Некоторые факты подрывной деятельности японских шпионов и разведчиков
В начале войны в связи с разрывом дипломатических, отношений между Японией и Россией находившаяся в Петербурге японская миссия во главе с японским посланником графом Курино 29 января 1904 г. выехала не в Токио, а в Берлин. Останавливаясь в Берлине, японская миссия имела целью организовать шпионско-разведывательную работу против царской России на территории Германии. Кроме того, бывшее японское посольство в Петербурге посетило Швецию и на весьма длительное время остановилось в Стокгольме.
В столице нейтральной Швеции граф Курино оставил ту часть работников японского посольства, которая по своей специальной военной подготовке была наиболее пригодна для развертывания в широких размерах шпионской диверсионной работы. Лишь после создания опорных пунктов шпионажа и разведки против России в «нейтральных» странах японское посольство возвратилось в Токио.
Но Германией и Швецией не ограничивается перечень стран, на территории которых японцы вели активную шпионско-разведывательную работу против России. Установлено, что в Лондоне во время войны развернула свою работу группа японских военных шпионов, собиравшая сведения о состоянии царской армии, т. е. был создан прототип тех «информационных бюро», которыми японцы в настоящее время наводнили почти все страны мира вплоть до Австралии.
Японские агенты также активно действовали в Австрии и других странах Западной Европы. Японские агенты, орудовавшие в Австрии, подкупили австрийских заводчиков, выполнявших заказ на 500 000 шрапнельных снарядов для царской армии. Заказ австрийские заводы выполнили так, что эти снаряды не разрывались.
Японская агентура подкупила также германское пароходное общество «Гамбург-Америка», обязавшееся доставлять уголь судам 2-й русской эскадры адмирала Рожественского. Этот договор, во избежание дипломатических затруднений, был заключен не от имени царского правительства, а от имени одного петербургского спекулянта. Подкупленное японцами германское пароходное [52] общество накануне сражения между эскадрой Рожественского и японской эскадрой перестало подвозить уголь русским кораблям, ссылаясь на новое «понимание» договора.
Невыполнение договора обществом «Гамбург-Америка» продолжалось до тех пор, пока японский флот не подготовился для встречи с эскадрой Рожественского.
Для шпионских целей японцы пользовались также услугами иностранцев, приезжавших в Россию для выполнения заданий японской разведки.
Известен такой факт. В разгар военных действий между Россией и Японией в одном из южных городов России были задержаны два японских шпиона, оказавшиеся австрийскими подданными, которые подкупили писарей воинского начальника и получали через них все данные о ходе мобилизации царских войск. Эти шпионские сведения переправлялись затем в Австрию, а оттуда — в Японию.
Известны факты шпионажа в пользу Японии и со стороны подданных многих других государств, использовавших для этого пребывание не только в России, но и в других нейтральных странах.
Широкое привлечение иностранцев для шпионажа было одной из особенностей шпионско-разведывательной деятельности японцев во время русско-японской войны.
В результате развернутой японским империализмом В огромных масштабах шпионско-разведывательной работы против России до войны и во время самой войны японский генеральный штаб был хорошо осведомлен о стоянках военных кораблей русского флота, о расположении частей царской армии и т. д.
Эта осведомленность японского генерального штаба давала ему возможность совершать неожиданные нападения на части царской армии и суда морского флота. Об этом свидетельствует в своем дневнике Нирутака{1} за две недели до вероломного нападения японцев на русскую эскадру в Порт-Артуре.
И хотя он пишет о многом чрезвычайно тенденциозно, сдабривая свои описания лошадиными дозами чисто самурайского бахвальства, тем не менее его дневник представляет собой один из любопытных документов японской военной литературы того времени. Из дневника очевидца [53] лихорадочная подготовка японцев к неожиданному, злодейскому нападению на русские суда в Порт-Артуре и Чемульпо и поразительная бездеятельность царского командования.
Вот выдержка из этого дневника:
«Иокодзука, 26{22} января 1904 г.В сухом доке.
На борту «Акацуки»
Наконец-то можно отдохнуть!
За последние дни мне и команде приходилось круто. И день, и ночь с эскадрой или с флотилией в открытом море, во всякую погоду при собачьем холоде. Вертимся, как белка в колесе, но от этого не легче! Совершенно не понимаю, почему избрано именно это отвратительное время года. Единственный эффект тот, что люди и животные одуреют, а котлы не выдержат тонки. И если бы действительно серьезно повоевать, это было бы еще хорошо! Но о войне столько было говорено за последние месяцы, что я уже перестал в нее верить.
