10. Старая леди — плавбаза «Канопус»

Служащие Китайской базы называли ее «Старой леди», на деле же «Канопус» был одной из трех плавучих баз, приданных 20-й эскадре подводных лодок Азиатского флота США. Построенный как пассажирский лайнер, он был куплен в 1921 году у компании «Грейс лайн» и превращен флотом в плавбазу — корабль-матку для подводных лодок типа «S», или «хрюшек», как пренебрежительно называли эти маленькие и тесные корабли, зачисленные в строй в 1923–1924 годах и славящиеся адской жарой в отсеках.

Для плавающих на «хрюшках» моряков плавбаза была родным домом. Ее койки и очередь в матросской столовой манили жаждущих отдохнуть после суровой жизни в лодке подводников, словно отель «Риц-Карлтон». Но «Старая леди» была далеко не только местом отдыха. Она представляла собой миниатюрную плавучую судоверфь с механическими мастерскими, кузницами и запасом всевозможных запчастей. Ее состоящая из отличных мастеров команда могла сделать практически все, что могло потребоваться для сохранения подводных лодок типа «S» в действующем состоянии. Кроме того, она возила полное снабжение для своего выводка — топливо, продовольствие и боеприпасы, в том числе и торпеды. Потому не приходится удивляться, что такие суровые ребята, как подводники с «хрюшек», рассматривали этот корабль как свою «Старую леди».

Вместе с дивизионом из шести подводных лодок типа «S» «Канопус» прибыл на Китайскую базу в 1925 году и оставался там до декабря 1941 года, когда в Перл-Харборе разразился кромешный ад. Все вооружение корабля состояло из четырех трехдюймовых зенитных пушек и нескольких пулеметов калибра 0,5 и 0,3 дюйма — этот арсенал едва ли мог вселить ужас в сердца пилотов японских бомбардировщиков. Тем не менее всю неделю до того рокового дня зенитки плавбазы и их расчеты пребывали в полной боевой готовности от рассвета до заката. [144]

В первый день войны плавбаза «Канопус», которой командовал коммандер Эрл Л. Сэккетт, стояла на якоре у военной судоверфи Кавите, по другую сторону бухты от Манилы. Столицу Филиппин и стоявшие в бухте корабли японские самолеты проигнорировали, но около полудня 108 двухмоторных бомбардировщиков, сопровождаемых 84 истребителями «Зеро», разнесли в пыль военно-воздушную базу американской армии в Кларк-филде — в 60 милях к северу от Манилы. Грохот взрывающихся бомб и перечеркивающие небо гигантские столбы маслянисто-черного дыма мрачно свидетельствовали о причиненном врагом огромном ущербе.

Той же ночью прилетели новые бомбардировщики. Направляемые сигнальными ракетами «пятой колонны», они атаковали военно-воздушную базу Николс-филд на окраине Манилы. Пламя из горящих бензохранилищ поднялось к небу, озаряя странным мерцающим светом город и бухту и превращая ночь в жуткую пародию на день. Раскатывающиеся клубы густого дыма окутали горизонт, в то время как в вышине небо пронзали яркие вспышки рвущихся зенитных снарядов и чертили скрещивающиеся пунктиры пулеметных трасс. Но попытки сбить хоть кого-то из атакующих оказались тщетными.

Это жутковатое зрелище, сопровождаемое громовыми взрывами, заставило моряков «Канопуса» отчетливо осознать тошнотворную реальность того, что война все-таки пришла на Филиппины, а они даже не в состоянии защищаться. Раздосадованные и охваченные яростью, они давали друг другу страшные клятвы, что найдут какой-нибудь способ нанести врагу ответный удар.

На защитников Филиппин этот первый день войны подействовал угнетающе. Прежде чем пробили полуночные склянки, разбомбленные аэродромы оказались усеяны тлеющими обломками более половины бомбардировщиков и двух третей истребителей немногочисленных Дальневосточных ВВС генерала Макартура. С этого момента японцы господствовали в небесах над всем Филиппинским архипелагом, и висящие в небе темные силуэты их боевых самолетов ясно свидетельствовали о поражении американцев. [145]

Доставленное японскими бомбардировщиками «послание» подвело черту — корабли в Манильской бухте превратились в неподвижные мишени. На рассвете плавбаза «Канопус» переместилась со своей якорной стоянки к причалу в портовом районе Манилы, где у нее под килем оставалось менее четырех футов воды. Если корабль здесь продырявит бомба, то он просто ляжет на грунт, а палуба останется над водой. Моряки надеялись, что благодаря этому удастся спасти ценное оборудование и запасы, необходимые для сохранения в действующем состоянии подводных лодок Азиатского флота.

С целью свести к минимуму возможные потери, многие торпеды и запчасти спешно выгрузили с плавбазы и отправили с баржей на Коррехидор; другие же запасы погрузили на борт маленького каботажного судна, ранее курсировавшего между островами архипелага. Стремясь замаскировать «Канопус», матросы выкрасили надстройку плавбазы под цвет причала, натянули сверху маскировочную сеть, а верхние топливные цистерны наполнили водой для уменьшения опасности пожара в случае попадания бомбы. Одним словом, было сделано все возможное для подготовки корабля к самому худшему.

