История одного стыка
(Схема 1, 5, 6)
Участок для обороны. Группировка полка. Во внутреннем положении. Отсталые. Отсутствие продовольствия. Ночная атака и одиночество 6-го полка: утрата связи с 8-м полком, уход дивизионного резерва. Прорыв III батальона. Успокоение. Ночь во II батальоне в описании Штукатурова. Настроение соседей и их реляции. 28-й Сибирский полк поднимает тревогу в армейском масштабе. 7-я Сибирская дивизия организует уступ за 6-м полком. Тревога Флуга. Потеря связи штаба армии со штабом V Кавказского корпуса. Решение штаба армии протянуть фланг V Кавказского корпуса вправо. Призрак гигантского прорыва и ночная тревога Мехмандарова. 2-я Финляндская дивизия приблизительно на своем месте, по ней строится фронт. Переезд в Задворники. Неудачная атака по инициативе командира III батальона. Мои отношения к капитану Р. Работа нашей артиллерии. Осведомленность Чернышенко. "Наступление" Марушевского. Чернышенко выталкивает II батальон на болото. Паника в изложении Штукатурова. Паника в изложении командиров полков, батальонов и рот 7-й Сибирской дивизии. Действия Марушевского. Дальнейшая тревога III Сибирского корпуса и Флуга. Бюрократизация штабов. Угроза предания суду. Гембицкий. Обвинения соседей.
Полученный мной в 18 ч. 30 м. 19 сентября, на пути на д. Бабичи в с. Древеники, приказ штаба дивизии гласил о том, что на 6-й полк возлагается оборона участка д. Мешкуцы (включительно) — г. дв. Древеники (включительно); на 8-й полк — участка г. дв. Древеники (исключительно) — з. Прокорты (включительно); 7-й полк — дивизионный резерв — у ф. Марьяново. Штаб дивизии уезжал в какую-то деревню за реку Лошу, изрядно далеко в тыл. Моим стрелкам и офицерам было бы чрезвычайно полезно отдохнуть спокойно одну ночь после беспокойных ночей всей предыдущей недели и сильных, разлагающих впечатлений сегодняшнего дня. Я лично чувствовал, что начинаю исчерпывать свои последние силы. Как было бы уместно, если бы штаб дивизии развернул на нашем участке 7-й полк, а мы перекатились бы через него в резерв. Но Марушевский и весь 7-й полк были решительно против теории перекатов.
Указанный полку участок также возбуждал большие сомнения. Деревня Мешкуцы и г. дв. Древеники находятся по разным сторонам значительного и проходимого только по немногим тропам болота. Оба эти пункта находятся на важных дорогах и вероятно вскоре будут атакованы немцами. Оборона г. дв. Древеники, лежащего на полянке среди леса, трудна и требует внимательного приспособления к местности и большой организованности; между тем я не могу сосредоточить на этой задаче все внимание и все силы имеющихся у меня 1 000 бойцов, так как мне надо занимать на отлете д. Мешкуцы, расположенную у подошвы высоты, составляющей участок III Сибирского корпуса, и на краю болота, и не представляющую самостоятельного объекта обороны: участь ее зависит от того — в чьих руках высота 111,1. Насколько было бы лучше, если бы III Сибирский корпус включил в свой участок и д. Мешкуцы, а разграничительная линия между группами Мехмандарова и Флуга была бы проведена по болоту. Это увеличивало бы фронт III Сибирского корпуса только на 200 — 300 шагов. Несомненно, это была не ошибка. высших штабов, а интрига III Сибирского корпуса, который не желал иметь соседа за болотом, с известной самостоятельностью, а локоть к локтю, непосредственно ощутимого. Этот эгоизм и недоверие к соседу ставили 6-й Финляндский полк в трудное тактическое положение и наполовину понижали его способность к отпору, что после недоразумений дня могло иметь роковое значение{84}.
Я расценивал как основное и наиболее опасное направление — путь г. дв. Древеники — Задворники. Скорое установление контакта с соседом слева — 8-м полком — после его отхода в полном расстройстве днем, было сомнительно. Начинало темнеть. Я приказал относительно мало пострадавшему III батальону занять основной участок полка — г. дв. Древеники, имея впереди него, в 1 км, на опушке леса, густое и непрерывное сторожевое охранение. За ним, в д. Задворники, располагался полковой резерв — самый крепкий I батальон. Потрепанный и ослабленный II батальон назначался мной для обороны второстепенного участка у Мешкуцы. Батальоны немедленно двинулись на свои участки, так как неприятель следовал близко за нами. Во избежание каких-либо недоразумений с блужданием, я лично отвел II батальон в д. Мешкуцы. Участок был противный, болотистый{85}, чего я полностью, не слезая с коня, рассмотреть не успел. В реляции командира IV батальона 28-го Сибирского полка указывается: «в 19 час. вечера батальон подошел к д. Мешкуцы. Впереди д. Мешкуцы и влево до с. Древеники (заблуждение — на опушке леса южнее с. Древеники и у г. дв. Древеники. —А. С. ) уже окапывался 6-й Финляндский стрелковый полк. Командир Финляндского стрелкового полка, бывший на своем правом участке, просил меня скорее становиться на позицию, так как немцы могли подойти каждую минуту».
III Сибирский корпус занимал фронт Соколово (исключительно) — г. дв. Олесино — высота 3,1 — д. Мешкуцы (исключительно), протяжением всего 5 км, 8-я Сибирская дивизия удерживала фронт всего в 2 км, 7-я Сибирская дивизия, моя непосредственная соседка — в 3 км, до г. дв. Олесино (включительно). Расположение штабов, по своему удалению совершенно не отвечало нервности войск, требовавших личного руководства и непосредственного присутствия начальников на поле боя. 7-я Сибирская дивизия имела сначала всего 3 батальона — 25% своего состава — в боевой линии. 2 При этих условиях конечно занятие д. Мешкуцы не могло бы составлять для нее никакого вопроса. Теперь III Сибирский корпус имел бесспорное преимущество над 2-й Финляндской дивизией; почти все части, развернутые на его фронте, не принимали участия в дневной панике, так как были отведены в тыл с утра. 4-й батальон 28-го Сибирского полка встал на позицию несколькими минутами позже моего II батальона, но тогда, как последний подошел из пекла, сибирский батальон выдвинулся из тыла, из какой-то деревни на р. Лоша, где он провел часть дня.
Предоставив Чернышенко полную свободу, я ускакал через Бурбишки и далее по трудно проходимой для конного тропе через болото в с. Задворники. Напрямую через болото поддерживать связь, даже одиночными пешими людьми было затруднительно. Телефонная линия, связывающая III батальон с I батальоном в Задворниках, прокладывалась через деревни Бурбишки и Палоши; в последней расположилась центральная станция полка. О месте расположения штаба полка я указаний еще не давал, но полковой адъютант распорядился подыскать в с. Палоши хорошую, чистую избу.
Было совсем темно, около 21 часа, когда я прибыл в Задворники; там находился полковой резерв. На фронте полка бушевал ружейный огонь — немцы вплотную налезли на III и II батальоны. Обстановка рисовалась чрезвычайно печальной; штабы не удосужились еще распространить по фронту чрезвычайно приятные сообщения, поступавшие с нашего тыла и свидетельствовавшие, что сжимавший нас немецкий охват начал распрямляться и освободил сообщения 10-й армии. Мы продолжали ощущать себя окруженными, хотя уже более ими не были. Чрезвычайно отрицательное впечатление создавалось из-за внутреннего положения, на 3 фронта, которое занимала 10-я армия; оно приводило к тому, что при всяком нашем шаге назад мы тыкались на нагромождение обозов и парков. Это внутреннее положение, которое так любил Наполеон I, в условиях XX века становилось почти нестерпимым и вело к разложению. Невыгоды его усугублялись десятками тысяч беспризорных, одиноких, голодных солдат, которые бродили по всей площади внутри фронтов 10-й армии. Это были своего рода «отсталые»; только теперь они оказывались впереди своих рот. Наведение порядка в тылу затруднялось тем, что корпуса не имели каких-либо тыловых полос или путей, за состояние которых они отвечали бы. Все пути движения пересекались и смешались. Штаб армии издавал об этих путях распоряжения, из которых каждое отменяло предшествующие, и увеличивало путаницу; обозы руководствовались не какими-либо директивами, а собственным чутьем и разведкой. И, несмотря на все законные стремления штаба 10-й армии и его энергию по угонке обозов{86}, повозки, из-за нашего внутреннего положения находились все еще в слишком большом числе за боевой линией.
Отставание от своих рот в сильной степени поощрялось тем обстоятельством, что продовольствие ухудшилось почти катастрофически. Вечером 19 сентября стрелки уже трое суток не имели ни кусочка хлеба; расслабляющее влияние оказывали также бессонные ночи. Только после 5 совершенно бесхлебных дней удалось распределить по фунту хлеба — подвоз, находившийся неделю в параличе, только 21 сентября начал робко функционировать. Вина очевидно лежала не на тыловых органах 10-й армии, а вытекала из оперативного положения. Если «оперативная арифметика» задается целью ежедневно снабжать солдата полной порцией, то это конечно «школьно правильно», но не имеет ничего общего с оперативной действительностью. Излишняя заботливость может привести к катастрофе; штаб 10-й армии в конце-концов был прав, делая ставку на способность человеческого желудка временно воздержаться от хлеба.
