В зимнем отступлении по Сибири, от Омска до Читы, принимали участие части 1-й, 2-й и 3-й армий адмирала Колчака, вернее сказать, остатки 2-й и 3-й армий, так как 1-я армия, отведенная ранее в тыл, почти вся разложилась [68] во время восстаний в тыловых гарнизонах городов Новониколаевска, Томска, Ачинска и Красноярска.

Четвертая, или так называемая Южная армия, состоявшая почти исключительно из оренбургских казаков и находившаяся под командой генерала Белова, к осени 1919 года оказалась отрезанной от остальных армий Сибирско-Уральского фронта и начала отступление в глубь областей Степного края Русского Туркестана. Это отступление сопровождалось фактами распада и разложения: некоторые войсковые части бросали фронт и уходили, стремясь попасть домой, другие переходили на сторону противника. Походы по безводным песчаным степям в летнее время, при сильной жаре, несли с собою страшные лишения и страдания.

Около берегов Аральского озера генерал Окулинич с первым Оренбургским казачьим корпусом покинул Южную армию и ушел на запад, на присоединение к уральским казакам.

Генерал Белов с оставшимися верными ему частями решил перейти через Иргиз-Тургай в район Атбасара-Кокчетава, откуда можно было попытаться войти в связь с другими армиями Колчака, отступавшими вдоль Сибирской железной дороги. Оренбургской армии предстояло пройти более 800 верст по безлюдным и бездорожным степям Тургайского края{9}.

В середине сентября 1919 года красные внезапно атаковали город Актюбинск, где находились части отступавшей Южной армии. При поддержке наступавшей пехоты и кавалерии они открыли сильный артиллерийский огонь. Над городом летал большевистский аэроплан, сбрасывая бомбы.

В городе создалась страшная паника. Стало твориться что-то невероятное. Почти все население, кто только мог и успевал это делать, эвакуировалось. Вся степь в районе Актюбинска на несколько десятков верст в направлении на юго-восток покрылась людьми и обозами. Ехали верхом, в экипажах, на телегах, шли пешком... Орудийная канонада, пулеметная стрельба, крики, стоны, — все это сливалось в [69] общий гул и хаос. Вскоре показалась красная кавалерия, которая, заняв город, быстрым набегом отрезала хвост двигавшейся из города живой ленты и возвратилась с большой добычей обратно.

Все спешно вышедшие из города воинские части, беженцы, обозы перемешались между собою в общем хаосе, двигались толпою, сами не зная куда, лишь бы уйти подальше от красной опасности. Так вся толпа добралась до ближайшего поселка Темирейского. Здесь ночевали и утром 15 сентября двинулись к поселку Романовскому, к которому подошли через два дня. Отступавшие, приведшие себя теперь немного в порядок, знали, что поселок Романовский — это последний населенный пункт, после которого пойдут Тургайские степи, где трудно не только достать продовольствие для армии, но даже проехать.

Создавшаяся обстановка гнетуще действовала на измученных солдат и казаков, и многие из них по приходе в Романовский поселок заявили, что дальше никуда не пойдут и возвратятся домой.

В ночь на 19 сентября офицеры, казаки и солдаты, пожелавшие пойти через Тургайскую степь на Сибирь для соединения с другими армиями адмирала Колчака, сумели организоваться в отдельные группы и выехали из поселка Романовского. К ним присоединились и семьи беженцев.

«Во время нашего отъезда, — рассказывает автор брошюры «Голодный поход», — в поселке Романовском происходило что-то ужасное. Возвращавшиеся домой жгли патроны, оружие, казенные и офицерские вещи; стоял крик, шум, слышались стрельба, музыка и пение. Всюду виднелись большие костры. Поселок горел в двух местах».

Остатки армии углубились в степи Иргизского уезда Тургайской области. Специального обоза при армии не было, так как не имелось запасов продовольствия и фуража. Людям было объявлено, что каждый будет получать по два фунта сырой баранины, а хлеба и других продуктов, за полным отсутствием таковых, выдаваться не будет.

