{*1}. Мы сочли необходимым воспроизвести предисловие О. Касимова в настоящем издании, хотя многие реалии текста принадлежат минувшей — советской — эпохе. В конце концов, эта эпоха создала свою, может и ограниченную, но по крайней мере последовательную, концепцию истории вообще и военной истории в частности (чего нынешняя историческая наука, кажется, сделать не в состоянии).

Статья О. Касимова написана с позиций ортодоксального марксизма. Книга Б. Такман относится к буржуазно-либеральному направлению западной историографии.

В Приложении используется сравнительно новый подход к изучению истории, основанный прежде всего на Общей теории систем Л. фон Берталанфи. [576]

Читателю предоставляется возможность сравнить описания одних и тех же событий в разных историко-философских «калибровках» и сделать свой выбор.

{*2}. С точки зрения современной исторической науки, такой фатализм в отношении неизбежности Первой Мировой войны вряд ли оправдан. Война была, конечно, очень и очень вероятна. Напряженность противоречий — экономических, военных, геополитических, цивилизационных — стала к 1914 году нестерпимой. Эти противоречия должны были как-то разрешиться. Но никто не доказал, что это разрешение обязательно и всенепременно должно было принять форму «горячей» войны.

Касимов сам приводит убедительный контрпример — Карибский кризис 1962 года. Хотя военное противостояние США и СССР достигло в тот момент апогея, кризис не привел ни к атомной, ни к обычной войне. В дальнейшем «вековой конфликт» между тоталитарно-социалистической и либерально-буржуазной общественно-политическими структурами был благополучно разрешен без использования военной силы — в экономическом и информационном пространстве.

Конечно, возможность такого развития событий не в последнюю очередь связана с накопленным историческим опытом и прежде всего именно с опытом Первой Мировой: уклониться от «горячей» войны в 1962 году было не в пример легче, нежели в 1914 г.

В реальной политической обстановке десятых годов XX столетия эскалация очередного боснийского или балканского кризиса в мировой конфликт была «главным вариантом» исторического развития. Это мы и подразумеваем, говоря о «значительной вероятности» Первой Мировой войны. Но «значительная вероятность» никоим образом не есть синоним «неизбежности», поскольку «главный вариант» исторического развития реализуется не всегда.

Ортодоксальный марксизм как-то незаметно подменил первоначальную концепцию принципиальной предсказуемости истории сомнительной доктриной исторической неотвратимости.

{*3}. В текстах О. Касимова и Б. Такман упоминаются десятки, если не сотни фамилий военных и политических деятелей, ученых, публицистов. Мы сочли неразумным организовывать биорафическую [577] информацию в форме последовательных ссылок, упорядочили ее по алфавиту и включили в специальный раздел I. Комментариев — Биографический указатель.

{*4}. О соотношении сил и структуре соединений смотри Приложение 3. «Мобилизация и развертывание».

{*5}. Галицийской битве будет посвящена одна из последующих Книг серии «Биографии знаменитых сражений».

{*6}. Особенности характера «кесаря» Фердинанда дорого обошлись как его подданным, так, возможно, и всей Европе.

В 1912 году усилиями русской дипломатии был создан антитурецкий (в некоторой степени и антибританский) Балканский Союз. России удалось объединить вооруженные силы Болгарии, Сербии, Греции и Черногории, на сносном уровне обеспечить войска «братьев-славян» военным снаряжением и таким образом организовать на Балканах армию, соответствующую возможностям крупной европейской державы.

Семнадцатого октября 1912 года началась война между Балканским союзом и Турцией. Хотя боевые действия велись неоптимальным образом, к маю 1913 года поражение Турции стало свершившимся фактом. Оттоманская империя потеряла все владения на европейском континенте, кроме полуостровов Чатанджи и Галиполи.

Дележ добычи привел к резкому ухудшению отношений внутри Балканского Союза. Старания России локализовать конфликт были сорваны Болгарией, войска которой внезапно без объявления войны атаковали недавних союзников (30 мая 1913 г.). Этот акт вероломства дорого обошелся Болгарии.

