Русскоподданное население в Харбине и полосе отчуждения Китайской Восточной железной дороги до революции 1917 года было довольно многочисленно — несколько десятков тысяч человек. Туда входили люди разных национальностей: собственно русские, евреи, поляки, латыши, татары, грузины, армяне и т.д.

Все это население можно было разделить на две значительные группы: 1) служащие и рабочие Китайской Восточной жел. дороги и 2) коммерсанты и предприниматели вообще.

С развитием и углублением революции в России Харбин стал заполняться беженцами и эмигрантами. Весной 1918 года в полосе отчуждения Китайской Восточной жел. дороги появилось несколько вооруженных русских белых отрядов, из коих наибольшую известность приобрел отряд атамана Семенова, расположившийся на станциях Маньчжурия и Хайлар.

После изгнания большевиков из Сибири приток русских в Маньчжурию временно приостановился до 1920 года, когда он снова возрос в значительной степени.

В продолжение первых трех лет революции, в 1917–1919 годах, Китайская Восточная жел. дорога находилась в тяжелом положении, испытывая политические и финансовые затруднения, но управлялась, однако, на тех же основаниях, что и до революции. Китайское правительство, выжидая результата Гражданской войны в России, не пыталось [237] пока предпринимать каких-либо решительных наступательных действий против русских интересов на железной дороге. В 1920 году, когда Гражданская война в России закончилась поражением белых сил, положение дел радикально изменилось, и китайцы перешли в наступление.

Они уволили со службы управляющего дорогой, генерала Д. Л. Хорвата, ввели по собственному усмотрению в состав правления дороги трех китайцев, распустили русскую железнодорожную охрану дороги и ее полицию, закрыли русскую почту и т.д.

Односторонние действия китайских властей вызвали протест со стороны Русско-Азиатского банка, имевшего значительные интересы на Китайской Восточной жел. дороге. Протест этот был поддержан французским правительством, и в результате 2 октября 1920 года между Русско-Азиатским банком и правительством Китая последовало соглашение, в силу которого дорога была признана смешанным русско-китайским предприятием. Выбранное на новых началах правление дороги назначило управляющим дорогой инженера Б. В. Остроумова, который решительными действиями в короткий срок привел дорогу в порядок и повысил ее доходность.

Такое положение дел на дороге существовало до весны 1924 года. За это время многие из русских эмигрантов и беженцев смогли устроиться на службу на этой дороге и много посодействовали повышению ее работоспособности.

31 мая 1924 года Пекинское правительство заключило с Советским правительством новый договор о Китайской Восточной жел. дороге и временное соглашение об управлении ею. Это обстоятельство снова радикально изменило положение дел на дороге и повело к внедрению большевиков в Маньчжурию. С их приходом сюда белые русские были в большинстве уволены со службы на железной дороге; некоторые из них, чтобы сохранить свой заработок, приняли советское подданство, а иные — китайское.

Русские эмигранты импортировали с собой в Маньчжурию большие знания и культурные навыки. В короткое время ими были созданы в Харбине три высших учебных заведения, организован лучший в Маньчжурии музей. Они усилили затем издательскую деятельность и много [238] посодействовали научному изучению края. Подробное описание их культурной деятельности в Северной Маньчжурии могло бы составить большой том или даже тома... Часть эмигрантов ввезла с собою некоторый капитал в виде ценностей всякого рода, а иногда и имущества. Так, русскими пароходовладельцами с Амура были приведены в Харбин почти все пароходы, что повело к оживлению плавания на реке Сунгари.

Можно отметить далее, что нередко русскими эмигрантами создавались и совершенно новые для Маньчжурии отрасли промышленности и торговли, как, например, маслоделие, сыроварение, виноделие, изготовление консервов и т.д.

Некоторые средства были вложены ими и в покупку земельных участков в полосе отчуждения Китайской Восточной жел. дороги и постройку домов. В Харбине сильно возросло домостроительство, и появился ряд новых предместий и поселков возле него{82}.

Своеобразный русский земледельческий уголок создался в районе так называемого Трехречья, в Барге, по соседству с русским Забайкальем. Этот район приобрел название Трехречья, потому что он расположен в долинах трех правых притоков реки Аргуни: Гана, Дербула и Хаула.