10 декабря 1941 года японские бомбардировщики, летящие на недосягаемой для зенитных батарей высоте, уничтожили военную судоверфь Кавите — единственную базу для ремонта и снабжения кораблей флота США на Дальнем Востоке. Поэтому роль, которую играла плавбаза «Канопус», стала жизненно важной — особенно после того, как «Холланду» и «Отусу», единственным другим плавучим базам подводных лодок в Азии, было приказано уйти из Манильской бухты в более безопасные порты Голландской Ост-Индии.

С разбомбленной судоверфи к «Старой леди» ковыляли за помощью потрепанные корабли, и ее экипаж откликнулся на призыв о помощи, как хирурги в дежурном отделении больницы. Они круглые сутки трудились не покладая рук, готовя корабли к плаванию и одновременно снаряжая для боевых походов свой обычный выводок подводных лодок. Когда работу прерывал скорбный вой сирен воздушной тревоги, подводные лодки укрывались на дне Манильской бухты, а все моряки [146] «Канопуса» занимали посты по боевому расписанию — до тех пор, пока не раздавался сигнал отбоя.

После двух недель спорадических боев в попытках остановить японское наступление на Манилу, генерал Макартур наконец понял, что без поддержки с воздуха из этих попыток ничего не выйдет. Стремясь уберечь город от верного уничтожения, он внезапно объявил, что с полуночи 24 декабря 1941 года Манила становится «открытым городом».

С адмиралом Хартом, главнокомандующим Азиатским флотом, Макартур не обсуждал возможности такого развития событий, и эта неожиданная директива, доставленная адмиралу аккурат перед полуднем 24 декабря, застала его совершенно не подготовленным. Жизненно важные предметы снабжения флота были разбросаны по всей Манильской базе, с которой адмирал планировал вести подводную войну до тех пор, пока неприятель не вынудит его отступить. Получив всего двенадцать часов для того, чтобы закрыть свою штаб-квартиру и переместить корабли, припасы и людей на Коррехидор и Батаан, Харт буквально рассвирепел. Данное решение означало, что он больше не сможет проводить операции подводных лодок, базируясь на Филиппины, а отведенный на эвакуацию ничтожный срок означал неизбежную потерю драгоценных припасов, которые никак не удалось бы эвакуировать за столь незначительное время.

Той ночью, в канун Рождества, японские бомбардировщики опять совершили налет на Манилу. Одна из бомб попала в штаб кэптена Джона Уилкса, командующего 20-й эскадрой подводных лодок. Штаб этот располагался в недавно построенном матросском клубе близ портового района, и осколки вкупе с обломками градом посыпались на палубы «Канопуса». Корабль сразу же отдал швартовы и двинулся в район Коррехидора. Пересекая бухту, моряки плавбазы видели большие пожары в самой Маниле и ее окрестностях, вызванные в некоторых случаях бомбами, но по большей части устроенных преднамеренно — с целью не дать горючему и другим ценным припасам попасть в руки врага.

Ранним рождественским утром плавбаза «Канопус» прибыла в бухту Маривелес на южной оконечности полуострова [147] Батаан. Отделенная от Коррехидора узкой полосой воды, эта бухта считалась относительно защищенной от воздушных атак, но когда плавбаза вошла в порт, то картина перед моряками предстала самая безрадостная. Разбомбленный и горящий торговый корабль, жертва минувшего ночного налета, безмолвно свидетельствовал о том, что ныне никакое место на Филиппинах не могло считаться безопасным.

Надеясь укрыться от врага, Сэккетт спрятал свой корабль близ самой береговой черты, в маленькой бухточке, частично защищенной высокими холмами. Стремясь помочь кораблю слиться с прилегающими джунглями, экипаж раскинул над палубами маскировочные сети, щедро вымазал надводную часть корпуса зеленой краской и привязал к мачтам и надстройкам ветки деревьев. К несчастью, расположенный поблизости каменный карьер оставил на скалах большой белый шрам, на фоне которого было очень тяжело укрыться от взгляда с моря. Поэтому морякам приходилось мириться с этой прорехой в маскировке и оставалось лишь молиться, чтобы никакой вражеский самолет не сфотографировал район с того направления.

Неизвестно, удалось ли обнаружить присутствие плавбазы кишевшим на Батаане вражеским агентам или «Фото-Джо» — ежедневно производившему здесь разведку японскому самолету. Но 29 декабря маскировка «Канопусу» не помогла. Большую часть этого дня японские бомбардировщики молотили по островной крепости, пренебрегая мелкокалиберными зенитками защитников Коррехидора. На «Канопус» не обращали внимания до тех пор, пока последняя группа из девяти двухмоторных бомбардировщиков не сделала круг, зайдя со стороны, противоположной белому склону, и взяла плавбазу в клещи, сбросив тридцать шесть бомб. Стоящий на якоре у берега корабль не мог своими слабыми зенитками вести огонь по высоко летящим самолетам, но плавбаза, как ни удивительно это звучит, была поражена только одной из густо сыпавшихся бомб.

Увы, эта бронебойная бомба пробила все кормовые палубы и взорвалась над валом винта, одновременно взорвав запас [148] снарядов в трюме по левому борту и вызвав пожары, от которых могли сдетонировать все остальные боеприпасы. «Канопус» сильно содрогнулся от удара, на палубу обрушился град камней, выбитых бомбами из окрестных скал. Показавшийся из грузовых люков густой дым вкупе с раздавшимися под палубой приглушенными взрывами послужили мрачным напоминанием, что погреба боеприпасов могут взорваться в любой момент.