Фердинанд Кобургский привел страну к полной международной изоляции. После поражений болгарской армии от греков и сербов в наступление на Софию перешли румыны и только что разбитые турки. Уже тринадцатого июля Болгария запросила мира.

Усилия русского правительства заключить для Болгарии хотя бы сносный мир оказались тщетными. На предательство Фердинанда союзники ответили предательством же, отдав болгарские земли вековечному врагу — туркам.

С этого момента Болгария явственно переходит к прогерманской ориентации. В 1915 году она вступает в Мировую [578] войну на стороне противников России и наносит смертельный удар Сербии. Союзники не находят решения лучшего, нежели оккупировать часть Греции, создав Салоникский плацдарм. После трехлетней кровавой борьбы фронт болгар разваливается, и Фердинанду вновь приходится капитулировать — на этот раз перед победоносной Антантой.

Итак, жертвы, понесенные болгарским народом, оказались напрасными. Итоги Второй Балканской войны в сущности были противоположны результатам Первой. Турция вернула свои европейские владения. Балканский Союз распался. Болгария перешла на сторону Тройственного союза. Политическое положение Сербии резко ухудшилось.

Для Болгарии политика Фердинанда обернулась национальной катастрофой. Но и нейтральная Россия потерпела во Второй Балканской войне геополитическое поражение, сравнимое по масштабам с Цусимой. Есть соблазн представить. развитие событий на Балканах как результат работы германской или австрийской дипломатии (или разведки). Скорее всего, однако, для «кесаря» Фердинанда просто не имели смысла такие понятия, как умеренность, великодушие, благодарность.

{*7}. Англо-японский союз был заключен 30 января 1902 года и просуществовал более двадцати лет. Первоначально имел выраженную антирусскую направленность, затем мог рассматриваться как антигерманский. После Мировой войны приобрел скорее антиамериканский характер. США на Вашингтонской конференции 1921 — 1922 г. добились ликвидации англо-японского морского союза, что, несомненно, было крупной победой американской дипломатии.

Договор предусматривал нейтралитет одного из союзников при войне другого с одной из держав и военную помощь в случае войны с коалицией. Гарантировал «особые права» Великобритании в Китае и Японии в Корее.

Англо-французский договор («Сердечное согласие») был заключен в 1904 году и предусматривал отказ Франции от притязаний на Египет в обмен на признание Великобританией прав Франции на Марокко. В последующие годы — прежде всего в связи с резким усилением германского флота — получил антигерманскую направленность.

В 1907 г. Россия и Великобритания договариваются о разделе сфер влияния в Иране и Афганистане. Этот результат [579] следует считать важнейшим успехом французской дипломатии, сумевшей таким образом оформить нечеткие двусторонние соглашения с Англией и Россией (договор 1891 года) в военно-политический союз.

{*8}. Фашода — селение на верхнем Ниле (ныне Кодок). В июле 1898 года у Фашоды встретились английский отряд, продвигающийся вглубь Африки с севера на юг, и французский отряд капитана Маршана, двигающийся с запада на восток. Французы заняли Фашоду. В сентябре Великобритания потребовала эвакуировать селение. Французы ответили отказом, в результате чего в воздухе явственно запахло войной. Третьего ноября Франция все-таки согласилась отвести отряд Маршала. По соглашению от 21 марта 1899 г. Франция отказывалась от выхода к Нилу в обмен на компенсации в Центральной Африке.

{*9}. Межцивилизационный характер англо-германских противоречий (См. Приложение) делал вероятность заключения такого соглашения совершенно ничтожной. Германия могла его получить только ценой серьезных уступок — прежде всего, в военно-морских вопросах. Идя на такие уступки, Германия добровольно становилась младшим партнером Великобритании, ее уполномоченным по установлению английского порядка в Европе. Трудно было ожидать положительной реакции Кайзера на подобные предложения.

