Герой Советского Союза Н. Угрюмов
Утром 30 ноября начался славный путь батальона капитана Угрюмова. Над черными вершинами елей в полнеба ударили грозные огненные всплески. От гула вздрогнула земля. С рокотом пронеслись в высоте снаряды на вражескую сторону.
На том берегу реки Сестры полетели обломки разбитых логовищ врага, запылали белофинские казармы.
Артдивизионы в 8.30 перенесли огонь в глубину. Над сумрачной долиной реки взметнулись ракеты. Они рассыпались зелеными пятизвездиями.
Командир 2-го батальона капитан Угрюмов не ложился ни на минуту за эту ночь, проверяя дозоры, обходя подразделения. Сейчас он был на своем наблюдательном пункте над обрывом перед рекой. Здесь же, над обрывом взвод станковых пулеметов вел огонь, чтобы сковать противника.
Правее — 4-я и левее — 6-я роты уже прошли на ту сторону реки. Комбат, не видя из-за леса движения рот, тоже перешел на тот берег со своими посыльными и связными от рот. Штаб батальона был в землянке, в лесу.
Роты стремительным броском заняли лесистые бугры за долиной реки, бойцы углубились в лес. И тут была первая неожиданность: никто не видел врага. На дороге вдоль границы громоздились завалы. Вражеские окопы были пусты.
Капитан Угрюмов, двигавшийся с 4-й ротой, приказал по телефону (связь обеспечивал взвод лейтенанта Шпурика) командирам рот усилить боевое охранение, держать роты собраннее, чтобы не прерывалась зрительная связь.
Перед батальоном стояла задача: перерезать полотно железной дороги Белоостров — Териоки и Курносовское шоссе. Дальнейшая задача: к исходу дня овладеть Териоками.
У противника, по данным разведки, были самокатная рота, кавалерийский эскадрон, бронепоезд. Это — против батальона. [58]
Но противник мог подбросить силы. И сведения разведки могли оказаться неточными, устарелыми. Какие силы белофиннов будут отходить от Белоострова?
Комбат бросил влево 6-ю роту лейтенанта Баранова с задачей прикрыть батальон от удара с фланга. 4-я рота наносила решающий удар. 5-я — двигалась во втором эшелоне уступом между рот.
Вдруг откуда-то из-за сосен и берез, из-за бугорков затрещали выстрелы. 4-я рота залегла. Командир ее лейтенант Мухамедзянов вопрошающе глянул на комбата.
Капитан Угрюмов приказал:
— Вышлите взвод. Поставьте задачу: обойти справа, разведать, захватить врага.
Через мгновение взвод младшего лейтенанта Светлова исчез в болотистом лесу. Вскоре впереди загремели выстрелы. Потом раскрасневшийся, запыхавшийся связной доложил, что группа белофиннов сбита и откатилась.
Рота двинулась вперед. Капитан Угрюмов оценивал обстановку: «Противник действует мелкими группами. Он хочет нас измотать. Ну, я его сильнее измотаю!»
На окраине деревушки Луцтахантя красноармейцы Чуримов и Литвиненко, заметив огонь из окопа, бросились туда с двух сторон. Но и отсюда белофинский снайпер успел сбежать. Красноармейцы увидели в окопе щегольскую офицерскую шинель, кожаную сумку с документами. Они кинулись в окоп.
Тотчас с грохотом разорвалась предательская белофинская мина. Раненым была оказана помощь. Капитан Угрюмов опять передал по телефону командирам рот приказание ускорить движение, развивая успех, и зорко смотреть под ноги, остерегаться мин.
Белофинны откатились от деревни Луцтахантя. Капитан Угрюмов любовно смотрел, как ловко, скрытно обследовали деревню бойцы взвода лейтенанта Шведова. И вот — на кирке затрепетало алое знамя.
— Молодец! — одобрил комбат, вспоминая, как лейтенант Шведов обещался первым водрузить красное знамя в этой деревне — еще там, на исходном положении.
