Начальник артиллерии
В середине апреля 1937 года председатель совета министров республиканской Испании созвал военное совещание, на котором был рассмотрен план особой операции республиканцев.
Доклад командования армия произвел глубокое впечатление на участников совещания. Стратегический план задуманной операции предусматривал прорыв и окружение мадридской группы интервентов и войск Франко. Республиканцам предстояло впервые проявить инициативу и перейти от обороны к наступлению, введя в бой два армейских корпуса, взаимодействующих с авиацией, танками и артиллерией.
По докладу развернулись оживленные прения. После выступления командира 5-го армейского корпуса полковника Модесто слово получил старший артиллерийский начальник Хосе Антонио. Он сказал, что после длительного периода организационных и тактических неудач, вызванных отсутствием навыка, нехваткой материальной части и кадров, республиканская артиллерия приобрела необходимый опыт и теперь готова обеспечить наступление. Для этой цели придется обнажить некоторые участки других фронтов и стянуть в район наступления не менее 250 орудий.
Хосе Антонио был хорошо известен командному составу республиканской армии. Его знали не только как отважного командира, но и как человека точного и рассудительного, который глубоко продумывает каждое свое слово, прежде чем его произнести. И все же, когда Хосе назвал цифру орудий, необходимых для проведения операции, зал совещания пришел в движение.
Словно не замечая недоумения аудитории, старший артиллерийский начальник продолжал свою речь. Он говорил, что 250 орудий — это тот необходимый минимум, который позволяет создать массированный огонь. Организация такого огня — задача очень трудная для республиканских артиллеристов. И тем не менее ее нужно выполнить. Без массированного артиллерийского огня в современных условиях ведения войны нечего и думать об осуществлении широких наступательных операций.
Председательствующий прервал оратора. [286] Он попросил рассказать о плане организации массированного огня, так как подобный метод использования артиллерии еще ни разу не применялся в республиканской армии.
В вопросе председательствующего Хосе угадал настроение всей аудитории. Участников совещания, очевидно, смущало не только количество необходимой артиллерия, но в еще большей мере трудность единого управления множеством орудий.
Старший артиллерийский начальник рассеял все сомнения. Его предложения и наметки были конкретны, точны и, главное, безусловно осуществимы. Повидимому, эту проблему он давно и основательно продумал.
Совещание закончилось глубокой ночью. А на рассвете два легковых автомобиля уже мчали разведывательную группу старшего артиллерийского начальника в район предстоящего наступления.
По плану командования, главный удар республиканцев намечался в центральном секторе фронта. Но Хосе Антонио решил посетить сперва второстепенный участок на западе — район деревни Навалагамелья. В переднем автомобиле вместе с Хосе находился его ближайший помощник — начальник штаба Ботет; другая машина была заполнена бойцами разведывательной группы.
Неподалеку от деревни Вальдеморильо, возле небольшой оливковой рощи, машины остановились. Хосе открыл дверцу и присел на ступеньку автомобиля. Разложив на коленях большую карту, он долго всматривался в нее, то и дело переводя взгляд на местность. Затем аккуратно обвел красным карандашом район деревни, тщательно заштриховав район оливковой рощи.
— Здесь, — сказал он, подозвав Ботета, — станет дивизион Мигеля. У него очень ответственная задача, но крайне скверная позиция. Отсюда, из этой рощи, он будет поддерживать своими гаубицами нашу пехоту, не обращая внимания на мятежников, находящихся сбоку от него, в Навалагамелье.
Ботет с непроницаемым видом разглядывал жарту.
— В Навалагамелье, — продолжал Хосе после минутного раздумья, — очевидно, есть тяжелые орудия, а эта жидкая рощица прозрачна, как вода. Она ни в коем случае не может служить прикрытием Мигелю. К сожалению, ничего лучшего придумать нельзя: во всем западном секторе нет более подходящего пункта.
Ботет посмотрел в сторону Навалагамельи. Он подумал, что мятежники действительно чертовски удобно устроились. Местность перед ними была как на ладони.
Как бы в ответ на его мысль, вдалеке послышалась пулеметная дробь. Шоферы вопросительно взглянули на Антонио. Он кивнул головой и, не спеша сложив карту, сел в машину. За ним последовал и Ботет.
Минут через пятнадцать разведывательная группа старшего артиллерийского начальника прибыла в расположение бригады, которая обороняла западный сектор фронта республиканцев.
Район деревня Навалагамелья представлял собой прочно укрепленный опорный пункт врага. С трех сторон деревню окружало несколько сплошных линий окопов. Метрах в трехстах впереди них тянулись проволочные заграждения, прикрывавшие еще одну узкую полосу окопов, но уже не сплошных, а прерывистых. Здесь находились солдаты боевого охранения мятежников, принимающие на себя первый удар противника.
Если бы республиканские части, куда прибыла группа артиллеристов во главе с Хосе Антонио, вздумали атаковать Навалагамелью, то им пришлось бы сперва ликвидировать окопы боевого охранения, а затем последовательно преодолевать первую, вторую и третью полосы укреплений. Разумеется, каждая линия укрепленной полосы мятежников была способна тактически взаимодействовать с другими, и республиканцам пришлось бы иметь дело не с изолированными участками обороны, а с целой системой огня всего укрепленного района.
Но республиканцы и не думали предпринимать рискованную операцию против Навалагамельи. Их задача была более скромная и менее опасная: осуществляя задачу обороны, сковывать по мере сил [288] и возможностей войска западного опорного пункта мятежников.
По дороге к штабу Хосе и Ботет встретили Мигеля. Очень высокий, с живыми и блестящими глазами, молодой командир весело приветствовал своих товарищей. Мигель доложил Хосе о прибытии в Эскориал дивизиона модернизированных гаубиц, которые он нашел в отличном состоянии.
В небольшом доме штаба бригады артиллеристы разложили на столе карту. Хосе в нескольких словах объяснил Мигелю назначение его гаубиц. Он указал на оливковую рощу — место расположения дивизиона.
— Трудно рассчитывать, — заключил Хосе, — что эта рощица убережет тебя от артиллерии врага. Вернее предположить обратное. Они обнаружат твой дивизион, едва только ты успеешь занять огневую позицию.
— И я буду лишен возможности на огонь ответить огнем?
— К сожалению, это так. Твой огонь нужен будет пехоте. Задача трудная, Мигель, прямо надо сказать. Постараюсь помочь... Но прежде всего тебе придется рассчитывать на свое мужество и выдержку. А пока не теряй времени, отправляйся в Эскориал. Надеюсь, что мы еще увидимся.
Мигель поднялся и молча обнял Хосе. Для этого ему пришлось нагнуться. Старший артиллерийский начальник был небольшого роста, очень худой и немного сутулый.
Ботет пошел проводить Мигеля. Когда он вернулся в штаб, Хосе беседовал с командиром N-ской бригады, каталонским рабочим Федерико.
— ...На совещании председательствовал Негрин, — небрежно говорил Хосе, — он приказал тебе атаковать Навалагамелью. Модесто сверкнул, как молния, и за ночь перебросил на фронт целый корпус. Теперь он у тебя на фланге.
Прислушавшись, Ботет сообразил, что Хосе говорит ересь. Но Федерико, не понимая шутки, волновался всерьез:
— Не буду наступать, нет сил... Где приказ Негрина?
Хосе успокоил разгорячившегося командира: неужели Федерико не понимает обыкновенной шутки? О наступлении не может быть и речи. Разве можно сейчас наступать...
— Однако на совещании у Негрина он в самом деле был, — заметил Ботет. Федерико недоверчиво взглянул на полковника.
— Модесто действительно приступил к переброске своего корпуса, — добавил Хосе, — и он вскоре окажется у тебя на фланге. Все то, что я тебе говорил, сущая правда, за исключением твоего наступления на Навалагамелью. Впрочем, и это не совсем уж выдумка. Давай-ка отбросим шутки и приступим к делу.
