Разведчики
К полудню из-под серой завесы тумана выплыли две сопки с зелеными кудрявыми склонами и лысыми вершинами. Казалось, они совсем рядом. Но карта не лжет: до ближней сопки — почти три километра, до другой — все четыре.
Тишина. Напрасно молодой лейтенант Петров, приникнув к стереотрубе, в десятый раз обшаривает глазами кусты на склонах сопок и камни на вершинах: ни души. Уж не ошибка ли вчерашнее известие, будто враг вторгся на нашу землю и захватил эти сопки? Или, может быть, к утру поспешил он убраться во-свояси? Или притаился для нового прыжка?
Под прикрытием тумана батарейные разведчики открыли неглубокий окоп, в котором Петров и расположился. Он сидит на футляре от стереотрубы; край окопа срезан так, что получается подобие столика, на котором удобно разглядывать карту. Окоп замаскирован травою и кустами.
Совсем недавно покинул Петров родное училище в Ленинграде, переселившись за тысячи километров на восток. Быстро промелькнул месяц лагерной учебы. И вдруг — тревога: получен приказ — враг нарушил границу, батарея в составе полка немедленно выступает в поход для участия в операции.
На рассвете Петров был назначен начальником передового разъезда. Со своими разведчиками рысью выдвинулся он вперед.
В пути он мечтал о том, как первый обнаружит врага, раньше всех найдет наблюдательный пункт для своего командира батареи, быстро проложит телефонную линию. Не успеет подойти батарея, — а связь уже готова. «Молодец этот лейтенант Петров», подумает командир батареи. Пройдут минуты — и просвистят один за другим снаряды, уносясь в голубую даль. «Враг отходит», доложит разведчик. И, увлекая за собой бойцов, Петров побежит вперед. Его наблюдательный пункт не отстанет от передовых частей пехоты — первым будет он на вершине той сопки, на которую позарился враг.
С этой вершины видно будет далеко... Петров направит огонь батареи на подкрепления врага. Вот ежатся, падают, бегут обратно маленькие человеческие фигурки... А вот в панике уходят батареи врага, и на них обрушивается целым градом снарядов именно он, лейтенант Петров. [239]
Но на деле получалось как-то совсем иначе: проклятый туман перепутал все планы. Противника вовсе не было видно. Отыскать удобную позицию среди болота чертовски трудно: казалось, вот-вот рассеется туман, и с сопки, захваченной врагом, все станет видно вокруг.
Петров замешкался, опоздал послать донесение; командир батареи догнал его, пожурил за медлительность.
— Ну, да ничего, привыкнете к нашим местам, все пойдет на лад, — добавил он, чтобы не слишком огорчать молодого лейтенанта.
И вот теперь в десятый раз гладит Петров в трубу на пустую сопку. Каждую складку, каждый камень на ее склонах он знает уже наизусть.
Одинокий винтовочный выстрел прервал размышления Петрова. Он насторожился. Но снова стихло.
— Товарищ лейтенант, наши подходят слева к Зеленой сопке, — торопливо заговорил разведчик Николаев, глядевший в бинокль. — Вот они... перебегают... Ориентир третий, вправо сорок, вниз пятнадцать, в серой лощине наша пехота, около взвода, продвигается вперед, к сопке Зеленая.
Петров взглянул туда: согнувшись, бойцы шли быстрым шагом, короткими «стайками», человек по десять в каждой. Отделение... взвод... целая рота... а вот и другая... э, да тут весь батальон!
«Передний взвод — это боевое охранение», подумал Петров.
Охранение выбралось на открытое место. Бойцы стали продвигаться медленнее, перебежками, укрываясь за камнями и кустами.
Но двигаться им пришлось недолго. Что-то затрещало, залаяло, застрекотало впереди.
Безлюдная Зеленая сопка ожила. Понемногу ухо стало различать свист пуль, стрекотанье пулеметных очередей, сухой треск гранатных разрывов и глухие отзвуки орудийных выстрелов, доносившиеся откуда-то из-за холмов.