За деревней телефонная связь с полком прервалась. Роты стремительно продвигались вперед. Запорошенные снегом, еле видны были белые шнурки, куски проволоки — все это были мины, фугасы, расставленные врагом. На одну из мин попал командир пульвзвода лейтенант Спирин. Он был убит. Пулемет взорвало. Больше потерь от мин не было. Красноармейцы замечали их, обходили без вреда для себя, ставя значки — сигналы для товарищей, которые пойдут следом. [59]
И снова — на этот раз через связных — комбат приказал командирам рот: не распылять силы, держать в руках роты, держать живую связь цепочкой — ведь действовать приходится в лесу. И усилить бдительность.
Комбата догнал начальник штаба батальона старший лейтенант Дорошенко. Он сообщил, что переправа через Сестру рухнула под танком, строится другая. Приданные средства усиления задерживаются. Задерживаются и батальонные тылы.
— Вперед! Развивать успех! — решил комбат. Оставив за себя начштаба Дорошенко и поручив ему взять в свои руки связь с подразделениями, капитан Угрюмов поскакал со взводом разведчиков вперед, по дороге. Справа и слева стояли стеной сосны. Угрюмов с командиром разведчиков скакали рядом, впереди взвода метрах в семидесяти. Звонко били копыта. Вдруг командир разведчиков привалился к плечу Угрюмова.
— Товарищ командир, держитесь в седле! — строго крикнул Угрюмов. И, повернувшись, увидел, как падал убитый двумя пулями в голову командир с белого коня, облитого алой его кровью. Угрюмов в то же мгновение свалился с седла, оставив [60] левую ногу в стремени. Он был любителем конного спорта, великолепным наездником и рубакой, и сейчас это спасло его. Притворившись убитым, он обманул врага. Взвод разведчиков уже свернул с дороги в лес. Лошадь с Угрюмовым прискакала к другим лошадям. Угрюмов бросился к разведчикам:
— Почему не стреляете?
Белофинская засада вела яростный огонь, а тут — молчали два ручных пулемета.
Разведчики по приказанию Угрюмова пустили в дело оба пулемета. Завязался бой.
Подошла 4-я рота. В обход вражеской засады выбросился взвод.
По тому, с какой взволнованной радостью и блеском в глазах встретили его бойцы и командиры, капитан Угрюмов почувствовал, как никогда ярко и глубоко: его и всех этих людей связывает огромная боевая дружба, дружба беззаветно преданных Родине, общему делу патриотов.
Через три дня, в финском домике на берегу моря Угрюмов рассказывал мне про эту разведку и, добродушно посмеиваясь, признался:
— Я до первого боя, — чего только не думал про войну! Занимаешься дома, и вдруг представляется тебе картина: мой батальон идет в атаку. Сигнал. Я наблюдаю за ротами. И вижу — одна рота отстает. Я — в седло, на свою «Красотку». Шашку — вон! Рота, за мной! И — галопом туда. Первым заскакиваю в расположение врага и крошу. Крошу налево и направо. Теперь-то я вижу: так только в мечтах бывает. А в жизни — рядом со мной комвзводу две пули в голову. Какая же тут храбрость? Какое геройство? Дурь это одна — так под пули врагов подставляться!
Роты продвигались вперед, сшибая засады врага. Кончились сосны. Потянулся березняк. Из-под снега торчала ржавая осока. Под ногами бойцов легко пружинило торфяное болото. В следы быстро натекала вода. Дыханье бойцов становилось все чаще и шумнее. На малиновых пылающих лицах проступил крупный и обильный пот.
Капитан Угрюмов с удовлетворением думал: «А если бы бойцы не были втянуты в такую работу? Тогда бы что было?..»
Болото кончилось. Среди огромных сосен показались богатые, нарядные дачи. Где-то за ними была железная дорога. Впереди начинались улички, перерезанные окопами. Комбат сверился с картой.
