Обманчивая тишина

Весь день на Центральном и Арагонском фронтах стояла удивительная тишина. Казалось, что противоборствующие стороны, затаив дыхание, прислушиваются к последним аккордам битвы за Бильбао. Но тишина эта была обманчива.

В то время как мятежники и интервенты спешили быстро овладеть севером и вновь ринуться на Мадрид, республиканцы накапливали силы и готовили удар на Центральном фронте, в районе Брунете. Этим они рассчитывали отвлечь силы противника от Астурии, помочь Северному фронту.

Два истребителя низко шли над Кастильским плоскогорьем. И-16 летели к Мадриду. Внизу расстилался серый однообразный ландшафт. Только слева поблескивала колея железной дороги Мадрид — Аликанте. Одну из машин вел комбриг Евгений Саввич Птухин, другую — Сергей [37] Плыгунов. Они возвращались с побережья Средиземного моря, где на тыловых аэродромах готовились к Брунетской операции истребительные эскадрильи советских летчиков-добровольцев.

Птухин был доволен. Побывав в эскадрильях Александра Минаева и Ивана Еременко, основу которых состовляли недавно прибывшие из Советского Союза летчики, он убедился, что времени те даром не теряли. Над аэордромами непрерывно шли учебные воздушные бои.

Перед самым отлетом с аэродрома Лос-Алькасарес Птухни стал свидетелем такого упорного воздушного поединка и невольно залюбовался мастерством высшего пилотажа, которое продемонстрировали «противники».

— Анатолий Серов и Леонид Рыбкин, оба командуют звеньями, — коротко доложил командир эскадрильи Иван Еременко.

В его голосе Птухин уловил довольные нотки. С Сергеем Евгений Саввич был знаком. В начале июня он направил только что прибывшего в Испанию летчика эскадрилью Еременко. А Рыбкина, невысокого, светловолосого крепыша, Птухин видел впервые.

Летчики Еременко Птухину вообще понравились. А вот с боевой работой этой эскадрильи получилась непредвиденная заминка.

После прибытия в Испанию, в начале июня, эскадрилья Еременко на истребителях И-16 несла боевое дежурство над Картахеной, Эльче и Аликанте, прикрывая республиканские боевые корабли и транспорты в Средиземном море. Но командованию республиканской авиации срочно потребовались истребители И-16 для переброски их на север, в Сантандер, где было всего труднее. На помощь северу летели специально отобранные, обстрелянные в боях летчики. Самолеты же пришлось взять у Еременко. Взамен эскадрилья получила истребители И-15 — «чатос». Вот и пришлось летчикам в спешном порядке осваивать новый для них самолет.

Иван Еременко, Леонид Рыбкин, Михаил Якушин, Сергей Шелыганов, Иван Карпов, Михаил Петров быстро овладевали И-15. Для Анатолия Серова это была знакомая машина. В эскадрилью влилось новое пополнение: югослав Божко Петрович, австрийцы Вальтер Короуз и Том Добиаш, испанцы Хозе Редонта и Луис Сардино, американец Альберт Баумлер. Из прежнего состава эскадрильи Птухин временно оставил заместителя комэска [38] Виктора Кузнецова и командира звена Владимира Сорокина — летчиков, имевших боевой опыт и хорошо знавших Мадридский участок фронта, где предстояло сражаться эскадрилье.

Сам Евгений Саввич Птухин прибыл в Испанию сравнительно недавно, в мае. Вместе со своим бывшим сослуживцем Сергеем Плыгуновым он ехал через столицу фашистской Германии Берлин. В ожидании отхода парижского экспресса они наблюдали из окна вагона, как в стоящий на соседнем пути поезд с громкими песнями и криками садились молодчики, одетые в форму немецкого «люфтваффе». Неожиданно дверь в купе, где ехали советские летчики, с шумом растворилась.

— Хайль! Документы! — рявкнул офицер-эсэсовец. Птухин не спеша повернулся. Вынув из бокового кармана бумажник, протянул эсэсовцу паспорт.

