«Хвостовая муфта»
Когда «Х-10» отделилась от «Сциитр» в 8 часов вечера 20 сентября, она погрузилась, чтобы отрегулировать дифферент, и, когда результат оказался удовлетворительным, легла на юго-восточный курс и продолжила приближение к берегу с максимальной надводной скоростью. Ее экипаж состоял из лейтенанта резерва Королевского Австралийского флота Кена Хадспета, сублейтенанта резерва Королевского флота Брюса Эпзера (первый лейтенант), сублейтенанта резерва Королевского флота Джеффа Хардинга (водолаз) и механика машинного отделения Тилли, срочнослужащего с больших подлодок. Короткие часы темноты были бесценны, и вскоре лодка в подводном положении находилась в пяти милях к западо-северо-западу от острова Шернёйя. [201]
Джефф Хардинг был самым молодым участником этой атаки — только пару месяцев назад ему исполнилось девятнадцать. Незадолго до того, как лодка покинула Лох-Кернбоун, он еще был гардемарином и носил армейскую форму флотского синего цвета с темно-бордовыми гардемаринскими отворотами. Общее впечатление от этого выразил Тайни Фелл, сказавший, что немцы, скорее всего, примут его за вокзального носильщика или что-то в этом роде. Для порядка он был принят в команду в качестве сублейтенанта, хотя официального производства ему нужно было ждать еще четыре месяца. Так что первое его знакомство с боевыми действиями было весьма удачным.
Он прослужил на карликовой подводной лодке в течение двух или трех месяцев до начала операции, объединив тренировки на чариотах в Блокхаусе со специальным обучением в качестве водолаза Х-лодки, начав с самых азов. Ко времени операции он чувствовал, что в итоге знает о водолазном деле и Х-лодках если и не все, то, во всяком случае, вполне достаточно. У него не было сертификата и подразумевалось, что в большей степени он будет иметь статус пассажира. На самом деле он мог оказать большую помощь при погружении на дно и управлении лодкой.
Путешествие на «Сциптр» прошло без происшествий, но было небезынтересным, особенно для него. В его обязанности входили шифровка и расшифровка, впервые за всю свою военную карьеру, и, хотя ему редко был понятен смысл своих расшифровок, он находил это занятие более увлекательным, чем любой кроссворд. Конечно, это было его первое путешествие на большой подводной лодке, и его собственные ощущения, и отношение к нему других напоминали положение [202] маленького мальчика, стоящего на ступеньке вагона поезда. Это было грандиозно.
Он также наслаждался пересадкой в резиновую лодку, и не в последнюю очередь потому, что это означало встречу с командиром походного экипажа — большим, высоким, рыжебородым ирландцем Эрни Пейджем{64}. Затем было плавание по минному полю в надводном положении. Оно продолжилось и в боевой обстановке, когда они погрузились.
«Я спал в аккумуляторном отсеке, — рассказывал Хардинг впоследствии, — и проснулся оттого, что услышал, как минреп скрежещет по корпусу. Я заглянул в сторону кормы и увидел три бледных лица на центральном посту, выглядевших столь же взволнованными, как и я. Мы все затаили дыхание. Шум оборвался, и мы вздохнули снова — на несколько минут. Затем все повторилось сначала. Это представление повторялось несколько раз в течение следующего часа, и нам казалось, что это самое широкое минное поле в мире. Только когда мы через некоторое время поднялись на поверхность, мы обнаружили, что это размотало волнами наш запасной буксирный трос. Это он и скребся по бортам лодки время от времени».
Была сложность с дифферентировкой лодки, когда она погрузилась, а возникшая еще раньше неисправность в механизме перископа еще усилилась. Затем последовали все увеличивающиеся неполадки с электричеством и гирокомпасом. У Брюса Энзера было так много работы, что он не знал, с чего начать. Тут его позвал Хадспет:
— Брюс, пойди сюда и посмотри на карту. Я полагаю, что нам лучше идти в Смол-фьорд, [203] на северное побережье Шернёйя. Мы можем попытаться пройти сюда, правее. Здесь меньше вероятности быть обнаруженными, чем в одном из малых фьордов Шернсунна.