После получасового совещания командиры вышли на улицу. Удушливый воздух, накаленный горячим солнцем, стеснял дыхание. Хосе расстегнул воротник. По его лицу стекали струйки пота, покрытая форменной фуражкой голова стала влажной.
Командир бригады Федерико жаловался, что в штабе армии его не понимают, не дают подкреплений, хотя, по мнению Федерико, западный участок фронта — самый важный во всей Испании.
Хосе слушал рассеянно. Его мысли были заняты другим. Поглядывая в сторону Навалатамельи и сличая живые, естественные контуры рельефа с мертвыми значками на карте, он ощущал, как все его существо наполняется нестерпимым чувством обиды. В суровую, отчаянно сложную борьбу с захватчиками активно вмешивалась природа его родной земли, с ее возвышенностями и равнинами, выжженными солнцем кустарниками и плодоносными маслиновыми рощами. Больно было сознавать, что география его родины выступает сейчас на стороне мятежников.
У Федерико тоже были линии укрепленных окопов. Но они не могли итти ни в какое сравнение с позициями района Навалагамелья, господствовавшими над окружающей местностью. Отсюда немыслимо было распознать, что находилось в Навалагамелье, какие войска, сколько орудий и пулеметов укрывались за густыми рощами маслин и кучно расположенными постройками. А мятежники со своих наблюдательных пунктов, спрятанных за естественными [289] и искусственными прикрытиями, далеко могли обозревать место предстоящих боев.
Старший артиллерийский начальник глубоко вздохнул. Он сложил карту и взглянул на часы. Ботет почувствовал, что период созерцания кончился и пришло время действовать. Он доложил, что отделение разведчиков готово и ожидает распоряжений. Хосе еще раз взглянул на часы и отдал приказ.
Атака Навалагамельи началась без артиллерийской подготовки, если не считать кратковременного беглого огня двух орудий, которые за четверть часа до броска пехоты внезапно выскочили на открытые позиции.
Постреляв наудачу не более десяти минут, республиканские орудия спешно переменили свою огневую позицию. Артиллеристы на руках втащили пушки на гребень небольшого холма, замешкались там, обнаружив себя противнику, и спустились в лощину. Не открывая огня, они снова переменили позицию, на этот раз тщательно маскируясь, и, приготовив орудия, возобновили стрельбу. У мятежников должно было создаться впечатление, что в дело вступают новые батареи.
Орудийной стрельбе стали вторить пулеметы сторожевого охранения республиканцев. Вслед за тем началась беспорядочная пальба из винтовок. Общий шум усилился из-за невероятного гвалта, поднявшегося в расположении республиканцев.
Около сотни бойцов вылезли из окопов и редкими группами бросились вперед. Враг ответил пулеметным ливнем. Бойцы залегли. Где-то в глубине Навалагамельи загремела тяжелая артиллерия. Артиллеристы врага взяли на прицел холм, на гребне которого они обнаружили орудия своего противника, и снаряды кучно ложились в лощине, где несколько минут назад находились республиканцы. Наступающие, прижавшись было под пулеметным огнем к земле, поднялись и... разом отхлынули назад. Бойцы опрометью кинулись к окопам, прыгали или кубарем скатывались вниз. Через несколько минут все было кончено — наступление сорвалось.
Тем временем на наблюдательном пункте республиканцев Хосе и Ботет подводили итог демонстративной атаке. Звук выстрелов дал им возможность определить примерный калибр орудий противника, а размеры воронок — характер снарядов. [290]
— Нервы у них не в порядке, — сказал Хосе, обращаясь к Федерико, — боятся они тебя... Ты только им кулаком грозишь, а у них уже истерика, хватаются за пушки.
Пришел командир разведывательного отряда. Он доложил, что звукометрическая станция засекла две батареи противника у северной оконечности деревни Навалагамелья. Таков был окончательный итог артиллерийской разведки республиканцев в западном секторе фронта.
Странное впечатление оставлял старший артиллерийский начальник — Хосе Антонио. С первого взгляда трудно было предположить, что этот человек — самый маленький мужчина в Испании, как в шутку его иногда называли, — мог оказаться полезным суровому и беспокойному делу республиканской армии.
Работая в конторе клерком или у автоматического станка рабочим, Хосе не привлекал бы к себе особенного внимания. Иное дело на фронте... Впрочем, куда ни шло, если бы Хосе Антонио был рядовым бойцом. Когда пробил грозный час, кто только не пошел в окопы! Рабочий и учитель, писатель и крестьянин, слабый и сильный — все взялись за оружие. И вряд ли Хосе выделялся бы из толпы разношерстных людей, объединенных в нестройные колонны народной милиции.
Но Хосе не был рядовым бойцом. Для Этого человека военное дело стало жизненным призванием, и это было особенно удивительно. Хотя его внешний облик находился в резком несоответствии с обычными представлениями о людях военной профессии, требующей физической силы и крепкого здоровья, однако факт оставался фактом. Когда ему миновал двадцать второй год, он поступил в армию, и, хотя с той поры прошел добрый десяток лет, он ни разу не оставлял военной службы.
Хосе служил в артиллерии. Он преодолел большие трудности, пока его допустили в эти почетные войска, офицерский состав которых пополнялся представителями испанской знати. Отец Хосе был всего-навсего мелким чиновником, а выходцам из демократических слоев полагалось итти в пехоту.
Генеральский мятеж застал его во Франции, где он обучался на особых курсах французского генерального штаба. Незамедлительно он выехал на родину. В начале августа 1936 года Хосе прибыл в Барселону и сейчас же принял участие в штурме гостиницы «Колон», где обосновался штаб мятежного генерала Годеда.
Военные чиновники Ларго Кабальеро вредительски использовали знания Хосе Антонио. Его направили в глубокий тыл, предложили заниматься хозяйственно-административной работой. Хосе почувствовал себя глубоко оскорбленным, но покорился.
Между тем, события чередовались с кинематографической быстротой. Мятеж перерастал в интервенцию. Жестокие ноябрьские бои у ворот столицы окончились тяжелым поражением мятежников. Столица осталась республиканской. Войска мятежников и интервентов окопались вблизи города, повторившего эпопею Вердена. Ушел Ларго Кабальеро. Пришел Негрин. Крепли силы республики, но еще более усиливалась интервенция. Хосе разыскали и бросили на передовые позиции.
Однажды части бригады Листера стремительной атакой овладели высотой Серо Рохо. Утром враг предпринял слабую контратаку, легко отраженную республиканцами. В 10 часов начальник штаба бригады Хосе Антонио, обнаружив большое скопление резервов противника, сообщил Листеру, что по всей видимости следует ожидать серьезной контратаки. Листер по телефону предупредил поддерживающую артиллерию быть наготове. Командир дивизиона ответил, что батареи полностью подготовлены, но огня не откроют, пока не будет приказа из Мадрида. Листер выругался, побежал к пулеметам, бросив на ходу трубку Хосе. Мятежники уже наступали. Дважды отраженные накануне пулеметным огнем, они теперь изменили тактику и, упорно накапливая резервы, медленно приближались к высоте Серо Рохо.
Хосе не отходил от телефона. Еще и еще раз вызывал он дивизион, требуя немедленных действий. Но командир дивизиона [291] упрямо не открывал огня, безустали повторяя, что он подчинен начальнику артиллерия Мадрида, а тот почему-то не отвечает на его запросы.
Хосе с проклятием отбросил трубку, когда неподалеку разорвалась ручная граната. Он увидел исковерканный пулемет и упавшего ничком человека. Части Лихтера отступали.
Этот эпизод надолго запомнился Хосе. Он характеризовал общее состояние вооруженных сил республики в ту пору. Изо дня в день то здесь, то там обнажались язвы партизанщины, неорганизованности, многоначалия.
