Часть вторая.

Странное молчание

Глава 8.

Потеря уверенности

Вскоре после начала Второй Мировой войны Первый Морской Лорд адмирал флота сэр Дадли Паунд назначил вице-адмирала сэра Дадли Норта командующим морскими силами Северной Атлантики вместо контр-адмирала Нормана А. Вудхауза. Это произошло 1 ноября 1939 года. 10 ноября Норт покинул Англию на борту лайнера «Наркунда» и 17 ноября приступил к исполнению своих обязанностей. В этом назначении не было ничего замечательного, и пост командующего морскими силами Северной Атлантики отнюдь не являлся «одним из высших в Королевском Флоте», как иногда утверждают. В начале войны на подобные посты назначались те из старших адмиралов, кто не требовался «на первой линии». А Гибралтар в ноябре 1939 года мог считаться глубоким тылом. Вообще трудно было предвидеть, что в той войне, которую вели Англия и Франция против Германии, этот порт изменит свой второстепенный статус. Даже если вдруг в войну вступит Италия, партнер Германии по Оси, между противником и Гибралтаром окажется все Западное Средиземноморье, которое надежно блокируют главные силы французского флота, располагающего такими прекрасными базами, как Тулон на юге Франции, а также Мерс-эль-Кебир и Бизерта в Северной Африке. [138]

Карьера Дадли Норта до этого момента представляла собой постепенное и неспешное восхождение по служебной лестнице. Ничто не выделяло его среди множества других кадровых офицеров. На флоте к нему относились неплохо, однако никто не считал, что Норт обладает какими-то выдающимися качествами. Если бы не началась война, в ближайшее время его отправили бы в отставку. В это время Норту исполнилось 57 лет. В 1919 году он получил звание капитана 1 ранга и дважды служил флаг-капитаном в Атлантическом и Резервном флотах, потом возглавлял Оперативный отдел Адмиралтейства, служил начальником штаба у главнокомандующего Флотом Метрополии адмирала сэра Джона Келли. Хотя один из историков заявил, что сэр Джон был не из тех, кто терпит дураков возле себя, все-таки решительно никакие признаки не указывали на то, что Норту предстоит стать выдающимся командиром. Впрочем, ни на одном из своих постов он не допускал грубых ошибок. Он служил в свите ЕКВ Принца Уэльского в 1920-х годах во время кругосветного похода на линейных крейсерах «Ринаун» и «Рипалс». Именно тогда он стал одним из приближенных королевской семьи и приобрел репутацию (вероятно, незаслуженно) «олицетворения паркетного моряка». Еще больше эта репутация укрепилась, когда в период с 1934 по 1939 год Норт в звании контр-адмирала командовал королевской яхтой. Он слишком много времени провел вне действующего флота, что окончательно подорвало его шансы получить назначение на пост командира какой-либо эскадры в 1939 году. В свете этого предположения, что Норту было суждено достичь высших постов в Королевском Флоте, выглядят просто абсурдом.

Сэр Дадли Паунд хорошо знал сэра Дадли Норта. Эти два человека различались по характеру и методам действий настолько, что не приходится удивляться тому, что их отношения были чисто формальными. Никому в голову не придет усомниться в том, что Паунд считал Норта [139] пригодным на какой-то более важный пост, чем тот получил. Действительно, такой моряк, как Норт, который отличался лишь обаянием, но проявил весьма средние способности при организации службы, в самом лучшем случае мог рассчитывать именно на такое назначение, какое он получил в конце 1939 года. Норт действительно был очень рад полученному посту. Поэтому предположение, будто Паунд всегда питал глубокое предубеждение против Норта, выглядит совершенно необоснованным.

Паунд мог быть удовлетворен тем, что нашел Норту не слишком важную должность, на которой тот мог наилучшим образом проявить свои небогатые способности, и где его недостатки не могли сказаться роковым образом. На Паунда, который испытывал патологическую тягу к централизации, после начала войны рухнуло великое множество острых проблем. Не последней из них было возвращение Уинстона Черчилля на пост Первого Лорда Адмиралтейства. Отношения между Черчиллем и Паундом в первые месяцы войны были гораздо более напряженными, чем между Паундом и Нортом. Сначала Первый Морской Лорд вообще не желал знать Черчилля. Да и тот не скрывал, что не хотел бы видеть Паунда на его посту. Дело в том, что Паунд был назначен Первым Морским Лордом на 3 месяца раньше возвращения Черчилля в Адмиралтейство.

К счастью для британского флота, после нескольких первых стычек эти два человека сумели притереться друг к другу, и между ними установились нормальные рабочие отношения. Каждый из них уважал другого. Более того, Черчилль начал испытывать искреннюю привязанность к Паунду. Еще одной характерной чертой взаимоотношений Черчилля и Паунда является то, что сэр Уинстон сумел подчинить адмирала своей воле. Несомненно, здесь сыграли свою роль события Первой Мировой войны, особенно несколько очень резких столкновений Черчилля с адмиралом сэром Джоном Фишером. Это вынудило его искать иные подходы к любому из Первых Морских [140] Лордов. Хотя Паунд по своему характеру не стремился к открытым столкновениям, он находил гораздо более действенные способы обуздать клокочущую энергию и буйную фантазию Черчилля, чем кто-либо другой.

В качестве Первого Лорда Адмиралтейства Черчилль сразу продемонстрировал гораздо больший интерес к повседневной деятельности флота, чем положено. Он постоянно пытался навязать командованию флота свои идеи относительно «наступательных операций». Реализация подавляющего большинства его планов (а точнее, бредней) была просто не по силам Королевскому Флоту. Требовался огромный такт, чтобы вежливо отвергнуть эти фантастические выдумки, и кроме того, требовалось огромное терпение, чтобы общаться с этим живым вулканом. Этими качествами Паунд обладал в полной мере, поэтому следует благодарить именно его за то, что такие самоубийственные мероприятия, как операция «Катерин» (экспедиция в Балтийское море) канули в Лету. Люди, вроде Четфилда или Каннингхэма, просто обматерили бы Черчилля прямо в лицо, получив подобное предложение, после чего такой Первый Морской Лорд был бы немедленно отправлен в отставку, и на посту главнокомандующего оказался бы человек явно не соответствующего калибра. Паунд сумел похоронить большинство сумасшедших идей Черчилля, хотя время от времени он не выдерживал страшного давления. Это приводило к таким катастрофам, как гибель «Принс оф Уэлса» и «Рипалса».