Знакомство русских с северо-западной частью Барги началось еще задолго до мировой войны; сюда забайкальские казаки пригоняли свой скот на выпас, заготовляли здесь сено на богатых хорошей травой лугах, охотились на зверя. Во время Гражданской войны в Сибири забайкальские казаки и крестьяне, а также буряты стихийно устремлялись в Баргу, нередко перевозя сюда все свое земледельческое имущество и пригоняя свой скот.

Сначала волна эмигрантов оседала в долинах реки Аргуни, по правому берегу ее, затем стала расходиться по ее притокам и достигла Китайской Восточной жел. дороги в районе станции Якеши.

Поселившись на новых местах, русское население вскоре же занялось здесь мирной сельскохозяйственной деятельностью, [239] приступило к распашке земель и разведению скота. С течением времени в Барге стало успешно развиваться и русское промышленное маслоделие, сыроварение — также новые отрасли промышленности в этом крае.

К 1929 году по речным долинам Барги насчитывалось уже около 800 русских земледельческих хозяйств с населением до 5000 человек, в частности в районе Трехречья обосновалось 21 русское селение, с 375 хозяйствами и населением свыше 2000 человек.

Эти русские поселения в Барге, успешно развивавшие на чужбине свою хозяйственную деятельность, представляли собою весьма поучительный пример. Живя рядом с русским Забайкальем, почти в одинаковых естественно-географических условиях, но под разными политическими системами управления, трехреченцы в сравнении с соседями-забайкальцами находились во много раз в лучшем положении. В то время как забайкальцы страдали от голода и постоянно находились под угрозой большевистского террора, трехреченцы скоро совершенно забыли нужду и личными усилиями свободного труда создали свое материальное благополучие, которому стали невольно завидовать те, кто не мог уйти из-под коммунистической опеки в родном краю.

Этот отличный пример жизненного упорства и мужества не давал покоя забайкальским коммунистам, которые стали уделять трехреченцам свое зловещее внимание и обратили их в «белобандитов», якобы собирающих силы для нападения на слабый Советский Союз. Между тем трехреченцы желали только одного: мирно жить и работать и не имели никакого отношения к активной белой борьбе с большевиками.

Спокойное житье в Трехречье продолжалось до лета 1929 года, когда возник известный советско-китайский вооруженный конфликт. В конце сентября и начале октября этого года над трехреченцами разразилась страшная катастрофа: угрозы, которые все время сыпались на них со стороны забайкальских коммунистов, были приведены в суматохе советско-китайского конфликта в исполнение.

Как это было в свое время выяснено с полной очевидностью, кровавый набег на Трехречье в 1929 году не был случайным нападением отдельной шайки погромщиков, [240] красных партизан или грабителей, а был организован военными частями ГПУ. Переправа их через реку Аргунь была совершена в один день, именно 28 сентября, и набег был произведен затем одновременно на несколько населенных пунктов Трехречья.

Один красный отряд численностью около 200 человек, переправившись через Аргунь, встретил на китайском берегу реки сопротивление небольшого китайского пограничного кордона, стоявшего в русском поселке Домасове. В завязавшейся перестрелке начальник кордона и 6 солдат были убиты, и лишь только четверо, отстреливаясь, успели отойти.

Красные ворвались затем в поселки и приступили к расправе над ни в чем не повинным мирным русским населением.

Поселок Комары подвергся немедленному разгрому. Почти все его жители, не успевшие бежать, были зверски уничтожены, имущество их было разграблено, дома сожжены. Погромщики перешли затем в соседний поселок Домасово, где отряд красных проявил совершенно исключительную жестокость: коммунисты убивали здесь на месте не только мужчин и женщин, но и малолетних детей.

Были случаи, когда озверевшие люди, хватая детей, бросали их с высокого берега в волны Аргуни. Когда же в одном таком случае обезумевшая мать, бросившись за своим ребенком в реку, выплыла с ним на берег, разбойники прикончили здесь и ее и ребенка.

Второй красный отряд, численностью примерно в 50 человек, переправился через Аргунь также 28 сентября, затем прошел на восток от реки около 150 верст и к 1 октября подошел к русскому населенному району, где и учинил свою расправу с его обитателями. Здесь разбойники разгромили поселки Тынэхэ и Цанкыр, расстреляв из пулеметов все мужское их население. Из всех мужчин, живших в обоих этих поселках, спаслось всего только трое.