Особенно мучителен в эти дни был соляной голод, который переживала 10-я армия. У местного населения нельзя было найти никаких запасов соли. Скот дешево продавался населением, и я приказал делать по 3 варки в сутки, с фунтовой порцией мяса в каждой. Но сваренный без соли суп выплескивался стрелками, он был отвратителен на вкус; стрелки ели только мясо, а хлеб стремились заменить не часто попадавшимся на полях картофелем. Приблизительно такую же еду мог отыскать себе и умышленно отбившийся от роты солдат.
До 2 час. утра 20 сентября немцы упорно лезли. Накануне днем они наблюдали картину полного бегства и разложения III Сибирского корпуса и части 2-й Финляндской дивизии, и эта картина естественно провоцировала их на продолжение преследования ночью.
Надо было добивать разложившегося противника. Небольшая немецкая колонна в темноте напоролась на ф. Олесин, где была отбита свежим батальоном 7-й Сибирской дивизии. Главное же направление преследования немцев через Древеники выводило на весь участок 6-го полка, который был вынужден ввязаться в бой, еще не осмотревшись на местности.
Положение 6-го полка на его участке было изрядно одиноким. Справа — 28-й Сибирский полк, враг внутренний, как видно будет из дальнейшего. Влево тактической связи с 8-м полком до рассвета не было. Левый батальон 8-го полка зацепился в з. Прокорты, но правый батальон, долженствовавший примкнуть к 6-му полку, расположился в 3—5 км в тылу указанного ему участка. Обстановка в 8-м полку обрисована командиром полка в следующих смягченных выражениях:
«20/IX2 час. ночи
№ 54.
Начальнику 2-й Финляндской стрелковой дивизии.
От з. Прокорты через Смоляники до железной дороги войск нет (должна была быть гвардейская стрелковая бригада. —А.С. ). На железной дороге — 1-й стрелковый его величества полк. От г.дв. Древеники вправо немцы сильно нажимают на 6-й полк, который несколько осадил назад. Осадил и правый фланг 8-го (только без боя, и не на ½ км, а на 3,5 км. —А.С. ). Перестрелка ружейная и пулеметная не прекращается (в 8-м полку ее не было, это относится к 6-му. —А.С. ). Что делать дальше?
Подполковник Забелин».
В том же стиле Забелин писал одновременно и мне («Жду указаний о дальнейших действиях»). Только в 3 час. утра он отдал командиру своего правофлангового батальона (I) выйти на линию фронта 6-го полка. Одновременно, левее з. Прокорты, был выдвинут 5-й Финляндский полк из резерва V Кавказского корпуса — и положение разъяснилось. «Стоять на старых позициях», приказал Забелин.
Нехорошо было и с дивизионным резервом. 11-я рота представляла резерв сторожевого охранения III батальона; она занимала г. дв. Древеники; командир роты прапорщик К. неожиданно привел ее в Задворники; в главе третьей описан прием, который я ему устроил в Задворниках. Отправив роту обратно и изготовив к бою I батальон, я услышал в 500 шагах к западу от Задворников выстрелы. Надо было ожидать, что без помощи полкового резерва III батальон не сумеет сохранить полностью свое положение. Но мой I батальон, это была последняя часть, сохранявшая порядок и остававшаяся у меня в руках. Если бы I батальон был израсходован и других резервов не было бы, то наступил бы полный хаос. Поэтому прежде чем принять решение о I батальоне я вспомнил, что в 2 км от меня, в ф. Марьяново, располагается дивизионный резерв — 7-й полк. С ним меня соединяла телефонная линия. Я вызвал к телефону Марушевского и объяснил свое положение: сторожевое охранение прорвано, с соседями контакта нет, в г. дв. Древеники немцы, выстрелы раздаются в 500 шагах от окраины Задворников; нужна контратака, а может быть через короткое время на окраине Задворников, где стоит мой выстроенный I батальон, предстоит рукопашная свалка.Прошу Марушевского помочь мне одним батальоном, а то и всем полком.
Мне не следовало описывать свое положение так серьезно, как я его воспринимал. Марушевский поставил мне вопрос — как далеко сейчас от него немцы. Я ответил: «в 1,5 км ». В действительности было немного больше (около 2 км ). Марушевский был поражен и заторопился. У него еще не было связи с начальником дивизии, уехаввшим за р. Лошу, и без его разрешения он не может израсходовать ни одной роты дивизионного резерва. А чтобы не быть втянутым в бой помимо своей воли и дабы сохранить свободу маневрирования, он сейчас снимает 7-й полк и отводит его через с. Палоши, на правый берег р. Лоша. «До свидания, станция снята».
Немцы пустили корни в г. дв. Древеники и дальше не пошли. К полуночи командир III батальона прислал успокоительное сообщение — все роты его батальона находятся в связи между собой, хотя центр батальона немного вогнут из-за вклинения немцев в г. дв. Древеники; немцы устраиваются в занятом расположении; энергичная перестрелка продолжается вследствие близкого расстояния — 100 или 150 шагов, на котором находятся немцы от нас в перелесках.
Я оставил одну дежурную роту I батальона окапываться на окраине с. Задворники; три другие в полной готовности разлеглись спать в ближайших сараях. Настроение I батальона было бодрое, приподнятое. До 2 час. утра оставался я в Задворниках, осматривал перевязочный пункт, где было мало раненых и откуда исчез самострел прапорщик К. Перестрелка стала смолкать. Мои штабные офицеры уговорили меня уехать спать в с. Палоши, где приготовлен ужин и кровать и где центральная станция полка. Потребность в отдыхе чувствовалась чрезвычайно. Когда я в 3 час. утра ложился, с южного берега Лоши приехал командир бригады Нагаев и остановился у меня. Он говорил, что на рассвете сюда подтянется весь штаб дивизии, и пытался объяснить мне общую обстановку, но я ничего не понимал, и заснул под его разговор.
В эту ночь, когда измученные стрелки 6-го полка после тяжелого дня одни сдерживали ночную атаку немцев, высшее командование предполагало, что на участке 6-го Финляндского полка никого нет, и образовался на важном направлении прорыв между группами Флуга и Мехмандарова. Основание к этому беспокойству, отвлекшему внимание оперативного командования от более важных целей, которые ему надлежало преследовать, лежало в том, что фронт большей части моего II батальона оказался на мокром лугу; над ним, на холме, имевшем командование до 50 м, располагался IV батальон 28-го Сибирского полка, морально неустойчивый. Далее следовал приличный I батальон 27-го полка. Окопы впереди д. Мешкуцы рыть оказалось невозможным, так как под снятым дерном сразу выступала вода. Стрелки стали резать дерн и складывать скверное наносное укрытие{87}. В д. Мешкуцы, в тылу наших окопов возник пожар, ярко освещавший наших стрелков в завязавшейся перестрелке с близко подошедшими немцами. Положение стало совершенно невозможным, и командир II батальона совершенно разумно приказал ротам отойти и стать за деревней. Тут было суше, и пожар освещал уже не столько нас, как приближающихся немцев. Всю ночь здесь и на участке 28-го полка царил ужасный беспорядок. На одних участках стреляли, на других происходили переговоры и своего рода братание с немцами. Немцы с близкого расстояния кричали: «Русс, сдавайся». Эти призывы не оставались бесплодными, и известное количество сибирских стрелков (28-го полка) и даже моего II батальона, голодных, выбившихся из сил, дезертировало к немцам. Утром, под давлением командования 28-го полка, Чернышенко приказал своему батальону вновь выдвинуться в наносные окопы впереди д. Мешкуцы, что было конечно капитальной ошибкой.
Настроение «приличного» I батальона 27-го Сибирского полка видно из следующего донесения его командира, посланного поздно вечером 19 сентября из д. Шмильги за № 232: «Батальон стал на правом фланге полка, когда же окопы наполовину были готовы, последовало другое приказание — перейти на левый фланг боевого участка — слишком большое испытание для людей измученных и с издерганными нервами{88}. Тем более он уж несколько раз был в арьергардах и занимал трудные позиции. Сегодня, хотя было приказано отойти первым, но очевидно волей судеб он отошел последним, это еще подлило масла, когда после отмены нескольких приказаний пришлось перейти с правого фланга на левый. Теперь батальон занимает огромную позицию шагов в 800 — 900, а может и больше, ибо нужно войти в связь с 28-м полком. Я занял позицию двумя более сильными ротами и пешей командой разведчиков, две роты оставил в резерве, но ввиду того, что подойти к боевой линии совершенно нельзя, приказал резервным ротам окопаться в тылу, и эти роты, если будет нужно, прикроют отход рот передовой линии. Я покамест в д. Шмильги. Сегодня осмотреть позицию решительно не могу, сделаю это завтра утром. Люди не получали ни хлеба, ни сухарей. Подполковник Элерт».
Обращает на себя внимание арьергардный характер, который придавал Элерт занятию позиции своего батальона.
Командир 17 батальона 28-го Сибирского полка писал в своей реляции: «На правом фланге боевого участка на массиве (т. е. у вершины 111,1. —А. С. ) была расположена 13-я рота с пулеметом. Левее — 14-я рота и еще левее — 15-я рота и на левом участке до д. Мешкуцы 16-я рота. В батальонном резерве ничего не оставалось и были присланы 9-я, 11-я и 12-я роты. В 12-м часу ночи немцы повели наступление на финляндцев, и финляндцы бросили свои окопы, стали отходить. Левый мой фланг был оголен; д. Мешкуцы была занята немцами. Оставаться в таком положении, имея непосредственным близким соседом немцев, было рисковано, и я приказал 16-й роте загнуть фланг. Был вызван и I батальон. Утром финляндцы были возвращены на свои места и I батальон отозван в Бурбишки».