Члены Комитета начальников штабов — адмирал Паунд, генерал сэр Джон Дилл (начальник Имперского генерального штаба), главный маршал авиации сэр Сирил Ньюэлл (начальник штаба ВВС) — пытались смотреть на ситуацию более реалистично, чтобы отражать воинственные выпады Черчилля. Это отнюдь не облегчало руководство войной, потому что приходилось тратить слишком много времени и сил на обуздание «врага внутреннего». Именно поэтому Черчилль, который позднее стал премьер-министром и министром обороны, называл [141] комитет «мастерами уверток». Еще больше ситуацию портило то, что у военных память более долгая, чем у политиканов. Они прекрасно помнили, кто виноват в катастрофическом отставании материальной части армии и флота, кто именно, будучи министром финансов в 1924 году, принял разрушительное «правило 10 лет».

И еще одну последнюю деталь следует упомянуть, рассказывая о взаимоотношениях Первого Морского Лорда и Черчилля. Вероятно, она имеет отношение к нашей истории. Мы говорим о состоянии здоровья адмирала Паунда. Следует прямо признать, что его нельзя было назвать совершенно здоровым человеком, потому что адмирал страдал от остеоартрита в левом бедре. На это наслаивался довольно необычный распорядок дня Черчилля, который не позволял выспаться своим адъютантам и помощникам. До сих пор продолжаются горячие споры о том, насколько болезнь Паунда повлияла на его способность принимать решения и реализовывать эти решения. С другой стороны, следует отметить, что состояние Паунда серьезно не ухудшалось до удара в 1943 году. Поэтому его привычка клевать носом во время важных совещаний не была чем-то новым и необычным, хотя и могла показаться довольно странной тем, кто плохо его знал. Ведь можно было подумать, что Первый Морской Лорд просто дремлет. Так, капитан 1 ранга Литчфилд писал:

«Паунд мог задремать на несколько секунд, когда был слишком утомлен. Он также имел привычку закрывать глаза, когда размышлял. Все это было давно и прекрасно известно на флоте. Однако Паунд любил пострелять, если только выпадала такая возможность, что редко бывало во время войны. Он также откровенно наслаждался вождением скоростного автомобиля. Это опровергает мнение, будто он был «больной, изношенной руиной».

С другой стороны, капитан 1 ранга Роскилл недавно провел небольшое расследование и обнаружил серьезные [142] доказательства того, что уже в 1940 году Паунда нельзя было считать здоровым человеком. К чести Паунда следует сказать, что, когда с ним случился удар, он сразу известил об этом Черчилля и немедленно подал в отставку. Это показывает, что Паунд считал свой долг перед страной и флотом первым и самым главным. Он сразу покинул свой пост, как только понял, что больше не в состоянии справляться со своими обязанностями.

В этой истории важную роль сыграла еще одна фигура, человек, который сменил Черчилля на посту Первого Лорда Адмиралтейства, когда сэр Уинстон стал премьером. Это был Виктор Альберт Александер, который уже занимал этот пост в 1929–31 годах при правительстве Рамсея МакДональда. Он сохранил свой интерес к морским делам и тогда, когда превратился в главу оппозиции в палате общин. Александер носил кличку «Деревянный линкор» и был посредственностью во всех отношениях. Он всегда находился в тени Черчилля и придавал огромное значение советам, которые давали адмиралы и работники его офиса. Александер старался облегчить ношу Паунда, и ему это удавалось. Вообще он пользовался репутацией человека честного и справедливого, по крайней мере, до истории со смещением адмирала Норта.

А теперь рассмотрим, чем же командовал адмирал Норт к началу событий. Огромная крепость Скала Гибралтар принадлежала англичанам с момента захвата ее адмиралом Джорджем Руком в 1704 году. Благодаря исключительно удачной позиции, она контролировала западный вход в Средиземное море. Поэтому испанцы не раз пытались ее отбить как военным путем, так и дипломатическим. Со времен королевы Виктории Гибралтар потерял свое исключительное военное значение, хотя его стратегическое значение ничуть не уменьшилось.

В межвоенный период его огромная гавань часто использовалась в качестве места встречи Флота Метрополии и Средиземноморского флота. Это подчеркивало тот [143] факт, что Гибралтар мог служить базой для операций в Восточной Атлантике и Западном Средиземноморье. Он был важным промежуточным пунктом и заправочной станцией при маневре силами между этими театрами.

В начале Второй Мировой войны Северо-Атлантическая станция имела совсем небольшое значение. Основная масса Королевского Флота была сосредоточена в отечественных водах для отражения немецкой угрозы. Главные силы Средиземноморского флота под командованием адмирала Эндрю Каннингхэма оставили свою традиционную базу на Мальте и перешли в Александрию, так как Каннингхэм со дня на день ожидал вступления Италии в войну. Когда через несколько недель выяснилось, что Муссолини никуда не спешит, несмотря на недавние воинственные высказывания, Средиземноморский флот начали раздергивать по кусочкам, усиливая более важные направления. Лишь в мае 1940 года, когда ситуация на Средиземном море снова стала угрожающей, его снова начали усиливать. Однако силы Норта были гораздо меньше, поэтому на них не так влияли превратности войны. В течение всего периода «странной войны» они оставались почти неизменными. Здесь необходимо напомнить, что командующий морскими силами Северной Атлантики подчинялся главнокомандующему Средиземноморским флотом. Сам Норт разместился в официальной резиденции «Гора», расположенной на западном склоне Скалы. Он руководил своими подчиненными, в том числе адмирал-суперинтендантом верфи из штабного комплекса, известного как «Башня». Он располагался на берегу бухты на территории самой верфи. Здесь разместился штаб, который был связан телефонными линиями со всеми оборонительными позициями Скалы. Отсюда можно было связаться с флагманскими кораблями находящихся в Гибралтаре эскадр. Поэтому Норт и его начальник штаба капитан 1 ранга Р. Г. Дьюк имели непосредственную связь со всеми командирами в Гибралтаре. [144]

Разумеется, Норт работал рука об руку с губернатором Гибралтара генералом сэром Клайвом Лидделом. Тот был напрямую подчинен военному кабинету в Лондоне, и ему подчинялись береговые батареи, система береговой обороны и система ПВО, как и во всякой другой колонии. Генерал Лиддел был выдающимся офицером и пользовался большим уважением. Он поддерживал тесный контакт с Дадли Нортом. Они охотно помогали друг другу и создали надежную и эффективную команду.

