Восьмой боевой поход (10–21 февраля 1943 года)
10 февраля в 16.00 лодка вышла из главной базы. Задача — постановка минного заграждения, высадка разведывательной группы [131] и неограниченная подводная война — уничтожение кораблей и транспортов противника в районе Лоппского моря.
Лодку хорошо отремонтировали, личный состав отдохнул. В команде произошли важные изменения: с корабля списали старшину группы трюмных Балукова и старшину группы электриков Козлова. На их места были назначены Матвей Карасев и Николай Суслов. Ушел с лодки командир торпедной группы лейтенант Василий Терехов. Уехал на учебу командир рулевой группы Валентин Мартынов, на его место назначен младший лейтенант Дмитрий Камкин. Старпом Арванов, командиры боевых частей Ужаровский, Браман и Леошко, замполит Сергей Лысов много поработали по наведению порядка в организации службы, сплочению личного состава. Лодка стали знаменитой, Краснознаменной.
Словом, ничто не предвещало той беды, в которую попал экипаж. Однако она пришла, большая беда, грозившая лодке гибелью. И чтобы с ней справиться, экипажу пришлось бороться изо всех сил, проявить все мужество, самоотверженность, геройство, на которые люди были способны и даже не способны раньше, но поднялись до таких высот, которые и не предполагали в себе.
Тем не менее, нужно признаться, что причиной беды была самая банальная недоработка Владимира Брамана, сначала как помфлагмеха по живучести, а затем как командира БЧ-V, неучет им имевшегося печального опыта — возникновения пожара на ПЛ «К-3». В походе «К-3» из-за высокой волны при свежей погоде вода попадала на верхний срез шахты подачи воздуха к дизелям в ограждении рубки. Подхваченная ураганным потоком воздуха, водяная «пробка» мчалась по прочной шахте и врывалась в V отсек. Кожух воздуховодов внутри отсека был негерметичным и брызги воды попадали на переключатель питания (открытого типа) электроподстанции V отсека, откуда брали питание все электромеханизмы отсека.
После возникновения пожара и объявления аварийной тревоги на «К-3» было снято штатное электропитание ПС № 5 из VI отсека и аварийное питание от 2-й аккумуляторной группы IV отсека. До этого пожар тушился матами, но безрезультатно. После снятия электропитания пожар был погашен огнетушителями за 5–7 мин.
Конечно, нужно было переключатель открытого типа заменить на герметичный пакетный переключатель, но сделать это было невозможно — переключатели изготовляла ленинградская «Электросила», а Ленинград был в блокаде.
В связи с пожаром на «К-3» командир бригады приказал на всех ПЛ типа «К» сделать герметичным кожух воздуховодов в V отсеке и поставить гетинаксовые изоляционные перегородки с обеих сторон щитка переключателя питания ПС № 5. Приказ готовил сам Браман; [132] сразу после выхода приказа он был назначен командиром БЧ-V на «К-21», лодка ушла в Росту на ремонт. Несмотря на все возможности, этот приказ на «К-21» выполнен не был и это было началом беды.
12 февраля в 11.57, когда лодка шла в надводном положении в 30 каб. от вражеского берега, брызги воды из негерметичного кожуха воздуховода попали на открытый переключатель питания ПС № 5 и из-за короткого замыкания на ПС № 5 возник пожар. Остановились масляные электронасосы и насосы охлаждения дизелей. В отсеке заклубился едкий дым, пополз угар.
Первым среагировал Николай Коконин, который был в IV отсеке. Он ворвался в V отсек и сразу же остановил дизели, уже работавшие несколько секунд при остановившихся насосах. Схватил полушубок, накинул его на голову и кинулся к подстанции. Обесточил ее и попытался сбить пламя, но потерял сознание и был вынесен из отсека. К этому времени в отсеке уже боролись с огнем мотористы Майоров, Мац, Березкин. Огонь жег их одежду, руки, лица, дым и угар душили их, но они бились с огнем, сколько было сил. Майоров также потерял сознание и его унесли из отсека. Придя в себя, он опять бросился в огонь и покинул отсек только по приказанию командира. Гасили огонь и старшина группы Сбоев, моторист Елигулашвили, электрик старшина 2 статьи Мошников.