Любопытны и данные реляции III батальона 28-го Сибирского полка. Как ни странно, этот батальон за день 19 сентября, когда его корпус был прорван, а полк бежал, не потерял ни одного человека раненым, убитым, или без вести пропавшим. III батальон, усиленный 15-й и 16-й ротами, около 16 час. получил задачу укрепиться южнее Захаришек. Но так как там уже окапывались финляндцы (6-й полк), то эти 1½ батальона, не принимая участия в бою, двинулись в Мешкуцы. Роты IV батальона получили приказание занять участок своего 28-го полка, а III батальон — подготовить и занять позицию на участке, отошедшем потом к 6-му Финляндскому полку, до д. Задворники включительно{89}. Когда в 20 час. III батальон выдвинулся на позицию 6-го Финляндского полка, он застал там уже работающим III батальон 6-го Финляндского полка, и потому вернулся в 21 час. в штаб 28-го Сибирского полка, расположенный в с. Пломпяны. В 23 ч. бродячий III батальон был вызван в ближайшую поддержку IV батальону. В 24 ч. последовала атака на финляндцев и отход их. Деревня Мешкуцы потеряна около 2 час. 20 сентября. Финляндцы расположились уступом позади, с которым фронт 28-го Сибирского полка связывался загибом своего фланга. — К сказанному надо добавить, что на следующий день этот III батальон 28-го Сибирского полка согласно донесению вел упорный бой — оборонялся, сильно обстреливался, наступал, панически бежал с поля сражения и имел потери: 1 убитого, 1 раненого, 1 контуженного, 2 без вести пропавших, всего 5.
Приведенные выдержки из реляций ближайших командиров сибирских батальонов дают много черт для их характеристики, оставляют читателя порой в недоумении — почему 28-й Сибирский полк, имевший 2 батальона в резерве, в 200 шагах на горе над деревней Мешкуцы, не поддержал атакованный у этой деревни слабый II батальон 6-го Финляндского полка, каких-нибудь 300 — 350 бойцов. Но читающий никак не найдет здесь оснований для того, чтобы поднять тревогу в масштабе армейской группы; второстепенный характер неустойки виден ясно.
Между тем с полуночи шли от командования 28-го Сибирского полка устные доклады о паническом положении на стыке, о прорыве 6-го Финляндского полка, доходившие до высших инстанций. Письменные донесения сохранились лишь более поздние.
«Командиру правофлангового батальона 27-го Сибирского полка. 20 сентября 3 ч. 40 м. утро. Сообщаю для сведения, что находившийся левее меня 6-й Финляндский стрелковый полк, с которым я был связан, отошел часа 2 тому назад, так как его прорвали немцы. Мой левый фланг я загнул, выслав влево еще 2 роты. В д. Мешкуцы уже немцы. Разведка выяснила, что немцы нас обходят сзади. Выслал I батальон нашего полка для связи моего левого фланга и обеспечения обхода. Командир IV батальона капитан Воскресенский».
Начальник штаба 7-й Сибирской дивизии доносил в штаб III Сибирского корпуса: «20 сентября 2 ч. 20 м. утра. Финляндцы очистили левый фланг 28-го полка. — 2035. Дьяконов»; «<4 ч. 10 м. утра. Правофланговый II батальон 6-го Финляндского полка осадил в з. Бурбишки, далее осадил следующий III батальон этого же полка западнее Задворники. Немцы начинают обстреливать левый фланг 28-го полка с тыла; на том месте, где должны быть финляндцы, видно мелькание фонарей, видимо окопы занимаются немцами. Командиру II батальона 6-го полка приказано занять прежнее положение. 2036. Дьяконов». В этом донесении конечно все неточно и преувеличено; интересна подробность о мелькании огоньков; конечно немцы ходили ночью в атаку без фонарей и даже без курящихся сигар во рту; но мелькание огоньков в ночной темноте — широко распространенная форма галлюцинации, непременно возникающая, если панически настроенный человек начнет напряженно всматриваться в темноту. Мне приходилось наблюдать эту форму галлюцинации еще в 1904 г., после боя над Тюренченом. И конечно, не хорошо было штабу 7-й Сибирской дивизии вмешиваться в управление неподчиненными ему частями чужого полка и сбивать их с толку.
Устные панические донесения не сохранились, но об их наличии свидетельствует тревога, охватившая ген. Флуга и Трофимова. По приказанию командира III Сибирского корпуса, 7-я Сибирская дивизия выдвинула ночью часть своих многочисленных резервов в тыл моего полка. В затылок моему II батальону стал II сводный батальон 26-го полка. За ночь в с. Палоши явился один батальон 26-го Сибирского полка, к утру — другой того же полка для занятия позиции по реке и обороне на случай обхода; они начали рыть окопы. Штаб 2-й Финляндской дивизии, прибывший в это селение, запрашивал соседа, штаб 7-й Сибирской дивизии, зачем собственно они занимаются укреплением рубежей в тылу нашей дивизий. Но если ген. Трофимов заботился об организации сопротивления в нашем тылу, то командующий группой, ген. Флуг, настроенный более активно, распорядился о том, чтобы корпусный резерв III Сибирского корпуса занял очищенное якобы 6-м полком селение Задворники. Это распоряжение вероятно было дано еще вскоре после полуночи, так как II батальон 32-го Сибирского стрелкового полка выступил уже в 2 ч. 20 м. ночи (донесение начальника штаба 7-й Сибирской дивизии № 2035), и еще не было 5 час. утра 20 сентября, когда этот запыхавшийся от быстрой ходьбы батальон прибыл в с. Задворники. Мой командир I батальона был очень удивлен прибытием этих гастролеров, отвел им лужайку позади деревни, предложил им составить ружья в козлы и кипятить себе чай, пока разъяснится, зачем их прислали. Командир этого батальона в 5 ч. утра 20 сентября за № 170 из Задворников пробовал успокоить взволнованного и распространяющего тревогу командира 28-го Сибирского полка: «Доношу, что в Задворниках застал I и III батальоны 6-го Финляндского стрелкового полка. Северо-западная опушка деревни занята 3 ротами I батальона 6-го Финляндского полка. Влево этот полк восстанавливает связь с 8-м Финляндским полком. Жду дальнейших распоряжений. Батальон держу за финляндцами, где в строю по-ротно приказал окопаться».
Тревожное настроение ген. Флуга за свой левый фланг, кроме нахождения во главе 28-го Сибирского полка негодного командира, объясняется и потерей связи ген. Мехмандарова, штаб которого находился в м. Поляны, в 5 км севернее штаба 10-й армии (Ошмяны), со штабом V Кавказского корпуса, находившимся еще в 15 км севернее, в г. дв. Сержанты, всего в 2 км от с. Палоши, где я ночевал. Нашему штабу корпуса так понравилась эта усадьба, что он задержался в ней и на эту ночь, несмотря на отход войск. Штаб 2-й Финляндской дивизии размахнулся далее к югу, но, узнав, что штаб корпуса оказался впереди его, к утру выдвинулся в с. Палоши. К этой потере связи присоединилось еще недоразумение с разграничительной линией между группами Флуга и Мехмандарова. Высшие штабы пережили ночью свой бумажный кризис, не лишенный остроты.
Официально штаб 10-й армии был поставлен в известность о неудаче III Сибирского корпуса 19 сентября и о невозможности сохранить стык в Осиновке следующей телеграммой полковника Семенова, выздоровевшего начальника штаба Флуга: «19 сентября 17 ч. 30 м. III Сибирский корпус в составе 26-й дивизии, 8-й Сибирской, 7-й Сибирской отходит на линию д. Иодоклани — г. дв. Олесино — Мешкуцы. Прошу сообщить об этом группе ген. Мехмандарова, а также указать разграничительную линию между группами Флуга и Мехмандарова от Мешкуцы в глубину. 167. Семенов». Вместе с тем очевидно III Сибирский корпус непосредственно сговорился с V Кавказским корпусом, и в результате непонимания начальником штаба V Кавказского корпуса Половцевым интересов своих частей, 6-й полк и получил приказ штаба дивизии о Мешкуцы включительно для него.
Но штаб 10-й армии повидимому был еще ранее устно ориентирован по телефону о неустойке III Сибирского корпуса, так как от него исходила следующая телеграмма, на мой взгляд даже предвосхищавшая ход событий: «19 сентября, 15 ч. 25 м. ген. Мехмандарову. От штаба группы ген. Флуга сообщают, что противник, атаковавший 26-ю и 8-ю Сибирские дивизии, потеснил их, и они отходят. Отходит также 8-й Финляндский полк. Ген. Флуг приказал 26-й дивизии и III Сибирскому корпусу занять фронт Корвели — Гасперлино — г. дв. Олесино. Связь с Финляндской дивизией порвана. Командующий армией приказал правому флангу вашей группы сомкнуться с III Сибирским корпусом у г. дв. Олесино. Необходимо поддержать этот фланг, чтобы придать ему устойчивость. Попов. 9816».
