1 марта 1921 года в Кяхте открылось совещание монгольских и бурятских националистов, признанное впоследствии Первым Учредительным съездом Монгольской народно-революционной партии, решительно принявшей ориентацию на красную Москву. На совещании присутствовало до 20 человек, и оно продолжалось три дни.

Приняв проект платформы партии, совещание перешло к организационным и практическим вопросам. В целях руководства вновь созданной партийной организации было избрано Бюро, в составе председателя Данзана и секретаря Дамба-Дорджи. Для освобождения Монголии от китайских войск и русских белых отрядов Совещание выделило революционный штаб в составе главнокомандующего Сухэ-Батора, начальника штаба Белик-Сайхана и комиссара Чой-Болсана, и приняло постановление об организации партизанских отрядов.

По иронии судьбы почва для успешной деятельности революционных монгольских националистов была подготовлена теперь не кем иным, как самим бароном Унгерном, уничтожившим главные китайские военные силы в стране — многочисленный китайский гарнизон Урга.

Тысяч около трех китайских солдат сосредоточивалось еще в пограничном городке Маймачене, против Кяхты. Кроме того, небольшие китайские гарнизоны находились в двух [115] важных торговых и административных центрах Монголии: городах Улясутае и Кобдо.

Это были уже только жалкие остатки «прежнего величия». Справиться с китайцами можно было теперь без затруднений; но не столь легкой задачей представлялось для монгольских революционеров изгнание из Монголии белых русских отрядов. Померяться силами с Азиатской дивизией барона Унгерна можно было только с помощью красных войск Советской России. Это содействие было обещано, и красные войска были присланы на подмогу.

16 марта монголами в Кяхте был образован Военный совет как руководящей военный центр. В состав его вошли трое монголов, один бурят и один русский. Около этого же времени было сформировано Временное революционное правительство Монголии, каковое вскоре могло уже располагать своим собственным войском в количестве до 600 сабель, подкрепленным переодетыми в монгольское платье русскими красноармейцами. С этими силами монголы повели 18 марта наступление на Маймачен, где стоял китайский гарнизон в количестве до 2500 человек, и на следующий же день китайские солдаты, вместо защиты города, разграбили его и ушли по направлению к реке Орхону.

Город Маймачен после разгрома его загорелся и к 27 марта был почти весь уничтожен пожаром.

При разгроме Маймачена китайские солдаты, потерявшие всякую дисциплину и превратившиеся просто в банду разбойников, особенно жестоко обрушились на проживавшее здесь русское население: местных коммерсантов и беженцев, укрывшихся в китайско-монгольском городке от бурь революции. Считается, что не менее ста человек русских погибли в этой Маймаченской резне. Что же касается китайского населения Маймачена, то множество китайцев, еще в день 18 марта, бежало на советскую территорию, в Кяхту. Сюда же бежало потом на автомобилях и само китайское командование. Общее число интернированных на советской территории китайцев составило в этот день 8000 человек.

Заняв Маймачен, вернее, то, что осталось от него после пожара, Монгольское революционное правительство переименовало его в Алтан-Булак, что значит Золотой Ключ, словно это правительство собиралось отомкнуть для себя отсюда всю Монголию. [116]

В целях организации борьбы с русскими белыми отрядами в Западной Монголии туда были командированы в начале апреля 1921 года видные деятели нового революционного правительства: Хас-Батор и Дамба-Дорджи.

Предвидя борьбу с Унгерном, подготовлявшим наступление в сторону Кяхты, революционное правительство в заседании от 10 апреля официально постановило: просить усиленной вооруженной помощи у Советской России.

Около этого времени у Алтан-Булака появился Чахарский отряд под командою сподвижника барона Унгерна, Баир-гуна. Чахары легко опрокинули неопытных монгольских солдат революционного правительства и грозили ворваться в самый Алтан-Булак, но положение спасла советская Сретенская кавалерийская бригада, стоявшая в Троицкосавске.

В происшедшем бою Баир-гун был ранен и взят в плен. Опрос пленных из его отряда дал понять большевикам, что барон Унгерн начал наступление на Троицкосавск и пограничные поселки на территории советского Забайкалья, входившего в это время в состав так называемой Дальневосточной Республики.

Почти одновременно с тем, как отряды атамана Казанцева повели наступление на Урянхай, барон Унгерн со своею Азиатскою дивизией оставил Ургу и начал поход на Кяхту, ключ к советскому Забайкалью.

