Начало войны в Боснии и Герцеговине. Исламский фактор

Перенесение войны в Боснию и Герцеговину и выступление местных мусульман на сторону хорватов подняло югославскую войну на качественно новый «международный уровень». Тогда югославская война, став полем взаимных столкновений сербов с хорватами и мусульманами, так же позднее вступившими в междоусобную войну, стала войной народов. В ней все воюющие стороны руководились национальными интересами и другое дело в каком виде эти идеи были поданы, и как осознаны, и кем, наконец, использованы. Тем не менее одно было однозначно: здесь, в казалось однородной среде Боснии и Герцеговины, с весьма смешанным населением практически одних и тех же генотипов, языка и в какой-то мере психологии, началась война трех, по существу, культур и тем самым косвенным образом трех великих религий: православия, католичества и ислама, что, кстати, усилило определенным образом их неприятельство во всем мире. Опять таки не эти религии разожгли войну, и даже наиагрессивная из них — ислам, не имела бы ни сил ни воли к войне, не будь на это воли Запада. Ныне можно писать что угодно, но все равно утверждения о ведущей роли национализма в разгроме Югославии и, естественно, Боснии и Герцеговины, не верны, ибо на самом деле все эти национализм лишь были используемы в чужих целях и следовательно были ведомы. Что же касается религии, то она действительно имела большую роль в общественной и личной психологии, но сама вера играла куда меньшую роль в ведении войны, практически срежиссированной со стороны, Скорее всего важно было не столько наличие, сколько отсутствие веры, в особенности православной, что и обеспечило легкость манипулирования народами. Помимо этого, православие, в меньшей степени, чем католичество и в еще меньшей степени нежели ислам, могло стать политической идеологией. Главное же что корыстолюбие власти, из-за огромных долгов Западу, сделало страну заложницей этих долгов как и междуусобной борьбы интересов в апарате этой же власти. Самостоятельность народов Югославии была проданна тем самым еще в 80ых годах. Практически же это была «племенная» война, которой во многом искусственно придали геополитический характер, как и религиозные свойства, хотя эти свойства со, временем белее чем реально стали влиять на фронтовую обстановку. Хотя в Боснии и Герцеговине в политической и военных областях сербы были поведенны официальным Белградом в наступление но

главной нападавшей силой в духовном плане, был ислам. Тем самым сербские силы, опиравшиеся на помощь югославской власти и ЮНА, правда в куда меньшей степени, чем в Хорватии, были угрожены на стратегическом уровне казалось несравненно слабейшыми мусульманскими силами. Здесь наипоследовательно и наирадикально выступала исламская идеология, тогда как у хорватов католичество играло меньшую роль, да и было подчинено политическим целям хорватской власти. О православии у сербов тут и говорить не приходится, ибо оно, на сербскую политику прямого влияния не оказывала, что не избавило ее от использования последней. Встречи сербских политиков с церковными иерархами носили больше церемониальный характер. Сербская политика в Боснии Герцеговине, имела оборонительный характер и либо стремилась задержать Боснию и Герцеговину в составе Югославии, либо, что и произошло на практике, свелась к строительству независимой Республики Сербской, могшей бы потом присоединиться к Югославии. Без сомнения, и один и второй план был нереальными. В первом случае делу помешали бы хорваты, да и местные мусульмане тогда были уже достаточно “взвинчены” против сербов и Югославии, а во втором случае против бы выступил весь Запад, не желающий новых границ. Сербам тогда надо было конечно сохранить Боснию и Герцеговину, но не переговорами, а военным путем, подавив всякое сопротивление в ней и установив подконтрольную себе власть в Сараево. Это было не ново, ибо так же королевская Сербия включила в свой состав Косово и Метохию, где большинство составляли албанцы, главным образом мусульмане, и часть Санжака, где большинство составляли сербские мусульмане. В балканских войнах, да и в Первой Мировой войне сербские войска так же без особых напряжений включила в состав создаваемой Югославии всю Боснию и Герцеговину.

