Военно-морское командование
В конце июня 1918 г. начальник морского кабинета адмирал фон Мюллер сообщил мне, что адмирал фон Гольцендорф по состоянию здоровья едва ли сможет оставаться на посту начальника Адмирал-штаба. На случай его ухода его преемником кайзер намечал меня.
Это сообщение освобождало меня от того чувства связанности, которое до тех пор препятствовало мне самому предложить проект некоторых изменений в организации военно-морского командования. Предложить самого себя на пост лица, возглавляющего высшее командование, я считал неудобным, тем более что командование флотом было связано с опасностью для собственной жизни, и меня вовсе не прельщала возможность избежать этой опасности путем назначения на береговое место.
Требования, выдвигавшиеся командованием флота, не могли найти себе полного удовлетворения даже путем самых чистосердечных объяснений между начальником Адмирал-штаба и мною. Повода для жалобы на беспричинное вмешательство или ограничение деятельности флота со стороны начальника Адмирал-штаба у меня лично, конечно, не было. Но позиция начальника Адмирал-штаба была неясна, и она казалась нам слишком уступчивой по отношению к высшим политическим органам. Показателем этого явились методы ведения подводной войны. И теперь еще имели место острые разногласия по [476] вопросу о ее практической целесообразности. Силы флота были распылены по различным театрам военных действий, хотя командование флота и не видело в этом явной необходимости.
Между тем флот должен был являться источником пополнения и удовлетворения всех потребностей в личном составе. Отсюда понятно естественное сопротивление, возникавшее при всякого рода изъятии личного состава, которое не способствовало осуществлению главной цели войны. Эта цель могла быть достигнута только флотом и подводными лодками, и ответственность за это лежала на командующем флотом.
Вышестоящей по отношению к командованию флота инстанции, на которой лежала бы ответственность за успешное ведение морской войны, до сих пор не существовало. Ведь Адмирал-штаб вовсе не являлся органом высшего командования; это был лишь орган кайзера как верховного главнокомандующего, которого не следовало утруждать деталями, касавшимися ведения войны. Правомочия Адмирал-штаба в отношении флота не соответствовали тем правомочиям, которые имело высшее военное командование по отношению к полевым войскам. Если какая-либо сухопутная операция, например, в Румынии, протекала успешно, то в основном это являлось заслугой высшего военного командования, которое правильно оценило силы и боеспособность войск и поставило соответствующие задачи. Руководство военно-морскими операциями со стороны Адмирал-штаба выражалось в том, что он распределял наличные корабли и вспомогательные суда по отдельным районам операций — в Балтийском море, в Северном море, во Фландрии, в Средиземном море и в иностранных водах. После этого он должен был предоставить полную самостоятельность назначенным туда командующим, которые руководствовались лишь общими задачами. Постоянного руководства боевой деятельностью подобно тому, как это осуществлялось на суше высшим военным командованием, на море не было. Если бы флот проиграл сражение, то никому не пришла [477] бы в голову мысль возлагать за это ответственность на Адмирал-штаб, а обвинили бы командующего флотом. На самом же деле должен был существовать некий центр, который при распределении сил преследовал бы определенную стратегическую цель, а не предоставлял бы адмиралам, распоряжавшимся на отдельных театрах, самостоятельно добиваться успеха своими разрозненными действиями.
Подводная война еще более усложнила эти взаимоотношения, так как подводные лодки были выделены в распоряжение каждого самостоятельного командующего. Кроме того, начальник Адмирал-штаба непосредственно подчинил себе отдельные группы лодок, например, подводные крейсера. Между отдельными группами лодок должен был происходить обмен личным составом, и они должны были получать пополнения. Должна была существовать общая точка зрения по вопросу о техническом усовершенствовании лодок. Опыт отдельных командиров как в отношении качеств лодок, так и в области техники должен был становиться общим достоянием. Наконец, личный состав всех вновь вступавших в строй лодок, по крайней мере офицеры и унтер-офицеры, должен был большей частью пополняться из состава действующего флота.
По всем этим причинам начальник Адмирал-штаба фактически вступил в круг командующих, которые непосредственно участвовали в войне. Высшее же командование, указаниям которого следовало бы беспрекословно подчиняться, отсутствовало. В 1899 г. высшее командование от флота было отстранено, так как для целей постройки и развития флота существование двух правомочных и по большей части несогласованно действовавших инстанций представлялось излишним. Статс-секретарь фон Тирпиц полагал, что он только в том случае сможет проводить надлежащую политику, необходимую для дальнейшего развития усиленного строительства, флота, если эта политика полностью будет соответствовать его убеждениям. Но в результате последовавшего на этом основании [478] упразднения высшего военно-морского командования Адмирал-штаб хотя и не прекратил своего существования, но остался в тени, и при выборе его начальников по большей части не руководствовались тем, чтобы в случае войны на них можно было смотреть как на военачальников, пользующихся безоговорочным авторитетом, каким, например, пользуется командующий флотом.
С упразднением высшего военно-морского командования, командование флота стало претендовать на предоставление ему самостоятельности. Стратегическими вопросами оно в мирное время не занималось, и его деятельность полностью исчерпывалась развитием тактики и практическими упражнениями. Однако же заявлялось, что в военное время командующий флотом несет всю ответственность за правильное использование важнейших боевых единиц флота. В морской войне необходимо стремиться к нанесению уничтожающего удара неприятельскому флоту, и успех в значительной мере зависит от искусства командующего флотом. Он должен быть вполне уверен в умении управлять и владеть своим оружием — флотом. Как именно он приведет его к столкновению с неприятельским флотом, — это его дело. Ему нельзя назначать для этого ни места, ни времени. Ведь место нахождения и силы противника, в противоположность существующему на суше положению, на море не бывают известными.
Так надеялись, что удастся обойтись теми общими директивами, которые Адмирал-штаб, в качестве кайзерского распорядительного органа, предложит на основе своих стратегических соображений и сообщит флоту. Это было заблуждением. Организация, которая казалась полезной в мирное время для постройки флота, для использования флота в военное время оказалась несостоятельной. Морская война вылилась в значительно более сложную форму, чем та, при которой война могла бы вестись под персональным руководством кайзера, как того требовали постановления, касавшиеся взаимоотношений между [479] нашими высшими военно-морскими органами. Политика, техника и военные соображения вступили в теснейшую связь. Война против экономики, предпринятая нами, оказывала влияние на наши взаимоотношения с нейтральными странами; техника должна была делать выбор между постройкой надводных кораблей и постройкой подводных лодок, а это в свою очередь зависело от намеченного плана войны.
Как только стало ясно, что английский флот не склонен искать боя, наступил момент, когда необходимо было организовать орган высшего командования, тем более что к концу 1914 г. перестали сходиться взгляды у командования флотом, Адмирал-штаба и статс-секретаря по вопросу о правильности принятого нами образа действий. В этот критический момент необходимо было поступить со всей решительностью и дать флоту то руководство, в котором он нуждался. Гросс-адмирал фон Тирпиц являлся для этого наиболее подходящим лицом, которому охотно подчинился бы и флот, хотя у Тирпица не было собственного опыта в командовании флотом. Но это было не так уж важно, и дело заключалось вовсе не в этом, а в целеустремленном учете и использовании всех сил, имевших отношение к флоту.
Привлечению гросс-адмирала к высшему командованию флотом препятствовали, наверно, и те разногласия, которые существовали между ним и канцлером. Они еще более обострились в связи с нерешительностью нашей политики в отношении подводной войны. Когда же Тирпиц был отстранен от непосредственного влияния на все важнейшие вопросы ведения войны и в марте 1916 г. не был привлечен к участию в решении вопроса о подводной войне, то этот заслуженный организатор нашего флота оказался вынужденным уйти в отставку.
По мере того, как война все более затягивалась, все чаще стали возникать затруднения в получении необходимых материалов и пополнении личного состава. Между тем войной захватывались все более отдаленные районы, и создавалась [480] опасность распыления сил, сконцентрированных во флоте. Начали затягиваться сроки окончания ремонтных работ на кораблях и подводных лодках, сдачи вновь построенных кораблей и выполнения настоятельно требовавшихся усовершенствований. Закон о трудовой повинности оказался плохим средством для повышения производительности труда рабочих, страдавших еще от последствий ухудшения продовольственного положения. Больших трудов стоило получение от военных властей спешно требовавшихся квалифицированных рабочих. Предпочтение, естественно, отдавалось настоятельным требованиям армии. Однако упорное отстаивание интересов флота во многих случаях могло бы увенчаться успехом, так как у собрата по оружию, без сомнения, не было недостатка в доброй воле и в сознательном к нам отношении.
