Моряки на берегу
— Проклятье! — крикнул Берей.
Он и Лоуренс только что затопили свой чариот и шли вдоль берега, когда Берей споткнулся. Поднявшись, он снова шагнул вперед, но снова упал. [264]
— Проклятье! — услышал Лоуренс снова, и, поскольку это восклицание сопровождалось знакомым неприятным булькающим звуком от падения чего-то в воду, он обернулся и заметил голову Бе-рея, скрывающуюся под водой. Пара прыжков, вытянутая рука — и Берей схвачен за плечевой ремень дыхательного прибора и вытащен на поверхность. Последовали неразборчивая речь, прерываемая кашлем, и благодарный взгляд — Проклятье, — еще раз повторил Берей.
Он упал в яму, щиток был при этом открыт, костюм начал заполняться, и из этого стечения неблагоприятных обстоятельств он никак не смог бы выкрутиться, если бы не помощь его номера второго. Вдвоем с Береем, ставшим теперь слишком мокрым и тяжелым для успешной ходьбы, они прошли еще несколько ярдов по берегу. Было бы позорно утонуть на расстоянии броска камня с пляжа.
Выбравшись из воды, они разделись настолько быстро, насколько это было возможно, под пролетом маленького пирса, одиноко вытянувшегося у берега, и рассматривали место, где чуть не случилась беда. При ближайшем рассмотрении яма, в которую свалился Берей, оказалась тем местом, которое было специально сделано для того, чтобы позволить подходить паромам или тем судам, которые предпочитали становиться боком к пирсу. Яма как будто бы специально была приспособлена для затопления скафандров, и они это сделали — /два полных комплекта полетели вниз, подняв брызги.
Не имея никаких планов, которые годились бы для высадки в подобном месте, они шли по берегу, выискивая возможность перебраться через, спирали колючей проволоки.
— Я полагаю, что нам нужно выбираться отсюда, — сказал Берей. — Не похоже, чтобы в этой [265] части света был какой-то пролом. Будем карабкаться наверх.
Так они и сделали. Это был день, явно благоприятствующий восхождениям, потому что, преодолев довольно-таки колючий первый забор, стоявший на их пути, они на четвереньках вскарабкались на пятидесятифутовую насыпь.
— Здесь должна быть дорога наверх, — прошептал Берей в момент передышки на половине подъема. — Помнишь, мы снизу видели факел, который пронесли вдоль берега?
И действительно, дорога там была. Они повернули налево и быстро оглядели место, в котором оказались. Справа от них возвышался крутой склон передней части утеса, высотой свыше двадцати футов. От основания этой стены горизонтально расходилось несколько рядов колючей проволоки. Над утесом, дорогой, насыпью и берегом возвышалась гора. Оба они из полученных инструкций знали, что Специя окружена холмами, но в них ничего не говорилось о горе.
Им нужно было уйти от населенных мест из-за риска быть обнаруженными. Гора подошла бы для этого идеально. Если бы им удалось достичь ее вершины (или хотя бы почти вершины), они могли бы осмотреться и наметить лучший способ достижения условленного места встречи.
Но еще оставался трудный подъем в гору. Проволока и утес не вдохновляли, поэтому они пошли по тропинке, миновав маленький блокпост, все обитатели которого либо спали, либо отсутствовали. Следуя далее по дороге, они подошли к дому. Когда они были от него в десяти или двадцати ярдах, из его ворот выехал автомобиль.
— Лучше быть поосторожнее, — предупредил Берей Лоуренса. — Наверное, это место занято немцами или итальянскими фашистами. У кого [266] еще может быть автомобиль, да и кто станет на нем разъезжать посреди ночи?
Скоро стало ясно, что проволочное заграждение, как и то, что было на берегу, не имело прохода. Пришлось преодолевать его тем же прямым методом, сопровождавшимся бормотанием проклятий. Преодолев проволоку, нужно было одолевать утес. Это оказалось не столь трудным делом, как они того опасались, и вскоре они были на склоне горы. Дневной свет уже начал пробиваться, но никакого оживления, к счастью, еще не возникло. Это дало им шанс оглядеться, пока полный рабочий день еще не наступил.