4 октября в поселок Тынэхэ вновь ворвались советские кавалеристы и произвели вторичный разгром. Выбрав несколько женщин и захватив лучших лошадей, они увели их с собою к советской границе. [241]

Всего красными бандитами в разгромленных поселках Трехречья было перебито около 150 человек{83}.

Трехреченская резня вызвала взрыв возмущения в эмигрантских русских кругах Маньчжурии как правого, так и левого оттенка. В Харбине были организованы митинги протеста, выпущены воззвания ко всему цивилизованному и культурному миру. Но, кажется, эти воззвания мало кого тронули — русское горе уже перестало волновать собой сытое и спокойное человечество...

Неуспех белого движения в России вызвал в конце 1919 начале 1920 годов целый ряд агрессивных и односторонних актов Китайского правительства, направленных против русских интересов в Китае.

В сентябре 1920 года правительство Китая отказалось признавать существовавшие ранее в Китае русскую дипломатическую миссию и русские консульства; таким образом русские перестали пользоваться в этой стране правами экстерриториальности.

С 1921 по 1923 год включительно на территории Китая не функционировало никаких дипломатических учреждений, и русские интересы здесь были оставлены на произвол судьбы, не имея более представительства перед китайцами и не пользуясь никакой организованной защитой и охраной.

В 1924 году советская власть была признана Китаем, и на территории его были открыты и стали работать советская дипломатическая миссия, советские консульства и торговые представительства, каковые все вместе взятые потратили затем немало средств и энергии на разжигание в Китае классовой розни и возбуждение китайских народных масс против иностранцев, проживающих в стране.

Еще перед признанием Китаем советской власти русское население здесь сильно увеличилось благодаря наплыву эмигрантов и беженцев Советской России. К указанному времени оно уже делилось на три основные группы: 1) старожилы, т.е. лица, которые обосновались и жили в Китае еще до революции 1917 года; 2) эмигранты и беженцы, начавшие прибывать в Китай с 1918 года, и 3) советско-подданные, [242] число которых стало быстро увеличиваться со времени признания Китаем Советской России.

Главными центрами расселения эмиграции в собственно Китае сделались такие портовые его города, как Шанхай, Циндао, Тяньцзинь и др. Иностранные концессии Шанхая и Тяньцзиня предоставляли спокойные пристанища для русских беженцев, и здесь многие из них начали свою новую трудовую и мирную жизнь. В этих городах обосновалось много русских беженцев, прибывших сюда из Монголии и Китайского Туркестана, — офицеры, казаки и солдаты отрядов Дутова, Бакича, Анненкова и Сокольницкого, а также приехавших из Кореи после занятия Владивостока советскими войсками в 1922 году.

Я не буду говорить здесь об успехах на экономическом фронте русской эмиграции в Китае, ибо это заняло бы слишком много места. Должно только отметить, что в общей русской эмигрантской массе довольно значительное число составляли люди военные, с большим боевым опытом, прошедшие через горнила двух войн: великой мировой и русской Гражданской. Это обстоятельство не осталось не использованным китайскими милитаристами, скороспелыми генералами и маршалами, игравшими решающую роль в китайской гражданской междоусобице, а уже в 1923 году на службе у генерала Чжанцзучана состоял хорошо сорганизованный русский отряд, находившийся первое время под командой генерала Нечаева.

Этот отряд насчитывал в своих рядах до 3000 человек и отлично дрался на стороне Мукденской военной группировки в течение нескольких лет — с 1923 по 1928 год.

Что заставило белых русских пойти на военную службу в китайские войска?

Конечно, главной причиной была прежде всего нужда многих русских людей, выброшенных в Китай трагическим ходом событий в их родной стране, и неприспособленность их к чему-либо иному, кроме военной службы. Имела затем известное значение и идея продолжения борьбы с большевиками, друзьями которых считались тогда в Китае и известный «христианский генерал», маршал Фын-Ю-Сян, и лидеры наступавших на Север националистических южных войск.

Надлежит отметить, что русскими большевиками при посредстве их агента полковника Гущина была сделана попытка [243] сформировать при армии Фын-Ю-Сяна русский красный отряд. Этот отряд численностью не свыше ста человек просуществовал недолго и какой-нибудь значительной роли в истории китайской гражданской войны не сыграл.

