Глава 5.

Масштабы коллективных действий

На пути к военному тупику

Войска КНР возобновили наступление на центральном корейском фронте 11 февраля, прорвав линию обороны двух дивизий Корейской республики и достаточно глубоко вклинившись в оборонительные линии войск ООН. Те, кто наблюдал за происходящим в стане войск ООН, с ужасом отмечали признаки бессмысленной суеты — той самой, что парализовала многие подразделения 8-й армии в декабре прошлого года. К 13 февраля китайские войска окружили 23-й пехотный полк, которым командовал полковник Пол Л. Фриман. Полк занял оборону на высотах южнее Чип Йонг-ни{702}. Расположенный в тридцати двух милях к востоку от Сеула, этот населенный пункт представлял собой несколько строений из кирпича и несколько десятков крытых соломой домов, многие из которых уже лежали в руинах. Через поселок проходила железнодорожная ветка с востока на запад и две важные автодороги, что придавало ему значение регионального центра транспортных коммуникаций. Покрытые снегом холмы окружали Чип Йонг-ни, некоторые из них возвышались над равниной более чем на восемьсот футов. Ночью 13 февраля война пришла и в этот поселок, причем в самом прямом смысле слова.

Предварительно полковник Фриман запросил, может ли он отступать на юг, и его прямые начальники дали на это свое согласие. Генерал [285] Риджуэй колебался, утверждая, что даже если полк будет окружен, ему может быть оказана надежная поддержка с воздуха. Хорошо окопавшись на идеально приспособленной для обороны местности и имея лучшие, чем у противника, огневые средства — в том числе и воздушную поддержку, полк Фримана мог замедлить темп контрнаступления противника и нанести значительный урон его бесчисленным полчищам. В итоге полк остался на своих позициях и принял бой.

Китайцы ударили по Фриману с юга. Два дня они предпринимали одну массированную атаку за другой. Несмотря на некоторые незначительные победы, им так и не удалось заставить своего противника начать общее отступление. Ближе к вечеру 15 февраля американская ударная группа, прикрытая с фланга 27-й бригадой войск Британского Содружества, выдвинулась к Чип Йонг-ни, чтобы снять осаду{*87}. Истощенный и тяжелораненый полковник Фриман с триумфом докладывал: «Каждый раз, когда китайцы нападали на нас, мы отбрасывали их назад. Мы нанесли им сильный урон». Французские войска, эти «сумасшедшие идиоты», как он восхищенно их назвал, получили от него особую похвалу за то, что они прикрыли западный фланг его полка{703}. Потери ООН исчислялись сотнями, но они были ничтожны в сравнении с потерями китайцев. Командир китайцев Дэн Хуа недооценил численность подразделений противника расположенных у Чип Йонг-ни — так же, как их решимость не отступать, а принять бой. Кроме того, ему не удалось противодействовать подходу подкреплений ООН, двигавшихся к осажденному поселку с юга{704}.

Битва при Чип Йонг-ни стала драматическим проявлением неожиданно появившейся в Корее модели боевых действий. Имея численное превосходство, сухопутные силы ООН, у которых была поддержка авиации, обладавшей неоспоримым господством в воздухе, окапывались и оказывали противодействие войскам КНР, которые наступали массированными волнами живой силы. В результате китайцы, неся огромные потери, захватывали ничтожные плацдармы.

За неделю китайское наступление потеряло силу, а генерал Риджуэй готовился нанести быстрый контрудар под кодовым [286] названием «Операция «Киллер». Эта операция началась 21 февраля. За два дня до этого один английский офицер заметил, что стратегия Риджуэя была «стратегией уничтожения, а не продвижения»{705}.

Однако, оказывая постоянное давление на противника путем проведения хорошо скоординированных ограниченных операций, Риджуэй постепенно все же продвигал свои войска вперед. К 1 марта подразделения ООН отбросили противника на север за реку Ханган. Через две недели коммунисты оставили Сеул. К третьей неделе апреля дивизии ООН уже находились немного севернее 38-й параллели. Такое продвижение имело место на всех участках фронта, за исключением относительно малозначимого района Онджин, расположенного на крайнем западе полуострова.

Тем не менее китайцы все еще надеялись одержать победу. Командующий силами КНР в Корее Пын Дэ-хуэй не хотел начинать наступление в феврале — но Мао настаивал, надеясь создать выгодные условия для переговоров по урегулированию в Корее. Когда наступление провалилось, Пын возвратился в Пекин для консультаций. Мао сказал ему: «Если можешь — одержи быструю победу, если не можешь — одержи медленную» {706}. Теперь он считал, что Китай должен приготовиться по крайней мере еще к двум годам войны. Мао удовлетворил просьбу Пэна дать ему полномочия изменить тактику и перейти к мобильной обороне, одновременно готовясь к новому натиску на юг. Пэн оставлял те позиции, которые не мог удержать из-за огромных потерь, там же, где была возможность, он контратаковал еще до того, как противник успевал закрепиться на новых рубежах обороны. Существовала надежда, что такая тактика сведет к минимуму его собственные потери, замедлит продвижение войск ООН и даст возможность выиграть время, необходимое для того, чтобы подтянуть снабжение и подкрепления к линии фронта{707}.

В течение марта и в начале апреля китайцы отправили в Корею три новые армии, две из которых были оснащены советским тяжелым вооружением{708}. 6 апреля Пын сообщил своим генералам о планах вскоре начать новое наступление. Его разведка докладывала о наращивании сил противника, который тоже готовился к наступлению. Китайцы сделали все, чтобы атаковать первыми — еще до того, как подразделения ООН будут полностью готовы к наступлению. Через неделю Мао утвердил план операций Пына. 22 апреля, когда силы ООН в центре полуострова [287] медленно продвигались в районе Чорвоня и Кумвха, китайцы начали массированные контратаки — тем самым открыв первую фазу своего весеннего наступления. Пын надеялся уничтожить три дивизии США и две дивизии Корейской республики, а также три английские и турецкие бригады. На центральном направлении китайцы разбили 6-ю дивизию Корейской республики, которая начала беспорядочное отступление — тем самым образовав огромный разрыв в линии фронта войск ООН. К 26 апреля силы ООН восстановили целостность линии фронта, однако главный удар китайцы нанесли западнее — в направлении Сеула. 28 апреля судьба столицы Корейской республики находилась под вопросом. Китайцы загнали обороняющихся внутрь четырехмильной городской черты{709}.

Наступление привело к огромным потерям в рядах китайцев, так как войска ООН, отступая, упорно сопротивлялись. Английская 29-я пехотная бригада проявила особое упорство, в течение трех дней сражаясь в районе 38-й параллели с тремя китайскими дивизиями, пока другие подразделения готовили новые линии обороны южнее этого района. Ее Глочестерширский полк настолько героически сражался с намного превосходящими силами противника, что новый командующий 8-й армией США генерал Джеймс Ван Флит назвал это «самым выдающимся примером храбрости подразделения в современной войне»{710}. К 26 апреля Пын хотел прекратить наступление. Мао вначале колебался, однако последующие удары китайских войск в южном направлении убедили его в тщетности продолжения атак на западе полуострова. Первая фаза весеннего наступления закончилась еще до конца месяца. Согласно расчетам, коммунисты потеряли семьдесят тысяч человек — в десять раз больше, чем их противник, но сдвинули линию фронта к югу в среднем лишь на тридцать пять миль.

Коммунисты все еще обладали численным превосходством над войсками ООН в соотношении примерно три к двум, а их запасы снабжения оставались достаточными для проведения планируемой второй фазы наступления, которая началась 16 мая. Характерно, что самые первые удары китайцы наносили по подразделениям Корейской республики. Некоторые из этих соединений сразу же разваливались, создавая гигантские разрывы в линиях обороны ООН и позволяя коммунистам захватывать большие количества оружия и боеприпасов. Однако вновь огневая мощь ООН наносила противнику огромный урон. В течение четырех дней линия фронта стабилизировалась, и [288] войска ООН начали контрнаступление. Несмотря на замедление темпов контрнаступления по причине дождливой погоды, к концу месяца, в результате продвижения сил ООН вся территория Южной Кореи была очищена от регулярных подразделений противника — за исключением крайних северо-западных районов. Китайская армия понесла еще большие потери, чем прежде, и впервые значительное количество китайских солдат сдалось в плен. Новые военнопленные сообщали, что солдаты в китайских подразделениях вынуждены есть траву и коренья из-за того, что полностью исчерпаны запасы продовольствия. Американские командиры отмечали заметное снижение морального духа солдат противника, значительное количество которых ранее воевало еще в армиях Гоминьдана{711}.

Генерал Риджуэй, который в середине апреля сменил Макартура в Токио, как и Ван Флит, не собирались останавливать продвижение войск ООН у 38-й параллели, которую теперь вряд ли можно было рекомендовать в качестве военного рубежа. В течение июня они медленно прокладывали путь на север, пока линия фронта не сместилась почти на сорок миль вглубь Северной Кореи на восточном побережье и от пятнадцати до двадцати пяти миль — в районах восточнее реки Имджин.

Командиры полевых соединений сомневались в реальности большого наступления в направлении севернее этой линии. К середине июня силы КНР перегруппировались. Несмотря на тяжелые потери, они имели гораздо большие резервы, чем войска ООН, а их проблемы снабжения уменьшились — в то время как у противника возникли затруднения со снабжением, поскольку линия фронта отодвинулась на север{712}. К моменту первой годовщины начала войны военный конфликт зашел в кровавый тупик. Теперь линия фронта проходила вдоль естественных оборонительных рубежей, разделив центральную часть полуострова фактически там же, где война началась.

Тем временем представители некоммунистических государств в ООН и в других международных организациях работали над тем, чтобы положить войне конец — или, по крайней мере, воспрепятствовать расширению военного конфликта за пределы Кореи. Эта работа включала зондаж позиции коммунистического Китая, а также противодействие западноевропейских и арабо-азиатских дипломатов нажиму, который США оказывали на ООН с целью проведения санкций в отношении КНР. Усилия на первом направлении были малоплодотворны, а на втором достигли неполного успеха, хотя и заняли определенное время. [289]

Как и в конце ноября 1950 года, отсрочки, вызванные запутанностью многосторонней дипломатии, снизили вероятность того, что администрация Трумэна уступит голосам в Соединенных Штатах или в Токио, требующих нанесения ударов по Китаю.

Растущее число потерь США в Корее усилило эти требования. Когда в апреле президент Трумэн отправил Макартура в отставку, требования нанести удары по Китаю еще более усилились. Однако тактика отсрочек, которую проводили союзники США, не давала возможности ООН принять против Китая меры, могущие дестабилизировать обстановку. Поэтому Трумэн все еще имел достаточно широкий простор для маневра, целью которого было оказать давление на противника и удовлетворить требования американского общественного мнения. Конечно, эти маневры не могли заменить процесс мирного урегулирования в Корее — однако тупик, в который зашли воюющие стороны вкупе с растущей силой Западного альянса стали тем контекстом, внутри которого представители обеих сторон могли попытаться прийти к компромиссу за столом переговоров.

Комитеты ООН: по оказанию содействий и по принятию дополнительных мер

После принятия Генеральной Ассамблеей резолюции, обвиняющей Китай, основная деятельность ООН, связанная с Кореей, сосредоточилась в Комитете по оказанию содействий (КОС), который пытался организовать переговоры с Пекином. КОС действовал в тесном контакте со специально назначенной группой, члены которой входили в состав Комитета по принятию коллективных мер — органа, созданного на основе резолюции «Единство ради мира», принятой в ноябре прошлого года. В состав специальной группы, больше известной как Комитет по принятию дополнительных мер (КПДМ) входил один американец. Не желая, чтобы принятие санкций в отношении Китая было отложено на неопределенный срок, одновременно он проявлял и отсутствие желания вести переговоры на приемлемых условиях, в выработке которых КОС достиг существенного прогресса.

Из-за организационных проблем КОС смог приступить к поиску контактов с Китаем лишь в середине февраля. Многие делегаты предлагали, чтобы в КОС вошел весь состав группы по прекращению огня, созданной в декабре прошлого года. Однако Индия и Канада возражали, считая, что после этого у [290] комитета останется мало шансов на успех в случае контактов с китайцами{713}.

У Энтезама также имелись серьезные сомнения относительно перспектив комитета, однако параграф 7 резолюции об агрессии назначал в качестве координатора комитета председателя Генеральной Ассамблеи — так что Энтезам не мог позволить себе роскоши уклониться от выполнения своих обязанностей{714}. Испытывая давление со стороны американцев и англичан, которые требовали, чтобы КОС начал работать как можно скорее, председатель Генеральной Ассамблеи и не пытался задержать начало работы комитета. Терпеливый и воспитанный дипломат, еще в 1930-х годах работавший в Лиге Наций, а в аппарате ООН находившийся с момента ее основания, теперь он приступил к отбору двух других членов комитета.

Во-первых, он искал представителя такого государства, которое имело дипломатические отношения с КНР. Тогда КОС мог бы вступить в контакт с Пекином, используя дипломатический аппарат этого государства. Этим требованиям вполне отвечал швед Свен Графстром из Швеции — представитель единственной некоммунистической страны, помимо Индии, имеющей всесторонние дипломатические отношения с Пекином. Дополнительным преимуществом Графстрома было то, что он воздержался во время голосования по резолюции об агрессии. Шестого февраля он стал членом комитета{715}». Через шесть дней мексиканец Луис Падилья Нерво согласился стать третьим членом комитета. Поскольку его страна уже входила в Комитет по принятию дополнительных мер, он мог обеспечить прямой контакт с этой организацией{716}.

Четырнадцатого февраля КОС впервые предпринял попытку обратиться к КНР. Графстром отправил в министерство иностранных дел своей страны обращение Энтезама (как председателя Генеральной Ассамблеи, а не как члена КОС), предназначенное для передачи правительству КНР. Графстром просил своих руководителей вручить это обращение либо послу Китая в Стокгольме, либо послу Швеции в Пекине — для дальнейшей передачи в министерство иностранных дел Китая. В обращении подчеркивалась необходимость установления прямого контакта между ООН и КНР. От Китая не ждали, что он будет вступать в официальные контакты с КОС. КНР просто могла назначить своего представителя для встреч с Энтезамом в Нью-Йорке, либо этот представитель мог бы встретиться с Энтезамом где-нибудь за пределами Китая и Соединенных Штатов. В конце концов, [291] Энтезам мог бы встретиться с этим доверенным лицом в Китае. 15 февраля шведские официальные лица передали это послание посольству Китая в Стокгольме, а спустя два дня — министерству иностранных дел Китая в Пекине{717}.

Несмотря на свои энергичные попытки, Энтезам так и не получил ответа от КНР. В течение трех первых недель марта китайцы дали знать шведским и индийским дипломатам, аккредитованным в Пекине, что китайская сторона вообще не собирается вступать в контакт с представителями ООН{718}. Тем не менее со слов Паниккара можно было понять, что китайцы по-прежнему были заинтересованы в установлении контактов — однако в иной форме (возможно, посредством конференции семи государств){719}. Ко второй неделе апреля Энтезам исчерпал все свои возможности по налаживанию контактов с Китаем{720}. В ООН уже стала распространенной убежденность в несостоятельности КОС{721}, и союзники США с тревогой думали о других методах ведения переговоров с КНР.

Хотя администрация Трумэна добросовестно выполняла принятые в конце января обязательства считать работу КОС приоритетным направлением, тем не менее, по-прежнему оставались опасения, что Соединенные Штаты, используя Комитет по принятию дополнительных мер, могут вскоре потребовать проведения акций против Китая{722}. Уже шестого февраля помощник госсекретаря Джон Хикерсон публично заявил, что Соединенные Штаты питают «некоторую надежду» на то, что ООН одобрит принятие ограниченных экономических санкций против Китая{723}. Спустя восемь дней «Нью-Йорк Таймc» сообщала, что Соединенные Штаты намерены попросить ОАГ рекомендовать введение ограниченного торгового эмбарго в отношении Китая, которое будет распространяться на нефтепродукты, военное снаряжение и оборудование по производству такого снаряжения{724}.

