Бдительность, хладнокровие, мужество

Первые дни войны научили нас осторожности. Многих бойцов и командиров мы недосчитались вскоре после начала военных действий только потому, что они забывали про обыкновенную саперную лопату. Некоторые простились с жизнью потому, что караул около блиндажей или землянок выставлялся лишь в направлении фронта, а тыл оставался открытым, Были и такие «герои», которые ниже своего достоинства считали прятать голову от финских пуль.

Бдительность и осторожность, — вот чему учила нас война.

В декабрьские дни наблюдательный пункт моей батареи был выдвинут на правый берег озера Пуннус-ярви. Наше наступление в этом районе приостановилось. Стыки между частями в то время были обеспечены плохо, и белофинские лыжные группы иногда просачивались в глубину нашего боевого порядка. Об этом мы знали. На наблюдательный пункт я взял с собой станковый пулемет и в двух-трех метрах отрыл окопы для охранения.

Мы стояли на косогоре в полусожженном доме. На пункте, кроме меня и командира разведки дивизии, Находились пулеметный расчет и часть взвода управления.

Была темная ночь. Мы сидели за развалинами, разговаривали шепотом, а в это время, как потом удалось установить, 25 финских лыжников стояли полукругом в 50 метрах от нас, медленно смыкая кольцо вокруг пункта.

Трое часовых, охранявших пункт, не заметили их.

Один финский разведчик пополз вперед. Он полз, очевидно, долго, — это мы установили потом по следам. Через каждые 5 — 6 метров в снегу оставалась глубокая ямка. В этих местах, видимо, белофинн задерживался, прислушивался, ждал подхода своих.

Начальник разведки дивизиона первым заметил противника. Финны бросились вперед, но пулеметная очередь заставила их отойти. [156]

Пришлось задуматься: если бы пулемет открыл огонь даже пятью секундами позже, белофинны успели бы подобраться вплотную.

В этой схватке был убит один наш товарищ. Товарища мы похоронили. Здесь же у могилы пришлось напомнить бойцам о бдительности и осторожности.

Этот случай был для нас хорошим уроком. Мы приняли дополнительные меры охранения, пустили по озеру лыжные патрули, посты усилили, выставили часовых на большем удалении от охраняемых пунктов.

Любопытно, что и после того, как фланги наших соединений и частей сошлись вплотную, все же наблюдалось, хотя и не в такой степени, просачивание мелких снайперских групп белофиннов в наши тылы. Где они могли проходить, — оставалось неизвестным до тех пор, пока мы не обнаружили под снегом норы, в которые при подходе наших частей зарывались белофинские снайперы. Они сидели там, пока наши части не продвигались вперед, а потом открывали огонь с тыла.

Хорошим приемам никогда не мешает учиться: и мы тоже попробовали «жить» под снегом. Оказалось, это не так трудно:

тепло и не дует. На участке Кююреля батальон, на передовой линии которого находился мой наблюдательный пункт, пошел в наступление, но был остановлен сильным огнем. С рассветом батальон получил приказ о частичном отходе. Мне отходить было невыгодно. Не теряя времени, следовало прикрыть артиллерийским огнем отход стрелков! Мы с телефонистом закопались в снег. Наблюдательный пункт моей батареи оказался чуть ли не в тылу противника, но мы остались незамеченными и успешно провели огневой налет по наступавшим финнам.

Этот опыт заставил меня подумать о возможности укрытия в снегу довольно значительных групп. При наступлении противника иногда будет выгодно оставлять под снегом несколько групп снайперов и пулеметчиков, которые наносили бы короткие удары в тыл наступающим. Несомненно, эти группы надо максимально рассредоточивать, чтобы, каждая ячейка была способна к самостоятельному бою.

* * *

Немало ценного опыта я приобрел за семь суток бессменного управления огнем батареи из артиллерийской воронки, где находился мой наблюдательный пункт.

Мы так приспособляли воронки под наблюдательные пункты: стенки подравнивали, делали в них ниши, стереотрубу приподнимали над снегом, то и дело убирая ее, чтобы снайперы не вывели ее из строя. [157]

Наш наблюдательный пункт не был виден на местности. Но уже на второй день белофинны обнаружили нас и все шесть суток, не переставая, обстреливали артиллерийским и минометным огнем.

Как нас обнаружили? Очевидно, по работе радиостанции. Белофинны запеленгировали ее настолько точно, что их снаряды и мины рвались в нескольких шагах от нас. Однако мерзлая земля была настолько крепка, что не обваливалась даже при близких разрывах 76-миллиметровых снарядов.

При подготовке прорыва переднего края главной оборонительной полосы противника мои артиллеристы загрустили. Подходили части тяжелой артиллерии. Что могли сделать наши 76-миллиметровые пушки против мощных железобетонных укреплений?

Но оказалось, что работы и нам хватило. Наша батарея вела огневую разведку, разрушала проволочные заграждения, уничтожала живую силу противника.

В районе Кангаспелты мы получили задачу — взаимодействовать с дивизионом орудий большой мощности. Это обрадовало нас. В борьбе с дотами противника и для нас находилось место. [158]

Доты еще держались. Но когда открыли огонь тяжелые гаубицы и стали отскакивать стальные купола, белофинны перестали рассчитывать на прочность дотов. Если даже снаряд не пробивал железобетонной стенки дота, то удар был настолько силен, что от сотрясения воздуха у находившихся в доте лопались барабанные перепонки, текла кровь из ушей, рта и носа. Белофинны пробовали покидать укрепления. В этот момент наша батарея уничтожала их фугасными гранатами и шрапнелью. В этом и заключалось наше взаимодействие с тяжелой артиллерией.

Морально-политическое единство советского народа — огромная сила. В боях эта сила руководила нами и сказывалась во всем: в мужестве людей, в спайке, во взаимной выручке.

Однажды на наблюдательном пункте был тяжело ранен в плечо разведчик Зыков. Оставить его с нами — значило умертвить. Вынести из боя — значило умереть самому, чуть ли не с еще большей вероятностью. И вот командир отделения Пинаус сказал мне:

— Товарищ лейтенант, разрешите отлучиться. И он взвалил на себя раненого разведчика и пошел. Как он остался цел, трудно понять. Но мало того: Пинаус вернулся вскоре обратно, в самое пекло боя.

Мой коновод красноармеец Ершов однажды, при выходе из окружения, как-то все время жался ко мне. Я долго не мог понять в чем дело, но потом повернулся, различил направление обстрела и заметил, что Ершов нарочно держится с правой стороны — со стороны огня. Он прикрывал меня своим телом.

— Бросьте это, — сказал я ему. — Ползите вперед!

— Нехорошо, — ответил он.

— Что нехорошо?

— Нехорошо, — ответил Ершов, — если батарея останется без командира.

Разрывная пуля ранила его в плечо. Эта пуля предназначалась мне. Вдвоем с одним из разведчиков мы долго тащили его по снегу. Но нам не удалось вынести с поля боя самоотверженного красноармейца. Осколок снаряда нанес Ершову еще одну, на этот раз смертельную рану. Через несколько минут он умер. [159]