нельзя было арестовать, но однажды ночью на придворном балу императора колко сострили на его счет. Это дало атташе понять, что он разоблачен, и через неделю он был отозван. Его преемник тоже оказался шпионом — еще один успех черного кабинета и КС. 2 марта 1913 года в черном кабинете вскрыли два письма. Оба имели следующий адрес: Опера балл, 13, до востребования. Главный почтамт. Вена. Судя по почтовым маркам, они шли из Эйдкунена (Восточная Пруссия, на русско-германской границе). Одно содержало [126] на 6 000 австрийских крон банкнотов, а другое — на 8 000 крон. Ни в том, ни в другом не было сопроводительного письма, и уже поэтому письма, естественно, вызвали подозрение. Если эти деньги уплачиваются за честный труд, почему не послать их обычным путем? И Эйдкунен — эта маленькая пограничная прусская станция, известная разведчикам всего мира! Нет ничего удивительного в том, что КС особенно заинтересовалось письмами. Было решено узнать личность того, кому посылались эти деньги. Вблизи главного почтамта, на Мясном рынке, имеется небольшое отделение полиции. Между отделением полиции и окном главного почтамта был проведен электрический звонок, так, чтобы дежурный почтовый служащий, нажимая кнопку, мог подать сигнал в одну из комнат полицейского отделения. Дежурный был проинструктирован, как поступить в тот момент, когда придут за письмами; ему также сказали, чтобы он преднамеренно медлил с выдачей этих писем. Двое агентов дежурили днем и ночью в полицейском отделении, а они всегда были готовы ринуться на почту, когда раздастся звонок, и задержать получателя этих писем. На следующий день звонка не было. Прошла неделя. Молчание. Прошел месяц. Письма еще лежали не востребованными. Прошел апрель; май уже был на исходе. Странно! Никто не требует писем, содержащих 500 фунтов. Но в субботу 24 мая после обеда — звонок. Как назло, случилось так, что агентов не было в этот момент в комнате. Но все же через несколько секунд они были на почтамте.
— А вы очень медленно шли, — сказал почтовый чиновник, — клиент только что ушел налево.
Сыщики бросились на улицу. Они увидели, что с угла отъезжает такси. Не было никакого сомнения в том, что в этом автомобиле сидел человек, только что получивший письма. Но другого такси не было поблизости; о погоне не могло быть и речи. Эти два агента стояли на месте около 20 минут, обсуждая положение. Наконец, они увидели такси, которое медленно ехало по улице. Один из сыщиков посмотрел на такси и вздрогнул. Это была та самая машина, на которой уезжал преследуемый ими человек. Они сели в машину и спросили шофера, куда он отвез их «друга» — человека, которого он посадил здесь на углу минуты 22 тому назад.
— А он поехал в кафе «Кайзергоф».
— Хорошо, везите нас туда.
По дороге внимательно осмотрели внутренность такси и нашли футляр от карманного ножика из серой блестящей шерстяной материи. Это было все. Кафе «Кайзергоф» было [127] почти пусто и там не оказалось ни одного посетителя, которого можно было бы принять за нужного им человека. Куда он поехал? Не пересел ли он на другое такси? Агенты остановились на этом предположении. Единственным местом, где преследуемый мог найти такси, была остановка, находившаяся недалеко от кафе. На этой остановке они узнали, что с полчаса тому назад один человек нанял такси и поехал в гостиницу «Кломзер».
— Везите вас в гостиницу Кломзер.
В этой гостинице агенты спросили у швейцара, приехал ли к ним кто-нибудь на такси в течение последнего часа.
— Да, приехало несколько. Один из комнаты № 4, другой из № 11 и 21 и еще один из № 1. Это был полковник Редль. Но возможно также, что он пришел пешком.
— Полковник Редль? — спросил один из агентов.
— Из Праги, — прибавил швейцар.
Один из сыщиков подал швейцару футляр карманного ножика.
— Возьмите и спросите ваших гостей, не потерял ли кто-нибудь из них этого.
Швейцар взял футляр; как раз в этот момент по лестнице спустился человек в изящном штатском костюме и отдал ключ от № 1.
— Простите, господин полковник, — обратился к нему швейцар, — не потеряли ли вы случайно футляр от своего карманного ножика? — и он протянул футляр полковнику.
— О, спасибо. Да, конечно, это мой, — беспечно сказал полковник, беря футляр. — Где я им пользовался?