Когда Норт занял свой пост, в его распоряжении оказались довольно скромные морские силы. Роль флагманского корабля исполняла плавучая база «Корморан», которая обслуживала 9 эсминцев 13-й флотилии. Это были силы местной обороны, которые должны были прикрывать конвои в Атлантике и патрулировать в Гибралтарском проливе. Командовал флотилией капитан 1 ранга Фрэнсис Де Винтон, державший брейд-вымпел на лидере «Кеппел». Ему подчинялись 25-й дивизион: «Велокс», «Видетт», «Вортигерн», «Уотчмэн» и 26-й дивизион: «Эктив», «Дуглас», «Уишарт» и «Рестлер». Большинство этих кораблей принадлежало к типу «V и W», построенному в 1917 и 1918 годах. Они были спешно возвращены в строй после начала войны. Хотя эсминцы были старыми, они вполне могли исполнять возложенные на них обязанности. Они должны были вести противолодочное патрулирование и поддерживать блокаду. Лидеры «Кеппел»2 и «Дуглас», а также «Уишарт» были чуть новее, так как были построены в 1920-х годах. Единственный относительно новый эсминец «Эктив» перед войной находился в резерве Средиземноморского флота и был придан флотилии просто потому, что стоял в Гибралтаре. Имелся еще один старый эсминец «Райнек», однако он не подчинялся Норту, так как проходил на Гибралтарской верфи переоборудование в эскортный корабль. «Рестлер» также стоял в доке, на нем устанавливали асдик, как и на тральщике «Госсамер» и буксире «Сент-Омер». [145]

Даже для ограниченных задач Северо-Атлантической станции этих сил явно не хватало, поэтому возник план усилить эскадру, как только появятся корабли.

Береговая оборона Скалы к началу войны состояла из 3-го берегового полка Королевской Артиллерии под командованием подполковника Дж. Р. Лори. Оно состоял из 4-й тяжелой батареи КА майора Г. Г. Уэйнрайта, 26-й тяжелой батареи КА майора Г. Р. Киммита, 27-й тяжелой батареи (рота Ллойда) КА майора Э. Дж. Колфилда. В начале войны они имели в обшей сложности 7–234-мм, 6–162-мм, 6–6-фн орудий. И снова были подготовлены планы усилить и модернизировать эту невпечатляющую артиллерию.

Воздушные силы в Гибралтаре были вообще мизерными. Самолетов не хватало для обороны метрополии, а ведь еще нужно было выделить их британскому экспедиционному корпусу во Франции, поэтому в ноябре 1939 года для Гибралтара просто не осталось вообще ничего. Для ведения разведки имелась 202-я эскадрилья, которая с 1938 года базировалась в Гибралтаре. Эскадрилья имела 11 летающих лодок «Лондон», которые действовали со своей базы у Артиллерийского мола. С августа 1940 года эскадрильей командовал майор авиации Т. К. Хорнер. Для буксировки мишеней и других задач, вроде ближней разведки в проливе, имелись 3 гидросамолета «Суордфиш» 3-го звена содействия ПВО.

Командир подразделения полковник авиации Хорнер так описывал состояние авиации:

«3 гидросамолета «Суордфиш» 3-го звена действовали с Артиллерийского мола, потому что там имелся достаточно большой кран, который мог поднять самолет из воды и опустить его обратно. Главной задачей звена была помощь береговым зенитным батареям. Когда возникала необходимость, мы использовали эти самолеты для ведения ближней разведки. [146]

202-я эскадрилья имела летающие лодки «Лондон». Их количество менялось от 6 до 11. Они стояли в ангаре № 20 у причалов эсминцев в конце гавани. Поблизости был отведен земельный участок, где были построены слип, ангар и казарма для нас. Однако условия были, мягко говоря, плохими, потому что ангар № 20 раньше был угольным складом, и в нем мало что изменилось, когда он стал штабом эскадрильи. В то время в Гибралтаре не имелось даже взлетной полосы, ее построили позднее».

Таковы были скромные силы, находившиеся в подчинении Норта. Поэтому не удивительно, что Каннингхэм, поздравляя Норта с назначением, написал, что ему придется творить чудеса. Он также добавил, что совершенно не опасается проникновения в Средиземное море немецких подводных лодок, так как пока они не слишком боеспособны. И все-таки одной из главных задач 9 эсминцев Норта было помешать такому проникновению. Каннингхэм продолжал: «Я попытался ослабить нагрузку на вас, заставив Адмиралтейство формировать идущие на восток конвои прямо в Англии, а идущие на запад — в Порт-Саиде, чтобы в Гибралтаре их только переформировывать». Каннингхэм также предложил заключить нечто вроде соглашения о разделении обязанностей между ним, Нортом и французским адмиралом Жаном Эстева, штаб которого находился в Тулоне.

Совершенно понятно, что тесное взаимодействие с мощным французским флотом имело особое значение, но до войны подобные планы не составлялись, поэтому проблему пришлось решать на ходу. В результате Западное Средиземноморье стало зоной ответственности французов, а восточную часть моря взял на себя Каннингхэм.

В тактическом плане малая дальность плавания эсминцев Норта привела к тому, что пришлось просить помощи у французов, чтобы они выделили корабли для сопровождения части конвоев между Гибралтаром и Англией. [147]

Договоренность об этом была достигнута на встрече начальников штабов. Однако ничего особенно хорошего из этого не вышло. Хотя адмирал Эстева посетил Норта на Скале и провел там целые сутки, чтобы уточнить детали, но в результате французские корабли приняли участие только в одной операции, после чего были отозваны на том основании, что им требовалось переоснащение. Поэтому ничтожным силам Норта пришлось снова действовать в одиночку. Все, что он мог сделать — надоедать Лондону постоянными просьбами о присылке дополнительных эсминцев и более современных кораблей с повышенной дальностью плавания. Но такие же просьбы раздавались практически от всех британских командующих с баз по всему миру, поэтому шансы получить требуемые подкрепления были невелики.