— Цель вашей поездки?

— Мы с коллегой едем по торговым делам в Париж, — кивнув на спокойно рассматривавшего газету Плыгунова, ответил Птухин.

На перроне опять раздались пьяные крики. Птухин слышал, как кто-то довольным голосом проговорил в коридоре:

— Наши едут в Испанию добивать красных.

— Из вагона не выходить! — резко проговорил офицер и с силой захлопнул дверь купе.

— Спокойно, Сережа, — мягко сказал Птухин Плыгунову.

Им предстояло еще немало подобных проверок: позади были советско-польская и польско-германская границы, впереди — франко-германская и испано-французская. Чем грозила осечка с документами на территории фашистской Германии, знали оба. Ведь они ехали не под своими именами. Но это был самый быстрый и короткий путь в Испанию. Там их ждали.

На третий день своего пребывания в Испании Птухи ушел в небо войны. В первый боевой вылет его повел командир истребительной авиагруппы Иван Копец, на смену которому прибыл Евгений Саввич.

За те недолгие дни, что они пробыли вместе, Птухив сумел по достоинству оценить замечательные человече ские и боевые качества Конца. Зная, что в ближайшие дни ему предстоит отъезд на Родину, Копец ни на минуту не расставался со своим латаным-перелатаным И-16. [39]

Удивленный тем, что командир группы летает на такой и изношенной машине, Евгений Саввич спросил его об этом. Тот ответил: «Она счастливая, эта «моска», через все прошла. А потом учти, мы в Испании. Где здесь набрать новых истребителей? Тысячи глаз на тебя смотрят. Лучше новую машину молодому пилоту отдать. Увереннее чувствовать себя будет, больше фашистов наколотит».

Иван Копец прибыл под Мадрид еще осенью тридцать шестого года, начав летать на «гробах» — старых самолетах, сохранившихся в испанской авиации с двадцатых годов. Все горькое и страшное той поры пережил он вместе с испанским народом. Копец был одним из первых Героев Советского Союза, удостоенных этого высокого звания за бои с фашистами над Пиренейским полуостровом. С грустью говорил он Птухину:

— Мне уезжать скоро. А жалко. Не сполна рассчитался я с фашистами за тех, кому уже не доведется вернуться домой. За то, что они с Испанией делают...

— Ты свое отработал, — пытался успокоить его Птухин.

Копец в ответ качал головой:

— Понимаешь, полюбил я испанцев. Остался бы здесь рядовым летчиком.

Вскоре Иван Копец уехал, оставив Птухину свое испанское имя Хозе. Республиканское правительство Испании присвоило Птухину звание генерала.

... Истребители набрали высоту и, срезав Харамский выступ фронта, вышли к реке Мансанарес. Впереди лежал Мадрид. К западу остались занятые фашистами Вильяверде, Карабанчель, парк Каса-дель-Кампо, разрушенный Университетский городок. Обогнув Мадрид с севера, И-16 подошли к аэродрому Алькала-де-Энарес.

Подруливая к ангару, Птухин увидел несколько легковых машин и среди летчиков высокую, чуть сутуловатую фигуру командующего военно-воздушными силами республиканской Испании подполковника Игнасио ильго де Сиснероса.

Как и все, Птухин знал необычную историю этого человека. Выходец из знатной, аристократической семьи, внук вице-короля Аргентины, офицер королевской армии, Сиснейрос стал одним из первых летчиков в Испании. Перед ним открывалась блестящая карьера. Но в тяжелые, полные драматизма дни июля 1936 года Игнасио Сиснерос стал на сторону народа. Он нашел в себе силы порвать [40] с той средой, где родился и вырос. После гибели командовавшего республиканской авиацией Нуньеса де Прадо, зверски замученного фашистами в Сарагосе, Сиснерос был назначен на его место. Осенью тридцать шестого года, когда фашисты стояли у стен Мадрида, Сиснерос вступил в ряды Коммунистической партии Испании, а затем стал членом ее Центрального комитета.

