Берлинский конгресс
В последних числах апреля 1878 г. русское правительство решилось выйти из состояния неизвестности и снова призвать к содействию Германию.
24 апреля Горчаков телеграфировал русскому послу в Берлине П. П. Убри предложить князю Бисмарку и самому императору Вильгельму стать арбитрами в споре между Россией, Австрией и Англией. Однако и рейхсканцлер, и император решили взять тайм-аут и отправились в свои поместья.
Русский посол в Лондоне граф П. А. Шувалов попытался найти иные средства выхода из кризиса. Он не считал возможным одновременное удаление из-под Константинополя русской армии и британского флота, считая, что это сыграло бы на руку исключительно англичанам. Не был он сторонником и европейского конгресса, справедливо считая, что там произойдет сближение между Англией и Австро-Венгрией и объединение их против России. Но идея конгресса принадлежала Горчакову, он выдвинул ее еще до начала Русско-турецкой войны и теперь, после ее окончания, продолжал настаивать на конгрессе. Шувалов считал, что если уж конгресс неизбежен, то надо попытаться предотвратить на нем сговор англичан и австрийцев, и как контрмеру предлагал заключить предварительное соглашение с Англией по статьям Сан-Стефанского мира. [308]
Граф Шувалов пытался внушить министру иностранных дел лорду Салисбюри, что долг обоих правительств сделать все возможное, чтобы избежать войны, и что даже конгресс может привести к войне, если Россия и Англия не договорятся предварительно о взаимных уступках ради сохранения мира. Поэтому им необходимо договориться, какие статьи Сан-Стефанского договора могут остаться без изменений, а какие стоит пересмотреть. Если удастся прийти к соглашению по спорным вопросам, то мирный исход конгресса будет обеспечен.
Лорд Салисбюри после колебаний и совещаний с премьер-министром лордом Биконсфильдом согласился на предложенные русским послом консультации, но при условии соблюдения строжайшей тайны. Было условлено, что переговоры между Шуваловым и Салисбюри будут происходить только на словах, что Шувалов не будет доносить об их содержании в Петербург письменно (англичане боялись дешифровки русских депеш немцами), а лично отправится в Россию и доложит императору и канцлеру об итогах переговоров. Александр II дал разрешение на такой способ ведения переговоров.
После нескольких бесед Шувалову и Салисбюри удалось установить главные условия будущего соглашения. Англия соглашалась на присоединение к России придунайского участка Бессарабии, Карса и Батума, но требовала разделения Болгарии на две части: северную и южную, граница которых должна проходить по Балканам. Теперь оставалось решить, как это все преподнести на конгрессе. Шувалов предложил посвятить Бисмарка в тайну русско-английских переговоров и просить его созвать конгресс в Берлине на следующих основаниях: каждая из держав-участниц, принимая приглашение на конгресс, тем самым выражает готовность обсудить все статьи Сан-Стефанского договора.
По дороге в Петербург граф Шувалов посетил князя Бисмарка в его поместье Фридрихсруэ. Канцлер был крайне удивлен тем, что русскому послу удалось выбить у англичан [309] согласие на земельные приращения в пользу России не только в Европе, но и в Азии. «В таком случае, — сказал он, — вы хорошо сделали, что уговорились с Англией. Она и одна объявила бы вам войну, тогда как Австрия не двинется без союзников» <56. Кн. вторая. С. 455>.
Бисмарка устроила условленная между Шуваловым и Салисбюри формула приглашения на конгресс, и он пообещал России полную свою поддержку. То же пообещал и император Вильгельм, которого граф Шувалов посетил в Берлине.
По прибытии в Петербург русский посол нашел высшие правительственные круги в состоянии полного уныния. Горчаков и Милютин панически боялись войны. Расплодившиеся в царствование Александра II великие князья тоже не хотели воевать. В 1877 г. вся августейшая компания рванула в действующую армию вслед за императором. Там оказались цесаревич — будущий император Александр III, великие князья Владимир Александрович, Алексей Александрович, Сергей Александрович, Константин Константинович и другие. Все они лезли командовать или, в крайнем случае, советовать. В русской истории налет титулованной саранчи всегда означал, что война считается легкой и гарантированно успешной. В 1812 г. в армии Кутузова не было ни одного великого князя. 31 марта 1904 г. японцы устроили холодную ванну великому князю Кириллу Владимировичу, после чего он уехал подальше от Порт-Артура и «макак». Больше ни один великий князь не был ни во 2-й и 3-й Тихоокеанских эскадрах, ни в Маньчжурской армии. Естественно, ни один великий князь не сидел в окопах Первой мировой войны, хотя их тогда расплодилось раза в два больше, чем в 1877 г.
Беда от царя и великих князей была не только в некомпетентных советах. С каждым из них ехала огромная свита, лакеи, повара, собственный конвой и т.д. С императором в армии постоянно присутствовали министры — военный, внутренних и иностранных дел, и постоянно наезжали другие министры. Пребывание царя в армии обошлось в полтора [310] миллиона рублей. И дело не только в деньгах — на театре военных действий не имелось железных дорог, их впервые увидели в районе Адрианополя. В армии были постоянные перебои со снабжением, не хватало лошадей, волов, фуража, повозок и т.п. Ужасные дороги были забиты войсками и транспортом. Надо ли объяснять, какую сумятицу вносили тысячи лошадей и повозок, обслуживающих царя и великих князей.