Особенно остро Хосе переживал чудовищные провалы в артиллерийской системе армии. Децентрализация, отсутствие взаимодействия с другими родами войск, хищническое расходование боеприпасов, общая неразбериха — все это снижало боевую эффективность и без того слабой республиканской артиллерии. Незнание и вредительство, наивность и злой умысел сплетались в один трудно распутываемый клубок.
Время шло. Оно стремительно отбрасывало прочь все негодное и нестойкое. Росли кадры, крепла техника, рождался порядок, создавалась система. В феврале 1937 года республиканцы разбили свою артиллерию на несколько групп, назначив для каждой из них особую задачу.
Малокалиберные батальонные пушки и минометы были приданы пехоте. Отныне они всегда находились вместе с ней, всегда и везде ее сопровождали, вместе с ней вели бой.
Там, где атакующая пехота встречала непреодолимые препятствия и огонь орудий сопровождения был уже недостаточным, чтобы сломить оборону противника, в бой вступала вторая группа республиканской артиллерии — батарея непосредственной поддержки. Это были дивизионные пушки и среднего калибра гаубицы, которые хотя и не шли вместе с пехотными частями, но активно их поддерживали, освобождая орудия сопровождения от стрельбы по трудным целям.
Но это было еще не все. Республиканцы обладали также орудиями крупного калибра, составившими артиллерийскую группу общего назначения. Порой эта группа усиливала огонь группы непосредственной поддержки, порой она обрушивалась на далекие тылы противника, а иногда 155-миллиметровые гаубицы громили ближние цели, обеспечивая наступающей пехоте быстрый марш вперед.
Так сложилась новая система организации республиканской артиллерии, о которой докладывал Хосе Антонио на военном совещании. Правда, эта система еще не была полностью проверена в боевой обстановке, но Хосе был убежден, что она оправдает себя. Эта уверенность позволила ему твердо заявить, что республиканская артиллерия готова обеспечить наступательную операцию.
С тех пор, как началась подготовка к наступлению, Хосе Антонио спал не более двух часов в сутки. С припухшими глазами, бледный и осунувшийся, он подолгу не отрывался от карты, нанося на нее огневые позиции, изменяя и уточняя дислокацию артиллерии. Каждое новое свое решение он принимал в результате тщательного наблюдения и изучения позиции противника.
Разъезжая вместе с Ботетом вдоль линии фронта, Хосе аккуратно записывал в полевую книжку сведения о силах противника, сообщаемые ему командирами пехотных подразделений. К сожалению, данные разведывательной службы и показания перебежчиков были скудны, они не давали стройной картины сил и группировки противника.
В трех-четырех километрах к юго-востоку от Навалагамельи однотонность равнинного ландшафта резко нарушалась крутой возвышенностью, помеченной на военных картах небольшим треугольником с цифрой 207. Это была высота Льянос — следующий после Навалагамельи опорный пункт мятежников, расположенный вблизи центрального сектора фронта.
Просматривая в бинокль очертания укрепленных линий Льяноса, Хосе приходил к выводу, что мятежники превратили возвышенность в форт большой огневой силы. Об этом свидетельствовала система круговой обороны, замыкавшая Льянос сплошным кольцом окопов. [292]
— Очевидно, — говорил Хосе своему начальнику штаба, — на Льяносе почти нет артиллерии — есть пулеметы. Вообще здесь затруднен маневр для орудий большого калибра. Гора... крутые скаты, одинаково не доступные для наших танков и для их артиллерии.
Развернув карту, Хосе соединил Льянос пунктирной линией с масличной рощей, находящейся вблизи Вальдеморильо.
— Вот сюда, — провел он пальцем по карте, — Мигель направит огонь. — Палец задержался на маленьком треугольнике высоты Льянос. Ботет понимающе кивнул головой.
— А вот отсюда, — продолжал Хосе, и его палец переместился на заштрихованную плоскость района Навалагамелья, — отсюда... не менее восьми вражеских орудий тяжелого калибра будут громить Мигеля.
— Что ж ты до сих пор не выделил никого ему в помощь? — спросил полковник. — Я отлично понимаю, что у тебя нехватает орудий, а Навалагамелья стоит в стороне от направления главного удара, но все же, надеюсь, ты не собираешься оставить Мигеля на произвол судьбы?.. Мятежники могут его разгромить раньше, чем он сумеет оказать помощь нашей пехоте.
— Ты прав, Ботет, — ответил Хосе, — Орудий действительно маловато. Но дело не в этом. Получается сложный переплет. Высота Льянос будет стрелять по нашей пехоте. Мигель будет стараться разгромить Льянос, чтобы помочь пехоте. Мятежники из Навалагамельи в свою очередь будут громить Мигеля, чтобы спасти Льянос. Следовательно, задача ясна — нужно найти место, куда поставить батарею с единственной целью уничтожить артиллерию противника в Навалагамелье. Если это удастся сделать, то Мигель уничтожит огневые точки Льяноса и даст возможность пехоте занять эту высоту. Такова задача...
К концу мая подготовка к наступлению достигла наивысшего развития. Вслед за частями 5-го корпуса Модесто на фронт проследовал 18-й армейский корпус. По ночам шли танки. Полуторатонные грузовики везли в своих кузовах батальонные и дивизионные пушки. Более мощные машины — трехтонки — тащили на прицепе пушки крупного калибра. Избегая шоссейных дорог, ползли тракторы, ведя за собой 155-миллиметровые гаубицы.
Трехорудийные батареи, сведенные в трехбатарейные дивизионы, занимали временные огневые позиции. Большинство командиров еще не знало о своих задачах. Располагаясь на значительном удалении друг от друга и в различных пунктах фронта, они и не подозревали, что в эти дни создается и планируется огонь не разобщенных боевых единиц, а одного большого и монолитного организма.
Основные силы республиканцев, то-есть войска 5-го и 18-го армейских корпусов, не были растянуты по всей линии фронта, длиной в 18 километров. Командование армии сосредоточило их на более узком участке, определив, таким образом, направление главного удара атаки.
Собранные в кулак, войска республиканцев должны были осуществить прорыв на этом сравнительно узком и наиболее важном участке фронта, чтобы затем углубить и расширить прорыв, разбивая по частям укрепления и позиции мятежников, оставшиеся в стороне от направления главного удара.
5-й армейский корпус, руководимый Модесто, сосредоточился в западном секторе фронта, имея перед собой высоту 207 — Льянос — и сбоку, с запада, укрепленный район Навалагамелья. 18-й армейский корпус расположился в восточном секторе. Перед ним находилась сильно укрепленная деревня Вильянуэва де ла Каньяда.
Мятежники заметно оживились. По всему фронту шли небольшие стычки. Чаще стала стрелять вражеская артиллерия.
Хосе Антонио резко усилил организацию разведывательной службы. Он увеличил количество технических средств разведки. На западе действовали три группы звукометрических отрядов, на востоке — одна оптическая группа. Для своего наблюдательного пункта старший артиллерийский начальник избрал высоту Касо дель Пино, с которой хорошо просматривался участок центрального сектора фронта. [293]
В последние дни старшего артиллерийского начальника особенно сильно беспокоила возросшая активность противника. Ботет легко угадывал настроение своего руководителя. Хосе часто отрывался от бумаг, вынимал портсигар и курил одну папиросу за другой. Так Хосе вел себя обычно в бою. Внешне спокойный, он не выпускал изо рта папиросы, и это был единственный признак, выдававший его возбужденное состояние.