Но размеры пожара все увеличивались, подстанцию погасить не удавалось. Сказалась роковая ошибка: если питание подстанции из VI отсека было сразу отключено Николаев Сусловым, то аварийное питание из IV отсека отключено не было. Когда это сделали, огонь уже усилился настолько, что погасить его было невозможно. Когда Владимир Браман ворвался в отсек, пламя уже переходило на левый борт, возникла опасность взрыва расходного топливного бака, горело в таких узкостях, где сбить пламя было невозможно. Горело все, что могло гореть: краска, пробковая облицовка корпуса, резиновая изоляция электрокабелей, масло, соляр, ветошь.
Если бы пожар усилился, взрыв расходного топливного бака был бы неизбежен — целая тонна соляра ринулась бы в горящий отсек и гибель была бы неминуема. Оставалось последнее, хотя и пассивное средство — герметизация отсека. По совету Ивана Липатова такое решение было принято Луниным. Отсек был загерметизирован и оставалось только ждать, когда пламя утихомирится или же...
Тем временем в остальных отсеках готовили лодку к максимальной готовности в различных вариантах обстановки. Николай Суслов и Владимир Конаков обеспечили лодке ход под электромоторами, Николай Фадеев в VII отсеке управлял вручную вертикальным рулем по команде из центрального поста. [133]
Лунин принял решение — при нападении на лодку биться до последнего, а лодку взорвать. В I отсеке мичман Петр Гребенников и старшина 2 статьи Александр Бойчук заложили подрывные патроны у торпед. Шифровальщик Александр Глебов заготовил по приказу командира три шифровки: «на борту пожар, хода не имею», «веду артбой с противником», «погибаю, но не сдаюсь».
И вместе с тем никто не впал в панику, не потерял присутствия духа, не спраздновал труса, хотя все и понимали опасность положения. Краснофлотец Елигулашвили чистил картошку в IV отсеке у переборки в V отсек, нагревшейся до 150°, и во все горло распевал грузинские песни. Артрасчеты на палубе лодки на холодном ветру, под брызгами волн стойко несли службу у пушек, готовые в любую секунду открыть огонь.
Тем временем огонь в V отсеке, лишенный притока кислорода, медленно угасал и температура в отсеке понижалась. Через 1 час 10 мин. стало ясно, что пламя окончательно угасло. Командир БЧ-V Браман, мичман Сбоев, мотористы Березкин, Баклаг, Свистунов и Пильгуй надели кислородные изолирующие приборы, взяли огнетушители и вошли в отсек. Они нашли там страшное зрелище! Нет ничего хуже пожара на корабле! Кое-где еще тлела обшивка, пришлось ее поливать из огнетушителей. После элементарного наведения порядка и уборки, насколько это было возможным, обгоревших кусков мотористы и электрики начали детальный осмотр и дефектацию механизмов и электропроводки, чтобы определить объем нанесенных им повреждений и возможность введения в строй. Вот здесь и пригодился опыт, полученный при ремонтах лодки на заводе и в базе, когда из-за нехватки там специалистов личному составу приходилось выполнять весьма значительный объем ремонтных работ.
Когда осмотр был закончен и выяснилась общая картина повреждений, Лунин созвал короткое совещание командиров и, заслушав их доклады, сказал:
— Я очень рад. Никто из вас не заявил, что объем повреждений вынуждает нас вернуться в базу на ремонт, не выполнив боевые задания. Вижу, что могу целиком положиться на экипаж в любой, самой тяжелой ситуации. Со своей стороны могу вас заверить, что и вы можете положиться на вашего командира. Конечно, и речи быть не может о возвращении в базу — слишком важные боевые задачи должны выполнить мы с вами.
Минное заграждение должно преградить дорогу фашистским кораблям, принудить фашистов тратить силы и ресурсы на протраливание фарватеров. Высадку диверсионно-разведывательной группы и ее успешные действия нам трудно оценить, но важность их боевой работы даже в масштабах флота несомненна. Что подумают эти [134] люди, если мы вернемся, что называется, несолоно хлебавши. Если же мы сумеем справиться со своими бедами и успешно высадить группу, то их мнение о нас будет так высоко, что они будут совершенно уверены — таких людей, такой флот, такую армию победить невозможно и поражение фашистов — это только вопрос времени.