Недавно в Порт-Артуре опять был наш шпион, штабной офицер. Мы посылаем их туда уже давно. Этот офицер говорит, что русские и не помышляют о войне. Они не делают никаких репетиций (приготовлений. — А. В.), не стреляют из орудий, и в одном углу верфи лежат сваленные в кучу торпедные суда, на которые уже в течение нескольких месяцев не вступала нога машиниста и боцмана. Недурной должно быть у них вид; очевидно, насквозь проржавели и котлы лопнут при первой же поездке! А между тем эти лодки совсем новые».
Через несколько дней Нирутака сделал следующие записи в своем дневнике:
«2 февраля.Я только что вернулся о нашего прощального праздника. Было очень недурно. Но... теперь не время заполнять дневник подобными вздорными замечаниями; скоро можно будет занести в него кое-что получше, как только гром грянет! Он действительно грянет и, судя по словам командира, — при посредстве нашей флотилии... Мы идем к Порт-Артуру или его окрестностям. Ну, а эти места знаем мы прекрасно. В одну зиму мы были там, по крайней мере, раз двадцать. Каждая бухта, каждый маяк знакомы мне, как будто они уже японские...» [54]
«Сасебо. 4 февраля.
Сасебо, город и бухту, совершенно нельзя узнать. Все переполнено войсками, а в бухте еле умещаются пароходы, перевозящие наших солдат. Ежедневно ходят транспорты к Фузану и Мазампо. Но главные силы высадятся выше, в Корее, для того чтобы избежать отвратительных дорог».
«5 февраля.
Гроза разразилась. Правительство прервало всякие дипломатические сношения с Россией... Завтра утром эскадра выходит в море. Куда она пойдет, неизвестно. Но мы думаем, что в Порт-Артур или в его окрестности...
Жизнь в старом Сасебо стала совсем неузнаваемой. Но это не надолго: в скором времени он совершенно опустеет. Сегодня мы сдадим на верфь свои старые торпеды и получим совсем новые. Из старых мы уже слишком много стреляли, и на последних учениях многие давали осечку. Осечка в серьезном деле лицом к лицу с русскими! Если бы со мной случилось что-нибудь подобное, я пустил бы себе пулю в лоб. Сегодня вечером, я надеюсь, мы получим бронзовые сигары и завтра рано поутру выйдем на пробную стрельбу».
«Желтое море. 6 февраля.
Сегодня утром весь флот покинул Сасебо. Куда мы идем, никому не известно, так как сигналов еще не было и все следуют за флагманским кораблем. Но, судя по курсу, мы идем к Порт-Артуру...
На линейных судах делаются приготовления к бою. Перила снимаются, что очень благоразумно со стороны адмирала. Он боится, что в суете забудут что-нибудь. Нам на наших лодках нечего особенно готовиться, надо только зарядить торпеды да запастись снарядами для орудий».
«Острова Митаоу. 9 февраля, вечером.
Наконец-то я выбрал минуту, чтобы записать все мною пережитое, о чем я не помышлял три дня тому назад. Хотя я устал, как собака, но постараюсь изложить все происшедшее толково и последовательно. Вчера вечером флот встал на якорь недалеко от Хайянтау. Торпедные суда получили приказ остановиться около флагманского судна. Контрминоносец взял на буксир остальные торпедные суда, что удалось, несмотря на волнение. Вслед затем раздался сигнал; командир всей флотилии и командиры торпедных судов были немедленно вызваны на флагманский корабль. Было ясно, что мы первые подымем оружие, которым мы так гордимся. Я думаю, что русские и [55] в мыслях не имеют, что мы уже начинаем. Я слышал в Сасебо, что мы не будем заранее объявлять войну, так как это совершенно непонятный, глупый европейский обычай »{23}.
И дальше:
«Перед адмиралом лежала карта Желтого моря и специальная карта Порт-Артура. Мы все сели вокруг стола, и штабной офицер дал каждому из нас план рейда и гавани Порт-Артура, на котором было подробно указано все положение русской эскадры и место каждого корабля. Офицеры второй флотилии получили планы Талиенванской бухты и Дальнего. Адмирал сказал нам... приблизительно следующее:- Господа! (Вы должны сегодня вечером или сейчас же после полуночи, — точное время я предоставляю назначить начальникам флотилий после того, как они ориентируются, — напасть на русскую эскадру в Порт-Артуре и в Дальнем. По всей вероятности, все корабли, даже линейные, будут стоять на Порт-Артурском рейде, но некоторые могут находиться в Дальнем, почему я и посылаю туда вторую флотилию.
- На плане Порт-Артурского рейда, который каждый из вас только что получил, — продолжал адмирал, — точно отмечено место стоянки (каждого. — А. В.) русского судна. План этот снят нашим штабным офицером, ездившим переодетым в Порт-Артур. По его мнению, враг не подготовлен встретить наши нападения, так как ждет объявления войны с нашей стороны».