Едва Евгений Саввич вышел из кабины истребителе и расстегнул лямки парашюта, как обычно спокойный сдержанный Сиснерос быстро и взволнованно заговорил. Птухин развел руками — он не понимал по-испански. Подошла переводчица и стала переводить, с трудом поспевая за Сиснеросом:

— Мой генерал, я вас поздравляю. Сеньоры Чкалов, Байдуков и Беляков благополучно совершили посадку в Ванкувере. Америка должна быть счастлива, что увидит советских героев.

Сиснерос попросил перевести текст телеграммы, которую он посылает командарму Алкснису: «От имени подчиненных мне частей и от моего собственного горячо поздравляю вас с блестящим воздушным рейдом, толы что совершенным летчиками Чкаловым, Байдуковым, Бляковым. Я прошу передать им поздравления от республиканской авиации, которая борется в Испании за свободу и с волнением следит за все большими и большими достижениями героических товарищей в СССР».

Как только переводчица закончила читать, Птухина окружили испанские летчики. Евгений Саввич только и мог разобрать: камарада Чкалов, камарада Байдуков, камарада Беляков...

Когда улеглось волнение, Сиснерос отвел Птухина в сторону.

— Мой генерал! Хочу вам сообщить, что наши летчики, окончившие летную школу в Советском Союзе, при были в Испанию. После кратковременного отпуска они начинают съезжаться в Эль-Кармоли. Их нужно вводить в строй. Напоминаю: вы обещали дать хорошего инструктора.

Птухин согласно кивнул головой. Этот вопрос уже был им решен в Лос-Алькасаресе с Плыгуновым. Сначала Сергей не хотел уходить с боевой работы на тыловой аэродром. Но Птухин сумел убедить его, что подготовка молодых испанских летчиков, из которых будут сформированы республиканские эскадрильи, дело крайне важно [41] и ответственное. Выбор Плыгунова для этой трудной работы был не случаен. Когда в начале тридцатых годов Птухин командовал авиабригадой, Сергей Плыгунов был там инспектором по технике пилотирования. Он свободно пилотировал самолеты самых разных типов и назначений, много прыгал с парашютом.

Сейчас на Алькале Птухин и представил Сергея Сиснеросу. Невдалеке от ангара они втроем обсуждали предстоящую работу Плыгунова в Эль-Кармоли.

— Внимание! — громко крикнул вдруг один из офицеров, сопровождавших Сиснероса.

На фоне освещенных солнцем гор к аэродрому, сильно дымя мотором, приближался Р-зет. Сразу было видно, что с самолетом что-то неладно. На развороте он резко скользнул вниз. Выровнялся. Раскачиваясь в стороны, стал круто снижаться. Казалось, катастрофа неминуема. Но в последний момент нос Р-зета как бы нехотя задрался вверх. Самолет с треском ударился о землю. Пробежав с десяток метров машина развернулась и, накренившись, остановилась.

Взвыв сиренами, к самолету рванулись санитарная и пожарная машины. Вслед за ними бросились летчики.

Вот что они увидели. Обхватив руками пулемет, накрай левого борта кабины навалился мертвый стрелок-бомбардир. В передней кабине, прижавшись лицом к приборной доске, неподвижно сидел летчик.

Подъехавший раньше всех на санитарной машине Кутюрье, стоя на крыле самолета, быстро расстегивал привязные ремни.

— Шмидт! Шмидт! — повторял он. Пилот медленно открыл глаза.

— Кутюрье, — с трудом произнес он. — Кутюрье! Колонна танков из Саламанки... Идут на север... Орудия... пехота... машины. Много машин. — Глаза летчика широко раскрылись. — Над Сеговией сильный огонь... зенитки... Сбили два «фиата»... Их было пять. Хуан...