Для достижения этих целей у сербов оружия было предостаточно, но использовать свое преимущество они не смогли, ибо четкой политической программы не имели. Местные хорваты в этом отношении в кокой-то мере были схожи сербам, так как поддержав политику Хорватии по перенесению волны в Боснию и Герцеговину, сами не знали, что же делать дальше, ибо для создания собственного государства здесь они имели еще меньше шансов, чем сербы. Хорваты в этой войне до 1995года больше потеряли территории, чем приобрели, при том что не достигли ни политической самостоятельности, а о многочисленных их жертвах, в особенности в Посавине и Босанской Краине от сербских, и в Средней и Центральной Босния от мусульманских сил, можно и не вспоминать.

Совершенно в ином положении были мусульмане. Они, конечно, были самой слабой стороной в войне, а их настоящие союзники находились далеко от них. Не случайно именно они дали абсолютное большинства жертв (до 160 тысяч) в Боснии и Герцеговине с 1992 по 1995 год. Это было ясно их вождям, и перед войной знавшим, что многонациональная Босния и Герцеговина может существовать лишь при иностранной военной оккупации. Тем не менее СДА выступила против Ютославии (СДА странка демократской акции — партия демократического действия — бывшая, практически, мусульманской партией). Пользуясь большинством в парламенте, она смогла 15 сентября 1991 года протолкнуть совершенно нереальную программу заселения «бошняков» в Боснию и Герцеговину (название, которое употребляли в СДА, используя опыт австро-венгерской власти, дабы преодолеть абсурд названия «мусульман» — нацией, но это произвело новый абсурд, по которому мусульмане сербского происхождения и языка в Санжаке и на Косово, были объявлены «бошняками», то есть босанцами, а сербы и хорваты из Боснии оказывались в положении некоренных жителей. При этом абсолютно было неясно положение сербов, хорватов, да и мусульман в Герцеговине с Боснией, имевших куда меньше связи, чем с Черногорией или Далмацией).

Стоит привести суть этой программы. По ней предусматривалось переселение из Турции до пяти миллионов мусульман, якобы потомков переселенцев из Боснии и Герцеговины, и из других областей, перешедших в сербские руки, в особенности Санжака, из рук турок, а но местных мусульман. Неясно правда почему те же санжакли (мусульмане из Санжака, в котором жило и живет немало сербов) имеют больше прав на Боснию и Герцеговину, в отличие от местных сербов, живших здесь до прихода турок, а следовательно до появления любых мусульман. Впрочем, подобные дилемы создателей этой программы не мучили, и они готовы были сюда поселить не только этих «бошняков», не знавших в своем большинстве «бошнякского» языка (то есть все того же сербского языка с добавление ряда турецких слов и местных жаргонных выражений), но и арабов, и афганцев, и иранцев лишь бы не было здесь сербов, да и хорватов. В соответствии с этим тогдашняя, еще не знавшая войны Босния и Герцеговина, должна была выделить средства для этой абсурдной программы с совершенно нереальными сроками переселения — 400–500 тысяч человек в год — хотя вся Босния и Герцеговина не имела и яти миллионов населения. Впрочем, проблема размещения этих переселенцев программой решалась просто — переселением части их на территорию Сербии и Черногории, без всякого учета мнения тамошних властей и народа, и то не только в Санжак, но и в коренную сербскую область Сербии — Шумадию. Но даже в Боснии и Герцеговине главный поток переселенцев направлялся бы в начале в традиционно сербские области Босанской Краины и Романии, а тамошние сербские города Баня — Лука, Шековичи и Соколац должны были стать мусульманскими. Затем наступал черед сербских центров в Герцеговине -Гадко и Невесенье, а затем следующая волна опять шла бы в Босанскую Краину, но уже для создания там мусульманской «державы». Такая же «держава» должна была возникнуть в хорватской Западной Герцеговине, где в городке Груде должен быть создан «бошнякский» университет, а затем поток переселенцев пошел бы по всей Боснии и Герцеговине, ширя ее «природные» границы по Сербии и Черногории вплоть до Адриатики, переименовывая города и руша «памятники чужой оккупации». Таким образом, создалась бы Исламская республика Босния и Герцеговина, граничащая бы с не менее исламской «Великой Албанией», так же бы «природно» расширившейся по Южной Сербии, Западной Македонии и Северной Греции, чем было бы обеспечено создание хорошо известного «зеленого коридора» от Турции до Боснии. Тому свидетельствовали как лозунги СДА (пример — «от Ирана до Адриатики будет исламская земля»), так и куда более серьезные планы различных исламских государств и движений. Что же будет дальше — то же не скрывалось. Так, муфтий Боснии и Герцеговины Эфендия Церич в журнале “Таквим” за 1992 год заявлял:

«... Исламская религия — революционная религия, которая обязана расширяться». А в журнале «Исламская мысль» №155 он писал: « Мы не признаем ни одну систему власти, которая не основана на исламе, а такие партии Испании, Сицилии, Балкан, Южной Италии были на землях исламских и должны в ислам возвратиться». В другом номере этого же журнала он заявляет: «... мусульмане имеют обязанность нападать на неверных лаже если те на них не нападают, а государь должен каждый год один или два раза посылать военный отряд на немусульманскую территорию».

Возможно тогда в 1991–92 годах многим это показалось фантазией, да и ныне вряд ли кто-нибудь в это верит в сербском обществе, только вот верил кто или не верил, а ныне на югославской территории существуют два исламских государственных образования в Боснии и Герцеговине и на Косово, пусть и под оккупацией Запада, но там куда легче и свободнее жить моджахединам из Алжира и Египта, свободнее, порою, чем у себя дома, нежели сербам — гражданам бывшей Югославии, а от мусульманского Горажды в Боснии до Санжака два десятка километров, столько же сколько от Санжака до чисто албанских территорий на Косово, а от соседних с такими территориями общин в составе Сербии, как Буяновац, Медведжа и Прешево, заселенных главным образом албанцами-мусульманами, благодаря известной их «демографической» политике, до болгарской границы меньше сотни километров, за которыми их ждут единоверцы «полаки» в Родопах.

Ныне уже и бошнякский национализм, разрабатываемый еще в семидесятых годах в Швейцарии в Бошнякском институте (Цюрих) при участии Адила ЗульФикарпашича, стал не фантазией, а реальностью, как и Зульфикарпашич из дисидента перешел в разряд государственных деятелей Боснии л Герцеговины. Бошнякский национализм, как и албанский чем и специфичен, что носит происламский характер, а не антиисламский, что случается во многих арабских государствах и поэтому служит в бывшей Югославии авангардом исламского фундаментализма. Не случайно в бошнякской нации заговорили и в Санжаке, чьи мусульманские вожди еще во время войны заявляли: «Сербия не имеет права вмешиваться в дела Рашки (так правильно называется область Санжака, хотя в самом городе Рашка мусульман нет), иначе земля будет гореть. Мы имеем мощных союзников в мире и большие силы, которые пока не будем открывать» (Ризах Груда, политик из Санжака. ”Дуга”). « Братом не может быть человек другой веры, ибо Коран говорит, что все мусульмане -братья, но не все люди братья (Имам Сабахудин из Нового Пазара — центр Санжака. ”Дуга”) «Сербы всегда совершали геноцид на Балканах, куда забрели, как дикое племя” (Али Затрич, политик из Нового Пазара. ”Дуга”).

Все это не желали ни раньше, не желают и сейчас признать «серьезные политики» Югославии. Из этого возникает вопрос: так ли уж бескорыстна их глупость, коль очевидный бред о «христославизме», загущенный с Запада каким-то Селшом, рассматривается ими же, как серьезная проблема?