Это было признано лучшим планом, несмотря на то что отличалось от первоначального замысла. Соответственно ему, «Х-10» поменяла курс. В 7.00 лодка коснулась дна в своем новом убежище. Все немедленно включились в работу, исправляя неполадки. Часть дня лодка провела на поверхности, несмотря на некоторый риск быть обнаруженной.
Единственным, кто не был занят все это время, был Хардииг.
«Я провел часть дня на палубе, любуясь гигантскими медузами и ловя рыбу, — вспоминал он. — Тилли около меня возился с кусками металла и, казалось, был очень поглощен этим занятием».
Через несколько минут у Хардинга взыграло любопытство.
— Что это за железка, Тилли?
— Всего-навсего хвостовая муфта.
— О! — отреагировал Хардинг, возвращаясь к лову рыбы.
Потом, немного позже:
— А зачем нужна хвостовая муфта?
Тилли улыбнулся:
— Она соединяет двигатель или мотор с винтом и заставляет лодку двигаться. — И он продолжал работать, сидя на узком скользком кожухе лодки.
«Его ответ сменился очередной паузой, — рассказывает Хардинг, — и я продолжал ловить рыбу, задаваясь вопросом, что будет, если он упустит эти железяки на дно в ста пятнадцати футах под нами. Тилли казался слишком поглощенным своим занятием, чтобы волноваться... Я подумал, [204] что если на холмах за нами есть лагерь джерри, то оттуда нас хорошо видно, и, помню, мне казалось очень странным вот так сидеть сравнительно близко от них, так спокойно ловить рыбу или завтракать, поддевая при этом еще один свитер, чтобы согреться. Смол-фьорд запомнился мне как красивое место, лежащее перед нами в ярком свете погожего дня. В некотором смысле мне было даже жаль его покидать.Было шесть часов пополудни, когда мы вышли. Хотя далеко не все было исправлено, Хадспет решил, что сделано достаточно для того, чтобы продолжить поход».
Почитаем журнал.
«20.35/21. Вышли и пошли Шернсунном, держась северного берега.21.35. Обнаружили малое судно рыболовного типа, несущее ходовые огни. Судно, кажется, направляется в Сторе-Локкер-фьорд.
23.20. В видимости Альтен-фьорда. Меняем курс на юг».
«По пути в Альтен-фьорд один из наших бортовых зарядов-контейнеров заполнился водой, — продолжает повествовать Хардинг. — Мы очень веселились, потому что нам пришлось исполнять роль какого-то чокнутого дельфина. Мы должны были то освобождаться от балласта, чтобы не провалиться на слишком большую глубину, то, через несколько секунд, всплыв на поверхность, делать все возможное, чтобы вновь погрузиться. Все это время мы были близко к берегу и недалеко от поста охраны. Было ли много или мало дневного освещения, не помню, только помню злость и страх, полагаю, последнего было больше!
Лодка протекала под главным распределительным щитом, и вскоре после худшего момента наших дельфиньих прыжков, когда мы подошли [205] довольно близко к цели, полетели все предохранители. Я занимался тем, что менял их целыми пригоршнями, так как они все продолжали перегорать. Был настоящий фейерверк, образовавшийся из искр, летящих по всей длине лодки. Мы хотели было в какой-то момент использовать огнетушитель, но кто-то из нас обнаружил на нем табличку, на которой значилось: «Не применять в закрытых помещениях». Это нас в высшей степени развеселило.
На этом этапе происшествия внутри лодки образовалось так много «свободного» электричества, что, наверное, можно было вскипятить чайник, ткнув штепсель в любую металлическую часть корпуса. Брюс, наверное, так и сделал бы, если бы не был так плотно занят».
В два часа следующего утра на перископной глубине все было в порядке, только электродвигатель подъема перископа сгорел в ту же минуту, как была нажата кнопка выключателя. Лодка наполнилась дымом, и пришлось всплывать на поверхность, чтобы провентилироваться. К счастью, никаких признаков наличия морской или береговой охраны не было, и через пять минут они смогли нырнуть, оставшись при этом необнаруженными.