Между адмиралами, командовавшими морскими силами во Фландрии, главнокомандующим в Балтийском море и командующим Флотом Открытого моря существовали полное согласие и постоянная готовность оказать в необходимых случаях всяческую взаимную поддержку. Но все это было связано с известными хлопотами и само по себе не могло в полной мере заменить отсутствовавшее единое командование, которое могло бы взвесить все обстоятельства и принять надлежащее решение.
С тревогой следил я за постепенным падением ежемесячных итогов подводной войны. Как много подводных лодок с прекрасными испытанными командирами не возвратилось обратно! Новым командирам приходилось приобретать боевой опыт при значительно менее благоприятных условиях.
Изо дня в день в штабе командующего флотом отмечалось место нахождения каждой подводной лодки, тщательно и напряженно следили за их выходом и возвращением. Все наши помыслы были направлены к тому, чтобы изыскать пути и средства для поддержания и повышения эффективности действия подводных лодок. У командования флота, в распоряжении [481] которого находился командующий подводными лодками со своим штабом из самых опытных специалистов, едва ли проходил хотя бы один день (если только мы не были в море), чтобы этот вопрос не подвергался обстоятельному обсуждению.
Потребовалось полгода усилий — с июля до декабря 1917 г., — чтобы создано было, наконец, управление по делам подводного плавания, которому поручены были все заботы о нуждах подводных лодок. До тех пор всякого рода требования и проекты, смотря по их принадлежности (к вопросам ли укомплектования, к технике ли вооружения, к кораблестроению и т.д.), растекались по различным департаментам, методы работы которых не способны были удовлетворить требованиям момента.
Как бы ни была сильна моя привязанность к флоту, я все же был готов принять назначение на должность начальника Адмирал-штаба при условии предоставления мне испрошенных правомочий в вопросах командования. Высказанное начальником морского кабинета предположение о том, что кайзер никогда не согласится выпустить из своих рук высшее командование — чего я вовсе и не требовал, — не оправдалось, и при моем докладе кайзер без всяких возражений выразил согласие. Само собой подразумевалось, что верховному главнокомандующему будут докладываться вопросы общего направления и важнейшие планы, и на их проведение в жизнь будет испрашиваться его согласие. Существовавшее до тех пор положение являлось скорее умалением достоинства кайзера как верховного главнокомандующего в тех случаях, когда от его имени делались распоряжения по вопросам, которые должны были лежать вне сферы его функций. Этот случай показывает, как мало значения надо было придавать мнению о существовании у кайзера подобных мнимых воззрений, — мнению, которое создалось в его ближайшем кругу и легко могло вести к тому, что от кайзера отдалялось принятие «неудобных» решений. [482]
Подобным же примером является опыт, проделанный мною как командующим флотом в январе 1917 г. Дело касалось проекта нового дредноута. Как раз в это время я находился на совещании в Адмирал-штабе в Берлине, и кайзер повелел мне присутствовать на докладе, который должен был сделать статс-секретарь. Он предложил два проекта так называемого «линейного корабля — крейсера», т.е. боевой единицы, в которой сочетались все основные качества обоих существовавших до тех пор классов кораблей, — мощное вооружение, сильное бронирование и значительная скорость хода.
Если подобный корабль не должен был иметь гигантских размеров, то ни одно из этих основных качеств не могло найти себе полного выражения. Это являлось естественной причиной для постройки двух типов кораблей — крейсеров с сильной артиллерией и повышенной скоростью хода за счет пониженной сопротивляемости и линейных кораблей с сильнейшими артиллерией и сопротивляемостью за счет скорости хода.
Перед тем кайзер неоднократно в самой решительной форме высказывался в пользу необходимости слияния обоих типов, и в соответствии с этим и были составлены проекты. Надлежало лишь произвести выбор между двумя разновидностями того типа корабля, который в основном считался уже одобренным. Начальник Адмирал-штаба и статс-секретарь придерживались того мнения, что кайзера нельзя убедить в ошибочности его взглядов, и придется с ними согласиться.
Мне уже ранее случалось высказываться в ином направлении, и я снова привел свои доводы. Кайзер убедился в том, что, в соответствии с опытом этой войны, мы должны были сохранить два рода дредноутов с различными скоростями хода. После чего статс-секретарь, к большому удовлетворению для своего начальника проектировочного отдела, получил распоряжение выработать новые проекты, соответствующие доказанным основным положениям. [483]
Если бы я предвидел быстрое изменение обстановки, то я предпочел бы остаться во главе флота вместо того, чтобы подготавливать организацию военно-морского командования, планы которого уже не могли быть осуществлены.
28 июля я был вызван в главную квартиру кайзера, в Спа; адмирал фон Гольцендорф по совету врачей снова подал кайзеру просьбу об освобождении его от занимаемой им должности и получил теперь согласие. Одновременно подлежал разрешению вопрос о распространении подводной войны до берегов Америки. Адмирал-штаб энергично настаивал на объявлении запретной зоны в районе, прилегающем к американскому берегу. Там имелись все предпосылки для успешного проведения подводной войны, поскольку все гавани, через которые направлялся экспорт, были расположены на участке побережья длиной всего около 300 миль. Предполагалось, что происходившее там торговое движение будет легко задушено. Большой подвоз, направлявшийся из Америки на западный театр военных действий, и оживленное прибрежное торговое движение из Южной Америки в Северную Америку — все это должно было подвергнуться нападению подводных лодок в пределах американской запретной зоны.
Статс-секретарь по иностранным делам имел веские возражения против объявления запретной зоны. Если бы подобная мера побудила Чили и Аргентину выступить на стороне Антанты, то их придеру, конечно, последовала бы Испания, между тем это была единственная страна, которая защищала еще интересы германских подданных за границей. Совершенно независимо от политических обоснований, выдвинутых статс-секретарем по иностранным делам, я вообще не видел никакой пользы от перенесения войны к американскому берегу. Объявление о запретной зоне обязывало нас вести самую энергичную, самую сокрушительную войну, но мы не могли рассчитывать, что до конца года нам удастся выделить более трех лодок для занятия там постоянных позиций. При этих [484] условиях нельзя было ожидать крупного успеха, тем более что надо было еще учесть большую затрату времени на переходы подводных лодок. Кроме того, перенесение войны в американские воды было связано с перспективами такого расширения зоны военных действий, какое не соответствовало нашим силам. Наша война была оборонительной войной в Европе. Вмешательство в этот спор Америки находилось в противоречии с лучшими американскими традициями. Несомненно, что было очень много рассудительных американцев, которые при трезвой и справедливой оценке всех обстоятельств, приведших к мировой войне, не одобряли участия в ней Америки. Быть может, они вспоминали также о своем собственном угнетении и о лишении их свободы Англией, о своей борьбе за независимость, которую они довели до победного конца при поддержке немцев. Если американские войска терпели урон на французских и английских берегах, то это было неизбежным следствием американского вмешательства в европейские раздоры. С тремя подводными лодками у американских берегов нельзя было добиться существенных результатов подводной войны. Решающее действие подводной войны целиком и полностью зависело от возможности вызвать нехватку грузового тоннажа, и этого надо было добиваться в главной запретной зоне, расположенной вокруг Англии.
Командующий подводными лодками соглашался со мной, что именно в этом районе необходимо было использовать всякую возможность, позволявшую повысить продуктивность подводной войны. Со всех морей торговое движение стекалось к Британским островам. Здесь его можно было поражать гораздо чувствительнее, чем в исходных пунктах. К тому же опасность со стороны США вовсе не была бы устранена. Военные транспорты легко могли выходить в открытое море и пересекать опасную береговую зону или под сильной охраной, или под прикрытием ночи. Трудности, которые были связаны с попытками произвести нападение именно на транспорты, [485] скрывавшиеся в общей массе пароходного сообщения, выяснились уже по опыту операций в запретной зоне, объявленной у англо-французского побережья, где сливались все маршруты, по которым направлялось движение судов из-за океана. Если для этой цели более прочно занимались позиции у входов в южные французские гавани, то, как только обнаруживалась опасность со стороны подводных лодок, транспорты попросту изменяли маршрут, и лодки напрасно простаивали на этих позициях. Только путем сосредоточения деятельности в главной запретной зоне, вокруг Англии, и можно было повысить все более возраставшую нужду в грузовом тоннаже. Однако французские гавани не были из-за этого полностью оставлены без внимания, и там действовали подводные заградители.
Увеличение числа мореходных и боеспособных подводных крейсеров, которые месяцами могли оставаться на позициях, облегчало наши действия против английских конвоев. Они были в состоянии отыскивать конвои далеко в море, устанавливать за ними наблюдение и наводить на них большее число подводных лодок, к району действий которых конвои должны были приблизиться. Попытки согласованных совместных действий, предпринимавшиеся менее крупными подводными лодками, до сих пор терпели крушение именно из-за отсутствия пригодных для организации подобного руководства лодок.