Русские белые войска, втянувшись волей судьбы в гражданскую войну в Китае, понесли в ряде кровопролитных боев жестокие потери, усеяв могилами своих солдат и офицеров громадные пространства Китая, от Мукдена до Шанхая и от Циндао, на берегу Тихого океана, до города Кайфын, столицы Хунани, в центре страны. Красноречивым памятником этих потерь служит, между прочим, обширное русское кладбище в Цинани, столице Шаньдунской провинции, где погребены русские солдаты и офицеры, павшие в боях в китайской междоусобной войне.

Зато некоторые из оставшихся в живых русских, участвовавших в этой войне, счастливо сохранили свои жизни на протяжении почти 15 лет беспрерывных боев и походов начиная с 1914 года и кончая 1928-м. Едва ли кто-нибудь еще в мире, кроме русских, мог дать такой рекорд продолжительности боевой страды.

Деятельность русского отряда в Китае заслуживает специального описания. Она была полна крупных событий, ярких моментов, блестящих боевых побед, но порой омрачалась и тяжкими поражениями и катастрофами.

Описание одной из таких катастроф, в виде краткой иллюстрации к сказанному, приводится мной ниже со слов В. А. Зубца, офицера русского отряда, состоявшего на китайской службе.

Это случилось в 1925 году во время борьбы маршалов Чжанцзучана и Сунчуанфана, когда между войсками этих двух маршалов завязались бои в районе города Сюйжоу.

В самом начале войны командир русских бронепоездов полковник Костров пошел с бронепоездами на юг по Тяньцзинь-Пукоуской железной дороге. Не доходя до станции Фуличи, где путь оказался разобранным, бронепоезда встретили редкий огонь противника. Русские, исправив путь, пошли далее, вперед. Постепенно, однако, к ружейному огню неприятеля стали примешиваться орудийные выстрелы, и [244] через короткий промежуток времени две гранаты попали в один из бронепоездов. Приняв бой, поезда маневрировали на небольшом участке, с успехом борясь против двух или трех неприятельских батарей.

Прошел день. В тылу продвижение пехоты Чжанцзучана неожиданно прекратилось. Телефонная связь с тылом, однако, не нарушалась. Оттуда русским бронепоездам сообщили о некоторой заминке в общем наступлении, но в то же время требовали большой активности бронепоездов и обещали оказать поддержку.

Прошла ночь. С утра следующего дня необычайно усилился огонь неприятельской артиллерии. Стреляло не менее четырех, пяти батарей. Огонь стал особенно сильно поражать тыловой бронепоезд.

Полковник Костров, обеспокоенный серьезностью положения, приказал тыловому бронепоезду идти на север для связи с маршалом Чжанцзучаном и для доклада ему о трудности для продвижения вперед, без поддержки этого движения со стороны китайских частей.

Далее началась страшная катастрофа.

Пошедший на север бронепоезд, состоявший под командой капитана Чернявского, с полного хода влетел в скрытно разобранный противником мостовой пролет.

Все рухнуло вниз, мигом смешавшись в адскую картину, в треске и грохоте вспыхнувшего пожара и начавших взрываться снарядов. Засевшие по обеим сторонам железной дороги части противника стали поливать пулеметным огнем эту страшную мешанину обломков поезда, раскаленного железа, горящих тел — и скоро все было кончено. Из ста человек русской команды погибшего бронепоезда спасся каким-то чудом только один кочегар, и то оставшись на всю жизнь ненормальным человеком.

Затем начались следующие акты драмы.

Остальные три бронепоезда, сжатые на небольшом участке и отрезанные теперь от тыла, разбивались жестоким артиллерийским огнем неприятеля. Несколько раз солдаты Сунчуанфана ходили в атаку на бронепоезда, оставляя горы трупов, но затем залегли в полуверсте от поездов и стали выцеливать каждого русского солдата, осмелившегося показаться наружу. [245]

Полковник Костров напрасно ждал помощи с севера и пропустил все сроки для более легкого прорыва. Когда же на бронепоездах были расстреляны последние пулеметные ленты и произошло несколько страшных случаев самоубийства раненых, убоявшихся перспективы попасть в плен к китайцам, полковник Костров скомандовал бросить бронепоезда и идти в атаку на прорыв неприятельского окружения.

Из огненного кольца проскочило немногим более ста человек, невероятно усталых, измученных, нервно потрясенных.