На этом типе карликовой подводной лодки, одном из ранних вариантов, не было никакого устройства, поднимающего перископ вручную, и лучшее, что можно было делать, это, перерезав подъемный трос, поднимать перископ вручную до нужной высоты и связывать трос опять, оставив его в фиксированном положении. Рядом с ним подвешивался острый нож. Все это устройство получило известность как перископный механизм Энзера: «чтобы опустить, перережь трос, и место свободно». [206]
Баллоны с демпфирующей жидкостью для гироскопа не работали, и в итоге его картушка блуждала. Освещение магнитного компаса не действовало, они подозревали, что в этом виновато затопление. Они не были в состоянии выполнить атаку и не могли следовать дальше. Так, в 2.15 утра лодка легла на дно на глубине 195 футов в четырех с половиной милях от входа в Каа-фьорд, где находилась ее цель.
«Кен Хадспет спросил каждого из нас, хотим ли мы следовать дальше и атаковать, — писал Хардинг, — и мы все сказали — «да». Но после некоторых раздумий он сказал, что мы просто обречены быть замеченными и что это не принесет нам ничего хорошего, но зато может испортить шансы на успех других, а у них они, возможно, лучше. Мы остались на дне слушать, не будет ли в назначенное время взрывов. Если их не будет, то мы решили идти наносить удар самостоятельно. Мы совершенно точно знали, что находимся достаточно близко и к «Тирпицу» и к «Шарнхорсту», чтобы слышать взрывы, но в то же время достаточно далеко, чтобы оказаться вне зоны досягаемости большого взрыва, который мы надеялись услышать утром».
Они продолжили свой тяжелый, но, увы, почти бесплодный труд по ремонту различных неисправностей, которые нужно было ликвидировать. Все это время они не могли избавиться от чувства ожидания, ожидания, ожидания... При этом им мешали отдельные слабые звуки, которые можно было услышать, но трудно было распознать.
«Мы чувствовали себя словно участники шоу Панча и Джуди, зная, что Панч собирается наподдать Джуди, и получая удовлетворение от мысли, что Джуди об этом не знает. Взрывы произошли приблизительно в 8.15 (то есть точно в то время, [207] которое было установлено для подрыва снарядов согласно боевому заданию) и были прекрасно слышны. Вскоре после этого и еще через довольно продолжительное время раздалось множество других взрывов, и мы должны были разобрать, какие из них вызваны другими бортовыми зарядами, имевшимися на других лодках, а какие — глубинными бомбами.Мы оставались на дне весь этот день, и я полагаю, что все мы испытывали достаточно сложные чувства. Мы рады были взрывам, но жалели, что это сделали не мы. Мы были рады, что нам не надо вести нашу аварийную лодку в атаку, но было очень печально, что к этому времени она действительно не могла атаковать.
К 18.00 прошло уже почти шестнадцать часов, как мы лежали на дне. Вначале мы работали над некоторыми неисправностями, но последние несколько часов мы просто лежали неподвижно и ждали только подходящего времени, чтобы уйти. Воздух, которым мы дышали, ухудшался с каждым часом. Это не прибавляло нам хорошего настроения, мы и без того были разочарованы многочисленными неудачами. Никто особо не разговаривал, но мне кажется, что каждый из нас знал, о чем думают остальные. Я видел Кена, Брюса, Тилли в разных обстоятельствах. Разговоры явно были излишними».
В 18.00 Хадспет окончательно решил, что все закончилось. Без полностью исправного перископа и без компаса всякая попытка атаковать «Шарнхорст» была бы обречена на провал и вызвала бы лишь напрасную потерю человеческих жизней. Их вдохновляла только убежденность в том, что некоторые из лодок почти наверняка выжали для атаки все, что могли. Но все равно Кена Хадспета постигло самое большое разочарование в ходе [208] операции. Это теперь нам известно, что «Шарнхорста» не было в районе якорной стоянки в течение того периода, так что в любом случае «Х-10» не нашла бы своей цели. Возможно, это было бы еще большим разочарованием — трудиться, выходя в атаку на запасную цель, и обнаружить якорную стоянку пустой.