Принц А. П. Ольденбургский, скучая по своей супруге, организовал даже частную эстафетную почту из действующей армии до Петербурга и при этом хвалился, что она работает лучше, чем государственная.
В армию к титулованным особам зачастили их «походные жены». К Александру II приезжала Катенька Долгорукая, к великому князю Николаю Николаевичу — балерина Числова. Любовь любовью, но обе дамы быстро нашли общий язык с интендантами и поставщиками и хорошо обеспечили не только себя, но и свое многочисленное потомство. Слухи о похождениях этих дам доходили до передовой. В армии ходили анекдоты о главнокомандующем типа того, что Вещий Олег прибил к вратам Царьграда свой щит, а Николай Николаевич на вратах его хотел повесить кружевные панталончики мадемуазель Числовой.
Сами же великие князья не стали на Балканах ни стратегами, ни героями. Им надоела походная жизнь, и все они хотели только одного — мира.
Александр II был не менее князя Горчакова удивлен податливостью английских министров, хоть и отнесся к этому весьма скептически. Выслушав Шувалова, он сказал, что ему все равно, будет ли одна, или две, или три Болгарии, важно лишь, чтобы все они были ограждены от турецких зверств. В то же, что Англия согласилась на уступку России Карса и Батума, Александр II отказывался верить, будучи уверенным, что, как только дело дойдет до подписания договора, англичане откажутся от своих обещаний. Вопрос о предварительном соглашении с Англией обсуждался на нескольких совещаниях под председательством [311] императора. Самым тяжелым условием для Александра II было право Турции занять линию Балкан своими войсками, но царь все же принял его и снабдил графа Шувалова полномочиями для подписания с лордом Салисбюри тайной конвенции.
Шувалов был назначен первым уполномоченным на конгрессе. Вторым уполномоченным стал посол при берлинском дворе П. П. Убри.
8 мая 1878 г. царь писал главнокомандующему действующей армией генерал-адъютанту Тотлебену: «Приезд графа Шувалова дал нам некоторую надежду на сохранение мира... Переговоры с Австриею еще не привели ни к какому положительному результату, но главный вопрос должен решиться на днях в Лондоне. Если соглашение с Англиею состоится, то невероятно, чтобы Австрия одна решилась объявить нам войну, а если бы была довольно безумна, чтобы на это решиться, то можно полагать, что Турция будет скорее на нашей стороне, ввиду нескрываемого Австриею желания занять Боснию и Герцеговину не временно, а постоянно» <56. Кн. вторая. С. 456>.
На обратном пути Шувалов снова встретился с Бисмарком, чтобы договориться о времени проведения конгресса. От него Петр Андреевич узнал, что уже после его отъезда из Петербурга Александр II уступил просьбе своего старого канцлера Горчакова и назначил его первым уполномоченным на конгрессе. Граф Шувалов при этом становился вторым уполномоченным, а Урби — третьим. Бисмарк, расположенный к Шувалову и недолюбливавший Горчакова, был крайне недоволен этим. «Теперь все изменилось. Мы с вами останемся друзьями на конгрессе, но я не позволю Горчакову снова влезть мне на шею и обратить меня в свой пьедестал!» <56. Кн. вторая. С. 456>, — в отчаянии воскликнул Бисмарк. И графу Шувалову пришлось долго убеждать канцлера, что речь идет не о личных отношениях его к Горчакову, а о дружественном расположении Германии к России и об исполнении ее обязательств перед ней. [312]
Граф Шувалов вновь повторил Бисмарку сделанное год назад предложение о создании оборонительного и наступательного союза между Германией и Россией, уверяя, что это будет надежным средством предотвратить всякие коалиции против Германии, которых он, Бисмарк, так боится. Ведь без участия России любая коалиция для Германии будет не опасна. Бисмарк согласился с этим и рассказал, что еще до восточного кризиса сам предложил Горчакову такой союз, при котором Германия обязывалась поддерживать Россию против Турции не только морально, но и материально, предоставив ей стотысячную армию в обмен на ручательство России за территориальную целостность Германской империи. «Эти сто тысяч человек были бы вам очень полезны под Плевной», — заметил канцлер и тут же добавил, что теперь рад, что предложение его было отклонено, потому что вряд ли ему удалось добиться на это согласия рейхстага. «К тому же, — рассуждал Бисмарк, — если бы Германия принесла в жертву союзу с Россией свои дружественные отношения ко всем прочим державам, то при всяком остром проявлении «реванша» со стороны Франции или Австрии и при ее географическом положении, она скоро впала бы в опасную для нее зависимость от России, в особенности при политике князя Горчакова с ее повелительными, чисто азиатскими приемами» <56. Кн. вторая. С. 456>.
На что Шувалов ответил: «Горчаков лишен всякого влияния. Если он продолжает еще формально вести дела, то этим он обязан лишь уважению императора к его старости и к прежним его заслугам» <56. Кн. вторая. С. 456>. О чем, спрашивал Шувалов, Россия и Германия могут вступить в спор между собой? Не существует ни одного действительно важного вопроса, который мог бы послужить тому предлогом. С этим доводом Бисмарк согласился, но все же припомнил и Ольмюц, и Семилетнюю войну, выразив мнение, что, помимо Горчакова, многим русским тяжело признать в Германии равноправного друга и что современной России [313] свойственны не только приемы, но и притязания нынешнего ее канцлера.