Состоявшаяся в тот же день беседа между Дином Раском и канадцем Хьюмом Ронгом вызвала дополнительные основания для беспокойства у такого ближайшего союзника США и старожила ООН, каким являлась Канада. Поскольку Эрнест Бевин вносил значительную дисгармонию в британскую внешнюю политику, а представители левого крыла лейбористов в правительстве стали более агрессивны, чем когда-либо, на время традиционная близость в англо-американских отношениях исчезла, и канадцы стали ближайшими доверенными лицами воинственно настроенного Госдепартамента США. В ответ на просьбу [292] канадца предоставить ему последние данные о целях, которые преследуют США в Восточной Азии вообще и в Корее в частности, Раcк сообщил Ронгу, что Соединенные Штаты пытаются ограничить характер военных действий в Корее и не имеют намерений осуществлять военные операции непосредственно против Китая. Более того, они не хотят даже предпринимать полномасштабное наступление к северу от 38-й параллели. В то же самое время Соединенные Штаты не желают облегчать коммунистам выполнение задачи по укреплению своей власти в Китае. Соединенные Штаты надеются, что режим КНР падет, однако они намерены избегать прямых действий, направленных на достижение этой цели. Согласно последним сведениям разведки, продолжал Раcк, в правительстве КНР существуют серьезные разногласия, и хотя ныне у власти находится промосковская фракция, а влияние СССР в Маньчжурии весьма значительно, тем не менее многие китайцы недовольны своим союзником. Чтобы усилить это недовольство, лучше всего не идти на уступки Китаю. Такая твердая позиция, в сочетании с нанесением серьезных поражений китайским армиям на поле боя, заставит Пекин осознать, чего стоит сотрудничество с СССР — таким образом внеся раскол в их отношения{725}.

Определяя в качестве главной цели стремление вбить клин в отношения между Китаем и Советским Союзом, Раcк считал, что подобная позиция США будет вполне соответствовать настроениям, преобладающим в Оттаве, Лондоне и большинстве других столиц некоммунистического мира. Однако его акцент на жесткую, а не гибкую тактику достижения этой цели резко противоречил мнению большей части союзников Америки. Наиболее неприятным для канадцев фактором было то, что, согласно логике этой позиции, Соединенные Штаты могли в любой момент потребовать проведения более интенсивных акций против Китая. Если бы оказалось, что США ошиблись в своих заключениях, то такие акции способны были вызвать еще большую жесткость и агрессивность Пекина — тем самым приведя к еще большей эскалации конфликта, который мог легко выйти из-под контроля.

Дальнейшее развитие ситуации нетрудно было предугадать. Поскольку ограниченные экономические возможности Китая не позволяли ему адекватно ответить на экономические санкции, вводимые Объединенными Нациями, он мог оказать противодействие с помощью политических или военных мер, либо и теми и другими сразу. Наиболее вероятными были китайские [293] акции в отношении Гонконга и Юго-Восточной Азии. Диапазон данных мер мог варьироваться от интенсивных попыток разжигания волнений в Гонконге, Малайе, Индокитае и Бирме, до проведения прямых военных акций в этих районах. В последнем случае силы сопротивления коммунистам могли быть просто разбиты. Великобритания уже проявила свою озабоченность по поводу воздействия на экономическую и политическую стабильность Гонконга вводимых Соединенными Штатами торговых ограничений{726}. К какому бы результату ни привела масштабная война в Восточной Азии, Советский Союз мог попытаться использовать эту ситуацию для нанесения ударов в других регионах — что, в свою очередь, могло привести к прямой конфронтации СССР и США{727}.

Чем более жесткими были бы экономические санкции, тем большей оказалась бы вероятность жесткого противодействия Китая — примерно так рассуждали англичане и другие союзники США. Они надеялись вывести эту проблему за рамки ООН, предпочитая спокойно решить ее с помощью Парижской консультативной группы, созданной в 1949 году. В состав этой группы входили основные западноевропейские государства, Соединенные Штаты и Канада{728}. В ответ на начало войны в Корее страны НАТО ввели дополнительные ограничения на экспорт в Китай — однако европейцы не присоединились к Америке, когда она в декабре 1950 года объявила о введении эмбарго на поставки в Китай любых товаров{729}. В Соединенных Штатах понимали, насколько сложно достичь полного единства как со своими союзниками, так и с нейтральными странами арабо-азиатского блока, поэтому США предложили ввести ограниченное эмбарго{730}. Американцы возлагали значительные надежды на поддержанное большинством эмбарго в отношении экспорта нефтепродуктов и оборудования для строительства и эксплуатации железных дорог, считая, что это снизит потенциальные возможности Китая осуществлять военные действия в Юго-Восточной Азии. В отличие от ограниченных санкций, предпринятых Лигой Наций в отношении Италии в ответ на ее агрессию в Эфиопии, Соединенные Штаты на этот раз предложили экономические меры для того, чтобы усилить военную акцию ООН, которая уже истощала ресурсы Китая{731}.

Тот факт, что США настаивали на проведении заседания Комитета по принятию дополнительных мер, только усилил опасения союзников. Ачесон рассматривал этот комитет как инструмент всестороннего и взвешенного рассмотрения контрмер [294] в отношении Китая, который самим фактом своего существования оказывает влияние на коммунистов{732}. В результате подталкивания со стороны США заседание комитета состоялось 16 февраля. В специально созданной группе предлагалось иметь четырнадцать человек — столько же, сколько имелось в Комитете по принятию коллективных мер. Однако Югославия и Бирма отказались в нее входить. Наступило некоторое равновесие, поскольку Австралия, Бельгия, Канада, Египет, Франция и Великобритания стремились отсрочить выдвижение каких-либо рекомендаций в отношении новых акций против Китая, в то время как Бразилия, Мексика, Филиппины, Турция и Венесуэла поддерживали США{733}.

Уже на первом заседании комитета проявилась его предрасположенность к принятию благоразумных решений, поскольку результатом этого заседания стало создание бюро, в состав которого вошли представители Турции, Бельгии и Австралии. Бюро должно было выработать программу действий и установить связь с КОС. В то время как КОС занимался поиском контактов с КНР, бюро оставалось лишь составлять список возможных мер, которые могли быть предприняты против Китая.

Когда стало ясно, что все усилия КОС были напрасными, Соединенные Штаты попытались активизировать КПДМ — однако преуспели только в том, что 8 марта убедили этот комитет назначить подкомитет, в состав которого вошло пять делегатов. Эти делегаты придерживались различных мнений, что вновь привело к равновесию в пользу очередной отсрочки — на этот раз вызванной необходимостью детального изучения списка мер, составленного бюро{734}. Тем временем Австралия, Великобритания и Канада без лишней суеты пытались направить деятельность КПДМ на поиск новых обязательств членов ООН поддерживать акцию внутри Кореи, используя это как метод задержки рассмотрения более опасных мер{735}.

В течение второй половины марта делегация США в ООН усилила давление с целью провести через подкомитет экономические санкции. Американцы были против того, чтобы подкомитет сосредоточивал свое внимание исключительно на военных мерах — опасаясь, что любые слухи по этому поводу могут подлить масла в огонь и вновь привести к требованиям американского общественного мнения нанести удары непосредственно по территории Китая. Они также считали, что вести переговоры с государствами — членами ООН о более интенсивном их участии в корейском конфликте лучше всего на двустороннем уровне{736}. [295]

Шумиха, поднятая в Конгрессе, подталкивала администрацию Трумэна к принятию санкций. Еще летом прошлого года в законодательной ветви власти высказывалось предложение урезать помощь, предоставляемую по плану Маршалла, тем государствам, которые продолжали экспортировать в страны коммунистического блока используемые в военных целях материалы. Президент вмешался в сентябре, чтобы убедить всех, что этот вопрос остается под его контролем. Некоторые считали, что новые события сделали еще более насущной необходимость прекратить экспорт определенных товаров коммунистам. 9 марта сенатор от штата Миссури Джеймс П. Кем в своем письме к Трумэну настаивал на осуществлении этой акции. Через три дня Кем поставил этот вопрос в Сенате, дав повод некоторым республиканцам блеснуть своим лицемерным красноречием{737}. На этот раз все закончилось ничем — но уже приближалось время, когда влиятельные силы в Конгрессе снова поднимут этот вопрос. Союзники США опасались, что Вашингтон вскоре может потребовать от КПДМ, чтобы он повлиял на принятие экономических санкций.

Поиски мирного урегулирования за пределами Комитета по оказанию содействий

На фоне сложившейся в Корее ситуации перспектива введения экономических санкций вызывала в некоторых кругах стремление немедленно приступить к попыткам начать переговоры с коммунистами. К середине марта сухопутные войска ООН в Корее по всему фронту приближались к 38-й параллели. Несмотря на попытки англичан добиться от Соединенных Штатов гарантий того, что они остановят продвижение наземных сил ООН у старой границы, президент Трумэн 15 февраля объявил, что вопрос пересечения этой линии будет зависеть от решения Макартура{738}. Через день во время краткой частной беседы с представителями государств, отправивших свои войска в Корею, Раск представил им лишь расплывчатые заверения. Он считал, что китайская интервенция показала невозможность применения силы для достижения политической цели объединения полуострова. Соединенные Штаты не планируют серьезных действий, направленных на захват территории севернее 38 параллели. Когда вопрос массированного пересечения этой линии станет «более насущной проблемой», Соединенные Штаты тщательным образом рассмотрят этот вопрос и проконсультируются со [296] странами, участвующими в конфликте на стороне ООН. Но в любом случае силы ООН будут продолжать вести «активную оборону», а эта тактика предполагает нанесение ударов по территории Северной Кореи{739}.

Действия Макартура еще больше усилили беспокойство союзников. 20 февраля он публично заявил, что не будет по своей воле пользоваться предоставленными ему полномочиями пересекать 38-ю параллель, если убедительные политические причины заставят его остановиться у этой линии, или если появится любая разумная возможность ограничить наземные операции его сил пределами этой линии{740}. 7 марта он сообщил прессе, что без ослабления ограничений, затрагивающих его свободу действий в контрнаступательной операции, а также численность сил ООН, военный тупик в Корее уже не за горами. Он намекал, что политическим лидерам в Соединенных Штатах необходимо принять новые решения, чтобы избежать такой перспективы{741}. Спустя восемь дней Макартур сообщил Хью Бейли из агентства «Юнайтед Пресс», что местность в районе 38-й параллели непригодна для ведения позиционной войны теми силами, которыми он сейчас располагает. Силы, необходимые для решения такой задачи, располагая соответствующим материально-техническим обеспечением, могли бы дойти до реки Ялу и были бы в состоянии удерживать этот рубеж. При выборе дальнейшего курса его начальники в Соединенных Штатах «не должны игнорировать тот факт, что непомерно высокая цена отсрочек и нерешительности будет оплачена кровью союзников» {742}. В Западной Европе расценили такие заявления как нажим на Вашингтон с целью добиться разрешения на еще одну попытку объединить Корею силой.

Однако худшее еще было впереди. 16 февраля Раск заверил представителей государств, отправивших войска в Корею, что позиция администрации Трумэна, которая была изложена им месяц назад, не претерпела никаких изменений и что если войска ООН не осуществят эффектных прорывов линии фронта (что было весьма маловероятно), то Соединенные Штаты не будут предпринимать полномасштабного наступления на Северную Корею{743}. Через пять дней Госдепартамент разослал союзникам проект текста заявления о текущей политике ООН в Корее. Заявление было выдержано в жестком стиле. В отношении китайских коммунистов и северокорейцев применялся термин «агрессоры». В тексте не было прямых упоминаний о 38-й параллели, однако имелись одобрительные отзывы о принятой [297] 7 октября 1950 года резолюции Генеральной Ассамблеи, которая косвенно давала санкцию на последующие попытки ООН военным путем объединить полуостров. Однако в проекте также был параграф, в котором говорилось о стремлении прекратить боевые действия еще до окончательного достижения военной победы, а в другом параграфе утверждалось, что мирное урегулирование в Корее может стать примером решения других спорных вопросов Восточной Азии{744}.

К сожалению, этот проект попал и в руки Макартура. 24 февраля, перед тем как Вашингтон ознакомил с проектом прессу, командующий силами ООН сделал по этому поводу собственное заявление.

Это заявление было дерзким и оскорбительным. Макартур выражал радость по поводу недавних тактических успехов сил ООН, утверждая, что они показали отсутствие у «красного Китая» промышленного потенциала, способного производить все самое необходимое для ведения современной войны. Даже сейчас, когда введены ограничения на действия вооруженных сил ООН, Китай не в состоянии завоевать Корею. Теперь Пекин должен осознать, что стоит только ООН снять меры, ограничивающие военные действия в Корее, как Китай столкнется с угрозой неизбежной военной катастрофы на полуострове. Однако стареющий генерал демонстрировал великодушие:

«Я готов... к серьезным переговорам... с главнокомандующим вооруженными силами противника и готов найти любые военные средства, посредством которых реализация политических целей ООН в Корее... может быть осуществлена без дальнейшего кровопролития»{745}.

Это заявление было намеком на грядущее применение силы для достижения политической цели объединения полуострова и снижало перспективы того, что подготовленный в Вашингтоне документ побудит коммунистов сесть за стол переговоров. Администрация Трумэна сообщила союзникам, что высказывания Макартура неправомочны и являются неожиданностью для администрации. Заявление генерала не вызвало упреков общественности, но зато стало фактором противодействия намерению стран арабо-азиатского блока обратиться к силам ООН с призывом не пересекать 38-ю параллель{746}. Хотя министр обороны Маршалл делал прессе намеки на то, что не будет предпринято никаких попыток продвижения в направлении реки Ялу, но одновременно он заявил, что не существует географических границ продвижения сил ООН через 38-ю параллель — при [298] условии, что войска не будут подвергаться риску{747}. Такие заявления делались отчасти для того, чтобы держать противника в напряжении, но они также вызвали тревогу в столицах союзных государств — где все больше опасались того, что удобный момент для достижения компромисса может миновать, а другая такая возможность появится нескоро.

Перспектива контрнаступления противника в Корее увеличивала эти опасения. В течение всего марта американские наблюдатели сообщали о значительном наращивании сил коммунистов севернее 38-й параллели. Срочное оправдание тактических действий сил ООН севернее этой линии было вызвано желанием как можно больше затруднить проведение этих наращиваний{748}. Даже в случае отражения возможного наступления китайцев оно все равно привело бы к потерям США, что увеличило бы требования внутри Соединенных Штатов предпринять решительные военные действия и положить конец конфликту.

Сведения о настроениях в коммунистическом лагере не давали особых поводов надеяться на то, что поиски переговоров закончатся успешно. Не считая сообщений, поступающих в КОС через шведов, вся информация о настроениях господствующих в КНР обычно исходила от посла Индии в Пекине Паниккара. В конце февраля он дал пессимистическую оценку настроений Пекина. Китайцы по-прежнему с большим подозрением относились к намерениям США — особенно к намерениям Макартура. Возможно, они согласились бы вести переговоры лишь в том случае, если бы силам ООН в Корее пришлось бы двинуться вспять. Интервью, которое Сталин дал «Правде» в середине месяца, убедило Пекин в том, что он может рассчитывать на материальную поддержку Советского Союза в том случае, если военное наступление сил ООН в Корее будет продолжено{749}.

