Согласно плану эвакуации, японцы должны были совершенно оставить Владивосток 26 октября. План эвакуации белых войск также был разработан, и были подготовлены меры к его осуществлению. Труднее было разрешить вопрос об эвакуации семей военнослужащих армии. Эти [208] семьи были сосредоточены во Владивостоке. Для отправки их морем не хватало мореходных средств, и генерал Дитерихс приказал нанять для перевозки японские транспорты, которые с 20 ноября и начали переброску семей военных к Посьету, самому южному району Приморской области.
После 14 октября белые войска Приморья начали отходить по тем направлениям, которые были намечены заранее. Группа генерала Смолина стала отступать в район станции Пограничной Китайской Восточной железной дороги. Войсковые группы генералов Молчанова и Бородина направились по западному берегу Амурского залива к Посьету. Казачья колонна генерала Глебова отошла к Владивостоку. Красные следовали по пятам за отступавшими белыми, но особенно на них не наседали.
Во Владивостоке большие затруднения вызвал вопрос об эвакуации больных и раненых. Генерал Дитерихс хлопотал об оставлении их в городе под покровительством американского и английского Красного Креста, но они не верили ни в какие устные гарантии безопасности, и все пожелали выехать из города. В невероятно тяжелых условиях больные и раненые были переброшены в Посьет, а затем переотправлены в корейский порт Гензан.
21 октября в Посьете происходила выгрузка семей с японских транспортов; 24 октября сюда же прибыл со своей казачьей колонной генерал Глебов. Часть его людей, со своими лошадьми, была высажена в Посьете, остальные же чины его группы, включая семьи забайкальских казаков, были направлены в Гензан.
Еще через день, 25 октября, в Посьет прибыла из Владивостока вся флотилия адмирала Старка, имея на своих судах около семи тысяч человек. Этой флотилии было приказано идти далее также в Гензан.
26 октября 1922 года Владивосток был окончательно оставлен японцами, и этот русский город и порт был немедленно занят красными.
Посьет, Гензан, а затем Гирин, Шанхай и Манила стали новыми пунктами скопления и рассеяния оттуда по свету последних остатков русских белых армий.
Наиболее значительная группа белых войск, намеревавшихся эвакуировать Приморье, скопилась в Посьете. [209]
Здесь находилось около 9000 человек с 3000 лошадей. Вся эта масса людей пробыла в районе Посьета и Новокиевска до тех пор, пока не закончилась эвакуация Владивостока и из Посьета не ушли на Гензан последние суда. В Новокиевске в течение нескольких дней собирали конные подводы для отправки в Хунчун, китайский пограничный город, семейств военнослужащих, а также больных, раненых и инвалидов. Нужно было переотправить до 700 женщин, 500 детей, 4000 человек больных и раненых. Некоторое время ожидали результата переговоров с китайскими властями гор. Хунчуна, которые не знали, что делать с готовым свалиться на них таким множеством русских. Красные держались далеко от мест скопления белых, получив в районе Славянки сильный удар от их арьергардных частей.
Женщины и дети были отправлены за несколько дней до оставления войсками Новокиевска, но переезд их до Хунчуна оказался весьма печальным. Дождливая погода превратила дороги, перерезанные канавами, в море сплошной грязи, и короткий путь, в два перехода, колонне с семьями и больными пришлось идти более трех суток, причем люди во время дождя ночевали в открытом поле, так как населенных пунктов в этом районе встречалось очень мало. Было много несчастных случаев с детьми, невинными жертвами русской гражданской междоусобицы; оказалось много простуженных и заболевших...
В последних числах октября китайские власти Хунчуна приготовились к встрече эвакуируемых войск, и 31 октября последние тронулись в путь, выслав вперед артиллерию и обозы. Ночевали на таможенной заставе и 1 ноября перешли русско-китайскую границу, обрекши себя мукам скитания по чужой, незнакомой земле...
Впереди не было никакого просвета. Всех придавило чувство горечи и страха за будущее. Весьма неохотно сдали белые бойцы китайцам свое оружие, с которым многие из них не расставались уже более четырех лет, а иные — почти со времени мировой войны.
Справедливость требует отметить, что в Хунчуне местные китайские власти и население отнеслись к русским тепло, несмотря на беспокойства и стеснения, которые причиняли им нежданные пришельцы. [210]
В середине декабря 1922 года после переговоров с Мукденом Хунчунская группа русских начала свое продвижение эшелонами в район Гирина, перестроившись для этого в беженские группировки по территориальным и профессиональным признакам. В Волжской и Камской группировках оказалось 3036 военных, при них 208 женщин и 148 детей; в Оренбургско-Уральской — 808 военных, 37 женщин и 39 детей; в Сибирско-Енисейской — 459 военных, 18 женщин и 14 детей; в Забайкальской — 280 военных; в остальных группах насчитывалось 2952 военных, 390 женщин и 260 детей. В этой армии беженцев было свыше 1200 человек различных мастеровых, до 340 человек с разнообразными техническими знаниями и более 600 лиц с разного рода интеллигентными профессиями.