В заключение беседы Бисмарк отклонил предложенный ему Шуваловым выбор между Австрией и Россией и рекомендовал остаться при союзе трех империй или, по крайней мере, при соблюдении мирных между ними отношений.
В Лондоне граф Шувалов подписал с лордом Салисбюри три тайные конвенции, главными условиями которых были:
Болгария разделялась на две части: одна к северу, а другая к югу от Балкан. Северная область получала политическую автономию под управлением князя, а южная — лишь широкую административную автономию под властью генерал-губернатора из христиан, назначаемого на пятилетний срок Портой с согласия Европы. Южная Болгария не должна была доходить до Эгейского моря. Восточная граница обеих Болгарии также изменялась с тем, чтобы оставить вне их население неболгарского происхождения. Турецкие войска выводились как из Северной, так и из Южной Болгарии, но Англия предоставляла себе право выторговать на конгрессе для султана в известных случаях и под некоторыми ограничениями вводить турецкие войска в Южную Болгарию, расположить их вдоль ее границы, а также назначать с согласия европейских держав начальника милиции в этой области.
Обещанные Портой права и преимущества ее христианским подданным в европейских областях, как-то: в Эпире, в Фессалии и других, а также армянам в Малой Азии будут поставлены под наблюдение не одной России, а всех великих держав.
Англия хотя и не одобряет желание России вернуть часть Бессарабии, отторгнутой от нее в 1856 г., но не станет препятствовать этому. Соглашаясь на присоединение к России Карса и Батума, Англия принимает к сведению обещание Александра II, что русская граница не будет впредь [314] распространяема со стороны Азиатской Турции. Россия же отказывается от приобретения Алашкертской долины с крепостью Баязет и взамен будет настаивать на уступке Персии Портой города Хотура с округом.
Россия обязуется не обращать в земельное приращение выторгованную в ее пользу денежную контрибуцию за военные издержки, которое не лишит Англию ее права как кредитора Порты и ничего не изменит в положении, которое она занимала в этом отношении до войны.
Таковы были главные статьи англо-русского соглашения, сверх которых Англия оставляла за собой право возбудить на конгрессе несколько второстепенных вопросов, таких как участие Европы в организации обеих Болгарии; срок русского военного занятия Болгарии и прохода через Румынию; условия судоходства по Дунаю, все постановления, касавшиеся Черноморских проливов и т.д.
22 мая 1878 г. германское правительство разослало всем странам — участницам Парижского трактата 1856 г. приглашения собраться на конгресс в Берлине для обсуждения условий «прелиминарного» мирного договора, заключенного в Сан-Стефано между Россией и Турцией.
Представители великих держав съехались в Берлин к 1 июня. Первыми уполномоченными были министры, руководившие внешней политикой своих государств: от Германии — князь Бисмарк, от Австро-Венгрии — граф Андраши, от Англии — премьер-министр граф Биконсфильд и министр иностранных дел маркиз Салисбюри, от Франции, Италии и Турции — министры иностранных дел Ваддингтон, граф Корти и Каратеодори-паша. Русский канцлер князь Горчаков, хоть и был назначен первым уполномоченным, но по слабости здоровья не принимал активного участия в совещаниях, на которых отстаивать интересы России выпало на долю второго уполномоченного, графа Шувалова.
Христианские балканские государства — Греция, Румыния, Сербия и Черногория — тоже прислали в Берлин своих [315] представителей, но на конгресс их допустили без права голоса, и только греки и румыны были выслушаны в процессе заседаний.
Первое заседание состоялось 1 июня, посвящено оно было составлению бюро конгресса. Андраши предложил в председатели Бисмарка. Остальные уполномоченные единодушно поддержали его. Германский дипломат Радовиц был назначен секретарем конгресса, а его помощниками стали три чиновника берлинского министерства иностранных дел и первый секретарь французского посольства. Прения велись на французском языке, но Бисмарк не препятствовал английским уполномоченным произносить свои речи на английском языке и даже сам отвечал по-английски.
Прежде чем конгресс перешел к обсуждению поставленных в первую очередь статей Сан-Стефанского «предварительного» мирного договора, касавшихся Болгарии, лорд Биконсфильд указал, что стояние русской армии под стенами Константинополя не соответствует мирным целям. Горчаков возразил на это, что единственной целью русского императора является лишь обеспечение самостоятельного существования христианских подданных Порты, а Шувалов добавил, что за три месяца стояния русских войск под Константинополем не произошло ни одного столкновения с турками, в то время как отход русской армии может повлечь за собой серьезные беспорядки. Бисмарк же, выслушав дебаты, заявил, что вопрос этот вообще не подлежит обсуждению конгресса и пусть решают его на частных совещаниях представители Англии и России, и лишь в том случае, если соглашение между ними не будет достигнуто, конгресс выступит в роли примирителя. С тех пор вопрос о пребывании русской армии в Сан-Стефано на конгрессе не обсуждался, а русские войска и британская эскадра в Мраморном море оставались на своих прежних позициях.