В марте точка зрения Паниккара не претерпела значительных изменений. Правда, теперь он считал, что китайцы могут пойти на обсуждение возможности проведения конференции семи государств, однако не в формате КОС. Он также считал, что подозрительность Китая к Западу может быть несколько смягчена, если лидеры Соединенных Штатов и Великобритании выступят с заявлениями, в которых изложат цели, которые их правительства хотят достичь в Корее{750}.

К началу второй недели марта генеральный секретарь ООН Трюгве Ли также испытывал определенный пессимизм в отношении перспектив ведения переговоров посредством предложенного им обращения к Китаю через Северную Корею или Советский [299] Союз. Переговоры с правительством Ким Ир Сена давали возможность избежать обсуждения сложных проблем, которые могли возникнуть в связи с требованиями Китая, не имеющими прямого отношения к Корее. Вопрос заключался в том, каким образом вступить в контакт с Северной Кореей. Трюгве Ли считал, что Советы могли бы сыграть роль передаточного звена, а американцы могли бы обратиться к ним в Париже, где уже шло предварительное обсуждение возможности проведения конференции министров иностранных дел по проблемам Германии и другим европейским вопросам{751}.

Хотя усилия потенциальных миротворцев, направленные на поиски контакта с Северной Кореей, вскоре отошли на второй план, тем не менее советские представители в ООН спокойно восприняли тот факт, что американцы обратились к главе делегации СССР в Париже Андрею Громыко{752}. В начале апреля Госдепартамент дал инструкции члену американской делегации в Париже, специалисту по Советскому Союзу Чарльзу Болену, рекомендовав ему вступить в неофициальную беседу с каким-нибудь советским дипломатом невысокого ранга{753}. 5 апреля Болен обратился к советскому делегату Владимиру Семенову. В ходе беседы у него сложилось впечатление, что советское правительство считает, что новое китайское наступление в Корее может избавить от необходимости поисков мирного компромисса{754}. Вплоть до 21 апреля американскому дипломату так больше ничего и не удалось выяснить. В этот день, накануне первого китайского наступления в Корее, Семенов вновь намекнул ему, что Советы ожидают военной победы коммунистов на полуострове, и что с любыми разговорами по Корее следует обращаться к Громыко. Когда вскоре после этого китайские армии в Корее пришли в движение, Соединенные Штаты сочли момент неподходящим для более решительных шагов в этом направлении{755}.

Возможно, что сделанное Макартуром 24 марта заявление, вкупе с неоднозначными высказываниями Вашингтона в отношении намерений США, отвратили Советы или китайцев, либо и тех и других, от намерений вести переговоры. Обе коммунистические державы были чрезвычайно чувствительны к оказанию прямого давления. Соединенные Штаты также не проявляли твердых намерений заключить перемирие и остановиться в районе 38-й параллели. Фактически в течение всего марта китайские лидеры считали, что Соединенные Штаты планируют крупное наступление к северу от этого рубежа{756}. Если Кремль [300] и пытался убедить Пекин начать переговоры, то заявления, сделанные в Вашингтоне и Токио, лишь усложнили выполнение этой задачи. Китайская пресса с особым вдохновлением клеймила «бесстыдное хвастовство» Макартура, допущенное им при оценке ситуации в Корее{757}.

Тем не менее ни в заявлениях коммунистической пропаганды, ни в закулисных действиях Китая и СССР нельзя обнаружить никаких свидетельств того, что Москва или Пекин испытывали желание рассматривать вопрос мирного урегулирования в Корее без выдвижения при этом каких-либо дополнительных требований — например вывода иностранных войск с полуострова, уступок США по Тайваню и вступления Китая в ООН{758}. Они проявляли интерес к идее созыва конференции семи государств в надежде на то, что и там они смогут требовать уступок по этим проблемам от Соединенных Штатов, которые на этой конференции оказались бы в окружении государств, сочувствующих позиции коммунистов по двум последним вопросам. Воспоминания Пын Дэ-хуэя свидетельствуют о том, что Мао все еще был уверен в военной победе в Корее{759}. Телеграмма, которую Мао отправил Сталину 1 марта, подтверждает это предположение — хотя из ее содержания становится ясно, что китайский вождь теперь готовился к тому, что война продлится по крайней мере еще два года. Развитие событий на фронте ясно давало понять, что противник не уйдет из Кореи, пока не будет уничтожена значительная часть его войск (по словам Мао), а выполнение этой задачи должно потребовать немалого времени. В качестве меры противодействия недавно принятой силами ООН тактики изматывающих боев Мао планировал ввести постоянный (трехсменный) цикл замен потрепанных фронтовых частей свежими подразделениями{760}. По всей вероятности, он не стремился немедленно начать контакты с противником, поскольку считал, что положение его войск вскоре улучшится — что создаст более благоприятные условия для ведения переговоров.

Возможно, Советы были менее уверены в этом, чем китайцы. По проблемам Кореи они были готовы идти на дальнейшие контакты с американцами и быстро устранили бы все препятствия на пути к переговорам, как только в будущем переговоры стали бы желательны. Судя по всему, имевшие место в Париже заигрывания советской дипломатии в отношении возможных переговоров по Корее свидетельствовали о желании связать воедино вопрос мирного урегулирования в Корее с проблемами Германии. Не исключено, что в отношениях двух коммунистических [301] гигантов существовала напряженность, вызванная тем, что Советский Союз не смог предоставить Китаю необходимое тяжелое вооружение. Однако едва ли тактика, которую проводил Вашингтон накануне весеннего наступления коммунистов, могла помешать урегулированию этой напряженности в отношениях Китая и СССР или спровоцировать еще большие разногласия между Москвой и Пекином. Хотя попытки Вашингтона установить контакт с Москвой, вызванные желанием начать переговорный процесс, в течение определенного периода времени могли преследовать и эту цель.

В конце марта и начале апреля вопрос определения целей политики ООН в Корее занимал важное место в дискуссиях союзников по поводу возможных мирных инициатив. Англичане и канадцы выражали опасения по поводу проекта, переданного им 21 марта Соединенными Штатами. Пирсон предлагал внести в него целый ряд изменений — в частности более тесным образом связать это заявление с пятью принципами мирного урегулирования, которые 13 января были приняты Первым комитетом ООН и убрать слово «агрессоры», употребляемое в отношении Китая и Северной Кореи{761}. Англичане пошли другим путем, сообщив Соединенным Штатам, что они в данный момент рассматривают возможности новой мирной инициативы, и обратившись к США с просьбой отложить рассмотрение заявления до тех пор, пока кабинет министров не примет решения в отношении новой мирной инициативы{762}.

30 марта новый министр иностранных дел Великобритании Герберт Моррисон наконец обратился к Соединенным Штатам с планом мирной инициативы{763}. Хотя Соединенные Штаты не отвергли его предложение с ходу, Госдепартамент так и не уделил этим рекомендациям большого внимания, предполагая возможные осложнения при выработке деталей предлагаемого заявления, включавшего не только государства, отправившие войска под эгидой ООН в Корею, но также Индию и Швецию. Госдепартамент опасался, что окончательный вариант будет настолько расплывчатым, что даст коммунистической стороне преимущество на любых будущих переговорах. Кроме того, третий этап плана призывал Советы и китайцев внести свои предложения по мирному урегулированию в Корее — что давало возможность коммунистам захватить дипломатическую инициативу, выдвигая предложения, которые были бы неприемлемы для Соединенных Штатов, но привлекательны для других участников военной акции ООН на полуострове{764}. [302]

В особенности администрация Трумэна желала избежать возвращения к пяти принципам, которые были приняты в январе. Английский проект текста многосторонней декларации, предложенной на рассмотрение Госдепартаменту 10 апреля, избегал любого упоминания проблем, не имеющих отношения к Корее. Тем не менее его призыв к проведению конференции шести государств (исключив из числа ранее предложенных Китаем участников лишь Египет) вызвал значительные разногласия двух союзников{765}.

В дополнение ко всем сложностям, вставшим на пути к переговорам, страны арабо-азиатского блока продолжали обсуждать возможность обращения с призывом к обеим сторонам не пересекать 38-ю параллель. Соединенные Штаты опасались, что этот призыв, если он будет передан не по каналам ООН, подорвет престиж международной организации — а его осуществление поставит войска ООН в невыгодное положение. Поэтому американцы выступали против этой инициативы. Отправляя свой план в обход КОС, Падилья Нерво и Графстром присоединились к позиции США{766}.

Но прежде чем какое-либо из этих усилий, целью которых было дальнейшее продвижение к мирному урегулированию, принесло свои плоды, в Вашингтоне произошло одно событие, наряду с последовавшими вскоре действиями коммунистов в Корее, на время изменившее вектор направления американской политики — снова повернув его в сторону рассмотрения дополнительных мер в отношении Китая. Ранним утром 11 апреля президент Трумэн освободил генерала Макартура от всех занимаемых им постов.

Отставка Макартура

Часто считается, что именно заявление, сделанное командующим силами ООН 24 марта 1951 года, сорвало возможную мирную инициативу Вашингтона, положив начало цепи событий, которые в итоге привели к отстранению генерала{767}. Трумэн писал в своих мемуарах, что этот поступок был прямым вызовом президенту как главнокомандующему, поэтому он решил, что Макартур должен быть отстранен. Оставалось только определить, как и когда это можно сделать{768}. Однако в тот момент Трумэн ни с кем не поделился этими мыслями, и не упомянул о них ни в одном документе — сделав это только после того, как генерал уже был отправлен в отставку{769}. Немедленно [303] было отдано лишь распоряжение Комитету начальников штабов связаться с Макартуром и напомнить ему содержание директивы президента от 6 декабря 1950 года, в которой говорилось, что

«должностным лицам за рубежом, в том числе военачальникам и дипломатическим представителям следует... соблюдать чрезвычайную осторожность в публичных заявлениях... консультироваться со своими ведомствами по поводу любых заявлений, кроме стандартных, а... в отношении военных вопросов и вопросов внешней политики воздерживаться от прямых контактов с прессой и другими средствами массовой информации в Соединенных Штатах»{770}.

Этого было более чем достаточно для ответной реакции на высказывания Макартура, сделанные несколько недель назад. Однако в связи с тем, что нарушение директивы носило слишком уж вызывающий характер, ответная реакция больше напоминала мягкий упрек. Накануне очередного наступления коммунистов в Корее администрация Трумэна мало верила в успех мирных инициатив, и ее усилия в этой области в какой-то мере были основаны на желании смягчить позицию своих союзников{771}. По всей вероятности, именно последующие события, развернувшиеся в Вашингтоне, Токио и в других местах, окончательно решили судьбу Макартура.

Продолжительные дебаты представителей исполнительной власти, вызванные стремительными переменами в жизни генерала, начались лишь во второй половине дня 5 апреля — после того, как конгрессмен-республиканец Джозеф У. Мартин зачитал в нижней палате письмо, которое Макартур отправил ему 20 марта. В нем генерал удовлетворял просьбу политика дать свою оценку речи, в которой Мартин подверг резкой критике политику США в Азии и Европе и предлагал оказать поддержку вторжению войск Чан Кай-ши на территорию КНР. Макартур выражал согласие с позицией Мартина и делал свой традиционный вывод о ключевой роли Азии как поля боя в борьбе с коммунизмом, в которой «победе нет альтернатив»{772}. В тот же день лондонская «Дейли Телеграф» опубликовала интервью Макартура, где он жаловался на то, что вынужден ограничивать масштаб своих военных операций{773}. Одновременно в консервативном американском журнале «Фримен» появилось приписываемое Макартуру заявление, в котором Вашингтон обвинялся в том, что во время боевых действий в Корее не удалось должным образом использовать ресурсы живой силы, которыми располагала Корейская республика{774}. Поскольку [304] увеличение численности войск Корейской республики, участвующих в военной акции ООН, вызывало тревогу у Пентагона, который, следуя совету Макартура, просто отказался обучать и вооружать новые южнокорейские подразделения, это обвинение особенно взбесило Объединенный Комитет начальников штабов{775}.

Сразу же взял слово генерал Брэдли, сообщив, что письмо, которое зачитал Мартин, очень огорчило Трумэна, и что президент собрал Комитет начальников штабов (за исключением генерала Коллинза, которого не было в городе), чтобы обсудить возможные дальнейшие действия. Утром следующего дня (это была пятница) президент вызвал Брэдли, Маршалла, Ачесона и советника Белого дома по национальной безопасности Аверелла Гарримана, с тем чтобы посоветоваться с ними. Ачесон одобрил отстранение Макартура, тогда как Брэдли и Маршалл были против. Гарриман колебался. Даже госсекретарь советовал президенту действовать осторожно, пока он не получит поддержку всех своих главных советников. Совещания высших должностных лиц продолжались всю вторую половину дня и все выходные. К концу воскресного дня Комитет начальников штабов в конце концов согласился, что «только по соображениям военной необходимости» Макартура следует отстранить. На следующий день, когда Брэдли, Маршалл, Ачесон и Гарриман достигли принципиального согласия, Трумэн сообщил им о своем решении отстранить генерала и дал распоряжение разработать соответствующие указания{776}.

Справедливо предположить, что события 5 апреля, наряду с принятием Сенатом за день до этого резолюции, одобрявшей отправку в Европу четырех дивизий США, заставили Трумэна пойти на решительные меры в отношении Макартура. Поскольку угроза того, что Конгресс мог блокировать стратегию администрации, в которой приоритетным направлением внешней политики была Европа, стала вполне реальной, а также в связи с тем, что командующий действующей армией публично выразил несогласие с принятым политическим курсом и не собирался менять свою позицию, президент начал действовать более энергично, чем раньше{777}.

Однако как в связи с неудачами в Корее, так и по целому ряду других причин авторитет президента в глазах общественного мнения если еще не оказался на небывало низком уровне, то явно приближался к тому. Трумэн прекрасно понимал, какую бурю в Соединенных Штатах вызовет скандал с Макартуром{778}. [305]

Безусловно, предвидя эту бурю, он понимал и значение поддержки со стороны высших военных советников администрации. Хотя Маршалл и Комитет начальников штабов на самом деле никогда не рекомендовали отстранение Макартура, тем не менее они намекнули на желательность такого шага в связи с военной необходимостью. Если бы они этого не сделали, президент, возможно, предпринял бы не столь крайние меры по усмирению командующего.

По целому ряду причин Брэдли и Маршалл испытывали колебания в отношении поддержки решительных президентских мер. Авторитет Макартура сильно упал после того, как в январе генералы Коллинз и Ванденберг посетили Японию и Корею — но тем не менее Вашингтон разделял его раздражение, вызванное ограничением военных действий. Несмотря на то что военная ситуация вновь стала складываться в пользу сил ООН, Пентагон по-прежнему вынашивал планы расширения масштабов войны, так как опасался, что значительным силам США придется в течение длительного времени оставаться в Корее{779}.

Даже если бы перемирие стало возможным, противодействие будущей агрессии на полуострове, разделенном по самой середине, стало бы весьма затруднительным делом. Поэтому в условиях военной обстановки конца февраля и марта Комитет начальников штабов оказывал сопротивление попыткам Госдепартамента четко определить позицию США в отношении 38-й параллели{780}. 15 марта во время дискуссии с представителями Госдепартамента генерал Коллинз и адмирал Шерман еще предварительно, однако уже позитивно высказывались в отношении продвижения сил ООН к Пхеньяну либо к узкой горловине полуострова{781}. Военные в большей степени, чем их партнеры из Госдепартамента, понимали ожидающие Макартура перспективы, даже если они и не полностью разделяли позиции генерала или методы, какими он их выражал. Более того, существовали даже опасения, что отстранение Макартура поставит под угрозу прохождение через Конгресс программы оборонного бюджета и затруднит переговоры по мирному договору с Японией, которые находились в решающей стадии. Возможно, самым главным было опасения Брэдли и Маршалла, которые боялись, что отстранение Макартура приведет к политизации Комитета начальников штабов. Это были уставшие пожилые люди, которые вовсе не испытывали желания стать главными действующими лицами в американской трагедии негодования — которую, безусловно, должна была вызвать [306] отставка Макартура. И, наконец, несмотря на отказ Трумэна высказывать свое мнение до тех пор, пока не выскажутся все его подчиненные, они чувствовали правоту президента. Возможно, это тоже повлияло на их окончательный выбор{782}.