Период короткого флирта с французским флотом лишь подтвердил довоенное мнение Первого Морского Лорда относительно ценности этого союзника. Однако он позволил Норту немного лучше узнать своих товарищей по оружию. И снова естественное обаяние Норта и характер принесли ему уважение французов, хотя по-французски он говорил неважно. (Норт хорошо знал немецкий.) Вероятно, эти добрые отношения стали единственным результатом неудачного эксперимента по взаимодействию. Нет нужды говорить, что Норт стал горячим поклонником французского флота и вообще всего французского. Именно потому, что он мог работать с ними и понимал их образ мыслей, позднее Норт всегда думал о французах слишком хорошо. Хотя адмирал Норт был все-таки более трезв в оценках, чем капитан 1 ранга Холланд. Просто Норт был добрым и мягким человеком, всегда готовым перейти на чужую точку зрения. Вот это и сыграло позднее против него.

Ежедневная деятельность базы проходила гладко, никто из офицеров, служивших под командованием Норта, не выказал и тени неудовольствия. Судя по всему, работа Норта устраивала Их Лордства, потому что 8 мая 1940 года [148] ему было присвоено звание полного адмирала. Медленно, но верно продолжался рост сил, базирующихся в Гибралтаре. Накануне Рождества 1939 года капитан 1 ранга Де Винтон получил приказ перебраться на берег для лучшей организации связи. Теперь он поднимался на борт «Кеппела» лишь для проведения особо важных операций. Это помогло лучше руководить разбросанными вокруг кораблями. Однако на офицеров, которые побывали в Гибралтаре в это время, сонное бытие базы производило странное впечатление. Ведь многим из них уже довелось побывать в серьезных переделках.

«Мой корабль прибыл в Гибралтар в июне 1940 года. У меня создалось впечатление, командование базы было погружено в полудрему. На базе царила атмосфера некоей расхлябанности. У меня совершенно не было ощущения, что здесь воюют».

Вероятно, это было естественное поведение тех, кто первые 9 месяцев войны провел вдалеке от настоящих боев и кто совершенно не ожидал, что почва внезапно вспыхнет у него под ногами. Тем не менее, пока что Адмиралтейство не показывало никакого неудовольствия деятельностью Норта в Гибралтаре.

К маю 1940 года ситуация несколько улучшилась. 13-я флотилия эсминцев состояла из тех же кораблей, что и в начале войны. В Норвегии Королевский Флот понес заметные потери, поэтому не приходилось рассчитывать на замену их более современными кораблями, однако количество малых кораблей под командованием Норта заметно выросло. Теперь ему подчинялась 7-я противолодочная группа (4 траулера, оснащенные асдиком), 4 минно-тральных траулера, 5 вооруженных досмотровых судов, 4 траулера Западного патруля и 5 буксиров, которые также участвовали в патрулировании.

На берегу продолжались работы на батареях. Сначала они были вооружены 234-мм орудиями Mk X станках Mk V, [149] установленными в 1935–36 годах. Эти орудия имели дальнобойность 29600 ярдов. За это время было установлено несколько легких орудий, как показывают боевые дневники батарей. Большинство этих орудий было готово к сентябрю. В мае 4-я тяжелая батарея закончила постройку позиции Левант, на позиции Мартин были установлены 102-мм орудия. На батареях Верхней и Волнолома постоянно находились расчеты. На батарее Буффадеро артиллеристы дежурили только по ночам. Расчеты 26-й тяжелой батареи были доведены до штатной численности. Ее легкие орудия были установлены на Северном моле, Отдельном моле и Южном моле. Штаб батареи разместили на воде, на яхте «Лорна», стоящей в гавани. 4-я тяжелая батарея установила свои 152-мм орудия в Генисте, Девилз Гэп, а 234-мм — в Спуре, О'Харе и Лорде Эйри. Еще одно старое 234-мм орудие стояло на центральном холме Скалы. Он смотрело на север, но могло стрелять на запад и на восток. Эту позицию назвали Орудием Скалы. В случае необходимости оно могло обстреливать испанскую территорию. Командир 4-й тяжелой батареи вспоминает, как он разместил остальные свои орудия:

«Я поместил 2 старых 102-мм орудия периода Первой Мировой войны на Средиземноморской дороге, чтобы обстреливать испанское направление. 2 гаубицы калибра 234 мм могли стрелять через скалы с Мельничного плато».

Именно модернизированные 234-мм орудия 4-й батареи перекрывали пролив, что важно для нашей дальнейшей истории.

«Максимальная дальнобойность составляла 29600 ярдов, поэтому мы могли достать до Сеуты, расположенной на африканском берегу, так как ширина пролива не превышала 25500 ярдов. Орудия были установлены на различной высоте, но в среднем она составляла 1200 [150] футов при максимальной высоте Скалы чуть более 1300 футов. Мы имели бронебойные и фугасные снаряды».

Эти полностью модернизированные орудия держали под огнем весь пролив целиком. Они могли выпускать до 3 снарядов в минуту, если расчет был хорошо подготовлен. Каждый снаряд весил 380 фунтов. Все установки были барбетного типа, орудия размещались в утопленных колодцах так, что дуло едва поднималось над парапетом. Вращающаяся стальная платформа прикрывала колодец с гидравлическими машинами в нем. В результате орудия были практически неуязвимы для огня с моря, так как были расположены очень высоко. Хотя надо признать, что пикировщики разделались бы с ними без большого труда.

Эти батареи были спроектированы для борьбы с линейными кораблями, и даже 35000-тонные линкоры 1930-х годов не могли считать себя в безопасности от их огня. Однако после начала войны учения по борьбе с кораблями почти не проводились, и уж вообще не планировалась стрельба по целям, идущим на высокой скорости. Эти батареи были, в основном, оборонительными, а не наступательными. Но в любом случае, они могли надежно перекрыть Гибралтарский пролив. Хотя 234-мм орудия появились в Королевском Флоте достаточно давно, те, что были установлены на скале, прошли полную модернизацию. Они имели современные системы управления огнем и другие приборы. Поэтому считалось, что они могут справиться даже с наиболее современными линкорами, находящимися в постройке.

Исходя из всего этого, до мая адмирал Норт имел основания полагать, что его силы постепенно увеличиваются, а меры, которые они принимали вместе с губернатором, встречали одобрение в Англии. Однако структуры Гибралтара пока еще не подвергались серьезным испытаниям, и до сих пор все катилось гладко. Уверенность Норта подкрепила телеграмма из Лондона, отправленная в начале 1940 года адмиралом Паундом: [151] «Из того, что я слышал, можно сделать вывод, что вы значительно улучшили состояние Гибралтара, и теперь все проходит более гладко».