Он остановился, и лицо его стало мертвенно бледным. Он быстро посмотрел на швейцара, который вешал ключ. Поблизости стоял человек, казалось, погруженный в чтение газеты. Полковник постоял с минуту неподвижно. Появилась ли у него мысль о том, что его преследуют, что он разоблачен после десяти лет предательства?
Он положил в карман футляр, снова медленно посмотрел вокруг себя и направился к двери. Человек, державший газету, стремительно бросился в телефонную будку.
— 12–3–48, — сказал он (этот номер был произнесен скороговоркой, так как это был тайный номер государственной политической полиции).
Тем временем полковник Редль удалялся из гостиницы. Через несколько минут главные работники КС узнали обо всем, что 'Произошло в этот час: о том, что кто-то пришел за обоими письмами с адресом Опера, балл, 13 и пытался избежать [128] возможной погони; о том, как нашелся футляр карманного ножика, и как было установлено, что он принадлежит полковнику Редлю. Трое чиновников, которые ознакомились с событиями, передавали друг другу это имя с несказанным удивлением.
Их учитель, их первый начальник, их образец! Может ли быть, что он шпион, изменник?
Капитан Ронге, начальник КС, бросился на почтамт, чтобы произвести расследование. У окна корреспонденции «до востребования» лица, получавшие письма, должны были заполнить анкету (содержание письма, место назначения и по возможности место отправления).
Ему дали анкету, которую заполнил человек, получивший два письма с адресом Опера балл, 13. Он ее забрал с собою в учреждение.
С полки позади своего кресла он вытащил изящную книгу в мастерски сделанном переплете: «Советы по раскрытию шпионажа». Это был рукописный документ в 40 страниц, написанный полковником Редлем, — последняя работа, которую он сделал, будучи начальником КС. В ней он на пользу своему преемнику подвел итоги своего опыта, как ловец шпионов.
Ронге положил анкету на один из листов рукописи. Да, нет никакого сомнения на этот счет. Почерк человека, заполнившего анкету, был почерком Редля.
Капитан Ронге опустился в кресло и вытаращил глаза, сравнивая почерк в анкете и рукописи.
— Редль! Редль!..
Однако... есть доказательства. Он получал подозрительные почтовые письма с крупными суммами денег. Да, но возможно также, что это не для него, возможно, что он просто оказывает услугу кому-нибудь, заходя за его письмами. Было трудно заподозрить Редля. Потом — 14 тысяч крон! Причем из пограничной станции. Эта поездка из главного почтамта в кафе «Кайзергоф» и оттуда в гостиницу «Кломзер» была подозрительной. Вдруг постучали в дверь. Ронге был оторван от своих размышлений.
— Войдите!
Дверь открылась, и в комнату вошел один из сыщиков.
— Есть что-нибудь новое?
— Да, отрывочные сведения, — ответил сыщик с мрачной улыбкой, вытаскивая из своей карманной записной книжки несколько маленьких изорванных клочков бумаги.
В течение получаса Ронге и сыщик складывали клочки бумаги. По окончании этой работы они молча переглянулись. [129]
Да, это было решающим доказательством. Полковник Альфред Редль, начальник штаба 8-го корпуса, был шпионом и предателем!
О чем думал полковник Редль, когда он стоял несколько секунд у дверей гостиницы «Кломзер»? Он, вероятно, видел все в мрачных красках. Он положил руки в карманы своего жилета. Да, его карманный ножик здесь, а футляра нет. Но каким образом попал он к швейцару?
Да, он пользовался ножом в такси для того, чтобы вынуть деньги из конвертов. А потом? Любопытно. Какая досада! Опасно. Он был слишком неосторожен.
Потом он, вероятно, понял, что его выслеживают, что его окружают. Он повернул направо и сделал несколько шагов по Герзенгассе. На углу Штраухгассе, где находится знаменитое кафе «Сентраль», он украдкой посмотрел вокруг себя. Никто как будто его не преследует. Остановка; тут стоял человек, который читал газету около стола швейцара. Он пришел сюда с одним своим товарищем. Они его видели.
Было трудно предположить, что полковник пытался сбежать. Он должен был разрешить один вопрос. Следят ли за ним? Он чувствовал, что следят. Следовательно, его кто-то выдал или он сам себя выдал. Случай в гостинице показал, что его личность известна его преследователям. Ах, если бы он мог хоть на мгновенье сбить их со следа! Ему нужно было основательно обдумать положение, написать несколько писем, пообедать с Поллаком, вернуться в Прагу и потом застрелиться! Он не мог этого сделать без колебаний и вытащил из кармана несколько бумажек. Редль не посмотрел на бумажки, чтобы узнать, что на них написано.
