Содержание
«Военная Литература»
Военная история

Девятый боевой поход (4–17 апреля 1943 года)

Боевая задача, поставленная лодке, включала в себя постановку минного заграждения в Лоппском море, где, по данным разведки, за последнее время проходила наиболее оживленная шхерная трасса транспортных судов и боевых кораблей противника на западном участке коммуникаций.

После постановки минного заграждения лодке было приказано перейти в район Анд-фиорда для неограниченной войны против кораблей и судов противника. Если в течение 6 суток никого обнаружить не удастся, то перейти на позицию № 2 с той же задачей.

3 апреля в 2.17 лодка отошла от пирса. В 5.28 при срочном погружении была обнаружена неисправность кормовых горизонтальных рулей — их заклинило на 0°. В этот момент лодка была уже на границе дозора. Командир решил вернуться в базу, сообщив об этом по радио командиру бригады. В 6.15 лодка разошлась с низколетящим «Ме-110». В 8.00 ошвартовались у пирса в главной базе и приступили к проверке рулей. После проверки выполнили контрольный выход, подтвердивший исправность рулей. [145]

Вина за возвращение лодки была возложена на командира БЧ-V инженер-капитана 2 ранга Владимира Брамана, который (как сказано в политдонесении) «по своей халатности не пожелал выяснить обстановку и своим поспешным докладом ввел в заблуждение командира лодки, а тот на основании неправильного доклада принял неправильное решение (о возвращении — К. С.).

За необоснованное возвращение в базу с пути следования на боевую позицию и непроявление требовательности к командиру БЧ-V по выяснению точных причин его доклада приказом командира бригады капитана 1 ранга Колышкина (он был назначен командиром бригады в январе 1943 г. — К. С.) Лунину был объявлен выговор, а Браман получил четверо суток домашнего ареста» (после похода — К. С.).

4 апреля лодка вновь вышла на позицию. При переходе встреч с противником не было. К району минной постановки Лунин решил подойти на перископной глубине, огибая предполагаемую полосу минного заграждения по краю глубоководной впадины с глубинами 320–400 м, зная, что на этой глубине поставить мины практически невозможно. Он и в предыдущих походах использовал этот проход и наблюдал движение по нему СКР и минных заградителей противника.

В 23.15 к моменту малой воды, лодка была в точке постановки мин. В 23.55 постановка была закончена, все мины вышли без заеданий. 20 мин были выставлены «ожерельем», причем командир приказал немного сократить интервалы постановки нескольких последних мин, так как при подходе к берегу о. Лоппа глубины стали резко уменьшаться против указанных на карте. Возникла опасность приближения к ранее выставленным минным заграждениям. На первых четырех выставленных минах были приборы охранителя «Чайка».

После постановки мин лодка ушла на север для зарядки аккумуляторной батареи. Начался сильный шторм от норда, который развел крупную зыбь. Большие волны выбрасывали лодку на поверхность, как только она всплывала на перископную глубину. Пришлось до 9 апреля находиться на взморье в ожидании улучшения погоды и уменьшения зыби.

9 апреля в 5.00 лодка вошла в пролив Серей-Сунн и начала поиск вражеских кораблей. В 14.35 акустик Алексей Веселов доложил сначала о шуме винтов МО слева по носу, а затем о шуме винтов миноносца справа. Командир поднял перископ и увидел справа на расстоянии 20–25 каб. миноносец типа «Карл Галстер»; его нос захлестывала крупная зыбь. Торпедная атака! В 14.47, сблизившись с миноносцем до дистанции 14 каб., подняв пять раз перископ и подворачивая влево, Лунин скомандовал «Пли!». И шесть торпед с интервалами по 4 секунды пошли к миноносцу. Через 1 минуту 48 секунд акустики из [146] IV отсека доложили: были слышны два глухих взрыва. В 14.53 командир поднял перископ и осмотрел горизонт — никого не было видно. Осмотрел горизонт и замполит Сергей Лысов — тоже никого не обнаружил. Акустики тщательно прослушали горизонт — шумов не слышно. Видимость в сторону о. Серей и пролива Серей-Сунн была хорошей. По уточненным данным, в некоторых отсеках слышали три взрыва.

По полученным командиром при инструктаже указаниям нужно было подойти к торпедированному миноносцу и подобрать несколько (по указаниям — четверых) пленных для допроса. Однако, рассудил Лунин, этого делать было нельзя — ранее в этом районе было замечено большое количество постов наблюдения и средств противолодочной обороны и в условиях стесненного маневрирования (минные поля) риск для лодки не оправдывался результатом.

Кроме того, срочно была нужна зарядка аккумуляторной батареи и лодка взяла курс на отход к северу. В 15.44 по пеленгу на поставленное лодкой минное заграждение были слышны два взрыва, не похожие на взрывы глубинных бомб. Не исключена была возможность подрыва вражеского корабля на минах, поставленных лодкой.

Командир ждал сигнала, чтобы перейти в район № 2, как это было предусмотрено боевым заданием. Но сигнала не поступало, а может быть, лодка не могла его принять, находясь под водой.

Поэтому Лунин послал радио в штаб бригады и тут же получил «добро» на переход в направлении Анд-фьорда, имея задачу проникнуть в район Харштадта.

11 апреля в 01.00 случилась очень неприятная ошибка верхней вахты. Вахтенный командир в сумерках при хорошей видимости усмотрел в море свет сигнального фонаря (ратьера). Он убрал с мостика часть сигнальщиков и передал вниз в ЦП просьбу командиру выйти наверх. Однако стоявший в боевой рубке иа передаче приказаний фельдшер Сергей Кочетов перепутал команду и дал другую — «Срочное погружение!». Захлопали машинки кингстонов и клапанов вентиляции, лодка стала погружаться. Вахтенный командир Михаил Леошко крикнул вахте: «Все вниз!» и сам кинулся к входному люку. Вахта стремглав нырнула в рубку и Леошко успел сойти с мостика и закрыть за собой люк. Он повернул лодку по предполагаемому направлению света, но акустики никакого шума не услышали. В 01.51 лодка всплыла в крейсерское положение, но ничего не обнаружила.