А затем все начало рушиться.

Если адмирал Норт испытывал серьезные проблемы, потому что ресурсы Гибралтара были ограниченными, положение Адмиралтейства было гораздо более сложным. В распоряжении Норта был маленький штаб, который помогал ему работать, нехватка ресурсов была общей проблемой Королевского Флота. От нее страдали все британские базы, разбросанные по всему миру. Бои становились все более напряженными, и полная неготовность Великобритании к тотальной войне становилась все более очевидной. Основная тяжесть проблем рухнула на широкие плечи адмирала Паунда. Более того, характер адмирала заставлял его брать на себя даже то, что должны были тащить другие. В результате все эти заботы слишком часто отвлекали Первого Морского Лорда от проблем морской стратегии, которые являлись его первоочередной обязанностью.

Капитан 1 ранга С. У. Роскилл, самый крупный морской историк последнего времени, на основании личного опыта прекрасно обрисовал состояние адмирала Паунда в тот период, когда происходила наша история.

«Хотя беды и заботы прямо-таки сыпались на него, а флот получил несколько болезненных ударов, он не потерял ни капли самообладания. Он никогда и никуда не спешил, никого не прерывал во время беседы, даже если речь шла о пустяках. Его вопросы всегда были четкими и касались самой сути проблемы. Он всегда старался вникнуть во все детали обсуждаемого вопроса».

Также заслуживает внимания упоминание о его абсолютной беспристрастности, что имеет особо важное значение в свете последовавших нелепых обвинений. [152]

«Он был просто не способен иметь любимчиков. Даже если кто-то из находящихся рядом офицеров допускал ошибки, он не пытался вмешиваться. Паунд настаивал (как они сами того наверняка хотели), чтобы их действия разбирались позднее в соответствии с законами и обычаями службы».

Роскилл делает вывод: «Флот не мог бы найти более подходящего человека на пост Первого Морского Лорда».

«Беды и заботы» начались с бессмысленной потери линкора «Ройял Оук» и авианосца «Корейджес», немецких минных постановок, подводной войны, неспособности Флота Метрополии перехватить германские тяжелые корабли во время их вылазок. С началом Норвежской кампании трудности стали стремительно множиться. Начала сказываться уязвимость военных кораблей от атак пикировщиков. Глупая довоенная политика оставила флот с бесполезными зенитками, но даже их не хватало. Поэтому Адмиралтейство и в особенности Паунд, начиная с апреля, были загружены до предела. Вполне понятно, что мелкие и не слишком срочные просьбы адмирала Норта вызывали все меньше сочувствия и все больше раздражения, так как общая ситуация стремительно ухудшалась. В мае немецкий блицкриг сокрушил сухопутные силы союзников во Франции и опрокинул план всей войны. Эвакуация британского экспедиционного корпуса из Дюнкерка, капитуляция Бельгии и французских армий привели к тому, что Франция подписала «перемирие», выйдя из войны. В результате Великобритания осталась в одиночестве, и ее положение стало крайне опасным. Нам пришлось сражаться за свою жизнь, причем в самом буквальном смысле. Угроза немецкого вторжения причем, в самом ближайшем будущем, выглядела вполне реальной. И если будут разгромлены Королевский Флот и Королевские ВВС, то страну уже ничто не спасет.

Именно в таком ужасном положении оказалось Адмиралтейство в июне 1940 года. Ни о чем подобном мы раньше [153] даже не думали. Потери в военных кораблях, особенно в самых нужных, то есть в эсминцах, были опасно высокими. Они продолжали расти, и Ла-Манш превратился в линию фронта. Нужно было что-то срочно отыскать, чтобы отразить попытку высадки. В небе над Британией кипели жестокие бои. Ситуация там постепенно улучшалась, однако битва была выиграна только в сентябре. Потеря крупного союзного флота сама по себе была тяжелым ударом, а тут еще Италия наконец решила вступить в войну. Поэтому приходилось изыскивать где только можно корабли, чтобы снова отправить их в распоряжение адмирала Каннингхэма. В Западном Средиземноморье предстояло срочно сформировать отдельное соединение. Командовать Соединением Н был назначен отставной морской офицер вице-адмирал сэр Джеймс Сомервилл. Сначала эта эскадра была направлена с совершенно конкретной целью — заменить французский флот, базировавшийся в Мерс-эль-Кебире недалеко от Орана, в случае, если немцы сумеют добиться его перехода под свой контроль.

Характер отношений между адмиралом сэром Дадли Портом и вице-адмиралом сэром Джеймсом Сомервиллом, как официальных, так и личных, крайне важен для понимания дальнейших событий.

Приказ Адмиралтейства на формирование Соединения Н выглядел так:

«От Адмиралтейства.

1. Отдельная эскадра под названием «Соединение Н» под командованием вице-адмирала сэра Джеймса Сомервилла будет состоять из следующих кораблей:

«Арк Ройял», «Худ», «Резолюшн», «Вэлиант», «Аретуза», «Фолкнор», «Фоксхаунд», «Фиэрлесс», «Эскапейд», «Форестер», «Форсайт», «Эскорт».

2. Следующие корабли присоединятся к Соединению Н, если оно будет действовать в Северной Атлантике:

«Нельсон», «Энтерпрайз», «Дели», «Фэйм», «Фьюри»; канадские «Сент-Лорент», «Скина». [154]

3. Соединение Н будет базироваться в Гибралтаре.

4. Предметом любых инструкций, которые могут быть даны Адмиралтейством, будут следующие задачи Соединения Н:

a) Помешать кораблям итальянского флота выйти из Средиземного моря.

b) Проводить наступательные операции против итальянского флота и итальянского побережья».

Следует отметить формулировку «отдельная эскадра», а не «независимая». Адмирал Норт по званию был старше вице-адмирала Сомервилла, и раньше уже создавалось много таких «отдельных эскадр», особенно во время охоты за карманными линкорами в 1939 году. С другой стороны, можно смело утверждать, что эти директивы оставляли некую неопределенность в цепочке командования, по которой проходили. Было ясно, что если адмирал Норт попытается прояснить данный вопрос, Адмиралтейство вряд ли сумеет дать ему четкий ответ. Когда такой момент наступил, и Норт потребовал точного и недвусмысленного ответа, кто кому подчиняется, Их Лордствам потребовались целых 3 месяца, чтобы распутать то, что они сами нагромоздили. Как писал Стефен Роскилл: «Истина заключалась в том, что цепь командования была слишком нечетко определена. Такая двусмысленность была крайне опасна с оперативной точки зрения, а вдобавок она ставила отдельных командиров в неловкое положение».