Теперь это не имело значения. Он их порвал на клочки и выбросил. Агенты, конечно, остановятся, чтобы поднять обрывки. Но они этого не сделали, а продолжали следовать за ним. На Конкордплац стояло несколько такси. Было бы бесполезно сесть в машину, так как преследователи последуют его примеру. Редль продолжал идти пешком, но, бросив взгляд назад, заметил, что один из сыщиков взял такси и уехал. В течение всего дня преследователь неутомимо шел за ним, куда бы он ни направлялся. Когда полковник повернул к своей гостинице, сыщик был от него на расстоянии десятка метров.
Куда поехал второй сыщик? Понятно, что он вернулся для того, чтобы собрать клочки бумаги, которую бросил полковник. Как мы говорили выше, он их повез к капитану Ронге, начальнику КС. Когда клочки были составлены вместе, [130] получился текст. Расписка об отправлении денег одному офицеру Уланского полка, чиновнику русской разведки. Три расписки на отправление заказных писем в Брюссель, в Варшаву и Лозанну. Все эти три адреса были хорошо известны КС.
Полковник Редль получил письма, содержащие 500 фунтов, из пограничного русского города. Адрес одного из заказных писем был известен, как объединенный центр русской и французской разведок в Брюсселе. Лозаннский адрес был центром итальянской разведки. Варшавский адрес был одним из главных отделений русской контрразведки.
Получив эту информацию, капитан Ронге пошел с докладом к своему начальнику.
К тому времени полковник Редль добрался до гостиницы «Кломзер», где его приветствовал в вестибюле доктор Виктор Поллак, один из виднейших представителей австрийских властей, коллега и сотрудник полковника в судебных процессах о шпионаже. Они были большими друзьями, и приветствия их были сердечны.
— Мы обедаем в «Ридльгофе», — весело сказал доктор Поллак.
Полковник извинился и ушел переодеться в вечерний костюм.
Преследующий полковника сыщик подслушал все, что они говорили. Он об этом доложил начальнику и получил соответствующие инструкции. В «Ридльгофе» агент обратился к управляющему и объяснил ему дело. Потом, переодевшись официантом и прекрасно играя свою роль, он принял обоих гостей и подал им прекрасный обед в отдельном кабинете.
Поллак был в веселом настроении, и Редль постарался, прежде всего, отделаться от осаждавшего его страха. Это последний обед! Эта мысль, вероятно, не покидала его. Он десять лет играл, и вот теперь он проиграл. Надо было со спокойным видом слушать назойливую музыку. Но ему было бы легче перенести все эти испытания в Праге. Поллак мог бы ему помочь. Редль стал говорить своему другу о душевных расстройствах, о моральных ошибках, о разных проступках. Он в самом деле не ответственен за свои действия. Он невменяем.
Вероятнее всего, он совершил свои последние действия бессознательно.
Разве Поллак не мог бы ему помочь? Основная задача — уехать в Прагу, возможно быстрее и спокойнее («официант» этого не слышал). Конечно, Поллак был готов кое-что сделать для него. Ему было ясно, что его приятель страдает от серьезного психического расстройства. Он позвонит одному [131] знакомому и узнает, что можно сделать. Его знакомым оказался господин Гайэр, начальник полиции! Услышав, что вызывают по телефону знакомый номер, «официант» был более чем когда-либо озадачен. Неужели этот известный юрист выполняет здесь обязанности агента?
В половине двенадцатого полковник Редль попрощался с доктором Поллаком, вернулся в гостиницу «Кломзер», взял свой ключ и медленно направился в свой номер. В полночь постучали в дверь.
— Войдите!
Открылась дверь, и четверо офицеров в форме вошли в комнату. Редль сидел за столом и писал. Он встал и поклонился.
— Я знаю, зачем вы пришли, — сказал он медленно и тихо. — Я растратил свою жизнь и пишу прощальные письма. Я надеюсь, что вы мне дадите возможность расстаться с этой жизнью.
— Имеете ли вы соучастников?
— Нет, никаких.
— Размер и продолжительность вашей деятельности?
— Вы найдете все нужные доказательства в моем доме в Праге. Могу ли я вас просить доставить мне револьвер?
Никто из офицеров не имел при себе револьвера, но они обещали полковнику принести оружие. Офицеры шепотом в течение нескольких секунд переговаривались между собой. Потом поклонились и ушли. Через четверть часа один из них вернулся и вручил полковнику заряженный револьвер.