Тем временем они уже достаточно высоко поднялись в гору, чтобы чувствовать себя в безопасности от случайного обнаружения, и их тела обливались потом. Когда они начали карабкаться от берега, они не сняли с себя водолазное белье. Тогда было разве что чуточку холодно, но теперь солнце уже поднималось и светило, и его лучи несли весьма ощутимое тепло даже в шесть часов утра. Они огляделись вокруг, пока не нашли подходящих зарослей кустарника, чтобы спрятаться в них и освободиться от всей одежды, которая у Берея, кстати, все еще была влажной после его ныряния, снять ее, чтобы просохнуть; затем они свернулись рядышком и сразу уснули.
Разбужены они были потрясающим взрывом ровно в 8.00. Они решили, что это был их сработавший заряд. От этого они испытали некоторое удовлетворение, но через несколько минут эхо затихло, и они вновь крепко уснули в своем кустарнике.
Было около полудня, когда они проснулись снова. Их одежда выглядела хорошо проветренной и свежей, и они надели свои военные куртки, рубашки и брюки, оставив шерстяные водолазные [267] вещи свернутыми на месте ночевки. Чувствуя себя посвежевшими, хотя и дьявольски голодными, они продолжили свой путь к наиболее высокой части горы, откуда, как они рассчитывали, будет видна гавань. И действительно, с первого же взгляда они увидели, что произошло с «Боль-цано». Он накренился на борт, осев на дно гавани, полностью выведенный из строя. Они решили, что, скорее всего, это был результат зарядов Каузера, взрывы которых они бы услышали, если бы поднялись раньше и не так крепко спали.
Они оставались на месте все послеполуденное время, а затем, во второй половине дня, двинулись по склону горы, чтобы лучше сориентироваться относительно встречи с MTSM этой ночью. Как они и опасались, скоро стало очевидно, что для этого им придется перейти через небольшую долину, а также довольно большой путь проделать по периметру горы. Не было никаких шансов преодолеть этот путь за время от наступления сумерек до назначенных 22.30. Единственным способом добраться до этого места вовремя было двигаться от того места, где они находились сейчас, в течение всего оставшегося светлого времени и уже после наступления темноты, рискуя встретиться с любым, кто сможет случайно на них наткнуться.
Они двинулись немедленно и через час были уже в долине, на самом ее дне, и начали подниматься на противоположный склон. От него они могли бы выйти снова к горе, но только в том случае, если пробираться дальше по отвесному скальному склону. Единственной альтернативой было повернуть назад. Усталые и голодные, они утомленными глазами осматривали скалу. Они были вознаграждены — или, по крайней мере, поощрены видом открывшейся их глазам узкой [268] и прерывистой козьей тропы, по которой они в конце концов сумели бы пройти, если бы повторили свои утренние отчаянные усилия. По этой тропе лежал их путь на свободу.
— Последний раунд, — сказал Берей.
— Надеюсь, что так, — ответил Лоуренс.
Итак, уткнув носы в землю, они стали взбираться по тропке в восемнадцать дюймов шириной. По этой скале сначала нужно было спуститься на несколько сотен футов ниже, чтобы добраться до места встречи с катером. Теперь у них было достаточно времени, чтобы оценить оставшееся расстояние, учитывая тот факт, что темнота уже сгущается, чему они внутренне радовались. Вот они миновали острый изгиб — и тропинка исчезла. Не было никаких ее признаков. Тропа обрывалась. Был только крутой обрыв. Продвигаться далее по горизонтали было невозможно.
— Вот и верь этим иностранцам, которые не замечают явного тупика! — воскликнул Лоуренс.
— Хм... — обронил Берей. — Мы должны идти вниз до конца, вот и все.