Начальник штаба Кайгородовского отряда в Кобдо, полковник В. Ю. Сокольницкий, совершил в мае 1921 года служебную поездку из Кобдо в Ургу. В столицу Монголии он прибыл 21 мая, и барона Унгерна здесь уже не застал: он в этот день рано утром выступил в поход.

Май 1921 года можно вообще отметить как месяц, знаменательный во многих отношениях для развертывания событий, которые нас интересуют в данном труде. Он означает начало активных выступлений белых русских отрядов в Монголии в сторону советской Сибири, а также ответных контрнаступлений красных пограничных сил; в этом же месяце Бакич с многочисленным отрядом начал свой многострадальный поход через пустыни Чжунгарии, а каппелевские и семеновские войска произвели переворот в Приморье. [117]

Уходя из Урги, барон Унгерн оставил в Урге свою комендатуру во главе с Сипайловым и своим заместителем в столице Монголии назначил бурята Жамболона.

23 мая полковник Сокольницкий догнал на автомобиле дивизию Унгерна, чтобы повидаться с бароном и переговорить с ним по делам отряда Кайгородова.

В своих воспоминаниях он сообщает:

«Поездка на автомобиле доставила мне большое удовольствие. Сила машины и ловкость шофера были изумительны. Крутые подъемы, глубокие овраги не останавливали нас, и около 8 часов вечера мы догнали колонну.

Войска шли в блестящем порядке, и я как-то невольно перенесся мыслью к доброму старому времени. Равнение было, как на параде. Не было отсталых. Длинная колонна из конницы и артиллерии мощно оставляла за собою версты, идя на неведомое: победить или умереть!

Яркая одежда полков: монгольского, китайского, бурятского — рябила глаза...

Мы мчались к желтой точке, маячившей в стороне от колонны, туда, где находился сам барон. Он нас заметил и галопом понесся на нас...»

Закончив свою беседу с полковником Сокольницким, барон Унгерн по поводу своего нового похода в Забайкалье сказал на прощание:

— Я не страшусь неудачи. Есть у меня уголочек к юго-востоку от Урги. Если большевики побьют меня, уйду туда и там отсижусь. Ударят они раз, два, тридцать... но рано или поздно ударим и мы. От неудач унывать не будем... Вы находитесь от нас далеко. Действуйте так, как кажется вам лучшим, но... скорее на Россию! Я вам даю все. Будет у меня успех, дам еще. Но имейте в виду мое правило: бери сам с боя все, что тебе нужно! Этого не забывайте. Указаний от меня никаких, кроме тех, что имеются в моем приказе...

Передовые части Унгерна появились в первых числах мая на линии поселков, пограничных с местностью Бельчир-Булуктай, и после упорного боя, продолжавшегося в течение суток, оттеснили расположенные здесь советские войска — части Сретенской бригады. Вслед затем унгерновские отряды двинулись вниз по рекам Чикою и Керану и далее на Троицкосавск. [118]

Непосредственною целью Унгерна являлось овладение Кяхтою и Троицкосавском, откуда предполагалось произвести форсированный марш к Байкалу, где барон хотел взорвать тоннели на Кругобайкальской железной дороге и этим надолго прервать железнодорожное сообщение между Советскою Россией и Дальним Востоком.

Обеспечив себя этим на некоторое время от ударов с запада, Унгерн замышлял поднять за собою население Забайкалья, чтобы уничтожить красных на Дальнем Востоке.

5 июня части Унгерна обошли Троицкосавск и Алтан-Булак с восточной стороны через Кударинский Караул, заняли сопки к северо-востоку и перерезали дорогу на Усть-Кяхту и телеграфное сообщение на Верхнеудинск и Читу.

По советским источникам, силы Унгерна в это время состояли из 3500 сабель, при семи орудиях и значительном количестве пулеметов. Они охватывали Троицкосавск и Алтан-Булак полукругом до 12 верст в длину, с ядром на сопках Керанки Суджа.

Возможно однако, что советские источники и преувеличили немного унгерновские силы.

Чтобы поддержать наступление барона Унгерна на Забайкалье, отряд полковника Казагранди силою приблизительно в 350 человек должен был тревожить неприятеля по советско-монгольской границе к западу от Троицкосавска, а отряд Тубанова в составе 100 сабель был направлен к Мензенской станице Забайкальского казачьего войска, т.е. к востоку от Троицкосавска.

По дороге из Урги на Кяхту барон Унгерн оставил под командованием Немчинова заградительный отряд силою до 300 сабель, чтобы преградить большевикам доступ к Урге, если бы они надумали послать туда свои силы.