Как ни труден был путь от Посьета до Гирина по гористой, малонаселенной местности в суровую зиму, как ни тяжелы были условия ночлегов в пути — все же все были рады выйти из глухого угла, каким был Хунчун, к железной дороге, на которой стоял Гирин, главный город провинции того же наименования. Путь сюда около 500 верст длиною каждая группа беженцев проходила в 12–14 дней.
В феврале 1923 года движение было закончено. Люди в Гирине были размещены в лагерях, которые просуществовали до осени этого года.
В лагерях внутренний порядок в группах беженцев поддерживался прежним начальством, которое не было отделено от солдат. Только в мае по приказу китайских властей были удалены из лагерей генералы Дитерихс, Вержбицкий и Молчанов.
Зимой и весной 1923 года не обошлось в большевистской прессе Советской России без криков о разных замыслах «белогвардейцев» в Гирине. Большевиками сочинялись и приписывались гиринским затворникам всякие ужасные планы, один нелепее другого. К счастью, эти большевистские вопли не причинили белым в Гирине какого-либо существенного вреда.
В Гиринских лагерях вся весна 1923 года прошла в поисках людьми заработка, но устроить беженцев на работы группами не удалось, за весьма малыми исключениями. Безнадежность положения заставила людей искать другого выхода. Часть их решила вернуться домой, в Россию, часть [211] направилась в Америку, часть постепенно рассеялась потом по Маньчжурии и Китаю{68}.
В район станции Пограничной отступила группа войск под командой генерала Смолина в количестве до 3000 человек. Станция Пограничная была местом пребывания командующего войсками Суйнинского военного пограничного округа Маньчжурии, генерала Чжанцзучана, который дружественно относился к белым русским. Казалось поэтому, что войска, эвакуировавшиеся в районе ст. Пограничной, будут находиться в хороших условиях, тем более что они выходили здесь прямо к железной дороге, в местность, которая была уже более или менее знакома им.
На самом же деле эти войска попали в весьма скверное положение. Через несколько дней по переходе границы и после сдачи оружия русские солдаты по распоряжению главноначальствующего полосы отчуждения железной дороги генерала Чжан-Хуан-сяна были отделены от офицеров и, несмотря на все протесты и просьбы, отправлены эшелонами в сторону станции Маньчжурия для передачи их красным властям Забайкалья. Мотивировалось все это тем, что солдаты якобы сами выразили желание отправиться в Советскую Россию, что было, разумеется, неверно.
Но китайцы не сумели все же довезти кого-либо до советской границы: несмотря на охрану эшелонов, все солдаты бежали самыми различными способами, вплоть до взлома вагонных крыш.
Бежавшие после долгих мытарств кое-как устраивались постепенно на работы в полосе отчуждения Китайской Восточной жел. дороги; некоторые, устав от скитаний, вернулись потом добровольно в Советскую Россию.
Офицеров группы генерала Смолина отправили в Цицикар, где они были интернированы в лагере; там они пробыли некоторое время и затем были, группа за группой, освобождены.
В своих мемуарах, относящихся к описываемому времени, полковник В. А. Зубец записывает следующее:
«Из Харбина я по некоторым своим делам выехал на станцию Пограничную. Здесь я еще смог наблюдать проход через [212] станцию воинских частей группы генерала Смолина. На станции и базаре станционного поселка шла продажа и обмен конского состава и различного эвакуированного имущества.
Генерала Смолина я застал на станции в небольшом штабном вагоне. Как я узнал потом, в первые дни своего пребывания на ст. Пограничной он находился в весьма подавленном состоянии и опасался выдачи его красным. Чины его штаба были заняты сдачей воинского имущества и снаряжения представителям китайского командования. Еще стучали пишущие машинки, готовились длинные списки сдаваемого имущества, но с каждым днем зловеще пустели вагоны...»{69}
Генерал Смолин находился некоторое время под домашним арестом, но затем получил возможность выехать в Пекин.
В корейском порту Гензан собралось теперь около 5500 человек; из них военных было 2500, невоенных около тысячи человек, и до 2000 человек составляли эвакуированные семьи — женщины и дети.