Взвод залег. В руках бойцов мелькнули лопатки.
«Враг здесь, не ушел», подумал Петров и приказал разведчикам:
— Усилить наблюдение в секторах.
«Теперь-то уж поймаем врага на слух», решил он.
Но в этот момент через голову Петрова со свистом понеслись к врагу наши снаряды; они пролетали над головой раньше, чем успевал дойти до ушей звук выстрела. Одна из батарей при каждом выстреле била по ушам, словно бичом, заглушая все остальное. Канонада сливалась в сплотной нестерпимый вой, визг и треск.
Но разобраться в этой «музыке» было довольно трудно. Вот разрывы неприятельской батареи. Откуда стреляет она? А вот назойливо жужжат пули, как пчелы. Но где же пулемет, который их посылает?
Снова и снова оглядывает Петров Зеленую сопку. Вражеская батарея стреляла, несомненно, из-за нее, но она ничем себя не выдавала. Только глухим звуком. Пулеметы скрывались где-то в траве и кустах.
«Они просидели тут всю ночь и все утро и ловко замаскировались», с досадой думал Петров.
И еще пристальнее стал шарить глазами по склонам горы.
К окопу пробирался командир. Худощавый, невысокого роста, ловкий и сильный, он бесшумно миновал кусты и камни. Это был капитан Костров, помощник начальника штаба полка по разведке.
— Что видно, товарищ лейтенант?
Петров недолго служил в полку, но уже и раньше встречался с Костровым. Тот слыл в полку опытным разведчиком. На учениях он часто замечал недочеты там, где молодому командиру все казалось образцовым.
— Что обнаружили? — повторил свой вопрос капитан Костров.
Петров медлил с ответом: ему стыдно было сознаться, что он только еще изучает противника и пока не обнаружил ясных целей.
— Ну-ка поищем вместе, — сказал капитан Костров и сел у стереотрубы.
Минуты две он внимательно вглядывался в скаты Зеленой сопки за озером. [240]
— Ага! Вот пулемет строчит где-то недалеко от острого камня. Прислушайтесь — справа или слева?
Петров сосредоточил все свое внимание.
— Кажется, слева.
— Верно. А как относительно рыжего куста?
Петров снова прислушался.
— Справа...
— Рыжий куст, вправо 30, груда серых камней. Как от нее — справа или слева? — продолжал допрашивать Костров.
— Слева.
— Теперь шарьте глазами по кустам между серыми камнями и рыжим кустом.
Оба командира стали внимательно вглядываться, прислушиваясь.
— Вот он! — воскликнул Костров. — Рыжий куст, вправо 10, вверх 5 — беловатая струйка, словно пар, из-под куста.
В самом деле, Петров тоже разглядел эту тонкую струйку, будто под кустом кто-то выпускал пар из невидимого котла. Да, звук шел именно оттуда.
— Заметьте получше место. Отметимся, — распоряжался Костров. И тут же сам доложил: 30–00, рыжий куст. Отметка 29–91, вверх 5. Товарищ разведчик, запишите, — обратился он к одному из разведчиков: — Под широким кустом — пулемет.
Минут через десять были разысканы уже три цели.
— Ну, а теперь вглядитесь, куда это бежит человек, — рыжий куст, влево 40, — командовал Костров. — Следите, не упускайте.
Петров следил.
— Скрылся за темным камнем, — доложил он вскоре.
— А до этих пор туда не скрывались другие люди?
— С полчаса назад туда тоже пробежал человек и пропал где-то.
— Ну вот. Установите слежку за темными камнями. Вероятность девяносто процентов: там наблюдательный или командный пункт. Товарищ разведчик, запишите. Рыжий куст, влево 40, вверх 10, у темных камней наблюдательный пункт.
— Следующая наша задача, — продолжал Костров, обращаясь к лейтенанту, — найти, откуда стреляет батарея противника. Видите разрывы среди нашей пехоты слева от озера?
— Вижу, — отвечал Петров.
— Определите по разрывам калибр.
— Это — легкая...