К 12 апреля Лунину стало ясно, что проникнуть в район Харштадта невозможно. Продолжительный световой день и хорошая видимость в сумерках делали невозможным скрытный подход к о. Холменвер в надводном положении, то есть не было «особо благоприятных условий», оговоренных в инструкциях. И Лунин принял решение действовать на взморье. [147]

12 апреля лодка в 13.00 шла к мысу Анденес и вахта при плохой видимости обнаружила мачты судов. Временами проходили короткие снежные заряды, берег был в 4–5 милях и закрыт полосой тумана. Лодка погрузилась, акустики услышали шум винтов мотобота, а в 13.50 в перископ увидели мотобот противника.

Многочисленные мотоботы вместе со сторожевыми кораблями и тральщиками несли основную нагрузку в борьбе с ПЛ в северной группировке ВМС фашистской Германии. Экипаж лодки хорошо помнил, как во втором походе «К-21» 19 января у о. Арней лодка вынуждена была уклоняться от сетей, которые ставили мотоботы. Сети оказались противолодочными сигнальными сетями и мотоботы 2 часа 45 минут гонялись за лодкой, сбросив на нее 85 (!) глубинных бомб. С мотоботами, сбрасывающими глубинные бомбы, лодка сталкивалась и в четвертом походе. Поэтому Лунин решил всплыть, уничтожить мотобот артиллерийским огнем и взять пленных.

Лодка всплыла, артрасчет занял места у орудий. После всплытия оказалось, что лодка находится среди целой флотилии мотоботов. В 14.09 был открыт огонь по ближайшему мотоботу, в 14.20 — по второму, затем по другим. Четыре мотобота были потоплены, пятый сильно поврежден, с шестого была снята вся команда во главе с капитаном, всего 7 человек, и тогда выяснилось, что это были рыбаки.

Во время обстрела с севера шла крупная, 5–6 баллов, зыбь и при обстреле четвертого мотобота был смыт волной за борт подносчик патронов краснофлотец Алексей Лабутин. Бывшие на мостике услышали крик «Человек за бортом!» и увидели Лабутина у среза кормы по правому борту. Лодка шла средним ходом под обоими дизелями. Увидели, что Лабутина накрыла волна. Верхняя вахта наблюдала за местом падения, лодка легла на обратный курс и прошла примерно по этому месту, но Лабутина не было видно. Командир, учитывая температуру воды и время пребывания в ней Лабутина, предположил, что он погиб. (На самом деле А. Лабутина волной отнесло в сторону от курса лодки. Он был спасен рыбаками, попал в фашистский концлагерь. С помощью норвежских патриотов бежал из лагеря в Швецию, оттуда был переправлен в Финляндию и вернулся в СССР. Служил в пехоте, участвовал во взятии Кенигсберга. Демобилизован в 1948 году и сейчас живет в Костромской области.).

17 апреля лодка вернулась в базу.

Как известно, Норвегия была оккупирована фашистскими войсками. В ее портах и базах находились корабли северной группировки германских ВМС. Патриотические силы норвежского народа сопротивлялись фашистской оккупации, лучшие их представители активно участвовали в диверсионной деятельности против оккупантов, помогали нашим разведчикам. Но, к сожалению, остается непреложным фактом, что, по сообщению гитлеровского верховного комиссара в Норвегии Тербовена, именно из Норвегии шло для гитлеровской армии около 80% свежей рыбы и 90% рыбных консервов из ее рациона. [148]

Действия Лунина против мотоботов не были одобрены командованием, хотя каждый — понимал, что сокращение добычи рыбы оказывало определенный эффект на снабжение гитлеровской армии в сторону его ухудшения.

К этому времени пошли слухи, что гестапо отыскало в Херсоне старика-отца Лунина и его повесили на площади в Ростове-на-Дону.

В этом походе был еще один очень неприятный для Лунина казус. Браман подсчитал количество израсходованного топлива и доложил Лунину, что его осталось только на обратный переход при ходе под обоими главными дизелями в надводном положении с учетом противолодочного зигзага. Лунин доложил об этом командиру бригады и получил приказание вернуться в базу. На обратном переходе лодка встретила сильный шторм с лобовым ветром с востока, была вынуждена идти под вспомогательным дизелем, задержалась в пути на сутки, зато сэкономила на этом 35 т (!) топлива, о чем стало известно командиру бригады и вызвало недоуменные вопросы: на каком основании была послана паническая телеграмма о топливе?

Лодка ушла на ремонт в Росту.

Позднее стало известно, что командование засчитало лодке боевой успех — потопление эсминца типа «Карл Галстер». На рубке лодки появилась цифра «15».

Еще награждения

После девятого похода были награждены:

приказом командующего СФ № 042 от 20.05.43 г.

орденом Красного Знамени:

— штурманский электрик старшина 2 статьи Михаил Легкий,

— старшина группы комендоров главстаршина Георгий Сорокин; орденом Отечественной войны I степени:

— старший помощник капитан-лейтенант Зармайр Арванов,

— моторист старший краснофлотец Василий Баклаг,

— командир отделения акустиков старшина 2 статьи Алексей Веселев,

— специалист СКС старшина 2 статьи Александр Глебов,

— командир отделения комендоров главстаршина Федор Кудряшов,

— командир рулевой группы лейтенант Дмитрий Камкин,

— командир отделения комендоров старшина 2 статьи Борис Сидоров,

— трюмный старший краснофлотец Михаил Устенко,

— комендор краснофлотец Федор Чалышев; [149]

орденом Отечественной войны II степени:

фельдшер лейтенант медицинской службы Сергей Кочетов;

орденом Красной Звезды:

— радист краснофлотец Иван Базанов; медалью «За отвагу»:

— моторист краснофлотец Иван Мац;

приказом № 07 от 3.06.43 г. командира бригады ПЛ медалью «За отвагу»:

— электрик краснофлотец Владимир Айрапетов,

— моторист краснофлотец Григорий Лалаев;

приказом командующего СФ № 045 от 7.06.43 г.

орденом Отечественной войны I степени:

— штурман капитан-лейтенант Михаил Леошко,

— минер капитан-лейтенант Владимир Ужаровский;

орденом Отечественной войны II степени:

— командир отделения радистов старшина 2 статьи Гавриил Ильяшенко;

приказом командующего СФ № 051 от 27.06.43 г.

орденом Отечественной войны I степени:

— командир ПЛ Герой Советского Союза капитан 2 ранга Николай Лунин,

— замполит ПЛ капитан 3 ранга Сергей Лысов;

приказом командующего СФ № 058 от 6.07.43 г.

орденом Отечественной войны I степени:

— инженер-механик ПЛ инженер-капитан 2 ранга Владимир Браман.