Хосе был убежден в том, что мятежники не догадываются о готовящемся наступлении республиканцев. В насыщении фронта войсками и оружием они, очевидно, усматривали серьезную работу по укреплению республиканской обороны. Но можно ли было поручиться, что мятежники сами не готовят наступления? Нет, никто такой гарантии дать не мог. Активность врага заставляла ожидать любых сюрпризов. Быть может, враг с той же поспешностью, как и республиканцы, заканчивал подготовку к большой операции, и — кто знает? — возможно, уже сегодня ночью под прикрытием темноты, артиллерии и авиации враг вторгнется на территорию республиканцев, нарушая боевые порядки войск, ломая сложную систему наступления, которое не успело начаться. Правда, врагу пришлось бы плохо в этом случае, ибо артиллерия и другие технические средства, выделенные для поддержки наступления, с успехом поработали бы и на оборону. Но все же наступление республиканцев могло бы отодвинуться, и, быть может, надолго.
От этой мысли Хосе становилось не по себе.
Хосе отказывался от тех немногих часов отдыха, которые настоятельно требовала природа. Он преодолевал сон и с каждой минутой усиливал темпы подготовки артиллерии к предстоящей операции.
В ночь на 3 июня огневые позиции, заранее изученные и утвержденные старшим артиллерийским начальником, были заняты батареями и дивизионами, которые должны обеспечить атаку частей 5-го и 18-го армейских корпусов по всему фронту. В течение трех следующих дней шла напряженная работа: уточнялись цели, непрерывно проводились рекогносцировки, короткие совещания, проверялась связь, состояние автотранспорта, снабжавшего батареи боеприпасами...
Наконец, вечером 5 июня командиры пехотных и танковых подразделений получили приказ, в котором говорилось, что атака по всему фронту назначается 6 июня на рассвете, причем первый бросок пехоты осуществляется ровно через 15 минут после начала артиллерийской подготовки.
Рано утром Хосе Антонио соединился по полевому телефону с наблюдательным пунктом начальника правой подгруппы артиллерии общего назначения. Эта подгруппа, располагавшая орудиями тяжелого калибра, должна была по плану старшего артиллерийского начальника поддерживать наступление 5-го корпуса Модесто.
На вызов Хосе ответил дежурный телефонист, сейчас же передавший трубку начальнику подгруппы.
— Прошу сверить часы, — сказал Хосе, — сейчас 3.30.
— Часы сверены... есть 3.30.
— Ровно в 4.00 — огонь.
— Есть огонь в 4.00.
Спустя несколько секунд произошел такой же разговор между старшим артиллерийским начальником и начальником левой подгруппы артиллерии общего назначения, поддерживавшей наступление 18-го армейского корпуса.
В течение последующих нескольких минут полевые телефоны работали беспрерывно. Начальники артиллерии групп связывались с наблюдательными пунктами командиров дивизионов; командиры дивизионов вызывали к телефону командиров батарей; командиры батарей — командиров орудий... По всему фронту электрические токи несли в проводах приглушенные человеческие голоса.
— ...Сверить часы... В 4.00 — огонь.
А, между тем, в воздухе, потревоженном мягким предутренним ветерком, ничто не нарушало настороженную тишину. Вот уже несколько часов на всем протяжении фронта господствовало молчание. Подозрительное затишье! На один момент Хосе пришла в голову мысль, что планы [294] подготовки к наступлению стали известны врагу. Быть может, он притаился, как хищный зверь, выслеживающий добычу, и готовится совершить прыжок, чтобы одним ударом задушить свою жертву, вышедшую из надежного убежища...
Хосе закурил и вышел из палатки на улицу. Золотой диск солнца медленно поднимался на востоке. В его лучах, рассеивавших сумерки, отчетливо вырисовывались темные контуры мадридского небоскреба — телефонной станции. Мадрид был виден отсюда.
Хосе присел на груду камней. Перед ним, насколько хватало глаз, простиралось черное, вспаханное поле... Казалось, что ни одно живое существо не обитает здесь. Вставало солнце, веял ветерок, июньское утро порождало в природе мягкие краски.
Но эта идиллическая картина была обманчивой. Пустынное поле было полно жизни. Оно лишь замерло, притаилось затаенным дыханием многих человеческих сердец.
Хосе подумал, что артиллерист больше, чем войсковой командир, отвечает за жизнь пехоты. Чем лучше он, начальник артиллерии фронта, спланирует и направит огонь, тем меньше будет жертв.
Он, понятно, не тешился иллюзиями о бескровности предстоящего боя. Будучи человеком трезвым, Хосе понимал, что события не всегда могут развиваться точно так, как они предусмотрены в плане. Но сейчас, когда подведена итоговая черта и выдалось несколько свободных минут, старший артиллерийский начальник мечтал... Он страстно желал, чтобы его мысли и труд, воплощенные в сложную организацию массированного огня, привели к одному результату — к победе с наименьшими жертвами.
Большая стрелка часов, отбивавших на руке Хосе свой бесстрастный ритм, заканчивала часовой путь — 4.00.
Тишина была взорвана сразу. По всей линяй фронта — там, где две минуты назад одинокий выстрел заставил бы вас вздрогнуть от неожиданности, — тишины больше не существовало.
С резким свистом проносились снаряды. Громовые раскаты, сперва отчетливо разделенные короткими периодами молчания, постепенно сливались в сплошной гул. Стреляли далеко позади, стреляли где-то сбоку, справа и слева, стреляли впереди.
Вдоль окопов переднего края обороны мятежников возникла тяжелая завеса дыма и пыли. Временами, и все чаще и чаще, снаряды попадали в окопы, выбрасывая наружу огромные земляные фонтаны. Бесформенным массивом замирали они в воздухе и медленно оседали книзу.
Пехота противника постепенно теряла способность наблюдать — впереди завеса разрывов, ежесекундно угрожала смерть. Однако потери врага были еще не велики. Мятежники прижимались к стенкам окопов, зарывались поглубже в землю, но не расставались с оружием.
Батареи республиканцев вели стрельбу «на подавление». Важно было охватить огнем весь район наступления. Артиллерийским плугом каждого дивизиона вдоль и поперек перепахивался участок в пять гектаров. Только лишь одно 75-миллиметровое орудие выпускало в минуту шесть гранат. 155-миллиметровая гаубица в тот же промежуток времени посылала три гранаты.
В 4 часа 15 минут дивизия, руководимая Листером, поднялась и бросилась в атаку. Мертвое поле ожило. Теперь оно усеялось множеством человеческих фигур.
Наблюдателям на высоте Касо дель Пино почудилось, что почва дрогнула и переместилась с одного места на другое. Будто проткнули хворостиной гигантский муравейник, и на пустынной земле внезапно засуетились тысячи крошечных существ...
Люди бежали группами, цепочками, останавливались, залегали, поднимались и снова бежали все вперед и вперед. Приданные некоторым ротам мелкокалиберные пушки передвигались вручную силами орудийных расчетов. Отдельно бежали минометчики, неся на спине разобранные части своего оружия.
За две-три минуты цепи республиканцев, не ощущая сопротивления врага, пробежали около 300–400 метров. Еще [295] через двее минуты листеровцы пробежали следующие 200 метров и залегли, укрываясь за складками местности. Теперь расстояние, отделявшее их от врага, не превышало 300 метров. В это же мгновенье, повинуясь приказу старшего артиллерийского начальника, все орудия перенесли огонь с переднего края обороны в глубину, на основные укрепления. Завеса рассеялась, и пулеметчики противника увидели цель. Она была очень близка, настолько близка, что многие солдаты не выдержали и, выскочив из окопов, бросились бежать в тыл. Другие открыли из винтовок беглый огонь, уцелевшие пулеметные гнезда дали несколько коротких очередей. Но листеровцы лежали и поэтому почти не несли потерь. Они слабо отвечали на огонь врага. Лихорадочную деятельность развили лишь те подразделения, которым были приданы орудия непосредственною сопровождения. 37-миллиметровые пушки, легкие и сокрушительные, сразились с пулеметами, упрятанными в прочные гнезда. Поединок неравный! Вчерашняя рекогносцировка не прошла даром: основные цели были известны республиканцам. Теперь пушки вели огонь на поражение отдельных целей и стреляли прямой наводкой почти в упор. После трех-четырех выстрелов снаряды разрушали пулеметное гнездо, поражали прислугу или точным попаданием вдребезги разбивали пулемет. Минометы били с короткого, расстояния прямо в окопы. Мины уходили далеко вверх и, круто падая, выбрасывали из окопов огромные фонтаны земли.