Когда Лоуренс оправился от удивления, услышав это, и понял, что тот говорит вполне серьезно, он уже готов был двинуться на это весьма опасное дело за своим номером первым. Они сошли с края тропинки и заскользили вниз, пытаясь при этом делать небольшие горизонтальные перемещения.
«Мы спускались в основном на задницах, — описывает этот путь Берей, — а для того, чтобы притормозить, хватались за деревья и кусты, которые мелькали мимо нас».
Темнота опускалась быстро, но спуск был прекращен ввиду того, что на склоне появились ряды острых и узких выступов, расположенных через определенные промежутки. Пока Берей мог различить [269] эти выступы, он считал, что можно продолжать спуск. В десять вечера было уже полностью темно, и оба они опирались на выступ, который был даже }Ьке обычного. При этом они осматривали следующий этап спуска. Казалось, что склон утеса обрывается вниз, насколько они могли судить, на все двести ярдов, отделявших их от уровня берега. Кроме того, Берей с неохотой вынужден был признаться сам себе, что их спуск к той площадке, где они собирались отдохнуть, потребовал бы стольких усилий, что жизненных сил просто не осталось бы. Они очень устали. Берег был для них совершенно недоступен, по крайней мере, до утра они оказались в таком положении, что не могли двинуться ни вверх, ни вниз. Даже если бы катер подошел, они ничего не смогли бы сделать.
Они сидели и вглядывались в темноту, где, как они полагали, должно было быть море. Примерно в половине одиннадцатого, то есть во время, назначенное для встречи, мимо их позиции, следуя на север, прошел конвой небольших судов или десантных барж в сопровождении сторожевых катеров. Все еще не было никаких признаков MSTM, и, поскольку они полулежали на узком выступе, они зацепились ногами за ствол чахлого деревца, чтобы уберечься от невольного падения из такой «кровати» в вечность.
Вскоре они уснули. Их глаза постоянно стремились закрыться, и, как только стало ясно, что до утра делать нечего, они перестали сопротивляться этим порывам. Они дремали до 4.30 утра. Берей сквозь сон не забывал прислушиваться к шуму мотора, который мог принадлежать MSTM но по-настоящему не просыпался. На самом деле часть ночи они спали, а не дремали, хотя мысль о сне в таких обстоятельствах невероятна. С рассветом [270] они поняли, что идти дальше вниз абсолютно невозможно и что единственное, что им по здравом рассуждении остается, — это вернуться назад по склону. Это оказалось легче, чем они думали, и вскоре они достигли тропинки, пересекли долину и оказались в своем первом укрытии. Они оказались там уже к семи часам, что было замечательным достижением, даже если учесть, что теперь им помогало знание местности и наличие возможных препятствий на пути.
Когда они достигли зарослей кустарника, они увидели старую итальянку, и она заметила их. Она немедленно развернулась на тропинке и удалилась быстрым шагом. Им оставалось только надеяться на то, что она не будет рассказывать о них первому встречному. Наверное, она была тоже напугана, поскольку они знали, что представляют собой занятное зрелище. Их волосы отросли, они были небриты, лицо и руки сильно исцарапаны ежевикой, одежда была протерта и изорвана при спуске с обрыва. Но не их внешность была предметом их особого беспокойства и даже не риск быть пойманными. Больше всего они хотели пить. Во время своего утреннего путешествия они совсем не встретили воды, и, казалось, ее не было и поблизости от укрытия. А вода была так нужна. Последний глоток они сделали еще вчера, а ведь с тех пор они изрядно пропотели.
В отдалении стоял одинокий дом. Попробовать там? Возможно, это было не самым мудрым решением, но что могло быть мудрым в такой ситуации? Им было все равно.
В дверях стоял старый итальянец. Повторяя слово «acqua» и изображая руками кубок и поднося его к своими губам, Берей попытался передать их просьбу. Старик крикнул несколько слов внутрь дома — небольшой обветшалой и ободранной [271] хижины, из которой появилась старуха с глиняным кувшином. Вода была далеко не прохладной и имела вид чего-то такого, чему ни один из чариотеров впоследствии не смог дать определения, но и это было удачей.