— Спасибо, спокойной ночи.
— Спокойной ночи!
Оставив одного следить за гостиницей, трое остальных ушли в кафе «Сентраль». Они заказали кофе и сидели безмолвно. Человек, стоявший около гостиницы, сменялся каждый час.
Так прошла ночь. Было пять часов утра. Одного из преследовавших Редля агентов вызвали в кафе «Сентраль». Ему дали письмо для полковника Редля, поручили отнести его в гостиницу и сказать швейцару, что абсолютно необходимо, чтобы податель лично вручил письмо полковнику.
Агента предупредили о том, что он может не застать полковника в живых. В случае если он найдет полковника мертвым, он должен был вернуться обратно, не поднимая тревоги.
Агент пошел в гостиницу «Кломзер». Он постучал в дверь номера и не получил ответа. Сыщик повернул ручку, и дверь открылась. Свет горел. Полковник лежал на полу посредине комнаты. Он, по-видимому, пустил себе пулю в лоб, стоя напротив большого зеркала. [132]
Кровь залила ковер. Агент ушел, запер дверь и проскользнул мимо спавшего швейцара.
Через пять минут швейцара разбудил звонок телефона.
— Гостиница Кломзер?
— Да.
— Потрудитесь попросить полковника Редля к телефону вниз.
— Кто говорит?
— Неважно. Делайте так, как я прошу.
Швейцар нашел тело полковника 13 часов спустя после того, как на главном почтамте были получены письма, адресованные Опера балл, 13.
О самоубийстве было немедленно сообщено полиции, и через несколько минут в гостиницу прибыли крупный полицейский чиновник и доктор. Они осмотрели все. Редль умер недавно. Около его правой руки валялся револьвер. На столе лежали два письма: одно на имя его брата, а другое генералу барону фон Гизлю, командиру 8-го корпуса, и поллиста блокнота, на котором было написано твердым почерком: «Легкомыслие и страсть погубили меня. Молитесь за меня. Я расплачиваюсь жизнью за свои грехи. Альфред. 1 ч. 15 м. Я хочу умереть. Просьба не производить вскрытия тела».
Через несколько часов тело было увезено из гостиницы, а через два дня полковника Редля похоронили в присутствии одного свидетеля на главном кладбище в Вене — гроб 38, ряд 29, группа 79.
Теперь задача властей состояла в том, чтобы раскрыть, в чем заключались преступления Редля. Открытия оказались действительно сенсационными. Одно из предательств Редля несколько месяцев спустя стоило Австро-Венгрии сотни тысяч людей на холмах Северной Сербии.
Через четверть часа после того, как нашли труп полковника Редля, уведомили о происшедшем генерала Конрада фон Гецендорфа. Не прошло и часа, как комиссия, состоявшая из полковника и майора, выехала специальным поездом в Прагу для производства расследования в доме покойного офицера.
Дом Редля был обставлен роскошной мебелью. Было установлено, что три года назад он купил большое имение. Расписка также показала, что за пять лет он купил не меньше четырех дорогих автомобилей. В Вене полковник имел собственный дом. Было известно, что у него имеются частные средства, но расписки показали, что он жил как сумасбродный миллионер. В его винном погребе нашли 160 дюжин бутылок [133] самого тонкого французского шампанского. Потом из различных документов стало видно, что в течение почти одного только года он получил от России около 60 тысяч крон за свои шпионские услуги. Эта сумма составляла десятикратный оклад полковника, но было ясно, что найденные документы не указывали полностью все полученные суммы, которые, вероятно, были в 5–6 раз больше.
Остатки шпионской информации он выдавал Италии, некоторые материалы шли во Францию, но с этими странами он сносился косвенно. Однако было ясно, что в течение десяти лет он работал как руководящий иностранный шпион для России. Его специальностью было доносить русским властям о шпионах Австро-Венгрии, оперирующих в России. Свою шпионскую деятельность он начал в 1902 году.
Какие секреты он выдал?
Огромное количество писем, скопированных документов, кодов, фотографий, планов, секретных приказов по армии, мобилизационных наметок, докладов о состоянии железных и шоссейных дорог, точных таблиц относительно военного оборудования и т. д. — все это он выдавал почти без исключения. Выдавал России — грозному, возможному врагу! Было также установлено, что «а его совести лежало убийство многих австро-венгерских разведчиков, работавших за границей.
Некоторые были даже друзьями и коллегами Редля по КС. С легким сердцем он пожертвовал ими для того, чтобы лучше обеспечить свое положение как шпиона на службе России.
