25. Выводы.

В политике, как и в стратегии, нельзя идти наперекор вещам — жизнь тотчас это обнаружит, но на горьком опыте. Нашей политике, наверное, не пришлось бы вызывать на сцену вооруженную силу, если бы при афганском разграничении она объявила Англии, как сделала это при персидском, что это домашнее наше дело, не терпящее постороннего вмешательства. [75]

С другой стороны, если бы наша политика лучше знала своего соперника, Англию, ей удалось бы гораздо раньше предупредить свою стратегию о возможности военного конфликта и та изготовилась бы гораздо раньше и заняла бы сильной вооруженной рукой нашу естественную границу, а в частности Таш-Кепри и Пенде, раньше утверждения там афганцев, без необходимости их оттуда выбивать.

Стратегия же наша повинна в том, что из расчетов материальных — слишком затянула усиление Закаспийских войск, до степени той грозности, которая одним видом своим отбила бы охоту у противников состязаться с нами оружием.

Дожидаться прибытия войск из Туркестана и Закавказья для образования достаточного Мургабского отряда, чтобы не оголить недавно покоренной Туркмении — не следовало. Всегда без особого риска можно было собрать к Таш-Кепри 3 батальона и чисто закаспийских, с некоторым риском, не больше. Тогда бы мы явились у Таш-Кепри в огромном превосходстве сил сравнительно со слабым первоначально Ак-Тепинским отрядцем противника, и наше требование очистить Таш-Кепри было бы исполнено бескровно.

Затем, раз поставлена задача чисто военная — занять Таш-Кепри, Акрабад и Зюльфагар — всякое вмешательство политики нужно было оставить до исполнения этой задачи, ибо, все равно, это не могло устранить столкновения, но ставило стратегию и тактику, а с ними и успех задачи, в самое рискованное положение, да и вредило это нашему обаянию в Средней Азии.

Говорить — «уйдите тотчас, «, больше переговоров не будет... и тотчас снова переходить на бесплодные разговоры — едва ли логично, даже политически. [76] Приказать сбить врага с позиции и запрещать употреблять первым оружие, ударить и не развивать успеха до конца преследованием, до захвата русской рукой всех коноводов и афганских и английских «Таш-Кепринской истории» — это значило уменьшать значение удара и дать дерзость надеяться на не заслуженную милость другой раз.

В частности, обход по пескам был бесполезен, так как выводил лишь к простому охвату, достигавшемуся проще, по пути, избранному конницей. Да и какой это обход, если внезапность появления уничтожилась, как подготовка удара, условием ждать почина удара от врага. Горной батареей не воспользовались, чтобы картечью разгромить афганскую конницу в самой короткий срок, более надежно, чем из пешего строя конницы и от случайных залпов пехоты. Назначение горной батареи на Мургабские холмистые равнины и назначение полевых орудий для Зюльфагара — как раз было наоборот обстановке.

Конные туземные милиции еще Скобелев не одобрял и боялся, что они могут не оказаться в серьезную минуту на высоте боевой русской лихости. — Но после хорошей тренировки они драгоценны, особенно для малой и партизанской войны.

Словом, бой этот мог бы не произойти вовсе, или произойти с меньшим риском. Хорошо в нем, конечно все, что может внести поправки в наши действия в будущей возможной встрече с англо-афганцами. И будет оскорбительно для наших потрудившихся под Таш-Кепри предшественников, если мы не воспользуемся опытом, добытым ими пролитием, хотя малого количества, но все же драгоценной русской крови.

Но не этим знаменит Кушкинский бой — а тем впечатлением, которое он произвел на все страны, входящие в состав Средне-Азиатского театра — это был [77] огромный нравственный выигрыш нашей политики и стратегии, который будет нести свой плод и в будущем. Прозорливейшие люди на нашем Средне-Азиатском фронте всегда учитывали возможность утилизации против нас, нашим соперником — Англией — Средне-азиатских народов, на которые мы опоздали распространить наше влияние. Хива, Бухара, Кокан, Ахал-теке считают себя погибшими только потому, что английская поддержка была далека, а народы эти менее воинственны, чем те, которые еще оставались в глуби Средней Азии. И вот совершилось наяву, что считалось только химерою: афганский отряд вооруженный и «руководимый англичанами»{24}, отряд войск наиболее воинственного и победоносного над европейцами ср.-азиатского народа, был наконец противопоставлен «на пробу» нашему военному могуществу, причем от плода пробы этой «зависел мир или война в Средней Азии», и то или другое отношение к нам в будущем ее аборигенов и наших соперников. Бой был кризисом нашего глухого соперничества с Англией в Ср. Азии. И «кризис» нашим превосходным начинаниям в Средней Азии, благодаря военному искусству Пушкинских героев, прошел в нашу пользу. Воинственнейший народ Ср. Азии, не допускавший возможности поражения от русских, получил его в мере «большей», чем все другие, и при обстановке более «торжественной». Ужас, неподдельный ужас, охватил всех, кто ждал с тайным биением сердца исхода неминуемой кровавой встречи на берегах Кушки, и этот страх сделал средне-азиатцев осторожнее, сдержаннее, почтительнее. И в будущей боевой встрече с ними, где бы она ни произошла, им будет чудиться и смущать их дух этот «прежний» урок русского военного искусства.

А. Шеманский.