Пусть земля ему будет небом

Седьмые сутки фашистские бомбардировщики не подходили к Барселоне ночью. Однако днем, под сильным прикрытием истребителей, «юнкерсы» и «савойи» рвались к городам испанского Средиземноморья.

К вечеру 1 ноября с Бахаралоса взлетела группа И-15. Серов, Соболев, Мастеров и Сидоренко развернулись гтрого на юг — их путь лежал к аэродрому Сагунто. Степанов, Антонов, Финн и Горохов направились на Сабадель. [230] Как и каждую ночь, они должны были осуществлять ночное патрулирование над Барселоной.

Подойдя к Сабаделю, Евгений заметил на обыкновенно пустующем аэродроме вытянутые в линию «чатос». Кто бы это мог быть? Недоумение разрешилось на земле, когда к Степанову вместе с комендантом аэродрома подошли два испанских летчика. Один из них, среднего роста, худощавый, с монгольским типом лица, оказался комэском капитаном Ладиславом Дуарте. Второй — высокий, подвижный лейтенант — был его заместителем.

— Роман Льоренте, — представился он.

Две недели назад они на своих истребителях покинули горящий Хихон и через Францию возвратились в республиканскую Испанию. Теперь им было поручено формировать новую эскадрилью И-15 из летчиков-испанцев, прибывших после обучения в Советском Союзе и возвратившихся из госпиталей.

— Просим вас поужинать с нами, — пригласил добровольцев Дуарте.

— Спасибо! Но нам необходимо подготовиться к ночному патрулированию. Поужинаем у своих самолетов.

— Понимаю. Я не знал вашей задачи, камарадас, — огорчился Дуарте.

— Мы еще не раз поужинаем и полетаем вместе, — заверил его Антонов. А когда испанцы ушли, со вздохом добавил: — Чертовы фашисты, из-за них и за столом спокойно не посидишь с хорошими людьми.

— Так тебе ведь представлялась возможность. Сейчас плыл бы на каком-нибудь лайнере, сидел бы в ресторане, — поддел его Горохов.

— Сорвался, Леша, мой отъезд. Узнало французское правительство, что моя персона проследует через Тулузу, Париж и Гавр, и запретило выдавать мне визу. Нежелательный я для них элемент. А вдруг подниму на Елисейских полях восстание?

— Давайте, ребята, за работу. Время бежит. Скоро стемнеет, — прервал их Евгений.

Степанов с комендантом аэродрома отправились уточнять вопросы обеспечения ночного патрулирования, а Антонов и Финн решили проверить направление взлета, Они находились в центре летного поля, когда Илья вдруг остановился и приветливо замахал рукой:

— Смотри, Антонио, друзья наши вышагивают! По краю аэродрома медленно брел нагруженный хворостом [231] мул. Вслед за ним с длинным прутом в руке шел худощавый мальчуган, рядом семенила маленькая девочка с букетом ярких желтых цветов.

— Салут, амигос! — весело закричали летчики.

— Салут! — сверкнув ровным рядом белоснежных зубов, ответил мальчик, а его сестренка подняла в приветствии сжатый кулачок.

Эти дети — Фелипе и Росита — жили совсем рядом с аэродромом и давно уже вели дружбу с «русое пилотос».

Едва Фелипе и Росита поравнялись с летчиками, как из-за гор, окружавших аэродром, вынырнули два «мес-сершмитта». Они пронеслись над окраиной Сабаделя. Раздался дробный перестук пулеметов, и маленькие фонтанчики вспоротой пулями земли поднялись перед ногами оторопевших детей. «Мессеры» ушли вверх.

Испуганная девочка застыла на месте с прижатыми к груди цветами, ее широко открытые глаза были полны ужаса. Фелипе с громким криком подбежал к упавшему мулу.

Вновь послышался рев моторов. Финн и Антонов кинулись к детям. Подхватив на руки онемевшую от испуга Роситу, Илья Финн побежал к буковой роще. Крепко держа за руку Фелипе, за ним бросился Антонов.

Спасительная чаща была совсем рядом, когда вновь раздались пулеметные очереди.. Антонов оглянулся: «мес-сершмитты» неслись прямо на них.

— Ложись! — крикнул он Илье.

Упав на землю, Финн прикрыл собой Роситу. Куски каменистой земли, взметенной пулеметной очередью, больно ударили летчика по голове.

В этот момент открыл огонь счетверенный зенитный пулемет. «Мессеры» взмыли вверх и ушли на восток...

Небо быстро темнело, с гор потянуло холодом. Усадив на нижнее крыло истребителя Роситу, которую бил нервный озноб, Илья нежно гладил ее длинные черные волосы. Рядом, не выпуская руки Антонова, стоял насупившийся Фелипе; он не сводил взгляда со своего бездыханного мула.