По советским же источникам, красный гарнизон Троицкосавска в это время состоял из 500 сабель и 330 штыков, при двух орудиях. В Алтан-Булаке стояло 700 цириков (монгольских солдат) Временного революционного правительства Монголии.

Руководство обороною Алтан-Булака взяли на себя монгол Сухэ-Батор и забайкальский бурят Дорджи Ринчино, этот неистовый монгольский националист, не так еще давно помогавший атаману Семенову и барону Унгерну в формировании ими Панмонгольского правительства. [119]

Главные удары Унгерна были направлены на Троицкосавск. Против монгольских войск в Алтан-Булаке он выдвинул только небольшие заслоны. Барон рассчитывал со взятием Троицкосавска захлопнуть как в мышеловке революционные монгольские войска и в Алтан-Булаке.

До вечера 6 июня шел бой с перевесом на стороне войск барона Унгерна. К вечеру этого дня из Усть-Кяхты, прорвавшись с боем через расположение унгерновских войск, подошли свежие советские подкрепления: целый полк 35-й дивизии. Вслед затем, утром 7 июня, тою же дорогою прорвались на помощь Троицкооавскому гарнизону еще два советских батальона и батарея. Положение этого гарнизона улучшилось, и советские части стали успешно сдерживать натиск войск Унгерна.

В течение двух суток вокруг Троицкосавска шли упорные, ожесточенные бои. Не раз противники бросались в штыки. Сопки по нескольку раз в день переходили из рук в руки... Потери убитыми и ранеными с обеих сторон были весьма значительны.

В ночь с 7 на 8 июня произошли важные события в ходе сражения: два полка красной Сретенской кавалерийской бригады вышли через Алтай-Булак в тыл Унгерну. Один из полков занял Керан, другой — дорогу, которая вела с сопок на юг...

С 4 часов утра 8 июня по всей линии расположения войск Унгерна и по их обозу красные открыли сильный артиллерийский огонь. После жестокого обстрела советские войска перешли в решительное наступление, и сопротивление войск Унгерна, расстроенных орудийным огнем, было сломлено... Ранение самого Унгерна послужило сигналом к общему отступлению его войск. Преследуемые советскими и монгольскими войсками, части Унгерна при своем отступлении наткнулись на засевшие в их тылу два красных полка и понесли в завязавшемся новом бою большие потери.

Унгерн скрылся в лесных зарослях Ибицика и затем отошел оттуда в западном направлении, к рекам Орхону и Сленге{28}. [120]

Так по советским материалам прошел этот многодневный бой под Троицкосавском, решивший судьбу «неистового барона».

Один из участников боя писал про ночь с 7 на 8 июня следующее:

«Было четыре часа ночи.

В темной мгле лощины, где лежал Троицкосавск, кое-где изредка вспыхивали огоньки... Все ждали, что Унгерн прикажет продолжать наступление на город и освободит его население от красного ига.

Нервы у всех были приподняты. В душе каждого ликовала буйная радость. Никто не чувствовал усталости... Но в первый раз барон пожалел своих соратников и приказал сойти с сопок, вернуться в исходное положение, в лощину, в узкую горную щель, и ложиться спать.

На горах был оставлен с китайским дивизионом Парыгин. Это погубило все и привело к жестокому разгрому Азиатской дивизии.

Было пять часов утра 8 июня. Большая часть унгерновцев уже спала, некоторые еще укладывались на землю. Остальные сидели, курили и делились впечатлениями боевого дня...

Часть красных, бросившихся от города в сторону, вышла на сопку, наткнулась на китайцев, крикнула — Ура!! — и китайцы в панике побежали с гор. В один момент красные были уже на вершине, поставили пулеметы и открыли ураганный огонь по узкому ущелью. Пули сыпались как дождь, рыли землю, с жалобным визгом отскакивали от камней, и их зловещие завывания дополняли разрывы гранат. Гранатами красные забрасывали ущелье...

«Унгерновцы не ожидали нападения. Они лежали на земле вповалку, кто, где и как повалился спать. Части были не собраны. Огонь был внезапный, и среди них началась паника. Люди, которые видели многое, прошли огненное горнило германской и Гражданской войн, окончательно растерялись и стали бросаться из стороны в сторону. Паника становилась стихийною! Везде сыпался свинцовый град; яростно и жалобно ржали лошади, свистели осколки, и в предутренней мгле место узкого ущелья казалось адом...»{29} [121]

* * *

По советским источникам, барон Унгерн вышел из-под огненного кольца красных в бою под Троицкосавском всего только с 500 бойцами.