Благодаря питанию одним мясом, начались массовые желудочные заболевания. Смертность стала сильно повышаться. Случались часто солнечные удары со смертельным исходом. В первую же неделю пути пало много лошадей, особенно кровных. [70]

«Нередко можно было наблюдать, как около павшей лошади рыдала семья беженца, обреченная остаться в степи на голодную смерть. Кто им поможет в этом горе и к кому обратиться, когда каждый спасает себя, и, может быть, не сегодня-завтра сам окажется в таком же положении. Чувство сострадания исчезло у каждого. У дороги лежит умирающий человек, который умоляет о помощи, протягивает руки к проходящим, плачет, стонет, но никто не видит и не слышит. Такие картины становились обычными. Вот жена и дети оплакивают мужа и отца, а здесь кто-то бьется в предсмертной агонии, пораженный солнечным ударом. Никто ни на что не обращает внимания. Каждый исполнен только одним желанием: вперед, как можно скорее вперед, ибо каждая минута промедления грозит смертью...»

Вечером 26 сентября армия подошла к уездному городу Иргису, а еще через неделю вошла в Тургай, столицу Тургайской области, похожую более на деревню, чем на город.

Утром 4 октября генерал Белов, собрав все остатки Южной армии, которые к этому времени успели подойти сюда, в последний раз говорил перед солдатами и казаками как командующий армией и приказан всем группам последовательно отбывать на поселок Державинский, первый русский поселок по пути отступления белых по Тургайской степи. К этому поселку армия подошла 18 октября; отсюда в целях разгрузки поселка прибывавшие немедленно отправлялись на Атбасар, уездный город Акмолинской области.

По прибытии в Атбасар штаб армии и некоторые части разместились в городе, а остальные — в окрестных селах. Отсюда остатки Южной армии должны были выйти на Сибирскую магистраль для соединения с Сибирскими войсками в районе станции Петропавловск, но были получены сведения, что Петропавловск уже сдан. Предложено было поэтому выйти на Омск, а пока людям необходимо было отдохнуть, оправиться, частям — сформироваться вновь. Командующий армией генерал Белов выехал по вызову в Омск, в ставку Верховного правителя. Из остатков Южной армии, в рядах которой все-таки находились еще до 20 000 человек, была сформирована отдельная Оренбургская армия, командующим которой был назначен войсковой атаман Оренбургского казачьего войска генерал-лейтенант А. И. Дутов.

«В общем, я получил от Южной армии ужасное наследство, — писал из Кокчетова 31 октября Дутов в своем последнем [71] письме адмиралу Колчаку. — Но главный наш ужас — это полное отсутствие хотя бы какой-либо одежды. Кровью обливается сердце, смотря на войска. Холод. Где грязь, где снег. Населенные пункты редки и очень малы. Тиф косит направо и налево.

Бывшие штабы Южной армии, оставшиеся расформированными, поступили по-свински — уехали в Омск на автомобилях и экипажах, и назад ничего не вернули. Я совершенно без перевозочных средств.

Сапог нет; а валенки в малом числе есть, но сейчас грязь. Я реквизирую везде где могу, но только озлобляю население, и что из этого выйдет — не знаю.

Настроение в частях вверенной мне армии удовлетворительное, а в четвертом корпусе — даже хорошее. Будь теплее, и сапоги, шинели и полушубки, тогда армия была бы стальной. То, что в ней осталось, закалено и испытано. И только ее одеть, дать артиллерию и винтовки, и она будет драться до последнего.

В первом корпусе у меня только пять орудий на весь корпус, из них три французских. Часть орудий на быках.

Больше всего меня смущают больные — их уже до 3000 человек. Все тиф. Куда их девать? Железной дороги нет, и транспорта тоже. Теплого ничего. Принимаю все меры, но достаю только десятки, когда нужны тысячи. Верю в Бога, в правду и честь русскую, и это дает мне силы работать. Я объехал все свои части, и то, что я пишу вам, есть результат осмотра...»

