Содержание
«Военная Литература»
Военная история

«Каждый английский солдат...»

Начало разработки Англией и Францией совместных военных планов относится к 1905 году, когда Россия потерпела от японцев поражение, имевшее далеко идущие последствия: оно нарушило равновесие сил в Европе. Неожиданно и одновременно правительства всех стран поняли, что, если бы они выбрали этот момент для развязывания войны, Франция оказалась бы без союзника. Германия сразу же решила произвести пробу сил. Три недели спустя после поражения русских под Мукденом в 1905 году Франции был брошен вызов: 31 марта произошло сенсационное появление кайзера в Танжере. Французам стало ясно, что Германия вновь пытается прощупать возможность осуществления того «опять» и использует ее если не сейчас, то в скором времени.

«Как и другие, я приехал в Париж в тот день в девять утра, — писал поэт Шарль Пеги. — Как и многие, в одиннадцать тридцать я знал, что в течение этих двух часов начался новый период в истории моей жизни, в истории моей страны, в истории мира».

Что касается его жизни, то слова Пеги оказались пророческими. В августе 1914 года он пошел добровольцем на военную службу и был убит в бою под Марной 7 сентября. [90] Англия так же резко реагировала на вызов в Танжере. Ее военные институты в то время подвергались коренной перестройке, которой руководил комитет лорда Эшера. Кроме него, в комитет входил энергичный первый морской лорд сэр Джон Фишер, сотрясавший флот взрывами своих реформ, а также армейский офицер сэр Джордж Кларк, известный своими современными идеями в области стратегии империи. «Триумвират Эшера» создал имперский комитет обороны для руководства политикой, касающейся ведения войны, в который Эшер вошел как постоянный член, а Кларк — как секретарь. «Комитет Эшера» даровал армии пока безгрешный Генеральный штаб. Как раз в то время, когда кайзер, нервничая, разъезжал по улицам Танжера на слишком горячем белом коне, Генеральный штаб проводил теоретическую военную игру, основанную на предположении, что немцы пойдут через Бельгию широким фланговым маневром на север и запад от Мааса. Карта маневров заставила начальника отдела военных операций генерала Грирсона и генерала Робертсона сделать вывод, что шансов остановить немецкой наступление почти не будет, если «английские войска не прибудут на место боев быстро и в достаточном количестве».

В то Время англичане рассчитывали на ведение кампании в Бельгии только своими силами. Бальфур, консервативный премьер-министр, немедленно попросил представить ему доклад о том, как быстро удастся отправить четыре дивизии и высадить эти войска в Бельгии в случае вторжения Германии. В разгар кризиса, когда Грирсон и Робертсон находились на континенте, изучая местность вдоль франко-прусской границы, правительство Бальфура оказалось не у дел.

Нервы у всех сторон были напряжены до предела в ожидании, что Германия, возможно, воспользуется поражением России и начнет войну грядущим летом. Никаких, планов взаимодействия английских и французских армий еще не существовало. Поскольку Британия переживала муки предстоящих всеобщих выборов и все министры разъехались по стране, участвуя в предвыборной борьбе, французы были вынуждены сделать неофициальные предложения. Их военный атташе в Лондоне майор Угё вступил в контакт с активным и деятельным посредником полковником Репингтоном, военным обозревателем газеты «Таймс», который с благословения Эшера и Кларка начал переговоры.

В меморандуме, представленном французскому правительству, Репингтон спрашивал:

«Можем ли мы считать в принципе решенным вопрос о том, что Франция не пересечет бельгийских границ, если ее не вынудит к этому Германия, первой нарушив нейтралитет Бельгии?»

«Определенно да», — ответили французы.

Понимают ли французы, спрашивал полковник, намереваясь одновременно и предупредить и подсказать, что «любое нарушение бельгийского нейтралитета означает для нас автоматическое выполнение наших договорных обязательств?» За всю историю ни одно английское правительство не брало на себя обязательств автоматически предпринимать какие-либо действия в случае определенных обстоятельств, однако полковник, закусив удила, мчался во весь опор, опережая события.

«Франция всегда рассчитывала на это, — был несколько ошеломляющий ответ, — однако мы никогда не получали официальных подтверждений этому».

