12. Катастрофа в Холо

За час до полуночи 26 декабря 1941 года шесть гидросамолетов РВY американского ВМФ из 10-го патрульного авиакрыла поднялись в воздух с гидроаэродрома у Амбона (в Голландской Ост-Индии). Это были два звена-клина из трех самолетов. Каждый самолет нес по полторы тонны мощных бомб и горючее для шестнадцатичасового перелета. Перед самолетами стояло задание — разбомбить скопление японских крейсеров и транспортов, стоявших на якоре у Холо, в архипелаге Сулу{66} . Налет полагалось совершить внезапной атакой на рассвете. [176]

Первое взлетевшее в темноте звено возглавлял лейтенант Берден Гастингс, а второе — Джон Хайленд. Ночью они должны были лететь независимо друг от друга и встретиться неподалеку от цели перед рассветом. Во время всего 600-мильного перелета они, в силу необходимости, прокладывали курс лишь по звездам. Необходимо было сохранять полное радиомолчание, никакой связи между самолетами не допускалось. За время перелета в условиях безлунной ночи второе звено обогнало первое и прибыло к месту встречи на десять минут раньше намеченного. Дожидаясь, когда первое звено прилетит и возглавит атаку, самолеты кружили в небе; сильный гул их моторов насторожил японцев, которые быстро встали к зениткам и подняли в воздух недавно прибывшие истребители сухопутного базирования.

Когда первое звено добралось к месту встречи, Гастингс повел свои самолеты прямиком к району бомбардировки. Имевшиеся у американцев скудные разведданные говорили, что сопротивление здесь окажут только корабельные зенитные орудия. Американцы не подозревали, что японцы уже выставили зенитные орудия на всех окружавших город холмах{67} . Когда неповоротливые и практически беззащитные РВY приблизились к порту Холо, небо вокруг них внезапно изрыли оспины облачков черного дыма от рвущихся снарядов, а в небе оказались вражеские истребители{68} .

Хайленд, летевший со своим звеном на предписанном расстоянии позади первого звена, с ужасом наблюдал за жестокой судьбой своих товарищей по эскадрилье. Он увидел, как головной самолет Гастингса рухнул на землю, оставляя за собой шлейф черного дыма и оранжевого пламени, а на двух его ведомых напали истребители «Зеро». Хайленд сделал правильный вывод о том, что выполнить задание невозможно. Кружившие [177] в вышине другие «Зеро» явно собирались атаковать второе звено, и, дабы избежать верной гибели, Хайленд круто развернул свое звено и направился со всей возможной быстротой домой. Стремясь поставить звено в наиболее выгодное для защиты положение, он снизился до высоты 50 футов над водой. Это вынудило японские истребители драться в неуютной близости от поверхности моря, но тем не менее они продолжали упорно атаковать американцев.

Сосредоточивая пулеметный огонь поочередно на одном из истребителей, звено PBY сумело сбить один «Зеро», а еще несколько, видимо, получили повреждения{69} . Пули рвали все три самолета, но им удавалось отбивать атаки до тех пор, пока не выпало настоящее везение — истребители врага скрыло сплошной стеной тропического ливня. Через десять минут Хайленд и один из его ведомых вырвались из зоны шквала и обнаружили, что вражеских самолетов не видно, — как не видать и PBY, пилотируемого мичманом Лероем Дидом. Все попытки связаться с ним по радио оказались бесплодными. Очевидно, самолет Дида был сбит — но, не имея ни малейшей возможности узнать, где именно это произошло, Хайленд не видел перед собой никакой альтернативы, кроме как продолжать возвращаться на базу.

Итоги дня приводили в уныние. В Амбон вернулись только два PBY из шести, а, судя по их рапортам, выживание сбитых представлялось крайне маловероятным. 10-е патрульное крыло состояло из рядовых и офицеров, переживших вместе много тягот войны, и этот удар был для них сокрушительным. Каждый из них потерял в этом катастрофическом рейде по крайней мере одного близкого друга.

Как раз в то время, когда второе звено приближалось к спасительной стене ливня, японские истребители атаковали самолет мичмана Дида. Крупнокалиберные пули оставляли [178] огромные дыры в его фюзеляже и крыльях, вывели из строя левый двигатель и повредили рацию. Но он сумел заставить свою «большую лодку» продержаться в воздухе достаточно долго для того, чтобы нырнуть в зону ливня и стряхнуть с хвоста истребителей.

Но тут заглох и правый двигатель, у которого перебило бензопровод. Находясь в самой гуще ливня, Дид мастерски совершил жесткую, но успешную посадку с неработающим двигателем на поверхность волнующегося при шквальном ветре моря. Весь экипаж мигом разорвал одеяла, спасательные жилеты и одежду, постаравшись заткнуть ими многочисленные пулевые пробоины в корпусе. Когда стало ясно, что самолет не утонет сию же минуту, экипаж переключил внимание на ремонт рации.

На следующее утро, когда мичман Дункан Кэмпбелл совершал воздушное патрулирование, он перехватил слабый сигнал бедствия на частоте своего крыла. Связавшись с передающими, он обнаружил, что сигналы подавал Дид, который сообщил примерные координаты местонахождения сбитого самолета. Кэмпбелл велел Диду, находившемуся в 300 милях к северу, в контролируемых неприятелем водах{70} , ничего больше не передавать по рации, но не терять частоту. Вслед за тем Кэмпбелл запросил у штаба разрешения прекратить патрулирование и отправиться спасать товарищей.

Сколь важной ни была его миссия, разрешение дали немедленно. После чего Кэмпбелл направился на север и проинструктировал Дида — через каждые двадцать минут в течение одной минуты передавать буквы «МО». Это позволит Кэмпбеллу получить точный пеленг и, как он надеялся, не даст сделать то же самое японцам. [179]

А тем временем на борту самолета Дида дела шли чертовски скверно. Сквозь заткнутые дыры просачивалась вода. Все семеро летчиков почти тридцать часов без передышки вычерпывали воду и находились на грани полного истощения сил. Вода плескалась внутри корпуса уже три фута над днищем, и «большая лодка» могла в любой момент перевернуться, когда, к несказанному облегчению всех черпальщиков, они углядели приближающийся к ним почти впритирку над волнами PBY Кэмпбелла.

Пока Кэмпбелл совершал посадку и подруливал борт о борт к потерпевшим крушение, экипаж Дида стрелял из крупнокалиберного пулемета по корпусу своего самолета. Когда тот начал погружаться, летчики прыгнули в море, откуда их втащили на борт самолета-спасателя. Однако радость по поводу спасения длилась недолго. Не успел тяжело нагруженный гидросамолет подняться в воздух, как в поле зрения появились шесть японских истребителей. Люди не сводили встревоженных взглядов с неприятельских самолетов несколько бесконечно долгих минут, пока те не скрылись за горизонтом. Остальной полет до Амбона проходил без неприятностей.

Когда лейтенант Гастингс направил свое звено из трех PBY к району Холо и неожиданно столкнулся с сильным зенитным огнем сухопутных орудий и огнем атакующих истребителей, то, должно быть, уже тогда понял, что все кончено. Он угодил в западню. Поворачивать было уже поздно. И он с мрачной решимостью повел свое звено к целям. В момент сброса бомб потрепанный PBY Гастингса охватило пламя, и он сорвался в крутой гибельный штопор. С исчезновением ведущего экипажи мичмана Э. Л. Кристмена и младшего лейтенанта Джека Доли оказались предоставленными исключительно самим себе. Оба пилота неистово маневрировали, стремясь выполнить задание и в то же время уцелеть.