На последующих шести заседаниях конгресса обсуждались вопросы, касавшиеся Болгарии. Участь ее уже была [316] предрешена тайным русско-английским соглашением, подписанным 18 мая графом Шуваловым и лордом Салисбюри в Лондоне и установившим разделить ее на две части к северу и югу от Балкан. На конгрессе же лорд Салисбюри заявил, что главной задачей Сан-Стефанского мира было поставить Турцию в полную зависимость от России, в то время как целью Англии является, «если и не вполне уничтожить результаты войны», то хотя бы вернуть Турции часть самостоятельности, чтобы она могла защитить свои стратегические, политические и торговые интересы. Граф Шувалов выступил против, заметив, что Россия пришла на конгресс, чтобы согласовать свой «предварительный» мирный договор с Турцией с общими интересами Европы, а вовсе не для «уничтожения результатов войны», которая стоила ей больших жертв.
Разделение обеих частей Болгарии между собой, а Южной Болгарии, которой конгресс присвоил название Восточной Румелии, с Турцией, было установлено на частных совещаниях между уполномоченными России и Англии при участии представителей Австро-Венгрии, поэтому России пришлось согласиться на все заявленные по этому вопросу требования не только британского, но и австрийского кабинетов. В результате Восточная Румелия была отрезана от Эгейского моря, и вся Македония исключена из ее состава, а также и из состава княжества Болгарского. Графу Шувалову удалось лишь добиться, чтобы в состав последнего вошел Софийский санджак, хоть и расположен он к югу от главного Балканского хребта. Уступив по территориальным вопросам, русские уполномоченные не сдавали своих позиций в вопросе о строгом ограничении признанного за султаном права вводить в определенных случаях турецкие войска в Восточную Румелию вплоть до самой ее северной границы.
Бисмарк поддержал это требование и заявил, что данные ему императором Вильгельмом инструкции предписывают обеспечить за турецкими христианами по меньшей мере те преимущества, которые были предложены последней [317] константинопольской конференцией. Поэтому германский канцлер считал необходимым вывести все мусульманские войска из всех местностей, населенных христианами и, оставив турецкие гарнизоны в некоторых городах, совершенно удалить их из селений, где порядок должна поддерживать местная милиция. Бисмарк выразил опасение, что непринятие конгрессом русских предложений приведет «к возобновлению прискорбных явлений, не раз уже угрожавших всеобщему миру». Россию и Германию поддержала Франция, и Англии пришлось уступить в этом вопросе.
Австрийский уполномоченный граф Андраши предложил двухлетний срок, назначенный для пребывания русских войск в Болгарии с правом перехода через Румынию, сократить до шести месяцев. Уполномоченный Италии предложил годичный срок. Русских представителей это вполне устроило, и Андраши пришлось согласиться.
Изменив, таким образом, главные касавшиеся Болгарии статьи Сан-Стефанского договора, конгресс дополнил их новыми постановлениями, ограждавшими во вновь созданных княжествах и автономной области частные интересы западных держав. Так, французский уполномоченный Ваддингтон настоял на введении статьи о неприкосновенности исконных прав Римско-католической церкви и ее служителей как в Болгарии, так и на всей территории Оттоманской империи. По предложению представителей Австро-Венгрии, Франции и Италии на Болгарию распространялось действие торговых договоров, заключенных Портой с иностранными государствами, а также признание Портой права и преимущества иностранцев, консульская юрисдикция и покровительство консулов над соотечественниками с дополнением, что никакой налог не будет наложен на товары, проходящие транзитом через Болгарское княжество. Граф Андраши настоял на признании обязательными для Болгарии всех обязательств Турции по вопросам сооружения и эксплуатации железных дорог. Еще конгресс постановил, что независимо от платежа Турции [318] определенной дани княжество Болгарское должно еще принять на себя соответствующую долю турецкого государственного долга.
Все эти постановления не встретили никаких возражений со стороны русских уполномоченных, а граф Шувалов заявил, что Россия вообще не имеет на Балканском полуострове никаких материальных интересов, а одни только интересы нравственные.
Представители Англии предложили, чтобы Босния и Герцеговина были заняты войсками Австро-Венгрии и «вверены ее управлению». На это Горчаков витиевато заявил, что Россия не заинтересована в этом деле, но что выслушанные им заявления «доказывают действительность предложенного средства для достижения мирной цели, преследуемой конгрессом» <56. Кн. вторая. С. 468>.
Турецкие представители попытались было возразить против отторжения от их страны еще двух областей, оставленных ей по Сан-Стефанскому миру. Но Бисмарк резко прервал турок, заявив, что «конгресс собрался не для удержания за Портой желаемых ею географических позиций, а для утверждения мира Европы в настоящем и будущем» <56. Кн. вторая. С. 468>, что взамен Боснии и Герцеговины Турция получила по решению конгресса куда более богатую и обширную область, простирающуюся от Эгейского моря до Балкан, и что решения конгресса представляют собой единое целое, «выгоды которого нельзя принимать, отвергая невыгоды» <56. Кн. вторая. С. 468>.