С другой стороны, что скажут командующий флотом, наши друзья в бригаде? Они спросят себя, за что нашей лодке только что дали орден Красного Знамени? Почему у этой лодки такая слава? Есть ли у нас ответ на эти вопросы? У нас может быть только один ответ — выполнение боевого задания!
Сергей Александрович, товарищи командиры, разъясните личному составу мое решение — мы ремонтируемся и продолжаем выполнение боевого задания. Я уверен, что команда нас поймет и поддержит! Теперь конкретно. Товарищ Браман! Сколько времени нужно, чтобы лодка смогла выполнять боевые задания?
— Часов двадцать, товарищ командир!
— Сократитесь, насколько можете!
— Постараемся, товарищ командир!
Прежде всего был обеспечен пуск вспомогательного дизеля (помните — «ишака»), подали временное электропитание на управление кормовыми горизонтальными рулями и вертикальным рулем.
А затем приступили к ремонтным работам в V отсеке. Выгорела практически вся его носовая часть — подстанция, часть силовых кабелей, проходящих через переборку, система освещения, сигнализация устройств, находящихся в VI и VII отсеках, нуждались в чистке и проверке электромоторы насосов и т.д. Хотелось бы обойтись без технических подробностей, но как тогда обрисовать объем работы, выполненной героями-электриками и помогавшим им личным составом? У сгоревшей подстанции было 32 предохранителя. От нее питались масляные и водяные насосы дизелей, насосы гидромуфт и масляных сепараторов, валоповоротных устройств обоих бортов, обогрев масляных цистерн, грелки сепараторов, приборы регенерации, электрогрелки в отсеке, обогрев приборов вне прочного корпуса.
На крупных силовых трассах, проходивших транзитом через отсек, обгоревшую изоляцию заменили резиновыми ковриками и другими подручными средствами, добиваясь максимальной брызгозащищенности. Но на мелких трассах — к электродвигателям и другим потребителям — такое восстановление изоляции было попросту невозможным. И вот тут всех выручило «скопидомство» Николая Суслова. Сколько его ругали за то, что он никогда не выкидывал ни одного обрывка провода после ремонта! Всегда подбирал и прятал замененные провода, копил запчасти, старые контакты, детали, изоляционные материалы, любыми путями добывал новые, получая за свои [135] «запасы» разносы и от своего начальства, и от старпома. Но он упорно гнул свою «линию», терпеливо снося все упреки в «захламливании лодки», в «кулацких замашках», твердо зная, что придет его час. И этот час пришел. Когда электрики поглядели на сгоревшие трассы, то ахнули, приуныли и даже перепугались. Но Николай Суслов был бодр, он только оценивал объем работы и намечал расстановку людей в соответствии с их опытом и физическими возможностями. Он уже знал, что с его «запасами» работа выполнима. И действительно, когда он вытащил их и развернул перед электриками, Браманом и Липатовым, все ободрились — работа выполнима, лодка сможет плавать и воевать. Вопрос только во времени и старании: чем больше будет старания, тем меньше уйдет времени. А старания было столько, что прибавить было вряд ли возможно. Авторитет Суслова, и до этого весьма высокий, поднялся до небес, когда все увидели, как их выручило его «скопидомство».
Конечно, и другие электрики, и не только они по ходу ремонта вносили дельные предложения и совершенно неожиданные решения возникавших неразрешимых, казалось бы, задач. Особенно много остроумных технических решений предложил командир группы движения Иван Липатов, обладавший особым техническим мышлением.
Через 18 часов работа была закончена. Браман и Липатов с особой тщательностью проверили все трассы, осмотрели электродвигатели, проверили изоляцию всего монтажа. Кое-где пришлось устранять дефекты поспешной работы, но в целом корабль 17 февраля был готов к плаванию и погружению. Дизели были готовы к пуску.
Лунин снова собрал командиров БЧ. Нужно было решить, как действовать дальше. Пока лодку ремонтировали, ее носило течением и она, как говорится, «потеряла свое место». Точно определиться с местом не было возможности, шли сильные снежные заряды, стоял густой туман, не видно было ни земных, ни астрономических ориентиров, «зацепиться» было не за что.