Первым указанием на то, что его атакуют истребители, Кристмену послужил треск его собственных крупнокалиберных пулеметов, бьющих из люков в середине корпуса. Связавшись [180] через переговорное устройство с пулеметчиками, он узнал, что его машину выбрали своей целью два истребителя «Зеро». Когда один из них сделал «горку», промчавшись мимо фонаря «Каталины», потом закрутил «бочку» и, охваченный пламенем, вдруг потерял управление и сорвался в штопор, Кристмен мог бы завопить от радости — его бортстрелки палили без промаха. Но на это не было времени, так как частый зенитный огонь угрожал в любой момент зацепить его самолет.

Отлично сознавая, что продолжать медленные горизонтальные заходы на бомбардировку будет самоубийством, Кристмен бросил свой самолет в крутое пике, устремляясь к кораблям в порту Холо. Его «большая лодка» содрогнулась, когда стрелка на указателе скорости перешла за красную черту. На высоте 5000 футов пилот разом сбросил все свои бомбы на японский крейсер, а затем вышел из пике, направляясь домой. У него не нашлось времени на анализ результатов бомбардировки или поиски Доли, так как его по-прежнему преследовал один настырный «Зеро».

«Зеро» стрелял по PBY, налетая всегда слева, и Кристмен, яростно крутя штурвал неповоротливого гидросамолета, сумел сорвать несколько атак. Никакой пилот не станет по своей воле ввязываться на PBY в воздушный бой, эту возможность он будет рассматривать лишь в последнюю очередь. Однако Кристмену удалось продержаться минут двадцать — до тех пор, пока крупнокалиберная пуля не продырявила один из бензобаков. Бензин, который мог взорваться в любую секунду, хлынул в кокпит и растекся по всему фюзеляжу. Еще одна крупнокалиберная пуля пробила борт, радиорубку и подожгла бензин в основном корпусе самолета. PBY был обречен. Успеют ли они приземлиться, прежде чем он взорвется?

Драгоценные секунды стремительно таяли, когда Кристмен снизился для посадки в море Сулу.

Огонь и нестерпимый жар вынудили радиста второго класса Пола Лэндерса и помощника бортмеханика второго класса Джозефа Бэнквиста, стрелявших из бортовых пулеметов, выпрыгнуть наружу, спасая себе жизнь. Это было рискованно, поскольку самолет шел на высоте в 300 футов, и не было никакой [181] гарантии, что парашюты успеют раскрыться. Третий из членов экипажа, находившийся в районе средних люков помощник бортмеханика первого класса Эндрю Уотермен, не мог присоединиться к ним. Его убило при последнем заходе истребителя.

Огонь бушевал по всему самолету, гоня опаляющий жар к штурманской рубке и кабине пилота Кристмен, его второй пилот мичман Уильям Гоу, штурман и помощник старшего бортмеханика Дон Д. Лэрви (который также был пилотом) и радист первого класса Роберт Петтит оказались в ловушке. Хотя над фонарем кабины имелся люк, всех, кто попытался бы воспользоваться им в полете, тут же разорвало бы на куски пропеллерами прямо позади него. Четверым летчикам приходилось буквально обливаться потом.

Самолет пылал, словно метеор, и грозил взорваться в любую минуту. Кристмен выключил двигатели, заводя машину на посадку. Одежда на летчиках уже горела, когда они пролезали через люк пилотской кабины и ныряли в море. Спасательный жилет мичмана Гоу сильно обгорел и сделался бесполезным. Когда старший бортмеханик Дон Лэрви понял это, то без колебаний поплыл обратно к горящему самолету, забрался на борт и вернулся со спасательным кругом. А через несколько мгновений PBY взорвался и утонул.

Все летчики обгорели, но серьезно пострадал только Петтит; у него были сильно обожжены руки, лицо и шея. Было неизвестно, удалось ли спастись кому-либо из трех летчиков, находившихся в хвостовой части самолета, и поэтому маленький отряд выживших поплыл в сторону единственной видневшейся суши — к небольшому острову примерно в 14 милях от них.

Чтобы легче было плыть, они сбросили громоздкие летные комбинезоны и ботинки, но их продвижение задерживал Петтит, вынужденный из-за болезненных ожогов плыть на спине. Остальные поочередно направляли его в нужную сторону. Проплыв так несколько часов, летчики, казалось, почти не приблизились к острову. Понимая, что Петтит в критическом состоянии, Кристмен предложил хорошо плававшему Гоу плыть к суше одному, попытаться найти лодку и спасти остальных. [182]

Судя по солнцу, Гоу покинул их примерно в 15:00. Вскоре остальные потеряли его из виду и продолжили свое трудное плавание. К рассвету Петтит, озабоченный тем, что задерживает своих друзей, несколько раз пытался плыть на животе. Однако вскоре после того, как стемнело, он пропал. Кристмен и Лэрви звали его, но никто не откликался. А когда нашли его спасательный жилет, то предположили, что боль и крайняя усталость стали для радиста первого класса Роберта Л. Петтита чересчур непереносимыми, тот выскользнул из своего спасательного жилета и утонул.

Всю долгую ночь летчики продолжали плыть. Ожоги Кристмена становились все более болезненными, вынуждая его иной раз плыть на спине. На следующее утро, когда их принялось поджаривать тропическое солнце, они сильно обгорели и им страшно хотелось пить. До острова по-прежнему оставалось много миль, и Кристмен, физические силы которого подходили к концу, велел Лэрви плыть дальше без него. Однако Лэрви отказался покинуть друга и неустанно просил Кристмена не сдаваться и продолжать плыть.

Положение, с точки зрения Кристмена, выглядело безнадежным, и он уже собирался разом покончить со всем этим, но тут у Лэрви появилась одна идея. Он завел разговор о женщинах, прекрасных женщинах дома, в Штатах. Он решительно утверждал, что они с Кристменом еще не насладились своей законной долей тысяч прекрасных сексапильных женщин, с нетерпением дожидающихся героев-моряков и готовых к любви. Эта идея вызвала сочувственный отклик в душе Кристмена и вытеснила у него из головы все иные мысли. Он опять принялся плыть с новыми силами.

А вскоре после этого, когда солнце пересекло меридиан, показывая, что плывут они уже больше тридцати часов, Кристмена и Лэрви сильно обрадовало появление большого каноэ с выносным балансиром. Плыли на этой винте, как ее называют местные жители, несколько свирепых на вид моро{71} , но усталых пловцов не волновало, кто там находится в лодке, — хоть [183] сам дьявол. Неулыбчивые и отнюдь не дружелюбные с виду моро выудили летчиков из моря и доставили их на небольшой островок примерно в трех милях от острова Сьяси. Убежденные в том, что их пленники — немцы, моро хотели убить летчиков, поскольку прошел слух, будто переодетые американскими моряками немцы сошли на берег в Холо и, прежде чем кто-либо понял, что происходит, захватили все стратегические районы. Именно эта военная хитрость, гласил слух, и вымостила дорогу для высадки японских войск.