Листеровцы поднялись и с громкими возгласами бросились вперед. Теперь они бежали со скоростью спринтера, напрягшего последние усилия перед финишем. За 40–50 метров от окопов в ход были пущены ручные гранаты. Но враг уже не сопротивлялся. В окопах переднего края обороны в беспорядке валялись трупы, обломки пулеметов и ручного оружия. Немногие мятежники остались в живых, но они уже не были солдатами.
Лавина листеровцев, сокрушив авангарды врага, покатилась дальше, на юг.
Через полчаса после начала артиллерийской подготовки Хосе решил покинуть свой наблюдательный пункт. Это решение он принял после того, как получил известие [296] о крайне тяжелом положении дивизиона Мигеля.
Как и следовало ожидать, этот дивизион с первых выстрелов выдал себя на растерзание. Правда, батареи мятежников, расположенные у северной оконечности деревни Навалагамелья, потратили довольно много времени на пристрелку. Это позволило Мигелю свободно дышать около получаса. Но мятежники пристрелялись. Последнее донесение, полученное штабом, говорило о том, что Мигель и его бойцы превратились в полигонную мишень, не слишком сложную даже для второразрядных артиллеристов. И тем не менее об отводе дивизиона из Вальдеморильо нечего было и думать. Все без исключения батареи были заняты выполнением ответственных задач. Переложить на них задачу Мигеля совершенно невозможно: пострадали бы другие, не менее важные участки фронта.
Оставив вместо себя начальника штаба Ботета, Хосе в сопровождении одного из командиров связи выехал на запад. Шофер вел машину на пределе последней скорости, но Хосе казалось, что они едут невыносимо медленно, и он все просил шофера прибавить ходу. Вихрем проносились в голове мысли...
По плану наступления, после прорыва переднего края обороны врага корпус Модесто разделяется на две группы: дивизия Кампесино идет прямо на Льянос, а дивизия Листера, уклоняясь в сторону от него, берет направление вглубь, на Брунете. С какой надеждой бойцы дивизии Кампесино будут взирать на невзрачную рощу у Вальдеморильо. Они хорошо знают, что без поддержки дивизиона Мигеля им не взять Льяноса! Да и листеровцы не уйдут далеко, пока пулеметы Льяноса действуют им во фланг...
Близкие разрывы оборвали думы Хосе Антонио. Дальше в машине ехать опасно. Приказав офицеру связи остаться с шофером, Хосе, не долго думая, выскочил из автомобиля и, пригибаясь, побежал вперед.
Жидкая роща маслин выглядела теперь еще более редкой, чем раньше. По роще словно прошел бурелом. Часто встречались поваленные деревья. Хосе упал. Впереди разорвался снаряд. Он подполз к свежей, только что образовавшейся воронке и скатился вниз. Другой снаряд разорвался где-то поблизости. Несколько секунд Хосе прислушивался. Потом выбрался на поверхность и побежал. На опушке рощи увидел батарею. Первое орудие с расколотым щитом было повалено набок. Массивное колесо, треснувшее в нескольких местах, лежало шагах в десяти от орудия. Живых людей не видно. В одном из бойцов, лежавших навзничь, Хосе узнал отличного наводчика Хуана Мориса. Хосе перешагнул через труп, пробежал шагов тридцать и обошел вокруг второго орудия, покинутого расчетом. «Орудие в порядке!» констатировал Хосе.
Около третьего орудия, расположенного в ложбине, суетились люди. Хосе услышал резкую команду: «Орудие!» Но орудие не выстрелило. Как раз в этот момент впереди, метрах в 40, разорвался снаряд. Оглушенные взрывом, бойцы орудийного расчета прижались к земле. Один из них поднялся и, прихрамывая, побежал прочь.
Телефонисты, исправлявшие поврежденный провод, узнали Хосе. Один из них взялся проводить его на наблюдательный пункт командира дивизиона, другой побежал к орудию, чтобы сообщить бойцам о приезде старшего артиллерийского начальника. Хосе и связист обогнали прихрамывающего бойца, медленно уходившего от орудия.
— Назад! — грозно крикнул Хосе.
Боец остановился. Он не успел разглядеть лицо окликнувшего его человека. И лишь по характерной маленькой фигуре, уже скрывавшейся за поворотом дороги, он узнал старшего артиллерийского начальника.
Боец повернул назад. Теперь он изо всех сил, волоча ногу, бежал на огневую позицию.
С высоты Льянос, замкнутой со всех сторон трехъярусным кольцом окопов, простреливался каждый метр площади, по которой шла республиканская пехота. Сейчас эта высота курилась белесыми струйками дыма и пыли. Мятежники вели сосредоточенный огонь из многочисленных станковых пулеметов, укрытых в [297] мощных укреплениях, построенных из каменных глыб. Этот огонь остановил республиканскую пехоту и заставил ее залечь. Атакующие потеряли темп.
Группа Кампесино, направившая свой удар на Льянос, сперва ощущала поддержку своей артиллерии, потом произошла какая-то заминка — никто не знал толком почему.
Хосе нашел командира дивизиона сидящим на пригорке. В глазах Мигеля не было обычного блеска. Они потускнели. Правая рука висела на перевязи.
Увидев старшего артиллерийского начальника, Мигель порывисто встал. Он никак не ожидал, что Хосе Антонио появится в районе его позиции, похожей на действующий вулкан.
Хосе был краток и суров. Он сказал несколько резких слов о малодушии и растерянности, могущих привести к большим жертвам в рядах пехоты и срыву всей операции. Вскользь спросил о раненой руке. Узнав, что рана не опасна, Хосе еще строже потребовал от командира немедленных действий.
Приезд старшего артиллерийского начальника подействовал мгновенно. Хосе неотступно следовал за Мигелем и внутренне подивился той стремительности, с какой командир дивизиона восстанавливал порядок. Этому немало способствовал и сам Хосе Антонио. Его появление воодушевило бойцов. Вскоре восемь из девяти орудий (одно было выведено из строя) возобновили организованный огонь. Бойцы орудийных расчетов показывали изумительную храбрость. Под градом осколков от часто рвущихся снарядов они не отходили от орудий и не прерывали огня.
Внезапно в стороне Навалагамельи послышалось несколько глухих взрывов. Овраг у северной оконечности этой деревни затянуло густым дымом. После короткой паузы взрывы возобновились. Теперь они следовали часто, очередями, через определенные промежутки времени. Вражеская артиллерия района Навалагамелья, стрелявшая по открытым мишеням дивизиона Мигеля, сама оказалась под огнем. Со своих наблюдательных пунктов мятежники успели заметить, что неожиданный для них огонь направлялся отнюдь не дивизионом Мигеля, а каким-то невидимым противником.
Да, противник был невидим и неведом. Это за восемь-десять километров стреляла удаленная от фронта высота Мачато, на которой расположился один из дивизионов правой подгруппы артиллерии общего назначения.
Звукоразведывательная группа республиканцев в свое время точно определила расположение батарей противника в Навалагамелье. Теперь по этим координатам велся огонь, выручая из беды дивизион Мигеля.