А на очереди была постановка минного заграждения. Чтобы поставить его, нужно было пройти два минных поля противника. Времени на ожидание хорошей погоды не было. Поэтому встал вопрос, как форсировать эти минные поля. Большинство высказалось за то, чтобы сделать это в подводном положении, ориентируясь по глубинам. Но такая попытка не увенчалась успехом — этот район Лоппского моря усеян подводными рифами, не обозначенными на карте. Лодка шла на глубине 70 м и в месте, где обозначена глубина 200 м, ударилась о подводный риф. Командир решил всплыть. Подвсплыв на глубину 15 м, он увидел в перископ по правому борту антенную мину. Это значило, что лодка ужа на краю минного поля. [136]
Пришлось уйти обратно в море, чтобы все же дождаться возможности определить свое место и идти уверенно к минному полю. Ночью погода улучшилась, штурманы определились по звездам, лодка в полную воду форсировала в надводном положении минное поле противника и подошла к району своей минной постановки. 18 февраля в 8.45 начали постановку мин, в 9.15 она была закончена. Хорошо вышли 19 мин, немного запоздала последняя, но и она вышла.
Первая часть боевого задания была успешно выполнена и лодка приступила к выполнению второй части — десантированию диверсионно-разведывательной группы.
Лодка шла под перископом вдоль вражеского берега и Лунин долго изучал его, выбирая удобное место для высадки. Когда стемнело, всплыли, что называется, в самом логове врага, готовые при необходимости сразу уйти на глубину.
Лунин стоял на мостике вместе с командиром разведгруппы, Тут же стоял и Арванов, с трудом различая берег маленькой бухты. Ветер с моря посылал в нее накаты волн. Свежая погода затрудняла высадку. Не желая рисковать жизнью разведчиков, Лунин решил положить лодку на грунт и переждать, пока станет спокойнее. Пока лежали, наши мотористы запаяли в банку из-под сухарей радиостанцию разведчиков, которую те берегли пуще глаза и боялись, как бы не замочить ее.
19 февраля погода улучшилась, лодка всплыла и десант был высажен за 1,5 часа. Лунин так поставил лодку, что ее совершенно не было видно с моря на фоне берега. Резиновая шлюпка сделала к берегу 17 рейсов. Артрасчет носовой пушки был наготове. Расчет кормового орудия высаживал разведчиков.
Но Лунин решил выполнить и третью часть боевого задания — вести неограниченную войну против кораблей и судов противника, хотя ему было приказано 21 февраля вернуться в базу.
«НХТ» — «наш характер твердый!»
Рассказывает Зармайр Арванов
«Наконец пришло время высадки десанта. Все снаряжение и имущество десанта, запакованное в специальных ящиках, было заранее разложено в особом порядке в отсеках; сначала нужно было отправлять с десантом ящики из носовых, а затем — из кормовых отсеков. Насколько я мог понять, все было распределено в ящиках так, что если бы на берег попали не все ящики, то все равно десант был бы обеспечен всем необходимым, но только на более короткий срок. Каждый ящик имел специальную разметку, помогавшую десанту быстро ориентироваться в содержимом. Резиновая шлюпка для [137] десанта была вытащена из надстройки и приготовлена для посадки людей. К берегу на шлюпке шли высаживаемые норвежцы, с ними высаживался только один русский — радист. Никто его не знал, в том числе и норвежцы, все его звали только по имени — Володя. Так он был записан и а нашем вахтенном журнале.
Всей операцией по высадке десанта руководил я. Лунин находился на мостике, изучал обстановку, иногда спускался в боевую рубку. Поскольку для высадки мы зашли в небольшую бухточку и лодка сидела глубоко, находясь в позиционном положении (у нас была продута только средняя группа ЦГБ), заметить нас на фоне берега было очень трудно. Во время высадки десанта в непосредственной близости от нас прошел немецкий эсминец. Мы хорошо слышали шум его вентиляторов, да и ходовые огни у него были включены. Это было неудивительно фиорд, в котором мы находились, был отгорожен от моря мощным минным заграждением, поэтому здесь работали даже все навигационные средства — маяки, буи и т.п. Нашей лодке при отливе пришлось бы идти под минным полем, на предельной глубине, прислушиваясь, не заскрежещет ли минреп по борту. Но нам повезло — был прилив.