Однако эти напоминания лишь заставили моряков приложить все усилия для спасения раненых товарищей и борьбы за живучесть любимого корабля. Потребовалось четыре часа тяжелого труда, прежде чем экипажу удалось погасить пожары и обследовать трюмы. Здесь было найдено семьдесят пять разлетевшихся в разные стороны трехдюймовых пороховых зарядов. Просто чудо, что не взорвался весь погреб — ведь в таком случае могли сдетонировать и остальные снаряды. Для моряков «Канопуса» оказалось истинным чудом, что осколки той самой взорвавшейся бомбы одновременно перебили проходившие через трюм трубы водяной магистрали. Хлынувшая из них вода затопила трюм, прекратив пожар.

Пострадал «Канопус» очень серьезно. Шесть его моряков погибли, еще шесть получили серьезные ранения, но корабль даже не вышел из строя. В сумерках, когда вражеские бомбардировщики исчезли, на борту «Старой леди» дела уже шли обычным порядком. В то время как ремонтные бригады, пришпориваемые лихорадочной надеждой на скорую отправку на юг для присоединения к остальному флоту, трудились не покладая рук, заделывая полученные повреждения, другие члены экипажа деловито обслуживали выходящие в дозоры подводные лодки.

Бомба полностью разрушила каюту начальника интендантской службы плавбазы и сожгла все его документы. Потому с того дня не велось никаких списков снабжения. Теперь можно было действовать без обычной в таких случаях бюрократии и волокиты. Поскольку не осталось ничего, за что моряки могли бы выкладывать свои деньги, дни выплаты жалованья отменили. Мороженое и содержимое фляг с пивом выдавались [149] бесплатно. Одежда стала общей собственностью и отпускалась тем, кого сочтут наиболее приблизившимся к голому состоянию. Как писал Сэккетт:

Это утопическое положение неизбежно сплавило нас всех в одну большую семью, трудящуюся и сражающуюся ради общего дела, охваченную одной целью — вывернуться наизнанку, но задать перца япошкам.

Любопытно отметить, что парни, бывшие в мирное время самыми худшими смутьянами, стали во время войны, нашими самыми образцовыми бойцами. Наверное, когда положение было нормальным, в них просто бурлило слишком много беспокойной энергии — далеко не всегда служившей на благо окружающих; но это же качество сделало их способными совершать чудеса (sic!), когда наступил самый ответственный момент.

Обыкновенные методы поддержания дисциплины, конечно же, перестали действовать, поскольку моряки так и так не получали никаких увольнений на берег и никакого жалованья — а то, что в другое время было бы нарядами вне очереди, стало теперь обычной рабочей нормой. Но, к счастью, никаких наказаний и не требовалось, так как общинный дух не потерпел бы никаких лодырей и матросы сами присматривали за тем, чтобы никто не уклонялся от исполнения долга{59} .

Через два дня после этой бомбардировки последние подводные лодки ушли из Манильской бухты, направляясь к новым оперативным базам в Голландской Ост-Индии. Оставленный на месте экипаж «Канопуса» чувствовал себя подавленным и брошенным. Все моряки как один желали внести свою долю усилий в борьбу с Японией. С полным на то основанием они утверждали, что плавбаза подводных лодок без самих обслуживаемых лодок — это напрасная трата талантов и оборудования, и потому «Канопусу» следует разрешить отправиться [150] на юг. Хотя экипаж вполне сознавал, сколько опасностей подстерегает в таком плавании через воды, где теперь господствовали морские и воздушные силы японцев, люди горели желанием пойти на этот риск.

Однако у верховного командования имелись иные идеи, и плавбазе приказали оставаться в порту Маривелес. После этого довольно быстро по флоту распространился слух о том, что плавбаза «Канопус» с ее хорошо оборудованными механическими мастерскими и талантливыми мастерами ищет, чем бы ей заняться. Спасательное судно подводных лодок «Пиджин», несколько тральщиков, торпедные катера и другие вспомогательные суда, также оставленные на Филиппинах, постоянно нуждались в ремонте и вскоре обратились за помощью к «Старой леди». Но они были не единственными ее «клиентами». Когда армия и армейская авиация прослышали о возможностях плавбазы, то тоже завалили моряков просьбами вернуть в действующее состояние разнообразную поврежденную технику и транспорт. Внезапно моряки «Канопуса» оказались более чем когда-либо загружены работой. Лишь теперь они поняли, как важна их деятельность для множества людей, оборонявших Батаан. Теперь они обрели новую цель — помочь удержать Батаан.

Великолепные усилия моряков «Канопуса» иллюстрируются множеством примеров. Помимо постоянного ремонта различной техники они смастерили 150 треног для пулеметов, строили импровизированные лафеты для морских орудий, переданных в береговую оборону, сделали станки для более 40 крупнокалиберных пулеметов, применяемых в противовоздушной обороне полуострова. Мастера с «Канопуса» монтировали заряды в торпедах для торпедных катеров и даже устанавливали плиты из конструкционной стали на армейских машинах для защиты их от ружейного огня. Казалось, нет предела тому, что могла сотворить команда этого корабля.

Первая бомбардировка заставила всех понять, что пребывание на корабле в дневное время не способствует долгой жизни, и потому стало общим правилом — отправлять днем большую часть команды отсыпаться на берег и возвращать [151] людей обратно для работы на ночь. В опасные часы на борту корабля оставались только орудийные расчеты.