Когда они пошли от дома к укрытию, начался дождь. Скоро они промокли до костей, а облака не предвещали ни малейшего перерыва в этом ливне. Кусты, под которыми они сидели, обеспечивали только небольшую защиту, и где-то около полудня они решили идти дальше. Неподалеку они заметили сарай, выходящий одним углом к гавани. То, что они нашли его, было удачей, потому что он был пустой и крыша его не протекала.
— Смотри, шеф! — воскликнул Лоуренс спустя некоторое время. Он стоял в дверях пустого сарая, глядя на рыбацкий причал. — Рыбак выходит на берег, там, внизу, в конце причала. Он шлюпку оставил, со всеми снастями, и она стоит там одна. Хорошо бы он оставил снасти и на ночь.
Берей улыбнулся:
— Ей-богу, это было бы забавно. Представляешь, выходим мы из гавани на рыбацком суденышке этих итальяшек. Выйти, конечно, не так просто, но если уж выйдем, то ничто не помешает нам добраться до Корсики. Это было бы ударом для старины Хисфилда. Но нечего тешиться надеждами. Он наверняка уберет свои снасти до сумерек.
Так и произошло, после шести часов рыбак вернулся. Нетрудно догадаться, что его действия сопровождались некими весьма крутыми английскими проклятиями, когда он снял со своего суденышка паруса, свернул их и быстро удалился. Еще один шанс накрылся.
В сумерках они двинулись опять. На сей раз Берей знал, что он будет делать. В общих чертах [272] по крайней мере. Детали нужно было разработать по пути. Было бы хорошо надеяться только на себя, не пытаясь приноравливаться к расположению чужих людей. Итак, они начали свой путь вокруг предместий Специи. От днища долины, которую они пересекли накануне вечером, они двинулись по пешеходной дорожке, которая в конце концов вывела их на большую дорогу. Движение на дороге заставило их спрыгнуть в канаву, а затем они оказались в саду отдельно стоявшего дома. Они не волновались, пока не обнаружили, что лужайка усеяна пулеметными гнездами, после чего они, проявляя предельную осторожность, вернулись к дороге, незамеченные и неуслышанные. Немного дальше они заметили приближающуюся группу людей. Вновь они спустились в канаву, откуда наблюдали, как прошли несколько немецких солдат, буквально на расстоянии вытянутой руки. Это было довольно волнующе.
Скоро они поняли, что забрели на верфь. Она хорошо охранялась, но охрана все же не была настолько плотной, чтобы надо было поворачивать назад, к началу пути. Как бы то ни было, остановка дала им возможность придумать, пошептавшись немного, самый простой из возможных вариантов, как миновать охрану.
Берей и Лоуренс подождали, пока первый патруль из трех солдат не отошел достаточно далеко от них, и двинулись. Когда приближающийся печатный шаг точно указывал на немцев с их командой «кругом», они ныряли за изгородь и позволяли патрулю пройти своим путем. После повторения пары раз этой процедуры они уже сумели в следующий раз сделать это очень чисто. Только они поздравили себя с тем, что сумели избежать удара, как миновали поворот дороги, где обнаружили ворота, оборудованные [273] будкой, свет из которой освещал всю дорогу, кроме ее дальней стороны.
— Направо, — сказал Берей, — мы пройдем в тени.
Прежде чем Лоуренс сумел шепнуть что-то в ответ, сама темнота, казалось услышавшая указание Берея, сумела ответить своеобразным способом. Раздался характерный звук, человек пустил ветер. Расценив источник этого явления как признак невидимого часового, Берей решил, что теперь они оказались в тупике. Это, безусловно, приводило в бешенство, но не оставалось ничего другого, как поворачивать обратно. Спокойно повернув назад, они вторично разминулись с тем же самым патрулем. Еще двадцать ярдов или около того, и они вышли за пределы слышимости охраны и были уже так близко от границы верфи, что, казалось, могли расслабиться.
— Halt! (Стой!) — послышался голос. Это был невидимый часовой.