Кажется, эта цифра значительно преуменьшена. Вероятно, с ним остались еще силы, вдвое, втрое большие, чем указано выше. Весьма пострадал обоз отряда Унгерна: последний, можно сказать, был уничтожен.

Неудача под Троицкосавском сильно расстроила барона, и он стал зол и раздражителен. Его очень огорчали также начавшиеся нелады между ним и его ближайшим помощником, генералом Резухиным.

Отойдя от Троицкосавска в юго-западном направлении, к реке Селенге и ее притоку Орхону, барон Унгерн простоял здесь десять дней, привел в порядок свои силы и снова двинулся в пределы советского Забайкалья, вдоль реки Селенги, по направлению к Гусиному озеру, где стоял значительный красный заслон.

За свой разгром под Троицкосавском Унгерн жестоко отплатил красным, почти полностью уничтожив выставленный против него заслон и захватив пушки, пулеметы, винтовки. Пленных в этом бою унгерновцы не брали, а уничтожали. Окрыленный этим успехом, Унгерн решил ударить на Верхнеудинск, столицу Дальневосточной Республики, наспех сколоченной большевиками в виде буфера между Советскою Россией и Японией.

К Верхнеудинску дивизия барона продвигалась с ожесточенными боями. В одном из таких боев она потеряла более ста человек убитыми и ранеными.

Зная, что впереди еще ждут его многочисленные части советских войск и получив сведения, что он не может рассчитывать на поддержку со стороны атамана Семенова, Унгерн отменил свой марш на Верхнеудинск и решил броситься в Урянхайский край, где надеялся встретиться и соединиться с белыми отрядами, оперировавшими в Западной Монголии.

Дивизия двинулась теперь обратно в Монголию, к озеру Косоголу, где Унгерна уже поджидали отборные части красного партизана Щетинкина.

«Унгерн стал зол, как лютый цербер, смотрел на всех зверем, и говорить с ним было опасно, — вспоминает об этом времени один из офицеров его дивизии. — Каждую [122] минуту вместо ответа можно было получить удар ташуром по голове или быть тут же выпоротым».

Экзекуции над офицерами стали эпидемическим явлением. Шла ежедневная порка, избиения и страх обуял всю дивизию. Никто не был уверен за свой следующий час, и офицеры стали бояться барона как чумы, черной оспы, как сатаны...

«На него боялись смотреть. И, когда он приказал одному из обозных чиновников приехать дать справку, последний был настолько перепуган предстоящим свиданьем, что заседлал коня, сбежал в тайгу и пропал.

Обстановка становилась невыносимой, и уже поговаривали, что барон потому зверствует, что хочет перейти к красным...»{30}

Дивизию одолевали мрачные думы и настроения, и при таком ее моральном состоянии поход в Урянхайский край никому не улыбался. Всем, кроме барона, казался единственным спасительным выходом из создавшегося положения поход в Маньчжурию, где можно было укрыться от натиска красных.

При такой обстановке среди чинов Азиатской дивизии созрели заговоры, поставившие целью убийство барона Унгерна, ген. Резухина, а также их ближайших сподвижников.

Бригада генерала Резухина в обратном походе в Монголию шла отдельно, так как генерал крупно поссорился с бароном и следовал за главной колонной в некотором отдалении. Заговор в бригаде Резухина возник самостоятельно, вне всякой связи с колонной Унгерна. В один из дней в палатку Резухина ввалилась толпа офицеров во главе с Хоботовым, который заявил генералу, что бригада дальше не пойдет, а возвратится на восток, и предложил ему присоединиться к решению его офицеров и вести бригаду в Маньчжурию.

Генерал спокойно ответил отказом и получил пулю в грудь...

«Момент был жуткий, — рассказывает один из унгерновцев: — Генерал покачнулся, но гордо встал, прижав руку к простреленному месту, и вышел из палатки. Он пошел в палатку к младшим офицерам, веря, что там найдет спасение. Он глубоко ошибся: когда он вошел к этим офицерам, [123] то один прапорщик-оренбуржец выхватил из кобуры револьвер и несколькими выстрелами в упор убил боевого и любимого всеми генерала...»{31}

Покончив с генералом Резухиным, бригада выступила на восток, но не прошло и несколько дней, как среди ее чинов началось разложение, и они рассыпались по лесам и степям Забайкалья и Монголии маленькими кучками. Одни из них были перебиты красными, другие сами сдались последним или перешли на их сторону; и только некоторые, очень немногие, группы сумели выйти в Маньчжурию, к станциям Маньчжурия и Хайлар на Китайской Восточной железной дороге. Позже некоторые из солдат и офицеров бригады Резухина добрались до русского Приморья, некоторые осели в полосе отчуждения названной дороги.