Посредством других наводящих вопросов полковник выяснил, что французы не очень верили в успех независимой английской кампании в Бельгии и считали, что объединенное командование — французское на суше и английское на море — совершенно необходимо». Тем временем на выборах победили либералы. Традиционно выступая против войны и авантюр за границей, они были уверены в том, что добрые намерения могут сохранить мир. Их новым министром иностранных дел стал сэр Эдвард Грей, переживший смерть своей жены, скончавшейся через месяц после его назначения на пост. Новый военный министр в кабинете, Ричард Холдейн был юристом и приверженцем немецкой философии. Когда его спросили в Комитете обороны, какую армию он хотел бы создать, он ответил: «Гегелевскую». «После этого разговор прекратился», — писал он.

Грей, которого французы пытались осторожно прощупать, дал понять, что у него нет намерения «отступать» от заверений, данных Франции его предшественником. В первую же неделю своего пребывания в кабинете он спросил Холдейна, разработаны ли Англией какие-либо мероприятия на случай выступления вместе с Францией при возникновении чрезвычайных обстоятельств. Холдейн просмотрел все папки, но ничего не обнаружил. Проведенное им расследование показало, что переброска четырех дивизий на континент займет два месяца.

Грей поинтересовался, нельзя ли провести в качестве «военной меры предосторожности» переговоры двух Генеральных [92] штабов, не связывая при этом Англию какими-либо обязательствами. Холдейн проконсультировался с премьер-министром сэром Генри Кэмпбеллом-Баннерманом. Несмотря на свою партийную принадлежность, Кэмпбелл-Баннерман лично был любителем всего французского и даже иногда отправлялся на пароходе через пролив, чтобы пообедать в Кале. Он дал свое согласие на переговоры между штабами, хотя и с некоторыми оговорками, в отношении упора на «совместные приготовления». Приближаясь, по его мнению, при существующем положении дел «весьма близко к почетному взаимопониманию», страны могли нарушить привлекательную свободу Антанты. Дабы избежать подобных неприятностей, Холдейн устроил так, что для французов было составлено письмо, которое подписали генерал Грирсон и майор Уге, гласившее, что эти переговоры ни к чему не обязывают Англию. Установив такую безопасную формулу, он дал согласие на открытие переговоров. Таким образом, он, Грей и премьер-министр, не поставив в известность других членов кабинета, дали возможность событиям развиваться по воле военных.

С этого момента к делу приступили Генеральные штабы. Английские офицеры, среди которых был генерал Френч, прославивший свое имя во время англо-бурской войны, присутствовали в то лето на французских маневрах. Грирсон и Робертсон в сопровождении майора Уге вновь посетили пограничные районы. После консультаций с Генеральным штабом Франции они наметили базы высадки и опорные пункты на всем протяжении от Шарлеруа до Намюра и далее до Арденн, основываясь на предположении, что немцы начнут наступление через Бельгию.

«Триумвират Эшера» тем не менее стал принципиально возражать против использования британской армии как простого придатка французской, и, после того как напряжение, вызванное Марокканским кризисом, ослабло, совместное планирование, начатое в 1905 году, топталось на месте. Генерал Грирсон был смещен. В соответствии с господствующим тогда мнением, выразителем которого был лорд Эшер, предпочтение отдавалось проведению операции в Бельгии независимо от французского командования, поскольку вопрос защиты Антверпена и прилегающего побережья непосредственно затрагивал интересы Британии.

Лорд Фишер решительно требовал, чтобы Англия вела в основном войну на море. Он выражал сомнение по поводу боевых качеств французов, считая, что немцы разобьют их на суше и что нет смысла отправлять английскую армию на континент, где она лишь разделит участь побежденных.

Единственной сухопутной операцией, которую он поддерживал, был стремительный десант в тылу немцев. Он подобрал для него точное место — «десятимильная полоса твердого песка» в Восточной Пруссии. Здесь, всего лишь в ста пятидесяти километрах от Берлина, в ближайшем пункте от германской столицы, достижимом с моря, британские войска, доставленные кораблями, смогли бы захватить и удерживать плацдарм, то есть «занять делом миллион немцев». {115} Кроме этих боев, армия должна быть «использована исключительно для неожиданных ударов по побережью, освобождения Гельголанда и гарнизонной службы в Антверпене». По мысли Фишера, план кампании во Франции был «самоубийственным идиотизмом», а поскольку военное министерство отличалось некомпетентностью в военных делах, то армию следовало бы подключить к флоту «как его придаток».