{*10}. Вежливый Эдуард не счел нужным спорить по военно-морским вопросам с французским врачом. С точки зрения «континентальной» школы стратегии Наполеон был разбит под Лейпцигом и окончательно добит при Ватерлоо. С точки зрения «морской» школы, к которой, скорее всего, принадлежал король Великобритании, решающая победа над Наполеоном была достигнута именно у Трафальгара. Во всяком случае, после Трафальгарского сражения трудно предложить за Наполеона какие-либо шаги, которые последовательно улучшили бы для него общую стратегическую обстановку. Англия теперь была недоступна. Английское золото создавало против Императора одну коалицию за другой. Колоссальные победы, одержанные Наполеоном над этими коалициями, оказывались поразительно бесплодными. А «континентальная [580] блокада», которую Наполеон организовал не то от отчаяния, не то по недомыслию, била прежде всего по французской экономике.

{*11}. В известной мере Анжелл был прав. С рационалистической точки зрения войны должны быть ограниченными, то есть — вестись ради какого-то конкретного результата (на пример, завоевания Эльзаса) и заканчиваться, как только для одной из сторон затраты на войну начинают превосходить ценность приза. Под «затратами» понимаются, разумеется, не только деньги, хотя в первую очередь именно они.

(Хорошим примером ограниченной войны может служить русско-японская. К лету 1905 года Япония добилась всего, чего хотела, и нуждалась в немедленном мире. Российская империя имела возможность продолжать войну — и даже не без реальной надежды на успех — но после гибели Тихоокеанского флота ценность Порт-Артура и Кватунского полуострова не оправдывала новых военных усилий. Был заключен мир.)

Анжелл исходил из того, что очень высокая экономическая связность Европы делает любую войну на этом континенте нерентабельной для обеих сторон.

Он не учел, однако, что и люди, и государства, и цивилизации далеко не всегда поступают рационально, что XX век породил концепцию глобальной войны, заведомо невыгодной обеим сторонам.

Насколько можно судить, переход к неограниченным войнам был вызван прежде всего резким усилением на рубеже веков технического оснащения пропаганды. В результате возросла степень влияния широких народных масс на процесс принятия политического решения. Характерная для массовой психологии истерия препятствовала проведению умеренной и рациональной военной политики.

В начале войны средства массовой информации создают «образ врага» («избирательно уничтожающего исключительно стариков, женщин и детей»). Когда — с рациональной точки зрения — приходит время для мирных переговоров, оказывается, что правительства стали заложниками толпы, которая не приемлет даже самую возможность установления мира с очередной «Империей зла».

Именно по этой причине жизнь опровергла и рассуждения Анжелла, и даже более очевидную формулу, согласно которой [581] затяжная война в Европе является экономическим самоубийством для всех, участвующих в ней наций.

{*12}. Концепция Фердинанда Фоша, часто выражаемая словами «Победа — это воля» и «Выигранная битва — это та битва, в которой вы не желаете признать себя побежденным», значительно глубже и интереснее, нежели это принято считать. Прежде всего, Фош, подобно всем мастерам военного дела со времен Древнего Китая не противопоставлял наступление и оборону. Далее, Фош, разумеется, считал, что победа в бою определяется прежде всего материальными и оперативными факторами. Однако его-то более всего интересовало столкновение равных противников — Германии и Франции. У Фоша были все основания считать, что сражающиеся армии будут очень близки по своим боевым возможностям. И тогда психологическая устойчивость войск и прежде всего их командования может приобрести решающее значение. По сути, Фош был первым, кто, пусть не достаточно последовательно, учитывал в военном планировании не только материальные и моральные, но и сугубо личностные, психологические факторы. Правильность его идей отчасти подтвердила Марна.

{*13}. «Дело Дрейфуса» — крупнейший политический скандал в истории Третьей республики. А. Дрейфус, еврей, ставший благодаря своим способностям офицером Генерального штаба, был обвинен в передаче Германии военных секретов. Обвинение целиком и полностью основывалось на почерковедческой экспертизе, проведенной Бертильоном. Военный суд приговорил Дрейфуса к пожизненному заключению (смертной казни тогда во Франции не было), причем его защитникам не было разрешено даже ознакомиться с подлинниками документов, на основании которых было вынесено судебное решение.

«Правила игры» были нарушены настолько явно, что в стране поднялась волна возмущения. Проведенное независимое расследование довольно быстро установило действительного виновника утечки информации. Тем не менее повторный военный суд вновь признал Дрейфуса виновным. В дальнейшем в борьбе сторонников и противников Дрейфуса — «дрейфуссаров» и «анти-дрейфуссаров» приняли участие Э. Золя, А. Франс, Ж. Жорес, Ж. Клемансо.