— Куоккала. Надо ускорить движение и перерезать полотно. [61]
Из-за углов в глубине уличек затрещали очереди белофинских автоматов. Пули свистящим роем неслись над залегшими бойцами. Они тоже открыли огонь. Капитан Угрюмов сердито сдвинул брови, а в глазах его блеснула усмешка. Неподалеку красноармеец шпарил из винтовки, просунув ствол в щель забора. Никакого врага в той стороне и не было!
Связные побежали к командирам рот с строжайшим требованием комбата:
— Каждому бойцу — стрелять только по цели! Посади врага на мушку, тогда и стреляй! Нечего палить в божий свет, как в копеечку!
Но — враг стреляет из окопов впереди. Капитан Угрюмов подозвал следовавших вместе с ним командиров-минометчиков лейтенантов Хамидова и Арянова.
Проворные минометчики с изумляющей быстротой изготовились и бросили мины в завалы и окопы впереди. Там грянули звонкие разрывы. Возникли клубы дыма. Невидимо откатывался враг.
— Умеют маскироваться! Нам бы так научиться! — с завистью и злостью подумал Угрюмов и громко и радостно ахнул: впереди, в глубине улички виднелся блиндаж, в него прямо ударила мина, над кустом дыма взлетела земля, бревна.
— Молодцы минометчики! — восхищенно сказал Угрюмов. А ведь какое грозное оружие — минометы!
Капитан Угрюмов с глубоким уважением посматривал и на минометы, и на минометчиков.
Связной доложил, что разведка вышла на полотно железной дороги, бронепоезда белофиннов не оказалось, враг откатился в направлении Териоки.
В дыму пожаров, стлавшихся над дачным городком Куоккала, роты вышли на линию железной дороги. Пути были взорваны, шпалы разворочены. За вокзалом занимались пламенем все новые и новые дачи.
— Ни себе, ни людям! Мерзавцы! Какое добро жгут! — вслух подумал Угрюмов.
Политработник, догнавший батальон, беседовал с бойцами. Он рассказывал о речи Молотова, произнесенной ночью по радио. И вот — на весь лес загремели могучие возгласы:
— Да здравствует Родина!
— Да здравствует великий Сталин!
— До полной победы будем бить врага!
Комбат испытывал чувство глубокого удовлетворения и радости. Боевая задача выполнена: железная дорога от границы в глубь Финляндии перерезана.
На небе развеяло тучи, под солнцем блестел и искрился снежок. Победно гремят под соснами возгласы боевых соратников. [62]
И он привел их сюда? Капитан Угрюмов счастливо и гордо вскинул голову. В отдалении глухо ухали орудия. Снаряды рвались далеко в стороне.
«Хорошо, что нас еще не накрыла вражеская артиллерия, собрались — прямо толпа!» — резко осуждая себя, подумал капитан Угрюмов. Взвесив обстановку, принял решение:
— Немедленно идти вперед и взять Териоки — полностью выполнить и дальнейшую задачу.
Он отдавал себе полный отчет в том, насколько ответственно это решение: средства усиления еще не подошли. Ни танков, ни артиллерии не видать. Времени уже 14 часов. Бойцы с утра еще не ели.
Но батальон уже добился серьезного успеха, и этот успех надо развивать. Бессмысленно и глупо топтаться, дожидаясь средств усиления. Да батальон и так богат техникой: пулеметы и минометы — какое это грозное оружие! А этот подъем у всего личного состава!
И капитана Угрюмова охватывает радостный жар борьбы, боя, победы.
Быстро двинул свои роты комбат Угрюмов. Теперь батальон шел между железной дорогой и Курносовским шоссе, за которым был морской залив. Угрюмов пустил вдоль берега залива [63] 4-ю роту, сам пошел с 5-й ротой левее полотна, а во втором эшелоне шла 6-я рота.
Сновали связные, — 4-ю роту Угрюмов не видел в лесу и беспокоился о ней.
С правой стороны за полотном двигался 3-й батальон. С ним была зрительная связь.