Вскоре отдельной Оренбургской армии было приказано двигаться на Кокчетав и Омск, но уже было поздно: Омск пал. Армия пошла на Акмолинск и Каркаралинск с целью пробиться на Семипалатинск, где можно было выйти на соединение с сибирскими войсками. Но и тут оказалась неудача: Семипалатинск перешел в красные руки в результате внутреннего восстания. Оренбургская армия оказалась совершенно отрезанной.

Остался один выход — это идти через Каркаралинск на Сергиополь и в Семиречье, которое было занято отрядом атамана Анненкова. И армия вновь выступила в поход.

Во время похода красные стали проявлять особую активность, делая попытки окружить белых и совершенно уничтожить их. Начались внезапные набеги на тыл и с фланга [72] на центр отходящих групп армии. Красные захватывали много людей и обозы. Ко всем бедствиям белых прибавилось еще одно: появились эпидемии тифа сыпного, возвратного и брюшного. Смертность в армии стала доходить до ужасающих размеров.

К концу декабря 1919 года части Оренбургской армии стали прибывать в Сергиополь, один из городов Семиреченского края.

В Семиречье, по соглашению с атаманом Анненковым, Оренбургская армия была переименована в Оренбургский отряд и вошла под командованием генерала Бакича в состав Отдельной Семиреченской армии, командующим которой остался атаман Анненков. Атаман Дутов получил назначение военным генерал-губернатором Семиречья.

Оренбургский отряд взял на себя оборону Учаральского и Лепсинского участков Семиречья. Боеспособность его сильно понизилась, так как почти весь отряд превратился в повальных больных тифом.

«Медикаментов никаких почти не было, а также и ухода. Хотя госпиталь Красного Креста и принимал больных, но на весь отряд было мало госпитальной администрации. Медицинским персоналом делался обход по квартирам расположения частей, где находились больные. Иногда среди больных два-три человека умирали и лежали вместе с больными по нескольку дней, так как не только вынести умерших, но подать пить больным было зачастую некому. Случалось, что вследствие недосмотра один или несколько человек, находясь в сильном бреду, выходили из квартир в одном белье, босые и разгуливали так, при 25–30° холода по снегу.

От каждой части назначались особые команды, которые беспрерывно рыли могилы и носили туда умерших; зарывали иногда до 25 человек...»

В январе 1920 года большевики заняли Зайсан, а затем и Сергиополь. Оренбургский отряд отступил и занял от Тарбагатайских гор до границы Китая все мелкие деревушки и три большие станицы семиреченских казаков: Урджар, Маканчи и Бахты, располагая только стоверстным плацдармом в глубину.

В таком положении Оренбургский отряд находился до конца февраля 1920 года. [73]

С наступлением более теплой погоды, в начале марта, большевики перевалили Тарбагатайский хребет и начали нажимать на Оренбургский отряд, который выставил на позиции все, что только можно было набрать для защиты.

Болезненные, перенесшие тиф, не отдохнувшие как следует, втянулись в бои казаки и солдаты былой Оренбургской армии. Еще раз дрались оренбуржцы хорошо и не раз били зарвавшихся красных. Последние, однако, сосредоточив большие силы, заставили Оренбургский отряд отходить и, заняв Урджар и Маканчи, прижали его к китайской границе. В это время генерал Бакич вступил в переговоры с китайскими властями о переходе границы русским отрядом. Переход был разрешен.

Все госпитали, учреждения и обозы были эвакуированы в китайский город Чугучак, стоящий невдалеке от русско-китайской границы. 26 марта 1920 года Оренбургскому отряду приказано было перейти китайскую границу и сдать оружие китайским властям. Утром 27 марта арьергард отряда стал с боем подходить к границе. Красные, не желая отпускать своих врагов, в конном строю бросились в атаку, чтобы окружить и задержать, а может быть, и изрубить отступавших. Казаки и солдаты открыли сильнейший пулеметный и оружейный огонь, и кавалерия красных, понеся порядочные потери, отступила обратно.