Уже в 1910 году Фишер, достигший шестидесяти девяти лет, был освобожден от руководства Адмиралтейством с одновременным присвоением ему звания пэра, однако на этом его деятельность не закончилась.

После чрезвычайных событий 1905 — 1906 годов в течение последующих нескольких лет дело составления совместных планов с французами почти не двигалось вперед. За это время два человека, находившиеся на противоположных берегах пролива, подружились, что привело в дальнейшем к «наведению моста» через Ла-Манш.

В то время английский штабной колледж находился под командованием бригадного генерала Генри Вильсона, высокого, костлявого, неутомимого человека англо-ирландского происхождения, с лошадиным лицом, быстрого, нетерпеливого. В нем постоянно бурлили идеи, страсти, воображение, а больше всего избыток энергии. Еще во время службы в Военном министерстве он имел привычку бегать по утрам трусцой вокруг Гайд-парка, держа под мышкой газету, которую он читал, когда переходил на шаг. Воспитанный целой плеядой французских гувернанток, он свободно говорил по-французски. Меньший интерес вызывал у него немецкий язык. В 1909 году Шлиффен опубликовал в «Дойче ревю» статью без подписи, в которой протестовал против изменений, внесенных в его план Мольтке, сменившим его на посту начальника Генерального штаба. Были [94] раскрыты основные контуры, если не детали, охвата французских и английских армий, личность автора статьи не вызывала сомнений. Когда один слушатель колледжа в Кэмберли обратил на это внимание командующего Вильсона, тот небрежно заметил: «Очень интересно».

В декабре 1909 года генералу Вильсону пришло в голову посетить своего коллегу, начальника Эколь суперьер — Военной академии — генерала Фоша. Он присутствовал на четырех лекциях и семинаре, после чего был вежливо приглашен Фошем на чай.

Генерал Вильсон, загоревшийся энтузиазмом после всего услышанного и увиденного, беседовал с ним более трех часов. Когда Фош смог наконец проводить своего посетителя к двери и, как надеялся, пожелать ему всего хорошего, Вильсон с восторгом заявил, что придет на другой день продолжить разговор и просмотреть дополнительные материалы. Фош не мог не прийти в восхищение от этого «элана» — «душевного подъема» англичанина. Во время второго разговора они открыли душу друг другу. Через месяц Вильсон вновь прибыл в Париж для участия еще в одной сессии. Фош принял приглашение приехать в Лондон весной, а Вильсон согласился нанести ответный визит французскому Генеральному штабу летом.

В Лондоне Фош был представлен Вильсоном Холдейну и другим руководителям Военного министерства. Ворвавшись в комнату одного из своих коллег, он крикнул:

«Я привел сюда Фоша — французского генерала. Запомни мои слова — этот парень будет командовать союзными армиями, когда начнется война».

В данном случае Вильсон уже имел в виду принцип единого командования и даже избрал человека для руководства им, хотя для того, чтобы его предсказание сбылось, потребовалось пройти через четыре года войны и оказаться на грани военного поражения.

После 1909 года в результате непрекращающихся визитов оба стали такими закадычными друзьями, что Вильсон стал своим человеком в семье француза и был приглашен на свадьбу дочери Фоша. Вместе со своим другом Анри Фош мог проводить часы «в задушевных беседах», как сказал один их знакомый. Прогуливаясь вдвоем, один высокий, а другой маленького роста, они обменивались мыслями, порою ведя жаркие споры. На Вильсона производила особенное впечатление та решительность и быстрота, с которой проводились занятия во Французской Военной академии. Офицеры-преподаватели постоянно подгоняли офицеров-слушателей: «Вит, вит!» — «Быстрей, быстрей!» — и «Алле, алле!» — «Живее, живее!» Введенная на занятиях штабного колледжа в Кэмберли, эта система гонки быстро получила прозвище «операция Вильсона «Алле»».

Во время своего второго визита в январе 1910 года Вильсон задал Фошу вопрос: «Какое наименьшее количество английских войск могло бы потребоваться для оказания вам практической помощи?»