Однако, оставив в стороне личные эмоции, следует заметить, что важнейшей проблемой для военных стали недавно поступившие сообщения о значительном наращивании военно-воздушных сил в Маньчжурии и передислокации в этот район трех дивизий Советской{*88} армии{783}. До этого момента коммунисты ограничивали действия своей авиации, которые сводились лишь к противодействию военно-воздушным и военно-морским операциям ООН против Северной Кореи. Отказ от этих ограничений и оказание воздушной поддержки наступающим на юг китайским народным добровольцам изменили бы военное равновесие не в пользу ООН. Становилось возможным нанесение воздушных ударов по южнокорейским портам, коммуникациям сил ООН или даже по территории самой Японии. Для того чтобы оказать противодействие такой опасности, командование силами ООН должно было действовать оперативно. Возникла необходимость разрешить авиации ООН преследовать самолеты противника вплоть до их баз, расположенных на территории Маньчжурии. 5 апреля Комитет начальников штабов разработал проект новой директивы Макартуру, предоставляющей ему такие права. Президент одобрил этот проект, однако директива так и не была отправлена в Токио{784}. За два дня до этого Раск сообщил представителям государств, чьи войска сражались в Корее на стороне ООН, что Соединенные Штаты ответят любыми возможными способами на воздушное наступление коммунистов{785}. Вскоре после этого Трумэн отправил в западную часть Тихого океана эскадрилью военно-воздушных сил, оснащенную атомным оружием{786}.

Официальные должностные лица в Вашингтоне не решались наделять Макартура более широкими полномочиями. Они опасались, что генерал использует новую директиву для того, чтобы оправдать свои действия за пределами Кореи и таким образом без нужды расширить границы конфликта. Предоставление указанных полномочий Вашингтону, а именно — Комитету начальников штабов или даже президенту могло снизить [307] этот риск. Однако такой подход все же мог поставить ответственных лиц перед необходимостью принятия быстрого решения на основании информации, предоставленной Макартуром. А что, если бы прямая связь между Вашингтоном и Токио на время прервалась? Замена командного состава в Токио стала бы средством защиты сил ООН и одновременно способом противодействия расширению границ конфликта, которые могли быть изменены только при чрезвычайных обстоятельствах{787}.

Возможно, что мнение союзников оказало влияние на Трумэна и его советников. Правда, ни одно из иностранных правительств не просило об отставке генерала. Однако к концу дня 6 апреля главные должностные лица Госдепартамента и Министерства обороны знали, что других членов НАТО будет довольно трудно убедить в необходимости предоставления расширенных полномочий командующему силами ООН — по крайней мере до тех пор, пока Макартур остается на этом посту.

В это время сэр Оливер Фрэнкс встретился с Брэдли и адмиралом Шерманом из Комитета начальников штабов, а также с Раском и Полом Нитце из Госдепартамента. Он как раз получил предварительное мнение британского правительства по поводу возможности ответных бомбардировок. В отношении последних англичане не только считали необходимым проведение предварительных консультаций на уровне министров союзных государств, но также и предупреждение китайцев о немедленном прекращении воздушных ударов с их стороны. Военное руководство Великобритании вообще сомневалось в том, что опасность воздушного наступления коммунистов настолько велика, насколько об этом заявляют американцы.

«Мы склонны считать, что главная опасность заключается в слишком поспешных заключениях Макартура и его политической безответственности, а не в возможных массированных авиаударах, наносимых из-за рубежа», — сообщал Фрэнксу Моррисон. — Хотя, несомненно, существует связь между этими двумя обстоятельствами — поскольку первое может стать причиной второго»{788}.

Чуть раньше в тот же день дипломаты четырех стран НАТО «приперли к стене» помощника госсекретаря Джона Хикерсона, требуя от него выразить озабоченность в отношении предоставления Макартуру новых полномочий{789}. Ачесон уже высказывался в пользу отзыва Макартура, однако события 6 апреля [308] были не первым проявлением того, как присутствие генерала в Токио усложняет взаимоотношения союзников. За день до этого Фрэнке обратился к Раску с посланием из Лондона, касавшегося, как он выразился, «явления макартуризма». В послании подчеркивалась необходимость избегать даже намеков на стремление или намерение расширить военные действия за пределы Кореи. В нем также осуждалась предстоящая операция 7-го флота США у берегов Китая в непосредственной близости от Тайваня{790}. Такая позиция союзников как минимум усилила обеспокоенность лидеров США — и это произошло как раз в тот момент, когда они подходили к решению одного из наиболее сложных вопросов.

Реакция в США

Несмотря на растущие слухи о грядущих переменах в руководстве силами ООН, объявление об отставке Макартура вызвало настоящий шок в Соединенных Штатах. Посол Тайваня в США записал в своем дневнике: «Это было подобно грому среди ясного неба». В связи с событиями 5 апреля возникло предположение, что президент просто применил к генералу меру дисциплинарного взыскания{791}.

Однако республиканцы, критикующие политику администрации президента в отношении Азии, уже поняли, что это не соответствует действительности, и немедленно стали выражать свое негодование и осуждение отставки генерала. Сенатор Маккарти выступил с призывом к импичменту президента. Распространялись сообщения, что лидеры республиканцев в Конгрессе рассматривают перспективы вынесения импичмента и Ачесону. Все чаще выдвигались предложения пригласить смещенного героя войны для выступления перед обеими палатами и провести слушания по поводу политического курса, проводимого в последнее время в Азии{792}. Во время транслируемого по радио ток-шоу сенатор-республиканец от штата Индиана Гомер Кейпхарт вместе со своими соперниками, сенатором-демократом от штата Нью-Йорк Гербертом Леманом и Хьюбертом Хамфри от Миннесоты, настолько горячо отстаивали свои мнения по поводу отстранения Макартура, что ведущему Блэру Муди пришлось вмешаться, чтобы предотвратить ссору{793}.

Помощники президента пытались придать комический эффект торжествам, которые ожидались при триумфальном возвращении Макартура в Вашингтон. По их словам, эти торжества [309] должны были включать «сжигание конституции», «линчевание секретаря Ачесона» и «салют двадцать одной атомной бомбой» — но кульминацией мероприятия предполагались «прыжки трехсот обнаженных дочерей Американской революции с монумента Вашингтону» (организация «Дщери Американской революции» приняла резолюцию, восхваляющую Макартура и выражающую доверие его принципам обороны Америки»){794}.

Демократы не уклонялись от битвы. Вскоре администрация заявила, что готова противостоять этому напору{795}. Сенатор-республиканец Ричард М. Никсон из Калифорнии, всегда проявлявший максимальную бдительность в отношении коварных происков врага, жаловался, что демократы планировали одну из самых предосудительных в истории «позорных кампаний» против генерала{796}. Президент предпринял лишь незначительные усилия, чтобы избежать схватки. В своей речи 14 марта он призвал демократов поставить патриотизм превыше политики. Затем он перешел к резким нападкам на республиканцев, критикующих его курс внешней политики:

«Они хотят организацию обороны без денежных затрат, они хотят, чтобы мы вели войну без армии, они хотят, чтобы мы одержали победу без всякого риска. И, наконец, они хотят, чтобы мы попытались управлять всем миром — причем сделали бы это, не имея друзей»{797}.

Эрик Севарейд из Си-Би-Эс устало заметил, что

«Вашингтон уже давно не отрицает того факта, что он является исключительно благоприятным местом для разгула политических страстей»{798}.

В целом же скандал вокруг Макартура вызвал серьезные сомнения по поводу правильности внешней политики США. В радиообращении к нации 11 апреля Трумэн сосредоточил внимание на обосновании своего внешнеполитического курса в Азии. Он возражал против прямых военных акций в отношении Китая, так как это могло вовлечь Соединенные Штаты в большой конфликт на Азиатском континенте, таким образом, сделав «осуществление наших глобальных задач неизмеримо более сложным». Главный, хотя и скрытый смысл этого высказывания заключался в том, что другие регионы мира, особенно Европа, имели для Соединенных Штатов большее значение, нежели континентальная Восточная Азия. Далее Трумэн сказал, что усилия США в Корее, наряду со стремительным наращиванием военной мощи некоммунистических государств, должны ослабить стремление китайских коммунистов продолжать борьбу [310] в Корее и воспрепятствуют намерениям китайцев и их союзников предпринять новые акты агрессии в других районах мира. Это заявление имело двоякий смысл — во-первых, оно намекало на то, что война может быть успешно завершена без расширения ее масштабов, а во-вторых, говорило о том, что можно успешно отразить агрессию, не уничтожая ее источник. Одним словом, президент защищал идею «ограниченной войны» — ограниченной как в отношении количества используемых сил, так и в отношении преследуемых целей{799}.

Через восемь дней последовал ответ Макартура. Перед тем как произнести прощальную речь в Конгрессе и перед широкой аудиторией общенационального радио и телевидения, генерал выступил с волнующим обращением, которое заставило многих слушателей прослезиться. Он свел свое понимание стратегии победоносной войны, целью которой было объединение Кореи, к четырем пунктам: интенсивной экономической блокаде Китая, морской блокаде побережья Китая, ведению воздушной разведки над территорией Китая и снятию запрещений с проведения войсками Чан Кай-ши операций против КНР — а также материально-техническому обеспечению этих операций. Такое понимание уже не имело ничего общего с идеей неограниченной войны. Теперь Макартур не призывал к использованию атомного оружия и бомбардировкам Маньчжурии, а также отрицал, что когда-либо высказывал идеи об использовании сухопутных сил США на территории КНР. Впрочем, предложенные им меры все равно были гораздо более широкими, чем это могло оказаться приемлемым для Трумэна. Макартур был убежден, что отказ принимать эти меры будет означать для Соединенных Штатов «ведение нерешительных военных действий, которое будет изматывать наши силы». Если Соединенные Штаты по-прежнему будут следовать этим курсом, то это не приведет ни к чему, кроме новых претензий противника. Не испытывая беспокойства по поводу возможного расширения масштабов войны, Макартур утверждал, что Китай уже использует все свои возможности, а Советы вовсе не обязательно впутаются в действия китайцев, направленные против США. Он доверительно сообщил, что закончил пятидесятидвухлетнюю военную службу и что теперь, подобно солдатам той армии, о которой слагали легенды во времена его учебы в военной академии Вест-Пойнт, он «просто исчезнет, как старый солдат, который старался выполнить свой долг, после того как Господь открыл ему глаза на этот долг» {800}. [ 311]

Настроения общественного мнения и почта, поступающая в Конгресс, свидетельствовали о широких симпатиях к Макартуру, а лидеры республиканцев не могли допустить и мысли о его исчезновении. Генерал тоже не думал отвергать их многообещающие призывы{801}. Следующему акту этой великой драмы американской демократии суждено было развернуться в начале мая — когда два сенатских комитета открыли совместные слушания по внешней политике США в Азии, где в качестве главных свидетелей выступали Макартур и высшие должностные лица администрации. Безусловно, на них мнения обеих сторон подвергались внимательному исследованию.

Международная реакция

Отстранение Макартура получило широкий отклик за рубежом — особенно в странах, которые участвовали в Корейской войне. Не только внутри коммунистического блока, но и в других государствах реакция на это сообщение была в основном положительная — хотя в последнем случае имелись некоторые исключения. Но последствия действий Трумэна в разных странах значительно различались.

За исключением Испании, в которой общественное мнение было на стороне Макартура{*89}, симпатии в странах Западной Европы в подавляющем большинстве случаев были на стороне Трумэна{802}. Европейцы со вздохом облегчения приветствовали отставку Макартура. Корреспондент «Нью-Йоркера» в Лондоне писал, что «антиамериканская пропаганда в Европе получила самый тяжелый и самый суровый удар» {803}. В британской Палате Общин новость об увольнении генерала вызвала бурю энтузиазма{804}. Реакция Западной Германии, Франции и Италии была не столь бурной, но и здесь эта новость вызвала единодушное одобрение{805}. В Греции и Турции действия Трумэна вызвали шок, но получили широкую поддержку. Несмотря на восхищение, которое вызывал Макартур как непреклонный боец с коммунизмом, люди в этих странах прекрасно помнили и «доктрину Трумэна», согласно которой в 1947 году была принята программа помощи Греции и Турции{806}. [312]

Правительственные круги пытались занять сдержанную позицию в отношении отставки Макартура, опасаясь того, что восторги в Европе вызовут совершенно противоположную реакцию в Соединенных Штатах, где критики Трумэна утверждали, что именно европейское, и в особенности британское давление стало причиной отставки. Эта точка зрения получила большую поддержку во всем мире — добавив таким образом забот европейским лидерам, опасавшимся, что их страны станут козлами отпущения в вакханалии взаимных обвинений, захлестнувшей Соединенные Штаты{807}.

Коммунистическая пресса Советского Союза и других стран также подчеркивала роль партнеров Америки по НАТО. До 18 апреля ведущие советские издания и не высказывались по поводу отставки Макартура, но в сводках новостей, передаваемых из Москвы и восточноевропейских столиц, быстро объяснили суть этого события. Радио Восточного Берлина ликовало по поводу того, что отстранение Макартура стало доказательством реальной силы народов и существования всемирного движения борцов за мир. По его словам, Шуман и Эттли симпатизировали Макартуру — но под давлением своих народов вынуждены были продемонстрировать свое несогласие с политикой США. Советское радио, вещавшее на Европу, объясняло, что принятое Трумэном решение преследовало три цели:

«Во-первых, они хотели бы замять провалы своей неудачной политики на Дальнем Востоке, свалив всю вину на Макартура. Во-вторых, они таким образом надеялись ободрить своих европейских союзников, которые испугались негодования собственных народов. В-третьих, они хотели заглушить голос сторонников мира, которые требуют мирного урегулирования в Корее»{808}.

Коммунистическая пресса единодушно утверждала, что в политике США не последует никаких изменений.

Китайцы, объясняя причины падения Макартура, в меньшей степени делали акцент на давление европейцев. Они заявляли, что причиной этого падения стали «железные удары, нанесенные китайским и корейским народами». И все же «американские агрессоры» не извлекли из этого должного урока. Авиация США по-прежнему нарушает воздушное пространство КНР, при этом подвергая обстрелам и даже бомбежкам поселки и города, — негодующе заявляла китайская пресса. Таким образом, США так и не прекратили своих попыток расширить масштабы войны{809}. [313]

Антикоммунистические правительства Азии не разделяли столь твердой убежденности в том, что политика США в регионе по-прежнему останется жесткой. Японцы относились к Макартуру как к мудрому и доброжелательному правителю, который защищал их интересы за рубежом в тот период, когда они были наиболее беззащитны. Теперь, как заметил один канадский аналитик, «их страна, в глазах американцев, утратила свой пятизвездочный статус, превратившись в трехзвездочную державу» {810}. Генерал Риджуэй не только не обладал авторитетом своего предшественника, но был и гораздо менее известен японцам/Лейтмотивом японской нации, как сообщал один американский корреспондент, было беспокойство{811}. Что касается филиппинцев, то для них Макартур был героем, который во время Второй Мировой войны сдержал свое обещание вернуться и освободить их страну от японцев. Еще совсем недавно он помогал тайваньскому режиму Чан Кай-ши — что многие филиппинские лидеры считали решающим фактором для безопасности их островов. Манильские газеты немедленно выступили с единодушной защитой Макартура, а президент Квирино пригласил его посетить Филиппины{812}. Тайваньские официальные лица были осмотрительны в своих публичных заявлениях по поводу принятого Трумэном решения. Однако они рассматривали это решение как отказ США поддерживать вторжение сил Чан Кай-ши на территорию материкового Китая. Точно так же лидеры Корейской республики расценивали его как крушение своих надежд на объединение страны под их властью{813}.