— Freund! (Друг!) — поперхнулся Берей, скорее удивленный, чем испуганный.
— Soldato? (Солдаты?)
— Si. (Да.)
— Avanti! (Проходите!)
Это была самая большая опасность из всех, приключившихся до этого времени. Берей не знал, удивляться ли неожиданному успеху своего скромного знания двух языков или негодовать на непрофессиональное поведение часового. Если бы он мог бегло объясняться по-итальянски или по-немецки, он смог бы продолжить беседу и даже сделать часовому выговор по первому разряду. С этого момента удача к ним некоторое время благоволила. Достигнув перекрестка, они свернули на дорогу, которая, как они надеялись, проведет их вокруг города гораздо [274] более безопасным, хотя и более длинным путем. Было только час ночи.
С рассветом, смертельно уставшие, они забились под ветхий мост, чтобы упасть и крепко заснуть. Берей проснулся вскоре после десяти. Они все еще находились к северо-западу от города, и поэтому двигаться дальше направо, на восток, в Специю, было бы не самым правильным. Их новый маршрут был достаточно безопасен, но им нужно было преодолеть большие перепады высот. Если они собирались сделать широкий обход вокруг города, то они должны были при этом одолеть несколько крутых склонов, каждый из которых был столь же труден, как и та гора, которую они встретили в первую ночь. Воспоминаниями о ней они были сыты по горло, поэтому, коротко посовещавшись, они убедились, что лучший путь — пройти через город в сумерках. Ходить как средь бела дня, так и в ночной темноте было одинаково рискованно, а так риск был, возможно, меньше. Как только решение было принято, они почувствовали себя намного счастливее.
Они бездельничали до конца дня, наслаждаясь водой из ручья, недавно собранными фруктами и остатками шоколада из своего запаса.
— В строй, матрос в увольнении! — пошутил Лоуренс, когда Берей встал на ноги.
Итак, они двинулись вниз по склону холма — серьезный, решительный номер первый и с виду беззаботный и самоуверенный номер второй. Около часа они просидели скрывшись в рощице деревьев в нескольких сотнях ярдов от немцев, игравших в футбол на поле на окраине города, прямо под ними. Вскоре после того, как игра была закончена и игроки ушли, Берей и Лоуренс покинули деревья и отправились по дороге. Было еще рано для того, чтобы в городе было много людей, [275] среди которых они могли бы затеряться, но все же недостаточно темно, чтобы нельзя было разглядеть значки на их военных куртках.
Отчасти для того, чтобы укрепить свой собственный дух, а отчасти — чтобы обмануть врага, они весело шагали под руку с довольным видом, что отнюдь не соответствовало их настоящим чувствам. Они обходили отдельные немецкие отряды или небольшие группы, и на них ни разу не упал пристальный взгляд. Первые несколько улиц города они вскоре прошли без происшествий. Чтобы добавить достоверности к своей маскировке, они даже пытались насвистывать «О Solo Mio». Но губы, видимо, были слишком пересохшими, чтобы издавать какие-либо звуки. Вскоре они прекратили эту браваду, сочтя, что два неудачных свистуна могут привлечь то самое внимание, которого они старались избежать.
Они оставили город и прошли по дороге к ближним холмам. В начале пути они миновали двух-трех часовых, но те их не остановили. Они на самом деле не слышали никого, кроме своих собственных голосов, произносящих отдельные слова, так примерно продолжалось до трех часов утра. Они шли всю ночь, и, когда они проходили через маленькую деревню, кто-то окликнул их из темноты по-итальянски. Берей издал радостное «Buon giorno!» в ответ, и, пока вопрошавший обдумывал, что сказать еще, они прошли дальше.
Эта сцена повторилась немного позже на главной улице большой деревни, уже на рассвете. Они ответили оба и были очень довольны, что ответом им, как и в прошлый раз, было молчание. Это было хорошо, так как деревня, по всем признакам, была занята и укреплена немцами.