Наконец, высадка была благополучно закончена и можно было уходить. Я доложил Лунину, что десант на берегу, лодка готова к погружению и услышал от него совершенно неожиданную команду:
— Приготовить воздуходувки к продуванию балласта, будем всплывать из позиционного положения!
— Зачем? — не выдержал я. — Товарищ командир, посвятите меня в Ваши замыслы, ведь я Ваш старпом!
— Ух ты, какой ты важный! — сказал с усмешкой Лунин и подозвал меня к себе в носовую часть боевой рубки.
— Мы сейчас пойдем в базу Воген, она на противоположном берегу фиорда, вход в нее с юга. Ты же видишь, они противника не ждут, все навигационные средства действуют. Вот и мы пойдем с огнями!
— Но ведь это не Кольский залив, нас будут запрашивать, если мы пойдем с огнями!
— Во-первых, ночью все кошки черные, а во-вторых, с постами я сумею договориться, — сказал с той же усмешкой Лунин.
— Но есть же система опознавания...
— Сейчас три часа ночи, все хотят спать, да и у меня есть все их секреты опознавания, вот увидишь.
— Я не знал, что вы все это знаете...
И я понял, что начался серьезный боевой урок, что передо мною великий командир, у которого можно научиться всем секретам командирского ремесла (или, если хотите, искусства). [138]
Быстрота ориентировки, глубина изучения и понимания обстановки, расчетливая дерзость замысла и отчаянная храбрость, знание тактических возможностей корабля и вера в боевые качества команды, четкое понимание психологии противника — все эти командирские качества Лунина приводили меня в восхищение и вместе с тем в трепет — уж очень его замыслы были рискованны. Ведь мы буквально лезли в пасть к врагу. Чтобы достичь входа в базу Воген, мы должны были пройти по фиорду около 10 миль к югу, обойти нависающий над фиордом высокий скалистый мыс и подойти к базе с юга.
Тем временем балласт был продут, лодка всплыла в крейсерское положение. С грохотом завелись дизеля, выбрасывая огненные факелы из газовыхлопных коллекторов. Лодка вышла из бухточки, мы включили отличительные огни и двинулись полным ходом по фиорду.
Вскоре мы достигли первого немецкого поста наблюдения, который начал нас запрашивать прожектором, передавая ему одному известные сочетания знаков. На вахте стоял лучший сигнальщик Григорий Ашурко, который по команде Лунина артистически «отстучал» прожектором буквы «НХТ». Немецкий пост бодро подтвердил принятие нашего ответа и мы двинулись дальше, а Лунин с довольным видом спросил меня:
— Ну, как, старпом? Я ведь говорил, что знаю все их коды, а ты сомневался...
Вскоре нас стал запрашивать второй немецкий пост. Ашурко по команде Лунина ответил буквами «ЛЖ» и пост ответил «Понято». Я только дивился точности психологического расчета Лунина.
Огромная советская лодка с включенными ходовыми огнями полным ходом шла по тщательно охраняемому немцами фиорду, насквозь контролируемому постами наблюдения, и в ответ на запросы постов отвечала (на русском языке!) какой-то белибердой!
Хваленая немецкая пунктуальность и строгость в дисциплине и несении службы трещали по всем швам.
На запрос третьего поста, который находился на высоком мысу у входа в базу Воген, Лунин приказал ответить буквами «ХГ» и пост ответил, что нас «понял правильно». Подойдя к входу в базу, мы обнаружили большое количество катеров и плавбазу, тесно стоявших у причала. Торпедные аппараты были давно готовы и по команде Лунина четыре торпеды пошли в самую гущу кораблей. Поскольку стрельба шла, что называется, в упор, через 15 секунд раздались сильнейшие взрывы, а через 5 минут растерявшиеся немцы, решив, что это налет нашей авиации, открыли беспорядочный зенитный огонь. К этому времени мы, выключив ходовые огни, уже ушли на середину фиорда, где была большая зыбь. Волны заливали артрасчет, особенно у носовой пушки, и я попросил у Лунина разрешения убрать [139] внутрь лодки артрасчет носового орудия. Их было шесть человек и, поскольку они ушли с палубы, мы в случае необходимости могли бы быстрее погрузиться.