Оренбуржцы же, расстреляв почти все патроны и сделав все, что было в их силах, с сознанием выполненного до конца долга перешли границу своего многострадального отечества и вошли в чужую страну, в пределы Китайского Туркестана. Это было в 6 или 7 часов утра 27 марта 1920 года.

Перешедших границу было все еще свыше 10 000 бойцов, не считая беженцев.

Приняв на себя обязанности генерал-губернатора Семиречья, атаман Оренбургского войска А. И. Дутов избрал своей резиденцией город Лепсинск. При нем находился небольшой отряд в количестве около 600 человек, составлявший его личный конвой, и, кроме того, отдельная сотня.

Жизнь атамана Дутова и его отряда в Лепсинске проходила в крайне тяжелых условиях. В отряде было много больных и не имелось запасов продовольствия. Чины отряда получали горячую пищу только два раза в неделю. Чтобы питать [74] больных, стреляли в городе голубей. Лекарств при отряде также не было, равно и докторов.

В марте 1920 года общая обстановка сложилась весьма неблагоприятно для атамана. Лепсинск оказался окруженным красными почти со всех сторон. Под давлением этой обстановки отряд Дутова 29 марта вышел из Лепсинска с намерением перейти китайскую границу. Половина людей в отряде имела лошадей, половина шла пешком. В селении Покотиловке отряд сделал дневку и отсюда углубился в горы Алатау, направившись в так называемую Сарканскую щель. Первую ночь люди шли по колено в снегу, без дороги, при 15° холода. Путь то пролегал по реке, то взбирался на скалы, то спускался в долины, сплошь занесенные снегом.

При продвижении по Сарканскому ущелью тяготы горного похода еще увеличились. Приходилось пробираться по горным карнизам, по ледникам. В пути не было ни одного кустика, чтобы развести огонь, не было ни корма, ни воды. Так шел отряд три дня и подошел наконец к перевалу Кара-Сарык высотою более 14 000 футов. Дорога по перевалу большей частью проходила по горным карнизам, обледенелым и занесенным снегом. Порой срывались в пропасть и люди и животные. Вьюки были разобраны, и кладь переносили на руках. По перевалу поднимались около полутора суток.

Когда отряд взобрался наконец на вершину перевала, начался буран, и много людей обморозилось.

Атаман Дутов, одетый только в офицерскую шинель, бодро переносил все тяготы похода. Однако на вершине перевала он почувствовал себя плохо. Редкий горный воздух, тяжелый подъем в гору расшевелили старые контузии атамана: он потерял сознание и был спущен киргизами на веревках с высокого обрыва на дно ущелья. Здесь, придя в себя, он смог уже сесть верхом на поданную ему лошадь и продолжать свой путь.

Спуск с перевала тянулся еще около 50 верст, и затем отряд вышел к китайской границе по реке Бартале. Люди вышли сюда почти без вещей, без денег, вынеся с собой только чтимую оренбуржцами икону Табынской Божьей Матери, пулеметы и винтовки. После тяжкого пути люди не узнавали друг друга — все похудели, почернели, остались [75] одни глаза. Около границы удалось достать немного пищи; для лошадей отыскалась прошлогодняя «ветошь»; был лес, и можно разводить огонь{10}.

После спуска с перевала отряд расположился лагерем по реке Бартале, недалеко от китайского местечка Джампани, где и простоял около месяца.

Однажды через сартов пронесся по отряду слух о том, что Советы дали амнистию всем белым, ушедшим за границу. Вскоре этот слух подтвердился. В расположение отряда прибыл уездный начальник из Джампани, который официально удостоверил, что им из Советской России получено предложение поставить в известность об амнистии всех белых, находящихся на территории Китайского Туркестана.

