«Чатос» идут в атаку
В полдень 30 июня эскадрилья капитана Еременко прошла к Сото — аэродрому северо-восточнее Мадрида.
Вонзив в небо снежные вершины, на горизонте тем-игл и горы Сьерра-де-Гвадаррама. Окруженный деревьями, внизу лежал аэродром. С двухкилометровой высоты он казался совсем крошечным. Неужели придется садится на такой пятачок?
Но вот на земле закучерявился дымовой посадочный сигнал. Сомнений нет — эскадрилья над точкой.
Самолеты пошли на снижение. Одно за другим сели звенья Анатолия Серова, Леонида Рыбкина и Владимира Сорокина. Последним приземлились комэск Иван Еременко и Михаил Петров, прикрывавшие посадку эскадрильи.
— Самолеты замаскировать. Заправить горючим. Быть готовыми к вылету, — коротко распорядился Еременко, направляясь на командный пункт...
Аэродром Сото в недавнем прошлом был частным ипподромом, владелец которого, богатый испанский гранд, сбежал к мятежникам.
Летчики поселились в уютном старинном доме, стоявшим посреди запущенного парка. Аэродром не только [46] сверху казался крошечным, он действительно был невелик. Но его малые размеры компенсировались отличной маскировкой. Истребители, укрытые под густыми деревьями, были совершенно незаметны даже вблизи. Это было очень важно: совсем близко, за горами Сьерра-де-Гвадаррама, находились фашистские аэродромы Сеговии и Авилы... :
К исходу дня на Сото приехал комиссар советских летчиков-добровольцев Филипп Александрович Агальцов. Комиссару хотелось познакомиться с летчиками, которых с завтрашнего утра командование республиканской авиации решило ввести в бой в районе Мадрида. Ведь многие из них впервые встретятся с хитрым и опытным противником.
Комиссар знал, что предусмотрительный Птухин поставил первой задачей эскадрилье разведку района Толедо. «Пойдут всем составом. В случае встречи с противником легче будет».
Летчиков во главе с командиром Агальцов застал на стоянках, около истребителей, где кипела работа по подготовке к завтрашнему вылету. Вместе с Еременко и интендантом эскадрильи, полным, говорливым майором Альфонсо, Агальцов зашел в дом, где предстояло жить пилотам.
За ужином, когда все собрались в столовой, комиссар завел разговор о том, что не могло не волновать летчиков.
— Многие из вас завтра впервые пойдут в боевой вылет. Мне хотелось бы знать, как вы думаете: от чего в первую очередь зависит успех в воздушном бою?
Еременко напряженно ожидал, что ответят комиссару его летчики.
Несколько секунд все молчали.
— Ну, может быть, ты, Анатолий, скажешь, — обратился комэск к Серову.
— Полагаю, что успех в бою в первую очередь зависит от подготовки и мужества летчика. Конечно, и от того, на какой машине он ведет бой, — ответил Серов.
— Постой, но ведь в небе ты не один. Рядом с тобой будет сражаться вся эскадрилья. Противника тоже ее счета сбрасывать нельзя.
— Мне думается, что многое будет зависеть от взаимопонимания и взаимодействия, в бою, — добавил Якушин. [47]
— И наверно, еще от личной инициативы каждого. — вставил Рыбкин.
— Очень хорошо, — поддержал Агальцов. — Я бы подчеркнул еще один важный фактор — глубокое сознание того, за что вы здесь сражаетесь. Ведь каждый сбитый нами самолет, каждый пригвожденный к земле враг — но не только ваш личный боевой счет. Это в первую очередь удар по фашизму... Эскадрилья ваша интернациональная, — продолжал он. — Смотрите, среди вас и испанцы, и русские, и украинцы, югослав, австрийцы, американец. Прямо не эскадрилья, а символ братства всех народов, — с улыбкой закончил комиссар.