В соответствующем разделе своего отчета Комиссии лордов адмиралтейства адмирал Барри писал:
«Командир «Х-10» дает самую высокую оценку всему своему экипажу за все время пребывания на борту лодки. Они провели долгую и тяжелую работу перед лицом постоянно растущего разочарования и ни разу не потеряли своего рвения и энтузиазма. Я полагаю, что и сам командир обнаружил определенно самые высокие качества лидера в доблестной попытке достичь своей цели. Он был разочарован теми неполадками, за которые он ни в коем случае не несет ответственности и каждую из которых он пытался преодолеть. Своим решением отказаться от атаки и таким образом вернуться с ценной информацией он показал способность к здравому рассуждению».
Рассказ продолжает Хардинг:
«В конце концов мы всплыли на поверхность и пошли вниз по фьорду со шкипером на палубе. Один, а может, и два раза мы погружались, завидев патрульный катер, и в это время Кен буквально превращался в непробиваемую ледяную глыбу, игнорируя все предложения заменить его наверху на время всплытия.Он должен был «вести» нас всех, поскольку у нас не было ни одного компаса. Раз мы пробовали управляться при помощи DI (типа самолетного компаса индикатор направления, который хотя и не обладал достаточной мощностью, чтобы указывать [209] на север, но предполагалось, что он сохраняет указанное направление в течение двадцати минут). Но однажды, когда Кен спустился вниз на минутку, вернувшись наверх, он обнаружил, что мы развернулись на 180 градусов и снова идем вверх по фьорду. После этого мы поставили крест на DI, оказавшемся негодным, и больше с ним не работали.
К этому времени мы сбросили свои бортовые заряды-контейнеры, поскольку они заполнились водой и значительно снижали нашу скорость. Как показал прошлый опыт, у этих зарядов была нехорошая тенденция взрываться даже тогда, когда они были поставлены на «безопасно», особенно когда их опускали на большую глубину, поэтому мы пережили несколько волнующих минут, когда избавились от них. Но сокрушительного удара, которого мы ждали, так и не последовало. Мы, конечно, неслись от места сброса груза во весь опор, но этот «весь опор» ограничивался шестью узлами, так что нам не удалось бы отойти далеко.
Смол-фьорда мы достигли как раз перед рассветом. Он был совершенно пустынным, был сильный снегопад, который помогал нам безопасно держаться на поверхности, удерживаясь у берега шлюпочным якорем. Опасность быть обнаруженными была невелика, поскольку и берег, и лодка были покрыты снегом. Был удобный случай для того, чтобы провести некоторый ремонт и попробовать устранить кое-какие неполадки».
Позже, в тот же день, они снялись с якоря и вновь пересекли тот район, обозначенный как заминированный, который они пересекали по пути туда. Они были в ожидании встречи на запланированной позиции возвращения, но лучший эксперт, Кен Хадспет, определил, что это ожидание должно продолжаться целых пять ночей. [210]
Хардинг находил это занятие очень скучным. «Это были самые длинные дни из тех, что я знавал. Казалось, никто особо не волновался, однако разговоры у нас шли главным образом о том, где же мы все-таки можем находиться, если подлодка вообще не свернула на другой галс, и о том, что произошло в Кофьорде».
Было 4.30 утра третьего дня ожидания, когда Кен Хадспет решил оставить первый запланированный район встречи и сделать попытку в другом месте. Он взял курс на Сандой-фьорд, на северном побережье острова Сёрёйа, несколькими милями севернее входа в Альтен-фьорд. В десять утра они погрузились, чтобы быть на безопасной стороне, и двумя часами позже входили в Сандой. По правому борту Хадспет заметил узкий залив, который выглядел подходящим. Он проследовал в него и спустя некоторое время смог всплыть на поверхность и поставить лодку у берега. Это было в 15,25.
Место носило название Ютра-Реппа-фьорд.