Однако после первоначального шока, вызванного отставкой генерала, страсти вокруг этого события вскоре улеглись. Какие бы сомнения ни испытывали азиатские лидеры в отношении дальнейшего курса американской политики, они мало на что могли повлиять. Начавшееся 22 апреля весеннее наступление коммунистов положило конец тревогам правящих кругов Корейской республики по поводу перспектив перемирия. Правительство Филиппин как раз должно было получить очередную экономическую помощь от Соединенных Штатов, и положительные отзывы Макартура, сделанные им во время его обращения к Конгрессу, оказались здесь неоценимой услугой{814}. Режим Чан Кай-ши надеялся на военное взаимодействие с США и предоставление американцами широкой материально-технической помощи. 24 апреля Пентагон объявил, что Тайвань теперь имеет равный с Западной Европой приоритет в отношении поставок оружия и снаряжения{815}. Чтобы успокоить японцев, [314] Джон Фостер Даллес срочно вылетел в Токио с гарантиями того, что процесс заключения мирного договора ни в коем случае не будет прерван. Гарантии со стороны Риджуэя, прибывшего в Токио 14 апреля, также сыграли свою роль{816}.

Те, кто надеялся на то, что уход Макартура приведет к большей гибкости со стороны как Вашингтона, так и стран коммунистического лагеря, вскоре были разочарованы. Соединенные Штаты скоро показали и друзьям, и врагам, что их курс остался неизменным. Они отвергли предложение Великобритании об участии коммунистического Китая в заключении мирного договора с Японией и не приняли предложение Pay созвать конференцию четырех держав по проблемам Кореи и ряду других проблем. Наконец, США отвергли просьбу Моррисона составить декларацию, в которой были бы указаны цели, преследуемые ООН в Корее{817}. К тому же администрация Трумэна не собиралась отказываться от своих намерений при определенных условиях осуществить ответные бомбардировки военных баз в Маньчжурии. Трумэн извлек уроки из негодующей реакции, которую вызвали его заявления по поводу возможного применения атомного оружия, сделанные в ноябре прошлого года. Поэтому теперь он был крайне осторожен в отношении высказываний о расширении масштабов войны, стараясь при этом не разрушить единства союзников. Однако, испытывая значительное внутриполитическое давление, он все же опасался наращивания сил противника в Маньчжурии. В своем обращении к нации 11 апреля президент предупредил, что противник будет нести ответственность за последствия расширения сферы действия своей авиации против сил ООН{818}. Наконец, Соединенные Штаты усилили давление на ООН с целью ускорить выдвижение Комитетом по принятию дополнительных мер программы экономических санкций против Китая{819}. По причинам внутриполитическим и международным Госдепартамент стремился показать, что политический курс США остается по-прежнему твердым. Ачесон надеялся извлечь выгоду из увольнения Макартура, желая взамен получить поддержку от англичан и других союзников в отношении некоторых проблем, ранее вызывавших разногласия{820}.

Коммунисты все же предприняли один шаг, который временно возродил надежды ООН. Пятнадцатого апреля министр иностранных дел Северной Кореи Пак Хен Ен отправил послания одинакового содержания председателям Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи ООН. Большая часть коммюнике [315] содержала нападки на Соединенные Штаты и «приспешников Ли Сын Мана», которые обвинялись в жестокостях. В заключении документа Пак требовал урегулировать корейский конфликт с помощью мер, одобренных февральской конференцией Всемирного Совета Мира, которая проводилась в Восточном Берлине. Эта конференция призывала к проведению встречи представителей всех государств, которые имели отношение к конфликту — в том числе и представителей «большой пятерки» (то есть постоянных членов Совета Безопасности), куда входил бы делегат КНР как представитель Китая. Северная Корея призывала вывести из Кореи все иностранные войска и позволить корейцам решить свои проблемы. В послании не было отдельных упоминаний проблемы Тайваня, что особо подчеркнули дипломаты союзников в беседах с западными журналистами{821}. Это послание вызвало значительный интерес — особенно у представителей арабо-азиатского блока и в Комитете по оказанию содействий. Pay предложил делегатам стран арабо-азиатского блока установить контакт с Северной Кореей{822}. Индийское правительство уже дало указания Паниккару предложить китайцам идею выдвижения новой мирной инициативы, основанной на пяти принципах, изложенных ООН в январе. Восемнадцатого апреля, после встречи с заместителем министра иностранных дел Китая, Паниккар отправил отчет о встрече, составленный в пессимистическом тоне. Официальный представитель КНР утверждал, что перспектива мирного урегулирования конфликта потребует изменений в политике США. Видимо, китайцев раздражала перспектива нанесения воздушных ударов по территории КНР — которые якобы должны были производиться двумястами американскими бомбардировщиками, базирующимися на Тайване{823}. Члены КОС не очень доверяли Паниккару, а их попытки установить контакты с Северной Кореей снискали одобрение во время приема в ООН, состоявшегося 20 апреля. Главным действующим лицом в этом неофициальном обмене мнениями был Константин Зинченко, гражданин СССР и член секретариата ООН. Кроме того, присутствовали Падилья Нерво, Арне Зюнде из Норвегии, Ламбертус Палар из Индонезии и Эрнест Гросс из Соединенных Штатов. Несколько раз Зинченко настаивал на том, что северокорейское послание должно получить «дальнейшее развитие»{824}. Этот факт, наряду с тем, что послание было составлено на русском языке и не было опубликовано в китайской прессе (которая даже не упомянула о нем), внушали надежды членам КОС. [316]

Однако начавшееся 22 апреля весеннее наступление коммунистов усилило мнение США о том, что северокорейское послание является «пустой бумажкой»{825}.

Северокорейское коммюнике едва ли в какой-либо мере изменило позицию коммунистов. Хотя в нем и не было упоминаний о проблемах, выходящих за рамки корейского конфликта, тем не менее оно ссылалось на резолюции Всемирного Совета Мира, принятые в феврале — а ведь они касались и этих проблем{826}. Несмотря на то что в пятисторонней конференции не предполагалось участия таких нейтральных стран, как Индия и Египет, все же она предполагала присутствие делегации Соединенных Штатов, которой бы пришлось вести переговоры с представителями четырех государств, сочувствовавших позиции Пекина в отношении проблемы Тайваня и вхождения КНР в ООН.

Возможно, цель дипломатических маневров Северной Кореи заключалась в том, чтобы проверить, насколько твердой осталась позиция США после отставки Макартура. Советы рассматривали действия Трумэна как результат давления союзников и надеялись, что оно в еще большей степени повлияет на изменение политики США в Корее{827}. Не исключено, что северокорейское послание и последовавшие за ним действия Советского Союза были также и попыткой противодействовать процессу улучшения образа Соединенных Штатов за границей, к которому привела отставка Макартура. Тот факт, что в ответ на шаги, предпринятые Соединенными Штатами в отношении Макартура, коммунисты просто начали давно планируемое военное наступление в Корее, могло нанести вред их пропагандистской машине. В то же время действия, рассматриваемые рядом государств как поиски мира, вкупе с заявлениями о продолжающихся ударах авиации США по территории КНР, могли дать преимущество пропаганде коммунистов. Стоит заметить, что 18 апреля Китай проявил заинтересованность в улучшении своего образа в глазах мирового сообщества, объявив о предоставлении Индии (население которой тогда страдало от голода) одного миллиона тонн риса. Это произошло как раз в тот момент, когда предложение администрации Трумэна отправить в эту страну пшеницу застряло в Конгрессе на несколько недель{828}. И, наконец, предложение Северной Кореи могло преследовать целью активизацию Комитета по объединению и восстановлению Кореи (КОВК), который недавно обсуждал возможности обращения с мирными инициативами к режиму Кима. Не подлежит сомнению, что Советы, благодаря Зинченко, [317] знали об этих обсуждениях. Однако они опять-таки могли рассматривать их как возможную помеху — особенно если бы эти обсуждения привели к реальным результатам еще до начала китайского наступления{829}.

Достижение любой из этих целей, безусловно, осложнило бы попытки США расширить масштаб войны — путем нанесения авиаударов севернее реки Ялу, либо путем проведения наземных операций далеко к северу от 38-й параллели.

Усиление давления на Китай

В Соединенных Штатах послание Северной Кореи вызвало лишь мимолетный интерес. Рассматривая корейскую войну в общем контексте международных отношений, администрация Трумэна была занята проблемами возможных ответных бомбардировок Маньчжурии и экономических санкций против Китая. Противоречия между Соединенными Штатами и их союзниками не исчезли и в мае — демонстрируя тот факт, что отстранение Макартура оказало лишь незначительное влияние на взаимоотношения партнеров по НАТО. В попытках ограничить действия американцев англичане шли впереди всех.

Можно было ожидать, что разногласия западных союзников по поводу нанесения ответных ударов по Маньчжурии стихнут сразу же, как только Макартур будет отправлен в отставку. Генерал Риджуэй, как настоящий солдат, исполнял волю своего правительства{*90}, которое желало ограничить масштабы войны. Вряд ли его могли вывести из равновесия действия коммунистов — и маловероятно, что он представлял в Вашингтон отчеты, преувеличивавшие реальную опасность{830}. Более того, маловероятным представляется и то, что Пекин или Москва согласились бы начать воздушное наступление против войск ООН. Хотя приказы о нанесении ответных ударов по Маньчжурии были отданы командующему силами ООН лишь 11 апреля, тем не менее еще до этого момента пресса широко распространяла слухи о том, что эти приказы уже отданы. Поскольку Госдепартамент уже сообщил Индии, что эти удары будут нанесены, если коммунисты расширят сферу действий своей авиации, то нет никаких сомнений в том, что китайцы понимали, насколько они [318] рискуют{831}. (После того как 25 марта американская делегация в ООН допустила утечку информации, касающейся политики США, уже не оставалось ни малейших сомнений в том, что Китай прекрасно понимал степень риска{832}.) Если коммунисты не испытывали желания расширить масштабы войны, то представляется маловероятным, чтобы они расширили сферу применения своей авиации.

Однако союзники Америки по НАТО представляли ситуацию по-другому. Огромное внутриполитическое давление, с которым столкнулась администрация Трумэна, является главной причиной, объясняющей этот факт. Сразу после отстранения Макартура такие весьма сведущие в американской внутриполитической ситуации наблюдатели, как сэр Оливер Фрэнке и Хьюм Ронг, весьма своевременно предупредили внешнеполитические ведомства своих стран, что в течение нескольких недель Трумэну и его советникам будет чрезвычайно трудно смягчить позиции США в отношении любой проблемы, имеющей отношение к Азии{833}. Послы Великобритании и Канады понимали, что лидеры США имеют самые лучшие намерения — однако для многих иностранных наблюдателей не составило труда предположить, что воинственные вершители судеб из Вашингтона предпринимают непродуманные действия, которые могут привести к глобальному конфликту. Масштабные маневры авиации и флота, проведенные Соединенными Штатами 11 и 13 апреля у южных и восточных берегов Китая, вряд ли прибавили спокойствия{834}.

12 апреля генерал Брэдли сообщил Фрэнксу и лорду Теддеру о том, что президент Трумэн разрешил нанести удары по Маньчжурии в случае, если коммунисты предпримут в Корее массированное воздушное наступление. В случае поступления сообщений о массированных авиаударах противника, Комитет начальников штабов должен был дать оценку такой информации. Определив, что рассмотренные события действительно имели место, он мог немедленно предпринять ответные действия. При наличии возможности быстро установить контакт с политическими лидерами, следовало предварительно проконсультироваться с ними по поводу принимаемых решений{835}.

Британские официальные лица выразили свое несогласие. По их мнению, в случае воздушного наступления коммунистов единственно верным решением были бы консультации США и Великобритании — с целью получить у последней согласие на нанесение ответных ударов. К тому же англичане не верили, что [319] коммунисты способны начать массированное воздушное наступление или подготовиться к масштабному наземному наступлению в Корее еще до июня. Их расчеты ставили под сомнение необходимость заблаговременного принятия решения о нанесении ответных ударов{836}. Началась целая серия дискуссий по этому вопросу, в которых приняли участие и представители других государств — союзников США. Они завершились в середине мая и привели лишь к частичному консенсусу.

Китайское весеннее наступление привело к тому, что в США стали ощущать необходимость безотлагательных действий. 26 апреля Комитет начальников штабов осведомился у Риджуэя о желательности предоставления ему полномочий бомбить Маньчжурию и Шаньдунский полуостров в случае массированных воздушных ударов коммунистов по позициям войск ООН в Корее. Командующий силами ООН дал утвердительный ответ{837}. Он также выразил желание провести воздушную разведку китайских авиабаз в Маньчжурии и Шаньдуне. Вашингтон быстро предоставил ему полномочия проводить воздушную разведку. Что же касается бомбардировок, то этот вопрос вызвал значительные дискуссии среди представителей исполнительной власти. В конечном счете Риджуэй получил и эти полномочия — хотя и в весьма урезанном виде.

28 апреля Комитет начальников штабов передал в Токио:

«При наличии возможности перед началом операции вам следует попытаться получить рекомендации Комитета начальников штабов. И в любом случае следует немедленно сообщить о ней Комитету начальников штабов, не предавая эти сведения широкой огласке до тех пор, пока не будут уведомлены союзники»{838}

Это означало, что Риджуэй должен был предварительно получить согласие высшего начальства — если только связь между командованием сил ООН и Вашингтоном не будет временно прервана{839}. Эта лазейка противоречила заявлениям Госдепартамента, гарантирующим странам, отправившим свои подразделения в Корею, что любое решение о нанесении бомбовых ударов за пределами Кореи будет приниматься в Вашингтоне. Поэтому американские дипломаты были вынуждены информировать эти страны об этом небольшом изменении{840}.

Соединенные Штаты уверяли своих союзников, что будут предприняты все усилия для проведения предварительных консультаций еще до начала осуществления бомбардировок Маньчжурии. Великобритания как самый решительный сторонник этих консультаций усиленно работала над созданием [320] механизма, позволяющего дать быстрый ответ в случае кризиса, 10 мая британский министр иностранных дел Герберт Моррисон, получив поддержку кабинета министров (лишенного теперь значительного числа представителей левого крыла Лейбористской партии), сообщил Ачесону, что его правительство согласно «в принципе» с идеей ответных бомбардировок баз в Маньчжурии{841}. Однако его правительство не может снять с себя ответственность за принятие решений — тем более решений такой значимости. Он заверил Ачесона, что как только британскому правительству детально сообщат о действиях коммунистов, оно в кратчайшие сроки сможет дать свой ответ. Моррисон также предложил, чтобы любое решение Соединенных Штатов стало предметом рассмотрения и утверждения со стороны президента — точно так же, как и любое решение Великобритании требовало бы согласия премьер-министра{842}. Соединенные Штаты отказались идти на дальнейшие уступки{843}. К счастью, обстоятельства так и не подвергли испытаниям жизнеспособность консультативных процедур.

Проблема экономических санкций против Китая оказалась для союзников в какой-то степени даже более сложной, нежели вопрос ответных бомбардировок Маньчжурии. Поскольку в решении проблемы санкций участвовал бы комитет ООН, насчитывающий десяток сотрудников, а затем этот вопрос ставился бы на голосование Генеральной Ассамблеи, его нельзя было решить в узком кругу. Если бы Соединенные Штаты жестко настаивали на санкциях ООН, их союзники были бы вынуждены либо подчиниться, либо предать огласке свои возражения — тем самым вызвав гнев американского общественного мнения. Таким образом, существовала потенциальная угроза кризиса Западного альянса — подобная той, которая появилась в январе, в результате дебатов по принятию резолюции об агрессии.