Во второй половине дня 27 июня вице-адмирал Сомервилл имел беседу с адмиралом Паундом, в ходе которой обсуждались вопросы его назначения и первые задачи нового соединения. Об итальянском флоте пока что речь не шла вообще. Сомервиллу сказали, что первой его задачей будет не допустить, чтобы корабли из Мерс-эль-Кебира попали в руки Оси. Не допустить любыми средствами, в том числе силой.

Как позднее писал биограф адмирала, сама мысль, что ему, может быть, придется открыть огонь по бывшим союзникам, [155] если переговоры закончатся провалом, «была для Сомервилла просто невыносима». Однако новый Первый Лорд Адмиралтейства Александер, который также присутствовал на этой встрече, позднее вспоминал, что Сомервилл полностью осознал свой долг. Он был готов исполнить любой приказ, если это потребуется.

«Он сказал мне в моем кабинете в Адмиралтействе: «Я полностью сознаю, что какой бы отвратительной ни выглядела эта работа, правительство знает, что ее требуется сделать ради интересов безопасности страны».

Позднее Александер заявил, что эта непоколебимая верность долгу поколебалась после прибытия Сомервилла в Гибралтар и встречи с адмиралом Нортом. Не приходится сомневаться, что любой британский офицер воспринимал решение об атаке Мерс-эль-Кебира с отвращением, и Норт не был исключением. Норт и Сомервилл были старыми друзьями, их отношения были исключительно теплыми, хотя нельзя было представить двух более различных людей. Один из командиров эсминцев, который в свое время знал обоих адмиралов, так описал их положительные качества:

«Я служил с адмиралом Нортом перед войной, когда он был флаг-капитаном у командующего Резервным флотом в Портсмуте. Я был у него флаг-лейтенантом и флагманским связистом. Я хорошо его знал и любил. Адмирал Норт сделал блестящую карьеру до того, как был произведен в контр-адмиралы в 1932 году. Однако командование королевской яхтой с 1934 по 1939 год лишило его всякого оперативного опыта, хотя он оставался очень способным, уважаемым и любимым командиром.

Адмирал Сомервилл был на несколько лет моложе Норта по возрасту и по старшинству в чине. В 1933 году в звании капитан-лейтенанта я служил с Сомервиллом, [156] когда он был комендантом флотских казарм в Портсмуте. Это дало мне возможность оценить его достоинства. С 1936 по 1938 год Сомервилл командовал 45 эсминцами Средиземноморского флота, в течение года, начиная с 1938, он командовал Вест-Индской станцией. Поэтому, когда его назначили командиром Соединения Н в Гибралтаре, он обладал большим оперативным опытом. Он был очень общительным, обладал быстрым умом. Однако он не недолюбливал тех, кто не обладал подобными чертами. Сомервилл мог совершенно бесстрашно высказать свое мнению любому начальству. В 1940 году я принимал участие в нескольких операциях в составе Соединения Н под командованием Сомервилла и считал его великим командиром эскадры. Я мог безоговорочно доверять ему».

С падением Франции и вступлением в войну Италии Гибралтар неизбежно приобрел гораздо более серьезное значение, чем раньше. Теперь он стал одним из 3 пунктов, на которых держались все позиции Великобритании на Средиземном море. Мальта в центре моря теперь могла обеспечить базирование лишь мелких ударных соединений. Третьим портом была Александрия, находящаяся в нейтральном Египте. Она охраняла Суэцкий канал на востоке. Когда рассеялись первые сомнения в нашей способности удержать Средиземное море, пришлось всерьез задуматься об уязвимости Гибралтара. Испания оставалась нейтральной, но ею управлял диктатор, который был обязан своей властью военной помощи Германии и Италии, оказанной несколько лет назад. Не требовалось особой фантазии, чтобы представить Испанию, выступившую на стороне Оси, поскольку в этом случае она могла твердо рассчитывать на возвращение Гибралтара. Впрочем, Франко мог ограничиться тем, что пропустил бы немецкие танки через испанскую территорию, чтобы немцы сделали за него всю работу. Эта операция была в деталях разработана Гитлером и его штабом. В то время операция «Феликс» могла начаться в любой момент. [157]

Адмирала Норта в июле 1940 года попросили оценить шансы отбить подобную атаку. Он ответил крайне пессимистично (или совершенно реалистично, это как посмотреть). После этого в Уайт-холле возникли первые сомнения в том, может ли он в изменившейся ситуации занимать свой пост. Точку зрения Норта о том, что вскоре удерживать Гибралтар станет невозможно, разделял и Сомервилл. Это могло быть совершенно справедливо, но абсолютно не отвечало требованиям момента. В Англии все готовились защищать свою страну до последнего вздоха, поэтому от командующего морскими силами Северной Атлантики ожидали чего-то более оптимистичного. Так в воздухе повисли первые сомнения в отношении Норта. В одном из меморандумов Адмиралтейства говорилось: «В июле 1940 года Норт высказал пораженческие настроения, когда возник вопрос об уязвимости системы обороны Гибралтара при атаке со стороны Испании. Вы должны помнить, как высказался Первый Лорд по этому поводу». Итак, у Александера возникли определенные сомнения, а вскоре они получили новые основания.

Последней каплей стала атака против французского флота в Мерс-эль-Кебире, предпринятая 3 июля 1940 года. Она стала шоком и для французов, и для англичан. Особенно впечатлительный Норт поступил так, как уже однажды сделал много лет назад. Он закрылся у себя в кабинете и принялся сочинять письмо. В нем он высказал свои чувства и чувства всех офицеров в Гибралтаре по поводу того, что считал роковой ошибкой Адмиралтейства. Это был благородный и смелый поступок, но в то же время совершенно глупый. В записке Норта от 4 июля 1940 года говорилось следующее:

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО, ЛИЧНО

ОПЕРАЦИЯ «КАТАПУЛЬТА»

1. После завершения операции «Катапульта» я желал бы передать Их Лордствам для информации следующие заметки, которые я сделал по поводу дискуссии, предшествовавшей [158] операции. Я только что зачитал эти заметки адмиралам Сомервиллу и Уэллсу после их возвращения в Гибралтар. Они заявили, что полностью согласны с ними.