Лишившимся обуви и одетым лишь в казенное нижнее белье Кристмену и Лэрви оказалось весьма непросто убедить угрюмо глядящих на них моро, что они и в самом деле американцы. Наконец деревенский вождь решил проверить их рассказ, связавшись с филиппинской полицией на острове Сьяси. Вечером 28 декабря Кристмен и Лэрви прибыли под конвоем вооруженных моро в полицейский пост на Сьяси. На этом посту осталась только горстка филиппинских солдат, которые не покинули его лишь потому, что их семьи жили в данном районе. Все прочие разбежались кто куда, страшась смерти от рук японцев. Исполняющий обязанности командира поста лейтенант филиппинской армии Фернандо Бриллиантес быстро опознал в летчиках американцев, и моро отправились домой.

У лейтенанта Бриллиантеса нашлись для Кристмена с Лэрви радостные новости. Поступило сообщение, что на двух других островах тоже появилось несколько американских летчиков. Полицейский не знал, ни сколько их, ни кто они, но сказал, что на следующий день их всех привезут на пост. Затем лейтенант сделал все возможное для лечения ожогов у своих гостей и устройства их на отдых со всем возможным комфортом. Поев риса с вареным цыпленком, измотанные летчики улеглись на армейские койки и провалились в глубокий сон.

Когда младший лейтенант Доли, пилотирующий третий самолет в звене Гастингса, начал заход на бомбометание, в его самолет попало несколько зенитных снарядов. Но повреждения машина получила незначительные, никто из экипажа не пострадал. [184] Однако при первой же атаке истребителей были убиты двое бортовых стрелков — помощник авиамеханика второго класса Эрл Б. Холл и радист третьего класса Джеймс М. Скрибнер. Тогда к обоим пулеметам встал запасной бортстрелок, помощник авиамеханика второго класса Эверн Мак-Лоухорн, и принялся стрелять по всему, заходящему на них в атаку.

Увидев, как сбили его ведущего, Доли понял, что его самолет тоже будет уничтожен, прежде чем завершит горизонтальный заход на бомбометание, и резко спикировал на неповоротливом PBY к целям в порту. Он сбросил серию бомб на самый большой корабль, какой смог найти, — на японский крейсер. Из-за атакующих его истребителей Доли оказался не в состоянии ни определить причиненные крейсеру повреждения, ни понять, какая судьба постигла Кристмена. Его самолет рвали на части осколки и пули. Из пробитых баков хлестал бензин, рулевое управление вышло из строя из-за перебитых тросов, а правый двигатель, в который угодил снаряд из пушки истребителя, совсем перестал работать.

До уничтожения самолета огнем или взрывом оставалось всего несколько мгновений, а выброситься с парашютом никто не мог, так как они летели всего в нескольких сотнях футов над водой. Надежду Доли сулило лишь одно — немедленно сажать самолет, пока он еще в состоянии управлять хотя бы элеронами. Он сумел приводишь PBY примерно в 200 ярдах от южного берега Холо, и едва сделал это, как самолет охватило пламя. Вытащить тела Холла и Скрибнера оказалось невозможным, так как у экипажа едва хватило времени нырнуть за борт и отплыть подальше, прежде чем налетели истребители и принялись поливать горящий самолет из пулеметов. Через каких-то несколько минут тот взорвался и утонул.

Спасшиеся очутились прямо перед маленькой деревней моро, называвшейся, как установили позже, Лапа Когда они плыли к берегу, к ним навстречу ринулись на своих челноках (по-местному именуемых банками) вооруженные копьями и ножами-боло туземцы. Вид этой свирепой оравы побудил уцелевших летчиков прибегнуть к крику «Хэлло, Джо!» — приветствию, каким обычно обменивались туземцы и моряки-янки [185] повсюду на Филиппинах. Как только им удалось убедить туземцев, что они американцы, а не японцы, их втащили в банки и отвезли на берег.

На берегу летчики проверили себя на ранения. Доли, его второй пилот мичман Айра Браун и третий пилот, помощник авиамеханика первого класса Дэйв Баундс, не пострадали. А вот радиста первого класса Уитфорда пуля чиркнула по спине и по запястью. Что же до Мак-Лоухорна, то у него пули оставили борозды на обеих руках и ногах, а осколок металла вонзился в левый глаз. Моро раздобыли где-то походную аптечку и оказали раненым первую помощь, но в целом держались угрюмо и в разговор не вступали, заставляя американцев беспокоиться насчет уготованной им участи. Их озабоченность еще более усилилась, когда один туземец вытащил на берег сброшенные Доли для облегчения плавания брюки и вернул их хозяину — без часов, двадцати долларов, ножа и кое-каких документов. Одновременно туземцы пригрозили убить Доли, если он не отдаст свой автоматический «кольт».

Летчики пробыли в деревне не больше двадцати минут, когда прибыл отряд диких на вид моро — бритоголовых, с подпиленными зубами, вооруженных копьями и крисами. Они без колебаний согнали американцев в кучу и погнали их с собой из деревни. Примерно с четверть мили они шли по тропе среди джунглей, пока не подошли к большому дому. Здесь летчики повстречали некоего мистера Намли Инданги, школьного учителя, эвакуировавшего свою семью из Холо в эту более безопасную часть острова. Этот Инданги с его ограниченным знанием английского и выступил в качестве переводчика. Он уведомил американцев, что те будут оставаться в доме, пока не удастся довести известие об их присутствии до сведения заместителя провинциального губернатора, который прятался где-то на острове. А уж тот решит, что с ними делать.

Примерно в полдень отношение моро к американцам заметно изменилось к лучшему. Они принесли американцам прохладной питьевой воды, циновки для отдыха и дали им немного риса с вареным цыпленком. А так как еды в деревне, похоже, не хватало, то сворачивание шеи куренку означало [186] для его владельца немалую жертву. Это, в общем, убеждало летчиков, что туземцы не намерены причинять им вреда — иначе зачем зазря терять ценного цыпленка!

К вечеру в хижину прибыл мэр Лапы. Он уже посовещался с представителем заместителя губернатора, который уведомил его, что в сторону деревни двигаются японские патрули, которым оставалось до нее меньше дня пути. Потому стало настоятельно необходимым, чтобы американцы как можно быстрее убрались с острова. Деревенские жители обеспечат их винтой (местной мореходной лодкой) с экипажем, которая доставит их в Сьяси — деревню в 50 милях к югу, на острове Сьяси, где располагался полицейский пост. Такой шаг идеально совпадал с планами Доли. Он понимал, что самый наилучший шанс скрыться от японцев — это пробираться на юг через архипелаг Сулу к острову Борнео, где голландцы несомненно помогут им вернуться в штаб-квартиру авиакрыла в Сурабае. Летчики с благодарностью приняли предложение мэра; Доли сказал ему, что во избежание обнаружения вражескими самолетами они отправятся в путь, когда стемнеет.