Неожиданным, разбойничьим нападением японцев без объявления войны, без подыскания даже «инцидента», это так модно в современной практике японских самураев, началась русско-японская война. Таким же способом японцы начали войну с Китаем в 1894 г.
Коварное, бандитское нападение на царский флот опять-таки не обошлось без участия японских шпионов, перехвативших телеграфную переписку Петербурга с царским наместником на Дальнем Востоке генералом Алексеевым по поводу того — объявлять ли войну или ждать, когда ее начнут японцы.
То, что японские миноносцы атаковали лучшие корабли русской эскадры в Порт-Артуре, стоявшие притом во второй линии расположения эскадры (лишь «Паллада» стояла на фланге), целиком подтверждает неплохую [56] осведомленность японцев, которые, по донесениям своих шпионов и разведчиков, знали точное расположение судов русского флота. В прессе того времени указывалось, что о расположении кораблей русской эскадры сообщил японскому морскому командованию японский консул в Чифу, проезжавший утром мимо расположения русской эскадры на английском пароходе. Но это было не совсем так. Как видно из дневника Нирутака, командование японского морского флота было прекрасно осведомлено о расположении судов царского флота в Порт-Артуре. Японский консул лишь уточнил эти сведения. Он утром 26 января 1904 г. прибыл в Порт-Артур на английском пароходе с тем, чтобы увезти японских подданных, еще не успевших уехать в Японию. На руках у него была охранная грамота, выданная ему русским консулом в Чифу. Охранная грамота предлагала русским властям не препятствовать японскому консулу в деле исполнения его обязанностей. А «обязанностей» у этого консула было много... Кроме всего прочего, он непосредственно руководил многочисленными японскими шпионами и разведчиками, орудовавшими на китайском побережье, русском Приморье и Приамурье.
Встретив самый любезный прием у русского дипломатического чиновника при царском наместнике на Дальнем Востоке, адмирале Алексееве, этот японский консул со своими спутниками отбыл на английском пароходе из Порт-Артура. Не дохода до Чифу, пароход был встречен в открытом море японской эскадрой. Японский консул немедленно был принят адмиралом Того и передал ему точные данные о расположении и состояния судов царского флота в Порт-Артуре.
О секретном решении царского командования начать операции под Вафаньгоу (Манчжурия), принятом 26–31 мая 1905 г., в Токио знали на другой же день, т. е. 1 июня, несмотря на то, что переговоры с Петербургом Куропаткин вел шифрованными телеграммами. Японские шпионы «нашли» ключи к этим шифрам (при наличии широкой сети резидентов это совсем нетрудное дело).
И первый Сибирский корпус русских натолкнулся неожиданно на сильное сопротивление японцев, успевших стянуть свои войска в этом направлении.
Так, с первых же дней войны сказалась многолетняя шпионская разведывательная работа японского генерального штаба. Можно привести еще много примеров подрывной работы японских шпионов и разведчиков, знавших [57] многое из того, что царское командование считало сугубо секретным и не известным японцам.
Судя по иностранным источникам, местоположение электрической силовой станции и главных передаточных линий, а также распределение минных нолей около Порт-Артура и т. д. были известны японскому командованию.
Японцы были прекрасно осведомлены и о местонахождении больших прожекторов в Порт-Артуре, предназначенных русскими для ослепления противника при нападении с моря или с суши.
Японские диверсанты готовили взрыв доков во Владивостоке. Уже все приготовления к взрыву были сделаны оставшимися в городе японскими диверсантами. В это время, по счастливой случайности, русские власти получили анонимное письмо, в котором сообщалось о готовящемся взрыве доков. Принятыми мерами удалось помешать японским диверсантам осуществить их гнусное дело.
Заслуживает также серьезного внимания деятельность большого количества сигнальщиков, завербованных японцами из местного населения перед войной и обученных японскими офицерами.
Эти многочисленные сигнальщики были во всех пунктах предполагаемых сражений, и вплоть до Дашицяо они давали знать японцам о приближении русских войск различными сигналами. В ясные солнечные дни сигнальщики взбирались на вершины сопок и давали сигналы ручными зеркалами или ярко начищенными жестянками от консервов, далеко бросавшими рефлексы; в пасмурные дни они сигнализировали флажками или дымом костров, а ночью — факелами. Сигнальщики часто корректировали стрельбу японской артиллерии.
Диверсионная, подрывная работа японских шпионов и разведчиков давала себя чувствовать почти на каждом шагу. Все чаще и чаще казачьи разъезды ловили китайцев или японцев, переодетых в китайскую или монгольскую одежду, при разборке железнодорожных путей или порче телеграфных линий.