Опять началось лесное болото. Ноги у бойцов глубоко уходили в мох, в осоку. На кочках, в следах краснели раздавленные ягоды клюквы. Лес поредел. Начались низкие кустики, кочки, елочки. За ними — зловещей громадой желтел обрыв эскарпа — противотанкового сооружения, и по гребню его тянулись плетенье колючей проволоки на свежих сосновых кольях.
— А что, если там пулеметы врага?
Капитан Угрюмов выбросил свои станковые пулеметы на рубеж, с которого в любую минуту можно было обстрелять любую точку на эскарпе. Разведка уже подобралась к самому обрыву. Вместе с разведчиками шли красноармейцы с ножницами для резки проволоки. Где же противник? Что же он затеял, если не использовал такую позицию?
Слева, где шла 4-я рота, послышалась очередь, другая.
Что там?
Впереди, помогая друг другу, вскарабкались на эскарп бойцы. Лязгнули ножницы, звякнув, свилась в кольца проволока. Рота быстро перевалила через эскарп. Связной, обливаясь потом, доложил, что 4-я рота лейтенанта Мухамедзянова прошла вдоль взморья уже третий эскарп.
— Вот почему и откатываются белофинны! Мухамедзянов их обходит! Вот командир! Будет так дальше действовать — дам ему рекомендацию в партию!
Роты проходили эскарп за эскарпом. На небо набежали тучи, посыпался влажный снег. До сумерек оставалось часа полтора. Кусты поредели. За кочкастой поляной на опушке леса стояли мрачные дома.
— Тут они нас и встретят! — сказал капитан Угрюмов, осматривая поляну, взвешивая обстановку. Ручей наискосок через поляну, ложбина вдоль полотна железной дороги могли быть использованы как прикрытие. Разведка уже прошла за ручей. Взводы 5-й роты стали вытягиваться на поляну. Под ногами хлюпал талый снег. Угрюмов шел справа, пристально всматриваясь в мрачную опушку леса.
Командиру 5-й роты лейтенанту Кучкину комбат приказал выбросить взвод влево, по кустам, в обход поляны. Взвод лейтенанта Филонина скрытно ушел влево.
Впереди разведка подходила к домам. Уже 6-я рота вышла на поляну. И тут с той опушки затрещали резкие очереди автоматов «Суоми». [64]
— Ложись! — скомандовал комбат, старательно укрылся сам за бугорком и приказал открыть огонь и взводу минометов лейтенанта Арянова. Грянули на опушке разрывы мин. Слева ударили ручные пулеметы лейтенанта Филонина.
А здесь, на поляне, вскочил лейтенант Соловьев и метнулся вперед.
— За Родину! За Сталина! — кричал он и мчался через ручей, через кочки. Вслед бежали командиры, красноармейцы. На всю округу гремело:
— За Родину! За Сталина! Ура!
За предпоследним перелеском перед Териоками тоже была поляна. Только разведчики втянулись в кусты, — раздался взрыв, взметнулась земля, балки.
— Мины! — тревожно крикнул боец.
В кустарнике лежали два раненых красноармейца. Их уложили поудобнее, перевязали. Спереди, из-за елей вдруг затрещали автоматы и винтовки белофиннов. Бойцы залегли. Они лежали на минном поле.
Начальник штаба Дорошенко строго потянул за рукав Угрюмова, и они легли.
— Вы берегите себя, товарищ комбат, вас так обязательно убьют! — сердито и заботливо выговаривал он.
В сумерках мелькали, словно падающие звезды, красные трассирующие пули врага. Над вершинами деревьев полыхало тревожное зарево пожарищ.
Капитан Угрюмов послал связных в соседний батальон. И вскоре — обходом справа — белофинны были сбиты и с этого рубежа.
Что же дальше? В километре-двух была станция Териоки. Ее и надо было бы захватить. Капитан Угрюмов, приподнявшись, оглядел боевых соратников.