Как раз когда американцы уже собирались направиться к лодке, мимо дома пробежали туземцы, взволнованно крича «Мундо! Идут мундо!» Эти мундо, дикая разбойничья шайка моро, жили в горах, но периодически спускались с них и устраивали набеги на деревни, убивая и грабя жителей. Видя, что нельзя терять времени, американцы, сопровождаемые тремя членами экипажа винты, бросились к лодке. Однако, прежде чем они добрались до берега, экипаж бросил их и вернулся в деревню — защитить свои семьи. Встревоженные, но не потерявшие присутствия духа, Доли и его экипаж продолжили путь по тропинке сквозь густые джунгли{72} . [187]

Вскоре они вышли к берегу, где увидели небольшой причал с пришвартованной к нему винтой. Лодка явно принадлежала какому-то моро, торговавшему фруктами, который как раз собирался отчалить. Когда американцы приблизились к крытому пальмовыми листьями домику на пирсе, то пришли в восторг, увидев вышедшего поздороваться с ними школьного учителя мистера Инданги. Узнав об их затруднительном положении, Инданги быстро договорился с торговцем, убедив его по дороге к своему острову завезти американцев на Сьяси.

Ночью винта дрейфовала практически при полном безветрии, и рассвет 28 декабря застал американцев не более чем в опасных 20 милях от острова Холо. За утро, когда ветер оставался слабым или вовсе никаким, они по-прежнему почти не продвинулись, но вскоре после полудня задул свежий попутный ветер. К вечеру судно находилось уже в нескольких милях от Сьяси, когда летчики увидели, как к ним приближается винта, более крупная и быстроходная, чем у них. Вплоть до этого времени они сторонились других лодок — из-за неуверенности, кто там в них плывет. Теперь же у них не оставалось иного выбора, кроме как продолжать следовать своим курсом. Когда винты проходили близко друг от друга, во встречной лодке вскочил на ноги человек в мундире цвета хаки, он принялся дуть в полицейский свисток и делать им знаки остановиться. Когда их винта повернула, безоружные американцы с опаской ждали, что же с ними будет. Однако когда большая винта встала к ним борт о борт, летчики сильно приободрились, увидав солдата филиппинских полицейских сил, который приветствовал их словами: «Слава богу, вы живы!»

На полицейском посту на Сьяси получили сведения, что в туземной деревне неподалеку находятся несколько американских летчиков, и солдат плыл забрать их. Теперь он полагал, что нашел их. Но Доли убедил его, что они никак не могут быть теми самыми летчиками, которых ему поручили привезти, так как они приплыли прямиком с Холо. Мысль, что после неудачного налета могли уцелеть и другие их товарищи по эскадрилье, сильно взволновала летчиков, и потому, охваченные нетерпеливым желанием выяснить, кто же эти спасшиеся, флотские [188] авиаторы перебрались в большую винту и направились к указанной деревне.

Добравшись до деревни, они узнали, что там и вправду были два американца, но их всего два часа назад увезли на Сьяси. Поскольку становилось уже поздно, солдат предложил им плыть в деревню побольше, под названием Ламинуза, и провести ночь там. До Ламинузы они добрались, как раз когда уже стемнело, и американцев препроводили к большой, крытой пальмовыми листьями хижине в центре деревни. Там их сердечно приветствовали Арасид Альпад, первый лейтенант филиппинской армии, Исаоани Чанко, первый лейтенант медицинского корпуса филиппинской армии, и судья Юсуп Абубакар из Холо. Доктор Чанко обработал раны Мак-Лоухорна и Уитфорда, применив те ограниченные медикаменты, какие имелись под рукой. А вот в амбулаторном пункте в Сьяси, по его словам, медикаментов хватало; он завтра отвезет раненых туда и выполнит свою работу более профессионально.

Американцы до отвала наелись риса, манго и яичницы-болтуньи, впервые по настоящему перекусив с тех пор, как два дня назад покинули Амбон. В деревне скопилось множество эвакуированных с Холо, но американцам приготовили спальные места в местной школе. Пока они спали на постеленных на полу, набитых травой матрасах, снаружи стояли двое солдат из филиппинских полицейских сил. На следующее утро Доли и его второй пилот Айра Браун, воспользовавшись школьным глобусом и картами из учебника географии, начертили морскую карту островов Сулу и побережья Борнео. Карта эта потом очень пригодилась летчикам, когда им пришлось прокладывать курс по этим водам. А затем, сопровождаемые доктором Чанко и судьей Абубакаром, они отплыли на Сьяси.

На полицейском посту в Сьяси группа Доли с радостью обнаружила мичмана Кристмена и бортмеха Лэрви. Хотя оба сильно ослабели после пережитых ими долгих и тяжких испытаний и порядком страдали от ожогов, они попытались встать, приветствуя своих друзей. Доктор Чанко, не теряя времени, открыл небольшой амбулаторный пункт и занялся ранеными. Из-за отсутствия надлежащих инструментов он не мог извлечь [189] из глаза Мак-Лоухорна металлический осколок, но дал ему несколько капель, облегчивших боль.

Расквартировали американцев в пристройке к главным казармам полицейского поста, где те насладились роскошью солдатских коек. Когда стемнело, лейтенант Бриллиантес, исполняющий обязанности командира поста, отправился провести ночь со своей семьей, которая, как и все другие сельчане, укрывалась от японцев в центре острова. С американцами остались трое вооруженных полицейских, доктор Чанко и судья Абубакар.

Поспать им удалось не больше часа, после чего всех подняли на ноги крики туземцев: «Американос, американос!» Поспешив к главным воротам, летчики с изумлением увидели мичмана Гоу и радиста третьего класса Лэндерса, шедших к посту в сопровождении нескольких моро. Подобно Кристмену и Лэрви, они страдали от сильных ожогов, хотя обгорели в основном на солнцепеке. Пока Чанко обрабатывал им кожу, новоприбывшие рассказали о пережитых испытаниях.

Рванув вперед за помощью, мичман Гоу плыл более двадцати семи часов, прежде чем его подобрали моро. Гоу отвезли на остров, где он попытался убедить туземцев отправиться на поиски его друзей — но те отказались что-либо делать, говоря, что американцев, мол, уже подобрали и им известно, что они находятся на другом острове.

Сидевший в хвостовой части самолета Лэндерс рассказал, как ему с Бэнквистом пришлось выпрыгивать из горящего самолета и как Эндрю К. Уотермена убило пулеметным огнем. Бэнквист сильно обгорел и прожил недолго, но Лэндерса после многочасового плавания в полном одиночестве вытащили из моря моро, отвезшие его на остров, где он нашел Гоу.

Как только поутихло волнение, вызванное прибытием новых спасенных, все снова попытались урвать хоть несколько часов до крайности необходимого отдыха. Но через полчаса Доли, как старшего по званию офицера-американца, разбудил трясший его за руку судья Абубакар. Судья взволнованно сообщил ему, что часовой только что доложил о приставших к берегу пяти винтах с тридцатью вооруженными моро, приплывших, [190] как ему думалось, разграбить склады и сжечь полицейский пост. Доли разбудил остальных и передал им эту тревожную новость. Как раз тут вошел другой часовой и доложил, что этих моро на самом деле пятьдесят.

Защищать полицейские казармы, большое здание со множеством окон, казалось делом слишком трудным, и поэтому было решено занять оборону в амбулаторном пункте — строении поменьше и отстоявшем от казарм на некотором расстоянии. Поскольку огнестрельного оружия ни у кого не было, американцы вооружились палками и обрезками труб. Они твердо решили скорее дать бой, чем пассивно сидеть и ждать, пока их убьют. Идя к амбулаторному пункту, они услышали, как их трое вооруженных часовых удирали в джунгли.