Встреча с Луниным

Браман, Терехов и Котов ушли. Командиром БЧ-V стал Липатов. Можно с уверенностью сказать, что именно после этих перемен состав командиров боевых частей был подобран оптимально.

Длительная и кропотливая работа командования дивизиона и бригады по подбору и замене комсостава была завершена. Командирами боевых частей стали люди, наилучшим образам отвечавшие трудным боевым задачам, стоявшим перед экипажем, обладавшие хорошим боевым опытом и не боявшиеся врага. Их патриотизм был хорошего закала. Знание боевой техники и владение ею были близкими к максимально возможному. В любых боевых ситуациях быстрота реакции, правильность оценки и оптимальность принимаемых решений почти всегда обеспечивали успешность маневра.

Как ни странно это звучит, но служба Владимира Брамана с определенного времени перестала удовлетворять командира лодки. Конечно, Браман сделал очень многое для наведения порядка в БЧ-V. [150]

Строгой требовательностью, методичностью, упорством, тонким знанием отчетности, периодов и сроков эксплуатации и ремонта механизмов он выявил и доказал командованию лодки и дивизиона дальнейшую невозможность оставления в составе экипажа старшин трюмной группы и группы электриков Балукова и Козлова, а затем и старшины группы мотористов Сбоева. В этом большом для лодки деле ему помог личный опыт и авторитет, несомненное искусство в управлении всплытием и погружением, дифферентовке ПЛ, приобретенные при долгой и трудной службе. Его правильная и мудрая привычка проверять выполнение любого своего распоряжения, не жалеть времени и сил для изучения каждого подчиненного помогла ему найти в составе экипажа достойную замену для всех трех старшин.

Старшиной группы трюмных был назначен Матвей Карасев. Выше о нем писалось. С одной стороны, он служил превосходно, дело знал отлично, в боевой обстановке действовал быстро и без паники. С другой стороны, был горяч и несдержан на язык, когда ему отдавали приказания, казавшиеся ему неправильными. Из-за этой горячности его снимали с должности командира отделения, но потом, зная ему цену, конечно, восстанавливали и снова награждали. Но в основном он конфликтовал именно со старшиной группы. Когда же Карасева назначили старшиной группы трюмных и списали по болезни командира отделения трюмных Куфаева, он попросил назначить командиром этого отделения старшего краснофлотца Виктора Парфенова. Просьбу уважили, командиром отделения трюмных стал Парфенов, прекрасно знавший специальность, честный и порядочный парень, очень дисциплинированный и просто симпатичный. Трюмная группа сразу стала более надежной.

Старшина группы электриков Козлов с самого начала службы на «К-21» проявил себя хоть и неплохим специалистом, но человеком слабохарактерным, недисциплинированным и вдобавок любителем глотнуть казенного спирта. Три последних качества не давали возможности проявиться первому и служба в электрогруппе только и держалась на командире отделения электриков Суслове. Николай Суслов был человеком твердого характера, степенным, дисциплинированным и хорошо знал специальность. К тому же он не был подвержен упомянутому греху по части спирта. К своему старшине Козлову относился с недоверием, все его команды перепроверял, довольно часто поправлял его, но держался в рамках субординации, не в пример Карасеву.

Дольше всех задержался в должности старшина группы мотористов Сбоев. Помню, как-то командир сказал мне: «Я одно время думал, как я обойдусь в море без Сбоева?» Сбоева всячески воспитывали, к нему принимались всякие меры, вплоть до исключения из [151] партии, а он и вправду счел себя незаменимым, снова стал грубо нарушать дисциплину, бравировать своей «непотопляемостью». Конечно, он понимал, что хамить начальству безопаснее, чем идти в боевой поход. Терпению командования пришел конец. После пожара в V отсеке, когда по-геройски проявил себя командир отделения мотористов Николай Коконин, стало ясно, что Сбоева с лодки нужно убирать, и чем скорее, тем лучше. Старшиной группы мотористов по праву стал Николай Коконин. Командиром отделения вместо него стал Михаил Свистунов, который, хоть и не был идеальным образцом в дисциплине, дело знал отлично, дважды показал замечательную храбрость при ремонте в море приводов захлопок газоотводов и повреждений в надстройке после бомбежки, умело и с охотой обучал молодых мотористов. Группа укрепилась еще больше с приходом в нее старшины 2 статьи Анатолия Шандорина из ремонтной группы береговой базы и краснофлотца Леонида Борисова с лодки «Л-22». Это были дисциплинированные и работящие люди, а Борисов к тому же хороший гармонист, что в коллективе немало значит.

Таким образом, Владимиру Браману удалось в основном навести порядок в БЧ-V, заменить старшин достойными специалистами, и здесь, как ни странно, начались его беды. Он и раньше очень не любил ошибаться (что правильно), но еще больше не любил признаваться в своих ошибках (что, конечно, неправильно). Если при прежних старшинах он имел возможность в определенной мере «перекладывать» на них любую свою ошибку, то новые старшины, знающие и дисциплинированные, такой возможности ему не давали. Теперь от него потребовался более высокий уровень знаний всех тонкостей корабельной техники, особо тонкое «чувство» понимания корабля в целом. Конечно, он побывал, и не раз, на «катюшах» еще до войны в период их строительства в Ленинграде, принимал у личного состава задачи по «Курсу подготовки подводных лодок». Будучи назначенным на «К-21», он, несмотря на свой почти двухметровый рост, пролез через все цистерны и закоулки, постарался изучить все, что мог, но времени для изучения лодки до тонкостей у него не было. Определенную роль сыграла и повадка, как почти у каждого руководителя, больше с налету проверять, указывать, руководить и не отвечать за детали.

Эти обстоятельства и сыграли свою весьма негативную роль по меньшей мере в двух случаях: при возвращении лодки сразу после выхода в поход по причине неисправности КГР и при возникновении (именно возникновении) пожара в V отсеке. В обоих случаях вина Брамана была очевидной, но признать ее он не захотел.

Гораздо ближе и роднее (если можно так сказать) ему были лодки типа «С». На лодку «С-1» он пришел в 1936 году молодым механиком, [152] изучил ее вдоль и поперек, плавал и воевал на ней, вполне заслуженно получил высокую награду — орден Ленина и вполне заслуженно этим гордился.

Командование бригады учло его сильные стороны и назначило его дивизионным инженер-механиком 5-го дивизиона лодок типа «С». Здесь он был полностью на месте, хотя и получал иногда «фитили» за отдельные прегрешения. Служба есть служба!