Принципы производства разведки и поддержания наблюдения за противником, которыми руководствуются надводные морские силы, уже давно казались нам идеалом и для организации подводной войны. Теперь представлялась возможность применить эти принципы на деле, но эта возможность была упущена, если бы мы специально приспособленные для этого лодки послали в отдаленные морские районы. Для меня это послужило решающим тактическим соображением и побудило отсоветовать объявление запретной зоны у американских берегов. [486]
Для высшего сухопутного командования по существу было безразлично, какие бы методы ни применялись флотом для достижения успеха. Его требования топить побольше военных транспортов могли быть удовлетворены лишь путем общего увеличения числа потоплений.
Подводные лодки должны были довольствоваться тем, что попадало в поле зрения их перископа. Неприятель, естественно, обращал особое внимание на усиление охраны транспортных пароходов и проводил их через опасную зону в наиболее неудобное для нападения подводных лодок время. Чем больше пароходов топилось, тем больше было вероятности, что среди потопленных пароходов окажутся также и военные транспорты. Мы вернее приближались к цели подводной войны путем усиления деятельности в запретной зоне вокруг Англии и у французских берегов, чем если бы мы стали расширять опасную зону включением в нее американских прибрежных вод.
Приемка дел Адмирал-штаба была назначена на 11 августа. Перед тем мне надо еще было проститься с флотом, передать командование моему преемнику и принять меры, касавшиеся организации военно-морского командования. Выбор для назначения на должность командующего флотом пал на адмирала Хиппера.
Я выделил из состава Адмирал-штаба командный аппарат, который был необходим для руководства войной на море, и, поставив во главе его особого начальника штаба, перевел его в главную квартиру, где можно было поддерживать постоянный контакт с кайзером и высшим военным командованием. Это казалось мне соответствующим общему положению, настоятельно требовавшему ускорения развязки. Для руководства деятельностью Адмирал-штаба в Берлине (в основном — информационная служба, пополнение кадров, добывание материалов и политические вопросы) был назначен заместитель начальника Адмирал-штаба в лице контр-адмирала фон Бюлова. По существу, это являлось не реорганизацией Адмирал-штаба, [487] а лишь необходимой в военное время перестройкой аппарата. Основное достижение заключалось в передаче командных полномочий «военно-морскому командованию», осуществляемому начальником Адмирал-штаба.
12 августа я направился в главную квартиру генерал-фельдмаршала, чтобы представиться ему в моей новой должности и вместе с ним и генералом Людендорфом обсудить положение и перспективы дальнейшего ведения войны. Оба генерала находились под впечатлением серьезности событий, происшедших 8 августа и вынудивших нас перейти на суше к ясно выраженной обороне{159}. Оба они признали, что надежда на благоприятный исход войны основывалась теперь главным образом на успешном нажиме подводных лодок, и генерал Людендорф обещал, что, несмотря на испытываемую армией острую нужду в людях, он сделает все возможное, чтобы помочь дальнейшему развитию подводной войны.
Пока в Спа делались необходимые приготовления для переезда туда штаба военно-морского командования, работа Адмирал-штаба перестраивалась в соответствии с новой перестановкой сил и предпринимались первые шаги к достижению намеченного усиления подводной войны. Итоги последних месяцев подводной войны показывали, что успехи каждой лодки в отдельности неизменно падали. Уменьшение количества потопленного тоннажа вызывалось главным образом усовершенствованием и усилением оборонительных мероприятий противника, а также потерей старых, испытанных командиров{160}. [488]
При существовавшем в то время положении с постройкой подводных лодок следовало ожидать, что, несмотря на ожидавшееся увеличение количества подводных лодок, ежемесячные итоги потопленного тоннажа, спустившиеся уже до 500 000 тонн{161}, и впредь должны были понижаться. В результате непрерывно разраставшегося судостроения у противника следовало опасаться, что количество построенного тоннажа в скором времени превысит итоги потопления. Это могло весьма заметно снизить успешность подводной войны. С помощью одной лишь обороны мы не могли добиться приемлемого мира. Да и для хода мирных переговоров казалось выгодным располагать сильным подводным флотом, представлявшим средство нажима на наших противников.
Подводная воина могла дать ощутимые результаты в том случае, если бы на нее работала вся промышленность Германии. Я связался с ведущими промышленниками и на совместном с ними совещании, состоявшемся в морском министерстве, предъявил следующие требования в отношении количества подводных лодок, подлежавших постройке:
| в последнем квартале 1918 г. | ежемесячно 16 лодок, |
| в первом квартале 1919 г. | ежемесячно 20 лодок, |
| во втором квартале 1919 г. | ежемесячно 25 лодок, |
| в третьем квартале 1919 г. | ежемесячно 30 лодок. |
На мой запрос, направленный в управление по делам подводного плавания, почему в январе 1917 г., когда был решен вопрос о начале неограниченной подводной войны, не было приступлено к постройке большего числа лодок, — я получил следующий ответ: [489]
Исчерпывающего разъяснения по вопросу о причинах подобной, политики в деле постройки лодок получено не было; во всяком случае, на эту политику сильное влияние оказало мнение начальника Адмирал-штаба, полагавшего, что подводная война по истечении определенного промежутка времени произведет ожидаемое действие и наличного числа лодок для этого достаточно{162}. Кроме того, в морском министерстве господствовало мнение, что от промышленности нельзя было ожидать большей производительности.
После организации управления по делам подводного плавания (5 декабря 1917 г.) этим управлением еще в том же месяце было заказано сто двадцать лодок, а в январе 1918 г. — еще двести двадцать лодок. Но количество лодок, вступавших в строй в отдельные месяцы 1918 г., еще отражало в себе последствия прежней политики строительства:
Этим количеством новых лодок хотя и покрывалась убыль, но не создавалось заметного прироста. Для того чтобы месячное уничтожение тоннажа противника вновь поднялась выше 500 000 тонн, нам следовало повысить количество выпускаемых новых лодок. На мой дальнейший вопрос, находило ли управление подводного плавания возможным увеличить число лодок и если да, то какие еще встречались препятствия, я получил разъяснение, что управление по делам подводного плавания настойчиво стремилось увеличить число подводных лодок и путем увеличения количества рабочих надеялось к концу 1919 г. довести выпуск до 23 лодок в месяц. Помехи заключались в нехватке рабочей силы. Хотя военное министерство и делало все возможное, а управление неустанно нажимало, но от высшего военного командования не удалось добиться выделения рабочих в должном количестве и соответственной квалификации.
В телеграмме высшего военного командования (июнь 1918 г.) следующим образом мотивировались причины отказа:
«В первое время, на основе постановления об обострении хода подводной войны, увеличения заказов на постройку лодок не последовало. В феврале 1917 г. было заказано только шесть лодок нормального типа «U», сорок пять лодок «UB» и три торговые лодки. Более крупный заказ на постройку девяносто пяти подводных лодок последовал лишь в июне 1917 г.»
в январе вступило в строй
3 лодки
в феврале вступило в строй
6 лодок
в марте вступило в строй
8 лодок
в апреле вступило в строй
8 лодок [490]
в мае вступило в строй
10 лодок
в июне вступило в строй
12 лодок
в июле вступило в строй
9 лодок
в августе вступило в строй
8 лодок
в сентябре вступило в строй
10 лодок
«От военного министерства мне стало известно, что морское министерство потребовало немедленного предоставления 2200 квалифицированных рабочих для направления их на императорские верфи в Данциге и Вильгельмсгафене и на верфь Райхерштига в Гамбурге и, сверх того, еще около 900 квалифицированных рабочих — к 1 октября. Отнимать рабочую силу у армии больше нельзя, тыл должен усиленно пополнять армию, и все же он далеко не в состоянии покрыть эти потери. [491]
Заботы пополнения убыли в армии являются сейчас самым острым требованием момента. Ввиду этого едва ли будет возможно отпустить рабочих из тыла. Поэтому я еще раз прошу тщательно проверить положение с рабочей силой и по возможности обойтись собственными ресурсами. Вместе с тем прошу учесть возможность получения квалифицированных людей из нейтральных стран и в занятых областях (Ревель, Либава и т.д.)».
Еще в бытность мою командующим флотом, при моих докладах о необходимости улучшить положение с рабочей силой на императорских заводах, я наталкивался на отказы, мотивировавшиеся невозможностью получения рабочей силы. Поэтому еще тогда у меня сложилось впечатление об отсутствии тесного контакта между высшими военно-морскими учреждениями, находившимися в Берлине, и высшим военным командованием. Между тем этот контакт был необходим для регулирования обоюдных потребностей с таким расчетом, чтобы достижение общей великой задачи не вызывало никаких сомнений. Это и послужило основной причиной, побудившей меня поддерживать постоянную связь с главной квартирой с тем, чтобы добиться наилучшего использования людских и материальных ресурсов страны.