Ответ Фоша сверкнул как сталь рапиры: «Один английский солдат, а мы позаботимся, чтобы он сразу погиб».

В этой лаконичной фразе отразился взгляд французов на всю проблему союза с Англией.

Вильсон, однако, хотел, чтобы Англия взяла на себя определенные обязательства. Убежденный, что война с Германией неизбежна, он внушал своим коллегам и ученикам мысль о необходимости срочных мер и сам полностью отдался осуществлению этой идеи. В 1910 году удобный случай представился. Он был назначен начальником оперативного управления — пост, на котором генерал Грирсон начал с французами переговоры на уровне штабов. Когда майор Уге прибыл с визитом к Вильсону, чтобы посетовать на отсутствие с 1906 года прогресса в решении этого важного вопроса англо-французского сотрудничества, он услышал в ответ: «Важный вопрос! Это вопрос жизни и смерти! Иначе и быть не может!»

Это послужило толчком к возобновлению совместного планирования. Вильсон не видел ничего, кроме Франции и Бельгии, и не бывал нигде, кроме этих двух стран. Во время своего первого визита в 1909 году, передвигаясь на поезде и на велосипеде, он в течение десяти дней осмотрел франко-бельгийскую и франко-германскую границу от Валансьенна до Бельфора. Он нашел, что «оценка германского наступления через Бельгию, данная Фошем, совпадает с моей и что важнейшая линия будет проходить через Верден и Намюр», другими словами, восточнее Мааса. В течение последующих четырех лет Вильсон совершал по три-четыре поездки ежегодно на велосипеде или на автомобиле по районам боев 1870 года или предполагаемым в будущем в Лотарингии и Эльзасе. Во время каждого визита он консультировался с Фошем, а после ухода Фоша — с Жоффром, Кастельно, Дюбвем и другими представителями французского Генерального штаба. [96]

В кабинете Вильсона в Военном министерстве всю стену занимала карта Бельгии. Те дороги, по которым, как считалось, двинутся немецкие войска, были обведены черной жирной линией. Когда Вильсон пришел в Военное министерство, он увидел, что из-за новых порядков, введенных Холдейном, прозванным «Шопенгауэром от генералов», регулярная армия была тщательно обучена, подготовлена и реорганизована для того, чтобы в любой момент суметь выполнить роль экспедиционного корпуса. Одновременно были осуществлены все мероприятия для доведения ее численности до уровня военного времени в случае мобилизации. Однако в отношении ее транспортировки через пролив Ла-Манш, размещения, обеспечения продовольствием, а также взаимодействия с французскими частями никаких планов не существовало.

Летаргия, охватившая штаб в отношении этих проблем, вызывала у Вильсона периодические приступы бешенства, о чем свидетельствует дневник:

«...Зол страшно... нет планов железнодорожных перевозок... нет планов пополнения конного состава... положение дел скандальное! Нет планов доставки войск в порты... нет планов использования портов, не спланирована переброска морем... абсолютно никаких медицинских приготовлений... затруднения с конным транспортом не преодолены... практически ничего нет, скандально! ...Ужасная неподготовленность...» И все же к марту 1911 года, несмотря на отсутствие и планов, и мероприятий, и лошадей, ему удалось составить график мобилизации, по которому «все шесть пехотных дивизий грузятся на транспорты на 4-й день, кавалерия — на 7-й день, артиллерия — на 9-й день».

Все это оказалось очень своевременным. Первого июля 1911 года «Пантера» подошла к Агадиру. Во всех правительственных кругах Европы витало слово: «Война». Вильсон поспешно прибыл в Париж как раз тогда, когда Военный совет Франции вывел из своего состава генерала Мишеля и полностью отказался от оборонительной стратегии. Вместе с генералом Дюбаем он составил меморандум, предусматривавший в случае вмешательства Англии высадку экспедиционного корпуса из шести пехотных и одной кавалерийской дивизии. В документе, подписанном Вильсоном и Дюбаем 20 июля, указывалась общая численность войск — 150 тысяч человек и 67 тысяч лошадей, которых надлежало доставить в Гавр, Булонь и речной порт Руан между четвертым и двенадцатым днем мобилизации.

Из этих пунктов войска нужно было перебросить по железной дороге в район сосредоточения у Мобежа; достижение полной боеготовности намечалось на тринадцатый день мобилизации.