Костров, Мейер, Букас — все старшие офицеры бронепоездов остались на поле битвы. Раненого Кострова его соратники несли долгое время на руках под сильным огнем. Он был ранен сразу в обе ноги. Носильщиков выбивали одного за другим. Пулей, попавшей в голову, был, наконец, убит и сам Костров. Его положили на землю, закрыв лицо курткою.

Противник после побоища не оставил на месте битвы в живых ни одного человека. Озлобленные упорным сопротивлением, китайцы, по одному перекололи, перерезали и перестреляли всех, кто еще был жив и кто не догадался или не смог сам пустить себе заранее пулю в лоб.

Это был один из самых трагических эпизодов за все время пребывания русских на службе в китайских войсках{84}.

Мне уже приходилось говорить о рассеянии русских белых отрядов, вышедших весной 1920 года на территорию Китайского Туркестана: это были отряды генерала Бакича и атаманов Дутова и Анненкова.

Некоторое количество офицеров, солдат и казаков из этих отрядов уклонялось от общего устремления уйти на Дальний Восток и осталось на месте, т.е. на территории Китайского Туркестана, или Синьцзяна, как этот край называется по-китайски. Во всех крупных городах Синцзяна образовались небольшие русские колонии, если считать только собственно русских и не принимать во внимание бывших русскоподданных тюрко-татарского происхождения: киргиз, сартов, татар и т.д. Больше всего русских проживало в городах Кульдже и Урумчи. [246]

К 1926 году общее число русских беженцев, осевших в Синцзяне, стало достигать примерно цифры в 6000 человек. За последующие годы число это, однако, стало быстро увеличиваться благодаря притоку новых партий беженцев, покидавших «социалистическое отечество».

В 1931–1933 годах в связи с начавшимся в крае восстанием мусульман положение русских беженцев в Синцзяне весьма осложнилось.

Восстание это вспыхнуло в конце 1930 года в районе города Хами в результате крайне плохого управления краем и самодурства китайских властей, не признававших здесь за отдаленностью места никакого контроля над своими действиями со стороны центральных властей Китая. Восстание было поднято сартами, на подмогу которым в начале 1931 года прибыл из Ганьсу мятежный мусульманский генерал Мадзуин, предводитель дунган. С приходом последнего мятежные дунгане и сарты перешли от обороны к наступлению и двинулись в направлении к городу Урумчи, столице Синцзяна. Катившуюся мусульманскую лаву китайцы никак не могли остановить. Дунгане и сарты по пути своего наступления массами уничтожали китайских солдат и где только было можно вырезали и мирное китайское население. К концу 1931 года Мадзуин подошел уже к городу Турфану, перебив за время своего страшного шествия, как говорят, не менее 20 000 китайцев.

У Турфана, однако, Мадзуин получил отпор благодаря бесстрашным действиям небольшой команды русских белых пулеметчиков, поступивших добровольцами на китайскую военную службу.

Китайское правительство Синцзяна было весьма обрадовано таким оборотом дела, и в Урумчах китайцами был набран конный отряд белых русских в количестве 180 человек и была взята на службу бывшая батарея атамана Анненкова. В командование конным отрядом вступил сотник Франк, а батареей — полковник Кузнецов. Вновь сформированные русские воинские части вступили в военные действия, и под их давлением мусульмане вынуждены были отступить: дунгане ушли в провинцию Ганьсу, а сарты — в горы, где заняли важнейшие горные проходы.

Китайцы, увидев, что кампания против мусульман продвинулась весьма успешно вперед, решили теперь уже мобилизовать [247] белых русских в Илийском крае из числа тех офицеров, солдат и казаков, что остались здесь от отряда Дутова и Анненкова. Мобилизация происходила с угрозой: если кто не пожелает пойти в солдаты, будет в 24 часа выслан на границу для передачи советским властям. Всего в таком порядке было мобилизовано до тысячи человек. В результате получился довольно значительный отряд, командование которым принял на себя бывший сподвижник атамана Дутова, полковник генерального штаба Папенгут. Военное снаряжение китайцы получили от большевиков из Русского Туркестана. Конечно, большевики, снабжая китайцев оружием, сумели выторговать у них ряд выгодных для себя политических и экономических привилегий и тем самым усилили свое влияние в Синцзяне.

Отряд полковника Папенгута был послан в район города Хами, где он, однако, под давлением китайских властей не вел решительных действий против мятежных сартов.

В крае временно наступило относительное спокойствие. Осенью 1932 года положение дел снова осложнилось.