Трудно вообразить более подлое преступление! Его положение как начальника разведки и контрразведки, которое он занимал с 1900 по 1905 год, позволило ему легко давать информацию другим державам.
Таким образом, предварительное спешное расследование обнаружило массу фактов беспримерного предательства. Оно выявило, что все военные секреты Австрии были проданы.
«План 3!» — мелькнуло в голове главнокомандующего армии, когда он услышал об измене Редля. Это был полный план военных действий против Сербии, в случае, если Австро-Венгрия будет воевать с этой страной. Там были указаны все подробности, вплоть до последнего человека и до последней пушки: способ передвижения необходимых сил, расположение одних единиц, мобилизация других; в каких пунктах произойдет атака на Сербию и т. д. Все это было подробно изложено в таблицах, схемах, чертежах, картах. «План 3» был шедевром генерального штаба австро-венгерской армии.[134]
Говорят, что в 1870 году спящего Мольтке разбудили для того, чтобы сообщить ему об объявлении войны Франции.
— Возьмите дело номер такой-то с полки номер такой-то и поступайте согласно инструкциям, которые вы там найдете, — ответил он, повернулся на другой бок и снова заснул.
Конрад фон Гецендорф хотел быть вторым Мольтке. Когда грянет австро-сербская война, которую он считал неизбежной, ему достаточно будет просто произнести: «План 3», и один из лейтенантов генерального штаба сумеет провести всю кампанию. А Редль продал этот план России! Это означало, что сербы теперь знают все об этом плане.
Фон Гецендорф знал, что ему придется переделать весь этот обширный и сложный план. Дело это было страшно трудное, так как план воплощал в себе всю военную мудрость двойственной монархии. Он мог подвергаться изменениям, но его основные черты должны были остаться в общем те же. Сербский генеральный штаб догадывался о намерениях австро-венгерского генерального штаба. Штаб изучал «план 3» в течение многих месяцев. Он давно его знал наизусть. Он мог легко предвидеть, какого рода изменения произойдут. Что сербский главнокомандующий хорошо использовал свое знание австро-венгерского плана, это обнаружилось в первой же стадии великой войны. К изумлению всего мира, маленькая сербская армия предупредила не одно, а три нашествия австро-венгерской армии.
Три раза австро-венгерская армия применяла различные варианты «плана 3», и три раза Сербия отражала натиск и наносила тяжелые удары захватчикам.
Одним из наиболее замечательных открытий, сделанных при осмотре бумаг Редля, было его предательство по отношению к одному русскому полковнику. Герцог Франц Фердинанд был с визитом в Петербурге и встретил хороший прием в русском дворе и у русских 'Государственных деятелей. Он попросил австро-венгерского военного атташе, сопровождавшего его на обратном пути до Варшавы, сократить до минимума шпионаж в России, с тем, чтобы не раздражать русских. Военный атташе покинул поезд в Варшаве, где он остался на два дня.
В этом городе к нему пришел русский полковник, который предложил ему целый план военного нападения России на Германию и Австро-Венгрию. Вопреки инструкциям законного наследника, атташе не мог отказать себе в такой интересной сделке и договорился с русским полковником.
Узнав об этом, Редль немедленно вмешался. Конечно, эти планы попали к нему первому в руки, так как он был начальником разведки и контрразведки. [135]
Для этого учреждения он подменил настоящий план с целью показать, что атташе в Петербурге был обманут. Атташе был отозван, Редль вернул России настоящий план, который видел только он и петербургский военный атташе. Русским властям он сообщил имя предателя полковника, продавшего план. Полковник покончил самоубийством, узнав, что его предательство раскрыто. За это дело Редль получил 4 тысячи фунтов.
В этом случае Редль оказал большую услугу России. Он не только держал русские планы в секрете от Германии и от Австро-Венгрии, но также скрывал от них свою осведомленность о военных силах России, о наличии в ней значительного количества корпусов. Много лет спустя один известный австро-венгерский государственный деятель заявил: «Если бы генеральный штаб двойственной монархии знал о существовании этих корпусов, наши генералы считали бы большой опасностью придираться к России, и они смогли бы воздействовать на наших придворных, чтобы не втянуть нас в войну 1914 года. Отсюда — наша военная лихорадка и наше поражение. Этот негодяй Редль доносил России обо всех австро-венгерских разведчиках и выдавал наши секреты русским».