Мокрые по пояс, они лежали на снегу с оружием в сторону врага. Ни одной жалобы, ни одного косого взгляда, а ведь от каждого потребовалось неимоверное напряжение всех сил.
Двигаться вперед? — но ведь местность впереди не разведана. Темно. Минное поле. И спереди бьют уже станковые пулеметы белофиннов. Их не менее шести.
Комбат Угрюмов принял правильное, смелое решение: вывести батальон назад, влево, на восточную окраину Териок.
Угрюмов связался с соседом, и оба батальона без единой потери вышли на окраину Териок, заняли до утра круговую оборону.
Командованию полка было послано донесение.
Ночевали батальоны в домах. Вокруг было выставлено сильное боевое охранение. Еще тогда, когда батальон выходил из минного поля, нарастая, послышался гул танков. Капитан Угрюмов почувствовал на себе тревожные, вопрошающие взгляды: «чьи танки?» Но это были свои — приданная батальону рота [65] лейтенанта Преображенского. Он пустил танки По Полотну железной дороги. А по Курносовскому шоссе, сплошь заминированному, его рота наверняка не прошла бы.
Капитан Угрюмов лично размещал роты по домам, заботился о раненых, проверял боевое охранение. И когда около полуночи поднялась ожесточенная стрельба, Угрюмов на мгновение представил перелесок, минное поле. По спине пробежала дрожь.
«Что бы с нами было там?» — Словно вторя мысли комбата, рядом, за углом дома, молодой красноармейский голос сказал:
— Вот бы побили нас, если бы комбат не вывел сюда из того минного поля! Это командир! С таким нигде не пропадешь!
Горячая волна радости и смущения плеснула в сердце капитана Угрюмова.
Первая контратака белофиннов была отбита. И еще были отбиты три их контратаки.
Всю ночь металось по всему горизонту зарево пожарищ. От бушующего пламени раскачивались ветви сосен. Хвоя казалась кованной из меди.
Капитан Угрюмов продумывал в эту ночь весь свой путь, тактику врага. На какой-то миг ему показалось, что война идет не один день, а многие-многие годы, и многое, словно, видел и переживал он когда-то. Так отозвалось сейчас в нем изученное, впитанное ранее.
Красноармейцы и командиры подходили к нему, заботливо предлагали ему сухари, яблоки, папиросы. Капитан Угрюмов за всем этим видел огромное чувство боевой дружбы, сплочение советских патриотов. И это поднимало и всех товарищей, и самого его.
Первый день войны в память капитана Угрюмова врезался неистребимо. Были дальше серьезные, горячие бои, яркие эпизоды. А в памяти вновь и вновь вставали завалы, минные поля и фугасы, эскарпы, коварные опушки. Запомнились и ловкие и стремительные действия командиров и бойцов, пулеметчиков и минометчиков, спаянных в железный и славный батальон.
Форсирование реки Быстрой около Хенна — это было сложное, рискованное дело. Эту задачу батальону Угрюмова поставил непосредственно представитель командования армии.
Командир полка придал батальону дивизион артиллерии, два взвода сапер, взвод полковой артиллерии.
— Строй мост! И действуй!
Капитан Угрюмов выдвинулся с командирами рот и приданных частей на опушку леса, над рекой. Внизу, в глубоком ущелье мчалась по скалам бешеная река. Мост был взорван. [66]
На той стороне вздымались лесистые высоты. Там были позиции врага. Щипали наш берег белофинские снайперы. У капитана Угрюмова сердито сдвинулись брови. Он спросил командира-сапера:
— Вам долго мост наводить?
— День...
— Идите к командиру полка. Мне вы не нужны. День я ждать не буду.
Было уже 12.30. День был ясный и холодный. Капитан Угрюмов поставил командиру артдивизиона капитану Корейскому задачу поддержать батальон при переходе реки. И вслед за этим отдал приказ командирам рот о переходе на ту сторону реки по дрожащим мосткам, положенным на обломки свай и на скалы. Переправляться мелкими группами. Под обрывом на том берегу накапливаться. Дальше — двигаться по заданным направлениям.