2. Вице-адмирал Сомервилл прибыл в Гибралтар во второй половине дня 30 июня и после этого сообщил мне о намерениях правительства в отношении Орана. Я немедленно сказал, что категорически против использования силы, потому что французы, вероятно, будут сражаться. Адмирал Женсуль заявил мне, что не потерпит попыток никакой державы установить контроль над его кораблями.

3. Во время совещания на борту «Худа» тем же вечером при участии адмиралов Сомервилла, Уэллса и моем, а также капитанов кораблей и офицеров штаба, все адмиралы и командиры высказались против использования силы. Настроения против применения силы были настолько сильны, что я почувствовал необходимым заявить протест. На следующее утро я сказал адмиралу Сомервиллу, что я рассматриваю возможность отправить персональный протест. Я также предположил, что он должен получить разрешение в последний момент отвести свою эскадру без применения силы. Он сказал, что передаст это предложение по телеграфу в Адмиралтейство. Я сказал ему, что если он пришлет мне копию телеграммы, я не пошлю свой собственный протест. Позднее он показал мне телеграмму и сообщил, что намеренно не упомянул меня, потому что я изложил Адмиралтейству свое мнение в другой телеграмме (1220/26 июня). Эта телеграмма (1220/1 июля) полностью отражала то, что я желал, но в то же время я не отказался от мысли послать собственный протест. Я отказался от этой мысли, прочитав телеграмму Адмиралтейства командиру Соединения Н (0103/2 июля), в которой сообщалось, что правительство полно решимости применить силу. Это решение было принято уже после получения и обсуждения телеграммы командира Соединения Н. [159]

4. Я чувствовал, что больше ничего нельзя сделать. Адмирал Сомервилл разделял мои опасения. Он сказал, что необходимость проводить эту операцию вызывает у него отвращение.

5. В ходе совещания на борту «Худа», чтобы обсудить план операции, я подчеркнул необходимость удостовериться, что истинные причины прихода флота к Орану известны всем офицерам и матросам французского флота. Только потом можно было начинать действия. Адмирал Сомервилл сказал, что совершенно с этим согласен, и он сделал детальные распоряжения на сей счет.

6. Несмотря на решение Адмиралтейства, я все еще надеялся, что, когда наступит решающий момент, Адмиралтейство успеет отменить применение силы, если станет ясно, что нас ждет сопротивление. Но теперь я понимаю, что командиру Соединения Н был дан приказ не откладывать применение силы.

7. Разумеется, все понимают, что окончательное решение о необходимости операции было принято кабинетом. На это решение несомненно повлияли факторы, о которых мы не знаем. В то же время было бы полезно изложить точку зрения, которая господствует здесь, с учетом нашего видения ситуации».

С того момента, как это сообщение прибыло в Адмиралтейство, дни пребывания адмирала Норта на посту командующего морскими силами Северной Атлантики были сочтены. Оставалось лишь дождаться первого удобного случая.

Норт встретился с французским адмиралом Женсулем в Мерс-эль-Кебире накануне атаки. 23 июля он вышел из Гибралтара на эсминце «Дуглас» и на следующий день был принят со всеми почестями на «Страсбурге». Норт говорил по-французски плохо, но тем не менее сумел объясниться с французским адмиралом. Настроение французских офицеров в это время было похоронное, но когда Норт спросил Женсуля об их отношении к [160] перемирию, у него осталось впечатление, что они выполнят любой приказ, полученный из Франции, без рассуждений и колебаний. Ему сказали, что Дарлан скорее прикажет затопить корабли, чем передаст их в руки противника, однако шансов на совместное продолжение борьбы практически нет. Решительность Женсуля произвела глубокое впечатление на Норта, который попытался передать эти настроения в Уайт-холл. Однако решимость военного кабинет? была сильнее.

Первому Лорду Адмиралтейства, Первому Морскому Лорду, премьер-министру и всему Комитету начальников штабов решение применить силу в Мерс-эль-Кебире далось далеко не просто. После войны высказывалось много резких мнений по этому вопросу. Однако они вряд ли учитывают все тонкости ситуации, существовавшие в то время. Отчаянное положение всей страны, наша абсолютная зависимость от владения морем, которое определяло само наше существование и далеко идущие планы борьбы, несмотря на любые обстоятельства, — все это не понять послевоенным историкам. Какими бы благородными и добрыми ни были намерения французских адмиралов, которые клялись, что их флот не попадет в руки Оси, конечное решение судьбы французских кораблей зависело от Адольфа Гитлера. У него хватило силы, чтобы решить судьбу самой Франции, поэтому его слово было не той гарантией, которой мог поверить британский военный кабинет. И условия перемирия, которые могли выторговать себе французы, не имели здесь никакого значения. Все договоры и соглашения, которые подписывал Гитлер, он соблюдал лишь до тех пор, пока ему это было выгодно.

Понятно, что в такое время все флотские командиры должны были обладать таким качеством, как решительность. И письмо Норта, хотя и было продиктовано самыми лучшими намерениями, шло вразрез с общей линией Уайтхолла. Хотя немцы думали, что мы сломлены и повержены как нация, и французы поверили в это, Гитлер явно желал [161] заключить мир с Великобританией без дальнейшего кровопролития, и многие нейтральные державы всерьез считали это возможным. И это серьезно беспокоило военный кабинет. Например, известно, что американский посол в Лондоне отправил мрачное сообщение в Вашингтон. К счастью, личные связи Черчилля с Рузвельтом позволили ему убедить американского президента, что мы далеко не разбиты и полны решимости продолжать борьбу.

Если говорить о гигантской державе на востоке континента, то кабинет желал произвести на русских такое же впечатление. 28 мая советский посол Майский был приглашен к Александеру и обсудил вместе с ним наши шансы в войне на море в случае, если мы останемся одни. Он выразил мнение, что у нас возникли определенные проблемы, и изложил свое видение проблемы французского флота.