Все сразу задвигались, заговорили. Молчал только американец, высокий рыжеволосый Альберт Баумлер. Он плохо понимал по-русски; поэтому он только одобрительно кивал головой, когда техник Александр Рыцарев, который уже почти год находился в Испании, переводил ему на испанский то, что говорили летчики и комиссар.
— Ну а вы, Баумлер, что об этом думаете? Ведь вы уже давно воюете с фашистами, — желая вовлечь американца в разговор, обратился к нему Агальцов. — В этой эскадрилье вы ветеран.
— Да, я тут с января. Меняется состав, а я остаюсь и остаюсь. Русские летчики — надежные партнеры в воздушном бою, в этом я не раз убеждался. В беде никогда не оставят. И потом, ваши ребята бескорыстны. Не спорят, кто сбил фашиста. Ведь нам, американцам, платят за вылеты и за сбитые. Как видите, к сожалению, я еще живу в капиталистическом мире, — Баумлер невесело улыбнулся.
— А как вы попали в Испанию? — заинтересовался Агпльцов.
— Это длинная история, коронель {12}.
— А все-таки?
Баумлер взял из коробки у рядом сидевшего Серова папирocy, помял ее в руках. Все замолчали, приготовившись, слушать. Мешая русские и испанские слова, то и дел прибегая к помощи Рыцарева, американец стал рассказывать:
— Нас было десять. Из Сан-Франциско мы отправились, в Европу, потому что знали: в Испании нужны летчики. [48] Честно сказать, нам было все равно, на какой стороне летать. Решили так: где больше заплатят, там и будем работать. Баумлер опять усмехнулся:
— Вы возмущены? Я понимаю вас, камарадас. Вернее, понял позже, когда узнал Испанию, ее народ. Встретился с теми, кто пришел защищать испанцев от фашизма. А тогда я еще ничего не понимал. Так вот, приехали мы в Париж. Стали искать, где завербоваться. Так прошло три дня. На четвертый мы с Ричардом, моим другом, решили побродить по городу. Вечером вернулись в гостиницу, и тут портье с улыбкой сообщает: «Ваши приятели уехали». — «Куда?» — удивились мы. Портье развел руками: «Вот письмо». Оказалось, пока мы с Ричардом любовались Парижем, наших парней разыскал вербовщик от Франко. Они здесь же в гостинице подписали контракт и прямым путем улетели из Парижа в Бургос.
— А вас, значит, бросили?
— Как видите. Говорили, что фашистская печать шумно рекламировала их приезд.
— Ну, а вы с Ричардом?
— Мы? — переспросил Баумлер. — Мы, как видите, здесь. На стороне республики. Теперь, конечно, я по-другому на все смотрю и рассуждаю, не так, как полгода назад. За это время я хорошо понял, что такое фашизм и что он несет людям. К сожалению, у нас в Америке далеко не все разбираются в этом.
— Значит, встречаетесь в воздухе со своими земляками и стреляете друг в друга? — удивленно поднял брови Рыбкин.
Баумлер молчал и хмурился. Потом заговорил опять.
— Нас нужно понять, Бланке {13}. Ты ведь не знаешь дома я работал летчиком-испытателем. Что это была за работа? Заключил с фирмой договор, провел полный цикл испытаний самолета, и больше не нужен. Снова ищи заработок. И это не все. Если испытания прошли благополучно — получи деньги. Ну а вдруг несчастье? Ведь у меня жена, двое детей, мать. Никто о них не позаботится. В договоре так и говорится: фирма никакой ответственности за последствия испытаний не несет. У нас все решают деньги. А заработать их очень трудно... [49]
— Скажи, Альберт, как же ты попал в эту эскадрилью? — полюбопытствовал Серов. Американец улыбнулся:
— Видишь ли, Анатолий, когда мы с Ричардом прибыли под Мадрид, нас спросили, на чем мы хотим летать. Мне очень понравился «чато», а Ричарду — «моска». Тут мы и расстались. Меня направили к Пабло Паланкару. Он сказал: «Сейчас посмотрим, на что ты способен». Над Алькалой, почти над самой землей, я выполнил на «чато» пилотаж. Тогда Пабло пожал мне руку. А я, можете мне не поверить, поцеловал «чато». Так и остался в этой эскадрилье.