От домов, стоявших на окраине Сабаделя, с громкими криками бежали женщины. Они окружили летчиков, наперебой благодаря «русое пилотос». Одна из них схватила девочку и, плача и причитая, покрывала ее лицо поцелуями. Затем она ощупала Фелипе и, убедившись, что он цел и невридим, еще больше разрыдалась. Оказалось, [232] что сеньора Кончита, выйдя встречать своих детей, видела, как на них бросились «мессеры»; от ужаса женщина потеряла сознание.

Когда испанки с детьми собрались уходить с аэродрома, Росита, до этого не проронившая ни одной слезинки, вдруг громко расплакалась и, вырвавшись от матери, подбежала к Илье.

— Ну что ты, маленькая? — присел перед ней на корточки Финн.

Оказалось, что Росита ни за что не хочет уходить домой без своего спасителя.

Илья стал ее уговаривать, и постепенно девочка успокоилась. Она потянула за ремень, на котором висел его пистолет, и неожиданно для всех спросила:

— А у тебя, Илио, есть маленькие дети? Летчик рассмеялся:

— Нет, Росита. Нам с Антонио еще предстоит купить себе таких, как ты и Фелипе. Когда мы вернемся к себе домой, возьмем большие корзины и пойдем на базар. Там купим себе у цыганки девочку или мальчика. Тебя ведь тоже мама купила у цыганки?

Росита радостно засмеялась. Сверкнув темными глазенками, спросила:

— А откуда вы знаете, что меня у цыганки купили? Разве вам мама рассказала?

— Нет. Просто я знаю, что во всем мире маленьких детей покупают у цыганок, — улыбнулся Илья.

— А как вы, Илио, назовете свою девочку? — не унималась Росита.

— Она будет болтать с вами до утра, — вмешалась сеньора Кончита, беря девочку из рук Финна.

Летчики задумчиво смотрели вслед уходившим женщинам. Антонов тяжело вздохнул:

— Дети Испании... Гляжу на них, и сердце кровью обливается. Растут под бомбами и пулями...

Стемнело, над Каталонскими горами повис золотой серп луны. Смолк грохот прогреваемых моторов. В прохладном воздухе установилась настороженная тишина...

Проверив готовность истребителей, летчики собрались у самолета Степанова.

— Никак успокоиться не могу, — раздался голос Финна. — На детей бросаются — до чего дошли... [233]

— Если б это в первый раз, — откликнулся Антонов. — У фашистов на этот счет даже приказы имеются — стрелять во все, что видят летчики и что движется по земле.

Помолчали.

— Честное слово, ребята, вернусь на Родину — сразу женюсь, — заговорил опять Антонов. — В жены себе выберу обязательно добрую и веселую дивчину, чтобы друзей моих хлебом-солью встречала. Чтобы петь и плясать могла...

— Нет, ты уж свадьбу отложи до того, как мы все из Испании вернемся, — потребовал Финн.

— Конечно, Илья. И ты на моей свадьбе будешь нам петь под гитару...

— Придется мне у Гальярдо срочно учиться андалузским песням.

— Договорились?

— Слово пилота...

Горохов и Антонов поднялись — ночному патрулю пора было в небо. Прошло несколько минут, и Степанов с Финном остались на аэродроме одни.

— Знаешь, Евгений, о чем я сейчас подумал? Когда вернемся домой, в Москву, хорошо бы пролететь нам всей эскадрильей в один из праздников над Красной площадью. Вот так дружно, крылом к крылу, как летаем здесь, в небе Испании.

— Да, Москва сейчас к двадцатилетию Октября готовится. Парад, конечно, будет, — откликнулся Степанов. — Вот что: шел бы ты, Илья, отдохнул немного. Я подежурю. Через час наша очередь...

Стихли шаги Ильи. Удобно устроившись под крылом самолета, Евгений смотрел в ту сторону, куда ушли истребители Антонова и Горохова. В любой момент со стороны Средиземного моря мог появиться противник. Он думал о Москве, о доме, о матери, которая изредка присылала письма, не подозревая, где находится ее младший сын, — ведь адрес был обычный. Быстро мчится время. Почти каждый день бои. «Чатос» не сидят на месте.

Первым возвратился на Сабадель Горохов, через пятнадцать минут — Антонов.

— Ты где это разгуливаешь? — спросил его Степанов.

— Над морем ходил — красотища! Вода переливается, словно в нее серебряных монет набросали. А Барселона здорово с воздуха видна...

— Скоро потемнеет. Ну что, камарадас, выпьем по чашке кофе? А потом мы с Ильей будем собираться в путь-дорогу.

— Не спеши, Женя, до полуночи еще час. А насчет кофе предложение принимается.