Добравшись до амбулаторного пункта, они обнаружили, что тот заперт, и доктор Чанко внезапно вспомнил, что ключ-то остался у Бриллиантеса. Поскольку податься было больше некуда, группа вернулась в казармы, разместила раненых на койках в центре помещения и погасила свет. Все боеспособные заняли позиции у окон и дверей, решив бить по голове всякому, кто попытается застать их врасплох. Все молчали. Американцы замерли в напряженном ожидании.

Прошел час, но ничего не случилось. А затем американцы увидели, как со стороны главных ворот приближаются три фигуры. Они направлялись прямиком к двери казармы, где стояли наготове Доли и Дэйв Баундс. Если б доктор не узнал двоих из шедших и вовремя не крикнул, то тем раскроили бы черепа, как только они сунулись бы в здание. Эти двое узнанных оказались мэром Иманом Лакибулом Дугасаном и бывшим мэром Идрисом Дугасаном — теми самыми деревенскими старостами-моро с острова Тапул, которые доставили на пост Гоу и Лэндерса.

Эти старосты откуда-то прослышали, что американцы озабочены из-за прибытия пятидесяти моро, и пришли сказать им не беспокоиться, так как это ребята из их собственной деревни. Они приплыли защитить своего мэра. А для дальнейших гарантий старосты предложили летчикам провести остаток ночи с ними. Но американцы отнеслись к их словам с [191] подозрением. Это мог быть трюк типа «троянского коня», придуманный, дабы проникнуть в дом. Однако поскольку эти моро действительно доставили Гоу и Лэндерса на пост целыми и невредимыми, казалось вполне логичным предположить, что они не желают американцам никакого вреда С другой стороны, если все же возникнут неприятности, то старосты могли стать неплохими заложниками, и потому летчики решили позволить им остаться.

На следующее утро, 30 декабря, Доли и остальные были озабочены тем, как бы поскорей двинуться в путь, пока японцы не заблокировали им маршрут бегства Они планировали плыть к Таракану — острову у северо-восточного побережья Борнео, где все еще занимали позиции голландские войска Чтобы попасть туда, требовалось проплыть 300 миль на юг вдоль архипелага Сулу и восточного побережья Борнео. Хотя в распоряжение американцев предоставили винту, для обеспечения ее экипажам пришлось долго искать специалистов и изрядно их умасливать. Оно и понятно — ведь туземцы по всему архипелагу страшно боялись, что японцы вторгнутся в их деревни.

В тот день рано утром лейтенант Бриллиантес призвал население выделить путникам продовольствие на дорогу, и весь день на пост стекались цыплята, кокосы, консервы и сигареты. Консервы и сигареты, как изящно выразился Бриллиантес, «выжимали» из китайских торговцев, у которых только и имелись какие-то запасы пищи. К вечеру все было подготовлено. Снабженные продовольствием, водой и медикаментами, в число которых входила и мазь от ожогов, американцы поднялись на борт винты и отбыли со Сьяси, провожаемые наилучшими пожеланиями друзей-туземцев, просивших их возвращаться с новыми самолетами и разбомбить японцев.

Первый отрезок пути должен был привести их к деревне Бату-Бату, примерно в 70 милях к юго-западу, на острове Тавитави. Однако прежде чем выйти в море, летчики остановились в близлежащей деревне, чтобы приобрести еще риса Деревня состояла не более чем из пяти десятков крытых пальмовыми листьями сараев, но среди толпы, собравшейся у маленького [192] пирса, нашелся один туземец, говоривший по-английски. Он представился как мистер Хесус, протестантский проповедник, распространявший в этой деревне христианскую доктрину, — крайне необычное явление в регионе, населенном преимущественно мусульманами.

Как раз перед тем, как американцы собирались отчалить, мистер Хесус попросил рулевого провести их мимо часовни. Наступила ночь. Озаренную лунным светом гладкую и блестящую как стекло поверхность моря не подергивало рябью даже от самого слабого дыхания ветра, когда отлив медленно проносил лодку мимо хижины, служившей деревенской часовней. И вдруг плывшие на винте поразились, услышав хор голосов, поющих религиозные гимны под аккомпанемент трубы. Сельчане собрались проводить их в путь песней и молитвой. И хотя только трое из четырех туземцев могли поддерживать разговор с американцами, слова гимна пелись на идеальном английском языке. Теплота этого жеста настроила девятерых летчиков американского флота на самый торжественный лад.

Рассвет 31 декабря застал их в полном безветрии и во власти встречного течения. Поскольку туземный экипаж отказывался грести на солнцепеке, то нетерпеливые американцы принялись поочередно грести, пытаясь хоть сколько-то продвинуться к цели. После четырех часов напряженных усилий и почти без всяких заметных результатов они допустили, что туземцы, возможно, правы — днем, когда ветер и течение неблагоприятны, надо отдыхать, а грести лучше ночью. В итоге винта бросила якорь возле маленького острова — ждать перемены течения.

Вечером суденышко снова пустилось в путь, благодаря попутному бризу и следующему за ним течению оно набрало приличную скорость. К полуночи американцы удалились в море на много миль, но не оказались неготовыми к встрече нового года. Прежде чем они покинули Сьяси, лейтенант Бриллиантес сумел «выжать» из китайцев четыре бутылочки так называемого «бренди» и включил их в запасы провизии. Это местное пойло отдавало горечью, но для подобного случая годилось и оно. [193]

Не имея никакой возможности точно определить время, летчики произвольно решили, что когда луна станет видна над мачтой, то тогда и наступит полночь. Когда настал этот момент, они выпили за своих любимых, за боевых товарищей и за надежду на то, что все они снова соберутся за новогодним столом в следующем, 1943 году. Затем, в соответствии с освященным временем обычаем, они «тяпнули» за минувший 1941 год и «дыбнули» за наступивший 1942-й, спев хором «Стародавние времена».

Когда наступил рассвет нового года, винта находилась у южного берега Тавитави. А с противоположного направления к ним приближалась липа — открытая парусная шлюпка размером несколько больше винты и с выносными балансирами. Американцы поспешно накрылись плетеными циновками и лежали не шевелясь. Когда липа подплыла поближе, кто-то у нее на борту приветствовал моряков на туземном диалекте. Один говорящий по-английски член экипажа винты тихо передал американцам, что плывший на липе спрашивает новости о Холо. Осторожно выглянув из-под циновки, Доли увидел стоявшего в липе белого человека. Сочтя его своим и желая предупредить, чтобы тот не появлялся в Холо, Доли велел рулевому встать борт о борт с липой.

Белый человек оказался отцом К. Б. Биллменом, католическим священником из прихода в Бату-Бату, которого Браун и Лэндерс встречали еще в довоенные времена. Узнав, сколь опасное положение сложилось в Холо, отец Биллмен благоразумно отменил свою поездку. Он горел желанием узнать новости и спросил, нельзя ли ему проделать несколько оставшихся до Бату-Бату миль на винте. Американцы, рассчитывая, что священник поделится американскими сигаретами, охотно приветствовали его у себя на борту.

В Бату-Бату, куда они прибыли утром, отец Биллмен оказал им неоценимую помощь. Он организовал Мак-Лоухорну и троим пострадавшим от ожогов койки в общественной больнице. Там обеспечили раненым все возможное удобства. Потом священник нашел для Гоу и Баундса комнаты в доме местного судьи, а Доли, Брауна и Уитфорда отвел отдохнуть к себе домой. [194]

Доли узнал, что этой ночью в деревню должен прибыть майор филиппинских войск Алехандро Суарес, провинциальный губернатор Сулу. Полагая, что у губернатора могут быть важные сведения относительно японцев и желая предоставить раненым отдых и медицинский уход, в которых те сильно нуждались, Доли решил подождать его прибытия.