Агальцов поднялся.
— Ну что ж, я рад, что вы, Баумлер, многое поняли здесь, в Испании. Желаю удачных полетов и благополучного возвращения к семье.
— Благодарю, коронель, — пожимая руку комиссару, произнес американец.
Агальцов стал прощаться.
— Мне еще на Барахас добраться нужно: утром буду эскадрилью Минаева в бой провожать. Желаю удачи!
Завтракали рано. По столовой, подтянутый и надушенный, расхаживал майор Альфонсо.
— Камарадас! — восклицал он, подходя к каждому столу. — Кушайте, сколько вам угодно. Каманданте {14} Альфонсо знает, как надо кормить русое пилотос.
— Но здесь не одни «русое пилотос», — напомнил Рыцарев.
— Какая разница? — удивился Альфонсо. — Все должны есть, как русо пилото Анатолио, — похлопал он по плечу не страдавшего отсутствием аппетита Серова. — Мне коронель Мартин{15}, уезжая, приказал записывать всех, кто будет плохо есть перед вылетом, — и Альфонсо потряс в воздухе записной книжкой.
Летчики засмеялись. Кое-кто из них и вправду мог «попасть на карандаш» — не все из новоприбывших сразу привыкли к своеобразной испанской кухне....
В утреннем небе таяла розовая дымка. От гула прогреваемых двигателей дрожал воздух. [50]
Невдалеке от стоянки, заложив руки за спину, медленно прохаживался Иван Еременко. Многое волновало командира эскадрильи в это утро. Ему сегодня предстояло не только самому подняться в небо войны, но и повести за собой людей. Как сложится этот первый вылет? Опытный летчик-истребитель, он хорошо понимал значение первого боя...
— По самолетам!
Взревели моторы. Простучали короткие очереди бортовых пулеметов — летчики пробовали оружие. Ракета. На взлет пошло ведущее звено. Вместе с Еременко в воздух ушли Виктор Кузнецов и Леонид Рыбкин. За ними поднялись остальные. На круге «чатос» звеньями подстроились к командиру. Набирая высоту, эскадрилья легла на курс к Толедо...
На подходе к Барахасу Еременко заметил едва различимые на сером фоне земли взлетающие с аэродрома И-16. «Саша Минаев своих к Мадриду повел», — догадался комэск.
Пройдя над железной дорогой Мадрид — Гвадалахара, летчики увидели курившийся дымами разрывов передний край. Это был северный фас Харамского выступа фронта. Справа угадывался Хетафе — фашистский аэродром, наиболее близко расположенный к линии боевого соприкосновения.
Еременко несколько раз качнул истребитель. Внимание!
Эскадрилья пересекла линию фронта. Под ними была территория, занятая мятежниками. «Чатос» летели над местами, где в октябре — ноябре тридцать шестого года шли упорные бои с фашистскими легионами, рвавшимися к Мадриду.
Вдруг перед машиной Еременко вспучились черные, с яркими всплесками, разрывы. Самолет швырнуло в сторону. Резко повернув вправо, пропали из виду Серов и его ведомые. Вверх рванулись Рыбкин и звено Сорокина. Только Виктор Кузнецов держался рядом с командиром.
Впереди, на высоком обрывистом холме, показался Толедо.
Над узкой лентой реки Тахо, опоясывавшей Толедо, разбросанные зенитным огнем «чатос» вновь подстроились к самолету командира эскадрильи. Маневрируя среди разрывов, они пронеслись над оружейным заводом, мрачным зданием тюрьмы и церковью Сан-Томе. [51]
Зенитки продолжали неистовствовать. Но летчики, повторяя маневры командира, выдерживали строй.
Обогнув Толедо с севера, эскадрилья прошла над аэродромом. Затем Еременко развернулся и лег на обратный курс. Вскоре стала довольно отчетливо видна линия фронта.