Представители Греции пытались добиться права быть выслушанными на конгрессе, их поддержали уполномоченные Англии и Франции, но конгресс ограничился лишь утверждением статьи Сан-Стефанского договора о строгом применении к острову Крит устава 1868 г. и, не упоминая о Фессалии и Эпире, выговоренные в их пользу преобразования распространил на все области Европейской Турции. Зная, что Греция и Турция не согласны с установленным конгрессом «исправлением границ», конгресс предложил им посредничество великих держав. При обсуждении вопросов, [319] касавшихся Греции, русские уполномоченные заявили, что Россия всегда одинаково заботилась о благосостоянии своих единоверцев в Турции, без различия племен, и если за время последней войны заботливость ее была главным образом обращена на болгар, то только потому, что Болгария представляла собой главный повод для самой войны и служила ее театром. Но Россия всегда желала распространить и на греческие области преимущества, выторгованные ею в пользу областей, населенных болгарами.
По предложению Англии конгресс выделил в отдельную статью установление полной религиозной свободы на всей территории Оттоманской империи и равноправие всех подданных султана без различия вероисповедания. Французские представители настаивали на оговорке к этой статье, что ею не ограничиваются особые права Франции и что ничего не будет изменено в настоящем положении Святых мест в Палестине.
По предложению Австро-Венгрии конгресс принял ряд статей, подтверждавших установленную договорами 1856 и 1871 гг. свободу плавания по Дунаю и определявших условия этого плавания.
Турецкий уполномоченный поднял вопрос о контрибуции России. Он заявил, что размер ее сильно превышает платежные способности Турции, и просил конгресс признать невозможным для Порты принять на себя обязательство, которое она не может выполнить. Бисмарк строго ответил, что обязательство это уже принято Турцией в Сан-Стефано, а русские представители успокоили англичан и французов, что денежная контрибуция не будет обращена в территориальные приращения и что Россия признает преимущественное право на удовлетворение кредиторов Порты, ссудивших ее деньгами до заключения мира.
Конгресс уже близился к завершению, когда одна из лондонских газет опубликовала условия тайного русско-английского соглашения, что вызвало бурю негодования в британском обществе и прессе. Особенно досталось лорду Биконсфильду за чрезмерные, с точки зрения английской [320] общественности, уступки России. Перепуганный лорд Салисбюри заявил графу Шувалову, что он как лицо, подписавшее протокол 18 мая, вынужден теперь подать в отставку, после чего британский кабинет откажется от выраженного им согласия на присоединение к России Батума.
Граф Шувалов был сильно озадачен подобным поворотом дел и опять попросил посредничества Бисмарка. Тот заявил лорду Биконсфильду, что, отступив от своего обязательства перед Россией, Англия тем самым нарушает обязательства перед Германией, так как он решился созвать конгресс в Берлине только после предъявления ему тайного русско-английского соглашения. Биконсфильд ответил, что, после того как на заседании конгресса Шувалов подтвердил отказ России от присужденных ей Сан-Стефанским договором Баязета и Алашкертской долины и заявил о намерении русского императора обратить Батум в порто-франко, он не возражал против перехода Батума, Ардагана и Карса под владычество России.
Признав эти приобретения России в Азии, конгресс утвердил условленные в Сан-Стефано уступку Персии турецкого города Хотура с округом и льготы, дарованные султаном его армянским подданным.
В конце конгресса лорд Салисбюри и граф Шувалов обменялись речами, в которых каждый отстаивал свою трактовку закрытия Черноморских проливов для иностранных военных судов. Но никакого решения по проливам конгресс не принял. Вопрос был слишком серьезным, и его дальнейшее обсуждение грозило срывом конгресса.
1 июля 1878 г. представители великих держав подписали трактат, состоявший из 64 статей, значительно отличавшихся по содержанию от Сан-Стефанского мира.
Еще за несколько дней до начала Берлинского конгресса Англия подписала с Турцией в Константинополе оборонительный союзный договор, где обязывалась в случае, если Батум, Ардаган и Карс или какая-либо из этих крепостей достанется России или если когда-нибудь Россия посягнет на какую-нибудь часть турецких владений в Азии, [321] защищать все эти местности с оружием в руках. А взамен султан пообещал ввести в своих азиатских владениях все условленные с Англией преобразования и обеспечить в них всем своим подданным христианам и иным{53} порядок и управление и всякое покровительство, а еще передать остров Кипр в управление англичан для занятия его английскими войсками.
А на самом конгрессе британские премьер-министр и министр иностранных дел подписали с министром иностранных дел Франции тайное соглашение, обеспечивавшее Франции дружественный нейтралитет Англии в случае осуществления давних замыслов французов на Тунис и подчинения этой области французскому протекторату.