Внезапно мы увидели по нашему курсу ПЛ-»малютку», шедшую без огней. Лунин хотел повернуть нашу лодку так, чтобы обстрелять «малютку» из кормового орудия (артрасчет носовой пушки уже ушел вниз), но я посоветовал командиру протаранить ее. Однако «малютка» успела погрузиться перед нашим носом и мы полным ходом промчались над ней.
Когда лодка подошла к границе минного заграждения у входа в фиорд, Лунин спросил штурмана Мишу Леошко:
— Как вода?
— Полный прилив, товарищ командир, вода стоит высоко, — ответил Миша.
— Курс норд, полный вперед! — скомандовал Лунин и лодка, «перепрыгнув» через минное заграждение, находившееся под нами на глубине 6–8 м, помчалась в открытое море. На мостик поднялся замполит Сергей Лысов. «Команда ликует, замечательный боевой успех», — сказал он. И это действительно было так...
А лодка, словно воодушевленная нашей победой, мчалась на норд полным ходом 22 уз, гремя дизелями и раскидывая по сторонам волны, и : прямо по ее курсу на немыслимой высоте где-то над Северным полюсом бесшумно полыхало огромное северное сияние.
Форсировав минное поле, лодка ушла от берега и погрузилась для перезарядки торпедных аппаратов. Вскоре в отсеках стали слышны взрывы глубинных бомб. Бомбили ожесточенно — взрывы следовали один за другим через 5–10 с. Видимо, немцы опомнились и начали поиск нашей лодки. Бомбежка продолжалась до утра, затем все затихло. Лодка пролежала на грунте всю ночь, перезарядила торпедные аппараты и в 6 часов утра всплыла. Командующий флотом разрешил вернуться в базу.
При переходе в базу на траверзе о. Кильдин из облаков вынырнул «Ю-88», но Лунин, стоявший на мостике, был начеку. Пока самолет разворачивался для выхода в атаку, лодка успела погрузиться. Самолет все же бросил две бомбы, от взрывов вылетело несколько предохранителей в электрощитках и вышел из строя гирокомпас, но все эти повреждения тут же начали исправлять. Вскоре после этого была замечена ПЛ противника, но наша лодка уже вошла в Кильдинскую Салму, а затем в Кольский залив.
На собрании в базе командир подвел итоги похода, поблагодарил личный состав за отличную работу, отметил недостатки, поздравил всех с боевыми успехами, поставил задачу скорейшего исправления полученных при пожаре повреждений». [140]
«Вражеское небо»
Офицеры — флагманские специалисты штаба нашей бригады и дивизионные специалисты рвались в боевые походы, особенно в начале войны.
Им необходимо было набраться опыта работы «своей» техники в боевых условиях и помочь личному составу применять ее. И они действительно много сделали в боевых походах для освоения экипажами корабельной техники, приобретения опыта позиционного плавания, выработки тактических приемов применения торпедного, минного и артиллерийского оружия. Совершенствовалась бдительность вахтенной службы, вырабатывались приемы уклонения от самолетов и торпед, успешно осваивалась тактика и управление лодкой при залповой торпедной стрельбе, до автоматизма доводилась практика срочного погружения, запуска и остановки дизелей, управления лодкой под водой, совершенствовалась работа акустиков, шли тренировки по перезарядке торпедных аппаратов и подготовке их к стрельбе, использованию минного оружия и т.д.
В конце 1941-го и к началу 1942 года период набора опыта был завершен, тактические приемы были в основном отработаны, правила записаны в соответствующих инструкциях и наставлениях.
Появилась возможность лучшей подготовки и практической тренировки, особенно новых экипажей, в базе и на выходах в Кольский залив. В море теперь регулярно выходили только командиры дивизионов и дивизионные инженер-механики и иногда дивизионные специалисты-минеры, штурманы и связисты для подстраховки молодых вновь назначенных офицеров лодок.