Сразу на участке, свободном от домов, они свернули с дороги на склон холма, где проспали [276] до десяти часов утра под укрытием нескольких чахлых деревьев, после чего продолжили свой путь на юго-восток, держась среди холмов, подальше от основных дорог. Послеполуденное время не было особенно богато событиями. В самом деле, они видели так мало людей, что могли бы проводить время, любуясь пейзажами.
После чрезмерно урбанизированной Специи сельская местность, по которой они шли, казалась странно дикой и неокультуренной. Среди холмов единственными путями передвижения служили узкие козьи тропы, наблюдавшиеся повсюду. Отдельные домики, разбросанные среди голых полей, казались убогими, но очень чистыми. Сами холмы прикрывали свою наготу странными заплатами густых рощ, главным образом в нижней части склона, близ моря. И именно у моря были расположены наиболее живописные деревни, В известном смысле они напоминали Корнуолл — своими красными крышами, соседствующими с крутыми, узкими улочками, спускавшимися к пустынным песчаным пляжам.
Действительно, картина побережья резко контрастировала с унылой, бесцветной поверхностью холмов. Между золотыми пляжами синело море. В бухтах стояли ржаво-красные парусные рыбачьи лодки. Красные крыши домов венчали стены белого, розового или шафранно-желтого цвета. Восхищал также индивидуальный характер деревень. С наступлением вечера двое моряков снова вернулись на прибрежную дорогу и продолжали удивляться постройкам — красивым или причудливым, безмолвно стоявшим вокруг них.
Встречались и другие вещи, в том числе и менее приятные. В одной деревне им попалась компания итальянских моряков, от которых двое чариотеров отошли с брезгливостью, как от чего-то очень грязного. [277]
Хитрость (если это было хитростью) удалась, поскольку итальянцы ничего не сказали. В другой деревне были сотни немцев, которые, видимо, собирались комплектовать большую береговую батарею. Пришлось избегать встреч с часовыми, что было достигнуто без осложнений, путем передвижения по наиболее узким улочкам и переулкам и уклонения от неблагоразумных поступков.
Вскоре после выхода из этой деревни они подошли к реке, которую Берей определил как Магро. Он не помнил, должны ли они пересекать ее вообще. Не то чтобы он опасался ее пересечь. Но что угнетало, так это тот факт, что от Специи они отошли всего на пятнадцать миль. Это было нехорошо. Когда он сообщил Лоуренсу, насколько медленно их перемещение, оба почувствовали такое недовольство собой и всем происходящим, что были рады найти ложбину на речном берегу, свернуться там и поспать.
Лоуренс проснулся первым, услышав бой церковных часов, отбивших пять ударов. Это было утро двадцать шестого числа. Он разбудил Берея, и вместе они спустились к урезу воды. Вдалеке, у противоположного берега, можно было разглядеть пять водоналивных барж и такое же число землечерпалок, сидящих на мели в неглубоком русле, но им нужно было что-нибудь поменьше, и желательно на этом берегу. В конце концов он нашли то, что искали, — гребную шлюпку с веслами. Отправляясь, они решили грести вниз по течению, держась ближе к другому берегу, и составить план дальнейших действий, когда станет лучше видно, что происходит. Они прошли несколько сот ярдов, прежде чем их окликнула пара немецких часовых с южного берега. Из их жестов и криков стало совершенно ясно, что любое движение вниз по [278] течению было строго «verboten» (запрещено), так что чариотеры направили нос лодки вверх по течению и пошли в обратном направлении по той же реке. Отойдя достаточно далеко, чтобы исчезнуть из поля зрения часовых, они нашли подходящее место для высадки на берег.