5 января 1942 года японцы снова попытались ликвидировать «Канопус». Как обычно, держась за пределами досягаемости зениток, семь тяжелых бомбардировщиков сбросили двадцать восемь бомб. Удача вновь не покинула «Канопус», потому что только одна из бомб попала в корабль. Она соскользнула по кожуху высокой дымовой трубы и буквально выстлала верхнюю палубу плавбазы мелкими кусками металла. Орудийные расчеты нырнули за щиты своих орудий как раз перед тем, как ударила бомба, — но это плохо уберегло их от летящих сверху осколков, и пятнадцать моряков получили ранения. К счастью, никого не убило. Через каких-то несколько минут отдыхающие на берегу моряки бросились к своему кораблю с носилками для раненых и быстро принялись за работу, устраняя повреждения.

К счастью, попавшая в корабль бомба причинила лишь поверхностные повреждения. Она вызвала несколько небольших пожаров, которые удалось быстро погасить. Некоторые из надстроек, посеченные осколками, выглядели похожими на швейцарский сыр. Но вот взорвавшиеся поблизости бомбы оставили более существенные следы. Оба борта корабля были пробиты выше ватерлинии осколками бомб, взорвавшихся на поверхности воды. Другие бомбы взорвались под водой и оставили на корпусе вмятины глубиной в два-три дюйма, кое-где в обшивке появились трещины, через разболтавшиеся заклепки открылась довольно сильная фильтрация воды.

Поскольку «Канопусу» долю пришлось оставаться на приколе в бухте Маривелес и японцы знали, что плавбаза находится здесь, требовалось что-то сделать, дабы она и дальше оставалась целой. Поскольку никакой противовоздушной защиты не было и не предвиделось, Сэккетт решил, что корабль сможет выжить, если удастся заставить врага думать, будто «Канопус» погиб при последней бомбардировке. С этой целью вся команда трудилась ночь напролет, готовя «Старую леди» к визиту «Фото-Джо», снимки с которого покажут лишь брошенный полузатонувший остов. Для придания плавбазе крена [152] на правый борт моряки заполнили ее пустые топливные цистерны водой, грузовым стрелам придали вид безнадежно перекошенных, большие участки палубы зачернили, делая их похожими на пробоины от бомб — из них даже сочился дым, создаваемый промасленными тряпками, горящими в расставленных тут и там горшках и ведрах. Снимки «Фото-Джо» не могли раскрыть того, что «брошенный остов» каждую ночь деловито гудел, куя оружие осажденным войскам Батаана.

Понимая, что, впустую стреляя из своих зениток по вражеским самолетам, «Канопус» только привлечет к себе внимание, Сэккетт распорядился снять с корабля все крупнокалиберные пулеметы и установить их на окружающих холмах. Две корабельные зенитки пострадали при бомбардировке, а поскольку у двух других оставалось мало боеприпасов, то их неисправные пушки просто разобрали на запчасти для ремонта таких же орудий морских пехотинцев, стоявших у входа в бухту Маривелес.

Когда было решено, что днем корабль должен выглядеть брошенным, его команда присвоила себе недавно завершенный складской туннель около Маривелеса, где и соорудила себе двухъярусные койки, оборудовала командный пункт, лазарет, телефонный центр связи и импровизированный камбуз. Хотя в этом убежище обитало более сотни человек и многие из ремонтников отсыпались там днем, большинство моряков презрели сырую атмосферу туннеля и рисковали отдыхать в тени тропических деревьев на холмах — каждый раз выставляя караульных, дабы вовремя предупредить о необходимости нырять в окоп при появлении вражеских самолетов.

Те моряки «Канопуса», которые не принадлежали к группе работающих на корабле «ночных сов», составили пулеметные расчеты на вершинах окружающих Маривелес холмов. Они с нетерпением дожидались возможности действенно ударить по любому японскому самолету, у которого хватит глупости сунуться в пределы досягаемости их оружия. Другие матросы сформировали наблюдательные и сигнальные посты на тех же вершинах. Оснащенные снятыми с корабля телефонами, провода для которых они протянули через заросли, эти [153] молодцы постоянно обшаривали взглядами небо в поисках самолетов.

Маривелес считался местом, хорошо защищенным от внезапного нападения с моря. Хотя морские силы врага постоянно дежурили близ побережья Батаана, большие пушки на Коррехидоре вынуждали их держать дистанцию. А в 20 милях к северу армия стабилизировала фронт на обращенной к Южно-Китайскому морю стороне покрытых густыми джунглями гор Маривелес.

Но один человек, коммандер Френсис Дж. Бриджет, флотский авиатор, командовавший остатками 10-го патрульного авиакрыла, которые не смогли покинуть Филиппины вместе со своими товарищами, усомнился в надежности сформированной обороны. Побережье между Маривелесом и передовыми линиями никто не защищал, так как эти коварные берега, усеянные камнями, ощетинившиеся отвесными утесами и поросшие кажущимися непроходимыми джунглями, не рассматривались как вероятное место высадки японцев. Бриджет заметил, что единственная дорога к линии фронта на нескольких участках проходила близ самого берега. Если японцам удастся-таки высадиться, то они смогут перерезать эту дорогу и помешать доставке подкреплений и снабжения к фронту.