Когда вследствие военных событий 1918 года центр тяжести военных действий целиком переместился на запад, то и для военно-морского командования уже не было оснований оставаться в центре, в Берлине, где не было возможности поддерживать тесное сотрудничество. Высшее командование должно было учитывать в своих планах значение морской войны, которое не могло оставаться неиспользованным. Если успеху подводного наступления приписывалось решающее значение, то армия могла выделить некоторые силы и передать их для осуществления задач флота. Таковы были требования момента. Конечно, в первую очередь сам флот должен был отдать на [492] постройку и снаряжение подводных лодок весь персонал, без которого он мог обойтись. Это могло быть достигнуто только путем энергичного вмешательства военно-морского командования.
Стесненное положение на нашем Западном фронте не помешало первому генерал-квартирмейстеру сделать соответствующие выводы, когда ему была доказана реальная возможность осуществления новой программы постройки подводных лодок при условии направления на заводы 40—60 тысяч рабочих. В ближайшие месяцы, для ускорения выпуска находившихся уже в постройке лодок, можно было обойтись значительно меньшим количеством рабочих.
Для подготовки кадров для новых подводных лодок необходимо было в большей мере, чем это практиковалось до сих пор, прибегать к использованию личного состава флота, и приступать к этому необходимо было немедленно, так как подготовка командиров и вахтенных офицеров для службы на подводных лодках требовала нескольких месяцев на ознакомление с техническим устройством лодок и на приобретение необходимого искусства в стрельбе торпедами.
Все находившиеся в отечественных водах подводные лодки, а также подводные крейсера были подчинены командованию флотом. Благодаря этому командующий подводными лодками приобрел необходимое влияние на вопросы комплектования всего личного состава подводных лодок, и флот помогал ему в подборе подходящего персонала, так как на флоте и лежала главная ответственность за проведение и успех подводной войны.
Вместо ушедшего со своего поста статс-секретаря адмирала фон Капелле на должность статс-секретаря морского министерства был назначен бывший до того начальником управления по делам подводного плавания вице-адмирал фон Манн Тихлер, так как главной задачей этого министерства являлось теперь ускорение постройки подводных лодок. Все [493] прочее строительство для пополнения надводных морских сил, которое не могло уже оказать никакого влияния на исход войны, было либо отменено, либо отложено, и все ресурсы кораблестроения подлежали использованию лишь для упомянутой выше единой цели.
Вскоре же после состоявшегося 10 сентября переезда военно-морского командования в главную квартиру представился случай убедиться в преимуществах непосредственного обмена мнений. Необходимо было принять решение по испанскому вопросу. Испанское правительство, находившееся в это время у власти, под влиянием Антанты обнаружило намерение отказаться от соблюдения нейтралитета и предъявило требования, которые касались подводной войны и явно поддерживали интересы Антанты. Испанское правительство заявило, что в дальнейшем за каждое потопленное в военной зоне испанское судно оно намерено подвергать конфискации соответствующий тоннаж из находившихся в испанских гаванях германских торговых судов. Мы были готовы возмещать натурой за потопленные за пределами военной зоны суда с тем, чтобы не создавать затруднений для испанского импорта, причем делать это независимо от расследования, которое должно было показать, законно или незаконно было потоплено данное судно; решение этого вопроса подлежало арбитражу. В отношении же судов, потопленных в пределах военной зоны, мы вынуждены были самым решительным образом отклонить требование об их возмещении, так как в противном случае подобные требования были бы вполне справедливо предъявлены другими нейтральными странами, от чего успехи подводной войны стали бы иллюзорными. Было бы нелепостью, если бы взамен законно потопленных судов мы стали отдавать свои собственные суда. Вопрос касался 875 000 тонн германского тоннажа, который был бы таким образом автоматически использован нейтральной торговлей, направлявшейся в Англию. Больше того, возникала еще опасность, что и эти суда станут жертвами наших [494] собственных подводных лодок. Столь же неприемлемым было и контрпредложение министерства иностранных дел, сводившееся к тому, чтобы для поддержания торгового движения в пределах военной зоны Испания сводила свои торговые суда в конвои, которые не должны были подвергаться нападениям наших подводных лодок. Устные переговоры между высшим военным командованием, министерством иностранных дел и военно-морским командованием привели к соглашению относительно того, в какой мере можно было идти навстречу Испании, отнюдь не нарушая принципа, положенного нами в основу объявления о запретной зоне, хотя бы это и привело Испанию в стан наших противников. Между тем совещания властей в Берлине, продолжавшиеся в течение нескольких недель, не привели ни к какому результату. Предъявленные теперь требования опять-таки были ничем иным, как следствием ранее проявленной нами в этой области уступчивости, которая могла привести лишь к дальнейшим новым требованиям.
16 и 17 сентября я осматривал Фландрский морской фронт и убедился в образцовой его подготовленности к отражению попыток неприятеля высадить десант; руководил подготовкой командующий фронтом адмирал фон Шредер. Я ознакомился также с оборудованием базы подводных лодок в Брюгге. Значение Фландрского фронта заключалось в том, что он обеспечивал защиту с фланга, которая стала необходимой вследствие того, что фронт армии упирался в берег. Для того чтобы предупредить здесь нападение с тыла путем высадки десанта, все побережье от Ньюпорта (в устье Изера) до голландской границы было сильно укреплено. Зеебрюгге, соединенный глубоким морским каналом с более удаленным от берега Брюгге, служил опорным пунктом для подводных лодок. Так как атаки на фландрскую укрепленную позицию следовало ожидать главным образом с моря, защита береговых укреплений выпала на долю флота. Оборона на крайнем правом фланге армии, тесно связанная с береговой обороной, также была поручена [495] личному составу флота, сведенному в матросские полки. Эта позиция признавалась самими англичанами до такой степени прочной, что до сих пор они не рисковали высылать боевые корабли для обстрела завода и шлюзов. Они построили специально приспособленные для этого корабли — мониторы с небольшой осадкой и с крупнокалиберной артиллерией, но при многократно предпринимавшихся попытках им не удалось нанести нам серьезного вреда. Зато морская база, в которую со временем превратился Брюгге, до такой степени тревожила англичан, что они не остановились перед необходимостью пойти на огромные жертвы, понесенные в различных сражениях во Фландрии, чтобы прорвать в этом пункте наш фронт.
Единственная попытка, предпринятая ими в ночь с 22 на 23 апреля 1918 г. с целью закупорить морской канал у Зеебрюгге и гавань в Остенде и тем лишить наши подводные лодки возможности выходить в море, англичанам не удалась. Весьма энергичная атака, предпринятая под прикрытием искусственного тумана, была отражена благодаря бдительности наших сторожевых постов. Два устаревших легких крейсера, проникших до устья канала, были потоплены прежде, чем они достигли ворот шлюза, которые остались невредимыми. Препятствие, которым являлись эти два крейсера, лежавшие на фарватере, можно было обходить, так что сообщение между гаванью Зеебрюгге и судоремонтным заводом в Брюгге ни на один день не было прервано.
Не добился цели и другой крейсер «Виндиктив», командир которого, весьма искусно маневрируя, пристал к молу, чтобы высадить там отряд из 400 солдат морской пехоты. Понеся тяжелые потери, крейсер вынужден был отойти; сойти на мол удалось лишь сорока десантникам, и все они, за исключением одного капитана и 12 солдат, были убиты в упорном бою.
Высланные одновременно к Остенде корабли «Бриллиант» и «Сириус» не достигли цели; охваченные пожаром, они затонули восточнее мола. Английской подводной лодке удалось [496] достигнуть железного виадука, соединявшего мол Зеебрюгге с берегом, и взорвать его ферму, так что связь между внешней частью мола и берегом на некоторое время была прервана. Намерение отрезать таким образом путь подкреплению и тем вернее победить эту охрану не достигло своей прямой цели благодаря храбрости дежурных частей охраны.
Против подобных внезапных нападений нет вполне надежных средств защиты, так как расположенным дальше от берега береговым батареям ночью и в тумане трудно своевременно потопить приближающиеся брандеры.
Приходилось считаться с возможностью повторения подобных попыток, поэтому оборона мола была еще более усилена, так что новая попытка, конечно, была бы также безуспешна. От постановки оборонительных минных заграждений, с помощью которых можно было бы задержать нападающие корабли далеко в море, мы отказались, так как это могло представить опасность и для наших собственных подводных лодок.
Хотя в это время и не было заметно признаков скорого наступления на сухопутном фронте, но все же, в связи с общей обстановкой и при недостаточности находившихся в нашем распоряжении резервов, сухопутный фронт, прикрывавший доступ с суши к базе подводных лодок, мог быть прорван. Это было бы тем более вероятно, если бы неприятелю стало известно, что на последнем этапе войны мы собирались сделать ставку на подводные лодки. Потеря Брюгге явилась бы для хода подводной войны весьма чувствительным ударом, особенно по той причине, что мы не могли бы пользоваться услугами тамошнего судоремонтного завода, на котором было занято около 7000 рабочих. Сами лодки могли бы выходить в море из портов Северного моря, так что с этой утратой им можно было примириться.