«Это было нечто серповидное, — пишет молодой водолаз, — с очень высокими утесами вокруг, глубина моря была хорошая. На другой стороне находился водопад, и мы строили грандиозные планы сплавать туда за свежей водой. Море было практически ледяным, и плавание обещало быть холодным. В то время когда мы обсуждали эту возможность, все были на палубе и вдруг услышали самолет. Через пять секунд последний человек спустился вниз и люки были задраены.Наш перископ по-прежнему торчал над поверхностью, когда мы ударились о дно на девяти футах глубины! Но карта показывала здесь гораздо большую глубину. Было очень забавно совершить срочное погружение с поверхности, закончившееся на глубине девять футов. [211]
Вскоре мы всплыли и вновь вышли наверх. Все замерзли, но мы думали, что лучше умыться за бортом, чтобы немного освежиться. Требовалось порядка получаса, чтобы раздеться, и я начал мысленно составлять список того, что я снимал с себя. После снятия одной пары утепленных непромокаемых брюк, четырех пар обыкновенных штанов и одной пары нижних пижамных я отказался от выполнения этого намерения. Мы решили, что, так как холод все равно по-настоящему проник сквозь всю эту многослойную одежду, которую мы носили, лучше бы этих слоев было меньше. Мы опробовали специальное мыло для соленой воды и нашли, что пользы от него не больше, чем от куска угля, поэтому вместо мыла мы использовали жидкость из пенного огнетушителя.
За мытьем последовало восхитительное пиршество. Консервированный томатный суп, консервированные цыплята, консервированный горох, консервированная картошка, консервированные фрукты и коктейль Брюса Энзера. Последний представлял собой солодовое молоко, густое, как овсянка. Превосходно!
Никто из нас не принимал стимулирующие бензедриновые таблетки, имевшиеся на лодке, и не потому, что мы много и уютно спали во время нашего перехода. Напротив, все наши одеяла были настолько мокрыми от конденсации, что только сильнее заставляли нас чувствовать холод.
Утром 27-го мы отошли от курса южнее к побережью, чтобы обследовать одну из планируемых позиций встречи в О-фьорде, где, как ожидалось, лодка останется на ночь. В ходе движения на юг вдоль побережья мы пытались идти под водой, управляясь горизонтальными рулями. Но стрелка глубиномера не действовала, и, когда кто-то [212] первым это обнаружил, мы были уже на перископной глубине в 180 футов.
Мы планировали, если в эту ночь не произойдет встреча с большой подлодкой, добраться до России или Исландии. Мы патрулировали возле берега О-фьорда в течение всего этого вечера и начала ночи. Только после полуночи Кен объявил, что мы будем ждать еще ровно час. На борту воцарилась тишина».
Минуты шли к часу ночи, «Х-10» находилась на поверхности. Хадспет и Энзер были на кожухе, а Хардинг и Тилли хранили задумчивое молчание внизу. Что Россия, что Исландия — это все равно означало до чертиков длинный и трудный путь. Часы показывали ровно час пополуночи, оставалось всего шесть или семь минут до истечения срока.
— Брюс, вот они!
Голос Хадспета доносился сверху с кожуха. Хардинг и Тилли протянули друг другу руки, стоя посреди тесного центрального поста, и энергично обнялись, «словно парочка школьниц», как они признавались впоследствии.
Несколько минут спустя раздался грохот, когда «Х-10» была приподнята волной и опустилась прямо на бортовую балластную цистерну субмарины Королевского флота «Стабборн». Эта процедура повторялась дважды, и водолаз и механик почувствовали, что рады были бы вновь оказаться за много миль отсюда у входа в Каа-фьорд, вместе со всеми последствиями. Оба они были весьма раздосадованы такими резкими движениями.
— Джефф, на кожух! — прокричал Хадспет в тот самый момент, когда Хардинг появился снаружи, одетый довольно легко, в походной одежде и спортивной обуви. [213]
«Я увидел, что мы были очень близко от прибрежных камней. Брюс обвязал линь вокруг моей талии и перебросил свободный конец на подводную лодку. Выбравшись из освещенного помещения в ночную тьму, я фактически ничего не видел, так что когда кто-то закричал: «Прыгай!» — я должен был сделать это почти вслепую.Когда я прыгнул, в моем сознании мелькнула жуткая мысль — а вдруг они имели в виду не меня? — и я просто оцепенел от этого. Но так или иначе, я благополучно приземлился на палубу боевой рубки, даже не замочив ног.
— Давай дальше, вниз, — скомандовал мне голос.
Я не представлял даже, что очутился на «Стабборн», так что прыгнул вниз, в люк, ожидая найти трап на передней стороне шахты, как это было на «Сциптр». Но трап «Стабборн» располагался на левой стороне, так что я пролетел прямо до нижнего люка, где и приземлился, ушибленный и весьма удивленный».