Почти одновременно с Браманом ушли с лодки Василий Терехов и Алексей Котов. Оба — на повышение. Они потом долго и успешно служили в бригаде в разных должностях. Василий Терехов уже после окончания войны служил флагманским минером бригады. Служили они хорошо и оставили после себя добрую память.

На должность инженер-механика лодки (командира БЧ-V) был назначен инженер-капитан-лейтенант Иван Липатов, бывший до этого командиром группы движения. К этому времени ему было почти 28 лет, но он был необыкновенно моложав. К этому времени он прослужил на «К-21» ровно три года и совершил на ней 9 боевых походов.

Лейтенант Викторий Сергеев, назначенный командиром торпедной группы «К-21», был выпущен из Училища им. Фрунзе досрочно, воевал на сухопутном фронте, был тяжело ранен, вылечился и настоял на отправке на действующий флот.

Инженер-лейтенант Константин Сергеев (то есть я) был в октябре 1941 года досрочно выпущен из Училища им. Дзержинского, назначен сначала дублером командира группы движения на строящуюся ПЛ «С-15» в Баку, но затем переброшен в Сталинград, где в должности инженер-механика дивизиона катеров-тральщиков Отдельной бригады траления ВВФ принимал участие в тралении Волги. С начала Сталинградской битвы был на переправе 54-й, 62-й и других армий, перевозя с левого берега на правый войска, а с правого на левый — раненых и жителей Сталинграда.

По окончании Сталинградской битвы я был назначен инженер-механиком на строящуюся в г. Молотовске (теперь Северодвинск) ПЛ «М-214» (XV серии). Однако через два месяца, в апреле 1943 года, был назначен на ПЛ «К-21» на должность командира группы движения (вместо Ивана Липатова).

Добравшись до Полярного, я в конце концов был направлен в помещение экипажа «К-21», где и смог представиться старпому (он тогда был за командира лодки) капитан-лейтенанту Зармайру Мамиконовичу Арванову. С ним мы и отправились в Росту, где в доке стояла наша лодка. Когда шли в Росту на катере, разговор шел самый незначительный, но внезапно он, глянув на меня несколько иронически, что-то сказал о неравноценной замене. Я это запомнил, и когда через пару дней спросил его, что эта фраза значит, он ответил: [153]

— Ты не обижайся, но фраза имеет два смысла. Первый смысл — уходит с лодки очень знающий и опытный механик, капитан 2 ранга. Приходит неопытный лейтенант. А второй смысл — у Брамана рост 190 см, а у тебя — дай Бог 167. Так что расти во всех смыслах и это будет правильно. Дорастешь до Брамана и будешь ему достойной или, по крайней мере, равноценной заменой.

Я с грустью ответил, что не знаю, сумею ли я догнать Брамана по знаниям и опыту, но буду стараться. А вот что касается роста, то тут мое дело швах — как бы я ни пыжился, ничего не выйдет. Рост у меня, как выражался Зощенко, «паршивый и низенький», всю свою флотскую жизнь я торчал на левом фланге, а на тех, кто стоял еще левее, вообще жалко было смотреть. Так что равноценной замены Браману действительно не будет.

Старпом на это сказал:

— Большой рост на лодке скорее помеха, чем достоинство. И ты по этому поводу особо не горюй. А вот что касается знаний и опыта, то тут полный простор и ограничений не предвидится. Работай вовсю, а мы все тебе поможем. Вот я первый тебе помогу. Ты уже в Росте двое суток и даже успел сбегать на танцульки в Дом культуры. Так вот, чтобы не тратить время на переходы с базы в док и тем более на танцы, возьми-ка ты свои манатки и переезжай жить на лодку. У тебя сразу появится уйма времени на скорейшее овладение техникой и никакие береговые соблазны не будут тебя отвлекать от главной задачи — догонять Брамана. Ведь нам скоро воевать, нужно идти в море, а неучи, как ты сам понимаешь, на лодке самые опасные люди. Надеюсь, ты понял, на что я намекаю?

Я заверил Арванова, что намеки его достаточно прозрачны, а юмор я оценил по достоинству. Через 15 минут, собравшись с вещами на лодку, я спросил его:

— Товарищ капитан-лейтенант, а сколько примерно времени я должен жить на лодке?

Выдержав паузу, чтобы до меня дошли глупость и бестактность моего вопроса, Арванов сказал:

— Во-первых, ты еще туда не ушел, а уже хочешь идти обратно. Во-вторых, ты сам должен определить тот момент, когда ты уже будешь достаточно знать устройство лодки. Пусть тебе этот момент подскажет твой разум и твоя совесть. В-третьих, с этим вопросом обратись по команде к своему прямому начальнику — командиру БЧ-V инженер-капитан-лейтенанту Липатову Ивану Ивановичу, который непосредственно отвечает за быстроту и качество твоей подготовки. Ну, а уж я постараюсь, чтобы он проявил максимум заботы о тебе...

И действительно, забота в более чем достаточном количестве была проявлена. За все время стоянки в Росте я сумел побывать на [154] береговой базе только два раза, но все-таки один раз (после партсобрания) сбегал и на танцы. Ведь мне было всего 22 года, а в Сталинграде танцев не было...

Справедливость требует заметить, что точно такая же забота была проявлена и в отношении моего однофамильца Виктория Сергеева. Он тоже жил на лодке, но занимались мы с ним врозь — он изучал в основном оружие и вооружение, а я — все устройство лодки и электромеханическое оборудование.

Это было очень непростое дело — изучить устройство лодки, да еще такой большой, как «катюша». Надо было не просто узнавать каждый механизм и устройство, знать, где они стоят, но и знать их конструкцию, уметь пускать в действие, останавливать, определять состояние, неисправности, способы и сроки ремонта. Надо было изучить и освоить все общелодочные системы, особенно погружения и всплытия, воздуха высокого, среднего и низкого давления, осушительную и дифферентовочную магистрали и т.д. А ведь были еще дизеля, громадная аккумуляторная батарея, вся электросистема с главными электродвигателями и т.д., всего не перечесть... Тем более, никто не мог сказать, когда лодка пойдет в поход, каким временем я располагаю.

В общем, мною овладело не то чтобы отчаяние, но в определенной мере уныние и безнадежность. Как я смогу пойти в море, стоять вахту инженер-механика, командовать этими людьми — мастерами своего дела, у каждого из которых орденов и медалей, как говорится, «от уха до уха»?