В достигнутых до тех пор результатах подводной войны на долю фландрских лодок приходилось 23% от общего количества потопленного тоннажа. В общей сложности они потопили [497] 3 342 000 тонн, куда не входят потери, понесенные неприятелем на минах{163}.
18 сентября я имел беседу с генералом Людендорфом по вопросу об опасности, угрожавшей Фландрской позиции. Мне было сообщено, что общая обстановка сможет вынудить нас очистить Фландрию. С учетом подготовительных мероприятий, проведенных Фландрским флотским корпусом, потребовалось бы 8—14 дней на эвакуацию находившихся там ценных запасов военного снаряжения и оборудования судоремонтного завода. Поскольку высшее военное командование не было уверено в том, что ему удастся своевременно предупредить нас о приближении этого срока, а непосредственной опасности еще не усматривалось, в целях возможно более долгого базирования подводных лодок на Фландрию военно-морское командование взяло на себя риск потерь на случай, если бы потребовалась более быстрая эвакуация. Высшее военное командование обещало все же своевременно предупредить нас о признаках, которые указывали бы на необходимость очищения Фландрии. По всем этим соображениям мы старались не увеличивать находившихся там запасов, а лишь поддерживать их количество на строго необходимом уровне.
В течение сентября продолжались переговоры с промышленниками и кораблестроительными заводами по вопросу о перспективах расширенной программы постройки подводных лодок. 24 сентября морское министерство смогло сообщить военно-морскому командованию, что в основном программа была выполнима.
В связи с повышенным значением подводных лодок, чтобы дать еще один толчок к достижению благоприятного исхода [498] войны, я предложил кайзеру посетить школу подводного плавания в Киле. Кайзер выехал с этой целью 23 сентября из главной квартиры в Киль и 24-го осмотрел торпедную мастерскую и значительно расширенные сооружения императорской верфи.
В начале войны торпедная мастерская в Фридрихсорте была единственным местом изготовления наших торпед; во время войны к изготовлению торпед был привлечен механический завод Л. Шварцкопфа в Берлине, занимавшийся ранее производством торпед, и другие заводы. Под руководством директора торпедной мастерской контр-адмирала Геринга удалось не только полностью удовлетворять чрезвычайно возросшие требования, предъявлявшиеся к производству торпед и поддерживать на должной высоте запасы торпед для флота и миноносцев, но и весьма значительно усовершенствовать конструкцию этого оружия. В то время как корабли II эскадры (типа «Дойчланд») и устаревшие миноносцы одновременной постройки снабжались еще торпедами, имевшими заряд пироксилина в 120 кг, дальность действия 2200 м и скорость 24 узла, теперь на большинстве кораблей имелись торпеды диаметром в 50 см, с дальностью действия 10 300 м и со скоростью движения в 28 узлов. На новейших кораблях «Баден» и «Байерн» дальность действия повысилась до 16 500 м, при скорости хода в 25½ узла и диаметре в 60 см. Вес заряда у новейших торпед был повышен до 250 кг, а сам заряд состоял из взрывчатого вещества, разрушительная сила которого была втрое больше, чем у пироксилина.
Школа подводного плавания обосновалась в Экенферде. Здесь команды новых подводных лодок должны были знакомиться с вооружением лодок и их обслуживанием и особенно — обучаться стрельбе торпедами. Все вновь отстроенные лодки поступали на некоторое время в школу подводного плавания для прохождения предварительной подготовки к предстоявшей им боевой деятельности. Экенфердская бухта, [499] благодаря ее ровным и вместе с тем большим глубинам, была очень удобна для практических погружений лодок. Кроме того, в силу ее отдаленности она очень мало посещалась судами и не была, как Кильская гавань, закрыта заграждениями, проход через которые всегда был связан с потерей времени. В расположенной перед ней Кильской бухте могли производиться учебные атаки в крупном масштабе и в условиях боевой обстановки. Для этой цели инсценировались даже конвои, окружавшиеся, по английскому образцу, соответствующей охраной; применялась также раскраска пароходов, выработанная с течением времени на английских судах для введения в заблуждение наблюдателей у перископов. Этот способ фигурной окраски, при котором применялись самые разнообразные сочетания цветов, имел целью исказить представление как о размерах парохода, так и о направлении его движения с тем, чтобы затруднить стрельбу торпедами.
В это время в школе обучалось свыше 200 офицеров, подлежавших назначению на подводные лодки в качестве командиров или вахтенных офицеров. Школой руководил капитан 3 ранга Эшенбург; он сумел дать слушателям школы подводного плавания отличное образование, которое должно было способствовать избежанию потерь подводных лодок, а также достижению наибольшего возможного числа попаданий торпедами. Он добился этого несмотря на то, что число находившихся в его распоряжении подводных лодок было очень невелико, так как все вполне готовые лодки высылались в море.
В это время никто из нас не подозревал, что положение на сухопутном фронте вынуждало как можно скорее прекратить всякие военные действия и что через несколько недель нам придется отказаться от подводной войны.
На следующий день, на обратном пути в главную квартиру через Берлин, мы получили известие о разгроме болгарского фронта, что вызвало серьезнейшие опасения за возможность дальнейшего сопротивления наших союзников и ставило под [500] угрозу наш юго-восточный фронт. Это известие побудило кайзера утром 29 сентября возвратиться в Спа после непродолжительного пребывания а Касселе.
При встрече по пути в Спа со статс-секретарем по иностранным делам фон Гинце он сообщил мне, что положение стало чрезвычайно серьезным и еще сегодня в первой половине дня у кайзера состоится совещание по вопросу о дальнейших мероприятиях. Несмотря на то, что я высказал желание участвовать в этом совещании, этого не случилось, и только днем я узнал о том, что произошло. Генерал Людендорф сообщил мне, что главнокомандующий доложил кайзеру о том, что военное положение требует немедленного заключения перемирия и начала мирных переговоров. Последствия, которые будет иметь перемирие для внутренней политики, будут учтены канцлером.
Мы не стали вдаваться в подробности. Я понимал, какие чувства должен был испытывать генерал, который после нескольких лет победоносной борьбы увидел теперь, к какому финалу привела вся его деятельность, проводившаяся с такой несравненной силой воли. Я ограничился поэтому вопросами, имевшими неотложное значение для флота.
Речь шла об очищении Фландрии и об осуществлении большой программы строительства подводных лодок. Об удержании Брюгге для целей подводной войны теперь нечего было и думать. Зато генерал Людендорф просил сохранить в силе план усиления подводного оружия. Угроза, заключавшаяся в этом оружии, могла бы оказаться в равной мере полезной для достижения перемирия на желательных для армии условиях и необходимой в том случае, если бы пришлось напрячь все усилия в ответ на отклонение наших условий.
Тотчас после этого я отправился к кайзеру, чтобы получить его согласие на очищение фландрских опорных баз подводных лодок и на сохранение в силе наших намерений относительно постройки подводных лодок. Согласие было получено. [501]
Пекле того, как были разрешены вопросы, касавшиеся флота, кайзер сказал мне приблизительно следующее.
«Мы проиграли войну. Армия и народ вели себя блестяще, чего нельзя, к сожалению, сказать о политиках. Государственный канцлер сообщил, что он должен уйти. Трудно будет найти подходящего кандидата. Новый кабинет должен быть образован на более широких началах, и в его состав должны также войти и представители левых партий».
Еще в тот же вечер флотскому корпусу был дан приказ очистить опорные базы подводных лодок и приступить к планомерной эвакуации Фландрии; высшее военное командование учитывало, что очищение Фландрии будет производиться шаг за шагом; оставление Антверпена пока не предусматривалось.
1 октября в Кельне состоялось заседание с участием представителей промышленности и кораблестроения; присутствовали также статс-секретарь морского министерства фон Манн и представитель высшего военного командования полковник Бауер. Достигнуто было общее согласие по вопросу об осуществимости расширенной программы постройки подводных лодок при условии предоставления рабочих, в общем количестве в 69 000 человек, которые будут непосредственно заняты на кораблестроительных заводах. В 1918 г. из них требовалось сперва лишь 15—20 тысяч человек. В необходимом сырье в промышленности недостатка не ощущалось. Конечно, заводы, которые до этого времени были заняты другими заказами, как, например, по сооружению мостов в Румынии, должны были быть освобождены от всех этих работ.
Представитель высшего военного командования выразил готовность армии всеми мерами поддержать это начинание.
Я не считал себя вправе давать пояснения об изменившемся положении на фронте, но указал, что сохранение этого плана соответствовало единодушному желанию военного и военно-морского командований. [502]
5 октября новым государственным канцлером, принцем Максом Баденским, была послана президенту Соединенных Штатов нота с предложением о мире. При военно-морском командовании для предстоящих переговоров о заключении перемирия была создана соответствующая комиссия, которая должна была приступить к работе совместно с комиссией, назначенной высшим военным командованием.