Все направились к домику, где отдыхал Финн. Открыв дверь, летчики, к своему удивлению, увидели комиссара Филиппа Агальцова, читавшего за столом газету. На деревянном топчане спал укрытый кожаным пальто комиссара Илья.

— Где это вы, орелики, пропадаете? — здороваясь, улыбнулся Филипп Александрович, хотя прекрасно знал, что патруль только что вернулся на аэродром, а Степанов дежурил на самолетной стоянке.

— Не спится, товарищ комиссар?

— Да вот заглянул по пути. Вечер провел в эскадрилье Ладислава Дуарте. Они скоро перелетят поближе к Бахаралосу, станут вашими соседями. В бой ходить вместе будете.

Алексей Горохов налил из термосов кофе, а Антонов растолкал крепко спавшего Финна.

— Что? Пора? — Илья резко вскочил и сел на топчане. Увидя Агальцова, он улыбнулся. — Это под вашим пальто мне так сладко спалось?

Филипп Александрович молча кивнул.

— Как на фронте? — обратился Степанов к комиссару.

— Неспокойно. На Арагонском у Теруэля и на Центральном фронте в районе Сигуэнсы фашисты сосредоточивают высвободившиеся на севере войска. Иностранная печать много пишет о предстоящем наступлении мятежников. Фашисты в эти дни, без сомнения, попытаются какую-нибудь пакость устроить. Да они и не скрывают этого. Радио Саламанки и Бургоса захлебываются угрозами...

— Год назад в эти дни Франко обещал взять Мадрид, — напомнил Степанов.

— Обещал. А сегодня в Мадриде началась неделя Советского Союза. И не только в Мадриде — вся республиканская Испания готовится торжественно отметить двадцатилетие Октября.

Комиссар достал из планшета красочный листок с силуэтом Кремля.

— Вот программа. Третьего ноября — торжественный [235] вечер в честь Красной Армии в мадридском театре «Сареуэла». Будет показана пьеса Всеволода Вишневского «Оптимистическая трагедия»...

— После которой все испанки захотят непременно стать комиссарами, — вставил Антонов.

— Возможно, — улыбнулся Агальцов. — Но бдительность в эти дни мы с вами должны утроить. Понятно?

— Не подведем...

В час ночи 2 ноября с Сабаделя в воздух ушел патруль. На прикрытие Барселоны взлетели Евгений Степанов и Илья Финн.

Небо было пустынно. Через час двадцать минут, когда истекло время нахождения в воздухе, Степанов направил истребитель к Сабаделю. На подходе к аэродрому, дав сигнал «Я свой самолет», он дважды включил и погасил огни АНО.

Напряженно всматривался летчик в темноту, ожидая увидеть вспышку посадочных огней. Но ничего не уловил, кроме мелькания тусклых полосок света в северной части аэродрома.

«В чем дело? Почему не включают посадочные огни? Сел ли Илья?» Воздух распороли красные ракеты. «Запрещают посадку? Что случилось?» Сердце Степанова сжала тревога. Но все-таки пришлось уйти на следующий круг.

А на аэродроме действительно стряслась беда.

Как и было условлено, закончив патрульный полет, Финн в два часа тридцать минут подошел к Сабаделю. Вспыхнули и погасли бортовые огни. Самолет пошел на снижение. Вновь на крыльях зажглись огоньки — зеленый и красный. Антонову, который наблюдал за посадкой истребителя, подумалось, что Финн четвертый разворот выполнил дальше, чем положено. Но он успокоил себя тем, что в истребителе находится опытный летчик, С мягким рокотом «чато» подходил к земле. И тут раздался глухой удар, вслед за ним треск ломающегося дерева. Стоявший рядом с Антоновым механик Гальярдо с криком бросился к рухнувшему на землю самолету, вслед за ним побежал Антонов. Осветив карманным фонарем землю, они увидели опрокинувшийся вверх колесами истребитель.

Случилось непоправимое. Зацепившись крылом за [236] вершину пробкового дуба, росшего на границе аэродрома, истребитель ударился о землю и несколько раз перевернулся. У самолета было сломано правое крыло, левое с разорванным перкалем торчком уставилось в темное небо.

Илью осторожно вытащили из смятой пилотской кабины. Летчик был без сознания и весь в крови. Его немедленно отправили в городскую больницу...

Ничего этого еще не знал Степанов, его только тревожило временное запрещение посадки. Он несколько раз прошел над Сабаделем, пока наконец внизу вспыхнул свет автомобильных фар. Приглушив мотор, Степанов повел истребитель на посадку. Не успел он расстегнуть привязные ремни, как к самолету подбежал Энрике. Из его сбивчивых объяснений Евгений понял, что десять минут назад «чато» Ильи Финна потерпел катастрофу...