Эта группа оказалась по сравнению с другими в лучшем положении благодаря заботам японских властей и иностранных благотворительных учреждений, в том числе американского Красного Креста. В декабре заботы о большей части людей взяло на себя Японское правительство, установив для них вполне удовлетворительное довольствие.
Весной 1923 года часть людей, преимущественно забайкальцы, получили работу в Корее, но ненадолго; к лету эта работа уже прекратилась.
К зиме этого же года гензанская группа беженцев стала быстро распыляться по Китаю и Маньчжурии. Часть людей отправилась на пароходах к Шанхаю, многие выбрались в Тяньцзинь, Харбин и т.д.
Нужно ли говорить о том, что по рассеянии и ликвидации русских беженских групп, эвакуировавшихся из Приморья, памятниками пребывания этих групп в Хунчуне, Гирине и Гензане остались многие могильные холмы...
Русская революция усеяла могилами безвременно погибших не только Россию на всем ее колоссальном протяжении, [213] от Прибалтики до Тихого океана, но и все прилегающие к ней территории огромного Китая — кладбище жертв налетевшего на Россию грозного шквала...
Страшные дни, полные тревоги и боязливой суматохи, хаоса и неразберихи, переживал Владивосток накануне белой эвакуации. Больше всего боялись, что в город внезапно ворвутся красные партизаны и начнется резня и грабеж.
«Это длилось несколько дней, и всего страшнее было под вечер исхода, 22 октября, — вспоминает о днях эвакуации Владивостока журналист В. Н. Иванов{70}. — Целые дни у покосившейся набок туши моего парохода «Фузан-Мару» толпились кучи народа. Толпы людей метались с озабоченными лицами, таща чемоданы, корзины, весь свой оскудевший скарб».
«Октябрьское солнце быстро свершало свой круг над этой пестрой толпою, охваченной паникой уезжания, и приходил вечер, темный, без электрического уличного освещения, так как электрическая станция бастовала.
Кого не было в этой толпе? Офицеры, чиновники, священники, члены правительства, члены парламента и националистических организаций Дальнего Востока и, наконец, рядовые члены, участники национальных организаций, бегущие из Владивостока.
Все это суетилось и грузилось. Тарахтя в темноте, подъезжали телеги со скарбом и с семьями.
Печальная картина этого исхода не ограничивалась одним нашим пароходом. Рядом стоял другой пассажирский пароход «Нодо-Мару», который тоже впитывал в себя как губка рыхлый цимес национального движения.
Рейд был занят судами Сибирской флотилии и реквизированными на один рейс пароходами Добровольного флота и графа Кейзерлинга. На них грузились семьи военнослужащих, сами военнослужащие — одним словом, все, что имело отношение к действенному Приморью последних полутора лет.
Крах, полный крах, катастрофа — вот что читалось на растерянных лицах несчастных русских людей, вновь пускавшихся в безвестную даль». [214]
В эти тревожные дни эвакуации Владивостока группа сибирских областников, выступив под флагом правительства Автономной Сибири, пыталась заявить о своем существовании как власти, не смущаясь ролью «калифа на час». Над одним из зданий Владивостока ими был поднят тот самый бело-зеленый флаг, под которым более четырех лет тому назад возникло противобольшевистское движение в Сибири. Фактически же власть принадлежала адмиралу Старку, ставшему теперь диктатором города, доживавшего свои последние «белые» дни.
Флотилия адмирала Старка, состоявшая из полутора десятков легких судов, вышла из Владивостока 24 октября и на следующий день была уже у залива Посьет. Постояв здесь немного, флотилия приняла на свои корабли группу забайкальских казаков и затем в сопровождении двух японских миноносцев отправилась в корейские воды.
Следующая остановка флотилии была в Гензане, корейском порту. В первые же дни стоянки здесь к флотилии присоединились три парохода, получившие еще до эвакуации приказание идти из Владивостока на север. Предупрежденные в пути японским крейсером о занятии Владивостока красными, эти суда повернули на юг для соединения с флотилией адмирала Старка. Эти же суда приняли на себя некоторые группы пассажиров, чтобы разделить людскую скученность на других пароходах.
Суда «Маньчжур» и «Охотск» из-за неисправности и плохих машин были приведены флотилией в Гензан на буксире.
«На них находился главный контингент женщин и детей из семей глебовских казаков, спавших за недостатком места под открытым небом и при холодном проливном дожде во время последнего шторма.
На обоих кораблях был такой недостаток пресной воды, что все полторы тысячи человек получали лишь по пол-кружке воды в день. При этих убийственных условиях сейчас же начались детские заболевания. На «Маньчжуре» появились корь и тиф, и за последний переход двое детей умерло.