Итак, внизу установилась граница у Мешкуцы, а штаб 10-й армии устанавливает ее в 4 км к северо-востоку, у Олесино. Здесь вероятно в штабе 10-й армии была допущена штабная ошибка на основании телефонных или телеграфных переговоров со штабом Флуга. Конечно, можно было бы вполне допустить, что штаб 10-й армии утратил всякое доверие к III Сибирскому корпусу и стремится уменьшить участок этого беглого корпуса до 1,5 км или стремится вообще сдвинуть фронт Флуга к востоку, уменьшив глубину его расположения, тем более что и западный участок 10-й армии в районе Медники стал шататься. Но в таком случае штаб Флуга должен был быть уведомлен, что стык переносится в г. дв. Олесино, против чего он несомненно запротестовал бы. Но Флуг был оставлен при убеждении что стык в Мешкуцы, а от Мехмандарова требовалось, чтобы он протянул свой фланг до г. дв. Олесино. И это недоразумение скоро выяснили бы V Кавказский корпус и 2-я Финляндская дивизия, но связь с ними перестала функционировать. Сам штаб 10-й армии собирался переезжать на станцию Листопады и работал уже наспех; он в своих собственных документах допускал противоречия с предъявленным выше требованием о стыке у г. дв. Олесино; так, в циркулярной ориентировке, данной 10-й армии 19 сентября в 17 ч. 15 м. за № 9884 и подписанной начальником штаба армии Поповым, значится: «..... прочие части ген. Флуга под натиском отошли на фронт Корвели — Мешкуцы. V Кавказский корпус с боем отошел на линию Мешкуцы — Шумск...»
Поражает быстрота ориентировки, которую получает и дает штаб 10-й армии; она почти на 2 часа предвосхищает события, например об отходе V Кавказского корпуса, который только начинался; но зато она содержит и ряд существенных неточностей; так, вместо с. Корвели следовало иметь в виду д. Иодоклани — правый фланг III Сибирского корпуса отскакивал на 6 км глубже, чем указывалось в ориентировке, и что имело уже не только тактическое, но и существенное оперативное значение, так как выводило направление на Ворняны и пожалуй на Гервяты из-под ударов Флуга.
В течение всей ночи на 20 сентября штаб V Кавказского корпуса оставался неуловимым для штаба 10-й армии и штаба Мехмандарова. Представляет интерес следующая ночная переписка со штабом 10-й армии. Телеграмма, подписанная 19 сентября в 23 ч. 50 мин. и переданная через 25 мин. ген. Федорову, начальнику штаба Мехмандарова:
«Где ген. Истомин (командир V Кавказского корпуса. —А. С. ) и его штаб? По искре{91} имели сведения, что он в г. дв. Сержанты, но теперь его вероятно там нет. Где вся 4-я Финляндская дивизия, которая у него в резерве? Надо ее найти и с ее помощью восстановить положение или хотя бы до утра заполнить прорыв{92}. У вас хотя и слабые дивизии, но их имеется, не считая 104-й, целых 7 на фронте в 30 км, т. е. немногим более 4 км на дивизию. Командующий армией приказал выделить немедленно сильные резервы и утром восстановить утраченное положение, а затем, по укреплении, вывести в тыл 104-ю дивизию, а затем гвардейских стрелков, для устройства и пополнения.9887. Попов. »
«Из Полян20 сентября
1 ч. 30 м.
Начальнику штаба 10-й армии.
Несмотря на все принятые меры, ген. Истомин до сих пор ни единого донесения не посылает. Получено сведение, что ген. Истомин со штабом выезжает в Поляны и вместе с тем ему послано приказание, что — если он приедет в Поляны, то немедленно явился бы ко мне за приказаниями. Но ген. Истомин до сих пор не приезжает и не присылает никаких донесений. Час тому назад вновь ему послал приказание объяснить мне причину его молчания и принять самые энергичные меры, но ответа пока не получено. Вообще не могу понять странного поведения ген. Истомина. Разъезд, посланный мной, нашел 2-ю Финляндскую дивизию, которая занимает приблизительно указанное директивой положение, ввиду чего я приказал гвардейской бригаде (стрелковой. —А. С. ) перейти в энергичное наступление и во чтобы то ни стало восстановить положение и прочно связаться с 2-й Финляндской дивизией. Относительно резервов я уже донес, что вследствие завязавшегося боя я не мог произвести смену. Относительно 4-й Финляндской дивизии сделано распоряжение о высылке 104-й дивизией разъездов для (ее. —А. С. ) розыска.
10817. Мехмандаров ».
Итак, весь V Кавказский корпус после полуночи начал строить свой фронт по одному 6-му Финляндскому полку, не бросившему своего участка (если не считать кусочка 8-го полка у з. Прокорты).
«20 сентября.3 часа ночи.
В штаб 10-й армии.
Гвардейская стрелковая бригада с боем (немцев, во всяком случае, там не было. — А. С. ) продвигается на фронт з. Прокорты — р. Вилейка; между этой рекой и р. Пясня, в связи с наступлением гвардейцев, двигается 258-й полк. 260-й полк восстановил свое положение и занял фронт Шульги — Шумск. Сейчас на этом участке идет горячий бой. На остальном фронте ружейная перестрелка.
01457. Федоров ».
«20 сентября
9 ч. 35 м. утра.
Огенквар 10.
В 7 час. утра установлена прямая телеграфная связь со штабом ген. Истомина, бывшая ранее через штаб 104-й дивизии и гвардейская стр. бригада, подчиненная вчера ген. Цицовичу (начальник 104-й дивизии. —А. С. ), вновь подчинена ген. Истомину. К настоящему времени V Кавказский корпус занял следующее положение: у г. дв. Олесино происходит смена 28-го Сибирского полка 7-м Финляндским; 6-й и 15-й Финляндские полки готовятся восстановить положение на участке Мешкуцы — г. дв. Древеники; гвардейская стр. бригада с 5-м Финляндским полком занимает участок з. Прокорты на Шумск. 4-я Финляндская дивизия в составе 2 батальонов находится в районе Бурбишки — Палоши».
«20/IX
14 ч. 10 м.
В Листопады. Штаб армии 10.
2-я Финляндская продолжает наступление с целью занять г. дв. Древеники и Мешкуцы. На поддержку двинуты 15-й и 16-й Финляндские полки. Две контратаки германцев на этом участке отбиты, 7-й Финляндский полк у с. Пломпяны обеспечивает правый фланг. I гвард. стрелков з. Прокорты — р. Вилейка спокойно».
Бой 20 сентября, очень тяжелый для 6-го полка, характеризуется тем, что немцы, утомленные отпором, встреченным ими в их ночном наступлении, еще к утру имевшие свои главные силы не развернутыми, вдоль важнейших путей не наступали; но приходилось иметь дело с врагом внутренним, а взаимоотношения стали совершенно ненормальными вследствие, во-первых, развертывания дивизионных и корпусных резервов III Сибирского корпуса на участке сбежавшего, по их мнению, 6-го Финляндского полка и, во-вторых, развертывания дивизионных (7-й Финляндский полк) и корпусных (15-й и 16-й Финляндские полки) резервов V Кавказского корпуса для смены 7-й Сибирской дивизии, каковая смена совершенно не предвиделась и не отвечала намерениям группы Флуга. Для меня в этот день творились явления характера непостижимого, и только теперь, в приведенной выше переписке, обнаруженной в архиве, я открыл ключ к уразумению происходившего смешения полков, дивизий и корпусов.
До 11 час. утра я оставался в с. Палоши; штаб дивизии также не разбирался в обстановке. Командир бригады мне объяснил положение так: батареи 7-й Сибирской артиллерийской бригады действуют очень удачно. На правом фланге, в районе Мешкуцы — Олесино, продолжается шатание, но это меня не должно беспокоить, так как там развернут 7-й полк. Марушевский наступает на фронт г. дв. Олесино — с. Древеники и нанесет короткий удар немцам. Начальник дивизии очень признателен 6-му полку, что он сумел вчера задержаться, и ему теперь остается только удерживать фронт от д. Задворники до стыка с 8-м полком. Мой II батальон будет сменен в ближайшее время. Вечером вероятен отход за р. Лошу.
Бодрый, спокойным шагом выехал я из с. Палоши и около 11 ч. 30 м. прибыл в Задворники, где оставался до темноты, и ночью отвел полк на указанный ему боевой участок за р. Лошу. В Задворниках я застал настроение бодрое, даже чересчур бодрое. Еще не доезжая до Задворников, я заслышал, как ружейная перестрелка вдруг заострилась и несколько пулеметов открыли такой дружный, непрерывный, ожесточенный стук, какой бывает только в момент атаки. Этот огонь, начавшийся на левом крыле 6-го полка, прокатился и дальше на участок 8-го полка. По донесению командира 8-го полка (№ 60), опасавшегося за прорыв между 6-м и 8-м полками, немцы в 11 ч. 30 и. наступали на центр 8-го полка и на левый фланг 6-го полка. В действительности же дело обстояло иначе. 16 сентября командир III батальона был мною назначен заведующим хозяйством, временно командующим III батальоном был назначен капитан Р., старший по службе офицер, служивший ранее в гвардии; физически бодрый, довольно крепкий в бою, но не слишком сведущий по тактической части и как-то равнодушный к своим подчиненным. Накануне вечером (19 сентября) я не высказал ему ни малейшего упрека за потерю г. дв. Древеники; наоборот, благодарил за энергию, с которой он стремился связать действия своего батальона ночью в лесу в одно целое. Раз мы собирались отступать дальше, то г. дв. Древеники для меня не представлял особой ценности, и если штаб дивизии, в распоряжениях на сегодняшний день, указывая 7-му полку наступательную задачу, писал, что 6-й полк должен восстановить свой фронт, то для меня это являлось ясной штабной отпиской. Я с печалью смотрел, как таяли кадры полка, видел отсутствие перспектив на пополнение и решил не ставить на этот день батальонам никаких наступательных задач.