В таком настроении я пошел к своему начальнику Липатову и поведал ему о своих сомнениях в пригодности к должности. Иван Иванович терпеливо выслушал все мои речи и сказал:

— Ну что же, только горючей слезы в жилетку не хватает! Ты чего ко мне пришел, плавать, что ли, не хочешь? Так и скажи!

— Господь с тобой, Иван Иванович! С чего ты это взял? Я только боюсь, что не справлюсь! — сказал я с дрожью в голосе. — Как ты мог такое подумать?!

— А вот так и мог, сказал мне мой начальник. — Ты что, полагаешь, что тебе не знали цену, когда назначали на должность? Небось, начальники знали и знают тебе цену. Не ты первый и не ты последний. Ты четыре года ел государственный хлеб в училище? На практике в 1940 году на «щуке» плавал? В Баку на «С-15» служил? В Молотовске на «М-214» служил? Ну так и нечего прибедняться и заниматься глупыми рассуждениями! Иди и работай!

— А может быть, ты меня лично, так сказать, будешь учить, для скорейшего и качественного овладения... — робко заметил я. [155]

— Слушай, не морочь мне голову. — сердито сказал мой начальник. — Неужели ты думаешь, что у меня есть время водить тебя за ручку по лодке и читать тебе лекции? Да и смешить народ я не намерен. Учти, что у тебя учителя — вся БЧ-V, и не только БЧ-V. Все заинтересованы в том, чтобы ты соответствовал должности. Чтобы боевой экипаж не имел слабых звеньев и недоучек. Вся команда уже знает, что ты не отсиживался в тылу, у бабы под юбкой, а воевал по-настоящему в Сталинграде на тральцах с самого начала и до самого конца. И они все понимают, что в Сталинграде ты не мог выучить устройство «катюши», зато обязан сделать это здесь, и как можно быстрее. И они с тебя не слезут.

К тебе будут обращаться старшины, командиры отделений, краснофлотцы с докладами и за разрешениями сделать то-то и то-то, что-то пустить, что-то остановить и т.д. Не стесняйся спрашивать, они будут рады тебе все объяснить. Учись у них, чтобы потом с них же и спрашивать как следует. Это самый короткий и самый верный путь изучения и набора опыта. Но и сам учись по чертежам и инструкциям. Мозги-то у тебя еще совсем свежие, память хорошая. Чего еще нужно? Вот только лениться и «сачковать» не вздумай! Имей в виду, за тобой смотрят полсотни пар глаз и они все видят. Если это будет замечено, то по партийной линии тебя так подскипидарят, что прыти сразу прибавится вдвое, зато авторитет тут же убавится. Да и я тебя не помилую. Ведь ты уже член партии и спрос с тебя особый! В общем, ко мне обращайся с вопросами по устройству только тогда, когда сам не сможешь понять и никто не сможет тебе помочь разобраться! — сказал в заключение мой начальник.

После такой бодрящей речи уныние у меня как-то само собой исчезло, а сомнения если и остались, то в таком дальнем уголке моей несложной души, что вспоминать о них уже не было времени. Хитрый Иван Иванович применил ко мне самый простой и верный способ обучения. Примерно так учат плавать — бросают в воду и смотрят — выплывет или не выплывет. Он приказал всем старшинам, командирам отделений и вахтенным с докладами по всем вопросам и за всеми командами по линии БЧ-V обращаться только ко мне.

И на меня посыпалось столько вопросов, что я еле успевал поворачиваться. Вместо нудного «изучательства» и долбежки, тупо уставясь на какой-нибудь закрытый со всех сторон очередной механизм, мне пришлось напрягать память и соображать налету, что нужно сказать, как скомандовать, о чем спросить, в чем потом разобраться и т.д. и т.п.

Конечно, 99% задававших мне вопросы сами прекрасно знали, что им нужно делать, и в моих командах отнюдь не нуждались. Смотрели и посмеивались, как я корчился и корячился под градом вопросов. Я не [156] стеснялся переспрашивать, узнавать, а в самых крайних и неотложных случаях обращаться к Липатову. Он давал пояснения и указания с большой неохотой, упирая на то, что при Синякове ему приходилось разбираться во всем самому. Я на это резонно возражал, что он на лодке еще со времени постройки и у него было время все изучить до тонкости, а у меня такой возможности нет. Тогда он скромно сказал, что изучил лодку в том объеме, который сейчас нужен мне, за время гораздо меньшее, чем мне отпущено. Я ему поверил — у меня был очень одаренный начальник, который знал лодку, как никто до него, да и после него тоже.

Команда изучала меня, но и я изучал людей.

Николай Суслов был всегда очень корректен и серьезен, чувством юмора практически не обладал, Матвей Карасев бывал, как правило, несколько мрачен, даже сердит, и юмор его был всегда мрачноват. Даже когда он играл в волейбол (мы с ним потом играли в команде за лодку и бригаду), и тогда был мрачноват. О неисправностях докладывал как-то через силу, очень их переживал. Николай Коконин был хитер и насмешлив, у него было самое сложное и трудоемкое хозяйство, эксплуатировать и ремонтировать дизеля было тяжело, но он был оптимист, повидал всякое, проявил незаурядную храбрость и даже героизм, народ держал в руках твердо.

В процессе активного общения можно и нужно было изучить и командиров отделений, и краснофлотцев. Надо сказать, что усилиями Брамана кадры БЧ-V были подобраны просто отличные. Такие командиры отделений, как электрик Иван Глобенко, умный и пытливый, весельчак и храбрец, моторист Виктор Власов, трюмный Виктор Парфенов, моторист Михаил Свистунов знали не только свою специальность, но и лодку в целом. С их помощью изучать лодку и ее механизмы, устройства, системы было наиболее эффективно. Конечно, они порой посмеивались над моими промашками, неправильными и глупыми командами, но понимали, что пока иначе и быть не может. С подначкой и морским юмором вышучивали мои ошибки, рассказывали всякие смешные истории и случаи, которые происходили в таких ситуациях. Нельзя забывать, что почти все мои подчиненные были старше меня по возрасту, порой значительно — на 5–6 и более лет. Моими ровесниками были Парфенов, Власов, а моложе — только один замечательный паренек краснофлотец моторист Толя Казаков. Он был исключительно старателен, учился и служил с таким желанием и такой добросовестностью, что было любо-дорого посмотреть. С его характером и способностями он мог далеко пойти. Но, увы, война есть война. Он отпросился служить на гвардейскую Краснознаменную ПЛ «Щ-402» и погиб вместе с ней. [157]

В конце мая из отпуска вернулся командир нашей лодки Лунин. Я увидел красивого осанистого капитана 2 ранга с Геройской звездой и орденами, когда он пришел на лодку и обходил отсеки. В V отсеке он увидел меня и, повернувшись к Арванову, спросил:

— Кто это?