Потом, во время стоянки в Гензане, смертные случаи среди детей участились. Почти каждый день один из кораблей флотилии стоял под приспущенным флагом, а по узеньким улочкам японского города проносили маленький гроб [215] из простых досок. Следом шел священник и несколько певчих — шел на особое «русское» кладбище, разбитое за городом, за длиннохвойными соснами корейских сопок...
Японцы поняли, что необходимо хоть немного разделить население флотилии и отвели под беженцев несколько сотен пустых таможенных бараков на молу, без отопления, с земляными полами, отгороженных от остального города прочной решеткой с полицейским постом.
Чтобы пробраться через это сторожевое охранение, требовалось иметь не только пропуск от штаба флотилии, но еще и доброе расположение японского переводчика, выдававшего особые карточки, действительные до четырех часов вечера. Позже ворота запирались, и выбраться в город становилось почти невозможно.
В сколько-нибудь сносных условиях оказались на берегу одни раненые, и в этом сказался дух Японии. Их взял на свое попечение Японский Красный Крест...»{71}
В Гензане из-за отказа маршала Чжанцзолина принять в Маньчжурию казаков генерала Глебова положение дел крайне осложнилось. Флотилия не решалась дальше везти на полную неизвестность тысячи людей — для этого у нее не было ни запасов продовольствия, ни денег. Японцы же не давали разрешения казакам оставаться в пределах Кореи. Необходимо было найти какой-либо выход, и между генералом Глебовым, адмиралом Старком и японскими властями начались переговоры, затянувшиеся почти на три недели. Эти переговоры закончились компромиссным решением: японцы позволили глебовцам временно остаться на четырех кораблях в Гензане и обещали им некоторую материальную помощь.
21 ноября, покинув в Гензане взятые во Владивостоке пароходы Добровольного флота, флотилия адмирала Старка вновь вышла в Японское море. Во главе флотилии был флагманский корабль «Байкал». Затем в состав ее входили суда «Магнит», «Взрыватель», «Батарея» и «Свирь», составляющие первый дивизион флотилии; «Патрокл», «Улисс», «Диомид», «Илья Муромец» и катер «Страж» входили во [216] второй дивизион; «Лейтенант Дыдымов», «Аякс», «Парис» и «Фарватер» — в третий дивизион.
На борту кораблей находились военнослужащие армии и флота, их семьи, отряды морских стрелков, русско-сербский отряд, кадеты Омского и Хабаровского корпусов.
Следующей остановкой флотилии был корейский порт Фузан, куда флотилия дошла 23 ноября. Здесь, в Фузане, окончательно выяснилось, что флотилия пойдет далее в Шанхай, каковое обстоятельство чрезвычайно обрадовало бедных скитальцев. Запасшись в Фузане водой, углем и провизией на 10 дней, флотилия при бодром настроении людей вышла утром 2 декабря из Фузана.
По дороге в Шанхай она попала в жестокий шторм, и с большими затруднениями стала собираться 7 декабря на Вузунгском рейде Шанхая. Собрались все корабли флотилии, кроме «Лейтенанта Дыдымова», который затонул во время шторма, будучи отнесен куда-то в сторону. Из его команды и пассажиров не спаслось ни одного человека. В числе погибших было несколько десятков мальчиков — кадетов Хабаровского кадетского корпуса.
Китайские власти Шанхая по поводу прибытия сюда флотилии адмирала Старка запросили Пекинское правительство о том, может ли быть разрешена русским беженцам высадка на берег. Пекин эту высадку запретил. Однако после того, как флотилия простояла в порту некоторое время и бдительность властей ослабела, некоторым группам пассажиров удалось сойти на берег и потом разделить судьбу местной русской колонии.
Простояв у Шанхая около четырех недель и произведя необходимый ремонт судов, флотилия 4 января 1923 года пустилась в дальнейшее плавание, положившись на возможность американского гостеприимства. У берегов Формозы ей пришлось выдержать крепкий муссон. Здесь затонуло еще одно судно флотилии — пароход «Аякс», с которого удалось спасти лишь несколько человек.
Испытав в пути многие затруднения, мореплаватели достигли наконец Манилы, столицы Филиппинских островов. Генерал-губернатор Манилы разрешил русским сойти на берег, а местный Красный Крест принял их на свое попечение. Всех беженцев в то время насчитывалось уже только около 800 человек. [217]
Когда выяснилось, что на Маниле русские не смогут найти себе заработка, генерал-губернатор Филиппин решил отправить их всех в Соединенные Штаты на военном транспорте «Меритт».