6 октября я имел разговор с генералом Людендорфом. Желая наметить общую линию поведения в предстоявших переговорах, я задал вопрос, на какие уступки согласится пойти военное командование для достижения перемирия, и высказал предположение, что эти уступки не пойдут слишком далеко и что в случае надобности мы должны вновь взяться за оружие с надеждой на успех. Генерал Людендорф подтвердил наличие этой основной точки зрения. Он сказал, что высшее военное командование готово будет согласиться на частичную эвакуацию занятой на западе территории, на первый случай — примерно до линии Брюгге — Валансьен, затем — до линии от Антверпена западнее Намюра до Мааса. С требованием отдать неприятелю Мец высшее военное командование согласиться не могло бы. Государственный канцлер хотя и желал бы дальнейших уступок, но ввиду технических трудностей присоединился к предложению высшего военного командования.
Для флота был важен вопрос, придется ли прекратить подводную войну на время перемирия. Поскольку министерство иностранных дел заявило, что без этого условия нельзя будет добиться перемирия, я выразил готовность прервать подводную войну на время перемирия, но подчеркнул, что взамен этого необходимо выговорить взаимные уступки в виде предоставления нам права на доставку в Германию ценных судов, находившихся в иностранных портах, а также сырья и продовольствия. Было бы несправедливо продолжать блокаду после того, как мы прекратили подводную войну. [503]
Относительно использования флотского корпуса было решено, что части, пригодные для действий в поле (полки, сформированные из матросов, и полки морской пехоты, а также подвижные батареи артиллерийских полков, укомплектованные матросами), будут предоставлены в распоряжение армии, а весь остальной персонал будет возвращен флоту. Таким образом, Фландрский флотский корпус перестал существовать. Он был образован 3 сентября 1914 г. в виде флотской дивизии под командой адмирала фон Шредера и с честью участвовал 10 октября 1914 г. во взятии Антверпена. 8 ноября 1914 г. флотская дивизия была развернута во флотский корпус. Его командование обосновалось в Брюгге. Пехота флотского корпуса состояла из трех полков матросов и из морской пехоты. Именно последняя и участвовала со славой в больших сражениях, развернувшихся во Фландрии в 1916-м и 1917 гг. Приморский фронт был занят матросскими артиллерийскими полками. Там было установлено тридцать орудий самых крупных калибров, в том числе пять 38-см и четыре 30,5-см, кроме того, большое количество скорострельных орудий от 21 до 10,5-см калибра. До сих пор они отбивали все атаки с моря.
Фландрская флотилия подводных лодок была образована 29 марта 1915 г. В ее составе числилось одновременно до тридцати семи подводных лодок. Крупные итоги ее деятельности были достигнуты ценой тяжелых потерь, так как против этих лодок была направлены наиболее энергичные оборонительные мероприятия противника.
Во Фландрии действовали, кроме того, две флотилии больших миноносцев и многочисленные тральщики. Они неоднократно отличались в ночных набегах в Английском канале и у английских берегов при обстреле укрепленных пунктов (Маргейта, Дувра и Дюнкерка). Они постоянно требовались для уничтожения заграждений, которые ставились для затруднения нашим подводным лодкам выходить в море. Число потерь и повреждений, причиненных этим миноносцам минами и [504] бомбами с самолетов, также было значительно выше, чем на прочих театрах военных действий.
Эвакуация завода из Брюгге и установок из Зеебрюгге была осуществлена планомерно и без помех. Плавающий состав морских сил возвратился через Северное море в Вильгельмсгафен. Одиннадцать больших, тринадцать малых миноносцев и все подводные лодки, за исключением четырех, были уже отпущены и прибыли туда без всяких происшествий. Четыре миноносца, которые для совершения перехода нуждались еще в некотором ремонте, должны были выйти в ближайшие дни. Четыре подводные лодки и два больших миноносца, как неспособные к совершению перехода, пришлось уничтожить. На заводе в Генте находилось еще три больших миноносца, состояние которых не позволяло им совершить переход через Северное море; они должны были быть переведены в Антверпен, либо взорваны, либо интернированы в Голландии. Быстроходные торпедные катера, которые еще в августе произвели успешное нападение на рейде Дюнкерка, ушли в Антверпен, откуда они были отправлены по железной дороге в Киль. Гидропланы флотского корпуса возвратились в Северное море воздушным путем. Сухопутные самолеты и истребители, подобно другим частям флотского корпуса, способным действовать в поле, поступили в распоряжение командования IV армией. Из тяжелых орудий приморского фронта удалось вывезти лишь десять 28-см орудий железнодорожного типа, а остальные орудия при очищении батарей пришлось взорвать.
Подобно тому, как наше отступление на западном фронте имело своим последствием потерю опорных баз во Фландрии, так и события на Балканах привели к отходу находившихся там наших морских сил, как только Турция заключила сепаратный мир.
Линейный крейсер «Гебен» являлся последним оплотом для защиты Дарданелл. Турция имела наше согласие на передачу ей этого корабля по окончании войны, поэтому вопрос о [505] выводе крейсера из Константинополя мог быть поднят лишь в том случае, если бы возникла опасность захвата его англичанами. В интересах нашего военного престижа этого следовало избежать, с чем согласился также и государственный канцлер. В соответствии с этим командующий морскими силами в Средиземном море вице-адмирал фон Ребейр-Пашвиц получил распоряжение отослать «Гебен» в Севастополь, если дальнейшее пребывание крейсера в Константинополе станет бесполезным.
В Севастополе находилась отдельная морская команда, пытавшаяся привести в порядок переданные нам русскими (по договору от 2 декабря) военные корабли. Из их числа линейный корабль «Воля» и несколько миноносцев и тральщиков должны были быть готовыми в первую очередь, так как они предназначались для конвоирования многочисленных транспортов с войсками, которые должны были направляться из портов Кавказа и южной России через Черное море в румынские гавани.
Развитие событий в Турции привело к тому, что сохранить в наших руках «Гебен» не удалось. Чтобы добиться более благоприятных условий перемирия, которые позволяли бы нам вывезти наши войска из Сирии, наше правительство решило передать «Гебен» Турции. Англичане поставили это главным условием, чтобы иметь, таким образом, возможность овладеть кораблем.
В Средиземном море деятельность наших подводных лодок продолжалась и в октябре, но при этом были приняты подготовительные меры для своевременного очищения Полы и Катарро. Командующему, капитану 1 ранга Пюллену, было предоставлено право решить этот вопрос самостоятельно. 28 октября исправные лодки вышли обратно в Германию. Всего там находилось двадцать шесть подводных лодок, из которых десять пришлось взорвать, так как их нельзя уже было отремонтировать. [506]
Таким образом, для дальнейшего ведения подводной войны, если бы в этом еще встретилась надобность, мы должны были бы всецело ограничиться отечественными базами, находившимися в Северном и Балтийском морях. В силу этого обстоятельства пришлось бы высылать отсюда лодки как для действий против судоходства у французских берегов, так и для операций вокруг Британских островов; но благодаря этому сосредоточенные усилия всех подводных лодок могли бы быть направлены против единой главной цели.
Новое правительство, образованное в начале октября и возглавляемое принцем Максом Баденским, своим обращением к президенту Вильсону с предложением мира взяло на себя задачу добиться скорейшего прекращения военных действий и вместе с тем приемлемых условий мира. Однако избранный путь и образ действий во время переговоров не привели к желанной цели. Все далее и далее идущие требования наших противников, стремившихся довести нашу силу сопротивления до состояния полного разоружения, ясно обнаруживались на трех этапах переговоров. Они могли стать для нас многозначащими поворотными пунктами, если бы правительство решилось вовремя охладить непомерно возросшие требования, как это было обещано 5 октября во вступительной речи государственного канцлера, закончившейся следующими словами:
«Я знаю, что результат мирного предложения застанет Германию сплоченной и преисполненной твердой решимости либо заключить честный мир, исключающий всякие признаки эгоистического нарушения чужих прав, либо вступить в последний бой на жизнь или на смерть, бой, на который наш народ вынужден будет пойти, не будучи в том повинным, если ответ воюющих с нами держав на наше предложение будет продиктован простым желанием уничтожить нас». [507]
Характер принимавшихся правительством решений, справки и советы, которые давались призванными для этого военными властями, могут быть обрисованы следующим образам.
На нашу первую просьбу о мирном посредничестве от 5 октября был получен 8 октября ответ: никаких переговоров о перемирии до тех пор, пока германские войска находятся на неприятельской территории.
12 октября наше правительство отвечает: мы готовы для заключения перемирия пойти навстречу предложению президента об эвакуации.