Такой маневр мог означать катастрофу, и Бриджет твердо решил предотвратить ее. Подвергавшаяся сильному нажиму армия едва ли могла выделить бойцов для защиты всего побережья, поэтому вся надежда оставалась на флот. Под командованием у Бриджета находились около 150 солдат и несколько офицеров. После того как Бриджет обратился за помощью к окрестным тыловым соединениям, ему удалось пополнить свои силы 130 моряками с «Канопуса», собрать еще 80 человек с флотского склада боеприпасов и привлечь в свои ряды около сотни морских пехотинцев. Таким образом был сформирован батальон ВМФ на Батаане, заместителем его командира был назначен лейтенант-коммандер Генри («Хэп») Гудолл с «Канопуса», а командирами рот стали несколько офицеров флота и авиации. [154]

Во флоте давно уже вошло в пословицу изречение, что моряка нельзя превратить в солдата. Однако Бриджет твердо решил попытаться сделать это. Серьезную проблему представляло снаряжение. Морские пехотинцы были готовы к полевой службе, но у моряков отсутствовали даже самые основные предметы снабжения. Винтовки и боеприпасы к ним приходилось выклянчивать, выменивать и воровать. Нашлось несколько дробовиков, однако тут же последовали возражения, что согласно международному праву, применять в бою их нельзя{60} . Однако те, кто ими обзавелся, решительно заявили, что все равно, из чего там убивать япошек, — все одно они будут покойниками. Эти люди предпочитали скорее сохранить это оружие, чем идти в бой вовсе безоружными.

Даже если большинство моряков все-таки представляли, какой конец винтовки надо направлять на врага, и даже успели потренироваться в тире, то ни один из них не имел ни малейшего представления о том, как надо действовать на поле боя. Опытных морских пехотинцев распределили по всем ротам в надежде, что те послужат морякам примером, на который будут равняться остальные. Белое флотское обмундирование едва ли годилось для боев в джунглях, а попытки перекрасить его в хаки, прокипятив в кофе, лишь придали ткани тошнотворный горчично-желтый цвет. На каждых трех бойцов нашлось всего по одной фляге, и для компенсации этой нехватки на службу призвали великую американскую пивную жестянку.

В конце января, когда сборный батальон ВМФ пробыл вместе всего несколько дней, начальство решило, что для закалки бойцов требуется пеший поход вдоль побережья. Полные воодушевления и обмениваясь остротами, моряки приступили к тому, что можно было считать их первыми маневрами. Они прошли всего несколько миль, когда у подножья горы Пукот близ побережья Южно-Китайского моря наткнулись на группу [155] смятенных солдат, которых только что сбили с сигнального поста на вершине горы японские пехотинцы. Наихудшие страхи коммандера Бриджеса подтвердились, когда выяснилось, что враг, высадившись близ мыса Лонгоскаваян, продвигается в глубь полуострова, угрожая перерезать жизненно важную дорогу.

В результате «полевая подготовка» новоиспеченных пехотинцев переросла в настоящий бой. По команде Бриджета «всыпьте им!» батальон, вооруженный почти исключительно голым энтузиазмом, двинулся на врага. Солдаты бросились вверх по едва заметным горным тропам, и вскоре их поглотили почти непроходимые джунгли. Не имея никаких средств связи, части потеряли друг друга и последующие пять дней в зарослях шли самые странные бои, которые только знала военная история. Бойцы авангарда довольно скоро вошли в огневой контакт с неприятелем, и по джунглям разнеслось эхо стрельбы. Стало очевидно, что японцы высадили на берегу крупные силы — до батальона морской пехоты. Все получилось, как в анекдоте про пойманного охотником медведя. Тем не менее сводному морскому батальону удалось отогнать авангарды неприятеля, а затем окопаться и приготовиться к новым боям. Снаряжение моряков не годилось для длительных боевых действий, а ни о каком тыловом обеспечении никто и не думал. Но когда до «Канопуса» добрались гонцы с просьбой прислать батальону снабжение, там бросили всю работу и быстро доставили в новый район боев продовольствие, воду, боеприпасы, одеяла и носилки.

Тот слабый контакт с противником, какой морякам еще удавалось кое-как поддерживать днем, с наступлением ночи терялся напрочь. Тропы в джунглях и днем-то проходились с трудом, а в темноте их и вовсе нельзя было найти. Однако японцы научились мастерски воевать в джунглях ночью и отлично воспользовались своей знаменитой тактикой просачивания. Однако это не дало ожидаемых результатов. Моряки, которым не вдалбливали армейский принцип губительности обхода с флангов, просто удерживали свои позиции, а с рассветом посылали подразделения очистить тыл от досаждающих вражеских пролаз. [156]

Японский десант состоял из отборных бойцов, куда более крупных и сильных, чем средний японец, хорошо снаряженных для боев в джунглях. Пойди они в решительную атаку — запросто могли бы стереть в порошок противостоящий им оборванный, но упорный батальон ВМФ. Однако, будучи хорошо знакомы с правилами ведения боевых действий, японцы воздерживались от подобной атаки до тех пор, пока не будет выяснено, где именно расположен сильный резерв — который, как им представлялось, наверняка поддерживал тот небольшой отряд, с каким они столкнулись. Они и не подозревали, что никакого такого резерва у американцев нет.