Самым крупным шпионским делом, в котором был замешан полковник Редль, является известное сенсационное дело Гекайло — Венчковский — Ахт, трагическую историю которого я впервые сообщаю полностью. Документы, найденные в доме Редля, показали, что он чуть не был выдан в самом начале его шпионской и предательской карьеры. Только его хладнокровие и большое мастерство, с каким он играл свою двойственную роль шпиона и преследователя шпионов, вывели его из чрезвычайно трудного и опасного положения. Даже юрист, который вел дело, чуть было его не заподозрил. История эта полна примерами нечеловеческой жестокости. В 1903 году, как только Редль стал работать в пользу России, арестовали одного молодого человека, по имени Гекайло, секретаря военного учреждения в Лемберге (Львове), по обвинению в растрате казенных денег. По расследовании он был выпущен на свободу и немедленно уехал за границу. Через два месяца полковник (тогда майор) Редль посетил доктора Габердица, известного венского адвоката, обычно выступавшего в военных процессах. Доктор Габердиц занялся расследованием дела Гекайло и был крайне удивлен, услышав, что Редль обвиняет его в шпионаже в пользу России и в том, что он, по всей вероятности, выдал планы совместных действий Германии и Австро-Венгрии при нападении на Россию через Торн. Редль заявил, что он [136] открыл вероятное местонахождение Гекайло благодаря перехваченному письму, которое Гекайло послал одному своему приятелю в Лемберге, и из которого было видно, что автор письма поселился в Куритибе, в Южной Бразилии, под именем Карла Вебера.
И вот затребовали выдачи Гекайло под предлогом, что он совершил крупные кражи (само собой разумеется, что его нельзя было вытащить из Бразилии по обвинению в шпионаже). Гекайло был предан суду в Вене. Редль предъявил веские доказательства против него — фотографии, письма, чертежи и другие документы, посланные по адресу гувернантки, жившей в семье одного офицера русского генерального штаба в Варшаве. Среди документов было доказательство того, что упомянутый план был изменнически выдан. Редль заявил, что было израсходовано около 30 тысяч крон для получения этих доказательств.
Габердиц и Редль сделали много попыток, чтобы заставить Гекайло признаться. Все было напрасно. Наконец, на один вопрос, который ему задал Редль, обвиняемый ответил:
— Майор, как мог я иметь эти планы? Только тот, кто сидит в генеральном штабе в Вене, мог их получить и продать русским.
Гекайло не знал, что он говорил почти правду.
Под сильным давлением Гекайло упомянул имя одного майора, Реттера фон Венчковского, находившегося в Бреславле.
На следующий день Редль и Габердиц поехали в Бреславль и арестовали майора фон Венчковского. При нем нашли множество документов, которые навели на след другого человека, капитана Ахта, личного адъютанта военного губернатора Лемберга. Когда все трое были посажены на скамью подсудимых и когда дело приобрело характер сенсации (подробный доклад был приготовлен специально для императора), Редль внезапно переменил позицию и, поскольку дело касалось Венчковского и Ахта, превратился почти в их защитника из эксперта и свидетеля обвинения, каким был до этого. В результате отношения между Редлем и Габердицом стали менее дружественными и под конец такими натянутыми, что адвокат пошел к начальнику Редля и выразил ему свое подозрение, прося, чтобы в деле выступал кто-нибудь другой вместо Редля. Но подозрения адвоката были встречены насмешкой. Две недели спустя Редль снова переменил позицию и опять стал безжалостным обвинителем подсудимых. В конечном итоге обвиняемые были осуждены: один на 8 лет, а двое других на 12 лет тюрьмы каждый. [137]
Почему же Редль дважды менял свою позицию в течение этого процесса? Объяснение этому мы находим в бумагах, обнаруженных в доме Редля. Это жуткая история. Планы были проданы России Редлем. В добавление к своему «гонорару» он просил, чтобы русские дали ему возможность создать крупный процесс о шпионаже в Вене. Причина такого желания легко объяснима. С отъездом Гекайло в Бразилию он больше не был нужен русской разведке. Тогда русские бросили Редля на след Гекайло и доставили ему необходимый материал для того, чтобы уличить Гекайло в измене. 30 тысяч крон, которые, по словам Редля, были истрачены на получение доказательств, на самом деле пошли в карман Редля. Но с русской точки зрения дело приняло излишне серьезный и тяжелый оборот, поскольку в нем были замешаны Венчковский и Ахт, два лучших разведчика, работавших для России по всей пограничной полосе. Русский военный атташе в Вене зашел к Редлю и сказал ему, что он обязан обеспечить оправдание этих двух офицеров. В противном случае...