Ислам куда более опасный противник для сербов нежели ослабевший Ватикан, ибо это не просто религия, но еще и политическая идеология, устремленная на постижение мирового господства. С жертвами ислам не считается, ибо народ им держится в отсталости и покорности, а религиозная война, как джихад, рождает в народе фанатизм и героев, схожих Тамерлану и Надир-шаху. Сербов ныне очернили по всему миру из-за того, что в гражданской войне в Боснии и Герцеговине погибло 160 тысяч мусульман, хотя немалая часть их убита в мусульмано-хорватских или внутримусульманских столкновениях. Нелогично погибших на фронте мусульманских бойцов заносить в разряд жертв. Однако, даже с учетом всего этого сербов и близко нельзя сравнивать с турками. Турки всю свою историю занимаются геноцидом и только в XX веке турецкая власть устроила три геноцида, в одном из которых -армянском — было убито до двух миллионов армян в основном гражданских лиц, во втором — греческом — не только были «очищены» сотни сел и городов в Турции, возникшей на чужой земле, но и через полсотни лет дело было дополнено агрессией на чужое государство Кипр, а в третьем — курдском — турецкие вооруженные силы до сих пор уже десятки лет жгут села и убивают пленных не только в турецком Курдистане, но и в соседнем Ираке. Несмотря на все это, именно турецкие самолеты участвовали в бомбежках сербских земель как в 1995 году, так и в 1999 году. Сербы до войны югославским коммунистическим руководством, втянутые в движение неприсоединения и тем самым в исламский мир этим своим бывшим союзником стали буквально проглатыватся. Впрочем, такой сценарий характерен и для России (пример, Чечня), да и для той же Западной Европы, где мусульман уже не меньше, чем в Иране. Так что исламские вожди знали что делают и на что им рассчитывать в югославской войне и сознательно шли на большие жертвы. Дабы еще больше радикализовать исламские народы в мире, а одновременно получить плацдарм на Балканах, а тем самым, в Европе. Это относится на только на вождей мирового ислама, но и на местных вождей. Так, Алия Изетбегович еще в своей довоенной «исламской декларации» (1970г) потребовал исламской государственности, что для Боснии и Герцеговины означало лишь войну. Его выступления заставили Международный исламский институт из Лондона назвать его исламским экстремистом, что и было истиной. Он со своими соратниками (наиизвестный Омер Бехмен) в социалистической Югославии выступал с фундаменталистских позиций еще с конца 40-ых годов (организация Млади мусульмане, подавленная югославской властью тогда, но восстановленная “бошнякской” властью), когда в Европе и разговора не могло быть об исламском государстве, при этом Изетбегович, отсидев 20 лет в общей сложности, по югославским тюрьмам, отказался даже принимать снижение одного собственного срока по амнистии л писал по этому поводу жалобы в югославские суды. Свои взгляды Изетбегович и его окружение не скрывали. Показательно что еще в октябре 1991 года журнал «Нови вокс» выпустил на обложке рисунок «ханжаровца» (13 дивизия войск СС Ханжар. была создана Гимлером по благословению палестинского муфтия Хаджи Алия Эль Хусейн для отправки на восточный фронт против столь же ненавидимых, как и сербы, русских, однако, главным образом действовала в самой Югославия), стоящего ногой на отрезанной голове «Радована Караджича». Последний здесь был важен, как тогдашни, сербский политический вождь в Боснии и Герцеговине, хоть и не пользовался никакой государственной властью, тем более, что в 1991 году в Боснии и Герцеговине было еще мирно и сербы здесь за оружие еще не взялись. Планы же СДА были довольно ясны — построить исламскую республику, а тем самым покорить местных сербов, коль большинство мусульман проголосовало за СДА на первых же многопартийных выборах Югославии, то они тем самым поддержали ее цели и согласились на ее руководящую роль. Вождь коммунистов — реформаторов в руководство Боснии и Герцеговины мусульманин Нияз Дуракович, поддержанный не только мусульманскими, но сербскими и хорватскими голосами, вступил в союз с СДА. Даже в 1994 году Сенад Хаджифейзович, известный телеведущий главного телеканала в мусульманском Сараево, на экране телевидения радовался, что Босния и Герцеговина вопреки планам Белграда в 1992 году не стала третьей республикой в Югославии с президентом-мусульманином Фикретом Абдичем и председателем парламента сербом Моичило Краишнаком. А ведь было ясно, что раз в Санжаке мусульмане сохранили и деньги и власть, то тем более это было бы возможно в Боснии и Герцеговине. Так что мусульманский народ, пусть и заведенный своей верхушкой, должен был знать, что идет в войну, хотя может и не думал, что война — вещь односторонне опасная, за которую надо дорого платить.