В конце февраля 1904 г. было поймано несколько японских шпионов при попытке взорвать железнодорожный мост между Харбином и Владивостоком.
В начале апреля 1904 г. в окрестностях Харбина были задержаны два японских офицера. Они были одеты тибетскими ламами и готовились к крупной диверсии. У них отобрали более пуда пироксилиновых шашек, несколько [58] коробок бикфордова шнура, динамит, французские ключи для отвинчивания рельсовых гаек и пр.
В конце апреля 1904 г. были арестованы пять китайцев, подложивших пироксилиновые патроны под русский воинский поезд около станции Хайлар, и т. д. и т. п.
Японская военщина использовала своих резидентов и для понижения морального состояния войск своего противника: японские шпионы в тылу царских войск, а часто и на передовых позициях разбрасывали листовки соответствующего содержания.
Так, перед наступлением на Мукден японцы разбросали массу листовок, в которых указывалось, что 25 февраля 1905 г. город будет взят японцами.
Более того, о той же целью посеять панику среди насен ления города, что не преминуло сказаться и на русских войсках (позиции находились верстах в 20-ти от города), японские тайные агенты расклеивали 22 февраля по Мукдену прокламации, предлагавшие жителям и особенно торговцам покинуть город ввиду предстоящей его бомбардировки японцами. Особенно много подобной «литературы» японцы распространяли во время осады Порт-Артура, не будучи в силах сломить героическое сопротивление защитников крепости всем наличием боевых средств, имевшихся в распоряжении у осаждавших крепость.
Любопытен такой факт. В осажденный Порт-Артур прибыли с японских миноносцев два корреспондента иностранных газет, французской и немецкой.
Приехавшие, пользуясь любезностью начальника укрепленного Квантунского (Порт-Артурского) района, в течение суток находились в осажденной крепости, осматривали укрепления и т. д., несмотря на то, что они не имели на этот счет разрешения от штаба русской армии.
О состоянии крепости и планах ее защиты корреспонденты немало узнали от самого Стесселя во время попойки, организованной Стесселем по случаю их приезда. Гости в свою очередь были также весьма любезны и словоохотливы, однако о той лишь разницей, что сообщали преимущественно неприятные, притом не всегда правдивые известия.
16 сентября 1904 г., едва успели иностранные корреспонденты отплыть из Порт-Артура, как их среди бела дня принял на борт один из японских миноносцев.
Но это были лишь «цветочки» в сравнении с тем, что творили Стессель и его гнусные приспешники. Он умышленно [59] поощрял вывоз из крепости продуктов на другие участки фронта. Он дезорганизовал оборону крепости тем что заставлял укреплять менее важные ее участки в ущерб более решающим участкам и т. д.
Словом, пользуясь своим положением «начальника укрепленного Порт-Артурского района», он всячески вредил делу обороны крепости, героически державшейся благодаря беззаветной отваге русских солдат и таких честных и преданных родине людей, как генерал Кондратенко, адмирал Макаров и др.
Стессель — этот бандит в генеральском чине — натравливал гарнизон крепости на моряков эскадры. Задолго до изменнической сдачи им крепости японцам он в своем приказе назвал Порт-Артур «могилой гарнизона», с явной целью внести деморализацию в ряды стойких защитников крепости. Этот японский шпион и провокатор обрушился с руганью на 5-й сибирский полк, который потерял две трети состава, отбиваясь от численно превосходящего противника. Стессель назвал солдат и офицеров полка «трусами и изменниками».
Не отставал от своего начальника и другой резидент японской разведки в Порт-Артуре, генерал-лейтенант Фок. Он даже превзошел своего «учителя». Фок приказал остаткам измученного 5-го полка вернуться обратно на позиции, по которым (видимо, не без участия предателя Фока) пристрелялись японцы.
Фок является автором гнусной, беспримерно циничной записки, широко известной среди защитников Порт-Артура, в которой он сравнивал осажденную крепость «с организмом, пораженным гангреной».
Можно было бы привести массу примеров подрывной деятельности этих к других резидентов японской разведки, находившихся на службе в царской армии. Повторяем, очень многое, если не все, в удачной иногда работе японских шпионов и разведчиков зависело не столько от них самих, сколько от неподготовленности к войне царского правительства, от преступного ротозейства и беспечности, а нередко и прямой измены некоторых царских генералов.
«Генералы и полководцы, — писал Ленин в то время, — оказались бездарностями и ничтожествами... Бюрократия гражданская и военная оказалась такой же тунеядствующей и продажной, как и во времена крепостного права. [60]
Офицерство оказалось необразованным, неразвитым, неподготовленным, лишенным тесной связи о солдатами и не пользующимся их доверием»{24}.