Но для капитана Р. г. дв. Древеники являлся вопросом самолюбия; из утренних разговоров 20 сентября и сплетен, распространяемых по телефону, он узнал о наступлении 7-го полка и о задачах 6-го полка по восстановлению положения; капитан Р. решил проявить частную инициативу: он собрал со своего участка 2 лучших роты, накопил их в перелеске в 200 шагах от г. дв. Древеники, подготовил атаку из пары своих пулеметов и небольшим обстрелом г. дв. Древеники 2 батареями 2-го Финляндского артиллерийского дивизиона, и затем отдал ротам приказание идти в атаку. Но тогда как наступление 7-го полка да и почти всех других, о которых расписывалось в телеграммах 10-й армии, имели маргариновый характер, здесь имела место настоящая атака. В двух атаковавших ротах было налицо 2 прапорщика и около 180 бойцов. К моменту моего приезда в Задворники оба прапорщика и 80 стрелков, скошенные германскими пулеметами, лежали на удалении от 150 до 80 шагов перед г. дв. Древеники, а остатки рот выжидали темноты, чтобы отползти из тех мельчайших углублений, в которых они притаились и укрывались от свирепого пулеметного огня немцев. Человек 40, легко раненых в начале атаки, собирались в Задворники.
Для меня это был тяжелый удар. Потеря этих людей для полка в данную минуту была чрезвычайно чувствительна; особенно жалко мне было командира 11-й роты, преданного сердцем своему делу прапорщика Роотса. Я оставил Чернышенко в д. Мешкуцы с 3 офицерами 4 роты; из них один уже был ранен; к утру у него оставалось уже только 2 офицера на 4 роты — норма 124-й дивизии, совершенно не пригодная для 6-го попка; в III батальоне, за выбытием самострела К. и двух раненых у г. дв. Древеники, оставался только 1 ротный командир на 4 роты; в I батальоне в запасе на должности младшего офицера имелся один прапорщик, довольно малоопытный.
Капитан Р., встретив меня, имел несколько сконфуженный вид. Внутренне я был на него зол ужасно, но обратиться к нему с упреком за проявление наступательной инициативы было бы не хорошо, в особенности в минуту, когда все выдыхались и падали духом. Я ругал самого себя за то, что соблазнился возможностью передохнуть несколько часов в с. Палоши и выпустил на это утро 20 сентября непосредственное наблюдение за своими батальонами. Мне оставалось только выразить сочувствие неудаче, выпавшей на участь III батальона. Капитан Р. был мною вскоре же снят с командования батальоном, но самым деликатным образом.
В полку оставалось всего около 900 бойцов. Из 35 офицеров, имевшихся в полку месяц тому назад, в день моего вступления в командование, и 2 прибывших в полк позднее, 14 были ранены или убиты, 2 — сомнительно контужены, 1 — эвакуировался вследствие осложнений со старой раной, 2 — выгнаны, 1 — самострел, 1 — в отпуску, 3 — были заняты хозяйством в обозе, 3 — представляли мой штаб (адъютант, начальник связи, начальник команды конных разведчиков); в строю, не считая меня, оставалось 10 офицеров.
Я принял решение — переформировать полк в двухбатальонный состав, так как не усваивал себе возможности боевой работы роты без офицера. III и II батальоны были сокращены каждый в 2 роты и объединены под командой Чернышенко; капитан Р. вступил в командование ротой; скрыто старые роты II и III батальонов продолжали существовать в виде отдельных полурот и могли быть развернуты в любой момент, с прибытием подкреплений. Эта реорганизация конечно смогла быть осуществлена лишь с отходом полка за р. Лоша.
К капитану Р. я и впоследствии не мог принудить себя относиться справедливо и не примирился с этой его неудачей. Он находился в оппозиции гвардейского пошиба к устанавливаемому мной режиму, к засилию прапорщиков, а я придирался к нему за многочисленные у него недосмотры по части поддержания внутреннего порядка. Он командовал у меня еще раз, осенью 1916 г., батальоном, но был отрешен за недостаточный присмотр за укреплением позиции. Я его охотно уступал в соседние полки, когда начальник дивизии просил у меня крепкого офицера для командования в них батальоном; в результате капитан Р. перешел батальонным командиром в 7-й Финляндский полк.
20 сентября если немцы и пытались проявлять активность на этом участке фронта 10-й армии, то в самом скромном масштабе. Батареи III Сибирского корпуса, особенно в 13 час., очень удачно обрушились на большие квартиробиваки немцев перед фронтом 6-го Финляндского полка у с. Древеники и Бабичи, и частью разогнали их; очевидно, что немцы рассчитывали, что за ночь русские будут отброшены за р. Лошу, слишком близко надвинули главные силы к авангардам, остановившимся ранее, чем предполагалось, и расположились слишком по-домашнему в черте нашего действительного артиллерийского огня. Теперь они получили урок осторожности. Отчасти немцы в колоннах в этот день попадали под огонь наших батарей и вследствие рокировочных движений, которые были вынуждены спешно совершать остающиеся дивизии, чтобы обеспечить занятие участков дивизий, снятых на усиление конницы в районе Сморгонь — Вилейка. Снаряды были: к вечеру в батареях III Сибирского корпуса оставалось по 120 снарядов на орудие. Батареи молчали большую часть дня лишь за отсутствием целей. Это «отсутствие целей», казалось бы, категорически опровергает утверждение многих реляций и донесений различных полков, действовавших на этом участке, об энергичных атаках немцев 20 сентября{93}. У Задворников день кончался спокойно, и все наше внимание было привлечено на действия 7-го полка: на смену, как они назывались в штабе армии, на наступление, как говорили штаб дивизии и сам Марушевский. В действительности не было ни смены, ни наступления.
Некоторые офицеры в часы принудительной бессоницы на войне любили просиживать целыми часами с телефоном, приложенным к уху, и вслушиваться в различные отдаленные разговоры и сообщения, которые тихо и только отрывками долетали до них; уставала рука — телефонная трубка передавалась телефонисту, который вслух повторял все любопытное из подслушенного. Телефон отчасти выполнял роль радиоустановки. Посредством такого искусного использования телефона Чернышенко уже в четвертом часу утра 20 сентября оказался осведомленным о намеченной смене 7-й Сибирской дивизии и писал такую записку: «К-ру 28-го Сибирского полка. От командира II батальона 6 ф. с. п. Шлю для связи одного казака (конного разведчика.— А. С. ) и для сведения сообщаю: Предполагается что с рассветом 6-й (?) полк перейдет вперед на фронт д. д. Олесино — Древеники, о чем будет особое распоряжение. Прошу сообщить, имеется ли у вас какое-либо в подобном смысле распоряжение? Подполковник Чернышенко». Чернышенко сибиряки не оказали никакого доверия. Но вскоре после 8 ч. утра в Пломпяны, где находился штаб 28-го Сибирского полка, прибыл Марушевский и сообщил, что он со своим полком получил в 4 час. утра приказание — сменить 7-ю Сибирскую дивизию от г. дв. Олесино до Мешкуцы, о чем в 8 ч. 25 м. утра командир 28-го полка донес в штаб 7-й Сибирской дивизии.
7-я Сибирская дивизия не имела относительно смены никаких распоряжений от своего начальства. Ген. Флуга уменьшение глубины его группы, связанное с значительным сокращением числа дорог, которыми она могла пользоваться и которые шли параллельно его центру и правому флангу, совершенно не устраивало. Выяснить недоразумение в штабе 10-й армии не было возможности, так как штаб армии переезжал в этот день из Ошмян на ст. Листопады и возобновил работу лишь с полуночи на 21 сентября. Так вопрос о смене и повис в воздухе. Марушевский действовал весьма разумно, но отнюдь не напористо. Его 7-й полк тоже провел очень беспокойную ночь. Согнанный моей просьбой о помощи с квартиробивака у Марьянова, 7-й полк около 2 час. ночи переправился у с. Палоши за р. Лошу, и только что где-то облюбовал себе местечко для отдыха, как получил приказ штаба дивизии — идти сменять 7-ю Сибирскую дивизию. Марушевскому были подчинены и два полка 4-й Финляндской дивизий — 15-й и 16-й, представлявшие каждый не более 4 рот. Надо было вступить в командование ими; до рассвета сменить сибиряков все равно было трудно, и 7-й, 15-й и 16-й полки медленно потянулись на участок 7-й Сибирской дивизии. В действиях Марушевского в это утро, несмотря на разговоры о наступлении, сквозило желание, во избежание излишних потерь при смене днем, затянуть ее до вечера 20 сентября.
До Чернышенко, как и до капитана Р., долетели слухи о наступлении 3 полков Марушевского, и он сам имел возможность наблюдать их приближение. До сих пор он не сдавался ни на какие кляузы и давление, которое шло из 7-й Сибирской дивизии, и держал свой батальон в сухих окопах позади д. Мешкуцы. Но от Марушевского исходило своего рода — «всем, всем, всем — наступаю»; это «иду на вы» нужно было ему для того, что бы замаскировать отсутствие действия, избежать принесения оперативно совершенно бесплодных жертв, которые могли бы вконец расстроить слабый 7-й полк; в полном отсутствии энергии у 15-го и 16-го полков Марушевский был уверен. Такой прием уже удался Марушевскому 15 — 16 сентября, когда мы вели бой у Тартака, а 7-й полк был двинут дня контратаки на участок не желавшей больше и обороняться 4-й Финляндской дивизии.