После двух дней упорных боев в кишащих змеями и москитами джунглях батальон ВМФ по прежнему держался — но его и без того неприятное положение еще больше усугубили японские минометы. И тогда с целью воспрепятствовать вражескому наступлению и помочь ввести противника в заблуждение относительно состава противостоящих им сил с Коррехидора прислали шестьдесят морских пехотинцев с минометами. Как это ни странно, но неадекватность средств связи морского батальона тоже дезориентировала японцев. До изолированных групп бойцов с «Канопуса» несколько раз неведомо каким образом доходили слухи, будто их корабль готовится присоединиться к остальному флоту и на борту срочно требуется их присутствие. Охваченные нетерпением, отдельные моряки то и дело добирались до Маривелеса, где и узнавали, что слух этот является просто чьей-то бредовой фантазией. Тут же они получали приказ немедленно вернуться на свои позиции. Сопровождавшие эти непрекращающиеся походы в Маривелес шумные и торопливые передвижения по тропам в джунглях приводили японцев к убеждению, будто к американцам прибывают подкрепления. Найденный позже дневник убитого японского офицера подтвердил, что поведение батальона ВМФ полностью ввело японцев в заблуждение. Он описывал этих бойцов как «новую разновидность отрядов смертников, которые шастали по джунглям в форме яркого цвета и сильно шумели. Всякий раз, когда эти призраки добирались до открытого пространства, они пытались вызвать [157] на себя огонь японцев, усаживаясь на землю, громко разговаривая и куря сигареты».

На пятый день потрепанный и сильно теснимый батальон ВМФ был заменен на позициях 57-м полком филиппинских скаутов. А уже через три дня эти профессионалы войны в джунглях с помощью смертоносного огня огромных пушек Коррехидора буквально порвали неприятеля в клочья. Джунгли усеяли тела сотен убитых японцев, остатки элитного отряда противника отступили за утесы. Укрывшись в пронизывающих отвесные скалы глубоких расщелинах и пещерах, эти доведенные до отчаяния бойцы собирались, как можно было ожидать, драться насмерть. Дальнейшие попытки выкурить противника из этих щелей были бы не только крайне трудными, но и вынудили бы филиппинских рейнджеров заплатить неприемлемо высокую цену убитыми и ранеными.

И все же японское присутствие представляло собой серьезную угрозу, которую нельзя было игнорировать. Остро сознавая тяжелое положение рейнджеров, бойцы с «Канопуса» придумали для них изобретательный выход. Они решили напасть на врагов с моря. План этот еще проходил утверждение у командования, а ремонтники плавбазы уже упорно трудились, снаряжая для боя три 40-футовых катера с «Канопуса».

Так и родился этот отряд, известный под гордым именем «Микки-Маусовский боевой флот дяди Сэма».

Вооруженный крупнокалиберными пулеметами и легким полевым орудием, с машиной, защищенной листами котельного железа, первый из «Микки-Маусовских линкоров» вскоре был готов к бою. С экипажем, состоящим из «Хэпа» Гудолла и моряков «Канопуса», маленькое суденышко вышло в море. Ему предстояло 8-мильное плавание до мыса Лонгоскаваян, где окопались японцы. В свой первый боевой день это неортодоксальное оружие военного флота совершило два рейса туда и обратно, выкуривая японцев из пещер артиллерийско-пулеметным огнем. В качестве свидетельства своего успеха этот «линкор» привез обратно двух живых, но одурелых пленных японцев и трупы еще трех, которых ранили и не сумели довезти живыми. [158]

Второй карликовый военный корабль был завершен строительством на следующий день, после чего оба суденышка отправились продолжать зачистку. На этот раз им удалось обнаружить только трех врагов и незамедлительно отправить их к праотцам. Тщательная разведка местности выявила, что район очищен от японских войск, и моряки «Канопуса» наконец почувствовали, что отомстили за семерых товарищей, убитых в боях на суше и шестерых, погибших при первой бомбардировке.

«Микки-Маусовский флот» Гудолла не был законсервирован, так как всего через каких-то несколько дней крупный японский отряд попытался высадить десант на мысе Кинауан. в нескольких милях к северу от места предыдущей высадки. Эта высадка столкнулась с жестоким противодействием: катера 3-й эскадры торпедных катеров яростно атаковали десантное судно и сопровождающие его эсминцы, в то время как три истребителя Р-40 — последние, имевшиеся у армии, — упорно бомбили десантников и поливали их огнем.

Хотя тринадцать груженных войсками барж были потоплены, а один эсминец был серьезно покалечен торпедой, японцам все же удалось высадить приличные силы, а это означало новую работу для филиппинских рейнджеров. Японцы настойчиво пытались доставить подкрепления на захваченный ими плацдарм и сбрасывали десантникам припасы с самолетов. Рейнджерам и другим армейским частям потребовалось более недели упорных боев, чтобы отогнать остатки этого десанта обратно к утесам. И тогда «Хэпа» Гудолла снова позвали зачистить пещеры.

К этому времени для выкуривания недобитых японцев имелось уже три карликовых военных корабля. Они расстреливали все, попадавшееся им на глаза, и когда убитых вражеских солдат выложили в ряд для отчета, то насчитали двадцать три трупа. Выполнив свою задачу, маленькое оперативное соединение направилось домой, но на обратном пути его атаковали четыре японских пикирующих бомбардировщика. Катера рассыпались и принялись отчаянно уворачиваться, но серия бомб взяла в «коробочку» головной катер. У него было [159] пробито днище, погибли три члена экипажа и ранены еще четверо, одним из которых оказался Гудолл, пораженный в обе ноги. Бой был неравным, и катера не могли надеяться выиграть его, поэтому Гудолл приказал двум оставшимся катерам выброситься на берег, дав тем самым возможность уцелевшим выкарабкаться в безопасное место среди скал.