Отставка Макартура приблизила день расплаты. 14 апреля Ачесон дал указания американской миссии в ООН потребовать проведения сессии подкомитета КПДМ и направить усилия на то, чтобы он рекомендовал Комитету по принятию дополнительных мер рассмотреть в срочном порядке возможные экономические меры против Китая. Ачесон надеялся, что заседание КПДМ состоится 18 апреля, и комитет быстро примет решение передать на рассмотрение Генеральной Ассамблеи рекомендацию ввести экономические санкции. Это новое проявление решимости ООН в отношении Кореи, как писал госсекретарь, могло [321] заставить Пекин приступить к поискам мирного урегулирования — а не к разворачиванию нового наступления{844}.

Однако эти соображения сыграли небольшую роль в действиях США. В течение некоторого времени Госдепартамент считал, что твердый политический курс является самым надежным способом убедить коммунистов сесть за стол переговоров. После отставки Макартура Вашингтон стремился к тому, чтобы у противной стороны не возникло ни малейших сомнений в том, что позиция США остается по-прежнему твердой. Кроме того, отставка генерала еще больше усилила требования американского общественного мнения проявить твердость. Стремление США как можно быстрее созвать КПДМ для рассмотрения возможных экономических санкций было тесно связано со стремлением администрации проявить инициативу еще до того, как 19 апреля Макартур выступит с обращением к Конгрессу. Прежняя задача Ачесона — скрыть факт существования серьезных разногласий в лагере союзников — теперь стала менее важна по сравнению с задачей усилить позиции администрации в Соединенных Штатах, дабы противостоять предстоящим яростным нападкам Макартура{845}.

Когда 17 апреля наконец-то открылось заседание подкомитета, британский представитель Джебб, австралийский — Шанн и французский — Лакост выступили против любой поспешности в отношении санкций — считая, что они подорвут перспективы ведения переговоров с Китаем. Понимая, что у администрации Трумэна возникли серьезные проблемы дома, и опасаясь, что упорное сопротивление приведет к еще более крайним мерам, Джебб предложил компромисс. Подкомитет мог прервать свою работу на сутки, предоставив делегатам время для проведения консультаций со своими правительствами. Возобновив свою работу, подкомитет мог бы предложить изучить возможности введения частичного эмбарго и рассмотреть вопрос о созыве всего Комитета по принятию дополнительных мер. Делегация США могла бы предоставить прессе информацию о явном продвижении в направлении принятия санкций — что стало бы важнейшим аргументом в глазах американского общественного мнения накануне появления Макартура в Конгрессе{846}. Американцы приняли это предложение, и заседание подкомитета, которое состоялось на следующий день, прошло без всяких неожиданностей. 19 апреля утренние газеты покорно повторили подготовленную для них версию. Однако это лишь отсрочило день расплаты{847}. [322]

Дипломаты союзников оттянули созыв КПДМ, который был назначен на 3 мая. Продолжающиеся возражения Лондона и Парижа по поводу проталкивания через ООН санкций в отношении Китая, а также неуверенность в том, что в КПДМ удастся набрать необходимое большинство голосов в пользу направленных против Китая мер, стали причиной осторожного поведения американской делегации{848}. Несмотря на задержку, КПДМ собрался, не имея какого-либо предварительно выработанного плана действий, согласованного с ведущими членами комитета. Англичане и французы по-прежнему считали, что время выбрано неудачно — к началу мая силы ООН уже приостановили первую фазу китайского наступления в Корее, и теперь вновь появились надежды на то, что скоро наступит наиболее благоприятный момент для ведения переговоров. Они также возражали против неясности американской формулировки относительно эмбарго на нефтепродукты, материалы для атомной промышленности, вооружение, боеприпасы, а также материалы и оборудование для производства всего, что требуется для ведения боевых действий.

Англичане и французы предлагали, чтобы каждая страна самостоятельно определяла, экспорт каких товаров и материалов она прекратит, и каким образом будет вводить такие ограничения. И Великобритания, и Франция высказывались в пользу краткого, но подробного перечня товаров и материалов, на экспорт которых должен быть наложен запрет. К тому же англичане хотели, чтобы любые новые меры, направленные против Китая, соответствовали положениям декларации ООН о целях, преследуемых Организацией Объединенных Наций в Корее. Уже первое заседание КПДМ продемонстрировало, насколько разными были мнения делегатов. Лишь Бразилия, Турция, Филиппины и Венесуэла поддержали Соединенные Штаты{849}.

Скандал с Макартуром еще больше усилил давнее негодование, существовавшее в Соединенных Штатах по поводу весьма скудного вклада европейцев в дело борьбы против коммунизма. Эти настроения нашли свое отражение 2 мая, когда сенатор Кейпхарт в ультимативном порядке призвал потребовать от других государств, входящих в ООН, оказывать большее содействие усилиям США в Корее. В случае отказа, заявил Кейпхарт, Соединенным Штатам следует вывести свои войска с полуострова{850}. Свидетельства Макартура, которые он на следующий день предоставил комитетам Сената по вооруженным силам и по международным отношениям, только подлили масла в [323] огонь. Он назвал участие союзников США в корейском конфликте «чисто символическим». Макартур заявил, что значительное количество стратегических материалов поступает в Китай через Гонконг, и если союзники Америки откажутся принять его стратегию, ведущую к победе в Корее, то Соединенным Штатам следует придерживаться этой стратегии, невзирая на мнения союзников{851}. Даже «Нью-Йорк Таймс», в целом настроенная против Макартура, поддерживала генерала в отношении его заявления о поставках в Китай через Гонконг. «Это вопрос, от которого зависит целостность и здравый смысл Объединенных Наций, — утверждала газета. — Никто в здравом уме не станет утверждать, что бороться с агрессором означает вооружать его» {852}, 9 мая сенатор Кем предложил редакцию финансового законопроекта, согласно которому прекращалась экономическая помощь США всем государствам, экспортирующим военные материалы коммунистическим странам{853}.

Оппозиция американскому курсу в КПДМ оказалась теперь на грани краха. 7 мая на заседании комитета Джебб заявил, что его правительство, возможно, поддержит предложение США{854}. Через три дня Моррисон сообщил Ачесону об оказании такой поддержки{855}. В отношении большинства проблем, связанных с Кореей, другие союзники последовали этому примеру. 14 мая КПДМ одобрил решение предоставить Генеральной Ассамблее рекомендацию ввести частичный запрет экспорта в Китай. Это решение было бы принято единогласно, если бы не позиция Египта, который воздержался при голосовании{856}.

Ирония заключалась в том, что уступки правительства Эттли Соединенным Штатам отчасти были вызваны событиями на внутриполитическом фронте. 2 мая консерваторы в Палате Общин начали кампанию, целью которой было выяснить точно, какие именно стратегические товары экспортируются в Китай через Гонконг, а также убедиться в том, что британский внешнеполитический курс совпадает с американским. Ответная реакция лейбористов была весьма неуклюжей, так как они предоставили неполную информацию и гарантии, некоторые из которых оказались ложными. Особое смущение вызвал тот факт, что поставки в Китай из британских колоний (особенно каучука из Малайи и Сингапура) возросли в первом квартале 1951 года и продолжались в апреле. Экспорт каучука имел большое значение для малайской экономики, а повышение цен на этот товар, совпавшее с началом войны в Корее, стало причиной провала усилий коммунистов, направленных на ведение [324] диверсионных действий. Запрет на экспорт каучука в Китай, как и запреты, вводимые на другие поставки (обычно осуществлявшиеся через Гонконг), мог привести к тому, что режим Мао усилил бы давление на британские владения.

Открыто продемонстрировав, что именно англичане делают для ограничения торговли с Китаем, парламентские дебаты показали, что масштаб этих действий не идет ни в какое сравнение с масштабами санкций, предложенных США. Тем самым они фактически лишили всяких оправданий курс, целью которого было противодействие введению посредством ООН экономических санкций. Ввиду отсутствия подавляющего большинства в Палате Общин, а также из-за приближающихся общенациональных выборов (которые должны были состояться в этом году) лейбористскому правительству пришлось уступить решительным требованиям консерваторов{857}.

Кризис в отношениях Великобритании с Ираном также подталкивал правительство Эттли поддержать санкции против Китая. В конце апреля премьер-министром Ирана стал радикально настроенный Мохаммед Моссадык, который быстро национализировал нефтяные промыслы страны. Этот акт стал финалом затянувшихся попыток Ирана прийти к соглашению на переговорах по англо-персидской нефтяной компании, которое должно было дать Ирану более значимую долю прибылей от эксплуатации нефтяных запасов страны. В связи с изменением обстановки в Восточной Азии, Вашингтон довольно долго убеждал Лондон пойти навстречу требованиям иранских радикалов. Пытаясь сохранить значительную долю в добыче иранской нефти (не говоря уже о стремлении сохранить политический престиж, падение которого могло бы вызвать весьма сильный резонанс в других частях империи), Соединенное Королевство теперь нуждалось в поддержке Госдепартамента США, который мог оказать давление и спасти вложения Великобритании в Иране. Противодействие политике США в Корее могло привести к отказу в такой поддержке{858}.

Теперь, когда британцы вынуждены были поддерживать американский курс, а КПДМ фактически единогласно высказался в пользу введения частичных экономических санкций, у Соединенных Штатов практически не возникло трудностей в проведении своей резолюции через Генеральную Ассамблею. Представители советского блока отказались участвовать в голосовании, заявляя, что эта резолюция незаконна, семь представителей арабо-азиатской группы и Швеция воздержались при [325] голосовании. В отличие от резолюции, обвиняющей Китай в агрессии, никто не проголосовал против введения новой меры, которая была принята 18 мая. Представитель Индии Pay выразил общее мнение некоммунистических государств, когда отказался поддерживать эти санкции, заявив, что ведущие страны на практике уже их осуществляют, и что официальное введение эмбарго через ООН только создаст еще одно психологическое препятствие на пути достижения мира{859}.

Однако время опровергло эти доводы. Эмбарго, введенное некоммунистическими странами, никогда не было абсолютно непроницаемым. Несмотря на давление США, Цейлон так и не ввел эмбарго на экспорт каучука. Контрабандные поставки в Китай по-прежнему осуществлялись через Макао, Таиланд и Бирму. Значительная часть убытков Китая в конечном счете была возмещена государствами советского блока. Тем не менее принятие резолюции побудило многие государства усилить меры по предотвращению экспорта стратегических материалов в КНР{860}. Эти усилия привели к возникновению значительных, хотя и временных трудностей в китайской экономике{861}. Если эти меры и не привели к быстрому достижению мира в Корее, то не исключено, что они снизили возможности Китая осуществить интервенцию в страны Юго-Восточной Азии и истощили ресурсы других коммунистических государств, предотвратив их использование в других регионах. Никакой психологический стимул, посредством которого резолюция могла подтолкнуть Китай к продолжению войны, не воспрепятствовал началу переговоров о перемирии, которые открылись менее чем два месяца спустя.

Хотя голосование на Генеральной Ассамблее 18 мая и предотвратило опасный кризис Западного альянса, оно не разрядило напряженности, существующей в отношении курса азиатской политики. В течение некоторого времени скандал, вызванный отставкой Макартура, подталкивал администрацию Трумэна к заявлениям, которые могли снизить перспективу переговорного процесса по урегулированию корейского конфликта и даже расширить масштабы войны. Во время продолжающихся слушаний в Сенате министр обороны Маршалл говорил о решимости США противодействовать стремлениям коммунистического Китая захватить Тайвань и стать членом ООН. При этом Маршалл использовал терминологию, которая исключала даже намек на гибкость политической позиции{862}. Такие высказывания не встретили никакой поддержки со стороны [326] западноевропейских союзников. Та же участь постигла и заявления об отправке военной миссии США на Тайвань, об увеличении объемов военной помощи режиму Чан Кай-ши, а также о равной значимости для Соединенных Штатов этой помощи и помощи странам НАТО{863}.

В тот день, когда Генеральная Ассамблея рекомендовала принятие экономических санкций против Китая, и на следующий день после того, как «Нью-Йорк Таймс» сообщила о призыве Чан Кай-ши открыть фронт на территории КНР, помощник госсекретаря Раск выступил в Нью-Йорке с речью, в которой обрушил невиданный до сих пор поток брани в адрес коммунистического Китая. Он даже намекнул на то, что Соединенные Штаты поддержат действия, направленные на подрыв режима Мао. Раск заявил, что «КНР — это славянское Манчжоу-Го, только большего масштаба. Это не правительство Китая. Оно не выдержит и первого испытания. Это правительство не китайское». Он призывал Соединенные Штаты не мириться с тем униженным положением, которое навязывают друзьям Америки в Китае{864} Маршалл уже объявил, что новая помощь режиму Чан Кай-ши будет направлена исключительно на поддержание обороны Тайваня, а Госдепартамент заверил, что выступление Раска должно подтвердить неизменность политики США в отношении тайваньского режима{865}.

В связи с тем, что Макартур выражал одобрение в отношении явного изменения курса администрации в Азии, предполагавшего введение экономических санкций, полную поддержку Тайваня и жесткое противодействие вступлению КНР в ООН, а Чан Кай-ши открыто говорил об открытии боевых действий на территории КНР, союзники США явно опасались, что президент Трумэн вновь меняет свою политику в угоду тому самому человеку, которого он недавно отправил в отставку{866}.

Однако эти опасения оказались преувеличенными. В течение нескольких месяцев администрация Трумэна высказывалась в пользу экономических санкций ООН против Китая и предлагала интенсивную военную помощь режиму Чан Кай-ши{867}. Несмотря на приверженность выдвинутым в январе пяти принципам урегулирования конфликта в Корее, Соединенные Штаты никогда не стремились к тому, чтобы уступки по Тайваню стали неотъемлемой частью переговорного процесса урегулирования корейского конфликта. В течение некоторого времени американцы предусматривали возможность нанесения, при определенных условиях, ответных бомбовых ударов по Маньчжурии. [327] Несмотря на риторику Раска и на то, что исполнительная власть в США продолжала изучать возможности предоставления материально-технического снабжения наступательных операций режима Чан Кай-ши, правительство США никогда не планировало никаких акций, которые бы выходили за рамки ограниченной тайной помощи антикоммунистическим группам на территории КНР{868}. Негодование Макартура побудило Соединенные Штаты в некоторых вопросах ужесточить свой курс. Это вызвало одобрение общественного мнения, однако массированное наступление китайцев 22 апреля и 16 мая в любом случае не могло не вызвать противодействия Вашингтона{869}.

Как и в феврале прошлого года, союзники вновь свели свое участие к простым отсрочкам новых акций против Китая — что оставляло возможность осуществления ряда инициатив и снижало перспективы расширения масштабов войны. В апреле и мае администрация Трумэна могла использовать эти относительно безопасные меры для того, чтобы попытаться успокоить американское общественное мнение и Конгресс, а также сделать предостережение противнику.

И все же гнев и разочарование американского общественного мнения не могли быть вечными. Во время слушаний в Конгрессе генерал Брэдли заявил, что у администрации Трумэна нет намерений ограничивать действия США, если война будет продолжаться в течение неопределенного периода времени. Существующая стратегия, по мнению высших должностных лиц, должна была убедить противника в необходимости мирного решения корейского конфликта — хотя бы с помощью непомерного для коммунистов роста стоимости ведения войны. Но если такая стратегия не даст желаемого результата, тогда, возможно, будет принята другая стратегия. Брэдли вполне допускал, что разногласия между Макартуром и администрацией являются в достаточной степени временными{870}.