И как в первый День, так и позднее, во все время войны капитан Угрюмов требовал от командиров и проверял, чтобы боевая задача была доведена до каждого бойца и была хорошо усвоена.
Вскоре артдивизион накрыл фугасным огнем тот берег, окопы врага — они были траншейного типа.
Став на переправе, капитан Угрюмов пропустил весь батальон, подбодряя бойцов веселым словом, шуткой.
Первой прошла 4-я рота лейтенанта Мухамедзянова и завязала перестрелку.
Капитан Угрюмов направил 6-ю роту в обход, вдоль берега. Рота лейтенанта Баранова ворвалась в окопы врага, отрытые по берегу, среди дач, в садах и во дворах. Тут и там серели бетонные точки. Белофинны отбивались ожесточенно. Они вели огонь и из дач, и из домов. Капитан Угрюмов увидел мелькнувшее в окне лицо врага и метнул туда гранату.
Лейтенант Светлов с бойцами быстро вошел в дом. На полу валялся убитый офицер.
Бой кипел на небольшом клочке земли, в дачном поселке, между рекой и заливом моря. Роты смешались. Капитан Угрюмов подал команду:
— Ложись!
Батальон залег. Угрюмов приказал командирам привести роты в порядок и доложить.
Лейтенанта Шведова со взводом он послал по берегу Финского залива. И снова — своевременным оказался маневр. Избегая обхода, противник откатился.
Белофинны, часто прибегая к засадам, к фланговым ударам, сами смертельно боятся засад и фланговых ударов. Но эти удары по врагу должны быть смелыми и стремительными. [67]
Батальон двинулся вперед. На всю жизнь запечатлелось у капитана Угрюмова: надо действовать в полной увязке с артиллерией.
Вечером в этот же день капитан Угрюмов еще раз убедился в грозной силе минометов и навсегда полюбил это оружие.
Разведрота старшего лейтенанта Березина наткнулась под деревней Сарвелой на сильную засаду противника, залегла, неся потери.
Меткий огонь минометов лейтенанта Хамидова сбил белофиннов. Действия минометчиков восхитили комбата. Были уже сумерки. Шел густой, липкий снег. В десятке метров с трудом можно было различить человека. Минометчики в темноте определяли угол прицела, ориентируясь по вспышкам выстрелов врага.
— Незаменимая легкая артиллерия! — с глубоким убеждением сказал Угрюмов.
Здесь же, в этом ночном бою еще раз оценил он всю силу и станковых пулеметов.
Пулеметчик Алексеев со своим расчетом быстро обошел с фланга финскую засаду и смертоносными очередями смял то» что еще уцелело после ударов наших мин.
Позднее, 24 декабря четыре станковых пулемета решили за полчаса успех всего угрюмовского батальона. [68]
Накануне батальон с марша повел наступление на высоту 34,8. Капитан Угрюмов произвел в предшествующую ночь, сейчас же по прибытии, рекогносцировку с командирами рот. Утром еще доразведал местность.
С опушки леса он видел искусственно заболоченную низину, прорезанную рекой. Справа и слева — густой сосновый лес. За низиной — высота 34,8, очень сильно укрепленная белофиннами.
Капитан Угрюмов приказал 6-й роте обойти низину справа густым лесом, укрыто, и атаковать высоту. 5-й роте двигаться за 6-й, 4-й — обходить низину слева.
Свой наблюдательный пункт Угрюмов организовал в центре, на опушке леса. Отсюда хорошо была видна высота, поросшая густым лесом. Перед нею виднелась проволока — в три ряда. За проволокой — пять рядов траншей и четыре дзота.
Артиллерия полтора часа вела огонь по высоте.