После полудня отец Биллмен и филиппинский инженер-строитель отправились вместе с Доли и Уитфордом вглубь Тавитави заготавливать продовольствие. Трясясь на старом грузовике по грунтовой дороге, они просили встреченных по пути туземцев собирать кокосы, бананы, папайю и любую еду, какую найдут, и доставить их в Бату-Бату. Им особенно повезло, когда удалось купить у одного фермера «ланчона» — жирного молодого поросенка, которому суждено было вскоре пойти на барбекю. Однако, вернувшись в деревню, Доли услышал плохие новости. Винта и ее экипаж из Сьяси отправились домой, не сказав властям ни словечка

Вечером в деревню прибыли губернатор Суарес и двое его офицеров — капитан X. Селис-младший и первый лейтенант Р. Л. Флорес Во время японского вторжения в Холо губернатору прострелили руку, и он приехал в Бату-Бату на лечение. Прежде чем эвакуировать Холо, он смог собрать подробную информацию о тамошней деятельности японцев и горел желанием передать их Доли, благодаря которому у него впервые появилась возможность передать эти новости наверх.

Губернатор утверждал, что гарнизон Холо состоял из 200 солдат филиппинской армии, из которых только 120 имели винтовки, да и те — старые «Энфильды», у которых зачастую не хватало каких-то частей. С полуночи до половины четвертого эти защитники Холо героически противостояли высадке нескольких тысяч японцев, вооруженных пулеметами, минометами и ручными гранатами, пока им не пришлось отступить в горы. Там они попали в засаду, устроенную мундо, которые нанесли им больше потерь, чем японцы. Хотя мундо и не причинили губернатору вреда, они отняли у него и офицеров все ценное и почти всю одежду. Губернатор Суарес был убежден, что при налете 27 декабря американские самолеты [195] потопили один транспорт и оставили горящим какой-то боевой корабль.

Когда Доли и его товарищи по эскадрилье проснулись утром 2 января, то столкнулись с серьезной проблемой. Им никак не удавалось убедить никого из туземцев в Бату-Бату отвезти их до следующей цели путешествия — деревни Ситанкай на острове Туминдао, самом южном острове архипелага. Такое плавание считали слишком опасным. Кроме того, местные жители хотели остаться защищать свои семьи. Американцы попытались бы плыть самостоятельно, но никто в селении не желал расстаться со своей винтой, несмотря на то, что губернатор предлагал заплатить за нее хорошую цену.

Но, прослышав о затруднительном положении американцев, на выручку им пришел единственный помимо отца Биллмена белый человек на Тавитави. Это был старик по фамилии Страттон, по слухам — бывший солдат, прибывший на Филиппины с американской армией еще в 1899 году, да так и оставшийся тут. Страттон быстро сплавал к ближайшему острову, где жили родственники его жены-филиппинки. Они, заверял он, не откажутся совершить подобное плавание. Вернулся старик как раз перед тем, как начало смеркаться, — и с прекрасной большой липой, укомплектованной надежным экипажем. После этого было решено отплыть с приливом на следующее утро.

Утром 3 января, пока в липу грузили провизию, в том числе и восемь живых цыплят, Доли и губернатор Суарес поговорили о планах путешествия. Самым лучшим способом добраться до цели, решили они, будет плыть ночью прямиком через пролив Сибуту — главным мореходным маршрутом между морем Сулу и Целебесским морем, к северной оконечности острова Сибуту. Темнота поможет им избежать пытливых взглядов любых находящихся в данном районе японцев. Затем требуется пройти вдоль западного побережья острова Сибуту на юг до Ситанкая. Губернатор дал Доли письмо, адресованное заместителю губернатора Амирхамдже Джапалу и приказывающее ему лично гарантировать безопасное прибытие американцев на Борнео. Он также вручил Доли пятьдесят песо — [196] на случай, если для убеждения заместителя губернатора потребуются дополнительные доводы.

Раненых осторожно разместили на борту, и когда липа готовилась отправиться в плавание, отец Биллмен презентовал каждому летчику по деревянному крестику, сказав, что будет следующие тридцать дней молиться об их безопасности. Проводить американцев собралась большая толпа, куда входили губернатор и другие местные жители, проявившие такую доброту к ним. Когда липа отвалила от причала, туземцы махали вслед летчикам, а святой отец осенил их крестом.

Страттон, настоявший на необходимости позволить ему сопровождать летчиков, приказал экипажу плыть к деревне Бонгао, примерно в 2 милях к востоку от Бату-Бату. Здесь он надеялся найти опытного проводника-туземца, который провел бы их судно через пролив Сибуту и на юг до Ситанкая. До Бангао они добрались примерно в полдень, поглазеть на американцев здесь собралась обычная толпа.

Доли и Страттон отправились на поиски навигатора — а также попытаться, если представится такая возможность, приобрести немного консервов. Они остановились у китайской лавочки, владелец которой, узнав, что на борту липы находятся сражавшиеся недавно с японцами американцы, сделал все возможное, стремясь оказать им любезность. Из темных глубин лавочки выплыли сигары, сигареты, консервированная говядина, сардины, бобы, крекеры, печенье и ящик пива. Летчикам накрыли стол, и пока гости из 10-го патрульного авиакрыла наедались до отвала, туземцы стояли у них за спиной и отгоняли опахалами мух. Американцев такая трапеза привела в полный восторг, а владельцы лавки, отказавшиеся взять с них хоть один песо, казалось, были крайне рады помочь.

В итоге Страттону удалось заполучить штурмана — иссохшего старика, происходившего из маленького племени рыбаков багио. Некогда воинственный, но теперь довольно робкий народ, багио жили прямо в своих винтах, избегая суши и перемещаясь из одного богатого рыбой района к другому. Моряками они были превосходными, и, по словам Страттона, найденный им старик считался одним из лучших. [197]

Бангао они покинули в сумерках. Когда липа вышла из защищенных от волн вод бухты, их штурман-багио внезапно вскочил на ноги и потребовал от всех тишины. Доли и его товарищи подумали, что старик спятил; тем не менее они подчинились. Когда все умолкли, старик подошел к мачте. Встав лицом к ветру, он замахал яркой цветной тканью и громким блеющим голосом призвал своих богов послать им попутный ветер. Чтобы гарантировать безопасное плавание, он продолжил свой странный ритуал, свешиваясь за борт, похлопывая по ватерлинии и звучно пиная по внутренней части корпуса босой ногой. После чего повторил это представление и на корме. Потом, усевшись на корме, старик снова потребовал полнейшей тишины и запретил всем подавать звуки, пока он пел длинную, навевающую тоску молитву о ниспослании удачи.

Был тот древний багио сумасшедшим или же нет — так и осталось не установленным. Но когда он закончил читать свои заклинания, то взялся за руль и без всяких навигационных приборов пять часов прокладывал самый прямой курс — в ночной темноте, при сильном волнении и северном ветре — прямо к северной оконечности острова Сибуту, увидеть который американцам удалось, лишь когда они практически уперлись в него.