Разрешение на выход в море флагспециалистов штаба давал лично командир бригады — сначала Виноградов, а затем Колышкин. Уже в середине 1942 года командованию бригады стало ясно, что объективной необходимости посылки в море флагспециалистов нет и они рвутся в море только потому, что им неловко и даже стыдно «отсиживаться» на берегу, когда их коллеги воюют. Колышкин хорошо понимал решающую роль флагспециалистов в подготовке экипажей, планировании боевой деятельности, организации и обеспечении своевременного ремонта и замены техники и в других задачах, без своевременного и успешного решения которых невозможна боевая деятельность бригады. Штабной флагспециалист не только знал «свою» технику, ее конкретное состояние на кораблях, особенности эксплуатации и боевого применения на данном театре, обеспечивал наличие и корректировку технической документации, наставлений, инструкций и т.д., но знал и всех «своих» специалистов в соединении, их достоинства и недостатки, степень подготовленности. Если флаг-специалист [141] уходил в поход, то в штабе заменить его было некем. Поэтому Колышкин резко ограничил количество выходов флагманских специалистов в боевые походы.
Этот вопрос стал актуальным и в масштабе флота, и после гибели в боевых походах нескольких штабных специалистов соединений. В дело вмешался командующий флотом адмирал Головко. Он запретил командирам соединений посылать в боевые походы флагспециалистов без его разрешения. Командующего можно было понять — хорошего штабного флагспециалиста нужно было готовить долго и упорно.
После такого строгого запрета участие штабного флагспециалиста в боевом походе стало весьма затруднительным. В поход надо было отпрашиваться очень аргументированно. И все-таки иногда получалось. Так, в восьмой боевой поход ПЛ «К-21» попросился и получил разрешение офицер по разведке штаба бригады капитан-лейтенант Михаил Галковский, поскольку одной из задач похода была высадка на вражеский берег группы разведчиков. Высадка группы прошла очень удачно, но, как известно, аппетит приходит во время еды. Галковскому этого успеха показалось мало.
Он стал упрашивать сначала штурманов лодки Мишу Леошко и Диму Камкина, затем старпома Арванова и, наконец, обратился к самому командиру Лунину с просьбой при подходе к норвежскому берегу сфотографировать его (берег) через перископ. Определенный резон в этой просьбе был.
Штурманов он уговаривал примерно так: «Миша, Дима, давайте сфотографируем берег, вам же и другим будет потом легче определить свое место по характерным мысам и скалам!». Штурманов это не проняло, они отвечали, что, вообще говоря, могут определить свое место и без мысов. Разрешить же фотографирование они, конечно, не могут.
Тогда он принялся за старпома: «Зарик, дорогой, давай сфотографируем берег, тогда выполним одновременно еще одну задачу по разведке!». Старпом резонно отвечал, что этой задачи лодке не ставили, но зато есть реальная опасность, что с этих самых «мысов» посты наблюдения противника могут засечь след перископа и лодка себя раскроет. «В общем, иди к командиру!» — сказал он.
Лунин внимательно выслушал просьбу Галковского, усмехнулся и сказал: «Сфотографировать, пожалуй, можно, только ведь ничего не выйдет — наверху крупная волна». Лунин не стал объяснять Галковскому, что из-за волны опасность демаскирования лодки невелика, если только волна не выбросит ее на поверхность.
На управление горизонтальными рулями сел боцман Тимофей Иванович Соловей, лодку соответственно поддифферентовали и [142] фотографирование пошло. Сделали через перископ 10 фотографий, Галковский расцвел и всех благодарил.
Однако хорошо только то, что хорошо кончается. Когда штурманы после прихода в базу отдали пленки фотографу штаба Коле Сибилеву и тот напечатал снимки, оказалось, что на пяти из них была сфотографирована ближайшая волна, а на остальных пяти — небо с облаками. Из-за качки берег на фотографии не попал.
Ехидные штурманы Леошко и Камкин аккуратно сложили фотографии в два конверта, на которых написали соответственно «Вражеские волны» и «Вражеское небо», и отправили эти конверты со специальным посыльным в штаб бригады «Разведчику Галковскому»...
Награждение
Со времени последнего награждения экипажа в августе 1942 года прошло около 7 месяцев. Лодка совершила два боевых похода. Командующий флотом по итогам этих походов, особенно последнего, издал приказы о награждении особо отличившихся членов экипажа.
Приказом КСФ № 025 от 8.03.43 г. были награждены
за борьбу с пожаром в V отсеке ПЛ — мотористы:
— краснофлотец Иван Березкин, старший краснофлотец Виталий Майоров, мичман Василий Сбоев — орденом Отечественной войны I степени,
— старшина 2 статьи Николай Коконин, краснофлотец Яков Пильгуй — орденом Отечественной войны II степени,
— краснофлотец Гавриил Елигулашвили — медалью «За отвагу»!