«Да, нам известно, что мистер Дафф-Купер побывал в Касабланке, и что его донесение не слишком бодрое. В действительности шансы на то, что они продолжат борьбу, невелики. Адмиралы и генералы решили сохранить верность правительству Петэна. Многие из младших офицеров полны желания продолжать сражаться, однако они испытывают естественное беспокойство за судьбу семей во Франции. Это означает, что французский флот в Оране и других портах не перейдет к нам. Он может быть использован против нас. Можем ли мы в таких обстоятельствах удержать ситуацию под контролем?

Я ответил, что мы попытаемся. Майский сказал: «Попытаетесь — да, но сумеете ли?» На это я ответил: «Вы знаете, мистер Майский, что для англичан значит «попытаться», когда они воюют».

Много позже Александер приводил этот эпизод как типичный пример воздействия событий в Мерс-эль-Кебире. Они были просто ужасны, однако одним ударом погасили все сомнения. Причем это произвело впечатление [162] не только на нейтралов. Итальянский министр иностранных дел отметил в своем дневнике:

«Пока еще слишком рано судить о последствиях действий англичан. Но в данный момент они показали, что боевой дух флота Его Британского Величества по-прежнему жив. Он сохранил агрессивную безжалостность капитанов и пиратов XVII века».

Совершенно ясно, что именно Александер, на которого произвело впечатление откровенно негативное отношение Норта к данной акции, начал искать способы убрать его с поста командующего морскими силами Северной Атлантики. Он попытался заручиться поддержкой Черчилля и Паунда. 17 июля он подписал официальный ответ на злосчастный меморандум Норта и отправил копии обоих документов Черчиллю. К ним он приложил объяснительную записку.

«Должен добавить, что предложил Первому Морскому Лорду рассмотреть вопрос о замене командующего Северо-Атлантической станцией. Однако тот считает этот повод недостаточным основанием».

Черчилль полностью разделял мнение Александера относительно Норта, что видно из его ответа Александеру 20 июня:

«Совершенно очевидно, что адмирал Норт не справляется со своими обязанностями. Я был бы рад, если бы вы заменили его более решительным и дальновидным офицером».

Однако именно адмирал Паунд выдержал натиск премьер-министра и Первого Лорда Адмиралтейства и дал адмиралу Норту последний шанс, хотя тоже полагал, что поведение Норта в данном вопросе заслуживает осуждения. [163]

Паунд выдвинул чисто формальную отговорку, что все это недостаточно веский повод для смещения Норта. Хотя он часто уступал Черчиллю, в данном случае Паунд взял верх. Как позднее вспоминал Александер: «И на меня, и на премьер-министра произвело плохое впечатление поведение адмирала Норта в деле с Ораном. Но адмирал сэр Дадли Паунд сказал, что, хотя ему это тоже не нравится, он понимает Норта». Это показывает, что и Паунд разделял неодобрение, которые высказывали многие высшие офицеры в отношении этой акции, хотя и признавал ее необходимость.

В очередной раз мы должны подчеркнуть беспристрастность и честность Паунда. Норт сохранил свой пост, однако получил довольно резкое предупреждение от Их Лордств, что лимит терпения почти исчерпан. Черновик ответа Адмиралтейства от 17 июля, подготовленный заместителем секретаря сэром Джеймсом Сиднеем Барнсом, гласил:

«Я предлагаю ответить следующим образом: «Мнение старших офицеров всегда имеет значение до начала операции. Но после того, как операция проведена, Их Лордства возражают против комментариев относительно образа действий, который выбран Адмиралтейством с учетом факторов, которые не известны офицерам на местах. В данном случае Их Лордства никогда не считали, что французский флот откажется сражаться, и это было принято во внимание в ходе предварительных обсуждений.

Их Лордства не питают заблуждений в том плане, какое негативное впечатление производит эта операция на участвовавших в ней офицеров. Однако они не могут позволить таким соображениям влиять на принятие стратегических решений».

Этот ответ был утвержден Паундом, но Александер считал необходимым использовать более сильные выражения. [164]

Он вписал слово «категорически» перед словом «возражают», а в самом конце после слова «решений» сделал приписку: «И удивлены тем, что комментарии подобного рода были отправлены».

Он отметил, что считал необходимым сделать эти добавления и заменить Норта.

«Я чувствовал, что страна находится в критическом положении. Поэтому я считал совершенно обязательным иметь твердую уверенность, что приказы Совета Адмиралтейства будут выполняться без колебаний и рассуждений».

Паунд с этим не согласился. Он заявил, что у Их Лордств нет оснований считать, что их инструкции не были выполнены, поэтому нет оснований говорить о смещении Норта. Однако он согласился с добавлениями Александера, и чтобы еще больше усилить впечатление от письма, сделал две собственные приписки. Он изменил одну формулировку: «с учетом факторов, которые известны или не известны офицерам на местах», и приписал третий абзац, в котором содержалось недвусмысленное предупреждение Норту. «Содержание первой части параграфа 6 вашего письма показывает исключительно опасную нехватку дальновидности, что может иметь влияние на руководство военными действиями».

Этот фитиль был отправлен Норту 17 июля 1940 года. Александер позднее вспоминал:

«Главной его ошибкой было отношение к Орану. Вероятно, его следовало отозвать уже тогда, но мы согласились с просьбой сэра Дадли Паунда дать ему новый шанс. Однако он получил ясное предупреждение».

Черчилля все это не убедило, он продолжал настаивать на своем решении. Из письма без даты, которое он направил позднее Александеру относительно перестановок [165] в командовании флота, видно, что Черчилль не видит места для адмирала Норта в новых структурах. Следует прямо признать, что адмирал Норт потерял доверие премьер-министра и Первого Лорда Адмиралтейства. Доверие адмирала Паунда сильно поколебалось, хотя он пока не настаивал на снятии Норта. Но теперь Норт шел по очень тонкому льду, чего не могут отрицать даже его защитники. 6 августа Норт выразил глубокое сожаление тем, что его «комментарии» стали причиной выговора от Адмиралтейства. Он не думал, что его заметки будут восприняты как критика операции против французов в Мерс-эль-Кебире. Он пытался возражать против этой операции «не на основании сентиментальной привязанности к бывшим союзникам, а из сильных сомнений в ее воздействии на дальнейший ход войны» Он также добавил, что полностью понимает, что на войне нет места ложной жалости и сантиментам. Однако это уже не могло растопить лед. Требовались не слова, а дела, что Их Лордства пересмотрели свое отношение к адмиралу Норту. [166]