Следующая нота Вильсона от 14 октября содержит требования о прекращении операций подводных лодок против пассажирских пароходов и об изменении формы правления в Германии.
Ответ германского правительства от 21 октября:
«Подводным лодкам дано распоряжение не применять торпед против пассажирских пароходов. Ответственность государственного канцлера перед народным представительством будет создана и гарантирована в законодательном порядке».
На это Вильсон 23 октября сообщил:
«Считается целесообразным обсуждать только такие условия перемирия, которые гарантируют Соединенным Штатам и их союзникам возможность принудить Германию к выполнению любого предписания, если оно будет сочтено необходимым, а также лишают Германию возможности возобновить военные действия».
Далее совершенно открыто высказывались требования об уничтожении монархии: «в противном случае мирные переговоры не могут иметь места и будет потребована полная сдача». [508]
В вопросе о принятии нами первого требования, касавшегося очищения занятых территорий, решающее значение имела позиция, занятая высшим военным командованием; оно заявило о своем согласии с текстом нашей ответной ноты от 12 октября. Соображения флота об опасности, возникавшей для германского промышленного района и для нашей базы подводных лодок в Эмдене, в случае передвижения фронта на восток, не могли уже иметь решающего значения после того, как выяснилось, что армия больше не в состоянии была удерживать Западный фронт. Именно по этой причине и возникла необходимость заключить перемирие. Идя навстречу этой необходимости, флот согласился на прекращение подводной войны на время перемирия, хотя все выгоды при этом выпадали на долю неприятеля, если одновременно не прекращалась или не ослаблялась в необходимой мере английская блокада.
Новое требование Вильсона от 14 октября шло значительно дальше, так как неизбежным следствием требования щадить пассажирские пароходы было прекращение подводной войны. Однако Вильсон вовсе не обещал одновременного прекращения военных действий, а заявлял, что он лишь тогда согласится приступить к переговорам, когда эти предварительные условия будут нами выполнены. Таким образом, мы должны были выпустить из своих рук главное оружие, в то время как наши противники продолжали бы свои военные действия и могли сколько угодно затягивать ход переговоров.
Можно было ожидать, что правительство пойдет на уступку и будет щадить пассажирские пароходы, так как с внешней стороны она была совершенно несущественной. По своим же последствиям эта уступка могла приобрести огромное значение, так как возврат к применению подводных лодок для крейсерской войны был бы равносилен потере лодок как средства борьбы, о чем свидетельствовал имевшийся уже в этом отношении опыт. Кроме того, было очевидно, что в случае продолжения военных действий сделанная теперь уступка лишила [509] бы нас возможности вернуться к неограниченной подводной войне. Поэтому точка зрения флота в связи с получением этой новой ноты была такова: пожертвовать подводной войной, если в компенсацию за это наша армия получит перемирие, в противном же случае — настоятельно отсоветовать какие бы то ни было уступки.
16 октября в Берлине мне представился случай посетить нового государственного канцлера и высказать ему мое мнение, которое, как мне показалось, встретило с его стороны сочувствие. Он пригласил меня на следующее утро на заседание военного кабинета, на котором генерал Людендорф должен был сделать доклад о военном положении, на основе которого правительство собиралось вынести решение о позиции, которую следовало занять в отношении ноты Вильсона.
Разъяснения, сделанные на этом заседании относительно возможности нашего дальнейшего сопротивления, способствовали значительному ослаблению первого неблагоприятного впечатления, создавшегося 29 сентября. Содержание ответной ноты Вильсону было обсуждено в общих чертах. Все единодушно считали, что упреки в бесчеловечности и тому подобные обвинения следует отклонить, а разорение областей, подлежавших очищению, равно и гибель мирных граждан, направлявшихся на пароходах в пределы военной зоны, являлись неизбежным следствием войны. Предлагалось просить президента немедленно положить конец ужасам войны на суше и на море, заключив для этого перемирие. Вместе с тем следовало просить Вильсона открыто перечислить его условия, сообщив ему, что Германия не намерена пойти на унизительные для нее условия. По общему мнению, тон этого ответа должен был оказать сильное влияние на состояние духа в народе и армии.
Теперь должно было выясниться, намерен ли был президент честно вести переговоры на основе своих четырнадцати пунктов, или же он стремился свыше всякий меры ухудшить [510] наше военное положение путем затягивания переговоров и предъявления все новых и новых требований. В последнем случае германский народ должен был быть готов возобновить борьбу за свое существование и вести ее до последней крайности.
На следующий день я явился с докладом к кайзеру, знавшему уже о ходе заседания со слов генерала Людендорфа. Веря в то, что правительство не изменит своего решения, принятого 17 октября, генерал Людендорф возвратился в главную квартиру. Я считал необходимым договориться с кайзером о характере действий флота на случай, если нам по каким-либо причинам придется все же приостановить на время или вовсе прекратить подводную войну. Если же военные действия на суше будут продолжаться, то флот не имел права оставаться безучастным зрителем, а наоборот, должен был пытаться сделать все возможное, чтобы облегчить положение армии. Кайзер согласился со мной, что в этом случае следует предоставить флоту свободу действий.
Меня удивило замечание, сделанное в конце доклада представителем министерства иностранных дел, советником посольства фон Грюнау. Он задал вопрос сопровождавшему меня начальнику моего штаба фон Леветцову о том, нельзя ли в ответной ноте высказаться в том смысле, что в дальнейшем подводная война будет вестись на основе призового права. Судя по этому, министерство иностранных дел не имело намерения добиться заключения перемирия в обмен на прекращение подводной войны, поэтому я решил оставаться в Берлине, чтобы убедиться в том, что текст ответной ноты соответствовал принятому 17 октября решению.
19 октября в военном кабинете состоялось обсуждение проекта ответной ноты, составленного статс-секретарем по иностранным делам доктором Зольфом. В противоречии с тем, о чем было условлено 17 октября, в текст была включена следующая фраза: [511]
Вице-канцлер фон Пайер самым решительным образом возражал против этого проекта, как показателя полной сдачи и признания наших прежних действий противозаконными. Нельзя отказываться от подводной войны, говорил он, и флот не должен прекращать войны раньше армии. К тому же и весь тон ноты не соответствовал существовавшему в стране настроению. В том же смысле высказались статс-секретари Гребер и Эрцбергер.
Я предложил иную формулировку, при которой подводная война могла быть принесена в жертву только в обмен на перемирие.
Большинство представителей правительства присоединилось к точке зрения, которой придерживались вице-канцлер фон Пайер и я. Статс-секретарю Зольфу было предложено подготовить к дневному заседанию новый проект, составленный в этом духе.
Перед началом заседания было выслушано мнение приглашенных для этого послов — графа Вольфа Меттерниха, графа фон Брокдорф-Ранцау и доктора Розена, причем представители флота вначале не присутствовали на этом совещании. Заявления, сделанные послами, очень скоро заставили военный кабинет совершенно изменить свое прежнее мнение. Речь теперь шла о [512] том, чтобы пожертвовать подводной войной без всякой компенсации. В новом проекте ноты толковалось о безоговорочном намерении щадить пассажирские пароходы.
Я еще раз высказал серьезное опасение по поводу этой слишком поспешной уступчивости, которая позволит Вильсону затягивать переговоры, и в то время как подводные лодки вынуждены будут бездействовать, нажим на армию будет продолжаться. Вместе с тем мы признаемся, что до сих пор действовали неправильно, и освободим в Англии сотни тысяч людей, которых до сих пор удерживала подводная война. Однако мне не удалось отстоять мою точку зрения. Переданное государственному канцлеру по телеграфу категорическое заявление высшего военного командования о том, что оно ни в коем случае не может согласиться на отказ от подводной войны ради надежды на заключение перемирия, — также не могло ничего изменить в решении кабинета. Создалось мнение, сводившееся к тому, что кабинет не может взять на себя ответственность перед германским народом за разрыв переговоров с Вильсоном, между тем этот разрыв будет неизбежным следствием нашего отказа пойти на требуемые Вильсоном безоговорочные уступки.
Принятая на вечернем заседании окончательная редакция ноты содержала теперь следующее:
Я заявил военному кабинету, что для лояльного соблюдения этого обещания необходимо немедленно отозвать все подводные лодки, высланные для ведения войны против торговли.
Чтобы отдать этот приказ, я должен был получить согласие кайзера. Император был до такой степени убежден в [513] тяжелых военных последствиях этой меры, что он старался еще использовать свое личное влияние на канцлера с тем, чтобы изменить решение кабинета. Кайзеру не удалось, однако, переубедить государственного канцлера. После этого кайзер передал мне через заместителя начальника морского кабинета, что государственный канцлер представил ему положение в таком виде, что придется пожертвовать подводной войной.