за ремонт и участие в тушении пожара — электрики:
— старшина 2 статьи Иван Мошников — орденом Красного Знамени,
— краснофлотец Иван Глобенко, старший краснофлотец Иван Шевкунов — орденом Отечественной войны II степени;
за участив в высадке десанта:
— краснофлотец трюмный Виктор Парфенов — орденом Отечественной войны I степени,
— командир отделения трюмных старшина 2 статьи Владимир Куфаев, старшина 2 статьи сигнальщик Петр Погорелов, краснофлотец сигнальщик Николай Ростовцев, краснофлотец акустик Александр Сметанин — орденом Отечественной войны II степени;
за обеспечение успешной минной постановки:
— командир торпедной группы лейтенант Алексей Котов — орденом Отечественной войны I степени;
— старший краснофлотец минер Григорий Вовк — орденом Отечественной войны II степени; [143]
за проявленную храбрость и мужество в подготовке корабля к подрыву:
— старшина 2 статьи торпедист Александр Бойчук — орденом Отечественной войны II степени;
за подготовку торпедного оружия для удара по базе Воген, четкое и быстрое обеспечение управления вертикальным рулем вручную:
— старшина 2 статьи командир отделения торпедистов Николай Фадеев — орденом Отечественной войны 1 степени.
Приказом КСФ № 027 от 22.03.43 г. были награждены:
— краснофлотец сигнальщик Григорий Ашурко — орденом Отечественной войны II степени за обнаружение мин и вражеских самолетов на предельных расстояниях,
— старшина группы торпедистов мичман Петр Гребенников — орденом Отечественной войны I степени за храбрость и мужество при подготовке корабля к подрыву,
— старший краснофлотец моторист Александр Камышанский — орденом Отечественной войны II степени за храбрость и мужество при несении службы в артрасчете,
— старшина группы трюмных главстаршина Матвей Карасев — орденом Отечественной войны I степени за участие в высадке десанта и обеспечение успешного плавания и выполнения боевого задания,
— старший краснофлотец электрик Владимир Конаков — орденом Отечественной войны I степени за самоотверженное несение вахты в отравленной атмосфере VI отсека и работу по восстановлению сгоревшего электрооборудования,
— старшина группы рулевых мичман Тимофей Соловей — орденом Отечественной войны II степени. Своим мастерством на рулевом управлении он обеспечил высадку десанта, был примером в исполнении воинского долга,
— старшина группы электриков главстаршина Николай Суслов — орденом Отечественной войны I степени за уверенные и храбрые действия по локализации пожара, стойкость в отравленной атмосфере VI отсека, отличную работу по ликвидации последствий пожара,
— старший краснофлотец комендор Павел Шорников — орденом Отечественной войны II степени за участие в высадке десанта, храброе несение службы в артрасчете.
Приказом № 01 от 20.03.43 г. командира бригады ПЛ были награждены орденом Красной Звезды:
— краснофлотец моторист Петр Белик за отличную службу, храбрость в походах, [144]
— старший краснофлотец электрик Олег Благов за работу по ликвидации последствий пожара и вводу в строй боевых механизмов,
— краснофлотец трюмный Андрей Лазаренко за участие в высадке десанта, решительность и смелость в сложной боевой обстановке,
— краснофлотец торпедист Болеслав Петраго за подготовку торпедного оружия для удара по базе Воген, храбрость в трудных положениях корабля,
— старший краснофлотец моторист Михаил Салтыков за отличную работу по ликвидации последствий пожара, храбрость и стойкость при службе в артрасчете, за мастерскую работу на боевом посту,
— старшина 1 статьи специалист СКС Николай Чубуков за участие в высадке десанта, обеспечение бесперебойной и четкой связи со штабом флота и за участие в сухопутных боях в районе Западной Лицы и проявленные там мужество и храбрость.
Командование засчитало лодке боевой успех — потопление в базе Воген одной плавбазы и четырех катеров ПЛО. На боевой рубке ПЛ появилась цифра «14».
| 21 марта 1943 года погибла подводная лодка «К-3» |