Пересмотр происходил крайне медленно. Первоначально была придумана странная, вызвавшая насмешку Клемансо формулировка [582] «виновен в измене Родине при смягчающих обстоятельствах». Затем было президентское помилование. Формально все обвинения с Дрейфуса были сняты лишь тогда, когда «дело» уже стало достоянием истории.

Как правило, в «деле Дрейфуса» обращают внимание на национальный момент: военная клика травит еврея. Франция Третьей республики, несомненно, была антисемитской страной, армия была заражена национальным предрассудком сильнее, нежели народ, а Генеральный штаб — сильнее, чем армия. Однако вряд ли это было причиной фабрикации «дела». Собственно, оно и не было сфабриковано. Первоначально военные были уверены в виновности Дрейфуса, причем их уверенность основывалась на признанном в Европе авторитете Бертильона. А когда появились новые факты и документы, военно-судебный механизм было уже не повернуть и не остановить. Дрейфус попал в его жернова, и национальная принадлежность не играла здесь никакого значения.

Материалы по, «делу Дрейфуса» публиковались в сборнике «Судебные речи французских адвокатов». Условно-ироничное описание этой неприглядной истории А. Франс включил в «Остров пингвинов».

Редакция предполагает подробно рассказать о «деле Дрейфуса» в планирующемся к изданию сборнике «Правосудие от Генерального штаба».

{*14}. Марокканский кризис 1911 возник в связи с оккупацией французскими войсками столицы Марокко и последовавшим за этим входом в порт Агадир германской канонерской лодки «Пантера» и легкого крейсера «Берлин». Под давлением Англии Германия отступила. Кризис был ликвидирован путем соглашения четвертого ноября 1911, которое не устранило противоречий между Антантой и Германией. Тридцатого марта 1912 года большая часть Марокко была объявлена французским протекторатом. В свою очередь, Франция уступила часть французского Конго и признала за Германией право «открытых дверей» на тридцать лет.

{*15}. Понятно, что идея прорыва в Балтийское море и высадки десанта на Куршской косе относится к разряду стратегического бреда с оперативными галлюцинациями. Во всяком случае, циничный прагматик Фишер, заметим, приложивший все усилия [583] для того, чтобы «зарезать» значительно более осмысленный вариант действий Флота против Берега — Дарданелльскую операцию, вряд ли мог относиться к этой идее сколько-нибудь серьезно. В самом деле, как это вообще должно было выглядеть? Огромный транспортный флот форсирует заграждения в Бельтах, проходит через все Балтийское море и, предположим, высаживает десант в Померании. Возникает плацдарм. Как его снабжать? Какие задачи ставить перед войсками на те сорок восемь часов, которые им остается жить? Вообще — зачем вся эта операция, сильно напоминающая попытку почесать левой ногой правое ухо?

Остается предположить, что вся «балтийская схема» существовала только как дезинформация.

Что касается идеи высадки английских вооруженных сил в Антверпене — то она выглядит вполне рационально. Во всяком случае, войска в Антверпене можно снабжать (хотя и не без проблем). Стратегически же они нависают над немецким правым крылом, что при определенных обстоятельствах может быть опасно. Заметим, что Мольтке очень опасался возможной высадки крупных сил Великобритании в Антверпене.

{*16}. Здесь Б.Такман не вполне права. В России начальник Генерального штаба был фигурой скорее технической, его роль в создании и проведении в жизнь плана войны была значительно меньшей, нежели у его коллег на Западе. Российская империя последовательно работала над оперативными планами войны против Германии и Австро-Венгрии, и смена технических исполнителей никоим образом не нарушала последовательность этой работы.