Однако мусульманский народ в этой войне имел ясные стратегические цели и методы их достижения, в отличие от сербов, рассчитывающих на ЮНА и Югославию. Мусульманская власть вела куда более последовательную и самостоятельную политику из окруженного Сараево, нежели сербское руководство из практически безопасной своей столицы Пале. Не случайно, что сербы не имели собственной единой военной структуры в Боснии и Герцеговине и опирались на множество разрозненных отрядов, не всегда связанных общим военным руководством. Характерно и то, что СДС (сербская демократическая партия) не имела своего военного крыла и вынуждена была прибегать к помощи тех структур ЮНА и МВД, что оказались в сербских руках, но, естественно, не создавались для гражданской волны.

То же самое относилось и к другой сербской «воинствующей» партии СРС (сербская радикальная партия), имевшей по Боснии и Герцеговине лишь несколько десятков разрозненных групп по несколько десятков, в лучшем случае сотен, человек, соединенных между собой через политической руководство СРС в Белграде, и ее тамошний военный, штаб, не имевший однако собственных органов управления.

Сербы до весны 1992 года во всей Боснии и Герцеговине не были полностью связаны за югославские государственные структуры, и когда им начали раздавать оружие, либо прямо через эти структуры, либо косвенно через СДС, то лишь тогда возникали их отряды, подчинявшиеся “чрезвычайным” региональным штабам сербской власти, опять-таки СДСа. Вообщем, местные сербы благодаря подержке ЮНА и ДБ Сербии большому преимуществу в технике и государственной поддержке, получили больше успеха. Но сами по себе местные сербы к войне не были готовы, что говорят показательные случаи перепродажи полученного ими оружия. Лишь то, что югославская власть была за них, спасло многие их земли, а многие сербские добровольцы свои победы достигали либо в рядах ЮНА, либо с структурах МВД, в первую очередь в «красных беретах» ДБ Сербии.

Совершенно о иному обстояло дело у мусульман СДА, с самого своего возникновения (26 мая 1990 года) создавшей собственное военное крыло, когда в Югославии все еще было мирно. Предупреждения от югославской власти: от органов безопасности ЮНА и МВД руководство СДА игнорировала. Так, к 1992 году она создала стотысячные вооруженные силы в Боснии и Герцеговине, звавшиеся «Патриотска лига». Руководил ее деятельностью политический штаб, созданный при главном руководстве СДА Боснии и Герцеговины, а при нем находился главный военный штаб, непосредственно командовавший операциями. Политическим штабом руководил вышеупомянутый Омер Бехмен, а так же Еюп Ганич, директор военного института UNIS из Сараево и выходец из Санжака, а еще один «санжакли» Сефер Халилович руководил военным штабом. Этим штабам подчинялись региональные (девять) и общинские (103) штабы, а в составе ПЛ возникло несколько видов боевых отрядов «зеленых беретов» (командир Эмир Швракич), добровольческие отряды «мухаджиров», ряд специальных интендантских и медицинских подразделений, а так же силы специального назначения «Босна» (командир Керим Лунчаревич). В составе ПЛ были, конечно, и местные хорваты, и даже сербы, но в малом количестве, так как ПЛ была мусульманской организацией, да и присягу полагала «мусульманскому народу». Вооружалась ПЛ главным образом через Хорватию, пользуясь каналами СДА, и там проводилось обучение значительного количества бойцов ПЛ, как в составе хорватской полиции, так и в составе ЗНГ, то есть попросту обучение шло в ходе боевых действий с ЮНА и сербскими силами в Хорватии. Весь 1991 год шла организационная деятельность, а так же разведка сил будущих неприятелей — ЮНА и сербов.

Уже в начале 1992 года боевики ПЛ из села Доня Вуковия (община Калесия) напали на колонну ЮНА из шести грузовиков и захватили большое количество оружия и боеприпасов. Схожие нападения как и нападения на сербов стали обычной практикой еще до формального начала войны..