Редль знал, что со стороны своих русских хозяев он не мог рассчитывать на милосердие и поэтому, как уже было сказано, попытался повлиять на суд в пользу Венчковского и Ахта. Но он убедился, что ничего не сможет сделать, и ему пришлось договориться с русскими. Он маневрировал. Русские согласились пожертвовать этими двумя офицерами. На каких условиях?
На суде, когда дело подходило к концу, Редль сослался на один обвиняющий документ, который, сказал он, достался ему дорогой ценой. Один русский майор (из русского генерального штаба в Варшаве) ему его прислал.
— Этот майор, — прибавил Редль, — сделал много хорошего для Австрии, но так как кража была обнаружена у майора, то он предстал перед военным судом, был уличен и повешен.
В действительности произошло следующее. Чтобы побудить русских согласиться на осуждение Венчковского и Ахта, он выдал одного разведчика варшавским военным властям и представил доказательство его виновности. Майор был тем человеком, которого Редль выдал (одним из его же работников), который усердно делал много хорошего против русских для Австрии и которого Редль послал на смерть в силу этого подлого соглашения.
Таковы некоторые из интриг разведческой работы. [138]
Разведчики, которых я встречал
В начале весны 1915 гола, во время своей военной службы, я был прикреплен к контрразведке при генеральном штабе.
В этот период я вступил в борьбу с одним известным разведчиком по имени Пьер Ротгойт, бельгийцем, одним из немногих, если не единственным, который никогда не был арестован во Франции гражданской полицией по обвинению в шпионаже.
Всеми разведчиками, если они попадались во Франции, занималась военная контрразведка. Но случай с Ротгойтом был необычайным, так как это был один из немногих гражданских разведчиков, которые, находясь под наблюдением, не были захвачены позади наших английских линий.
Он, вероятно, много путешествовал по Франции, хотя точно его маршруты не были установлены. Но когда он поехал в Англию, там он скоро попался.
Помню, что однажды я получил инструкцию выследить его в Хазебруке. В то время я выполнял обязанности курьера связи. Эта маскировка мне нравилась, так как повязка на моей руке позволяла мне ехать куда угодно, лишь бы мой мотоцикл был в порядке.
Моя первая поездка по следам; этого с виду невинного виноторговца привела меня в маленькую деревню Hep Беркэн — в то время чрезвычайно важный пункт, так как там находился большой склад тракторов и тяжелых орудий; другими словами, это был артиллерийский парк нашего самого последнего вооружения. Ротгойт всегда ездил на двуколке, запряженной маленькой лошадью, и я выслеживал на мотоцикле все его передвижения.
Другой раз я его застал в Армантьере. Согласно моим наблюдениям, выручка была слишком мала по сравнению с интересом, который он проявил относительно наших военных расположений по своему пути. Однажды я заметил, что он остановил свою лошадку, как будто для отдыха, около одного из наших больших аэродромов. Он, вероятно, запомнил много вещей, и если только было бы можно секретно передать их, то они составили бы первоклассную информацию для германских хозяев в Голландии.
После моего доклада наша контрразведка стояла за его немедленный арест. Но когда хотели задержать шпиона в присутствии двух бельгийских чиновников, приказ об аресте [139] был отменен безо всякого дальнейшего объяснения. В тот момент это меня задело, и мне казалось, что наши власти делают большую глупость, выпуская из своих рук опасного преступника. Но в свете последующих событий я понял, что поведение властей было более чем правильным.
Прежде всего, было трудно доказать военному трибуналу, что Ротгойт — разведчик.
В то время надзор не был таким строгим, каким он стал впоследствии. Бумаги его были в порядке. Нельзя было также отрицать, что он брал заказы на вино везде, где только проходил. Дальше — шпион был достаточно ловок, чтобы не делать никаких записей. Самое большое наказание, которое можно было ему дать, если бы он был арестован, — это высылка из военной зоны. Но это сразу дало бы ему понять, что он находится под подозрением, Таким образом, еще раз применили тактику: «дать ему достаточно веревки, чтобы он повесился сам». Эта тактика дала ожидаемые результаты.
Я больше никогда не видел Ротгойта, но позже узнал все о нем. Он пробрался какими-то путями в Англию, где продолжал свою шпионскую работу, состоя «а службе в бельгийском вице-консульстве в Фолкстоне. Тут его арестовали. Ни на одну минуту наша контрразведка не выпускала его из виду. Ему дали возможность оставаться в счастливом неведении относительно того, что каждое его движение на учете и что вся его переписка перехватывается и исправляется сообразно с нашими целями.