Также не имела успеха и моя вторичная попытка уговорить канцлера внести в ноту указание хотя бы о некоторой отсрочке делаемой нами уступки. Он заявил, что мы в не таком положении, чтобы ставить еще какие-либо условия, флот должен покориться неизбежности и во всяком случае избегать инцидентов. Я заверил канцлера, что мы будем к этому стремиться и добавил, что отзываю поэтому все подводные лодки, ведущие войну против торговли. Это решение об ограничении подводной войны имело очень важное значение в том отношении, что от него зависели дальнейшие оперативные мероприятия военно-морского командования, так как Флоту Открытого моря должна была быть теперь возвращена полная свобода действий.
До тех пор, пока на фронте продолжались военные действия, конца которым и не предвиделось, флот, конечно, не хотел и не мог оставаться в полном бездействии, в то время когда наши враги, которые избавились от всяких забот, связанных с подводной опасностью, усиливали свой нажим на нашем западном фронте. Успех на море должен был оказать благоприятное влияние на содержание мирных условий и поднять настроение в стране. Следовало учитывать, что требования неприятеля будут сообразоваться с силой сопротивления, которое мы могли еще ему оказать, и что всякое ослабление противника было бы нам на пользу.
В результате освобождения подводных лодок от ведения войны против торговли наступательная сила нашего флота значительно возросла, и было весьма вероятно, что при удачном [514] выборе места атаки исход операций флота был бы благоприятным.
Если бы при этом наш флот понес некоторые потери, то можно было предполагать, что и противнику был бы нанесен соответствующий урон. Однако у нас осталось бы достаточно сил, чтобы обеспечить возобновление подводной войны в Северном море в том случае, если бы ход переговоров вызвал необходимость продолжения борьбы всеми имеющимися в распоряжении средствами.
21 октября, одновременно с посылкой ноты Вильсону, подводные' лодки получили распоряжение возвратиться, а начальнику штаба военно-морского командования было приказано держать командование флота в курсе происходивших переговоров и передать ему приказ: «Флоту Открытого моря выйти в море для атаки и боя с английским флотом». Командующий флотом адмирал фон Хиппер имел уже готовые планы для подобных выходов в море, так как их необходимость была предусмотрена. Предпочтение было отдано утвержденному мною плану, составленному для действий в Английском канале. Подводные лодки должны были успеть занять назначенные им позиции, а большому количеству крейсеров предстояла приемка мин, которые предполагалось поставить на вероятных путях противника. На все эти приготовления ушло еще несколько дней, и наконец 28 октября флот сосредоточился для осуществления операции на внешнем рейде Вильгельмсгафена.
Тем временем, 24 октября стала известна ответная нота президента Вильсона, весьма недвусмысленно требовавшая полной капитуляции. Побуждаемый теми же чувствами, что и высшее военное командование, я, по приглашению генерал-фельдмаршала и генерала Людендорфа, отправился с ними в Берлин, чтобы быть там и в случае надобности принять участие в обсуждении новой ситуации. Мы не могли себе представить никакого иного выхода для правительства, кроме отклонения [515] этого нового требования Вильсона, как не соответствовавшего достоинству нации и ее вооруженных сил.
Днем 25 октября, непосредственно после приезда генерал-фельдмаршала и генерала Людендорфа в Берлин, кайзер вызвал их к себе. Из этого свидания генерал Людендорф вынес такое впечатление, что кайзер согласятся с предложениями правительства, так что нам оставалось лишь попытаться выяснить у вице-канцлера фон Пайера (сам государственный канцлер был болен), каковы же будут решения правительства.
Эта беседа произошла 25-го вечером, но против ожидания она во всех отношениях имела отрицательные результаты. Несмотря на самые настойчивые стремления, генералу Людендорфу, поддержанному фельдмаршалом и мною, не удалось убедить господина фон Пайера в том, что наша национальная и воинская честь заставляет нас отклонить непомерные требования Вильсона. Фельдмаршал и генерал Людендорф заявили, что если это произойдет, то они продержатся на западном фронте всю зиму. Все было напрасно. Господин фон Пайер не желал верить данным, приведенным Людендорфом, он хотел посоветоваться с другими генералами с фронта. Но прежде всего он потерял всякую веру в силу сопротивления народа и армии.
Эти безуспешные переговоры пришлось прекратить, так как вице-канцлера невозможно было склонить на уступки. Даже на вопрос о том, будет ли народ призван к последнему бою, если по получении точных условий выяснится, что они равноценны капитуляции, господин фон Пайер ответил: «Вначале придется посмотреть, каково будет тогда положение».
На состоявшемся на следующий день докладе фельдмаршала и генерала Людендорфа кайзер принял просьбу генерала Людендорфа об отставке.
Ответ правительства на последнее требование Вильсона гласил: [516]
Надежды, которые правительство еще, видимо, питало после этого на благоприятный ход переговоров, были обмануты. Генерал Людендорф предсказывал, что наши постоянные уступки должны были привести к злополучному концу, так как правительство не позаботилось поддержать в народе бодрость духа, которая позволила бы выдержать последнее испытание. Это предсказание в полной мере оправдалось.
Самое горькое разочарование пришлось при этом испытать со стороны экипажей военного флота. Они прониклись убеждением в том, что сопротивление невозможно и они будут напрасно принесены в жертву; это ошибочное мнение укрепилось, так как в действиях правительства не видно было стремления к совершению смелого подвига.
Возмущение вспыхнуло 29 октября, когда командующий флотом приказал готовиться к съемке с якоря для выполнения намеченной операции. Смысл и цель операции, как всегда, перед выходом в море сохранялись от команды в тайне. Мятежом вначале были охвачены лишь команды нескольких линейных кораблей и линейных крейсеров, но характер этих волнений вынудил командующего флотом отказаться от намеченного плана. Он надеялся, что спокойствие на кораблях восстановится после того, как зачинщики будут свезены на берег [517] и подвергнуты предварительному заключению в Вильгельмсгафене. Вполне надежными оставались команды миноносцев и подводных лодок.
По поводу этих событий командующий флотом донес 2 ноября военно-морскому командованию, что здесь имело место большевистское движение, руководимое на бортах кораблей членами социал-демократической независимой партии, центр которой находился, по-видимому, на берегу, в Вилыельмсгафене. Агитационным средством явилась ходячая фраза: «Правительство хочет мира, а офицеры его не желают». Всякие боевые действия флота, вызывая раздражение противника, должны были препятствовать делу мира, поэтому офицеры стремились продолжать их. Офицеры желали вывести флот в море и дать его уничтожить без всякой пользы или даже сами собирались его уничтожить.
После того, как 29 января появились первые признаки неповиновения, движение успело разрастись, так что активные действия флота, казалось, стали неосуществимыми. Командующий флотом разослал соединения по различным районам (III эскадру в Балтийское море, I эскадру на Эльбу, а IV эскадру в Яде), чтобы там восстановить на них порядок.
Казалось, в Вильгельмсгафене наступило после этого спокойствие.
Однако с приходом III эскадры в Киль, вечером 1 ноября волнения перекинулись и туда. Губернатору, адмиралу Сушону, удавалось поддерживать порядок в течение 2 и 3 ноября. Но 3 ноября восстание разрослось, не встречая решительного сопротивления. Уполномоченные, посланные правительством в Киль, не смогли восстановить спокойствие, не помог и опубликованный указ от 28 октября, в котором кайзер заявлял о своем полном согласии со всеми мероприятиями правительства. Энергичная борьба с зачинщиками, которая, быть может, вначале и имела шансы на успех, теперь могла быть осуществлена только с помощью «охранных» войсковых частей (Sicherungstruppen), [518] сформированных военным министерством. Однако и эти войска оказались ненадежными и численность их была, по-видимому, недостаточна.
О подробностях восстания, вспыхнувшего вскоре после этого во всех военно-морских базах, я уже не получал больше донесений, так как облеченные властью начальники лишились фактической власти.
«Подводная война будет вестись на основе призового права с обеспечением жизни лиц, не имеющих военного звания».
«Германское правительство заявляет о своем согласии очистить занятые районы. Далее оно заявляет о готовности одновременно прекратить подводную войну. При этом оно исходит из предположения, что детали этих предварительных мероприятий и условия перемирия будут определены и обсуждены военными экспертами».
«Чтобы устранить все, что может помешать делу мира, всем командирам подводных лодок, по собственному побуждению германского правительства, категорически запрещено торпедировать пассажирские суда».
«Германское правительство ознакомилось с ответом президента Соединенных Штатов. Президент осведомлен о глубоких переменах, происшедших и происходящих в конституционной жизни Германии. Переговоры о мире будут вестись народным правительством, пользующимся общественным доверием и действующим на основе обеспеченных конституцией полномочий. Военные власти также подчинены правительству. Германское правительство вправе теперь ждать согласия на предложение о перемирии, за которым должен последовать справедливый мир, обусловленный президентом в сделанных им заявлениях».