При этом известии многие не сразу могли решить, как поступить. Одни находили, что потеряно все и дальнейшая борьба бесполезна. Другие, наоборот, желали остаться верными белой идее до конца. Учитывая эти настроения, атаман А. И. Дутов издал приказ по отряду, в котором говорилось:

«Кто желает возвратиться на Родину, препятствий с моей стороны не будет, ибо нельзя указать срока, когда можно будет свободно и с честью возвратиться на Родину. Возвратиться можно через год, может быть, через два, а, может, только через десятки лет. Кто слаб духом, устал физически и духовно, тот может записаться в список для возвращения на Родину. Считаю долгом предупредить гг. офицеров отряда, что с их стороны никто не должен вести агитацию «за» или «против»; каждый должен судьбу свою решить сам. Здесь я ничего не обещаю и обещать не могу, ибо средств у меня нет; здесь каждый казак личным трудом должен доставать себе пропитание».

После объявления приказа был дан двухдневный срок для записи; за это время записалось желающих возвратиться на родину 240 человек. 6 мая 1920 года, рано утром, весь отряд выстроился, чтобы проводить своих соратников-казаков, расстающихся с отрядом. Отслужили молебен перед чудотворной иконой Табынской Божьей Матери. Атаман, прощаясь с уходящими, дал им совет:

«При возвращении на родину — не быть предателями, не выдавать своих братьев ради собственного благополучия». [76]

При прощании уходящие и остающиеся крепко обнимались друг с другом — каждый из них думал, что это прощание будет последним, что едва ли они увидятся когда-нибудь, и у тех и у других слезы текли по щекам. Тяжело было расставаться с своими боевыми товарищами, с которыми не раз делили смертный час на поле брани{11}.

Оставив лагерь на реке Бартале, отряд атамана Дутова передвинулся в город Суйдин, где и был интернирован китайскими властями.

Всего вышло в Китай с атаманом Дутовым, считая его личный конвой и состоящую в его распоряжении отдельную сотню, до 600 человек. Позднее пришли к нему от атамана Анненкова еще человек 500 оренбургских казаков и некоторые другие мелкие группы. В общем к 1921 году около Дутова сгруппировалось до 1600 человек, интернированных как в самом городе Суйдине, так и в двух китайских селениях поблизости — Мазаре и Чемпанцзы, к северо-западу от Кульджи.

Увеличив свои силы и несколько окрепнув, атаман Дутов уже 12 августа 1920 года отдал приказ, в котором заявил, что принимает на себя прежние права командующего Отдельной Оренбургской армией. В его стремлении объединить под своим знаменем все оренбургские военные части, интернированные в Китайском Туркестане, он внушил большие опасения русским большевикам, и они решили избавиться от своего старого непримиримого врага, подослав к нему наемного убийцу.

Не прошло еще и полного года с момента перехода Дутовым границы, как к нему в Суйдин приехал лично известный ему мусульманин Чанушев, заявивший, что он привез пакет из России. Дутов доверчиво вышел к нему. Чанушев нагнулся, как бы вынимая из-за сапога пакет, и, выхватив револьвер, произвел в Дутова два выстрела в упор, затем следующими выстрелами тяжело ранил стоявших около атамана ординарца и казака-часового, бросился бежать и скрылся.

В 8 часов утра 7 февраля 1921 года А. И. Дутов скончался от полученных им тяжких ранений. На следующий день скончались и раненые вместе с ним ординарец Лопатин и часовой Маслов. [77]

Так на далекой чужбине злоба и ненависть врагов России настигла еще одного из ее лучших сынов...

После смерти атамана А. И. Дутова командование его отрядом в Суйдине, Мазаре и Чемпанцзы принял на себя полковник Гербов. Отряд этот, получив денежное вспомоществование от атамана Семенова, мог теперь несколько смягчить свое тяжелое материальное положение. В течение 1921 года отряд понемногу распылялся, военная же организация его сохранилась до самого конца этого года. В 1922 году отряд рассеялся совершенно. Большинство его офицеров, солдат и казаков ушло на Дальний Восток, меньшинство осело по разным крупным торговым городам Китайского Туркестана.