И тут Леонид Рыбкин, стремясь привлечь внимание командира, качнул несколько раз истребитель. В слепящих лучах солнца навстречу эскадрилье летела группа «фиатов».
Еременко быстро перестроил эскадрилью. Едва «чатос» закончили маневр, как на них бросились фашистские истребители. В воздухе образовался клубок. Затем он распался на вертикальное колесо и горизонтальный круг.
После первой атаки Еременко и Кузнецов вывалились из огненного клубка. И тут же на них бросились два выкрашенных под цвет ящерицы «фиата». Оба И-15 легли в глубокий вираж. Еременко и Кузнецов одновременно нажали гашетки. Один из «фиатов», задымив, вошел в крутую спираль и после нескольких витков сорвался в штопор. В этот момент в багровом облаке разрыва исчез следующий «фиат». Не успела удариться о землю вторая фашистская машина, как вслед за ней огненным метеором понеслась вниз третья.
Бой оттянулся к линии фронта. Еременко успел заметить, как еще один «фиат», напоровшись на огненное препятствие, вспыхнул и камнем пошел к скалам. «Кажется, Миша Якушин сбил фашиста», — довольно подумал комэск. Через несколько минут еще два пылающих вражеских самолета упали за линией обороны республиканских войск.
Фашисты начали выходить из боя. Они пикировали почти до самой земли и уходили на запад.
«Пора и нам домой». Еременко, Кузнецов и пристроившийся к ним Шелыганов набрали высоту; постепенно подошли остальные. Несколько раз командир эскадрильи пересчитал самолеты. В строю летели все «чатос», час назад поднявшиеся вместе с ним с Сото.
К аэродрому эскадрилья подошла плотным строем. На земле никто и не подозревал, что только что она вела тяжелый бой.
Заруливая истребитель на стоянку, Еременко видел, кик к нему бегут приземлившиеся летчики. «Довольны [52] ребята, — улыбнулся комэск. — Первый бой, горящие фашисты. А наши все целы».
Окружив своего командира, они молча стояли и ждали, что скажет он. Каждый из них полагал, что Еременко должен был непременно видеть его в бою. Им было и невдомек, что командир вместе со всеми только что держал труднейший в своей жизни экзамен.
— Кто сбил? — спросил Еременко. Летчики переглядывались и молчали. Губы командира эскадрильи дрогнули в едва заметной усмешке.
— Так что ж, выходит, фашисты сами себя поджигали? Ты как думаешь, Миша? — обратился он к Якушину.
Тот недоуменно пожал плечами:
— Не знаю. Я, например, не могу утверждать, что свалил фашиста. Хотя патронов в лентах осталось немного. — Понятно. Что же мне в донесении писать?
— Горели ведь «фиаты»? — густым басом проговорил Серов. — Горели. Ну а кто их сшибал? — Анатолий развел руками.
— Ладно, так и доложу: горели, а отчего и от кого — неизвестно, — подытожил Еременко.
В тот час, когда эскадрилья Еременко совершила посадку на Сото, на другом краю Испании с аэродрома Альберисия в воздух ушли «чатос» капитана Бакедано. Альберисию с рассвета и до темноты бомбила фашистская авиация. Франко, несколько раз приезжавший на Северный фронт, торопил командование своей ударной группировки — ему грезился захват Астурии.
Бывали дни, когда измотанные непрерывными боями летчики совершали до десяти боевых вылетов. Противник, имея огромное численное преимущество, совсем обнаглел. Неожиданное появление на севере эскадрильи советских летчиков-добровольцев несколько поубавило пыл у фашистов. Пришлось им прикрывать свои бомбардировщики сильными эскортами истребителей.