Восстание в другой бригаде Азиатской дивизии, где находился сам Унгерн, произошло в ночь на 17 июля, т.е. через десять дней после того, как революционное временное правительство Монголии с монгольскими и советскими войсками уже вступило в Ургу, которая получила теперь название Улан-Батор-Хото — город Красного Богатыря.

Заговорщики в условленный день обстреляли палатку Унгерна, но ему удалось спастись. Сев на свою быстроногую лошадь, барон под покровом вечернего сумрака скрылся в соседней лесной чаще.

Весь лагерь Унгерна, оставшийся без командования, снялся с места и, словно повинуясь инстинкту, подсознательному стремлению к безопасности, медленно двинулся на восток, в противоположную сторону от Урянхайского края. Настроение у всех было тревожное, напряженное... Заговорщики еще не были уверены в успехе переворота и теперь скакали вдоль движущейся колонны, выискивая наиболее ретивых палачей Унгерна. Один из таковых, Бурдуковский, был найден ими и беспощадно зарублен. Инициаторов переворота все еще пугала мысль: а вдруг барон еще явится и сумеет увлечь за собою солдат и казаков!.. как жестоко он расправится тогда с теми, кто осмелился поднять руку на него!.. Наступившая ночь казалась страшною и полною таинственной жути... [124]

Где же барон теперь?

Пока он жив, еще рано думать об удаче переворота.

Вдруг знакомый зычный голос потряс тишину летней ночи: перед дивизией внезапно появился верхом на коне сам барон и громко вызывал к себе Бурдуковского и других близких своих сподвижников, на верность которых он хотел опереться теперь. Услышав голос Унгерна, который так часто заставлял трепетать многих, дивизия как бы вздрогнула и, замерев, остановилась...

Невольный страх овладел всеми, и даже самые храбрые из унгерновских бойцов теперь растерялись... Но присутствие духа, однако, не покинуло еще участников заговора, и, когда барон, вызывая отдельных начальников колонны, пытался остановить движение последней, он был обстрелян заговорщиками и под свист пуль снова исчез в темноте ночи...

Надо заметить, что в самом начале бунта заговорщики обстреляли Монгольский полк и заставили его рассеяться по ближним лесным трущобам, так как боялись возможной поддержки барона со стороны монгол в критический момент.

В своих скитаниях, вдали от дивизии, барон наткнулся на этих монгольских солдат и обратился к находившемуся при их отряде монгольскому князю Бишерельту-Сундуйгуну с приказанием, чтобы монголы немедленно отправились вместе с ним, бароном Унгерном, на усмирение взбунтовавшихся офицеров его дивизии...

Сундуй-гун согласился и вместе с тем предупредил цириков, чтобы они были наготове и по его зову помогли ему справиться с бароном и связать его...

Отряд выступил. Впереди его, рядом с Сундуй-гуном, ехал барон. Князь попросил у барона спичек закурить трубку, и, когда тот полез в карман за спичками, Сундуй-гун обхватил барона обеими руками сзади, выше локтей, и повалился вместе с ним на землю... Подскакавшие цирики схватили Унгерна, связали его по рукам и ногам и затем, под сильною охраною, доставили его в стоящий неподалеку один из отрядов красного партизана Щетинкина. Отсюда он был препровожден в Алтан-Булак и сдан большевикам, своим заклятым врагам... [125]

Барон Унгерн был далее отправлен в столицу большевистской Сибири, Новосибирск, где и был после суда казнен{32}.

После пленения Унгерна его бригада под командованием сначала есаула Макеева, потом полковника Островского, начала продвижение на восток. В начале отхода она еще раз жестоко потрепала красных, вздумавших преследовать отступавших унгерновцев. В пути от бригады отсеялись монголы и буряты, пожелавшие разойтись по домам.

И к Маньчжурии подошли наконец остатки Азиатской конной дивизии барона Унгерна в количестве всего лишь нескольких сотен бойцов. Сдав оружие китайским властям, они затем частью рассеялись по Трехречью в Барге, частью были перевезены по Китайской Восточной железной дороге в русское Приморье.

Так, осенью 1921 года Азиатская конная дивизия барона Унгерна кончила свое бурное существование...