Герой Советского Союза Федор Дудко

Водитель танка, младший командир Федор Дудко нажал на педаль и устремился на препятствие. Оно было, казалось, совершенно непреодолимо: глубочайший противотанковый ров. Как Дудко намерен выбраться из него? Зрители недоумевали...

Но тут произошло неожиданное: Дудко разогнал танк так, что машина пропала в снежном вихре, взметнувшемся за ней. И вдруг вихрь, оторвавшись от края рва, перемахнул на другую сторону. А когда рассеялась снежная пыль, из машины вышел водитель и отрапортовал: препятствие взято...

Принимая в Кремле орден «Знак Почета», Дудко поклялся, что будет действовать в бою так же, как на учебном танкодроме.

За четыре года, прошедшие после этого, младший командир превратился в воентехника 1 ранга. Круг его дел стал шире, значительнее. Славные танкисты новых призывов упорно изучали опыт бывшего водителя Дудко. Сам Дудко, воентехник 1 ранга, помощник командира роты по технической части, редко садился за рычаги.

Но когда начались военные действия, Федор Дудко обратился к командованию с настоятельной просьбой разрешить ему в бою снова занять водительское место. Ходатайство Дудко удовлетворили...

Батальон сосредоточился на исходной позиции. Командир напряженно вслушивался в тонкий писк, раздававшийся в радионаушниках. Впереди, просматриваемые глазом, за рвами и надолбами, притаились пока молчаливые укрепления противника, и командир чувствовал, как гнев и ненависть переполняют его. Скорей бы!

Тонкий осиный писк в наушниках перекрыло властное слово команды: «Вперед!»

Командир захлопнул за собою люк.

Грозная машина рванулась вперед, бешено скрежеща гусеницами. За ней пошли другие. На ходу с башен танков слетели маскировавшие их до времени ветви елок. [91]

Федор Дудко не слышал рева снарядов, которыми доты встретили их батальон. Он не слышал ничего, кроме рокота мотора да стука своего сердца.

Проход был узок. Дудко бросал машину вправо, влево, как кулачный боец, прошибая себе путь. Эскарп подался, и танк пробрался сквозь него прежде, чем противник успел пристреляться.

Сквозь триплекс Дудко увидел белофиннов. Они, как воронье, обсели деревья, швыряя оттуда гранатами, бутылками с бензином.

Команда стрелкам: «Огонь!»

Дудко показалось, что стрелки медлят. Распахнувши люк, он из нагана почти в упор выстрелил в одного белофинна, другого, третьего. Раненый вражеский автоматчик, свалившись в сугроб, притворился мертвым, но затем, видно, решив, что на него уже не обращают внимания, снова, как гадина, пополз к танку. Дудко видел его побелевшие от бешенства глаза.

— На тебе!

Беспощадные гусеницы накрыли врага.

Барабан нагана Дудко пуст, танк прошел уже три километра вглубь, прямым попаданием в башню убило политрука Новикова, командовавшего танком. Ненависть клокотала в сердце Дудко. Неукротимая машина неслась вперед. Замолкли орудия врага, подавленные выстрелами в упор, и вдруг Дудко снова увидел белофинских снайперов с бутылками, наполненными бензином. Враги поджидали его на деревьях. Башенные стрелки не могли их снять — им не позволял угол возвышения. Дудко с ходу остановил танк и одним прыжком через верхний люк выскочил с пулеметом. Белофинны на мгновение растерялись: один — под выстрелы всех?

Застрочил пулемет в руках Дудко, и для многих врагов мысль о советском храбреце стала последней мыслью в их жизни. Он стрелял безостановочно, быстро меняя цель. Полушубок его был прострелен, царапнуло ногу, сорвало с руки часы. Дудко выпустил два диска и перевел дух только тогда, когда увидел, что последний белофинн свалился с дерева. Один больше не поднимался, а двое других, по-заячьи петляя, удирали в лес. Дудко послал для верности очередь вдогонку, а затем бережно собрал осколки разбитых часов.

Темнело. Пора было возвращаться к своим. Может быть, противник раньше и не слыхал славного имени танкиста Дудко, но теперь на своей шкуре чувствовал, что оно значит.

* * *

На следующий день танк Дудко снова понесся первым. Пехотинцы едва поспевали за ним. На виду у противника Дудко высунулся из люка и, махнув пистолетом в сторону дота, закричал [92] кричал голосом, который трудно было и предположить в таком маленьком человеке:

— Вперед, товарищи! Близко уже!

Пехотинцы, пригибаясь, бежали за героической машиной, которая мчалась на врага с помятой снарядом башней, но все-таки мчалась! Вперед, только вперед!

Бои были упорными.

Через день Дудко опять повел машину в атаку. Это была седьмая атака за три дня... Как бы ни сопротивлялся враг, он будет побежден и уничтожен!

Путь преграждали надолбы, эскарпы, огневая завеса. Но часть надолб взорвали для друзей-танкистов отважные саперы, эскарпы были повреждены артиллерией.

Командир машины Савин только и ждал, чтобы противник открыл огонь.

На плечо водителя ложилась крепкая рука, сигнализировавшая: «направо», «налево». И если расчет противника не отбегал в сторону, он взлетал в воздух вместе с орудием.

Неожиданно танк пошел резко вправо, и Дудко почувствовал, что отнялась его правая нога. Ранен?