Только впоследствии стало известно, почему так долго не открывали огня батареи республиканцев, расположенные на Мачато. Авиабомбой, сброшенной с самолета мятежников, сожгло провод, соединявший наблюдательный пункт старшего артиллерийского начальника с этой высотой. [298] Нарушенная связь позволила командиру дивизиона на Мачато, оказавшемуся предателем, выдумать десятки причин, чтобы оправдать нарушение приказа Хосе Антонио. И высота Мачато молчала. Принятые Ботетом меры исправили положение.
Некоторое время мятежники пытались еще продолжать обстрел дивизиона Мигеля. Но с каждой минутой их огонь становился все более слабым и неточным. Шальные снаряды рвались вдалеке от огневых позиций дивизиона, и бойцы не обращали на них ни малейшего внимания.
Теперь события развивались точно так, как они были предусмотрены старшим артиллерийским начальником: Мигель громил Льянос, мятежники из Навалагамельи обстреливали Мигеля, высота Мачато держала под огнем Навалагамелью.
Прямое попадание тяжелого снаряда в одно из орудий батареи противника окончательно решило судьбу Мигеля. Мятежники в панике погрузили орудия, бросили раненых и вихрем умчались на запад, в тыл.
Между тем, пехота дивизии Кампесино вновь стала ощущать поддержку своей артиллерии.
Радостными криками приветствовали бойцы каждый удачный выстрел республиканских артиллеристов. По цепям перекатывались возгласы: «Viva la Republica! Viva Espana!»
Сплошь покрытая разрывами снарядов, высота Льянос со всеми тремя ярусами ее некогда мощных укреплений уже не была опасной. Республиканцы пошли в атаку. Они стремительно приближались к конечному рубежу, с которого должен был последовать решительный бросок на врага. Секунды страшного напряжения — и вот уже пехота, действуя гранатами и штыками, ворвалась в окопы противника.
Тем временем дивизия Листера, не чувствуя больше давления со стороны Льяноса, беспрепятственно ринулась дальше на юг — к Брунете.
В 6 часов утра Хосе Антонио, вернувшийся на свой наблюдательный пункт в Касо дель Пино, познакомился с донесением Листера командующему фронтом. В донесении говорилось: «Части 5-го армейского корпуса стремительным ударом захватили деревню Брунете и сейчас действуют на восток, в направлении деревни Боадилья дель Монте. Попутно разрушена и захвачена высота Льянос, а также деревня Кихорна. В Кихорне взяты в плен две батареи мятежников».
Прочтя это донесение, Хосе улыбнулся. Он подумал, что, несмотря на свою вполне оправданную восторженность, Листер нисколько не преувеличивает. Действительно, ему удалось решить задачу стремительным ударом. До сих пор темп наступления пехоты редко превышал один километр в час. Листер же за полтора часа прошел с боем восемь километров, не неся при этом серьезных потерь. Это превосходно, если бы... если бы вести с востока были столь же утешительными.
Дежурный командир доложил о приезде Ботета, отлучавшегося в район, захваченный республиканцами. Улыбаясь, полковник рассказал Хосе о любопытном зрелище, которое ему пришлось наблюдать. Он только что видел наполненную бойцами машину, мчавшуюся из Брунете в Мадрид. С кузова машины свешивалось полотнище фашистского знамени, захваченного Листером. Его в спешном порядке транспортировали в Мадрид на заседание Международного конгресса писателей.
— Я думаю, что радоваться преждевременно, — сказал в ответ на это Хосе. — Листер с честью разрешил задачу — это факт. А вот 18-й корпус действовал неудачно, ему не удалось взять Вильянуэва де ла Каньяда.
— Получается чертовщина, — продолжал он. — Листер залезает в мешок. Если мы не примем действенных мер, то мятежники легко ликвидируют не только наш успех, но и самого Листера.
Ботет попросил карту. Ему потребовалось немного времени, чтобы понять своеобразие создавшегося положения. Частям 18-го корпуса не удалось взять деревню Вильянуэва де ла Каньяда, и это оказалось первой трещиной в стройном оперативно-тактическом плане республиканцев. Теперь мятежники, очевидно, накапливают резервы для контратаки. В каком [299] направлении?.. На этот вопрос Ботет искал ответа. Медленно водя пальцем по карте, он назвал несколько пунктов, где, по его мнению, скапливались резервы противника. Эти пункты, по мысли Ботета, находились на юге — там, куда рвались окрыленные успехом батальоны Листера.
Хосе отрицательно покачал головой. Он не согласился с полковником.
— Те немногие сведения, которые мне удалось получить, — сказал он, — говорят о том, что мятежники приняли совершенно правильное решение: они сосредоточивают войска на нашем фланге, на востоке. Их исходный пункт — либо Вильяфранко дель Кастильо, либо Махадаонта. Вернее всего и то, и другое. Накапливаясь в этих пунктах, враг, быть может, уже в ближайшие часы ударит со стороны Вильянуэва де ла Каньяда, пойдет на запад, забирая обратно Льянос, и отрежет Листера, ушедшего далеко на юг.
— В нашем распоряжении осталось немного времени, — сказал Хосе, придвигая к себе карту. — Надо сделать все возможное, чтобы предотвратить контрудар врага. Командование решило повторить атаку на Вильянуэва де ла Каньяда. Совершенно правильное решение. Иного выхода я не вижу.
Солнце поднялось уже высоко и пекло немилосердно. Далеко на юге гремели тяжелые взрывы. Это авиация мятежников пыталась задержать победоносное наступление Листера, развивавшего свой успех после захвата Брунете.
Целые сутки шел жестокий бой за деревню Вильянуэва де ла Каньяда. Части 18-го корпуса, неся огромные потери, тщетно пытались прорваться в расположение врага. Мятежники оборонялись яростно и упорно. Обе стороны отлично понимали, что деревня Вильянуэва де ла Каньяда была ключом к победе республиканских войск.
Искусно замаскировавшись, мятежники то и дело вводили в заблуждение республиканских артиллеристов.
Республиканцы искали пулеметы врага в укрытиях и засыпали градом снарядов все три линии неприятельских окопов. Но каждый раз, когда пехота бросалась в атаку, пулеметы врага оживали как ни в чем не бывало... Оказалось, что мятежники вынесли свои пулеметы далеко вперед, за проволочные заграждения. Находясь вне полосы артиллерийского обстрела, они оставались неуязвимыми и встречали атакующих свинцовым дождем.
Тогда республиканцы прикрыли свою пехоту танками, решив, что артиллеристы вместе с окопами сравняли с землей и огневые позиции противотанковых пушек. Но мятежники заранее наметили несколько запасных позиций для каждого противотанкового орудия и не прекращали меткого обстрела танков. Разведчики-артиллеристы сначала не могли нащупать место расположения противотанковых пушек, но затем с удвоенной энергией принялись за работу и перед очередной танковой атакой сумели все же определить позиции противотанковых пушек мятежников.
Артиллерия обрушила свой губительный огонь на эти позиции, полностью уничтожив полевую противотанковую оборону врага. Но мятежники далеко за окопами, в проломе полуразрушенной стены, установили всего лишь одну противотанковую пушку, и она стала выводить танки из строя.
Казалось, что все усилия тщетны... Однако Хосе Антонио еще не сказал своего последнего слова. Он понимал, что враг уже изрядно деморализован и что добить его сумеет только артиллерия. Артиллерия не была способна поднять дух своей пехоты, которая натолкнулась на жестокое сопротивление врага. Но орудий, сосредоточенных в районе Вильянуэва де ла Каньяда, было явно недостаточно для сокрушительного удара. Что делать? Производить сложное перестроение всей артиллерии фронта, сосредоточивая свежие резервы в районе боя, немыслимо; на это ушло бы слишком много дорогого времени. Оставалось одно: дать цели района Вильянуэва де ла Каньяда даже тем батареям, которые находились далеко от места боя. Этим и был занят весь штабный аппарат старшего артиллерийского начальника.