В югославской войне наипоразительной вещью была пассивная стратегия ЮНА в Боснии и Герцеговине, где она имела семь своих корпусов, четыре военных аэродрома (Бихач, Тузла, Мостар, Баня-Лука) и до 50% всего военного производства. Конечно, в первую очередь это заслуга политического руководства Югославии и главного командования ЮНА, раздававшего громкие заявления о «исключительно политическом решении конфликта», «трезвой и ответственном поведении», «о деликатной роли ЮНА», «о вредности непродуманных поступков, несущих пагубные последствия». И пока с высоких постов лился весь этот бюрократический маразм, Босния и Герцеговина погружались в еще больший хаос, нежели Хорватия 1990–91 годов. Практически до мая 1992 года, то есть до начала вывода ЮНА из Боснии и Герцеговины, правительство Югославии запрещало армии активные боевые действия больших масштабов против ПЛ, хотя последняя прямо нападала на ее казармы. Впрочем, и командование новосозданной в Боснии и Герцеговине и Хорватии Второй военной области, не особо настаивало на таких действиях. Ее командующий Милутин Куканяц и ее начальник штаба Добрашин Прашчевич, бывшый уже на должности начальника штаба Пятой военной области в ходе боевых действий в Словении и Хорватии были склонны следованию столь пагубной политике. Следует заметить, что их поведение было типично в армиях подобного типа, когда главное — было обойти бюрократические «рифы», а глубинная суть, проводимой политики, не должна была интересовать «честных вояк». В то же время СДА было мало дело до этой чести, и поставленный лично Куканьцем на место портпарола Второй военной области полковник Вехбия Карич (мусульманин), действовал в интересах не своего командира, а вождей СДА, за что готом и получил высокий чин и должности в мусульманской армии Боснии и Герцеговины. ЮНА тогда представляла собой гиганта с большими мышцами, но малыми мозгами, и руководство СДА, боясь прямого конфликта с ней, умело лавировала, подписывая множество договоров о мире, но при этом не только не соблюдала их, но и приказывала силам ПЛ прямо их нарушать. На политическом верху Югославии блокировались всякие попытки введения военного положения, в том числе голосом представителя Боснии и Герцеговины Богича Богичевича (серба по национальности). Впрочем тогдашние руководства Сербии и Черногории и не пытались всерьез его вводить, и оказалось, что легче было танки вывести на улицы в Белграде в марте 1991 года (массовые антиправительственные демонстрации), нежели в Сараево в марте 1992 года, когда с СДА можно было покончить за несколько дней с минимальными жертвами. Алия Изетбегович к тому времени перестал особо лавировать, заявив 26 января 1992 года:

«Жертвую мир ради суверенной Боснии и Герцеговины». Этот суверенитет, подготавливая Сараево для мусульман, был как символом сопротивления, так и настоящим центром их борьбы за «независимую» Боснию и Герцеговину. Мусульманский военно-политический верх совершенно правильно главное внимание уделил Сараево и в отличие от руководства Республики Сербской провозглашенной 7 апреля в Баня-Луке свою столицу оставил в столице всей Боснии и Герцеговины. Сербские же вожди переместили ее на два десятка километров дальше, перебравшись в небольшой поселок Пале, лишь формально входивший в Сараево. Силы ПЛ в Сараево достигали двух-трех десятков тысяч бойцов и уже тогда в их рядах встречались порою единоверцы из исламских стран — моджахедины — как специально прибывшие, так и перешедшие в этот разряд из числа студентов. Впрочем, дело не в них, а в тойсплоченности, которую неожиданно показали силы ПЛ и, тем самым, большинство мусульман в города, недавно бывшем символом единства Югославии, в котором все национальные противоречия были, якобы, подавлены силой идеи единого югославского народа.

В сущности Сараево не было особо сложным для штурма. Имело оно всего трехсоттысячное население, где сербы составляли 38% от общего населения и были большинством в сараевских общинах Вогоща, Илияш, Илиджа, Пале, Ново-Сараево, в которых сербская власть была установлена практически сразу, за исключением некоторых улиц или поселков с населением преимущественно мусульманским (поселок Храсница в общине Илиджа) или через чур смешаны, (как например, Гырбовица — городские кварталы Ново-Сараево). Больше всего старых сараевских мусульман было в историческом центре Сараево Баш-Чаршии, а и в кварталах и поселках вокруг него. На окраинах же уже росло число сербского населения и при естественном ходе событий сербов в Сараево было бы больше 50%.