4-я рота лесом подошла к проволоке. Белофинны весь огонь сосредоточили на ней. Подоспевшие танки проломали в проволоке проходы. 4-я рота вслед за танками проскочила за проволоку и броском ворвалась в белофинские окопы. Белофинны пытались было перейти в контратаку. 6-я и 5-я роты, укрыто пройдя лесом справа, бросились в атаку наперерез. Враги в панике бежали. Нами были захвачены шесть пленных. Они были пьяные. В окопах было много спирта, патронов, бутылок с горючей жидкостью.
Овладев этой безымянной высотой, капитан Угрюмов продвинул батальон к подножью высоты 34,8. Наступали сумерки. Танки не могли двигаться — здесь было болото. Роты залегли и окопались.
К ночи батальон, не поддержанный соседями, был окружен. Шел жестокий бой. Из финского дзота, в котором организовал свой командный пункт Угрюмов, он видел вокруг вспышки огня.
Посылаемые им для связи с полком разведчики не возвращались.
Утром 24 декабря связи с полком не было. Белофинны нажимали со всех сторон. В это утро погиб один из лучших бойцов — пулеметчик Бачмагин. Он был рядом с командиром пульроты лейтенантом Радченко. Расчет одного из пулеметов впереди был выбит целиком. Радченко послал Бачмагина вытащить пулемет. Тот прополз к пулемету и открыл по белофиннам огонь. Его ранило в руку. Расстреляв патроны, Бачмагин ползком вернулся, забрал пулеметные ленты и, вновь пробравшись к пулемету, открыл огонь. Тут пуля через прорезь в щитке ударила его в грудь...
Разведчик Литвинов сообщил, что в тылу батальона у круглой березовой рощи появились белофинны. Капитан Угрюмов рассмотрел через окно дзота, что, верно — в его тылу движется [69] целая рота в белых комбинезонах. Свои? Враги? Но откуда тут быть сейчас своим? Угрюмов приказал лейтенанту Радченко выкатить четыре станковых пулемета и открыть огонь. Люди в комбинезонах были метрах в ста пятидесяти. Пулеметчики еще колебались: вдруг это свои?
— Огонь! — приказал Угрюмов.
И четыре станковых пулемета заработали. В окно дзота Угрюмов хорошо видел, как заметались комбинезоны, как падали они. И как только поднималась группа, тотчас по ней хлестала свинцовая струя.
Немного их ушло, белофиннов. Они оставили шесть станковых пулеметов, шесть тысяч патронов, сотни гранат, десятки автоматов.
Ничего не вышло у врага с окружением батальона Угрюмова. Один пленный белофинн, с горем пополам говоривший по-русски, насмешил весь батальон. Когда он узнал, к кому попал в плен, он затрясся:
— Угрюмов — это чорт! Наши офицеры боятся Угрюмова.
А комбат в это время приводил в порядок батальон. Посоветовавшись с неразлучным своим комиссаром старшим политруком Бариновым, Угрюмов писал рекомендации боевым соратникам, вступавшим в ряды ВКП(б). Мухамедзянов, Радченко, Арянов, Шведов, многие другие, больше двадцати товарищей, били рекомендованы Угрюмовым в партию. [70]
Дружная боевая семья вокруг Угрюмова закалялась в боях, росла политически.
И когда 18 января 1940 года Угрюмов был назначен командиром полка, и он и все его соратники на какое-то мгновение взгрустнули: столько пройдено и пережито вместе. О боевых делах батальона уже знает страна. Землянка полна подарков, идущих со всех концов Родины. Ежедневно поступают сотни писем. Мать Николая Островского прислала книги сына «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей».
Комбат Угрюмов оглядывал товарищей. Не хватает веселого начштаба Дорошенко — убит за Териоками. Ранены Баранов, Кучкин. Их заменили младшие лейтенанты командиры взводов Бобров и Пискунов и действуют отважно и умело.
Угрюмов мгновенно представил себе все бои, стычки, походы. Вспомнил себя мальчиком, мечтающим о подвигах. Светлокарие глаза его блеснули. Настала она — пора подвигов и больших боевых дел. Родина и партия вырастили, выпестовали. Доверие партии он, командир Угрюмов, оправдал. [71]