15 июля 1878 г. Александр II в Петербурге ратифицировал Берлинский договор. Обнародование его не сопровождалось высочайшим манифестом, но через несколько дней, 27 июля, в «Правительственном Вестнике» появилось пространное официальное сообщение, излагавшее взгляд императорского кабинета на акт, «увенчавший войну». Начиналось оно с заявления, что последняя война была предпринята Россией «не по расчету, не из материальных выгод или честолюбивых политических замыслов, но в силу чувства, заглушающего всякие посторонние побуждения, из чувства христианского, чувства человеколюбия, того чувства, которое охватывает всякого честного человека при виде вопиющего зла». Далее следовал пространный пересказ дипломатических переговоров до, во время и после войны, сообщались результаты, достигнутые на Берлинском конгрессе, охарактеризованные как пусть и несовершенные, но все же существенные для России и для христианского населения Востока. Затем следовало изложение политической программы, которой Россия была намерена держаться впредь в Восточном вопросе. С одной стороны, императорский двор «проникнут чувством солидарности с Европой», а с другой — считает освобождение христиан [322] Востока «нашею историческою миссиею», а Берлинский договор — шаг к достижению этой цели, хоть и приобретенный дорогой ценой. Россия, которая «не делала торга ни из своих жертв, ни из своих успехов», будет продолжать «притягивать Европу к общему делу» и в то же время точно исполнять принятые на себя обязательства. Не напрасно «русский народ подчинил свои права победителя высшим интересам общего мира и солидарности народов». Жертвы его уже принесли плоды и принесут еще больше в будущем. Окончательная развязка Восточного вопроса — не более чем вопрос времени, поскольку, «несмотря на временные препоны, порождаемые страстями, пороками и слабостями людей, человечество идет к тем же неуклонным целям, которые предназначены ему Провидением». Заканчивалось сообщение словами: «Берлинский конгресс был только роздыхом, остановкою на этом трудном пути. Оценивая его с этой точки зрения, Россия находит в прошедшем веру в будущее»{54}.
При встрече с императором Горчаков грустно сказал: «Берлинский конгресс есть самая черная страница в моей служебной карьере». Александр ответил: «И в моей тоже».
Стратегический просчет и Горчакова, и самого Александра II был в том, что они оценивали внешнеполитическую обстановку и силы по речам политиков (ах, Дизраэли заявил, ах, Андраши заметил), не обращая внимания на реальное соотношение сил в Европе и на последствия тех или иных угроз Англии или Австро-Венгрии.
Англия была бессильна вести войну с Россией без помощи сильных европейских армий. Из-за географического расположения России с учетом развитой сети железных дорог британский флот даже не мог осуществить эффективную морскую блокаду России.
Австро-венгерская армия в войне один на один заведомо бы проиграла, и лоскутная империя могла бы развалиться, как это и случилось в 1918 г. [323]
Наконец, рассмотрим самый худший для России вариант развития событий. Германская империя поддерживает Австрию, и их соединенные армии наносят тяжелое поражение русской армии. Ну и что? И Аустерлиц, и Фридланд были булавочными уколами для огромной Российской империи. Ну, заключила бы Россия невыгодный, но не позорный мир. Берлинский мир был позорным, поскольку Россия капитулировала без военного поражения. Что могла потерять Россия в случае неудачной войны в 1878 г.? Максимум — это Привисленскую губернию, населенную поляками. И пусть бы немцы одни разбирались с буйными панами. А вот зато вся Европа оказалась бы под германским сапогом. Далее последовало бы строительство на верфях объединенной Европы огромного флота, превышавшего по тоннажу британский, затем — серьезный разговор с владычицей морей о ее заморских колониях. Учитывая природную жадность просвещенных мореплавателей, можно с уверенностью сказать, что они вцепились бы в колонии зубами. Ну а это привело бы к войне, и германизированная Европа, имея мощный флот, легко бы форсировала Ла-Манш.
Рискнет ли кто утверждать, что это-де фантазии автора? Ведь Германская империя и так шла по этому пути с 1870 по 1914 г., и без разгрома России в 1878 г.
Все ведущие британские политики именно так и оценивали перспективы развития европейских отношений в случае поражения России в войне с Германией. Об этом красноречиво свидетельствует опубликованная позже их неофициальная переписка. Разница в позициях британских политиков была лишь в том, насколько далеко идти в блефе, угрожая России войной. Так было в 1878 г., так будет в 1885 и 1904–1905 гг.
Британские власти одновременно осуществляли двойной блеф. С одной стороны, пугая Россию войной, а с другой — пугая собственное население, а заодно и всю Европу страстью русских царей к мировому господству. Спору нет, иногда тот же Александр I (после 1814 г., разумеется) [324] или Николай I иной раз изображали из себя правителей Европы. Но на самом деле и царям, и русским дворянам была чужда мысль о доминировании в Европе, не говоря уж о всем мире.
Россия — не Англия или Франция, и она никогда не пыталась стать империей, в которой никогда не заходит солнце. Если бы Россия только в XVIII в. вместо войн с Турцией занялась бы захватом земель по всему свету, то на 1/5 средств, потраченных на турецкие войны, она смогла бы создать колониальную империю почище английской. Но России не нужны были чужие земли. Россия только оборонялась. Пассивная оборона на юге страны от татар и турок в XVI — XVII вв. себя не оправдала, и в XVIII — XIX вв. уже преобладала активная оборона, включавшая превентивные действия.
Возникает резонный вопрос, а разве русские цари, да и все русское общество, не стремились к захвату Константинополя? Да, об этом было много разговоров, даже составлялись планы операции по его захвату. Но давайте подумаем здраво — зачем России Константинополь? В Константинополе с окрестностями проживало около двух миллионов паразитирующего населения, т.е. людей, которые не сеяли, не пахали, не ткали, а жили на 95% за счет эксплуатации населения огромной Османской империи. Ну, присоединили бы город к России. Кто бы стал кормить дармоедов — русский мужик?