Постреляв по выбросившимся на берег катерам и сделав несколько неудачных заходов, поливая огнем уцелевших моряков, вражеские самолеты улетели. Как только опасность миновала, моряки с «Канопуса» соорудили примитивные носилки и понесли раненых товарищей по заросшей джунглями пересеченной местности — до тех пор, пока маленькая измотанная группа не вышла в конце концов к западной прибрежной дороге. Там им удалось остановить армейский грузовик и их подвезли обратно в Маривелес.

«Микки-Маусовский флот» перестал существовать, а после того как армия для пресечения новых десантов установила пушки по всей омываемой водами Южно-Китайского моря стороне Батаана, батальон ВМФ переименовали в роту «Т» и включили в состав 4-го батальона морской пехоты.

16 февраля 1942 года рота «Т» вместе со своими боевыми товарищами из числа «дубленых загривков»{61}  по приказу командования переправилась на Коррехидор, где составила орудийные расчеты, защищающие подходы с берега к этой островной крепости. В роте «Т» служило 130 моряков с «Канопуса», и им всем по-прежнему мерещилось, будто «Старая леди» разводит пары и уходит на соединение с остальным флотом. Садясь в идущие на Коррехидор катера, они угрожали своим товарищам по команде страшными последствиями, если те вздумают уплыть, оставив их тут, на острове.

Между 11 февраля и 23 марта 1942 года Коррехидор и район Маривелеса бомбили очень редко. По общему мнению, неприятель сменил тактику — японцы решили не добиваться быстрой победы, а заставить филиппинских и американских [160] солдат сдаться, когда те оголодают. На самом же деле затишье было вызвано болезненными неудачами, с которыми столкнулись японцы на Батаане в начале февраля, а также отвлечением людей и техники с Филиппин для массированного наступления с целью захвата Сингапура и Голландской Ост-Индии{62} . Как бы там ни было, в этот период механические мастерские на борту «Канопуса» беспрестанно и деловито гудели все темное время суток.

Благодаря своим исправно работающим и изобильно заполненным холодильникам, «Старая леди» подавала мороженое и бутерброды любому филиппинскому рейнджеру, солдату, моряку или морскому пехотинцу — всем, кому удавалось изобрести хоть сколь-нибудь правдоподобный предлог, позволяющий подняться к ней на борт. Почти до самого конца, когда иссякли продукты, корабль слркил пристанищем защитникам Батаана. Как писал коммандер Сэккетт:

Почти каждый вечер на борту «Канопуса» собирались армейские офицеры и медсестры, которым удавалось выкроить несколько часов отдыха от своих обязанностей. У нас имелись холодильники, превосходно оборудованная кухня и приличные жилые каюты, которые казались просто раем по сравнению с теми тяготами, какие выпадали на их долю в полевых условиях. Возможность насладиться настоящей ванной с душем, холодной питьевой водой, хорошо приготовленной едой, поданной на стол с белой льняной скатертью, нормальными столовыми приборами и, наконец, величайшей роскошью — настоящим маслом, — казалась им почти [161] невероятной. Когда эти счастливцы возвращались в свое первобытное окружение и описывали эти «пиршества», венчаемые мороженым и шоколадным кремом, то их часто подвергали тем же насмешкам, что и оптимистов, утверждавших, будто они видели идущий в порт целый флот транспортных судов{63} .

В последнюю неделю марта японцы развернули массированное наступление на измотанных, полуголодных защитников Батаана. Бомбардировщики каждый день, волна за волной, сбрасывали свой смертельный груз на Коррехидор и район Маривелеса. Налетая поодиночке и парами, они поддерживали непрерывное давление на защитников полуострова, дополненное досаждающими ночными налетами. Большая часть флотских запасов горючего, распределенная по небольшим тайным хранилищам в подлеске вокруг порта Маривелес, была уничтожена. Разбомбленные водопроводы, уничтоженные линии электроснабжения и связи требовали постоянного ремонта. «Старая леди» сама подверглась еще четырем атакам, но, словно заговоренная, оставалась неуязвимой; серии бомб безвредно взрывались вокруг нее.

Ярость этих атак не ослабевала, и моряков «Канопуса» не сильно удивило, когда б апреля пришло известие о том, что на фронте возникли серьезные неприятности. Подвергавшиеся много дней смертоносному артиллерийскому огню измотанные войска филиппинской армии в конце концов не выдержали и отступили, позволив японцам захватить гребень горы Маривелес Если захваченную территорию не удастся отбить и неприятель сохранит эту господствующую позицию, то весь полуостров окажется отданным на милость японского артиллерийского огня.

В прорыв лихорадочно бросали все доступные резервы, но ослабленные дизентерией, малярией и голодом бойцы не могли остановить натиск вражеских орд. 8-го числа стало известно, [162] что армейские части на восточном фланге неудержимо откатываются к Маривелесу, уничтожая по ходу дела полевые склады с боеприпасами и прочим имуществом.

Чтобы избежать верного плена или гибели, все на Батаане отчаянно желали отступить на Коррехидор, который считался неприступным. Однако на «Скале» и так скопилось слишком много народу, и генерал Джонатан Уэйнрайт, командующий всеми американскими и филиппинскими войсками на Филиппинах, отдал приказ, строго ограничивающий число тех, кому будет разрешено перебраться на Коррехидор. Добраться туда удалось примерно двум тысячам защитников, включая весь медперсонал и большинство находившихся на Батаане военнослужащих флота.