Эскадрилья Бакедано вместе с И-16 Валентина Ухова защищала с воздуха важнейший порт и узел сопротивления республиканцев Сантандер. Но если И-16 на первых порах выполняли чисто истребительские задачи, то «чатос» использовались командованием как многоцелевые [53] самолеты. К их крыльям были приделаны бомбодержатели. Нагрузившись мелкими бомбами, они с бреющего полета штурмовали колонны противника. А после штурмовки уже как истребители вели воздушные ьои. Эти вылеты чередовались с разведкой противника над Бискайским заливом и Кантабрийскими горами.
Начав испытывать на Северном фронте новейший Ме-109, фашисты надеялись, что их скоростной, хорошо вооруженный истребитель будет безнаказанно расправляться с республиканскими самолетами. Однако республиканские летчики, используя отличные маневренные качества своих машин и их сильное пулеметное вооружение, решительно противостояли «мессершмиттам».
Еще 15 мая 1937 года в упорном воздушном бою на подходе к Бильбао Леопольд Моркиляс сбил первого «мсссершмитта». Немецкий пилот лейтенант Виндель покинул горящую машину и спустился на парашюте. Его доставили в штаб. В кармане комбинезона Винделя оказался личный дневник, одна из записей которого гласила: «Герника. 26 апреля. Нам приказано расстреливать все, что мы видим и что двигается...»
Тогда, в апреле, «мессершмиттов» еще не было в небе Испании. Виндель на Гернику летал на Хе-51. А новый истребитель ему дали как отличившемуся в разрушении древнего испанского города. Бывший студент гамбургского технического училища стал соучастником невиданного в истории цивилизации преступления.
Герника...
26 апреля 1937 года над небольшим городком, расположенным восточнее, Бильбао, появились «юнкерсы». Армада «хейнкелей» и «фиатов» прикрывала бомбардировщики. В районе Герники республиканской зенитной артиллерии не было. В то время у республиканцев на всем Северном фронте насчитывалось не более десятка истребителей. Фашисты это знали.
На маленький, тихий городок, являющийся древней святыней и символом национальных свобод Басконии, посыпались бомбы. Пламя, дым, обломки... Те, кто бомбили Гернику, знали, что никаких военных объектов и к в городе нет. Но бомбардировщики делали все новые и новые заходы на беззащитный город.
Горели земля и камни, рушились здания. Жители Герники бросились в сады и поля, окружающие город, [54] пытаясь там спастись от бомб. Тогда «хейнкели» и «фиаты» с бреющего полета начали расстреливать людей.
В этом аду жители Герники гибли не только от осколков и пуль. Видя смерть своих близких, люди сходили с ума. Так продолжалось три часа. Герника была сметена с лица земли. Только обуглившиеся, дымящие развалины да трупы являлись молчаливыми свидетелями совершенного преступления... Участь Герники разделили Дуранго, Бильбао и ряд других городов. В небе Испании фашизм вел тотальную воздушную войну...
В этот день, 30.июня 1937 года, фашисты бросили более ста самолетов на Сантандер. Воздушные пираты шли к городу с разных сторон. Враг знал, как мало истребителей у республиканцев, и, чтобы распылить эти и так небольшие силы, использовал свой излюбленный прием «звездного» налета.
Взлетевшая с аэродрома Альберисия эскадрилья И-16 под командованием Ухова атаковала «юнкерсов» и «савойи» над Кантабрийскими горами. Комэск Бакеданр повел свою эскадрилью навстречу летающим лодкам «дорнье».
В двадцати пяти километрах от Сантандера, над заливом, «чатос» встретили сорок фашистских машин. Голубовато-серые, похожие на хищных птиц «дорнье» открыли огонь из бортовых пулеметов. На «чатос» устремились истребители прикрытия.
Девять против сорока.
— Атака! — подал сигнал Бакедано.
Суровая обстановка воздушной войны в небе Испании выработала у республиканских пилотов это правило: противника не считают — его атакуют!
Расшвыряв заслон из Хе-51, «чатос» устремились к летающим лодкам. Но путь им преградили спикировавшие с высоты «мессершмитты».