Рассвет и наступивший день слились для Степанова в какой-то сплошной кошмарный сон. Закончив боевое дежурство, он и Антонов поехали к Илье в Сабадель. У кровати Финна они застали Аделину. Как выяснилось, летчик получил тяжелейшие травмы. У него были сломаны в нескольких местах обе руки и обе ноги, смята грудная клетка, пробита голова. Несмотря на все усилия врачей, Илья в сознание пока не приходил.

Устало опустившись на стул, Евгений всматривался в лицо друга. Тот в забытьи что-то несвязно шептал разбитыми губами. По палате неслышными шагами ходил Антонов.

Сильно уставший за ночь Степанов непроизвольно сомкнул веки, и тотчас ему показалось, что он проваливается в какую-то бездонную пустоту. Вдруг Евгений ощутил, что на него смотрят. Открыв глаза, он встретился с немигающим взглядом темных глаз Ильи.

— Худо мне, Женя, — тихо прошептал Финн. — Горит все внутри.

— Молчи, тебе говорить нельзя, Илюша. Все будет хорошо.

Вобрав в себя воздух, Илья опять заговорил:

— Вернешься — зайди к матери. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Никак она не могла привыкнуть к моей работе, всегда волновалась... И сейчас ждет... И [237] еще... ждет меня одна девушка... Напиши ей. Адрес у моей сестры...

— Сам, Илюша, напишешь им. И приедешь. — Евгению трудно было говорить, комок стоял у него в горле.

Финн на секунду прикрыл глаза, облизал пересохшие губы.

— Нет, камарада. Не увидеть мне Москвы. — Глаза Ильи расширились. Сделав над собой усилие, он продолжал: — Будешь лететь над Москвой — качни ей крыльями за меня. Помнишь, мечтали: пройдем над Красной площадью, крылом к крылу.

Илья тяжело задышал. Вошел врач и попросил всех выйти из палаты.

Молча стояли летчики в коридоре, глядя, как сильный ветер кружит по саду опавшие листья.

— Кажется, на войне ко всему можно привыкнуть, — заговорил Антонов. — Но когда случается вот такая нелепость, не могу примириться... Как же это он? Эх, Илья, Илья!

— Видно, усталость взяла свое, — нехотя проговорил Степанов.

Дверь резко отворилась, и показался Серов, только что прилетевший с аэродрома Сагунто.

— Как Илья? Жить будет? — бросился он к Степанову.

— Мало надежды.

— Пойду к нему.

— Обожди, там врачи.

И тут за их спиной раздался шум, мимо пробежала Аделина. Припав к окну, она громко зарыдала.

Незачем было спрашивать, и все-таки Серов спросил:

— Что там?

— Илюша... Илюша только что... — она не договорила.

Проститься с погибшим «русо пилото» пришло все население Сабаделя. Смерть советского летчика все восприняли как потерю близкого и дорогого человека. Прилегающие к мэрии улицы и переулки были запружены одетыми в траур людьми. Из открытых окон здания, где стоял гроб, доносились приглушенные звуки музыки.

Агальцов, Серов, Степанов, Антонов, Вальтер Короуз и Том Добиаш вынесли гроб на площадь.

— Смирно! На караул! — скомандовал командир воинского эскорта.

Блеснули шпаги офицеров. Застыл строй солдат Народной армии.

К летчикам, держа за руки Роситу и Фелипе, подошла сеньора Кончита.

— Какое несчастье! Какое несчастье! — рыдая, произнесла она. — Сеньор Антонио, поднимите Роситу, она хочет положить цветы на гроб Илио.

Антонов выполнил ее просьбу. Росита положила красные георгины на крышку гроба, покрытого трехцветным республиканским флагом.

Когда траурный кортеж тронулся к городскому кладбищу, Серов, Степанов и Антонов уехали на аэродром. Им предстояло проводить друга в последний путь с воздуха. Набирая высоту, «чатос» прошли над вытянувшейся на несколько километров траурной процессией. Потом, сделав круг над Сабаделем, взяли курс к кладбищу.

В семнадцать часов над крышами фабрик и заводов Сабаделя вспенились белые шапки пара. Сквозь рев моторов летчики не слышали заводских гудков, но догадывались, что это рабочий класс Сабаделя прощается с «русо пилото», отдавшим жизнь за Испанскую Республику.

Когда гроб стали опускать в могилу, над кладбищем прогремели залпы винтовочного салюта. Тройка И-15 в отвесном пикировании устремилась вниз. Почти над самой землей истребители вышли из пике и взмыли в небо. Раздался грохот бортовых пулеметов. В строю, покачивая крыльями, последний раз пронеслись самолеты над свежей могилой.

«Чатос» скрылись из глаз. Комиссар Филипп Агальцов бросил на холм последнюю горсть каменистой земли.

— Пусть земля ему будет небом...