Но Чернышенко принял наступление 7-го полка серьезно; а в таком случае обстановка изменялась, и он не выполнил бы своего долга, не заняв оставленных им ночью окопов впереди д. Мешкуцы. Занятие их оказало бы содействие 7-му полку и было исполнимо, так как, вопреки сообщениям 28-го Сибирского полка, ни в д. Мешкуцы, ни в наносных окопах впереди ее немцев не было.
Для уразумения последующих событий нужно иметь в виду полную негодность для приспособления к обороне расположенной внизу обгорелой Мешкуцы. Она прекрасно просматривалась с окружающих холмов как нами, так и немцами и не давала никакого укрытия. К тому же она существенно выдавалась перед общим фронтом сибиряков. Немцы заходили в нее ночью и днем 20 сентября, но сейчас же покидали ее, ознакомившись с ее невыгодами. Сам 28-й полк, настаивавший, чтобы мой II батальон занимал эту деревню, решительно изменил взгляд, когда вечером граница была изменена и д. Мешкуцы отошла к нему. Деревня Мешкуцы оказывается тогда впереди всей линии 28-го Сибирского полка, а позиция предназначенного занять ее II батальона 28-го Сибирского полка — как полукруг, выступающий перед общим фронтом, и командир этого батальона штабс-капитан Эсиг совершенно правильно выдвигает, как предпосылку для обороны д. Мешкуцы — значительное выдвижение всего фронта вперед.
Подстрекаемый начальством 7-й Сибирской дивизии и имея в виду наступление 7-го Финляндского полка, Чернышенко приказал в 8-м часу утра своему батальону занять старые окопы впереди д. Мешкуцы. Командир II батальона 32-го Сибирского попка, находившийся со своими ротами в роли американского наблюдателя около моего I батальона, писал:
«Командиру 28-го Сибирского полка. 20/IX. 8 ч. № 172, д. Задворники. Доношу, что на линии Мешкуцы — Задворники проследовали цепи финляндцев. Несмотря на это, по направлению Мешкуцы выслана разведка 1 взвод 5-й роты». А командир 28-го Сибирского полка доносил в штаб дивизии в 8ч. 25 м.: «Правофланговый батальон 6-го Финляндского полка, вследствие настойчивого требования нашего начальника дивизии, занял свои окопы, левее 28-го полка, но дальше финляндцы сильно осадили назад».
28-й Сибирский полк был очень доволен, что вытолкнул перед своим левым флангом II батальон 6-го Финляндского полка, хотя и ставил его в совершенно невозможное положение; за это он был жестоко наказан, так как вызвал катастрофу, которая, возрастая в степени, распространилась и на него. Штукатуров так описывает происшествие со II батальоном: «Утром мы ожидали, что противник откроет артиллерийский огонь по нашим окопам и разрушит их, а потому каждый, кто как мог, улучшил свои окопчики. Место явно было выбрано неудобное, но нам приказали сидеть именно здесь, и мы сидели».
«Вскоре в лесок (к г. дв. Дровеники.- А. С. ) потянулись неприятельские кухни и обозы, но мы ничего не могли поделать, кроме того. что докладывали каждый раз ротному командиру. Результата не было, и немцы ездили в лес и из леса и ходили колоннами. Бездействие нашей артиллерии вызвало досаду солдат, тем более, что немцы и по одному человеку не жалеют выпустить снаряды. А мы по такой хорошей цели не открывали огня; ружейные пули, которые мы усердно выпускали, давали мало поражений на такой дистанции. Часов около 10 противник открыл частый и меткий огонь из орудий по нашим окопам. Страшный треск рвущихся снарядов оглушил меня. Кругом нас настолько изрыло землю снарядами, что дерном и землей с ног до головы засыпало нас. Несколько окопов было разбито. Человека четыре убило и несколько ранило».
«Несколько человек, схватив винтовки, побежали в другое место, я решил остаться до конца, положась на волю господню. Когда противник перестал стрелять, я, оглянувшись, увидел, что в окопах осталось нас человек 15, а остальные убежали. Через полчаса или около этого противник опять открыл артиллерийский огонь и вместе с тем затрещал пулемет. Я посмотрел вперед, и хотя немцев близко не увидел, но, понимая, что такой незначительной горстью людей нельзя защитить окопов, я побежал вместе с оставшимися со мной стрелками к деревушке (Мешкуцы. —А. С. ). Придя в деревушку, я присоединился к ротному командиру».
«Видя, что мы отходим, другие роты тоже показались из окопов и побежали. Таким образом началось общее, беспорядочное отступление. Ротные командиры бродили без солдат. Мы пробежали мимо батареи, которая все еще продолжала стрелять. Видя, что мы отходим, батарея быстро подала передки и ускакала. Мы кое-как начали разбираться и строиться. Я нашел подпрапорщика своей роты и вместе с ним присоединился к остатку роты. Мы составили как бы отделение... страшно хотелось хлеба покушать: его не получали трое суток, а пищу два дня. Но куска хлеба взять было негде».
Командир II батальона, встретив группу с Штукатуровым, направил их в резерв, к штабу полка, где пришлось до вечера таскать цинки с патронами и выносить раненых. Добросовестного Штукатурова мучили угрызения совести: «в то время, как мои товарищи по роте, может быть, сражаются, я хожу, как бродяга». Действительно, оба прапорщика, уцелевшие в II батальоне, с кучкой из 50 стрелков удержались в окопе за д. Мешкуцы. Как только самая сильная волна паники миновала, они организовали разведку д. Мешкуцы. С наблюдательных пунктов батареи 7-й Сибирской артиллерийской бригады сообщали, что стрелки доходят до д. Мешкуцы и из-за углов засматривают в окна уцелевших изб — очевидно ожидая встречи с немцами. Затем в деревню вошла партия немцев, которая была быстро выкурена нашими батареями. А сибирская батарея, которую согнало начавшееся бегство, была выдвинута к востоку от Мешкуцы как раз для выполнения пожелания Штукатурова — обстрела сообщений между леском и с. Древеники, и очень удачно расправилась с большой колонной из артиллерии и обозов. Но если уже Штукатуров стал критиканствовать, то значит настроение было плохое.
Находившийся в с. Задворники соглядатай — командир II батальона 32-го Сибирского полка в атмосфере благодушия моего резервного батальона уже очень скоро после возникновения отступления II батальона 6-го полка оценивал обстановку спокойно:
«Командиру 28-го Сибирского полка. 20/IX. 10 ч. 55 м. Доношу, что положение изменилось, и в прорыве развернулись части финляндских полков. Прорыва нет. Остаюсь на старом месте и буду действовать в критическую минуту».
Эта справка понадобилась вероятно вследствие следующего панического донесения:
«Командиру полка (28-го.- А. С. ) Командира IV батальона 20/IX. 9 ч. 30 м. утра, № 184. Доношу, что влево от меня войска бегут, оголив мой левый фланг. Приказал загнуть фланг (т. е. сам распорядился об отступательном движении в момент возникновения паники! —А. С. ); но это лишь временная мера, так как немцы обойдут (!! — А. С. ). Прошу распоряжений об обеспечении меня слева».
20 сентября в 12 ч. 50 м. начальник штаба 7-й Сибирской дивизии доносил:
«Около 9 час,. утра расположенный левее 28-го полка 6-й Финляндский полк под влиянием артиллерийского огня отошел, очистив свои окопы, которые заняли немцы. Поражаемый с фронта и флангов, 28-й полк также стал отходить. Принятыми мерами отходящие части 28-го полка остановлены и направлены для занятия своих прежних окопов. 7-й Финляндский полк также перешел в наступление для занятия утраченного финляндцами положения.2042. Дьяконов ».
В реляции командира IV батальона 28-го Сибирского полка говорится:
«В 7 час. утра финляндцы снова были потеснены назад и пришлось снова загибать левый фланг боевого расположения IV батальона. В 9 час. утра финляндцы, стоявшие левее меня и целую ночь то уходившие, то вновь возвращавшиеся на свое место (это указание очевидно нужно командиру батальона для оправдания ряда его панических докладов по телефону ночью), почему-то бросились на 9-ю и 11-ю роты и с пулеметами через эти окопы начали бежать, увлекая за собой 9-ю, 16-ю и 14-ю роты. 15-я рота отходить стала последней, увлекаемая общим натиском бегства финляндцев и сбитых ими 9-й, 16-й, 14-й рот. Я восстановил порядок с большим трудом и затратой времени под огнем артиллерии и свистом пуль. 13-я рота оставалась на месте в старых окопах левее 27-го Сибирского полка и с места не двигалась. IV и III батальонам приказано занять д. Мешкуцы; — д. Мешкуцы занимают немцы. — К 20 час. д. Мешкуцы занята IV и III батальонами». Реляция указывает, что сейчас же после бегства началось наступление 7-го Финляндского полка.В реляции III батальона 28-го Сибирского полка значится (выдержки): «Около 10 час. утра финляндцы бросились назад, затем 16-я рота, 9-я, 12-я, 14-я роты. 15-я задержалась на некоторое время и в порядке последней стала отходить. Отступление — неожиданно и огульно. Сильный артиллерийский огонь по отступающим. Немедленно навести порядок невозможно. Через полчаса собрал и стал наступать. Около 13 час. дня, обгоняя меня, стали наступать части 7-го Финляндского полка. Д. Мешкуцы из-за 6-го полка была занята немцами. Наступать на нее — III и IV батальонам. Около 15 час. наступление в ходу, разведчики уже занимают д. Мешкуцы; наступление затянулось до сумерок. Начали окапываться — в 22 часа.»