Они чувствовали, что потратили впустую слишком много времени, и решили, что дальше следует двигаться строго вдоль побережья по основной дороге. Охрана немцев казалась им настолько неорганизованной, что, скорее всего, арест им не угрожал. Благодаря изменению плана к рассвету следующего дня они одолели целых шестнадцать миль и подошли к маленькому городку Пьетрасанта. Тут их приветствовала группа итальянских юношей, подошедших к ним довольно смело и весело. Берей несколько сомневался, приведет ли это к чему-то хорошему, пока их вожак не сообщил, что они — члены партизанской группы. Они явно обращались к двум британским (или, может, считали, что они американцы?) солдатам и предлагали отвести их в штаб партизэн. Берей и Лоуренс охотно согласились, и их проводили на пару миль к северо-востоку в холмы, окаймляющие город, и они оказались на поляне посреди густого леса, на которой было много людей.
— Привет, шеф-повар! — послышался голос.
— Привет, Малькольм! — ответил Берей не моргнув глазом и не высказав никакого удивления. — Как дела?
Действительно, Каузер и Смит добрались до того же самого партизанского отряда. Они были там уже около трех дней, и, пока Берей и Лоуренс сидели с дымящимися мисками тушеного мяса и бутылкой доброго кьянти в руках (у каждого), Каузер поведал им свою историю. [279]
— Я расскажу тебе все детали позже, шеф, — сказал он, — а сейчас быстренько опишу основную схему. Как только мы вылезли из нашего водолазного снаряжения, мы спрятались, как могли, среди камней у оконечности мола. Вскоре совсем близко от нас прошел рыбак. Я окликнул его и, когда он подошел к нам, объяснил, что мы пленные британцы и ищем помощи. Собственную шлюпку для побега он нам, конечно, не дал — не без причины, если подумать, но обещал вернуться в свою деревню и посмотреть, нельзя ли подыскать какие-нибудь другие транспортные средства. Так что мы только ожидали.
Ровно в 6.23 утра наши заряды рванули. Мы стали свидетелями адского зрелища. Сначала два фонтана воды поднялись в воздух по обоим бортам «Больцано» у кормового мостика. Только тогда до меня дошло, что мы в самом деле сотворили и что джерри могут с нами сделать, если поймают. Через минуту или две после взрыва каждое мелкое судно в гавани, казалось, было на ходу. Что-то заставляло их описывать круги. Маленькое суденышко отправилось было к «Больцано», но, очевидно, старалось особенно близко не подходить. Со своей стороны, мы вжались как можно глубже в камни. Это было незадолго до того, как «Больцано» начал тяжело погружаться носом вперед. Скоро вся корма вышла из-под воды и стали хорошо видны винты. Когда нос был уже целиком под водой и, казалось, погружение прекратилось, я решил, что форштевень, вероятно, коснулся дна. Однако крейсер внезапно перевернулся с потрясающим всплеском и затонул. Мы были довольны. Все, что осталось на виду, это часть его правого борта. Было около половины восьмого. Для того чтобы корабль затонул, понадобилось час и пять минут. [280]
Вскоре наш друг рыбак возвратился. Он оставил недалеко от нас на берегу маленькую гребную шлюпку с бутылкой питьевой воды на дне. Он решил, что это из-за нас среди джерри на берегу поднялось такое волнение, и упорно отказывался брать любые деньги за лодку. Все, чего он хотел, так это поскорее уйти.
Мы выгребли подальше от мола, до точки, находившейся примерно в двух милях к югу, где было много рыбачьих лодок. Мы пристроились с краю этой группы — по-прежнему на нас были только брюки, военные куртки мы сняли, чтобы сойти за рыбаков. Мы нашли, что у рыбаков очень тяжелая работа, дул небольшой бриз, и, поскольку у нас не было якоря, мы все время должны были грести, чтобы не дрейфовать. Это продолжалось весь день, а солнце было очень жарким. К сумеркам все лодки отправились назад, в Специю, остались только мы одни. Было еще почти светло, когда мы решили дрейфовать к югу всю ночь. Без сна и отдыха мы провели около тридцати шести часов, и это чувствовалось. Я надеялся до рассвета отдохнуть подальше от берега, а затем, если получится, грести в сторону Корсики, до которой примерно девяносто миль.