— Это новый командир группы движения, товарищ командир, инженер-лейтенант Сергеев, — ответил Арванов.

Тогда, повернувшись к Липатову, Лунин спросил:

— Ну, как он?

— Работать может, товарищ командир, — коротко ответил мой начальник.

Повернувшись, наконец, ко мне, Лунин внезапно спросил:

— А почему ты матери не пишешь?

Откровенно говоря, у меня затряслись руки и ноги. Действительно, отчима с его авиаполком перевели из Саранска, куда я писал, а куда перевели — я не знал. Но откуда это мог знать Лунин?... Стоявшие рядом с ним замполит Лысов, старпом Арванов и мой начальник Липатов удивленно переглядывались, а на меня глядели с явной укоризной. Наконец, я опомнился и сказал:

— Товарищ командир! Так они из Саранска уехали, а куда — я не знаю...

Следующие слова Лунина окончательно потрясли всех. Он сказал:

— Молодец! Правду говорит. Вот тебе письмо от матери с новым ее адресом!

Тут я окончательно потерял дар речи. Пока все кругом одобрительно смеялись, радуясь за меня, я стоял перед командиром с растерянным видом и только спустя некоторое время смог невнятно пробормотать:

— Большое спасибо, товарищ командир!

Но группа во главе с командиром уже уходила в VI отсек. Вот таким образом состоялось мое знакомство с Героем Советского Союза капитаном 2 ранга командиром Краснознаменной ПЛ «К-21» СФ Николаем Александровичем Луниным...

Много позже, получив письмо от матери, я узнал, что отчима с полком перевели в Куйбышев, где Лунин был в отпуске. Они случайно познакомились с Луниным и его женой в театре. Узнав, что я служу на Севере на лодках, Лунин взялся передать письмо.

Он сам был удивлен, увидев меня на своей лодке, так как мое назначение состоялось в его отсутствие.

Теперь я просто обязан сказать о моем начальнике и друге Иване Липатове, о том, какую большую и важную работу он проделал на «К-21». [158]

Иван Иванович Липатов

Иван Иванович Липатов окончил ВВМИУ им. Дзержинского в мае 1940 года, был назначен сразу на «К-21» и был единственным офицером, сделавшим на ней все 12 походов.

Придя на лодку, за короткое время хорошо изучил всю материальную часть по своему заведыванию. Замечательные инженерные способности, любознательность и трудолюбие помогли ему освоить в период постройки и испытаний корабля буквально всю его технику. Помогло ему и то обстоятельство, что до службы он работал на заводе в химической лаборатории и интересовался радиотехникой.

Однако его непосредственное начальство — Жуков, Трофимов, Синяков — сумело не заметить его способностей. Да и подводила его природная скромность и застенчивость. Матерые старшины — Сбоев, Балуков, Козлов — учли эти особенности характера молодого командира и вовсю их использовали, поскольку командовать он еще не умел.

Когда Синяков с корабля ушел, на его место пришел Браман — опытный механик и твердый организатор. У Брамана Липатов многому научился, особенно в организационном плане. Браман много сделал для улучшения организации службы в БЧ-V. Изгнал с корабля старшин Козлова, Балукова и Сбоева. У Брамана Липатов научился аккуратности, последовательности, обстоятельности, методичности, привык лично убеждаться в исполнении команд и распоряжений, стал все лично проверять и только после этого доверять. Однако и Браман был кое в чем непоследователен — он замкнул трюмную группу лично на себя и запретил Липатову вмешиваться в ее дела. Это обстоятельство в определенной степени сдерживало рост Липатова как инженер-механика, например, в деле управления кораблем при погружении и всплытии и т.п.

Да и не очень любил Владимир Юльевич, чтобы из-под него кто-то был виден. Очередное воинское звание Липатов получил с опозданием на 2,5(!) месяца. Лунин как-то спросил, когда у него выходит срок пребывания в звании старшего инженер-лейтенанта. Липатов смущенно ответил, что срок уже вышел 2 месяца тому назад. Лунин «распилил» его за такую «вопиющую скромность» и неумение позаботиться о себе. И в самом деле, боевой офицер с безупречной репутацией на боевом корабле, имеющем успех, не получает очередного звания из-за нерадивости и невнимания начальства! Здесь была промашка и Лысова. Но тому тоже и в голову не могла придти такая ситуация, чтобы кто-то из офицеров по своей скромности не намекнул ему своевременно о необходимости представления к очередному званию. [159]

Талант Липатова развернулся полностью после назначения его в апреле 1943 года командиром БЧ-V «К-21». К нему ходили в трудных случаях за советом все, особенно старшины всех боевых частей. Такое «паломничество», как правило, было успешным. Его замечательная инженерная интуиция почти всегда помогала ему найти правильный ответ на любые загадки корабельной техники и авторитет Липатова как инженера постоянно рос. Его серьезный и добрый характер никогда не позволял ему ни в малейшей степени поиронизировать над специалистом, попавшим в трудное положение, продемонстрировать свое явное превосходство. Он всегда был рад выручить попавшего в трудное положение. Он понимал также, что, помогая другим, укрепляет чувство коллективизма, сплоченность экипажа и, в конце концов, повышает боеспособность корабля.

Когда Браман изгнал с корабля Козлова, Балукова, а потом и Сбоева, назначил на их места молодых, ретивых, знающих специалистов Суслова, Карасева и Коконина и вышколил их в лучшем смысле этого слова, служба в БЧ-V пошла, как нужно. Хотя Липатов и не был таким прирожденным и опытным организатором, как его предшественник Браман, но его авторитет как инженера, знание корабля помогли ему быстро «сесть в седло». И старшины твердо знали, что он и их, и всю их технику видит насквозь и любая неисправность любого механизма, даже та, которую они сами понять не могут, для Липатова видна яснее ясного. В любой обстановке он сразу принимал правильное решение.