Его встретил Питер Филип, который уже был готов занять место на карликовой лодке для буксировки ее домой. Но в данный момент замену произвести было нельзя, все, что можно было сделать, это начать буксировку прежде, чем обе лодки окажутся на камнях. В самом деле, погода вскоре настолько испортилась, что смену можно было завершить только после десяти часов пополудни следующего дня, иначе говоря, спустя сорок четыре часа. Хардинг проспал без просыпу целых двадцать четыре часа и даже после того в течение длительного времени как бы не ощущал того, что происходило вокруг него. Он действительно был слишком усталым, чтобы предпринимать какие-либо сознательные действия, кроме как регулярно принимать пищу. [214]
Буксировка домой в Лервик была действительно очень медленной, в значительной степени это было связано с обрывами и заменами буксирных тросов. В конце концов буксирный трос был прикреплен к запасному подъемному устройству перископа, но это не дало увеличения скорости хода. Питер Филип и его экипаж получили много дополнительных сложностей, связанных с ухудшением погоды и неполадками в самой лодке.
К 3 октября, после того как они в течение трех дней восстанавливали свои силы, Хадспет и Энзер решили вернуться на свою лодку, освободив матроса и механика из экипажа Филипа. Этот обмен был произведен, и походный экипаж, состоявший из трех офицеров, управлял лодкой в течение целого часа, когда на «Стабборп» получили приказ флаг-офицера подводного флота. Согласно ему, весь экипаж «Х-10» должен был быть переведен на «Стабборн», а сама «Х-10» должна быть затоплена. В скором времени Шетлендские острова могли быть застигнуты бурей, при этом ожидался шторм до восьми баллов. Риск потерять троих храбрецов при обрыве буксира был слишком велик, чтобы быть оправданным.
В 8.30 вечера трое офицеров были переведены на борт «Стабборн» и Х-лодка была затоплена. Им предстояло пройти еще четыреста миль.
«Я должен был перейти на лодку на резиновой шлюпке, — писал Хардинг. — Море было неспокойным. Я прибыл на лодку и забрал пару ботинок, которые хотел взять, но, конечно, я должен был оставить там все остальные мелочи, которые каждый из нас набрал на борту. Непосредственно перед тем, как мы покидали лодку, кто-то подтолкнул меня на ее горб. Дальнейшее сопровождалось тяжелыми усилиями, я помню, сколько смеха вызвало мое передвижение с палубы [215] лодки вниз. Так случилось, что, прыгая в шлюпку, я поскользнулся и оказался наполовину на ее резиновом борту, наполовину в воде. В своей перегруженной одежде я, скорее всего, «пошел бы на погружение», если бы промахнулся мимо шлюпки. Было очень грустно топить Х-лодку, и все мы при этом чувствовали себя довольно неуютно. Однако, пока мы добирались до «Стабборн», мы с большим чувством пропели «Трое в лодке». Вернувшись на борт большой подводной лодки, мы все выпили, и это было для нас окончанием операции.В Лервике нам поменяли субмарины и нас поместили на «Тракьюлент». Путь от Шетлендских островов до Родсея был спокойным и прошел без приключений. У них была хорошая еда: «Тракьюлент», кажется, имела неистощимый запас яиц и бекона. И мы разговаривали. Необходимость молчания, казалось, ушла, и, как только языки развязались, нужно было поговорить о многом».
Когда «Тракьюлент» пришла из Родсея в Порт-Баннатайн, все они оказались на мостике. Их поместили на «Бонавепчур», где ожидал потрясающий прием. Тем не менее их немедленный спуск к обеду в кают-компанию, неумытых, небритых и в походной одежде, вызвал протест одного из офицеров. Это показалось им странным. Но, по справедливости, нужно сказать, что это был один из редких случаев, когда отсутствие понимания между старшими и молодежью, между Королевским флотом и резервом, оказалось причиной некоторых трений.
Вскоре они отправились к берегу на «Варбел». Прием там был еще более восторженным. Они смущенно сокрушались, что вокруг них подняли такую суету, — в конце концов, говорили они, они ведь ничего не достигли. [216]