Хорошо болтать о возвращении креста на Святую Софию. А дальше что? Зачем нужны России два миллиона иноверцев, из которых полтора миллиона в любой момент по призыву фанатичных мулл и дервишей могут устроить бунт и начать резать христиан? А что делать с Константинопольским патриархом и пятьюстами тысячами греков? Подчинить патриарха петербургскому Синоду или, наоборот, Синод — патриарху? Русская и греческая церковная вера — православие, но у них есть существенные различия. На расстоянии у них братская любовь, а попробуйте-ка их слить? [325]
Все это лишь ничтожная часть проблем, которые возникли бы при присоединении Константинополя. Поэтому всякие призывы — «Константинополь рано или поздно, а должен быть наш» — следует рассматривать лишь как пропагандистские лозунги. Неграмотному крестьянину не объяснишь стратегических аспектов обороны Черного моря и тонкостей препонов, чинимых турками русской торговле, поэтому и нужны лозунги: «Спасем братьев славян», «Даешь крест на Святой Софии».
А, кстати, что же русские отняли у турок за пять столетий войн и противостояния? Азов и Очаков? Но это не турецкие земли, а военные базы, построенные турками на чужой территории. Их назначение было — не пропускать русские торговые и военные суда из Дона и Днепра в Черное море.
Кавказ? Но и Кавказ, и Закавказье никогда не были населены турками. Там были фактически независимые государственные образования, эпизодически платившие дань туркам.
Русские войска освободили от турок лишь Румынию и Болгарию. Вот и все!
Так кто же развалил Великую Османскую империю? Кто захватил 80% ее территории? Да, та самая просвещенная Европа, которая была так озабочена, что «московиты» возьмут Стамбул. Именно Европа пять веков стравливала Россию с Турцией. И пять веков старательно отгрызала турецкие земли. Справедливости ради следует заметить — Европа посягала и на русские территории. Но, увы, такие попытки оканчивались плачевно, и русские войска в ответ оказывались у Стокгольма, в Берлине и в Париже.
А вот Турция, занятая войной с «московитами», оказалась лакомым кусочком для Европы. Франция «слопала» Алжир, Тунис, Сирию, покушалась на Египет. Но в конце концов Египет достался Англии вместе с Месопотамией, Палестиной и Кипром. Италия захватила Ливию и острова в Эгейском море. Австрия отобрала у турок Венгрию, Трансильванию, Боснию и другие территории. [326]
Увы, турецкие власти были глупы и упрямы, и прийти к разумному соглашению с ними без применения грубой силы было нельзя. В январе 1878 г. можно было применить силу и без боя занять Босфор и Дарданеллы. России не нужен был Константинополь, но две мощные крепости в Босфоре и Дарданеллах могли бы надолго обеспечить безопасность южных границ России.
В январе 1878 г. был некоторый шанс заключить сепаратный взаимный мир с Турцией. Об этом свидетельствовали и слова турецкого султана Абдул Гамида II, сказавшего новому русскому послу князю А. Б. Лобанову-Ростовскому: «От вас зависело привязать нас к себе узами признательности, смягчив столь тяжкие условия Сан-Стефанского договора. Вы ничего не хотели и предпочли возбудить против себя державы и общественное мнение. Напрасно думаете вы, что турки вовсе неживучи. Я сказал великому князю, что Турция готова была тогда даже заключить с Россиею оборонительный и наступательный договор, если бы вы только согласились отменить некоторые неосуществимые статьи последнего договора. Но вы остались глухи. Я свободен от каких бы то ни было обязательств, но спасение остальной части моей империи возлагает на меня обязанность искать в другом месте поддержку, если Россия в самом деле поклялась нас погубить!» (Депеша Лобанова-Ростовского князю Горчакову от 11 мая 1878 г.). <56. Кн. вторая. С. 480–481>.
После окончания Берлинского конгресса турецкие войска передали русским крепости: Шумлу (7 июля), Варну (27 июля) и Батум (25 августа).
27 августа 1878 г. Александр II писал генералу Тотлебену: «Занятие Батума без боя и радушный прием, оказанный войскам нашими жителями, которые будто бы, по словам турок и их покровителей англичан, были столь враждебно против нас настроены, был для меня радостным событием, заключившим плоды минувшей войны» <56. Кн. вторая. С. 481>. [327]
5 августа 1878 г. в Сан-Стефано состоялся грандиозный парад русских войск в присутствии высших турецких сановников и иностранных послов. Парад был виден даже из Константинополя. После этого началась постепенная эвакуация русских войск. Часть их была перевезена русскими пароходами в Одессу и Севастополь, а часть двинулась пешком через Болгарию.
15 сентября главная квартира действующей русской армии была перенесена в Адрианополь. Там она пробыла пять месяцев. Дальнейшую эвакуацию пришлось приостановить из-за ряда обстоятельств, вызвавших у русского правительства опасение, что обязательства, наложенные на Турцию Берлинской конференцией, не будут выполнены. Обстоятельствами этими стали: восстание мусульман, вспыхнувшее в Родопских горах; образование Албанской Лиги и сопротивление ее передаче черногорцам территорий, присужденных им конгрессом; жестокости, совершенные турками над христианами в местностях, очищенных русскими войсками, по мере возвращения в них турецких властей. Но главной причиной столь длительного пребывания в Адрианополе главнокомандующего и его штаба и задержки возвращения русской армии на родину было уклонение Порты от заключения с Россией окончательного мирного договора, который должен был подтвердить все статьи, не отмененные Берлинским конгрессом.