{*17}. Хотя чисто технически развернуть германские войска на востоке действительно было вполне возможно, стратегически это решение никуда не годилось. Весь план Германии строился на том, что войну на одном из ТВД нужно быстро закончить и затем опять-таки очень быстро перебросить войска на второй. По условиям местности, по скорости мобилизации, по особенностям железнодорожной сети на русском ТВД было невозможно добиться решающего успеха в обозримые сроки. Это и привело Мольтке старшего, а затем и Шлиффена к пониманию необходимости сначала выиграть войну на Западе. [584]

Вообще при анализе «оперативного приказа Кайзера» создается впечатление, что он был типичной психологической ошибкой. Нередко шахматист, потратив длительное время на обдумывание какого-то хода, внезапно и импульсивно делает другой ход, последствия которого он не проверял вообще, но который вдруг показался очень заманчивым. Последствия — в виде нуля в турнирной таблице, как правило, не заставляют себя ждать.

Германия имела прекрасный план войны. Она превосходила своих противников как в искусстве, так и в культуре оперативного планирования. Естественно, это преимущество следовало использовать.

Отказ Мольтке выполнить приказ Кайзера был, следовательно, совершенно правильным. Если бы и в дальнейшем «мрачный Юлиус» сохранял подобную верность плану, история Европы могла бы пойти по иному пути.

{*18}. Ж. Жорес вполне обоснованно считал, что если Франция не будет использовать резервистов на передовой, увеличение срока действительной воинской службы с двух до трех лет ее не спасет. Кроме того, он задолго до У. Черчилля пропагандировал ту мысль, что война есть слишком серьезное дело, чтобы поручать ее военным. Несомненно, Жорес был антимилитаристом. Но вот ярлык пацифиста наклеен на него по недоразумению.

{*19}. Гомруль (Ноше Rule, буквально — самоуправление, автономия), борьба за осуществление автономии в Ирландии. Программа автономии Ирландии была впервые выдвинута либералом И. Баттом в 1869. В 1870 им же была основана Ассоциация самоуправления Ирландии. В дальнейшем был внесен билль о гомруле, который был принят только семнадцатого сентября 1914 королевской санкцией, однако с оговоркой, изымающей из Ирландии Ольстер (северную Ирландию). Принятие закона не сняло противоречий. Ирландские националисты продолжали вести борьбу, теперь не только с британскими войсками, но и с силами местного самоуправления.

{*20}. Речь шла, по сути, об изменении не только «Плана № 17>>, но и всей схемы стратегического развертывания. На стадии сосредоточения войск французское командование понемногу начало осознавать реальную опасность обхода северного фланга. Качество французского планирования это характеризует [585] однозначно: такая очевидная вещь, как слабость фланга, обнаружилась не в военных играх на картах, не в ходе маневров, ни при спокойном и вдумчивом оперативном анализе, а непосредственно при столкновении с противником.

Ввиду очевидной неадекватности развертывания реальной ситуации, пришлось срочно вытягивать армии к северу. Собственно, при правильном и последовательном командовании с Немецкой стороны эта потеря темпа была бы вполне достаточной для того, чтобы Франция потерпела поражение.

{*21}. В. Гренер так комментирует это распоряжение Мольтке:

«Высшее командование уклоняется от ответственности, предоставляя „собственному усмотрению" командующего армией решение „трудной задачи". (...) Слова — „в какой мере можно будет осуществить наступление, должна показать общая обстановка" — означают меньше, чем игральная кость, данная командующему армией». И в заключение следует роковой совет:

«В крайнем случае Пруссия восточнее Вислы должна быть оставлена».

В шлиффеновском духе приказание о развертывании примерно гласило бы так:

«Операции по внутренним линиям требуют разума, отваги и дерзновения. Русские при их наступлении будут разобщены Мазурскими озерами. Это обстоятельство мы используем, чтобы разбить одну русскую армию прежде, чем сможет подойти другая. При ограниченном числе войск, которыми должно обойтись командование армией, будет легче создать превосходство против внутреннего фланга противника, чем против внешнего. Мазурские озера дают хорошее прикрытие для сосредоточения армии. Там может она занять выжидательное положение, чтобы атаковать тот фланг противника, который раньше подставится.

(...)

Вы имеете перед собой чудесную задачу. Думайте при этом не о вашем тыле, но только о победе. Если вы будете таким образом действовать, и, несмотря на это, военное счастье не будет к вам благосклонно, я приму ответственность на себя».

{*22}. Марнской битве будет посвящена одна из последующих книг сериала «Биографии знаменитых сражений».