Он сделал попытку повернуться к кабине стрелка-бомбардира, но силы оставили его. Голова летчика дернулась и медленно склонилась к плечу.

— А стрелок совсем еще мальчик, — сняв фуражку, тихо проговорил Сиснерос.

Над Алькалой по-прежнему стояла неподвижная тишина. [42]

Вечером в номер мадридской гостиницы «Гайлорд», где жило большинство военных советников, к генералу Хозе зашел Кутюрье. Он положил на стол удостоверение на имя Курта Шмидта и любительскую фотографию, на которой был снят экипаж Р-зета.

— Стрелка звали Хуан Гонсалес. Ему еще семнадцати не было.

Птухин молча рассматривал фотографию. Потом встал, выключил свет и поднял маскировочную штору. В западной части Мадрида, у моста Фернандес и парка Каса-дель-Кампо, слышалась ружейно-пулеметная перестрелка. В фиолетовом небе, выхватывая из темноты контуры домов, вспыхивали ракеты.

— Тихо, — со вздохом проговорил Птухин. — Сейчас они все на север бросили. Спешат. Радио Бургоса передавало, что взятие Сантандера и Хихона — вопрос двух трех недель. Затем удар по Мадриду.

Евгений Саввич положил руку на плечо Кутюрье и сказал:

— Ты, Олег Владимирович, хорошо знал экипаж Р-зета?

— Пять месяцев, что называется, крыло к крылу летали. Ведь я в эскадрилье капитана Мигеля Алонсо советником был.

...Немец Курт Шмидт, в прошлом офицер кайзеровской армии, участвовал в восстании гамбургского пролетариата 23–25 октября 1923 года, которым руководил Эрнст Тельман. Шмидт был беспартийный, но с глубокой симпатией относился к коммунистам. Восстание было подавлено. Шмидта арестовали и приговорили к восьми годам тюрьмы. От более тяжелого наказания его спасли боевые награды.

Выйдя в 1931 году на свободу, летчик не нашел y себя на родине работы и уехал в Латинскую Америку. По найму летал пилотом в одной фирме. После прихода Гитлера к власти Шмидт перестал мечтать о возвращении в Германию.

Когда в Испании вспыхнул фашистский мятеж, Курт, расторгнув контракт с фирмой, приехал на Пиренейский полуостров — помогать испанскому народу защищать республику. В то время у республики было очень мало самолетов. Шмидту пришлось сначала работать механиком. Он обслуживал старые «ньюпоры», «фарманы», «потезы», состоявшие на вооружении республиканской авиацииi. После сформирования эскадрильи Р-зетов Шмидт стал в ней командиром звена.

Курту было за сорок, но семьи он не имел. Почти пять лет прожив в Латинской Америке, он хорошо говорил по-испански.

Случай свел его с шестнадцатилетним испанским мильчиком Хуаном, родители которого погибли при налете фашистской авиации на Аранхуэс. Курт помог Хуану похоронить мать и отца. А мальчика, оставшегося без семьи и крова, забрал к себе.

Хуан привязался к молчаливому, суровому немцу. Ежедневно провожал он Шмидта на аэродром и терпеливо ожидал его возвращения из боя. В эскадрилье привыкли к Хуану. В свободное время Курт объяснял ему устройство самолета, а летавший в экипаже Шмидта стрелок-бомбардир Висенте научил мальчика разбирать, чистить и собирать турельный пулемет.

6 февраля 1937 года мятежники и интервенты начали снос третье наступление на Мадрид, вошедшее в историю как сражение на реке Харама. Эскадрилья Р-зетов, которой командовал капитан Алонсо, наносила удары по противнику, подходившему к переправам через Хараму.

В одном из боев стрелок Шмидта Висенте был тяжело ранен, его увезли в госпиталь. Заменить стрелка-бомбардира было некем. Р-зет быстро подготовили к вылету, И Шмидт решил лететь один. Он не заметил, как во вторую кабину проскользнул Хуан. Не увидел его и механик, вытаскивавший из-под колес тормозные колодки. Самолет ушел в воздух.