В действительности же соглашение между Дюбаем и Вильсоном привязывало в случае начала войны и вступления в нее Англии британскую армию к французской, причем она должна была продолжить французскую линию обороны и прикрыть левый фланг от обхода. Оно означало, как об этом с радостью писал майор Уге, что французы убедили Вильсона и английский Генеральный штаб не открывать «еще одного театра военных действий» и согласиться на совместные операции «на главном, то есть французском, фронте». Практически этому способствовали не только действия французов, но и позиция, занятая командованием английского флота, которое отказалось гарантировать безопасность высадки войск в портах, расположенных выше линии Дувр — Кале, что, в свою очередь, исключало десантирование поблизости или на территории самой Бельгии.

Как писал в своем дневнике Вильсон, после возвращения в Лондон он столкнулся с главным вопросом дня — начнет ли Германия войну против «французов и нас». После консультаций с Греем и Холдейном за завтраком он выступил с четкой программой из трех пунктов.

«Первое — мы должны объединиться с французами. Второе — мы должны провести мобилизацию в тот же день, что и Франция. Третье — мы должны отправить все шесть дивизий».

Вильсон чувствовал «глубокое неудовлетворение» по поводу той оценки, которую высказали оба штатских государственных деятеля. Однако ему сразу же представился еще один удобный случай дать правительству урок по вопросам ведения войны. Двадцать третьего августа премьер-министр Асквит (преемник Кэмпбелла-Баннермана с 1908 года) созвал специальное секретное совещание имперского Комитета обороны, чтобы определить стратегию Британии в случае войны. На заседании, продолжавшемся весь день, с разъяснением точки зрения армии утром выступил генерал Вильсон, а к вечеру слово взял адмирал сэр Артур Вильсон, рассказавший о стратегии флота. Помимо Асквита, Грея и Холдейна, присутствовали еще три члена кабинета: министр финансов Ллойд Джордж, первый лорд Адмиралтейства Маккена и министр внутренних дел, молодой человек тридцати семи лет, который, занимая не совсем подходящий для него пост, засыпал премьер-министра идеями по [98] вопросам стратегии армии и флота. Эти здравые и полезные замечания явились необычайно точным прогнозом хода будущих боев. Этот человек не имел также никаких сомнений относительно того, что нужно делать. Министром внутренних дел был Уинстон Черчилль.

Вильсон, которому, по его выражению, противостояла эта группа «невежд», будучи на заседании в сопровождении генерала Френча, «ничего не знавшего по данному вопросу», прикрепил большую карту Бельгии к стене и выступил с лекцией, продолжавшейся около двух часов. Он развеял множество иллюзий, объяснив, что Германия, рассчитывая на медленную мобилизацию России, направит основную часть своих сил против французов, используя преимущество в живой силе. Он правильно раскрыл сущность немецкого плана охвата правым крылом, но, воспитанный на французских теориях, оценил силы противника, находящиеся западнее Мааса, не более как в четыре дивизии. Он утверждал, что если все шесть дивизий будут отправлены на фронт сразу же с началом войны, то шансы на то, чтобы остановить немцев, будут благоприятными.

Когда к вечеру наступила очередь адмирала, штатские были поражены, узнав, что план флота не имеет ничего общего с предложениями армии. Флот намеревался высадить экспедиционные войска не во Франции, а на «десятимильной полосе твердого песка» у северных берегов Восточной Пруссии, где десант оттянул бы «более чем значительное количество войск» из германских передовых эшелонов. Генералы сразу же бросились в бой против адмиральских доводов. Отсутствие лорда Фишера привело к тому, что Асквит в замешательстве отклонил этот план. Армия праздновала победу. Однако презрительные замечания в ее адрес еще долго срывались с уст Фишера.

«Подавляющее превосходство британского флота... — единственное средство, чтобы удержать немцев от захвата Парижа», — писал он своему другу спустя несколько месяцев.

«Наши вояки глупо смешны в своих абсурдных идеях войны, но, к счастью, они бессильны. Мы должны захватить именно Антверпен, а не заниматься глупостями на границе в Вогезах».

Определенная логика в идее захвата Антверпена продолжала влиять на английское стратегическое мышление вплоть до последней минуты в 1914 году и даже позднее.