Вот как описывал эту панику командир 27-го полка, занимавший правый участок 7-й Сибирской дивизии. Его донесение от 12 час. 20 сентября за № 273 гласит:
«Командир 9-й роты сообщил, что 28-й полк бросает свои позиции, так как стоявший левее его 6-й Финляндский полк оставил свои позиции. Противник, заметив отход 28-го полка, открыл по его цепям шрапнельный огонь, отчего цепи 28-го полка беспорядочно побежали. Пехота противника заняла д. Мешкуцы и стала обстреливать во фланг 9-ю роту. Командиру 9-й роты подпоручику Скороплясу стоило большого труда удержать своих стрелков на месте. О занятии Мешкуцы немедленно было передано артиллерии, и она выбила своим огнем немцев из д. Мешкуцы. К этому времени было получено приказание ген. Флуга, чтобы 7-й Финляндский полк немедленно двигался и занимал позиции 6-го Финляндского полка, войдя в связь с 28-м Сибирским полком. Но ввиду того, что 28-й полк бежал, 7-й Финляндский полк принял правее и пошел цепями на мой левый фланг. Туда же были двинуты 2 роты резерва батальона и остатки разбежавшегося III батальона 32-го Сибирского полка, находившегося у меня в резерве за левым флангом. Сейчас положение восстановлено, я нахожусь в тесной связи с 7-м Финляндским полком, и как сейчас сообщил командир 7-го Финляндского полка, его левый фланг вошел в связь с 26-м Сибирским полком. Кроме того командир 7-го Финляндского полка сообщил, что он получил сведения, им еще не проверенные, что 6-й и 8-й Финляндские полки заняли позицию от Мешкуцы — севернее Задворники — г. дв. Дровеники».«Как только мне доложили, что 28-й полк бежит по направлению к д. Пломпяны, где нахожусь я, я приказал конноразведочной команде рассыпаться лавой, ловить всех бежавших, останавливать их». «Находившийся у меня в резерве батальон 32-го полка, по примеру своих соседей тоже рассыпался по всему полю, но был собран и в настоящее время находится на моем левом фланге в резерве».
Очень хорошо сказано, что левый фланг 7-го Финляндского полка вошел в связь с 26-м Сибирским полком. Но последний располагался в с. Палоши и д. Бурбишки, в 3 км за фронтом 6-го Финляндского полка. И еще лучше успокоительное, но «непроверенное» сообщение Марушевского, что 6-й и 8-й Финляндские полки занимают позицию от Мешкуцы — севернее Задворники — г. дв. Дровеники.
В реляции 7-й Сибирской дивизии об этой панике деликатно говорится, что вследствие угрожающего положения, занятого немцами по отношению к 28-му Сибирскому полку, «левый фланг его поспешно отошел».
Вот другое показание о панике, написанное черев 2 дня непосредственным свидетелем, командиром ближайшей роты 27-го Сибирского полка:
«К-ру III батальона 27-го Сибирского стр. полка22/IX 1915 г.
№ 41,
из з. Чубейки.
Доношу, что с 19-го на 20-е занял позицию восточнее д. Мешкуцы на высоте; к моей роте примыкал правый фланг 28-го Сибирского стр. полка. 7 сентября около 12 час. дня (в действительности в 11-м часу —А. С. ) усилилась перепалка как ружейная, так и артиллерийская по участку 28-го полка и по моему участку. Через некоторое время я заметил, что из окопов 28-го полка люди уходят и даже убегают. 13-я рота 28-го Сибирского полка тоже ушла, осталось только человек 10, которые перешли в окоп моей роты. 13-я рота названного полка примыкала к моей роте. Дабы обеспечить свой левый фланг и не дать немцам занять часть высоты, которую занимал 28-й Сибирский полк, я велел занять окопы 13-й роты 28-го Сибирского полка ротам III батальона 32-го Сибирского стр. полка, но 2 прапорщика, которые состояли при этом батальоне (численность батальона 32-го Сибирского полка составляла 200 человек, как сообщил капитан, командир 11-й роты), не заняли со своими ротами брошенных окопов и не исполнили ни моей просьбы, ни приказания и находились все время за горкой, не зная, что им делать или уходить назад или стоять под горой. Я, видя, что ничего не поможет, увещаниями увлек часть людей 32-го полка — человек 15 — в окопы 13-й роты 28-го Сибирского стр. полка, оставленные 13-й ротой, и поставил подпрапорщика вверенной мне роты Вовченко, который начал обстреливать с высоты немцев, стремившихся занять окопы, оставленные 28-м Сибирским стр. полком, а также не допускать занять высоту, которую занимала 13-я рота 28-го Сибирского стр. полка; остальные люди 32-го Сибирского стр. полка или остались в землянках, или ушли назад. Прапорщик (неразборчиво) ушел и явился к месту резерва только вечером. Батальон 32-го Сибирского стр. полка состоял резервом при нашем полку и был расположен за левым флангом полка.
Командир 9-й роты 27-го Сибирского стр. полка подпоручик Скоропляс ».
Несомненный интерес представляет и следующее показание, написанное одновременно с предыдущим, командиром III батальона 27-го Сибирского полка:
«22/IX 1915 г.№ 334.
Полковнику Афанасьеву — подполковник Элерт из Чубейки.
Около 12 час. дня (во всяком случае время точно определить не могу) я увидел сначала одиночных людей, убегающих с позиции в тыл, потом довольно стройные цепи, идущие, слегка пригибаясь, тоже с позиции в тыл. Как я знал, это были цепи частей 28-го Сибирского стр. полка, оставившие свои позиции и отходящие в тыл. Так как левый фланг вверенного мне батальона оставался обнаженным, а немцы, заметя отход 28-го Сибирского стр. полка с позиции, повели наступление с целью занять окопы, смежные с 9-й ротой, я бросился к отходящим цепям и, ругая их, старался остановить; офицеры 28-го полка тоже старались остановить цепи, но увещевания очевидно не помогли, и нижние чины продолжали идти назад.
Возмутительно было то, что нижние чины 28-го полка шли без особого чувства страха — довольно стройно, по временам многие останавливались рвать горох и равнодушно жевали. Я приказал выдвинуть пулемет и обстрелять всю эту массу; услыхав пулеметный огонь и свист пуль, все отступающие цепи повернули и пошли назад, но, как оказалось впоследствии, скрывшись с глаз, повернули налево и ушли в тыл. На горке впереди меня осталась только одна рота 28-го полка, которая окопалась и кажется наступала с Финляндским полком. Резервом за III батальоном стоял батальон 32-го полка. Когда части 28-го полка оставили занимаемую ими позицию, я приказал командиру 9-й роты подпоручику Скороплясу оставленные окопы заняты батальоном 32-го полка, то же приказание передал командиру названного батальона. Командир батальона 32-го полка сказал мне, что все возможное будет сделано, но что у него в батальоне осталось не более 40 человек, а остальные разбежались. Придя на другое утро в д. Чубейки, я увидел этот батальон в строю, и там было не 40 человек, а по меньшей мере 200.
Подполковник Элерт »{94}.
Из приведенных показаний видно, что своеобразная «паника» людей, не забывающих при бегстве из окопов нарвать по пути гороха, и сводившаяся по существу к отказу сражаться, распространилась и на резервы, стоявшие за 27-м Сибирским полком. Вероятно и последний полк покатился бы назад, а фронт III Сибирского корпуса — без всяких усилий немцев — покатился бы за р. Лощу, если бы позади 7-й Сибирской дивизии во второй линии, не оказались бы развернутыми 7-й, 15-й и 16-й полки Марушевского. Для последнего было ясно, что все бегство происходит без серьезного участия немцев. 15-му Финляндскому полку Марушевский приказал занять брошенные 28-м Сибирским полком окопы, а остановленным частям 28-го полка — возвратиться и занять окопы II батальона 6-го Финляндского полка, подлежавшего смене, на что 28-му полку потребовалось 9 час.; выдвижение его на 2,5 км — с линии Бурбишки — Пломпяны к Мешкуцы, вне ружейного обстрела и под слабым случайным артиллерийским, потребовало время с 13 до 22 час., настолько этот полк был расстроен. Фактические потери 28-го Сибирского полка в этом бою около 50 человек, т. е. 2,5% его состава. Офицеры его, как значилось в донесении командира IV батальона, были все «живы и здоровы».
В V Кавказском корпусе с рассветом 20 сентября установилась спокойная атмосфера; штаб V Кавказского корпуса отрицал паническую информацию III Сибирского корпуса:
«20/IX.Ген. Кублицкий (начальник 2-й Финляндской дивизии. —А. С. ) доносит от 11 час. дня, что 6-й полк отошел от д. Мешкуцы не за реку Лошу, а лишь на незначительное расстояние, не более полукилометра. В настоящее время положение восстановлено. На фронте 8-го полка противник ведет атаки (вероятно перепалки из-за наступления 2 рот 6-го Финляндского полка на г. дв. Древеники. —А. С. ), нами отбиваемые. Командир корпуса приказал ген. Дельсалю (начальник гвардейской стр. бригады. —А. С. ) поддержать ген. Кублицкого.
12 ч. 20 м.
1444. Половцев ».