Что же касается отряда атамана Анненкова, то в начале 1920 года он, под напором красных, забрался в горные твердыни хребта Алатау и после 4 месяцев сидения в этом «Орлином гнезде» перешел 26 мая русско-китайскую границу в районе китайского города Кульджи и разбил здесь на реке Бартале лагерь, названный анненковцами «Веселым».

Еще во время сидения своего в «Орлином гнезде» атаман Анненков распустил значительную часть отряда, предоставив право вернуться домой всем, кто желал этого. Оренбургские казаки, составлявшие в отряде особый полк, тогда же ушли от него к атаману Дутову. Границу Китая Анненков перешел уже со сравнительно небольшим отрядом. Это были люди, которые предпочли скорее обречь себя на все трудности скитания в чужом краю, чем стать в своей родной стране рабами чуждой власти...

30 ноября 1919 года красные войска, двигавшиеся по Алтайской железной дороге, вступили в город Семипалатинск, создав теперь угрозу окружения белых войск Семиреченского фронта, находившихся под главным командованием атамана Анненкова. В помощь красным регулярным войскам, вошедшим в Алтайскую область, действовали здесь три красные крестьянские партизанские армии общей численностью до 120 000 человек под главным командованием некоего Мамонтова.

Эти красные партизаны еще до подхода советских войск в период разрухи сумели занять некоторые видные города сибирского Алтая, как Барнаул, Камень и др. Белым войскам [78] Алтая, не пожелавшим сдаваться на милость красных партизан и советских войск, пришлось отступать частью на север, к линии Сибирской магистрали, частью на юг, к монгольской границе.

Крестьяне района Семипалатинск — Устькаменогорск, подогреваемые красными партизанами, стали сводить счеты с оставшимся на месте казачьим населением Сибирского казачьего войска, целиком сжигая станицы и убивая стариков и детей, которые оставались теперь единственными жителями станиц. Кто успевал, — бежал, спасая свою жизнь, в Монголию.

Город Бийск, который стоит в стороне от Алтайской жел. дороги, соединяясь с нею отдельной веткой, был оставлен белыми 26 ноября. Белые войска под командой капитана Сатунина начали отсюда свое отступление в глубь горного Алтая, вдоль Чуйского тракта, по направлению к монгольской границе. 7 декабря колонна отступавших белых войск имела бой с красными партизанами у деревни Шебалиной. Красные пытались отрезать белым путь отступления, но это им не удалось.

В среде отступавших не было порядка. На почве отсутствия продовольствия для людей и фуража для лошадей происходили случаи бунта и перехода отдельных белых частей на сторону противника. Во время одного из таких бунтов был убит Сатунин, и командование перешло к моряку, капитану I ранга Елачичу. Последний в конце января 1921 года был заменен есаулом Кайгородовым, уроженцем Алтая, имевшим большие связи с туземным инородческим населением и хорошо знающим местный край.

В горных трущобах Алтая белые отряды сумели продержаться до весны 1921 года. Под давлением красных в апреле этого года некоторые части алтайского отряда двинулись в Монголию прямиком, через горы, преодолевая труднейшие перевалы и не имея в пути никакого питания. Части, отступавшие непосредственно по Чуйскому тракту, пробиться за границу не смогли и были отрезаны красными.

В Монголию вышло в районе Кошагача всего около 1000 человек, из которых большинство вскоре же под влиянием большевистской агитации вернулось назад{12}. [79]

Если отход армий Колчака вдоль Сибирской жел. дороги стал уже твердо известен в исторической литературе под названием Ледяного похода, если отступление Южной армии называется Голодным походом, то отход уральских казаков, героически, собственными силами, дравшихся с большевиками в течение более двух лет, был настоящей дорогой смерти.

Когда рушился Сибирский фронт, и Уральская армия, теснимая большевиками, откатилась на юг, к Каспийскому морю, к городу Гурьеву, создалось, в полном смысле слова, кошмарное положение. О продолжении борьбы не могло быть и речи. Отступавшая, истекшая кровью армия оказалась в малонаселенном районе, бедном хлебом и фуражом. Собравшиеся со всей Уральской области беженцы и остатки некоторых расстроенных Оренбургских строевых частей еще более осложняли и ухудшали создавшееся положение. Скученность и недоедание вызывали страшную вспышку тифа всех родов: везде было переполнено больными.