Это заседание в августе 1911 года, как и совещание французского Военного совета, отказавшегося от услуг генерала Мишеля, [99] оказало решающее воздействие на направление английской военной стратегии и имело далеко идущие последствия. Специальным решением в руководстве флота была произведена перетряска, и первым лордом Адмиралтейства стал, к счастью, энергичный министр внутренних дел, оказавшийся незаменимым человеком на этом посту в 1914 году.

Отзвуки секретного совещания Комитета имперской обороны вызвали гнев тех членов кабинета, которые на него не были приглашены и принадлежали к строго пацифистскому крылу партии. Генри Вильсон узнал, что его считали главным злодеем, замыслившим это совещание, и что даже раздавались голоса, требовавшие его головы. С этого момента в кабинете начался раскол, достигший апогея в решающие дни кризиса. Правительство придерживалось позиции, сводившейся к тому, что «беседы» военных были, по словам Холдейна, «всего лишь неофициальным и естественным результатом нашей дружбы с французами». Возможно, они были естественным результатом, но переговоры не могли быть неофициальными. Лорд Эшер подал премьер-министру весьма реалистичную мысль о том, что совместные планы, разработанные генеральными штабами, «определенно связали нас обязательствами сражаться, хочет этого кабинет или нет». Нигде не записано, какой ответ на этот злободневный вопрос дал Асквит, что же касается его сокровенных мыслей, то их редко удавалось узнать даже при самых благоприятных обстоятельствах.

В следующем, 1912 году с Францией было достигнуто морское соглашение. Оно явилось результатом одной важной миссии — не в Париж, а в Берлин. Пытаясь отговорить немцев от принятия нового закона о военно-морском флоте, предусматривавшего его расширение, Холдейн отправился на переговоры с кайзером, Бетман-Хольвегом, адмиралом Тирпицем и другими германскими лидерами. Это была последняя попытка добиться англо-германского взаимопонимания, но она провалилась. В качестве компенсации за сохранение своего флота на более низком уровне, чем английский, немцы требовали от Англии обещания придерживаться нейтралитета в случае войны между Германией и Францией. На это английская сторона ответила отказом.

Холдейн вернулся с убеждением, что рано или поздно придется дать отпор стремлению Германии к гегемонии в Европе:

«Познакомившись с германским Генеральным штабом, я понял, что, как только немецкая военная партия прочно сядет [100] в седло, война будет вестись не просто за захват Франции или России, а за достижение мирового господства».

Этот сделанный Холдейном вывод сильно повлиял на мышление либералов и их планы. Его первым результатом было заключение морского пакта с Францией, в соответствии с которым англичане обязались защищать пролив Ла-Манш и побережье Франции от нападения врага, дав французскому флоту возможность сосредоточиться в Средиземноморье.

Хотя условия соглашения не были известны кабинету в целом, его члены испытывали беспокойство, опасаясь, что дела зашли слишком далеко. Не удовлетворившись устной формулировкой «никаких обязательств», антивоенная группа настаивала, чтобы она была зафиксирована в письменном документе. Сэр Эдвард Грей был вынужден направить французскому послу Камбону письмо. Составленное и одобренное кабинетом, оно являло собой образец изворотливости. Переговоры между военными, говорилось в нем, оставляют в будущем обе стороны свободными при решении вопроса, «оказывать или нет взаимную помощь вооруженными силами». Морское соглашение «не было основано на обязательстве сотрудничать в войне». При военной угрозе обе стороны «примут во внимание» планы своих генеральных штабов и «затем решат, какое значение им придать».

Этот любопытный документ удовлетворял всех — французов, потому что теперь весь английский кабинет официально признал существование совместных планов, антивоенную группу, поскольку в нем было указано, что Англия «не связана обязательствами», и самого Грея, который был доволен тем, что ему удалось разработать формулу, спасшую его планы и успокоившую его противников. Добиваться заключения определенного союза, на чем настаивали в некоторых кругах, означало бы, по его словам, «вызвать раскол в кабинете». После Агадира, когда каждый год приносил новый кризис, а тучи на горизонте сгущались, предвещая приближающуюся бурю, совместная работа генеральных штабов стала вестись более интенсивно. Поездки сэра Генри Вильсона за границу участились. Он находил, что новый начальник французского Генерального штаба генерал Жоффр был «отличным, мужественным, спокойным офицером с сильным характером и большой решимостью», а Кастельно — «очень умным и эрудированным». Он разъезжал на велосипеде, продолжая осмотры бельгийской границы, [101] постоянно возвращаясь к излюбленному им месту боев 1870 года в Марс-ла-Тур около Меца, где всякий раз при виде скульптуры «Франция», воздвигнутой в память этих событий, его охватывало чувство боли. После одной такой поездки он записал:

«Я положил у ее подножия кусочек карты, бывшей при мне, на которой были отмечены районы концентрации британских сил на территории нашего союзника».