Рассказывает Иван Липатов

«Как известно, наша лодка была не только торпедной, но и минным заградителем. В минно-балластной цистерне, расположенной под центральным постом, размещалось до 20 мин, каждая весом около тонны. Минно-сбрасывающее устройство обладало очень сложной кинематикой. Оно находилось в ведении командира БЧ-II-III, но фактически обслуживалось командиром БЧ-V, то есть инженер-механиком ПЛ (так же, как и рули, эхолот и гирокомпасы). Весной 1943 года, после очень трудного боевого похода, лодка встала в сухой док на заводе в Росте на ремонт — были помяты кингстоны балластных цистерн. Вместо В. Ю. Брамана командиром БЧ-V был назначен я. Военная обстановка была напряженной. На ремонт был выделен минимальный срок. Лунин торопил с окончанием ремонта. Завод не успел обеспечить герметизацию минно-сбрасывающих люков. Взяв с собой заводскую бригаду рабочих, он вывел лодку из дока и вернулся в Полярное. Командование торопило его — необходима была постановка мин. Около недели уже в Полярном у пирса рабочие с завода не могли обеспечить герметичность люков, а, следовательно, нельзя было и грузить мины — срывался боевой поход... [160]

Видя такое положение, я предложил план устранения неисправности силами личного состава лодки. Правда, операция эта была рискованной — из-за небольшой оплошности лодка могла затонуть у пирса. Я доложил свой план Лунину и он пошел на этот риск. А то, сказал он, меня уже начинают обвинять в трусости, говорят, что я специально тяну время...

Мой план заключался в следующем: я в легководолазном костюме через забортную цистерну проникаю через имеющийся лаз в минно-балластную цистерну, предварительно продутую сжатым воздухом. По условному сигналу (стуком по корпусу) из отсека пускают электродвигатели на открытие и закрытие крышек минно-сбрасывающих люков (каждый более метра в диаметре), а я должен определить причину неисправности. Сделать это в сухом доке было невозможно.

После определения неисправности необходимо было надуть воздухом центральный пост и отдраить минно-погрузочный люк на крыше выходящей в него цистерны. Через этот люк в цистерну могли войти специалисты из личного состава — минер Вовк и отобранные мной мотористы и трюмные — и устранить неисправность. Я же в течение всей этой процедуры находился в минно-балластной цистерне и руководил работой. За все время работы в цистерне на мостике лодки находился вооруженный часовой, чтобы кто-нибудь не открыл рубочный люк, потому что лодка при этом неминуемо пошла бы ко дну. Потом выяснилось, что рядом с часовым стоял и инженер-механик дивизиона Александр Петрович Венедиктов, и тоже с оружием — он был твердо уверен в том, что если с лодкой что-нибудь случится, он, несомненно, пойдет под суд. И он был прав. Он же настоял на том, чтобы с лодки был удален личный состав.

Вся работа была выполнена за один день. Лодка погрузила мины и пошла в боевой поход на следующий день».

Суслов «ищет корпус»

Вновь назначенный старшиной группы электриков главстаршина Суслов был дисциплинированным, знающим специалистом, степенным и выдержанным человеком. Он умел держать в руках подчиненных, хорошо руководил их деятельностью, был здоров и силен. Однако иногда его уверенность в своих знаниях и опыте граничила с самоуверенностью. И это надо было вовремя подмечать и слегка его осаживать.

Однажды при стоянке корабля в базе почему-то нарушилась изоляция аккумуляторной батареи, как говорили, «батарея закорпусила». Суслов решил об этом никому не докладывать и восстановить изоляцию самостоятельно. Аккумуляторная батарея лодки состояла из двух групп по 120 элементов в каждой группе. Группу, которая [161] «давала корпус», он нашел быстро, а вот найти «виновный» элемент среди 120-ти было сложнее; электрики стали расшиновывать, то есть отключать элементы наобум и замерять их изоляцию поодиночке.

Искали «корпус» двое суток и, в конце концов, Суслов явился с повинной к Липатову. Липатов с помощью известного в технике приема вычислил «виновный» элемент сразу и через полчаса изоляция батареи была восстановлена. Суслов получил должный урок, авторитет Липатова поднялся до небес и служба пошла как надо. Больше таких вольностей Суслов не позволял себе никогда.

Как заставить дизеля хорошо запускаться?

В инструкции по обслуживанию дизелей 9ДКР в разделе «Неисправности» был такой пункт:

«Двигатель разворачивается воздухом с достаточным числом оборотов для пуска, но вспышек не дает.

Причина: слишком низка температура в машинном отделении или двигатель переохлажден вследствие весьма низкой температуры забортной воды.

Способ устранения: необходимо прогреть двигатель путем поднятия температуры в машинном помещении».

Вот только так, и никак иначе!

Короче говоря, на Севере, в условиях Баренцева моря, двухтактные дизеля 9ДКР пускались плохо. Если в базе, при обогреве лодки паром из береговой магистрали, еще можно было рассчитывать на какое-то «поднятие» или, по крайней мере, «неснижение» температуры в «машинном помещении», то есть в дизельном отсеке ПЛ, при плюсовой температуре внешнего воздуха, то зимой, в море, при достаточно долгом подводном ходе, когда дизеля и «помещение» остывают до температуры забортной воды (+2–3°С), поднять температуру совершенно нечем. Пуск дизелей превращается в долгую и мучительную процедуру, сопровождаемую оглушительными выхлопами. Но если эта процедура, в общем-то, неопасна и терпима в базе, то в море задержка с пуском дизелей может очень плохо обернуться для лодки, вплоть до ее гибели. И немудрено, что такие задержки в море нервно воспринимались командиром и верхней вахтой и тяжело отзывались на инженер-механиках и мотористах.

И это понятно. Если отказывает техника, то не может выручить никакая смелость, никакая дерзость, никакое военное искусство. А уж с корабля среди моря никуда не убежишь, нигде не спрячешься и с парашютом не спрыгнешь. Поэтому обеспечение при всех условиях уверенной, надежной и стабильной работы техники есть главная обязанность и главная боевая заслуга специалистов экипажа ПЛ.