Трудная задача добиться от султана подписания этого договора была возложена на посла Лобанова-Ростовского. Ему пришлось не только бороться с обычной тактикой турецких сановников, имевших привычку путем различных проволочек тормозить дело, но и с враждебным влиянием на Порту представителей прочих европейских держав. Большим препятствием успеху переговоров послужили и бесконечные перемены в составе правительства Османской империи.
Наконец, 27 января 1879 г. в Константинополе был подписан окончательный мирный договор между Россией и Турцией. [328]
Как писал С. Татищев, «актом этим устанавливались мир и дружба между обеими империями; объявлялось, что постановления берлинского трактата заменили статьи трактата Сан-Стефанского, измененные или отмененные конгрессом; следующее России от Турции денежное вознаграждение определено в 802,5 миллиона франков, а способ уплаты предоставлен позднейшему согласованию; вознаграждение русским подданным за убытки ограничено суммой в 2 675 000 франков; положено свести и уплатить взаимные счеты по содержанию военнопленных; предоставлено жителям уступленных России местностей покинуть их в трехлетний срок с правом продажи их недвижимых имуществ; обещано прощение лицам, уличенным в сношениях с неприятелем во время войны, и дозволено тем из оттоманских подданных с их семьями, которые этого пожелают, удалиться вместе с русской армией из пределов Турции; дарована амнистия всем оттоманским подданным, принимавшим участие в событиях, предшествовавших войне и подвергнутых за это ссылке или какому-либо иному наказанию; вновь введены в действие приостановленные войною все договоры и обязательства обеих сторон, касающиеся торговли или прав, предоставленных в Турции русским подданным; Порта обязалась рассмотреть все иски русских подданных и доставить им удовлетворение» <56. Кн. вторая. С. 483–484>.
В заключение главы стоит сказать несколько слов о судьбах Батума и Карса. Александр II и не подумал выполнять решение Берлинского конгресса, который провозгласил Батум вольным городом, порт которого должен был использоваться только для торговых нужд. Сразу же после ухода турецкого гарнизона в Батуме началось строительство береговых и сухопутных батарей.
4 ноября 1880 г. вышло высочайшее повеление: «строящееся вблизи Батума укрепление назвать Михайловским». Обратим внимание, что все крепости назывались именами расположенных рядом городов: Санкт-Петербургская, Смоленская, Кронштадтская, Владивостокская, а тут для конспирации [329] — Михайловская, да еще и не крепость, а «укрепление». В 1880–1881 гг. в Батум было доставлено шестнадцать 11-дюймовых пушек обр. 1867 г., шестнадцать 9-дюймовых мортир обр. 1867 г., двадцать 6-дюймовых пушек весом 190 пудов, двадцать четыре 24-фунтовые (152-мм) пушки, шестнадцать 6-фунтовых крепостных мортир обр. 1867 г. и т.д.
Батум действительно стал портом-франко, т.е. портом, в котором производился беспошлинный ввоз и вывоз товаров. За несколько лет население города увеличилось до 30 тыс. человек. Батум богател. В 1883 г. город и крепость были соединены с Центральной Россией железнодорожной веткой Самтреди — Батум. Но в 1886 г. статус порта-франко был упразднен, и Батум стал обычным городом империи.
В следующем, 1887, году «фиговый листок» с «укрепления» был снят, и официально было заявлено о существовании Михайловской крепости в Батуме.
Карс стал самой мощной русской сухопутной крепостью в Азии. К началу 1888 г. на вооружении крепости имелась 491 пушка. Среди них были: 9–8-дюймовых облегченных пушек обр. 1867 г., 5–6-дюймовых пушек в 190 пудов обр. 1877 г., 116–24-фунтовых (152-мм) пушек обр. 1867 г., 4–8-дюймовые мортиры обр. 1867 г., 41–6-дюймовая мортира обр. 1867 г. и т.д.
Кроме того, в крепости хранилось 128 более-менее современных турецких пушек, взятых в 1877–1878 гг. Среди них была даже одна 6-дюймовая казнозарядная пушка Витворта с полигональным стволом и триста снарядов к ней.
Кроме того, после Русско-турецкой войны из крепости Адрианополь в Карс были переведены осадные орудия Кавказского парка. К 1885 г. в их числе было: 44–24-фунтовые медные пушки обр. 1867 г., 5–6-дюймовых пушек обр. 1877 г. в 190 пудов, 38–8-дюймовых мортир обр. 1867 и 1877 г., 32–6-дюймовые мортиры обр. 1867 г., 30–2-пудовых гладких мортир обр. 1838 г. и 32–9-фунтовые (107-мм) пушки обр. 1867 г. [330]
В 1899 г. вступила в строй железнодорожная линия Тифлис — Карс.
Таким образом, крепость Карс в середине 80-х годов стала твердым орешком как для турецкой армии, так и для любого британского экспедиционного корпуса, если бы он рискнул появиться на кавказском театре военных действий. А материальной части Кавказского осадного парка было достаточно, чтобы взять любую крепость в азиатской части Турции. [331]