Ночью мы столкнулись с конвоем. Мы должны были вертеться взад и вперед, чтобы не столкнуться с тем, что, как нам казалось, было десантным катером, который шел очень медленно. Мы были очень рады, когда наконец рассвело. Потом мы попили воды и прикончили плитку шоколада и банку солонины.
На рассвете мы увидели, что небо слегка хмурится и никакой земли вокруг нас нет. Мы мало гребли и много дрейфовали. В течение всего утра над нами пролетали то наши ВВС, то немецкие истребители. Видимо, ни те ни другие нас не заметили, [281] несмотря на то что первым мы усиленно махали.
Больше ничего особенного до вечера не происходило, а вечером прошел небольшой дождь. Нам удалось набрать немного воды в наши непромокаемые шелковые карты, но к следующему утру наши глотки совсем пересохли, и мы не чувствовали языков, которые начали уже распухать. К этому времени мы были совсем истощены и не имели понятия о нашем местонахождении. Я с неохотой был вынужден поменять курс к востоку, так что в результате, когда облака после полудня рассеялись, мы смогли увидеть материковый итальянский берег. Мы были уверены, что прошли достаточно далеко на юг, чтобы оказаться на территории, занятой нашими собственными войсками, так что мы гребли к берегу весело, чтобы высадиться примерно к файф-о-клоку.
Все выглядело пустынным, пока мы не обнаружили по соседству городок и примерно через десять минут не встретили маленького мальчика. Он сказал нам, что мы находимся около Форти-де-Марми, по моей карте он был всего-то в тридцати пяти милях от Специи. Мы были разочарованы.
Мальчик привел нас к своему дому, хозяйка была согласна нас приютить, но трое или четверо ее домочадцев возражали против этого, говоря, что если нас обнаружат, то их всех расстреляют. К этому времени собралась целая толпа народу, и хозяин дома, должно быть, решил, что будет менее заметно, если он нас примет, а не будет спорить об этом с женщинами на пороге. Как только мы вошли внутрь, появились вино и хлеб с сыром. После того как мы поели, нам дали старую штатскую одежду, в которую мы переоделись, упаковав военную форму в старый мешок. Поздно ночью проводник повел нас через притихший [282] город и по холмам, пока мы не добрались до здешних партизан.
Берей и Лоуренс завершили трапезу. Когда Каузер закончил рассказывать свою историю, они свернулись на земле, на подстилке из мягкого дерна, и спали долго и крепко. Они встретили вновь своих людей, с которыми можно было разделить судьбу.
Так для четырех чариотеров начался шестинедельный период, проведенный среди итальянских партизан, в течение которого они подвергались многим необычным испытаниям, рисковали, радовались, принимали участие в захватывающих нападениях, встречали интересных людей. Среди последних были и дезертиры из 10-й итальянской подводной флотилии, которые сказали им, что торпеда и резаки для сетей, принадлежащие Ка-узеру, были найдены рядом с молом, что люди, атаковавшие «Больцано», расстреляны и что на надстройке «Гориции» установлены постоянные сторожевые посты. Потом они встретились с летчиком Роулендсом из Королевских ВВС, который передал им информацию, что им нужно двигаться через линию фронта и что дорога, идущая на север от Лукки к перевалу Бреннер, заминирована по обе стороны, и если подорвать линию электропередачи, то путь будет на некоторое время заблокирован. Но это — другая история.
А сейчас нам важно возобновить контакт с нашими героями.
Утром 10 августа Конрад Леонард Берей, Бермондсей, Лондон, петти-офицер, кок Королевского флота, официальный номер Р/МХ 49845, перешел через линии немецких войск, чтобы соединиться с британскими силами. Это произошло на реке Арно, до которой он добрался после отбытия из Лукки. Машинист К. Лоуренс, пытавшийся перебраться [283] вместе с ним, был ранен ручной гранатой, брошенной немецким часовым, и попал в плен. Через двадцать четыре часа такая же попытка была предпринята сублейтенантом резерва Королевского флота Малькольмом Каузером и матросом Смитом, которые также были взяты в плен.