Бакедано, Моркиляс и Магринья, оказавшиеся прямо перед фашистами, положили свои истребители в вираж. Из просвета между облаками выскользнула пара «охотников». Пунктиры пулеметных трасс в упор вошли «чато» Бакедано.
Комэск был ранен. Над его истребителем взвился огненный султан — пули угодили в бензобак. К горящему самолету бросилась еще несколько «хейнкелей» и «мессершмиттов». Бакедано удалось выйти из-под удара. Его машина оказалась на встречно-пересекающемся курсе с «дорнье». Не целясь, видя перед собой только крестастую машину, капитан надавил гашетки. От летающей лодки полетели куски обшивки. А Бакедано, чувствуя, что это его последние очереди, продолжал огонь.
У летчиков республиканской авиации существовал неписаный закон: «Пока машина держится в воздухе — дерись». И Бакедано дрался.
Фашисты не хотели упустить свою жертву. Их истребители вновь атаковали комэска. Рафаэлю Магринье удалось сбить один из «хейнкелей». Моркиляс не подпускал фашистов к горящему И-15 снизу. На помощь им пришли Фео и Сан Хосе. Вокруг машины комэска образовалась карусель. Бакедано стал доворачивать в сторону берега.
В этот момент у его истребителя были перебиты тяги управления двигателем. На капитане вспыхнула одежда. Собрав последние силы, он решил покинуть снижавшийся к воде «чато». Бакедано расстегнул привязные ремни, с трудом оторвался от сиденья и грудью лег на борт кабины. Дальше сил у него не хватило. Неуправляемый истребитель медленно накренился на крыло. Капитан вывалился из самолета.
В расплывающемся перед глазами Бакедано тумане закрутились небо, свинцовые волны залива, носившиеся и небе свои и фашистские истребители. С трудом он дотянулся до вытяжного кольца и раскрыл парашют...
Бакедано потерял сознание. Он не видел, как по нему продолжали стрелять фашистские пилоты, как их отгоняли огнем его боевые друзья. Не видел капитан и того, как к месту его приводнения, отстреливаясь от «мессеров» из своего единственного пулемета, устремился сторожевой катер. На полном ходу моряки выхватили Бакедано из воды.
Взбешенные фашистские летчики не оставили в покое сторожевик. Ливень огня обрушился на его палубу, где лежал истекающий кровью летчик. Были ранены два матроса и пулеметчик. Бакедано получил еще несколько ранений. На сторожевике возник пожар.
Оказались подбитыми истребители Фео и Сан Хосе. Они вышли из боя. «Мессеры», «хейнкели» и два И-15 — Моркиляса и Магриньи — стреляя, носились над самыми волнами. [56]
На полном ходу катер вошел в бухту Сантандера. Объятое пламенем судно с поднятым на мачте международным сигналом «Мне нужна помощь» шло мимо стоящих на рейде английских, французских и голландских военных кораблей, осуществлявших «контроль» на море. Но ни один из них на помощь не пришел.
Над Сантандером и портом продолжался воздушный бой. Подойдя к объятому огнем причалу, моряки под осколками рвущихся бомб покинули полусгоревшее судно и перенесли летчика и своих товарищей в подвал портового склада...
Моркиляс и Магринья с почти сухими баками возвратились на Альберисию. На стоянке их ожидала переводчица Ляля Константиновская.
— Что с Бакедано? Где он? Моркиляс отрешенно махнул рукой.
К Ляле подошел Сан Хосе.
— Сеньорита! Они в капитана так стреляли, так стреляли, что будь он из металла...
Взгляд Константиновской встретился с темными, широко открытыми глазами Магриньи.
— Рафаэль! Это правда?
Рафаэль молчал. Бакедано, Бакедано, добрый молчаливый Бакедано...
Только вчера, вернувшись из боя, он ласково сказал Ляле: «Буду свободнее — вырежу тебе из бука попелье. Этот матросик у нас в Испании вроде вашего русского петрушки. В молодости я хорошо вырезал. А теперь все некогда». И вот не стало Бакедано...