Ординарцы мчались по всем направлениям фронта, радисты и телефонисты передавали приказания на огневые позиции [300] далеких батарей. Даже дивизион Мигеля, находившийся далеко в стороне от Вильянуэва де ла Каньяда, получил целеуказания.
И вот... на различных участках фронта батареи прекращали обстрел своего непосредственного противника, перестраивались и возобновляли огонь в восточном направлении. Не видя целей, они руководствовались только ориентирами штаба старшего артиллерийского начальника.
Мишенью всех батарей была деревня Вильянуэва де ла Каньяда. С каждой минутой на эту деревню обрушивались все новые и новые снаряды, и казалось, что не будет конца непрерывному нарастанию артиллерийского урагана.
К небу устремлялись высокие столбы густого дыма. Горели постройки, разрушались окопы, казалось, горела сама земля.
Со своего нового наблюдательного пункта, расположенного на высоте Санта Анна, Хосе руководил стрельбой массированной артиллерии, сосредоточившей лишь на одном километре франта огонь 80 орудий.
Деревня Вильянуэва де ла Каньяда была взята.
Первый этап операции протекал успешно. Прорвав фронт, республиканские войска в течение нескольких дней удачно развивали наступление, тесня мятежников. 5-й корпус шел все дальше и дальше на юг, а 18-й корпус с боями продвигался в восточном направлении и уже подходил к реке Гвадараме. Над интервентами и войсками Франко повисла реальная угроза окружения и разгрома.
Мятежники растерялись... Они уже давно свыклись с мыслью, что республиканская армия — это оборона. Даже разгром итальянцев под Гвадалахарой весной 1937 года они расценивали лишь как победу активной обороны. И вдруг — этот неожиданный, но, повидимому, тщательно подготовленный натиск! Штабные генералы франкистов с удивлением констатировали, что республиканцы ведут наступление по всем правилам военного искусства, показывая порой исключительную гибкость и маневренность.
Почти на всех фронтах враг немедленно прекратил активные действия и спешно стал перебрасывать войска и боевую технику к Мадриду. Ценой больших усилий им удалось стянуть значительные резервы к месту прорыва. Продвижение частей 5-го и 18-го корпусов стало замедляться. С каждым днем бойцы ощущали возрастающее сопротивление противника. Было очевидно, что мятежники и интервенты на карту поставили все.
Командованию республиканцев не удавалось установить, в каких именно пунктах сосредоточивались главные резервы противника. Враг производил переброску войск в ночное время, и поэтому разведывательная работа республиканской авиации не давала должных результатов. Командиры корпусов разделяли точку зрения Хосе Антонио, который утверждал, что основные резервы скапливаются на востоке, несмотря на падение Вяльянуэва де ла Каньяда. Старший артиллерийский начальник был твердо убежден, что мятежники не отказались от контрудара в направлении Вильянуэва де ла Каньяда и поэтому сосредоточивали свои главные силы на том участке фронта, где действовал 18-й корпус.
Однажды ночью, к концу второй недели наступления, почти все батареи дальнобойной артиллерии, поддерживавшей 18-й корпус, получили от Хосе Антонио новую задачу: ровно в 2.00 направить огонь на деревню Махадаонта и держать ее под обстрелом 15 минут.
Приказ старшего артиллерийского начальника казался невероятным. Деревня Махадаонта находилась совершенно в стороне от района действий 18-го корпуса.
— Неужели у начарта избыток снарядов, чтобы расходовать их попусту? — с раздражением говорили некоторые командиры дивизионов, передавая на батареи новые целеуказания.
В течение 15 минут над деревней Махадаонта бушевала сильная гроза: несколько десятков гаубиц извергали на нее огонь, и воздух вибрировал и сотрясался от тяжелых разрывов. Гроза прекратилась так же внезапно, как и началась. [301]
Рано утром в штаб доставили перебежчиков. Еще никто толком не знал о результатах ночного огневого налета. Посланные к Махадаонте разведчики вернулись ни с чем. Ночь была настолько темной, что почти ничего не удалось рассмотреть.
Некоторое время разведчики слышали, как в деревне нарастал беспорядочный гул человеческих голосов. Но вскоре этот слабый, по сравнению с только что оборвавшейся канонадой, шум сменился тишиной.
Только когда допросили перебежчиков, стала ясна следующая картина.
Около половины второго в Махадаонту прибыл многочисленный табор марокканцев, совершенно свежий резерв, еще ни разу не участвовавший в боях. Вооружены они были автоматическим оружием германского образца и располагали большим количеством пулеметов. Кроме того, к утру ожидались легкие танки. Впрочем, перебежчики не могли сказать, с какой именно целью их сосредоточили в Махадаонте.
Около двух часов ночи солдаты, полностью сгруженные с автомашин и уверенные в том, что они находятся далеко от фронтовой полосы, готовились к отдыху. И в это мгновенье на их головы, «как гнев пророка», неожиданно обрушились снаряды республиканской артиллерии. Уже через несколько секунд после начала обстрела в деревне началась дикая паника. Табор бежал, бросая оружие, охваченный суеверным ужасом. За 15 минут марокканцы потеряли около 100 человек убитыми и ранеными...
Рассказ пленных марокканцев убедил республиканских артиллеристов в том, что внезапные огневые налеты в районы вероятного сосредоточения противника могут быть очень полезными для общего развития операции.
Для Хосе Антонио события в Махадаонте сыграли решающую роль. Теперь у него не оставалось больше никаких сомнений в том, что только с востока противник начнет свое большое контрнаступление.
«Трудно предположить, — думал он, — [302] что у фашистов хватит сил для одновременного удара — и с востока и с юга. Не зря же они собирали марокканцев в Махадаонте. Очевидно, они не расстались с мыслью захватить Вильянуэва де ла Каньяда».
За две недели боев республиканская артиллерия заметно поредела. Особенно велика была убыль в личном составе. Штаб армии с трудом поддавался на просьбы Хосе прислать резервы. В штабе обещали, но эти обещания были столь неопределенны, что Хосе вскоре отбросил мысль о подкреплениях и приступил к перегруппировке имевшихся у него сил. Оставив дивизии Листера минимальное количество артиллерии, он стал собирать основную массу ее на востоке, чтобы встретить во всеоружии контратаку врага.
Однажды, инспектируя свои части в районе действия 18-го корпуса, Хосе обратил внимание, что где-то далеко на юге началась небывалая по своей силе артиллерийская канонада. Эта канонада нисколько не походила на обычную перестрелку, возникавшую то на одном, то на другом участке фронта.
В одно мгновенье Хосе почувствовал, как у него остановилось сердце. Обожгла мысль, что он совершил тяжелую и, может быть, непоправимую ошибку.
«Неужели они все-таки начали наступление на юге?!»
Бросившись к автомобилю, Хосе приказал шоферу гнать машину полным ходом к высоте Санта Анна, где находился теперь его наблюдательный пункт.
Все сомнения исчезли. Чем ближе машина приближалась к месту назначения, тем больше нарастал гул канонады и тем яснее становилось, что произошло страшное...
После жестокого трехдневного боя части Листера под нажимом интервентов оставили Брунете и стали медленно отходить к северу. Сдерживая натиск марокканских и итальянских частей, часто переходя в контратаки, листеровцы упорно защищали каждую пядь завоеванной ими территории.
Но интервенты бросали в наступление все новые и новые войска. Бреши в колеблющейся линии фронта, которые республиканцы то и дело пробивали своими контратаками, враг заделывал свежими резервами, которым, казалось, не было конца.
Хосе с головой ушел в напряженную работу над новой перегруппировкой артиллерии, которая на этот раз должна обеспечить оборону. Но мысль о совершенной ошибке не покидала Хосе ни на минуту.
Правда, его несколько утешало соображение, что республиканская артиллерия все равно ни при каких условиях не сумела бы сорвать контратаку мятежников: уж слишком большие силы они собрали для удара. Тем не менее Хосе понимал, что артиллеристы могли бы временно ослабить этот удар и дать Листеру возможность спокойно отойти в тыл.