Однако с 60-ых годов началась массовая городская застройка узкой долины вдоль реки Миляцка от района Марьин Двор до подножья горного массива Игман. Вот здесь-то, на землях, откупленных государством у сербских же крестьян, и начались строиться новые дома, как многоэтажные государственные, так и одно-двухэтажные частной застройки. Большую роль в этом сыграло то, что тогдашняя социалистическая власть все-таки поощряла мусульман из остальной Боснии и Герцеговины. В особенности это касалось «санжакли», заполонявших селения Бучин поток и Буляков поток, Соколович-колония, Храсно-брдо до такой степени, что сербам в большинстве своем не хотелось там появляться, а не то, что селиться. Характерно, что общее число «санжакли» в Босния и Герцеговине (200–250 тысяч) могло сравниться с их числом в самом Санжаке. Старые «сарайлии» — мусульмане, сербы и хорваты с раздражением смотрели на агрессивных “санжакли”. Последние, с началом вооруженных столкновений в Сараево буквально выскочили политически па поверхность, став главными защитниками Боснич и Герцеговины от местных сербских уроженцев. Ждать долго не пришлось, ибо с обеих сторон в Сараево уже имелись вооруженные отряды боевиков и нужен был лишь повод к воине. Не хотелось бы во всем оправдывать сербов, ибо дикостей было сделано много со всех сторон, но все же именно с мусульманской стороны, произошла первая подобная провокация. Первого марта 1992 года трое мусульманских боевиков перед сербской православной соборной церковью на Башчаршии убили серба Николу Гардовича, священника Раденко Маровича ранили, а сербское знамя, традиционное на сербских свадьбах, сожгли. Руководителем этой тройки был Рамиз Делалич, сараевский известный бандит, о котором открыто говорилось, как о человеке Здравко Мустача, хорвата по — национальности и довоенного шефа союзной ДБ, отбывшего потом в свою Хорватию. Очевидно, что «кровавая свадьба» произошла не случайно и СДА явно ожидала шага сербских вождей по блокированию баррикадами въездов и выездов в Сараево, что и произошло на следующий день. Все это сопровождалось участившимися словесными, физическими и вооруженными перепалками между людьми и лишь слепец не мог не заметить, что готовиться война. Следовательно штаб Второй военной области надо срочно перемещать из мусульманского старого города в сербскую Луковицу в казарму «Слободан Принцип — «Сельо», но об этом командование ЮНА словно и не задумывалось. Наконец, после естественного распада МВД силы ПЛ и верной Изетбеговичу милиции напали на СУП Ново-Сараево и убили Перу Петровича, серба по — национальности. Это положило начало боям за школу милиции в сараевском районе Враца, в которых себская милиция и сербские добовольцы одержали верх, взяв при этом пленными мусульманских милиционеров. В Сараево сразу же начались бои между силами ПЛ и сербскими отрядами, а по всему городу шли аресты неблагонадежных. Был даже арестован первый председатель СДС Боснии и Герцеговины Владимир Сребров, но не мусульманами, а сербами из-за перехода того на сторону неприятеля по Формулировке сербской власти, а на деле потому, что он выступил против войны, и при этом принял участие на митингах СДА. Еще до объявления мобилизации мусульманские силы начали аресты членов СДС, а в начале апреля в отеле «Холидей — Инн « чуть не было взято в плен едва ли не все сербское руководство боевиками ПЛ под командованием известного довоенного сараевского мафиози (Сараево было одним из главных центров криминала в Югославии) Юки Празины. До воины последний держал под контролем немалую часть сараевских таксистов и имел собственное детективное агентство. Пользовался он и поддержкой во власти, а и был весьма популярен в среде местной молодежи, главным образом мусульманской, хотя среди его сторонников было немало хорватов и сербов. Юка тогда показал немалые способности, и возможно имей он побольше и пообученнее людей, да и пошире полномочия, то сербским руководителям, иные из которых уже в мыслях приготовились к плену, пришлось бы поближе ознакомиться с том, каково быть сербом в неприятельской среде. Это хорошо изведали на собственной коже те сербы, что политикой сверху были оставлены в этом Сараево.