Заметил это и Савин. Сквозь грохот мотора и снарядов он закричал: [93]

— Товарищ Дудко, заменю!

— Ничего. Ничего!

«Хорошо, что не левую, — подумал он. — Тогда бы сцеплениями не мог двинуть». Эта мысль сразу успокоила. Как будто даже боль ослабела. Но успокоение было минутным. Сапог давил все сильнее. И когда Дудко шевельнул пальцами, они захлюпали в крови.

Дудко увидел: оглушительно хлопнув о звонкую мерзлую землю, соскочила гусеница у соседнего танка. Резко затормозил: не бросать же товарищей!

А враги, освоившись с тем, как ведет борьбу танк, круто изменили свою тактику. Заметят, что башни повернуты влево, — ползут справа. Их в это время один водитель видит. А что он сделает им?!

Дудко искусал от злости губы. Эх, пулемет бы водителю! Вот они снова лезут с зелеными бутылками. Даже серные палочки можно различить! Покрутил барабан револьвера — ничего, еще не все потеряно, все семь патронов на месте. Подпустил еще ближе и, неожиданно распахнув люк, выпустил в подползающих все семь, а потом, не давая опомниться, рванул машину на залегших.

Как будто в отместку, по танкам застрекотал из лесочка пулемет.

В то же мгновение командир левой башни доложил;

— Сбили мушку, товарищ воентехник!

В броню что-то громыхнуло.

Взрывом вражеского снаряда заклинило затвор пушки.

Руки Савина были поцарапаны, лицо черно, он с ожесточением пробовал повернуть пушку. Она не поддавалась.

Дудко крикнул товарищу:

— Что значит — мушку сбило? Бей без мушки! Бей!

Савин расклинил, наконец, пушку, и вражеский пулемет смолк.

Темнело. Противник пробовал подползать снова, но Дудко отгонял его меткими выстрелами из нагана. Соседний танк почему-то совсем не подавал признаков жизни, высунуться же из люка наружу, чтобы докричаться до экипажа, было невозможно: здесь была пристреляна каждая пядь.

Дудко вертел свою машину около соседа, как мог, — откликнитесь! Ну, хоть как-нибудь, покажите: живы?

Соседний танк безмолвствовал по-прежнему. Придерживая окаменевшую правую ногу рукой, Дудко полез к верхнему люку.

Напрягая иссякающие силы, он открыл люк. Забарабанили пули. Выждал, пока стихнет очередь. Подтягиваясь на руках, высунул голову. Но вдруг так свело ногу, что даже вскрикнул. Соскользнул вниз. [94]

Кто-то спросил его:

— Что с вами?

— Ничего. Ничего.

Снова принялся подтягиваться. Голову обдул свежий ветерок. Сразу стало легче. Закричал:

— Эй, друзья на соседнем! Живы? Ударил снаряд — будто в голову, так зазвенело в ней. Потом в памяти был провал, а затем, когда пришел в сознание, перед глазами встала внутренность танка и послышался треск пулемета. Должно быть, с соседней машины. Значит — живы.

Почувствовал, как меж лопаток ползла теплая кровь. Она щекотала. Хотел передернуть плечами, но закусил губу. Снова почувствовал, что теряет сознание. Но пересилил слабость. Сказал:

— Буксируйте соседнюю машину. Понятно?

* * *

...Дудко очнулся от ощущения тепла. Открыл глаза. Над ним было небо. Где он? Повернул голову. Его везли в тыл на люке моторного отделения танка. Танк был какой-то чужой. Откуда он взялся? И что сталось с тем, соседним?

Когда привезли на перевязочный пункт, набрался сил и встал. Врачи отделяли от спины рубашку, ставшую коркой. Дудко слышал, как один врач сказал другому:

— Не меньше, чем двадцать осколков... Не считая ранения в ногу...

Дудко до хруста сжал пальцы в кулаки.

Сквозь мутящееся сознание видел, как другой врач засуетился около него.

После перевязки Дудко заметил, что здесь же находится комиссар Кулик.

— Вы ранены, товарищ комиссар? — воскликнул Дудко, забывая о собственной боли.

— Кто вам сказал? Пустяк, царапина. А вот вы действительно герой. Правильно. Так и должен вести себя коммунист. — Откуда вы это знаете, товарищ комиссар?

Кулик улыбнулся:

— Будете вы комиссаром, — тоже все будете знать раньше других.

Лицо Дудко неожиданно передернулось от боли.

— Вам нельзя разговаривать, — сказал комиссар. — Вам в тыл отправляться надо.

— Но я же здоров!

— Тем лучше. Счастливого пути!

— Товарищ комиссар, вы ведь тоже ранены, а остаетесь! Это же неправильно, товарищ комиссар. [95]

— Ничего подобного, у меня раны легкие, друг дорогой. Ну, марш, марш!

— Товарищ комиссар, одно только слово; соседний танк забуксировали?

— Да, его пехота выручила. Ну ладно, успокойтесь. Раненым надо молчать.

Комиссар пожал Дудко руку и вышел наружу, откуда доносился неумолчный гул нашей тяжелой артиллерии.

— Что вы шепчете, больной? — спросила сестра Дудко.

— Так. Ничего. Слег я рано, говорю. Понятно? И, обиженный, Дудко отвернулся. [96]