Утром 4 января липа вошла в деревню Ситанкай, половина которой была построена над водой на сваях. Несмотря на ранний час, слух о приближении судна уже распространился. Большинство деревенских мужчин, вооруженных боло и мороскими крисами, выстроились вдоль маленького причала, готовые защищать свою деревню от иностранных захватчиков. Один храбрый парнишка подгреб на маленькой банке узнать, японцы это или нет. Узнав, что перед ними американцы, сельчане убрали оружие в ножны и обменялись с приплывшими криками: «Хэлло, Джо!»

После того как американцы добрались до этого самого южного острова Филиппинского архипелага, их главной заботой стало попасть на Борнео. Их друг Страттон, выполнив свое обещание доставить летчиков целыми и невредимыми в Ситанкай, через несколько часов собирался отправляться домой. [198]

Смелая помощь старого солдата была просто неоценимой и никогда не будет забыта. Фактически его поступок спас Доли и его друзей, которые иначе попали бы в руки японцев.

Одним из первых приветствовать их вышел заместитель губернатора Джапал, и Доли сразу же попытался договориться с ним насчет лодки. Хотя разговор шел в сердечной атмосфере и Джапал вполне сочувствовал летчикам, слова его ничуть не ободряли. Никакие винты или липы, по его словам, заполучить в свое распоряжение невозможно, не говоря уж об экипаже, готовом отвезти их на Борнео. Услышав эти обескураживающие новости, Доли спросил, нельзя ли им будет воспользоваться служебным катером таможни, который, как он слышал, имелся в Ситанкае. Послали за сотрудником таможни мистером Диасом, и тот вскоре прибыл вместе с судьей Доминадором, который познакомил Доли с тремя наиболее влиятельными жителями деревни.

Мистер Диас объяснил, что 50-футовый таможенный катер с дизельным двигателем в наличии имеется, но филиппинская морская комиссия признала его непригодным, после того как инспектирование показало, что корпус его прогнил более чем на 75%. Таможенник ожидал письма, дающего ему санкцию уничтожить катер, но оно еще не пришло. Диас охотно согласился позволить летчикам осмотреть его и самим решить, годится этот катер или нет. Позвали механика с этого катера, и он отвел Доли, Брауна, Баундса и Уитфорда к суденышку.

Все верно, корпус у катера прогнил, но на плаву это суденышко все же держалось, и ввиду отсутствия всякой альтернативы летчики решили, что сойдет и такой.

Китайские лавочники в Ситанкае оказались еще более щедрыми в своем гостеприимстве, чем торговцы в Бонгао. Открыта была лишь одна из трех китайских лавок, но владельцы двух других тоже внесли свой щедрый вклад в дело прокорма голодных американцев. В результате после обильного завтрака девятерых спасшихся угостили в полдень еще и роскошной трапезой в виде утки, риса, незнакомых, но вкусных овощей, рыбы и различных соусов. [199]

Однако довольство, вызванное сытной едой, за которой последовали сигары и кофе, резко оборвалось, когда вернулся мистер Диас и сказал, что об использовании катера не может быть и речи, поскольку в баллоне для сжатого воздуха, необходимого для запуска мотора, имеются дыры и он не будет держать давление. Услышав эту гнетущую новость, Доли снова обратился к Джапалу с просьбой предоставить им винту. Но даже когда он предложил пятьдесят песо, заместитель губернатора повторил, что никаких лодок в наличии не имеется. Доли даже подумывал о том, чтобы угнать чью-нибудь винту, но оценил связанный с этим риск и быстро забросил эту идею. Придется плыть на катере или вообще никуда не плыть.

Примерно в половине второго Доли, Ваундс, Браун и Уитфорд снова отправились осмотреть катер — на сей раз с целью определить, что там еще можно сделать. Чтобы двигатель завелся, его требовалось раскрутить давлением в 150 фунтов, на которое был рассчитан баллон со сжатым воздухом. Однако этот баллон не только зиял пятью дырами, но и крошился от ржавчины. Под рукой имелись латунные болты, винты, припой и автоген — но, как ни старались американцы и помогавший им мистер Диас, они так и не сумели заставить припой пристать к ржавчине.

Летчики надеялись завершить ремонт до 17:30, самого позднего времени в этот день, когда прилив и течение разрешат им отправиться в путь. Но этот крайний срок миновал, а дырки по-прежнему оставались незаделанными, и усталые летчики прервали работу на ночь. После того как они насладились еще одной эпикурейской трапезой, устроенной для них китайскими торговцами, им нашли место для сна в разных домах.

Рано утром 5 января американцы и экипаж катера из трех человек снова возобновили попытки залатать бак. Все долгое утро предлагались и опробовались различные идеи, но только к полудню они подготовились к испытанию наиболее вероятного способа законопатить бак. В дырки забили деревянные колышки, покрытые свинцовыми белилами, и прикрыли эти места упругой резиной, снятой с подошв на обуви местных жителей. Поверх всех каучуковых накладок поместили деревянные [200] чурки, закрепленные полосами металла, обернутыми вокруг бака. Между баком и полосами вогнали деревянные клинья для обеспечения максимального давления на каждую чурку. Сооружение это выглядело странно, но на него оставалась последняя надежда.

Когда заработал воздушный насос, все впились обеспокоенными взглядами в манометр. Все знали, что, прежде чем заводить двигатель, манометр должен зарегистрировать давление в 150 фунтов. Стрелка медленно поползла вверх. Вот она прошла отметку в 30 фунтов, и все выглядело неплохо. Надежны сильно воспарили, когда стрелка миновала отметку 70 фунтов, но увяли, когда она не смогла подняться выше 80 фунтов, а некоторые из заткнутых дырок начали со свистом выпускать воздух.

Насос выключили, а под металлические полосы вогнали новые клинья, чтобы те тверже держали на месте колышки. Стрелка манометра поднялась до 100 фунтов и продолжала подниматься. Когда она достигла 140 фунтов, все члены экипажа молились о том, чтобы ржавый бак вывел их в путь, не взорвавшись. Воздушный насос работал на пределе сил, когда стрелка манометра подползла к 150 фунтам. Скрестив пальцы на счастье, экипаж попытался завести древний двигатель. Тот несколько раз надсадно чихнул, кашлянул, стукнул, сделал два оборота и остановился. Далеко не обескураженные этим матросы сделали в машине мелкие наладки и подняли давление для новой попытки. На сей раз машина чихнула, кашлянула — и продолжила работать, словно сама была рада снова ожить. Многочисленные зеваки восторженно заорали, когда американцы с радостными улыбками на вымазанных лицах принялись поздравлять друг друга.

На борт спешно доставили еду и воду, а затем все население деревни высыпало на берег — посмотреть, как отчалит катер. Придерживая мотор на малых оборотах, маленькая группа спасшихся летчиков с помощью трех матросов-филиппинцев вывела свое суденышко из гавани и направилась к Борнео. Главную озабоченность у американцев вызывал текущий корпус катера, могущий развалиться в любой момент, прежде чем они доберутся до своей цели — до которой предстояло [201] плыть еще целых 160 миль. Немалое беспокойство вызывал у них и тот факт, что близ северного Борнео действовали части японской авиации и флота, готовившиеся к вторжению в этот богатый нефтью регион. Поэтому они решили двинуться к Тавао — городок примерно в 60 милях к северу от Таракана, в принадлежащей англичанам северо-восточной части Борнео. Это сведет к минимуму время, которое придется провести днем в открытом море. Вдобавок летчики подозревали, что вход в порт Таракана преграждают минные поля, а в Тавао можно будет узнать, как миновать их.