Гражданская война, как оказалось, имела совершенно иные требования к людям и тут помогали не законченные университеты и партийные школы и даже не столько военные школы, сколько умение руководить людьми во время больших потрясений. Юка Празина это смог, и стоит лишь поражаться ограниченности тех же генералов ЮНА, видевших не только в нем, но и в самом Изетбеговиче лишь уголовников и фанатиков, по их мнению не могших ни противостоять армии, ни завоевать популярность в мусульманском народе. Вероятно тем, кто годами учился военному делу было неприятно признать, что «дилетанты» оказывалась нередко способнее их, но, я думаю, что после всего опыта войны видится, что в военных школах очень многому учили не так, как надо, да и не тех, кого надо. Увиделось, что старые традиции из той же Черногории, где войско собиралось гонцом православного митрополита, выкрикивавшего о селам: «Кто витязь, кто черногорец, кто за честный крест», в войне, подобной югославской, в которой с развалом государственного аппарата исчезали многие меры принуждения, были куда лучше, в отличие от многих научных методов. Наинелогичное здесь было то что, якобы военных такой войне не учили. Война — вещь дикая и кровавая. В ней правил нет, а строевым шагом никого не запугаешь. В той же военной науке, что учили в довоенной ЮНА было немало того, что было неверно в корне и козырять знанием неверных теорий — дело неразумное. Да и как всерьез можно ныне бывшим полководцам ЮНА в Боснии и Герцеговине утверждать об объективных причинах их поражения здесь и во всем обвинять югославский верх, неприятеля и даже местных сербов, когда они имели достаточно сил, средств и полномочий, а главное времени, чтобы самостоятельно разгромить противника. Провозглашение независимости подготавливалось СДА давно и уже то, что умеренный Фикрет Абдич был вынужден уступить руководство радикальному Изетбеговичу должно было заставить армию принять меры защиты, тем более, что и в СДС к власти пришел Караджич, не разоткрыто грозившый не только Изетбеговичу, но и всем мусульманам. А СРС, очевидно, по указанию из Белграда, свои голоса отдала СДС. Изетбегович же при гринятии на Скупштине Боснии и Герцеговины меморандума о независимости заявил в ответ на уход сербских депутатов, что эта независимость достигнется без согласия СДС. На организованном 29 Февраля референдуме о независимости, который сербы бойкотировали, большинство голосов было подано за независимость. Мирные переговоры в Лиссабоне 21 и 22 Февраля 1992 года и 30 марта 1992 года в Брюсселе были обычной фикцией Европейского сообщества, готовившегося к одностороннему признанию Боснии и Герцеговины. Так же, как было очевидно то, что Изетбегович не желает мира, так еще более очевидно было это в отношении местных хорватов. Хорватский вождь Мате Бобан, хотя и ездил по всем общинам с переговорами, но в то же время приказывал собственным вооруженным силам ХВО вести боевые действия против сербов и ЮНА совместно с хорватской армией и полицией, в начало 1992 года начавших массово входить на территорию Боснии и Герцеговины с той территории Хорватии, где тогда размешались миротворческие войска ООН -UNPROFOR. Уже к концу апреля в Боснии и Герцеговине было не менее шести хорватских бригад, ведших совместно с силами ПЛ и местным ХВО и с ХОСом Доброслава Параги боевые действия.

В одном только Купресе ими было перебито несколько сот сербов за несколько дней после захвата 4 апреля или этого городка, в котором было свыше 50% сербов. Запад, а с ним и все «международное сообщество» на это закрыло глаза, но более того 6 апреля Европейское сообщество, а 7 апреля — США, признали Боснию и Герцеговину, а тем самым разожгли пожар войны, а счет беженцев тогда перешел на тысячи. Местным сербам деваться было уже некуда. Сначала 21 декабря 1991 года в Баня-Луке они провозгласили Сербскую Республику Боснии и Герцеговины, а затем был организован референдум, на котором сербы выступили за создание Югославии, но никто ни на Западе, ни в Белграде всерьез это не принял. Мне думается, что новопровозглашенной республике надо было тогда начать создание собственных вооруженных сил, ставших бы более весомым аргументом в отличие от бумажных деклараций ООН о праве народов на самоопределение. Опять-таки могут быть возражения, что все, якобы, было решено заранее, но такие решения возможны лишь когда те, за счет которых доносятся эти решения, не выходят из созданного для них русла поведения, а создание собственных вооруженных сил Республики Сербской дало бы ей куда больше силы и независимости.