В строевых частях, рассказывает уралец Ф. Филимонов, остались из сотен лишь единицы. Остальные были больны и ехали на подводах, постепенно вымирая. Некоторые части совершенно прекратили свое существование, полностью погибнув от потерь на фронте и от тифа. В довершение беды изменил уральцам киргизский полк Алаш-Орды, несший службу разведки при Илецком корпусе Уральской армии. Сговорившись с большевиками, киргизы внезапным предательским ночным нападением захватили и вырезали штаб корпуса, находившийся в Кызыл-Куге, а также штабы 4-й и 5-й дивизии. В этой резне погибли командир корпуса и начальник штаба, два начальника дивизии и все бывшие в строю офицеры.

6-я дивизия и отряд Позднякова решили пробиваться степью Букеевской орды к Волге в надежде застать там части Добровольческой армии генерала Деникина. Но все избравшие этот путь погибли под ударами ожесточенно преследовавшей их красной конницы.

В самом городе Гурьеве назревало подготовлявшееся большевиками восстание.

Выходов было только два: или сдаться на милость победителя, или же уходить на юг, в Закаспийскую пустыню, [80] вдоль восточного побережья Каспийского моря, ничего не имея с собой и без надежды достать что-либо по дороге.

1 января 1920 года в поселке Сарайчике атаман Уральских казаков генерал Толстов созвал военный совет, на котором было решено уходить вдоль моря на юг, к Персии, или к англичанам в Месопотамию. Ближайшей целью ставилось достигнуть форта Александровска.

Как известно, все северо-восточное побережье Каспийского моря представляет почти мертвую пустыню, безлесную и безводную, частью песчаную, частью каменистую и зимою совершенно безлюдную.

И вот в эту-то мертвую пустыню и двинулись уральцы. Это была уже не армия, а беженцы, растянувшиеся обозами на много десятков верст. Подводы были переполнены больными и ранеными. Наступили холода, доходившие иногда до 30° по Реомюру. Снежные бури и ветры, при отсутствии теплой одежды, окончательно обессиливали идущих. Число телег все уменьшалось; их жгли, чтобы хоть как-нибудь согреться около костров. Жгли все деревянное, включая даже ложа от винтовок.

Раненых и больных иногда заворачивали в войлок и вьючили на верблюдов. После каждого ночлега на месте оставались трупы умерших, которых не было сил и возможности хоронить. Порою целые команды, остановившись на отдых, уже больше не поднимались, убаюканные снежной бурей, усыпленные навеки морозом... Так погиб весь отряд полковника Семенова.

Гибли от холода люди, замерзали и животные. В большинстве отрядов запасов продовольствия хватило лишь до половины пути при самых минимальных порциях. Пришлось питаться падавшими верблюдами, часто в сыром виде, так как негде и не на чем было сварить мясо, не было огня... Из множества вышедших из Гурьева лошадей только очень немногие дошли до Александровского форта; остальные погибли в пути.

Расстояние в 1100 верст было пройдено в 57 дней. Из 12 000 вышедших на дорогу смерти из пределов родного войска дошло до Александровского форта менее 3000 человек, большей частью обмороженных. Но и тут ждало новое несчастье: высадив в форте десант, большевики [81] захватили большую часть дошедших до него измученных, разбитых людей{13}.

И только небольшой отряд уральцев, составлявший, с женщинами и детьми, всего только 214 человек с генералом Толстовым во главе 4 апреля 1920 года двинулся дальше в глубь Закаспийских пустынь, отбиваясь в пути от киргизов и туркмен, производивших набеги на отряд. В начале июня отряд Толстова вышел в Персию, а отсюда прошел в Месопотамию, откуда и рассеялся по белу свету. Часть казаков осела во Франции под Парижем, часть — в далекой Австралии{14}.