Когда его арестовали, он, как все наемники его типа, упорно твердил о своей невиновности. Но преступление было слишком очевидно. Его предали бельгийскому трибуналу в Гавре, где находилось тогда бельгийское правительство, по обвинению в измене отечеству. Обвинение было доказано, и он был осужден на смерть, но смертная казнь была заменена вечной каторгой.
Я говорил о довоенных разведчиках. Я также говорил о разведчиках, действовавших против моей страны во время войны, но послевоенные разведчики меня не интересуют. Эта отрасль шпионажа не входит в сферу моей книги.
В нашей стране нам до сих пор очень мало говорили о действительных разведчиках войны. Это, несомненно, объясняется тем, что те, которые могли бы писать, не желают по той или иной причине изложить свой личный опыт. Можно об этом [140] пожалеть, так как от этого человечество лишается познания большой и интересной области жизни.
Время от времени в печати появлялись рассказы о разведчиках, исходившие от так называемых авторитетных лиц, но источник информации не указывался. По-моему, это нечестная попытка вводить людей в заблуждение.
После этих замечаний я перехожу к перечню разведчиков, которые были арестованы у нас за время войны. Из этой группы только один заслуживает восхищения. Это Карл Ганс Лоди, о котором я говорил в другой главе.
А остальные? Вот полный список их с финалом их служебной карьеры:
Антоний Кюпферле, немец, покончил самоубийством.
Карл Фридрих Мюллер, русский, расстрелян.
Петер Ган, немец, семь лет каторжных работ.
Роберт Розенталь, немец, расстрелян.
И. Т. Линкольн, венгерец, выслан.
Конрад Лейтер из Южной Америки, интернирован.
Фредерик Паркер Дунбар, немец, интернирован.
Лиза Блуме, немка, интернирована.
Барон Отто фон Гумменберг, немец, интернирован.
Янсен, голландец, расстрелян.
Рус, голландец, расстрелян.
Бреков, немец, расстрелян.
Мисс Лиза Вертгейм, немка, вечная каторга.
Фернандо Бухман, немец, расстрелян.
Августо Альфредо Роген, родом из Южной Америки, расстрелян.
Эрнест Вальдемар Мелин, швед, расстрелян.
Людовико-Гурвнц-и-Зендер, родом из Южной Америки, расстрелян.
Ирвинг Ги Раес, американец, расстрелян.
Куртене Деризбак, австриец, натурализованный англичанин, вечная каторга.
Альберг Мейер, еврей, расстрелян.
Капитан Ганс Бем, немец, интернирован.
Мадам Попович, сербка, интернирована.
Кеннет Траест, американец, вечная каторга (после двухлетней каторги сослан).
Иосиф Маркс, родом из Эльзаса, немецкого происхождения, пять лет каторги.
Ева де Бурнонвиль, шведка, вечная каторга.
Гертруда Эвелин, немка, интернирована.
Барон Луи фон Горст, немец, интернирован. [141]
Лилиан Скотт Трои, американец, сослан.
Адольфо Гереро, испанец, десять лет каторги.
Реймонд Амошариан, испанка, сослана.
Иоган Христиан Целе Лассен, датчанин, сослан.
Аксель Гребст, немец, интернирован.
Пьер Ротгойт, бельгиец, вечная каторга.
Альбертина Станавей, бельгийка, интернирована.
Джордж Во Бекон, американец, сослан.
Рутледж Рутерфорд, американец, избежал ареста.
Альфред Хагн, вечная каторга.
Это большое число разведчиков Германия завербовала для работы против одной только Англии. Этот список не включает тех разведчиков, которые работали для нее во Франции, в Америке и в других странах. Германия почти во всех случаях либо была бита, либо ее планы были расстроены. Исключая ее военных разведчиков, захваченных позади наших линий на фронте, имеется только двое разведчиков, действительно достойных удивления. Все остальные были люди корыстные, работавшие в большинстве случаев за стандартное вознаграждение в 30 фунтов в месяц. Таков тип разведчика довоенной Германии, с помощью которого рассчитывали добыть наши морские и военные секреты, хранившиеся в глубокой тайне.
Германия недооценивала нашу контрразведку. Ее разведка была той чекой, которой она пользовалась для того, чтобы поддержат» силу своей мощной военной машины. Эта же чека приблизила час испытания и разрушила машину.
Что касается нас, то мы воспользовались их непростительными ошибками. Мы побили врага его же собственным оружием.