Основная ошибка Хосе, — и он теперь хорошо ее осознал, — состояла в том, что он не учел возможностей противника, пользовавшегося широкой помощью своих внешних союзников. Насыщая своими войсками восточные участки мадридского фронта, мятежники еще больше войск подвозили на юг.
Дивизия Листера, дальше других республиканских частей ушедшая от своего тыла, подвергалась главному удару врага. И этот маневр интервентов имел глубокий смысл: у Листера не было никаких укреплений, только живая сила республиканской дивизии прикрывала свободный, открытый коридор, который образовался в результате стремительного вторжения Листера в глубь расположения противника. И враг решил смести эту живую преграду многократно превосходящими ее силами, чтобы затем устремиться вперед, подобно лавине, на пути которой нет никаких препятствий.
Если бы это им удалось осуществить, то республиканцы, не успев подготовить позиции для обороны, потеряли бы не только Листера, но и большую часть территории, которую они занимали до начала прорыва.
Однако листеровцы и в отступлении проявили высокую доблесть и искусство. Многочисленные лобовые удары врага не давали результатов. Атаки стоили интервентам колоссальных жертв. Жизнь одного [303] листеровца оплачивалась кровью пятерых итальянцев и марокканцев. И, кроме того, каждая неудачная атака вызывала среди мятежников сильнейшее моральное потрясение, которое электрической искрой передавалось с первой линии на вторую, со второй на третью. И в результате даже свежие войска, которым еще только предстояло войти в непосредственное соприкосновение с Листером, наполовину теряли свой наступательный порыв.
Командование противника решило итти ва-банк. Оно выбросило вперед наваррскую дивизию, части которой, тщательно маскируясь, постепенно скапливались в большой оливковой роще, на левом фланге дивизии Листера.
С боем отводя войска на север, стараясь выиграть каждую минуту, чтобы дать возможность республиканскому командованию закончить укрепление новой оборонительной полосы, Листер и не подозревал об угрозе, которую таила в себе мирная оливковая роща, стоявшая далеко в стороне от движения его частей.
Маневр врага был прост — бросить наваррцев во фланг и тыл Листера.
Эта истина вскоре стала достоянием всех — от командиров батарей до военного министра. Участь Листера, казалось, была предрешена. У республиканцев поблизости не было живой силы, чтобы задержать наваррцев, помешать им отрезать листеровцев и парализовать комбинированный удар (с фронта — итальянцы и марокканцы, с тыла — наваррцы).
И в этот момент, когда чувства и мысли всех были направлены к Листеру, когда в штабе армии шла бешеная мозговая работа, когда каждая минута стала казаться роковой, Хосе Антонио решил, что если и есть выход, то его сумеет найти только артиллерия.
И это поняли все, немного позже или раньше, но поняли... Приказ о мобилизации всех артиллерийских ресурсов для спасения дивизии Листера был получен после того, как Хосе по собственной инициативе приступил к активным действиям. Старший артиллерийский начальник понимал, что для решения задачи, которую он себе поставил, требовалась большая концентрация огня. Ни один, ни два и даже пять дивизионов не могли создать такой огонь. Для мобилизация большой массы артиллерии нужно время... Есть ли оно? Хосе не мог знать, когда наваррцы выступят из рощи, — ему ясно было лишь одно, что это произойдет очень скоро. Может быть, через минуту, а быть может, и через час или полтора.
Два десятка орудий, которые имелись у него под рукой, не решали дела. Они не могли сорвать выступление наваррцев. Поэтому у Хосе оставался один выход — ждать и действовать.
Предположив, что наваррцы выступят из рощи после того, как они полностью сосредоточатся, непрерывно наблюдая за их перебежкой в рощу, Хосе приказывает полковнику Ботету немедленно передать на огневые позиции всех без исключения батарей о ведении огня по старым объектам.
Распоряжение Хосе явилось как нельзя более своевременным. Некоторые командиры дивизионов с раздражением запрашивали штаб, недоумевая, почему позволяют наваррцам беспрепятственно скапливаться в роще.
Приказ Хосе не рассеивал сомнений. Артиллерия республиканцев, на радость врагу, накрывала самые различные цели, но только не оливковую рощу. Правда, почти все сосредоточившиеся орудия получили новую цель, но стрелять по этой цели было запрещено, и даже два дивизиона, находящиеся в Вильянуэва де ла Каяьяда, поблизости от рощи, почему-то били на Махадаонту, словно нарочно демонстрируя мятежникам свою несостоятельность.
Время идет. Через каждые пять-шесть минут Хосе докладывают о прибытии на огневые позиции все новых и новых батарей. Хосе дает указания, не отрываясь от бинокля, в который он непрерывно наблюдает за движением противника. Теперь стало заметно, как все реже и реже группы наваррцев перебегают в рощу.
Вот еще проследовала довольно большая группа людей, тянущих пулеметы. «Очевидно, пулеметная рота», думает Хосе. [304]
Почти все командиры штаба собираются вокруг Хосе. Немногие из них сохраняют спокойствие. Вот приходит Ботет. Он говорит, что звонил Модесто... Модесто просит, требует и даже угрожает.
Прибывший ординарец прерывает Ботета лаконическим рапортом:
— Восьмой дивизион занял огневые позиции.
— Передать командиру: ориентир 5 правее 0–5, — приказывает Хосе.
Звонит телефон. Дежурный командир связи докладывает:
— Девятый дивизион — на огневой позиции.
— Передать командиру: ориентир 7 левее 1–00.
Окружающим кажется, что время движется огромными прыжками, но Хосе все еще ждет. Он не вполне уверен, что наваррцы полностью сосредоточились. И только теперь, когда последняя батарея получает новое целеуказание и перебежки врага в оливковую рощу почти полностью прекращаются, только теперь наступает время.
Пора... Не опуская бинокля, Хосе правой рукой поднимает трубку телефона, от которого тянется провод к центральному пункту связи с огневыми позициями.
— Передать командирам групп — огонь! — отдает приказание Хосе.
— Огонь! — радостным эхом откликаются десятки голосов окруживших старшего артиллерийского начальника командиров.
— Огонь! — течет в телефонных проводах.
— Огонь! — приказывают командиры батарей.
И в следующее мгновенье стальной смерч снарядов 90 орудий обрушивается на наваррскую дивизию, изготовившуюся для удара во фланг Листера.
Это был шквал, сама смерть, огневой каток, которым вдоль и поперек прогладили республиканские артиллеристы мирную оливковую рощу.
Гибель наваррской дивизии произошла на глазах всех — республиканцев и мятежников. Атакующие Листера с фронта марокканцы и итальянцы, наблюдая жуткую картину огневого налета, уничтожившего вместе с оливковой рощей их собратьев по оружию, пришли в смятение. Они видели, как, словно с действующего вулкана, из рощи бежали одинокие фигуры солдат-счастливцев. Но они знали, что в этой самой оливковой роще находились сотни других. И они их не видели...
Многие из солдат врага были свидетелями или участниками боев за Вильянуэва де ла Каньяда и деревню Махадаонта. В первом случае артиллерия республиканцев постепенно наращивала свой огонь, в другом случае артиллерия била наугад, ночью. Тогда республиканцы произвели тяжкое опустошение в рядах мятежников. Но здесь республиканские артиллеристы превзошли все. Из 90 орудий они громили одну единственную цель — рощу, которую отлично видели и которая не имела никаких укреплений, и эта цель была буквально завалена снарядами.
Гибель наваррской дивизии немедленно сказалась на фронтальных атаках марокканских и итальянских войск. Нажим деморализованного врага резко ослабел. Листер спокойно отошел на заранее подготовленные позиции, хорошо укрепленные республиканцами.