Эвакуацию требовалось завершить до рассвета, когда можно было ожидать атак японских бомбардировщиков по всему, что пыталось пересечь трехмильную полосу воды, отделяющую Коррехидор от Маривелеса. Это была адская ночь. Земля содрогалась от сильных взрывов полевых складов боеприпасов, взметавших высоко в небо пламенеющие гроздья рвущихся снарядов. Горящие на много миль вокруг склады отбрасывали жутковатый оранжевый свет на склоны горы Маривелес. И над всем этим безумием все ближе и ближе звучали раскаты артиллерийского огня — погребальный звон по Батаану.

Пришпориваемые мыслями о надвигающейся катастрофе, моряки работали быстро. Они заложили динамит во все туннели, чтобы не дать врагу воспользоваться ими, взорвали «Плавучий сухой док Дьюи», столько лет служивший Азиатскому флоту, потопили все мелкие суда, которые не могли быть использованы в обороне Коррехидора. Всю долгую ночь они грузили на остальные суда большие количества необходимого на Коррехидоре оборудования и вооружения — пулеметов, винтовок, боеприпасов, продовольствия и горючего.

В разгаре этой лихорадочной деятельности на борт «Канопуса» поднялась часть экипажа, получившая печальный приказ — затопить плавбазу. Его выполнение покончило с мечтой доблестной команды об уходе на юг, на соединение с флотом. Гордая «Старая леди», которую так и не сумели прикончить [163] японцы, вышла в море собственными силами и встала на якорь на глубине 14 фатомов у бухты Лилимбон. Работая с отчаянной энергией, экипаж привел в негодность все ее механическое оборудование и ценное снаряжение, дабы любые попытки врага вернуть корабль в строй оказались бесплодными.

Когда моряки закончили свою печальную работу и оставили открытыми двери во всех переборках под нижней палубой, были открыты кингстоны. Масса воды хлынула в недра корабля, «Канопус» скоро получил 10-градусный крен на левый борт, и лишь тогда экипаж покинул его. Отплыв на безопасное расстояние, моряки печально наблюдали за медленной смертью своего любимого корабля. Плавбаза все глубже и глубже погружалась в море — до тех пор, пока с последним конвульсивным содроганием, сотрясшим ее от носа до кормы, величественная «Старая леди» окончательно не исчезла под водой.

Уже почти рассвело, когда последние эвакуационные плавсредства, набитые усталыми моряками с «Канопуса», отвалили от причалов Маривелеса. Едва они направились к Коррехидору, как всех парализовали ударные волны от страшнейшего взрыва. Очевидно, это был взрыв паров бензина, скопившихся в туннелях на склоне горы после того, как входы в эти туннели ранее взорвали динамитом и хранившиеся в них бочки с горючим оказались пробитыми. Испарения бензина в закупоренном туннеле постепенно концентрировались, пока огнеопасный туман не рванул от какой-нибудь искры.

Когда туннель взорвался, весь склон горы мгновенно поглотило бушующее пламя, а сорванные с каменистого склона огромные валуны швырнуло в бухту на полмили от берега. Град камней и осколков взбаламутил спокойные воды, по которым загуляли гневные пенные волны. Три моторных лодки оказались как раз посреди этой дьявольской бомбардировки.

Поднятые в воздух камни обрушились на два катера. Один, у которого срезало всю корму, тут же утонул, но все находившиеся у него на борту каким-то чудом остались целы и невредимы. Другой потерял офицера и трех матросов, когда валун проломил крышу рубки, еще девять матросов были ранены. Этот катер, хоть и серьезно поврежденный, все еще мог двигаться; [164] его команда, сверх всякой меры обремененная убитыми и ранеными товарищами, помогала спасать всех моряков с затонувшего катера. Долгий час спустя оба оставшихся катера прибыли на Коррехидор.

«Старая леди» перестала существовать, а жестокая битва за Батаан была проиграна. Почти четыре месяца экипаж «Канопуса» с замечательной изобретательностью боролся, пытаясь отсрочить победу японцев. И если голубая мечта его моряков воссоединиться с флотом, дабы более эффективно применить свое мастерство в войне с Японией, оказалась разбитой вдребезги, то это нисколько не умаляет решимости его героического экипажа и способности моряков на отчаянные усилия, когда наступил решающий час.

В итоге на Коррехидоре моряков с «Канопуса» сочли обстрелянными солдатами и в качестве таковых сунули в окопы передовой обороны, где они вместе с морскими пехотинцами встали к пулеметам и взяли в руки автоматы, защищая берега островной крепости. Когда орудия и оборонительные позиции Коррехидора были разнесены в кровавую пыль и японцы произвели свою решающую атаку на «Скалу», моряки с «Канопуса» находились в самой гуще боев. Многие из них были убиты или ранены. Уцелевшие матросы, взятые японцами в плен, провели страшные три с половиной года в лагерях для военнопленных, где многие из них умерли от болезней и недоедания.

Для военных моряков, и особенно для подводников, эта героическая сага о плавбазе «Канопус» навсегда останется подобна той звезде первой величины, в честь которой был назван этот корабль, — она вечно будет сиять гордым маяком в галактике истории американского флота.