Тут нет возможности рассказать о тех ухищрениях, на которые пускались мотористы, чтобы обеспечить быстрый и уверенный пуск [162] дизелей. Кое-что вроде бы помогало, но так незначительно, что нельзя было принимать это всерьез. И только талант Липатова помог. Ход его рассуждений был примерно таков. В двигателе не получается вспышек потому, что топливо слишком холодное. При распыливании холодного, топлива форсункой получаются слишком большие холодные капли топлива, они не прогреваются до температуры вспышки и дизель не запускается. Размеры капель топлива, разбрызгиваемых форсункой, обратно пропорциональны температуре топлива. Чем выше температура топлива, тем меньше размеры капель и тем быстрее достигается вспышка. Все это было давно известно и до Липатова. А его предложение состояло в том, что незачем прогревать дизеля, тем более весь дизельный отсек. Достаточно, может быть, подогреть подводимое к форсунке топливо, чтобы его температура еще до форсунки была достаточно высокой. Форсунка распылит его на гораздо более мелкие брызги, которые легко прогреваются сжимаемым воздухом, и вспышка будет наверняка обеспечена. А это значит, что будет обеспечен уверенный запуск дизеля при любой температуре как его самого, так и в отсеке, что, собственно говоря, и было нужно!

Но это были догадки и до их реализации было далеко. Как подогревать топливо, где, до какой температуры?

Я подробно об этом пишу, так как присутствовал при разработке этого предложения и в какой-то мере способствовал его реализации. Иван Иванович собрал старшин и командиров отделений мотористов и электриков. Он объяснил суть предлагаемого и ожидаемый эффект. И началось, как обычно в таких случаях, коллективное творчество. Мотористы Коконин, Свистунов и Власов, мигом ухватившие идею, полминуты пошушукались и заявили, что нужно греть крышки дизелей вблизи форсунок. Их предложение было таким: топливо от насоса предварительной подачи проходит через корпус форсунки, отбирая от него тепло, затем попадает в топливный насос высокого давления, а оттуда в форсунку и цилиндр. Электрогрелку они предложили поставить на крышке вместо индикаторного клапана, или, точнее, вставить ее в корпус этого клапана. Грелка будет нагревать крышку дизеля и топливо, проходящее через корпус форсунки. При запуске дизеля в цилиндр будет попадать уже прогретое топливо, что обеспечит уверенную вспышку. Крышка нагрева не боится.

Электрики Суслов и глобенко попросили один индикаторный клапан, чтобы помозговать над ним. Спросили, какое примерно давление вспышки в цилиндре. Им сообщили. К концу дня весь «кворум» опять собрался, чтобы посмотреть на предложение электриков, точнее, на уже собранную с помощью мотористов конструкцию грелки.

Опробование новинки состоялось на одном дизеле и после нескольких поправок прошло «на ура». Мотористы сияли, электрики тоже, [163] а авторитет Ивана Ивановича возрос выше некуда. Дизеля запускались «как часы» при любой температуре!

Но был еще один крупный недостаток в эксплуатации дизелей в целом по бригаде лодок.

В начале войны волнорезные щиты, закрывавшие ниши торпедных аппаратов в носовой части лодок, были сняты, так как часто деформировались, заедали, не открывались и не давали возможности стрелять из носовых торпедных аппаратов. Но щиты были предусмотрены для того, чтобы увеличить скорость лодки за счет уменьшения сопротивления воды!

Когда щиты сняли, сопротивление воды увеличилось, увеличилась и нагрузка на дизеля; как говорят, гребные винты сделались «тяжелыми». Это вело к перегрузке дизелей и их работе на износ, особенно при попытках держать максимальное число оборотов таким же, как и при неснятых волнорезных щитах. Для двухтактных дизелей 9ДКР перегрузка была чувствительна. Ситуация оказалась вне контроля технического отдела флота и конструкторов лодки.

Когда, наконец, были приняты меры и гребные винты были по просьбе Липатова пересчитаны и обрезаны, дизеля были уже изношены и с ними начались неприятности — трескались крышки цилиндров, обрывались болты, крепящие юбки цилиндров к станине, прогорали пусковые клапаны и ручьи поршневых колец, поршневые кольца разворачивались в ручьях, концы колец заходили в продувочные окна и обламывались. Конечно, все эти дефекты проявлялись не все сразу и Липатов с Кокониным и мотористами научились с ними справляться. Когда же винты обрезали, дизеля стали работать менее напряженно, неисправностей стало проявляться меньше, но износ остался. В оправдание Липатова нужно сказать, что дизель 9ДКР был по конструкции очень напряженной машиной и он не сразу понял, что относительно небольшая перегрузка дизеля могла так губительно сказаться на нем. На флоте в то время не оказалось ни одного хорошего специалиста, достаточно глубоко знающего дизеля, и своевременно помочь специалистам бригады ПЛ никто не мог.

Уход Лысова

В июле 1943 года с лодки ушел замполит капитан 3 ранга Сергей Александрович Лысов. Вместо замполитов кораблей ввели должности заместителей командиров дивизионов по политической части. Лысов был назначен заместителем командира 5-го дивизиона. Хотелось бы сказать о нем несколько добрых слов — он их заслужил.

Придя на корабль при Жукове, неудачном старпоме Трофимове, механике Синякове, плохих старшинах, он сумел оценить положение дел в экипаже. Не будучи тогда подводником по образованию и [164] опыту службы, нашел свое место, помог командованию и политотделу бригады избавиться от негодных членов экипажа. Не потерялся при Лунине, вместе с Арвановым сумел сплотить экипаж вокруг командира. Обладая мягким характером, никогда не кричал; не предпринимал никаких крайних мер, но твердо проводил правильную линию на справедливое награждение, повышение по службе, присвоение званий. В море вел себя достойно, на базе всегда проявлял заботу о личном составе, защищал интересы и права экипажа. В трудной аварийной обстановке, в бою проявил себя с лучшей стороны, был храбрым, не паниковал, внушал доверие личному составу. Где нужно, был строг, но справедлив, умел понять тяжелую военную жизнь матросов и старшин, мог и умел приструнить любого офицера, указать ему его место и недостатки в поведении и службе.

Проявил любовь к морю, не испугался трудностей морской службы, очень многому научился, будучи комиссаром и замполитом. В дальнейшем, плавая и упорно учась, показал большие способности и добился того, что стал старпомом, а затем и командиром ПЛ. Затем занимал на своем родном Северном флоте пост начальника управления кадров, ряд других должностей.

Уходя с лодки, Сергей Александрович оставил там хорошо воспитанный сплоченный коллектив, сильную партийную организацию, обеспечив этим в значительной части последующие боевые успехи корабля.

14 мая 1943 года погибла подводная лодка «М-122»

5 июля 1943 года погибла подводная лодка «М-106»

25 июля 1943 года погибла подводная лодка «Щ-422»

Дальше