В 1912 году он изучил вновь построенные германские железнодорожные линии, сходившиеся к бельгийской границе в Аахене. В феврале того года разработка совместных англо-французских планов достигла такой стадии, что генерал Жоффр уже смог сообщить Высшему военному совету о своих расчетах на «английские шесть пехотных и одну кавалерийскую дивизию, а также две конные бригады, общей численностью 145 000 человек».

«Ль'Арме «W» — «Армия дубль ве», то есть английские поиска, названные так французами в честь Генри Вильсона, должны были высадиться в Булоне, Гавре и Руане, сконцентрироваться в районе Ирсон — Мобёж и достигнуть полной боеготовности на пятнадцатый день мобилизации. Позднее, в 1912 году, Вильсон присутствовал на маневрах совместно с Жоффром, Кастельно и русским великим князем Николаем, после чего отправился в Россию для переговоров с ее Генеральным штабом. В 1913 году он каждый месяц посещал Париж для совещаний с представителями французского Генерального штаба. Он также наблюдал за маневрами XX корпуса Фоша, охранявшего границу.

Пока Вильсон укреплял и совершенствовал связи с французами, новый начальник британского имперского Генерального штаба сэр Джон Френч попытался в 1912 году возродить идею о независимых военных действиях на территории Бельгии. Осторожное зондирование, проведенное английским военным атташе в Брюсселе, положило конец этим надеждам. Как выяснилось, бельгийцы упрямо придерживались принципа строгого соблюдения своего нейтралитета. Когда английский военный атташе поставил вопрос о возможных совместных мероприятиях и деле обеспечения высадки войск при условии, что Германия первой нарушит нейтралитет Бельгии, ему было сказано, что Англии придется подождать, пока к ней не обратятся с просьбой о помощи. Британскому посланнику, наводившему справки но своим каналам, было сказано, что, если британские [102] войска высадятся до вторжения Германии или без официальной просьбы об этом со стороны Бельгии, ее войска окажут им сопротивление.

Строгое соблюдение бельгийцами принципа нейтралитета подтвердило мысль, которую Англия непрерывно внушала французам: все будет зависеть от того, нарушит ли Германия первая нейтралитет этой страны. Лорд Эшер предупреждал майора Уге в 1911 году: «Никогда, ни под каким предлогом, не допускайте того, чтобы французским военным руководителям пришлось первым пересечь границы Бельгии!» Если они так поступят, Англия уже не сможет выступить на их стороне, если же это сделают немцы, то британские войска начнут военные действия против них. Камбон, французский посол в Лондоне, выразил эту мысль по-другому. Он подчеркнул, что только в случае нападения Германии на Бельгию Франция сможет рассчитывать на поддержку Англии.

Весной 1914 года совместная работа французского и английского генеральных, штабов закончилась составлением настолько тщательно разработанных планов, что каждый батальон знал пункт своего расквартирования и даже место, где его солдаты будут пить кофе. Количество выделяемых французской стороной железнодорожных вагонов, переводчиков, подготовка шифров и кодов, снабжение лошадей фуражом — все эти вопросы были либо решены, либо, как полагали, должны быть урегулированы к июлю. Сам факт того, что Вильсон и его офицеры находились в тесном контакте с французами, тщательно скрывался. Вся работа по «плану W», как называлась обоими штабами переброска британского экспедиционного корпуса, выполнялась в строжайшем секрете и была поручена только десяти офицерам, которые сами печатали на машинках документы, подшивали дела и выполняли другие канцелярские обязанности. Пока военные готовили будущие сражения, политические деятели, укрыв голову одеялом под лозунгом «Никаких обязательств», решительно отказывались вникать в их дела.

Дальше