Пользуясь морской картой, которую Доли и Браун набросали еще в школе Ламинузы, а также древним компасом из приборов катера, они, ровно пыхтя двигателем, продвигались вперед всю ночь. С первыми лучами солнца мореплаватели пришли в восторг, увидев лежащее прямо по курсу побережье Борнео. Когда они достигли берега, то пришлось лишь слегка изменить курс к югу; при всей примитивности навигационного оборудования катер не сильно отклонился от курса.

Маленький городишко Тавао существовал только для обслуживания нескольких каучуковых плантаций в округе. Когда катер подошел к причалу, находившиеся на нем увидели ожидающих их прибытия троих белых и горстку туземцев. Люди на берегу никак не могли знать, чего стоит ожидать от людей на катере, так как на Борнео никогда еще не заявлялась более дикая на вид компания белых людей. По сравнению с этими девятью спасшимися, облаченными в рваную одежду моро, с одиннадцатидневными лохматыми бородами и перевязанными руками и ногами, даже так называемый «Дикий человек Борнео» смахивал бы на бойскаута. Понимая, какой у них сейчас гротескный вид, Доли поздоровался с белыми на причале и сообщил им, что является офицером и служит во флоте «Дяди Сэма».

Двое белых горожан оказались англичанами, управляющими каучуковых плантаций, а третий — эмигрировавшим из Германии врачом. Встретили они американцев вполне сердечно, а вид мореплавателей изрядно их позабавил. Пока врач обследовал Мак-Лоухорна и других раненых, управляющие [202] плантациями дали Доли морскую карту и ряд навигационных советов насчет того, как добраться до Таракана. Они предупредили летчика, чтобы он не подходил до наступления дня к минным заграждениям, а то можно было ненароком наткнуться на мину.

Вычислив, сколько времени им понадобится на плавание до Таракана, Доли планировал задержаться с отплытием часа на четыре. Однако управляющие плантациями мрачно посоветовали ему как можно скорее покинуть Тавао, так как тут с минуты на минуту ожидали японского десанта.

Новости о скором подходе японских имперских сил, мягко говоря, тревожили, и американцы решили отправляться немедленно. За то время, пока катер стоял у причала, туземцы вычерпали из давшего течь корпуса большие количества воды, сделав его настолько мореходным, насколько он вообще мог таковым быть. Когда включили воздушный насос, давление послушно поднялось до 130 фунтов, а затем прекратило расти. Одна затычка прохудилась. В итоге потребовалось пятнадцать драгоценных минут на забивание новых клиньев и наращивания требуемого давления. И все это время летчики не сводили настороженных взглядов со входа в порт, высматривая признаки появления неприятеля. Но двигатель завелся с первой же попытки, и катер вышел в море.

Плавание на юг вдоль побережья шло вполне гладко, пока хватало света для ориентировки, но с темнотой возникли неприятности. Доли решил бросить якорь у острова Бунгу, который находился настолько далеко к югу от Тавао, насколько они могли сунуться без риска приблизиться к минным полям. По его расчетам выходило, что они должны подойти к этой якорной стоянке примерно в 22:00. однако кое-какие признаки указывали, что сильное течение несло катер на юг быстрее, чем ожидалось. Поэтому Доли, не желая идти ни на какой риск, предпочел теперь бросить якорь близ берегов Борнео. Поэтому он в 20:00 сменил курс

При отсутствии навигационных приборов и наличии непостоянных течений темной безлунной ночью было трудно определить, насколько далеко они находятся от побережья. [203]

Мореплаватели примерно час осторожно нащупывали путь на юго-запад, а иногда и на запад — до тех пор, пока промеры глубины лотом не указали, что они заходят на мелководье. Вскоре после этого стал различим низкий силуэт побережья Борнео, и невольные путешественники бросили якорь в спокойной воде примерно в миле от берега.

Доли стоял в первой вахте примерно до полуночи, когда его сменил один из матросов-филиппинцев. Доли проинструктировал матроса не давать ему уснуть еще час, но тот сам заснул на вахте. Почувствовав что-то неладное, Доли в 03:00 проснулся и обнаружил, что катер сел на мель. Так как по плану им полагалось оказаться дальше задолго до этого, Доли просто рассвирепел. Теперь им оставалось лишь ждать, когда подымающийся прилив снимет катер с мели. Вдобавок ко всем прочим неприятностям днище суденышка пропорол не то камень, не то коралл. Хотя они и заткнули дыру тряпьем, вода продолжала сочиться и вычерпывать ее становилось все сложнее. Прошло три часа, прежде чем катер снялся с мели и двинулся дальше.

День седьмого января 1942 года девять уцелевших летчиков не забудут никогда. В 11:00 они встали борт о борт с плавучим маяком, отмечавшим вход в гавань Таракана, и назвали себя. Слишком измотанные, чтобы кричать, эти люди должны были предоставить своим сияющим улыбками бородатым лицам выразить охватившую их радость по поводу чудесного спасения. Смотритель плавучего маяка, очень сердечный малый, дал им американские сигареты, сообщил самые свежие военные новости (без которых они могли бы и обойтись), а также предоставил лоцмана для провода через минные поля. Кроме того, он связался по радио с голландскими чиновниками в Таракане и доложил об их прибытии.

Когда маленький отряд высадился в Таракане, его встретил старший офицер голландской армии в этом районе, который объявил, что уже все организовано для вывоза американцев на следующее утро самолетом на юг, в Баликпапан. Насладившись роскошью давно требующейся ванны, побрившиеся и облаченные в одежду, предоставленную проживающими [204] в городе голландцами, летчики расслабленно сидели в легких креслах на веранде единственного в Таракане отеля и потягивали джин с тоником. Любому из них было трудно поверить, что пережитое ими являлось реальностью.

Утром 8 января американцы поднялись на борт голландской летающей лодки «Дорнье» для перелета в Баликпапан, находившийся в 300 милях к югу. Но прежде чем они взлетели, им сообщили, что этой ночью их катер затонул прямо у причала. Летчиков опечалила мысль, что их старая посудина лежит на дне порта, ведь она верно послужила им.

Полет до Баликпапана проходил без происшествий — за исключением одного момента. Сразу после взлета, как раз когда они с удобством расположились на сиденьях, по салону разнеслось усиленное эхо коротких пулеметных очередей. Услышав этот чересчур знакомый звук, все девять мгновенно вскочили на ноги. А остальные пассажиры, знавшие, что это носовой стрелок проверяет работу пулемета, сильно позабавились при виде этой рефлекторной реакции американцев.

Вскоре после прибытия в Баликпапан Доли отправил сообщение в штаб 10-го патрульного крыла в Сурабае, на Яве, прося организовать им транспорт. Быстрый ответ уведомлял, что на следующее утро их заберет одна из «Каталин» авиакрыла.

10 января 1942 года, через пятнадцать насыщенных приключениями дней после отлета с базы в Амбоне, последние уцелевшие после катастрофического налета на Холо прибыли на голландский военный аэродром в Сурабае, где обрадованные рядовые и офицеры 10-го патрульного авиакрыла поздравили их с возвращением из страны «пропавших без вести».