Коллективные усилия в Корее

Главным источником беспокойства было то, что война в Корее вела к истощению людских ресурсов Америки. А поскольку конца ей видно не было, в Пентагоне нарастало стремление осуществить замену воинских подразделений, часть которых участвовали в боевых действиях с лета прошлого года. В то же время военное руководство опасалось, что коммунисты могут начать военные действия в другом регионе, и поэтому не желало [328] замедлять темпы наращивания военной мощи США в более важном европейском регионе{871}. Общественное мнение и Конгресс испытывали озабоченность по поводу растущих потерь в Корее, которые к маю 1951 года насчитывали уже более шестидесяти тысяч американцев.

Эта озабоченность заставила Соединенные Штаты дать критическую оценку вкладу других стран в усилия ООН по урегулированию корейского конфликта. В начале мая войска Южной Кореи и Соединенных Штатов составляли более 80% всех сухопутных войск ООН. В своих показаниях Сенату Макартур заявлял, что сокращение военного присутствия других стран не произведет ощутимого эффекта на тактическую обстановку{872}. С учетом того, что союзники подвергали критике манеру ведения Соединенными Штатами боевых действий в Корее, такие характеристики неизменно вызывали негодование общественного мнения. Сенаторы-республиканцы усилили эти настроения, устроив настоящую травлю представителей администрации на получивших широкую огласку слушаниях по поводу сравнительно небольшого участия других некоммунистических государств в корейском конфликте{873}.

Оценка, которую дал Макартур, была несправедливой в отношении ряда стран. Учитывая ограниченные экономические ресурсы таких государств, как Великобритания, Турция, Греция, Филиппины и Таиланд — а также проблемы военного характера, с которыми они столкнулись у себя дома, их участие в корейском конфликте едва ли можно было назвать чисто символическим. Сторонники Чан Кай-ши в Сенате обращали внимание на то, что общее количество не-американских и не-южнокорейских войск, участвующих в конфликте, было меньше, чем предлагаемые режимом Чан Кай-ши 33 000 тайваньских солдат, от помощи которых силы ООН отказались{874}.

Но несколько тысяч солдат из Великобритании, Турции и Франции, имевшие умелых командиров, высокий моральный дух и хорошее вооружение, стоили гораздо больше, нежели многочисленные плохо обученные и вооруженные тайваньские подразделения, моральный дух которых к тому же вызывал сомнения. Заявление Макартура о том, что неамериканские и некорейские подразделения не произвели существенного воздействия на тактическую обстановку, стало горькой пилюлей для солдат Глочестерширского батальона (предки Макартура были выходцами именно из этого графства), потерявших более 90% своего состава во время первой фазы китайского весеннего наступления [329] и задержавших продвижение противника на решающем участке фронта. Это был несправедливый упрек и для тех, кто остался в живых во французских и турецких подразделениях — заплативших высокую цену за свою благородную стойкость при отражении китайских атак.

Однако несмотря на это, а также на то, что большинство стран — участниц ООН внесли немалый (пусть и не чисто военный) вклад в урегулирование корейского конфликта, основная доля военного участия в конфликте все же легла на плечи Соединенных Штатов и Южной Кореи{875}. В какой-то мере ответственность за такую ситуацию несла администрация Трумэна. Ведь Пентагон сам усомнился в необходимости военного участия тех стран, которые предложили свою помощь на первом этапе конфликта — когда для этого существовала благоприятная психологическая обстановка. Более того, он проявил явную бестактность в отношении предлагаемой помощи{876}.

Осенью же, когда военная обстановка резко изменилась в пользу сил ООН, Соединенные Штаты посчитали, что война почти завершена, и ослабили свои усилия, направленные на привлечение новых иностранных контингентов. В ноябре Госдепартамент с энтузиазмом принял предлагаемые Эфиопией и Колумбией батальоны, которые прибыли в Корею в мае и июне следующего года. Однако по инициативе Пентагона Соединенные Штаты принудили Грецию разгрузить судно с оружием и военнослужащими еще до того, как оно отправилось в Корею. В результате этих поспешных действий греки послали в Корею лишь батальон — несмотря на их первоначальное предложение отправить бригаду{877}.

В значительной степени из-за разногласий в Министерстве обороны, попытки привлечь к участию другие государства были возобновлены лишь в феврале 1951 года. Теперь, когда вывод войск ООН с полуострова казался маловероятным, а у противника имелись огромные резервы живой силы, военные лидеры США надеялись получить предложения, которые могли бы облегчить тяжесть ведения войны в Корее{878}. Однако ведение военных действий усилило противоречия, существовавшие среди некоммунистических стран, и этот факт усложнил попытки привлечь новые государства к участию в конфликте.

Большинство проблем с привлечением подразделений из других стран в основном были связаны с географическими факторами — а также повсеместной нехваткой средств на ведение современных военных действий, соображениями международной [330] политики (на которую корейский конфликт оказывал заметное, хотя и не решающее влияние), и весьма разнообразными историческими обстоятельствами. После Второй Мировой войны, если не считать стран коммунистического лагеря, Соединенные Штаты взяли на себя главную ответственность за будущее Кореи. Начиная с 1947 года другие страны тоже оказывали политическую поддержку инициативам США, однако их участие всегда носило второстепенный характер — это касалось даже тех, кто работал в комиссиях ООН в Корее. Преимущество Америки в богатстве и силе делало маловероятной перспективу того, что начавшаяся война изменит такое положение.

Из трех государств, расположенных в непосредственной близости от Кореи, две — коммунистический Китай и Советский Союз — находились по другую сторону линии фронта. Третьей страной была Япония. Являясь базой обеспечения и предоставляя силам ООН некоторые людские ресурсы и суда для оказания материально-технического снабжения, она не могла прямо участвовать в военных действиях по понятным политическим причинам. Другие государства находились на расстоянии от нескольких сотен до нескольких тысяч миль от Кореи, и большинство из них имело более важные проблемы, которые требовали внимания. Израиль со своим крошечным населением, окруженный с трех сторон враждебно настроенными соседями, был здесь весьма характерным примером. Пакистан, ведущий пограничные споры с Афганистаном, а также более крупной и мощной Индией, представлял собой еще один пример. Возможности Греции и Турции, участие которых в корейском конфликте было незначительным, ограничивала напряженная обстановка, сложившаяся на Балканах. Как и в случае с западноевропейскими государствами, вооруженные силы этих стран вынуждены были противостоять силам Советского блока — что ограничивало возможности их использования в Корее{879}.

Что касается нейтральных стран, то они не могли предоставить свои войска для участия в корейском конфликте по политическим причинам. Югославия получала значительную часть необходимой ей экономической и военной помощи от Соединенных Штатов, а ее отношения с Италией, Грецией и Турцией постепенно улучшались{880}. По ряду вопросов, в том числе и по проблеме Корейской войны, югославские дипломаты вели консультации с американцами и с пониманием относились к позиции США. Корейский конфликт оказал значительное влияние и на ситуацию на Балканах, приведя к тому, что позиции Соединенных [331] Штатов и Югославии стали ближе, чем когда-либо. Однако президент Тито по-прежнему решительно придерживался независимого политического курса в «холодной войне». Сразу же после совершения Северной Кореей акта агрессии в июне 1950 года он заявил послу Соединенных Штатов Джорджу Аллену, что, если Москва решится на агрессию против Югославии, то «будут приложены все усилия, чтобы изобразить Югославию инструментом западной агрессии, направленной против Коминтерна, а агрессия Москвы будет представлена как необходимая мера обороны». Тито чувствовал необходимость полностью развеять любые сомнения «прогрессивного общественного мнения» в том, что такие предположения имеют какие-либо основания{881}. В любом случае напряженность на границах с Венгрией, Болгарией, Румынией и Албанией, а также опасения инспирированных Советами подрывных действий внутри Югославии препятствовали оказанию прямой поддержки Западу в отношении решения проблем в регионе, столь отдаленном от Югославии.

Шведы также с пониманием относились к усилиям ООН, направленным на отражение агрессии в Корее. Некоторая часть общественного мнения страны высказывалась в пользу военного участия Швеции в корейском конфликте и даже вхождения страны в НАТО. Однако правительство, в котором преобладали социал-демократы, настаивало на проведении более осторожной политики вооруженного нейтралитета, которой Швеция следовала во время двух мировых войн{882}.

Большинство стран арабо-азиатской группы придерживалось того же мнения. Они с готовностью поддержали первоначальные действия ООН в Корее, однако были полны решимости избегать прямого участия в конфликте, так как это полностью противоречило бы их нейтральной позиции в конфликте Востока и Запада. Восемь членов этой весьма неустойчивой группы предложили не оказывать никакой существенной помощи действиям ООН в Корее{883}. Индия предоставила полевой госпиталь — однако когда военные действия приняли затяжной характер, а Неру и Pay стремились выступать в роли посредников, Индия отправила такой же госпиталь и противоборствующей стороне. Сопротивление США попыткам стран арабо-азиатской группы стать посредниками между воюющими сторонами только усилило решимость этих стран избегать участия в конфликте на стороне Запада. Продолжающаяся поддержка Соединенными Штатами Израиля, а также до сих пор [332] не решенный британцами вопрос о военных базах в Египте и проблема доходов с добычи нефти в Иране еще больше усилили антизападные настроения в арабском мире{884}.

В отношении настроений, которые преобладали среди государств арабо-азиатской группы, своего рода исключением был Пакистан. С момента своего образования в 1947 году это мусульманское государство стремилось получить военную и экономическую помощь Соединенных Штатов. Имея не так много ресурсов для оказания существенной поддержки силам ООН, правительство Ликвата Али-Хана тем не менее выразило готовность послать в Корею одну или две дивизии — но только в том случае, если Соединенные Штаты поддержат позицию Пакистана в отношении Кашмира и Пуштунистана. Несмотря на свое раздражение нейтральной позицией Индии и желание иметь военные базы в Пакистане (которые были бы полезны для обороны Среднего Востока, а в случае мировой войны могли использоваться для нанесения авиаударов по глубинным районам Советского Союза), Соединенные Штаты отказались идти на эту сделку. Такой сговор мог бы вызвать полное отчуждение Индии и Афганистана и привести к войне на юге Азии — усилив таким образом риск советского или китайского проникновения в этот регион{885}.

Госдепартамент США сосредоточил свои усилия на привлечении войск государств Латинской Америки и Британского Содружества. Что касается последних, то лишь Канада и Новая Зеландия дали положительный ответ. Канада согласилась расширить свое присутствие в Корее с батальона до усиленной пехотной бригады, которую обещала отправить еще летом прошлого года, а Новая Зеландия предложила несколько усилить свой 16-й полк, который уже понес некоторые потери{886}. Здесь результаты оказались более обнадеживающими, чем итог попыток привлечь войска стран Латинской Америки. Соединенные Штаты уделили особое внимание Боливии, Чили, Уругваю, Мексике, Перу и Бразилии (на режим Перона в Аргентине вряд ли можно было рассчитывать). Правительство Боливии заявило, что оно может отправить войска в Корею лишь в том случае, если пойдет на уступки требованиям общественного мнения. Поначалу казалось, что правительство Уругвая вот-вот даст положительный ответ — но в результате давления со стороны оппозиционной партии Бланко и соседней Аргентины оно начало тянуть с окончательным решением. Чили и Мексика в ответ на предложение США заявили, что их общественное мнение не готово [333] поддержать участие своих войск в боевых действиях за границей. Перу и Бразилия проявили некоторый интерес к участию своих подразделений в корейском конфликте — но только в обмен на значительную военную и экономическую помощь США. Бразилия представила целый список того, что она желает получить от Штатов — тем самым поставив под сомнение серьезность своих намерений вести переговоры об участии бразильских войск в корейском конфликте. Несмотря на совместные усилия (в том числе и конференцию министров иностранных дел государств Латинской Америки, которая в начале весны состоялась в Вашингтоне), дипломатам Соединенных Штатов так и не удалось привлечь новые контингента войск из стран, расположенных южнее Рио-Гранде{887}.

Скудные результаты усилий США привлечь страны Латинской Америки к военному участию в корейском конфликте были обусловлены целым рядом причин. Первое и самое главное — Латинская Америка была удручающе бедным регионом, состоящим из слабых государств, которые никогда не принимали непосредственного участия в конфликтах, происходящих за тысячи миль от их границ. Только Бразилия и Мексика посылали свои войска за границу во время Второй Мировой войны. В первые послевоенные годы этот регион оставался на периферии вступающего в силу нового мирового порядка. Несмотря на обязательства, предусмотренные «пактом Рио» и уставом Организации американских государств, Соединенные Штаты, уверенные, что Западному полушарию в данный момент ничего не угрожает, направляли южным соседям лишь малую часть своих щедрых даров. Такое пренебрежение вызвало чувство негодования в странах Латинской Америки, остро ощущавших свою вечную отчужденность от остального мира. Они были сильно удручены пониманием того, что «Большой Брат» с севера считает поддержку с их стороны само собой разумеющейся, и при этом испытывали серьезный недостаток экономического потенциала, необходимого для содержания современных армий. Не удивительно, что узнав об условиях компенсации любой американской помощи, получаемой для оснащения их вооруженных сил, направляемых в Корею, латиноамериканские республики ушли от прямого ответа на просьбу о предоставлении пушечного мяса для крестового похода, который Соединенные Штаты осуществляли в далекой дальневосточной стране.

В результате единственным потенциальным источником дополнительных ресурсов живой силы по-прежнему оставалась [334] Южная Корея. Пентагон продолжал рассматривать этот вариант не только из-за острой необходимости в увеличении количества войск, но также и ввиду того, что режим Ли Сын Мана постоянно стремился увеличить численность своей армии. В середине декабря 1950 года, когда силы коммунистов стремительно продвигались к 38-й параллели, Корейская республика попросила снабдить оружием многие тысячи своих граждан, которые уже имели кое-какую военную подготовку, но которым не хватало оружия{888}. Через три недели Комитет начальников штабов попросил Макартура высказать свое мнение по поводу возможности обеспечения этих людей винтовками и другим стрелковым оружием. Это было единственной на тот момент возможностью, которую Соединенные Штаты могли позволить себе в отношении наращивания армии Корейской республики. Как раз в этот момент командующий силами ООН пытался убедить Вашингтон в том, что либо нужно расширить масштабы войны, либо вообще вывести войска из Кореи. Поэтому Макартур ответил, что ввиду грядущих ограничений на масштабы ведения боевых действий, этим оружием лучше было бы вооружить полицейские силы Японии. Имеющиеся в Южной Корее людские ресурсы лучше было бы использовать для восполнения потерь в уже существующих армиях Корейской республики{889}. Комитет начальников штабов последовал этому совету.

Несмотря на то что Ли Сын Ман время от времени повторял свою просьбу, проблема так и осталась нерешенной вплоть до начала апреля, когда Макартур в своем интервью журналу «Фримен» предложил не задействовать полностью южнокорейские ресурсы живой силы. Ли ответил усилением кампании в Соединенных Штатах, где его представители требовали вооружить десять новых южнокорейских дивизий. На основании соответствующей резолюции Национального Собрания он начал такую же кампанию и в Корее{890}.

Перед должностными лицами США встала дилемма. Они испытывали сомнения по поводу необходимости вооружения большего количества южнокорейцев — в первую очередь из-за нехватки опытных корейских офицеров, которые могли бы обучить солдат и повести их в бой. Предугадав возражения такого рода, Ли Сын Ман предложил, чтобы командирами этих новых подразделений стали американские офицеры. Однако генералы Риджуэй и Ван Флит колебались, ссылаясь на языковой барьер и юридическую неопределенность ситуации, [335] при которой военнослужащие одного суверенного государства могут служить в подразделениях другого суверенного государства.