Эскадрилья появилась над горой Эль-Пингаррон в момент, когда на нее ворвались итальянские танки и цепи марокканцев. Республиканская пехота с трудом сдерживала противника. Сбросив бомбы, Р-зеты снизились до бреющего полета и открыли по фашистам пулеметный огонь. И тут Шмидт услышал за своей спиной перестук пулемета. Он обернулся и увидел кудрявый затылок Хуана. Перегнувшись через правый борт кабины, испанец поливал фашистов огнем.

Р-зет произвел еще несколько атак. И все это время Курт слышал за своей спиной скороговорку турельного пулемета.

На подходе к аэродрому Шмидт еще раз обернулся. Обмотав голову шарфом, Хуан, как и положено стрелку-бомбардиру, [44] сидел лицом к хвосту Р-зета. Ствол пулемета был направлен в зенит, прикрывая заднюю полусферу.

Едва самолет сел, летчики эскадрильи окружили его.

Подхватив на руки дрожавшего от холода и возбуждения Хуана, они с громкими криками начали подбрасывать мальчика вверх.

Один только Курт не разделял всеобщего восхищения. Когда восторги немного улеглись, он строго спросил Хуана:

— Кто тебе разрешил садиться в кабину боевого самолета? Неужели жить надоело?

Потупив голову, Хуан молчал.

— Ты что, в полете язык откусил?

— А вам жизнь не надоела? Почему вы без стрелка хотели лететь? — дрогнувшим голосом произнес Хуан.

— Война не детская забава, — нахмурился Курт. У испанца от обиды выступили слезы на глазах.

— Я не ребенок. Мне камарада Кутюрье рассказывал, что во время гражданской войны в России у них в полку воевали два разведчика — так им было по четырнадцати лет, а мне уже шестнадцать. — И, видя, что Шмидт по-прежнему угрюмо молчит, он добавил совсем тихо: — Я не хотел, чтобы вас фашисты убили. Поэтому и сел на место Висенте. Разве я не умею стрелять, командир? — впервые так обратился к Шмидту Хуан.

— Возьми его к себе стрелком, — вступил в разговор стоявший рядом командир эскадрильи капитан Алонсо. — Он храбрый мальчик. А что молод еще — это не страшно. Подрастет.

Так Хуан стал полноправным членом экипажа Р-зета. Немолодой, немногословный, много повидавший в своей жизни Курт держался со своим юным стрелком, как со взрослым, во всем равным ему человеком. Однажды в бою немецкие истребители сбили Р-зет из звена, которым командовал Шмидт. Самолет взорвался в воздухе, экипаж погиб. Когда Курт и Хуан вернулись на свой аэродром, испанец, потрясенный гибелью товарищей, и присущей ему прямотой и непосредственностью спросила Курта:

— Скажи, командир, когда ты видишь, как твои соотечественники жгут наши города и деревни, тебе не бывает стыдно, что ты немец?

Шмидт не обиделся. [45]

— Стыдно, Хуан! Стыдно за тех немцев, кто летает и вашем небе на «юнкерсах» и «хейнкелях». Стыдно за тex, кто убивает ни в чем не повинных испанских детей и женщин. За таких немцев мне очень стыдно. Но ведь есть и другие немцы! И ты это прекрасно знаешь, мой мальчик. Хотя бы эти несколько тысяч, которые на вашей земле сражаются против фашизма. А разве можно тебя и твоих товарищей — испанцев поставить рядом с испанскими фашистами, льющими кровь своего народа?

Почти пять месяцев летали вместе, сражаясь за свободу Испании, немец Курт Шмидт и испанец Хуан Гонсалес. 20 июня 1937 года они ушли в свой последний боевой вылет...

Их похоронили в одной могиле на родине Хуана в Аранхуэсе. Вместо памятника на могильном холме установили пропеллер, на котором выбили их имена.