При этом V Кавказский корпус считал, что он фактически сменил часть 7-й Сибирской дивизии: «На фронте 2-й Финляндской дивизии 7-й полк, выдвинутый к с. Пломпяны для смены 28-го Сибирского полка, содействовал атаке 6-го Финляндского полка, направленной для обратного завладения д. Мешкуцы и занял позицию от бугров у Шмильги до д. Мешкуцы. В настоящее время фронт 7-го и 6-го полков обстреливается сильным артиллерийским огнем. На фронте 8-го полка спокойно. Правый фланг гвардейских стрелков и 5-й Финляндский полк — сильный огонь. 5012. г. дв. Сержанты. Половцев».
Но если V Кавказский корпус полагал, что его правое крыло дотягивается до Шмильги, то III Сибирский корпус с таким же правом утверждал, что его левое крыло растянуто до с. Задворники включительно. Действительно, там 7-й Финляндский полк расположился в затылок 27-му Сибирскому полку, а здесь I батальон 32-го Сибирского полка и 3 батальона 26-го Сибирского полка стояли в затылок 6-му Финляндскому полку. Недоразумение недоразумением, но, казалось бы, положение стыка должно было бы стать спокойным, если не только никакого разрыва не было, но на протяжении 4 км фронт одного корпуса перекрывал другой. Но фактическое положение — материальные условия — значат очень мало, если нервы и вся психика пришли в полное расстройство. Штаб Флуга всю ночь бомбардировался сообщениями об уходе 6-го Финляндского и оголении стыка. В 9 час. за № 4995 последовало новое сообщение штаба III Сибирского корпуса о неустойке 6-го Финляндского полка. 'То же — в 13 час. за № 5004, хотя после 10 ч. 30 м. в 6-м Финляндском полку никаких колебаний не было. Приведу очень небольшую часть последующих тревожных донесений о 6-м Финляндском полку:
«14 ч. 5 м. Водворили II батальон 6-го полка и 28-й полк — опять начинают отходить. 2043. Дьяконов» (начальник штаба 7-й Сибирской дивизии. —А. С. ).«14 ч. 35 м. Роты II батальона подходят к д. Мешкуцы. Слева никого нет. Выдвигается за II батальоном IV батальон. III батальон наступает правее II и IV батальона и держит связь с 27-м полком. Гембицкий» (командир 28-го Сибирского полка — все неверно. — А. С. ).
«15 ч. 15 м. Финляндцы опять обнажили фронт левее 28-го полка, приняты меры их вернуть. Прапорщик Лавринович» (из штаба 28-го Сибирского полка. —А. С. ).
«16 ч. Влево связи нет. Патроны на исходе. Гембицкий»
«16 ч. 10 м. Финляндцы сзади уступами. 2045. Дьяконов».
«17 ч. 35 м. Дер. Мешкуцы занята, но за деревней к северу имеются немецкие окопы с пулеметами. Роты укрепляют занятое положение. Гембицкий».
Особенно пугало Гембицкого, временно командующего 28-м полком, то обстоятельство, что на почти недоступном болоте левее его участка 6-й Финляндский полк не держал ни одного человека, а дальше лес скрывал обзор. Он ожидал каждую минуту, что немцы откроют огонь и его полк уйдет с поля сражения; поэтому в самые спокойные минуты он считает необходимым подготовить предполагаемое бегство и начать сочинять на соседа и в то же время дает совершенно неверную информацию о своих батальонах. Они за весь день не стреляли — откуда патронный кризис? Затем впереди него находится в его старых окопах, куда «наступает» III батальон, 15-й Финляндский полк, как видно из кроки командира его же II батальона. Затем д. Мешкуцы занята в 17 ч. 35 м., но не его частями, а II батальоном 6-го полка, к которому подошли только разведчики сибиряков.
В общем весь бой идет на бумаге. Неточность информации увеличивается вследствие того, что штабы 7-й и 8-й Сибирских дивизий находятся далеко — один в 11 км, другой — в 7 км, а штаб III Сибирского корпуса в 27 км, по воздуху от фронта боя (штаб 2-й Финляндской дивизии — 3 км штаб корпуса — 5 км ). Но ведь в сибирских штабах дивизий имелись молодые генштабисты: в 7-й — капитан Лазаревич, в 8-й — штабс-капитан Корк; не делается ни малейшей попытки выслать их на фронт для получения правильной ориентировки, силы их расходуются на то, чтобы умышленную чепуху нервно расстроенных людей с фронта размножать в десятках экземпляров, рассылая по телеграфу и телефону во все стороны.
Момент бюрократизации сибирских штадивов оказывается прорванным в одном месте. Штаб 7-й Сибирской дивизии, который обрабатывает Гембицкий десятками донесений во все часы ночи и дня о бегстве 6-го полка, начинает повидимому подозревать, что финляндцы — это что-то не материальное, в роде летучего голландца, привидение, ежеминутно исчезающее с поля сражения, и организует обследование своего соседа, 2-ю Финляндскую дивизию, посредством опытного агента связи. Этот агент, направленный поздно, смог только к вечеру представить штабу 7-й Сибирской дивизии успокоительное сообщение: он точно указывает расположение всех полков, констатирует повсюду наличие резервов, подчеркивает наличие хорошей телефонной связи со всеми полками (20 сентября 20 ч. 35 м., донесение прапорщика Маркевича. № 100).
Для меня эпопея этого стыка закончилась таким анекдотом. Ген. Флуг не знал, кто командует 6-м Финляндским полком, но предполагал, судя по поступающим к нему с вечера 19 сентября донесениям, что это какой-нибудь тактический садист, который мучит III Сибирский корпус, очищая через каждые полчаса стык с его группой. Этот тактический садист ему не подчинен, и он пожаловался бы командующему 10-й армией, но штаб 10-й армии в течение всего 20 сентября переезжает и не работает. Выведенный наконец из себя, ген. Флуг обращается по телеграфу к неподчиненному ему командиру 6-го Финляндского полка с указанием, что он, Флуг, будет настаивать на предании командира 6-го полка полевому суду за очищение с. Задворники.
Эта телеграмма, составленная в крайне энергичном тоне, в виде телефонограммы поступает после 16 час. 20 сентября ко мне в с. Задворники. Ген. Флуг лично меня знал в 1904 г. за быстрого на подъем, энергичного и толкового работника. Я воспользовался присутствием в Задворниках командира II батальона 32-го Сибирского полка, и мы составили совместную весьма срочную телеграмму ген. Флугу на тему — мы и посейчас в Задворниках, где тишь и благодать; и мы не можем поставить себе в заслугу, что мы не бежим, так как нас отсюда никто не гонит; мы скромно кипятим чай и варим картошку. Ответ пришел через час: II батальону 32-го Сибирского полка немедленно уйти из Задворников в резерв III Сибирского корпуса, в пределы его разграничительной линии.
Я стремился передать возможно точнее и полнее историю этого стыка, так как она представляет далеко не исключение: сотни и тысячи подобных склок на стыке, оканчивавшихся часто много трагичнее, имели место и в империалистическую и в гражданскую войны. Гембицкий — не редкое порождение, а широко распространенный тип тактически разложившегося командира. Его ложная информация нейтрализовала на 20 сентября не менее 9 батальонов (7-й, 15-й, 16-й Финляндские полки, 26-й Сибирский полк, II батальон 32-го Сибирского полка), отвлекла внимание и резервы Флуга и Мехмандарова к их стыку, тогда как оперативный центр тяжести у обоих находился на противоположных флангах. Гембицкий загружает работу телеграфа и телефона десятками депеш, число коих еще утраивается работой высших штабов. Гембицкий вызывает нервность на обширном участке фронта, и на его ответственности лежат и потери III батальона 6-го полка, атака которого сложилась в созданной им нервной атмосфере жалоб на 6-й полк. И среди тумана панических донесений, которыми засыпал Гембицкий, высшие штабы совершенно не могли разобраться в том, что Мешкуцы лишены абсолютно всякого значения. — И читатель сможет усмотреть, как нехорошо провоцировать соседа на объективно неразумные мероприятия: мой II батальон отделался неустойкой, исправленной им же в течение часа, а она прокатилась паникой по всей 7-й Сибирской дивизии, не имевшей роковых последствий лишь вследствие присутствия 7-го Финляндского полка, осторожно и в данном случае вполне разумно руководимого Марушевским.
Русская армия, в дни 19 — 20 сентября, в моем сознании пала глубже, чем в какие-либо другие моменты мировой войны. Описываемые события происходили «на дне» ее боеспособности. И эта история со стыком свидетельствует, что беспрерывное отступление и неудачи разлагают далеко не только рядовых бойцов на фронте, но наносят глубокие раны и в сознании командного состава. Начальство русской армии в сентябре 1915 г. болело жестоким недугом, одно из типичнейших проявлений которого — животный эгоизм и обвинения, щедро и непрерывно выкрикиваемые по адресу соседей. В течение всей войны я старался уклоняться от обвинений соседа: делу это, в большинстве случаев, не помогает, а процессы разложения усиливаются. Почти всегда, когда мы встречаем обвинения соседей — а в архиве ими переполнены сотни тысяч дел — вопрос идет не о борьбе за правду истинную, а о сложении с себя ответственности за неудачу — фактическую или только предполагаемую. Такое обвинение соседа свидетельствует прежде всего о том, что командир не в силах нести лежащую на нем ответственность. Обвинение заслуживает рассмотрения только в том случае, если обвинитель не заинтересован и способен отнестись объективно.
Моя пассивность ночью и утром 20 сентября конечно представляет скорее отрицательный пример. Полк понес лишние потери, руководство полком ослабело, батальонные командиры получили излишнюю свободу. Я слишком устал и не рассчитал своих сил. Но и характер участка полка лишал его действия единства; притом, нелегко быть соседом Гембицкого{95}.