Многие американские офицеры требовали опробовать такую систему в действии{891}. Однако лидеры США не хотели пока предавать эту идею огласке, дабы укрепить свою позицию перед лицом требований сторонников Ли в Соединенных Штатах — где приверженцы приоритета Азии во внешней политике США рассматривали вооружение южнокорейцев как основу решения проблемы дефицита живой силы, к которому привело перераспределение ресурсов в пользу Европы{892}. Вскрывшиеся факты непрофессионализма в вооруженных силах Корейской республики, имевшего место даже в высших эшелонах министерства обороны, оказали деморализующее воздействие на общественное мнение Южной Кореи и на усилия ООН в целом. Катастрофа, случившаяся с 6-й дивизией Корейской республики, в самый разгар китайского наступления в конце апреля оставившей противнику большое количество оружия, заставило американцев все более склоняться к мысли оставить политические дискуссии и не пытаться восполнить нехватку живой силы формированием большего количества корейских подразделений{893}. Однако в течение длительного периода Комитет начальников штабов и администрация Трумэна питали надежду на то, что армия Корейской республики может быть увеличена в достаточной мере для того, чтобы принять на себя основную тяжесть военных усилий ООН в Корее{894}.

Несмотря на явную неподготовленность вооруженных сил Запада накануне Корейской войны, выполнение некоторыми государствами действующих договорных обязательств в других частях света, ограниченные возможности большинства государств вести боевые действия за границей, и незрелость военных институтов Корейской республики, Соединенным Штатам удалось добиться того, что почти половина личного состава армий ООН в Корее была представлена военнослужащими из других стран. Тот факт, что многие американцы в то время не обратили на это внимание, является следствием долгой истории локальных войн, которые Соединенные Штаты вели за границей. В конечном счете эти войны привели к постоянному беспокойству, вызванному ответственностью, к которой обязывал статус сверхдержавы — приобретенный Соединенными Штатами еще совсем недавно. [336]

Расширение Западного альянса

Скандал в Соединенных Штатах и разногласия между Вашингтоном и правительствами союзных государств весной 1951 года произвели гораздо больше внешних эффектов, чем реальных последствий. Результатом интенсивных совещаний союзников, состоявшихся в мае и начале июня, стало уменьшение разногласий по ряду ключевых вопросов. Кроме корейской проблемы, главными темами переговоров были вооружение Западной Германии, цены на стратегическое сырье, связи Греции и Турции с НАТО и мирный договор с Японией. В отношении последних трех проблем весна принесла устойчивый прогресс на пути к достижению компромисса внутри антикоммунистического блока. Что же касается первой проблемы, то тут стало очевидно, что дальнейшие усилия Советского Союза внести раскол в Атлантический блок провалились — хотя на пути консолидации Запада по-прежнему оставались некоторые препятствия.

Вызвав стремление Запада к наращиванию своей военной мощи, Корейская война во многом способствовала повышению спроса на сырье, имеющее стратегическое значение — что привело к появлению дефицитных товаров и росту инфляции. А это, в свою очередь, угрожало оздоровлению экономики Западной Европы и вызывало недовольство преимуществами Америки в конкурентной борьбе за доступ к дефицитным материалам. В начале 1951 года Соединенные Штаты, Великобритания и Франция выступили с инициативой создания Международной конференции по материалам, которая должна была рекомендовать методы рационального распределения главных сырьевых материалов. Хотя конференция имела полномочия лишь давать советы, правительство Соединенных Штатов пошло еще дальше, снизив объемы закупок некоторых материалов, особенно каучука, олова и шерсти — цены на которые начиная с марта резко упали. С другими материалами дело обстояло сложнее, и в конце апреля левое крыло лейбористской партии Великобритании включило ситуацию, сложившуюся с сырьевыми материалами, в список своих обвинений в адрес США.

Однако в конце апреля и в начале мая директор Комитета по решению задач обороны Соединенных Штатов Чарльз Е. Уилсон посетил Европу, и эта поездка сняла существовавшее напряжение. Большинство наблюдателей предсказывало, что дальнейшее улучшение ситуации наступит после 1 июля — когда, в соответствии с планом по контролю за материалами, вступят в [337] действие ограничения, разработанные с целью обуздать рост цен на алюминий, медь и сталь{895}.

Существовали надежды и в отношении вхождения Греции и Турции в Западный альянс. Получение этими двумя средиземноморскими государствами статуса ассоциированных членов НАТО осенью 1950 года не удовлетворило их ожидания. Особенно это касалось Турции. Героическое поведение ее войск в Корее возвысило национальный престиж этой страны и усилило надежды турок на получение в качестве награды полноправного членства в Западном альянсе, либо двустороннего договора о безопасности с самым мощным участником НАТО{896}. Однако менее крупные участники НАТО по-прежнему были против того, чтобы брать на себя дополнительные обязательства по обеспечению обороны регионов, удаленных от Европы на сотни миль. К тому же они боялись, что такие обязательства, взятые Соединенными Штатами, просто уменьшат ресурсы, предназначенные для обороны Западной и Северной Европы{897}. Комитет начальников штабов также сомневался в благоразумии дальнейшего расширения сферы ответственности своей страны{898}.

В феврале 1950 года высшие правительственные круги в Вашингтоне стали склоняться к тому, чтобы удовлетворить желание Греции и Турции. Во второй половине месяца на совещании послов США, аккредитованных в государствах этого региона, был сделан вывод, что если официальное участие в НАТО вскоре не будет предложено Турции, то эта страна может изменить свой политический курс и стать нейтральной. Возложив на себя ответственность за оборону Турции, Соединенным Штатам не нужно будет вводить сюда свои войска — однако следует получить гарантии того, что в случае войны с Советским Союзом будет использоваться турецкая армия, самая мощная в регионе, а также что Соединенные Штаты получат доступ к важнейшим военно-воздушным и военно-морским базам, расположенным на территории Турции. Новая система безопасности Турции неизбежно потребует создания аналогичной системы и в отношении Греции{899}. В конце месяца посол Алан Керк предположил, что с подобными инициативами выступает и Москва{900}.

В апреле поступающие из региона отчеты говорили о том, что этот вопрос надо решать как можно быстрее. Госдепартамент и Пентагон пришли к единому мнению предложить Греции и Турции стать полноправными членами НАТО. Первым шагом в этом направлении должно было стать обращение к [338] Великобритании и Франции с просьбой поддержать это решение{901}. В середине мая в прессе появились сообщения о том, что Лондон и Париж выразили свое согласие{902}.

Тем не менее еще оставалось множество проблем, которые требовалось уладить — в том числе и вызвавший разногласия вопрос о том, на кого будет возложена ответственность за безопасность зоны Восточного Средиземноморья. В отношении этого вопроса англичане все еще пытались заполучить существенные преимущества. Однако имелась явная тенденция к распространению зоны ответственности Западного альянса и на этот регион{903}.

Хотя планы в отношении Югославии и не были столь грандиозными, как в отношении Греции и Турции, тем не менее продолжающаяся напряженность на границе с Болгарией стала причиной получения новой помощи, поступившей из Соединенных Штатов, Великобритании и Франции. В том числе были выделены фонды и на закупки военного снаряжения{904}. Италия, уже будучи членом НАТО, приняла программу перевооружения стоимостью 400 млн. долларов — не обращая внимания на ограничения, введенные в отношении этой страны статьями мирного договора, подписанного с державами — победительницами во Второй Мировой войне{905}. Одним словом, весной 1951 года наблюдался значительный прогресс в отношении координированного наращивания антисоветских сил в регионе Средиземного моря.

Явный прогресс имел место и в отношении стремления Америки заключить с Японией мирный договор, условия которого были бы достаточно мягкими для японцев. Этот договор должен был предусмотреть как дальнейшее военное присутствие США на японских островах, так и участие Японии в собственной обороне. В начале года глава делегации США Джон Фостер Даллес выдвинул предварительные условия соглашения с японцами — которых, между прочим, не особо тревожило предстоящее возрождение японских вооруженных сил{906}. К маю Даллес достиг значительных успехов во время консультаций с Австралией и Новой Зеландией, которые должны были поддержать предложенный им проект соглашения с Японией. Причина заключалась в том, что он предложил этим странам заключить с США двусторонние договоры о безопасности, к чему те уже давно стремились. Хотя ничего подобного не было предложено Филиппинам, в случае необходимости Соединенные Штаты всегда могли бы это сделать — однако еще не пришло время обращаться за поддержкой к режиму Квирино{907}. [339]

С Великобританией дело обстояло сложнее. Она уже была расстроена тем, что ее не включили в договор о безопасности, заключенный США, Австралией и Новой Зеландией. Англичане по-прежнему с сомнением относились к мирному договору с Японией, который исключал участие в его подписании коммунистического Китая и оставлял нерешенной проблему Тайваня. Кроме того, договор не предусматривал введения экономических ограничений с целью препятствовать конкуренции японских товаров на азиатском рынке. Однако в мае в результате дальнейших англо-американских консультаций был достигнут некоторый прогресс. Британцы согласились не поднимать проблемы Тайваня, пока продолжается война в Корее — что также на время сняло этот острый вопрос с повестки дня ООН. Лондон согласился пойти на исключение коммунистического Китая из числа сторон, подписывающих мирный договор с Японией, но при условии, что американцы согласятся отстранить от участия в подписании договора и режим Чан Кай-ши. Соединенные Штаты могли развеять мрачные опасения англичан по поводу конкуренции японцев в торговле принятием некоторых ограничений в отношении японского судостроения{908}.

В начале июня Даллес прибыл в Лондон. В середине месяца он объявил, что достигнуты соглашения по всем главным вопросам, касающимся договора{909}. Камнем преткновения для некоторых государств западной части Тихого океана все еще оставалась проблема репараций. Однако не могло быть никаких сомнений в том, что Соединенные Штаты чрезвычайно далеко продвинулись по пути достижения своей главной стратегической цели в Восточной Азии — вхождению Японии в антикоммунистическую систему безопасности.

Но самым острым вопросом было предстоящее вооружение Западной Германии, и первая половина 1951 года едва ли приблизила решение этой проблемы. Среди участников НАТО по-прежнему оставались серьезные разногласия. Франция была во главе тех, кто выражал свои опасения по поводу возрождения Германии{910}. В Западной Германии правительство Аденауэра быстро приняло предварительные условия возрождения германской армии, но общественное мнение по-прежнему не было единым — несмотря на то, что произошел небольшой сдвиг в пользу этой идеи{911}.

Тем не менее имели место несколько благоприятных событий. В марте державы, осуществляющие оккупацию Западной Германии, достигли соглашения по плану создания единого [340] общеевропейского Сообщества угольной и сталелитейной промышленности. В начале следующего месяца в результате дебатов в Конгрессе США было принято решение об отправке в Европу дополнительных воинских соединений. В мае первая дивизия этих войск прибыла на континент. Одновременно был достигнут прогресс при обсуждении перспектив отправки к концу года еще трех дивизий из США и двух — из Великобритании. Устойчивое продвижение по пути осуществления программ перевооружения, имевшее место по обе стороны Атлантики, постепенно снижало опасения западных либеральных демократий, вызванные наращиванием вооруженных сил Германии{912}.

Главную опасность весной 1951 года представляли усилия Советского Союза, направленные на раскол союзников посредством призыва к созыву конференции министров иностранных дел, посвященной определению будущей судьбы Германии. Не испытывая энтузиазма по поводу перспективы многосторонних переговоров с участием Советского Союза, Соединенные Штаты настаивали на том, чтобы вопрос о вооружении Германии обсуждался только как часть более широкого вопроса европейской безопасности. Однако западноевропейское общественное мнение противодействовало попыткам американцев отклонить советское предложение. В начале марта в Париже началось совещание заместителей министров иностранных дел с целью выработки повестки дня конференции представителей более высокого уровня, которая должна была состояться позже.

У Вашингтона вызывала тревогу перспектива того, что продолжавшееся советское мирное наступление могло породить на Западе несбыточные надежды на создание единой, демилитаризованной и нейтральной Германии, и что такие настроения могут повернуть вспять процесс, направленный на восстановление военного равновесия в Европе. Однако периодические проявления гибкости со стороны США в сочетании с постоянной непримиримостью Советского Союза только укрепляли единство Запада. 17 июня во Франции прошли выборы, на которых коммунисты фактически потерпели поражение — после чего западные депутаты прервали переговоры, так и не достигнув соглашения по повестке дня{913}.

Несмотря на тенденцию к консолидации Запада, по-прежнему существовали разногласия, которые было трудно преодолеть. Ультраправые настроения в Конгрессе США вызывали особую тревогу. В начале июня там был принят законодательный [341] акт, согласно которому прекращалось оказание экономической и финансовой помощи государствам, экспортирующим стратегические материалы в Советский Союз и его союзникам. Эта мера подверглась широкой критике за рубежом, особенно в Западной Европе. К счастью, юридическая лазейка, существовавшая в законодательстве США, позволила администрации Трумэна отсрочить введение в действие этого акта на девяносто дней, что предоставило возможность принять меры по его отмене{914}. Но сам факт принятия этого акта не мог не привести к вспышке негодования по адресу Соединенных Штатов, которые уже приступили к резкому снижению объемов помощи, предоставляемой в рамках плана Маршалла.

Этот факт, наряду с увеличением военных расходов и повышением цен на сырье (что стало прямым результатом Корейской войны), привел к тому, что во Франции сложилась чрезвычайно сложная обстановка{915}. Благодаря западной политической системе, основанной на принципах демократии, французское общество пустилось в бесконечные споры и дискуссии и не думало их прекращать. Но это лишь усложняло ситуацию и приводило к тому, что противная сторона пыталась использовать обстановку в своих целях. Тем не менее имело место и значительное сближение позиций союзников. В то время как администрации Трумэна у себя дома пришлось перейти к обороне, зимой и весной 1951 года ей удалось занять твердую позицию на международной арене. Постепенная стабилизация фронта в Корее стала одной из главных причин этого, так как она позволила Трумэну сочетать твердость занимаемой позиции с необходимой для предотвращения конфликтов внутри Западного альянса гибкостью.

Такой курс, сочетающий твердость и гибкость позиции, наглядно продемонстрировали творцы американской политики на сенатских слушаниях, посвященных отставке Макартура. Именно такой курс и создал условия для перемирия в Корее, проведя рубеж приблизительно там же, где он проходил до войны. К чести Комитета начальников штабов, и особенно генерала Брэдли, следует отметить, что он противился искушению пойти по стопам китайцев, которые весной предприняли наступление с целью уничтожения сил противника{916}. В начале июня генерал Ван Флит объявил об окончании «фазы преследования противника» в наземных операциях сил ООН в Корее, а госсекретарь Ачесон на сенатских слушаниях утверждал, что Соединенные Штаты согласны заключить перемирие, установив границу [342] по 38-й параллели или вблизи нее{*91} — если будут предоставлены надежные гарантии того, что боевые действия не возобновятся{917}. Эти заявления на время ослабили требования Лондона и ООН составить новую декларацию о целях ООН в Корее{918}.

Дело оставалось лишь за коммунистическими державами, которые должны были проявить волю к ведению переговоров и выдвинуть более приемлемые условия, нежели те, которые предлагались начиная с ноября прошлого года. Мао постоянно недооценивал военную мощь противника и переоценивал свои возможности, но сложившаяся теперь обстановка продемонстрировала явную тенденцию к стабилизации военного равновесия, перспектива которого внесла поправки в его прежние оценки. В связи с тем что события в Корее и некоторых других важных регионах развивались в нежелательном направлении, у Сталина также появился повод пересмотреть свой курс в отношении Корейской войны. Если бы Мао и Сталин изменили свои позиции, то Ким Ир Сену оставалось лишь последовать их примеру. Таким образом, к началу лета риск расширения масштабов войны был сведен к тому минимуму, который существовал до того, как китайские войска перешли реку Ялу. [343]