В ноябре этого года из Илийской долины, через Карашарский перевал Джудус, проследовали три сотни мобилизованных русских казаков, направляясь в Хами. Желая уничтожить этих казаков и, во всяком случае, преградить им путь, со стороны Баркуля и Дунхана неожиданно спустились к городу Пичану дунгане. В самом Пичане сарты подняли восстание против китайцев. Произошел ожесточенный бой русских казаков и китайских солдат с мусульманами, в результате которого последние потерпели поражение, а самый город Пичан был стерт с лица земли.

Тогда сарты пошли на хитрость и послали к русским делегацию из Турфана якобы с целью начать мирные переговоры. Русские, не подозревая никакого злого умысла со стороны сартов, выслали шесть человек для переговоров в Турфан. Эти русские парламентеры все были зверски замучены сартами.

Русские снова взялись за оружие и пошли на Турфан. Здесь опять возгорелся ожесточенный бой, продолжавшийся четыре дня и окончившийся победою русских.

Видя всю тяжесть создавшегося положения, предводитель хамийских сартов Ходжа Нияз-хаджи объявил теперь священную войну против неверных. [248]

Весть об этой священной войне разнеслась по краю с быстротою молнии, и в феврале 1933 года по всему Синцзяну начиная от Хами и кончая Кашгаром всколыхнулся весь мусульманский мир. Отовсюду потянулись мусульманские части, где хорошо, где плохо вооруженные, в сторону Урумчей. Во время подхода мусульманских войск к этому городу к китайцам здесь прибыло неожиданное подкрепление: через Сибирь и Советский Туркестан пришли в Урумчи воинские части китайских генералов Мачаншана и Субинвена в количестве нескольких тысяч человек, бежавших из Барги, в Маньчжурию от натиска японцев. Китайская армия эта подошла к Урумчам как раз кстати, так как из Ганьсу на помощь сартам стали подвигаться части войск генерала Мадзуина.

Восстание мусульман, казалось, грозило полным истреблением всем китайцам и белым русским, живущим в крае.

В конце февраля город Урумчи был тесно осажден сартами и дунганами. В течение нескольких дней происходили ожесточенные бои вокруг города. Одно время мусульмане имели успех и даже ворвались в самый город, несмотря на сопротивление прибывших из Маньчжурии свежих китайских солдат, и только белые русские опять спасли положение, отогнав мусульман от города и нанеся им тяжелые потери.

Тем временем плохое управление и неумелые действия китайского генерал-губернатора генерала Чин Шу Женя возбудили общий ропот в населении. Русские были также крайне недовольны поступками и мероприятиями этого китайского сановника, который третировал русских командиров, нанося им незаслуженные оскорбления, неумело руководил военными действиями и вообще делал много такого, что могло только усиливать в крае гражданскую междоусобицу. Даже мусульмане, отогнанные от Урумчей, пообещали теперь прекратить войну, если будет сменено правительство Синцзяна.

В результате этого всеобщего недовольства созрел заговор против Чин Шу Женя в пользу нового правительства во главе с китайским генералом Фан Джу-ином, прибывшим в Урумчи с маньчжурскими войсками.

Борьба за власть в Урумчах привела к вооруженному столкновению. На улицах города произошел бой, длившийся [249] целый день. Русские воинские части не все принимали участие в перевороте; в происшедшем бою они, однако, понесли немалые потери. В конечном итоге переворот совершился, и власть осталась за Фан Джу-ином, а генерал Чин Шу Жень сумел убежать из Урумчей в Русский Туркестан, откуда через Сибирь проследовал в Китай, в Нанкин, и был там предан суду.

Русские, помогая перевороту, не учли всех обстоятельств и попали из огня да в полымя. Новые власти начали угрожать большевикам и мусульманам. Русские войска под разными предлогами были разбиты на мелкие части, а затем обезоружены и распущены. Вероятно, по настоянию русских большевиков некоторые русские командиры были преданы казни, в том числе и полковник Папенгут.

Советское влияние в Синцзяне быстро расширилось и укрепилось и, конечно, русскому белому населению здесь ничего хорошего для себя ожидать было нельзя.

Дай Бог, чтобы ему удалось избегнуть кровавых трагедий, подобных тем, что произошли в Баргинском Трехречье, в Маньчжурии.

Уже и без того много, слишком много было пролито русской крови за эти страшные годы революции и гражданских войн в России и Китае... [250]