1 июля 1923 года, т.е. восемь месяцев спустя после отъезда из Владивостока, русские эмигранты из флотилии адмирала Старка добрались до Сан-Франциско, где и нашли себе источники существования и могли начать в гостеприимных Соединенных Штатах свою новую, мирную, жизнь{72}.
Много позднее, почти через полгода после ухода флотилии адмирала Старка из Шанхая, туда прибыли из Гензана еще четыре парохода, на которых были привезены казаки и солдаты, находившиеся под командой генерала Глебова. Это были пароходы «Охотск», «Маньчжур», «Монгугай» и «Защитник».
Чтобы получить средства для питания своих людей, генерал Глебов вынужден был продать эти пароходы. Один из них, «Монгугай», был насильно захвачен большевиками и уведен во Владивосток при содействии генерала Анисимова, бывшего ранее помощником атамана Дутова, а теперь перекинувшегося к большевикам.
Среди командного состава флотилии адмирала Старка видную роль играли так называемые «месопотамцы». Это — моряки русского флота, принадлежавшие ранее к составу Каспийской флотилии. Они прибыли во Владивосток в середине сентября 1921 года из Месопотамии на пароходе «Франц Фердинанд».
Все это были участники Гражданской войны на юге России. На их долю выпало немало передряг и суровых испытаний во время этой войны, когда она коснулась своим зловещим дыханием берегов Каспийского моря.
Им пришлось пережить интернирование у англичан в Энзели, в Персии.
Здесь при взятии этого города большевиками им угрожала выдача их в руки красного врага. Однако морякам удалось вырваться из Энзели под обстрелом артиллерийского огня большевиков. [218]
Дальше последовал поход моряков пешком по Северной Персии, до Решта и Казвина, откуда при содействии англичан они проследовали группами на грузовых автомобилях в Месопотамию, где были интернированы вблизи порта Басра на реке Тигр. Здесь в непривычных условиях, отягчаемых сильной жарою и тропическими болезнями, «месопотамцы» пробыли полтора года и наконец были отправлены англичанами во Владивосток.
Один из «месопотамцев» в своих воспоминаниях об отплытии их из Басры во Владивосток рассказывает следующее:
«Приблизительно в марте 1921 года англичане объявили нам, что отправят нас во Владивосток, где в то время были еще, по нашим сведениям, большевики. Командующий нашим отрядом заявил протест, указав англичанам, что, согласно условию, с ними заключенному, они не имеют права отправлять нас к большевикам. Через месяц в ответ на наш протест мы получили уведомление, что все-таки мы будем отправлены во Владивосток.
Надо было что-то предпринимать...
Мы выработали план захвата парохода, на котором нас будут отвозить на Дальний Восток, с тем чтобы потом уйти на нем в Манилу, на Филиппины.
В мае из английских газет мы узнали, что во Владивостоке происходят какие-то события, но что именно, понять было невозможно.
Наконец в августе 1921 года пришел в Басру пароход «Франц Фердинанд», чтобы увезти нас во Владивосток... На пароход для его охраны был помещен взвод шотландцев с пулеметами. Было похоже на то, что англичане пронюхали о нашем заговоре.
В плавании шотландцы первое время исполняли свои караульные обязанности очень строго, но постепенно строгости уменьшились, и, если бы было нужно, мы всегда могли бы выполнить наш заговорщический план.
Придя в Гонконг, мы постарались узнать что-либо определенное о Владивостоке. К нам приехал один русский, капитан китайского парохода, и привез пачку русских газет.
Только теперь мы наконец узнали о том, что происходит во Владивостоке, где находилось в это время антибольшевистское правительство, во главе с братьями Меркуловыми. [219] После этого уже никто не стал думать о захвате парохода, а, наоборот, начали мечтать о скорейшем приходе на Русскую землю...»{73}
Этой «месопотамской» группе моряков флотилия адмирала Старка была в значительной степени обязана успехом эвакуации белого Владивостока. Благодаря нахождению «месопотамцев» во флотилии в корне была пресечена возможность выступления матросов в пользу красной власти в критические дни Владивостока.
Эти испытанные в боях мужественные люди, не задумываясь, пошли в новые странствия по свету на кораблях, из коих некоторые были явно не пригодны для дальнего плавания. И на посыльном судне «Лейтенант Дыдымов», погибшем во время шторма на пути к Шанхаю, почти весь командный состав принадлежал к «месопотамцам».
Пройдя через многие опасности Гражданской войны, сохранив жизнь во время тягчайших испытаний, эти доблестные люди нашли нежданную гибель вдали от родины, в волнах Тихого океана.