— Теперь учтите, что снаряд пушки летит быстрее звука: сперва услышите разрыв, потом — свист, а потом уж — выстрел. У гаубицы — наоборот: снаряд идет медленнее звука. Услышите выстрел. Потом — свист, который все приближается. Наконец — разрыв. Так это — пушечная батарея или гаубичная?
— Пушечная.
— Верно. Установим теперь, откуда она стреляет. Глядите туда. Если ничего не увидите — заметьте направление, откуда слышен звук. Мы вышлем самолет, нацелим звуковзвод. Ваше дело — помочь его нацелить.
— Не забудьте, — продолжал Костров, — наши наблюдательные пункты — по всему фронту. Вы найдете три пулемета, другой — еще три. Смотришь, десятка три-четыре все вместе разыщут. В штабе все это сопоставим. И вся обстановка будет, как на ладони.
Теперь Петров отчетливо представил себе, как много мог он уже сделать для общего дела победы над врагом. Жажда наверстать упущенное охватила его.
— Есть, товарищ капитан, не упущу больше ни одной цели.
— Точнее записывайте. Сейчас четырнадцать часов. Не забудьте к шестнадцати прислать боевое донесение и схему целей через штаб дивизиона. Я у вас очень задержался. Надо к другим. До свиданья. Ни пуха, ни пера, — пошутил Костров и с этими словами скрылся за кустами так же ловко, как и появился.
Бой разгорался.
По широкой долине медленно, ползком, продвигалась наша пехота, грозно приближаясь к Зеленой сопке, чтобы выбросить захватчиков с советской земли. Огонь пулеметов не прекращался ни на минуту. Гремели батареи. Сотрясали землю разрывы снарядов.
Указания старшего, опытного товарища помогли лейтенанту Петрову. У него словно глаза открылись.
Разведчик, наблюдавший за темными [241] камнями, вскоре доложил, что туда довольно часто подбегают согнувшиеся люди и исчезают. Один раз был виден человек, который что-то укладывал возле камней, — не телефонист ли, который тянет провод? Удалось заметить, как из-за камней высунулись две головы и рука: один человек что-то указывал другому. Теперь уже не было сомнений, что за темными камнями скрывался командный пункт.
Одна из неприятельских батарей стреляла особенно много. Она была за левым краем сопки и вела огонь по нашей пехоте. В воздухе вспыхивали белые дымки разрывов ее шрапнелей; они чередовались с темными кустами гранатных разрывов.
Где ложились снаряды этой батареи, там наша пехота переставала продвигаться. И все чаще сверкали в руках бойцов лопатки: они окапывались. Нередко, опираясь на винтовку, ковылял в тыл раненый боец.
«Надо ее унять, — думал Петров о батарее. — Но как ее найти?»
Внимательно глядел он в трубу туда, откуда шел звук. Напрасно: батарея ничем себя не выдавала.
«Надо набраться терпения, — внушал себе Петров, — капитан учил выслеживать каждую цель, пока она чем-нибудь себя не выдаст». Но терпеть было трудно: ведь гибли наши бойцы, и он, Петров, ничем не мог им помочь.
Так прошло минут десять. Вдруг Петров заметил, что над дальними кустами, неподалеку от того места, куда он смотрел, нагретый воздух колышется особенно сильно. Петров знал еще из училища, что это — одна из примет стреляющей батареи.
Легкое, едва заметное колечко дыма взметнулось над кустами; вслед за ним там же появилось белое облачко, как от шрапнельного разрыва.
— Поймал! У батареи — преждевременный разрыв, — и он тут же прочитал отсчет стереотрубы: «33–54».
Взглянул на часы: они показывали шесть минут четвертого.
— Сейчас же передать в дивизион отсчет по батарее, — приказал лейтенант.
Но линия была только что перебита: ту часть сопки, где находился пункт командира дивизиона, обстреливала неприятельская батарея.
— Товарищ Феофилатьев, бегом, — донесение [242] в штаб дивизиона, — приказал Петров.
На схеме целей уже красовались семь пулеметов, командный пункт, два орудия, две батареи — всего двенадцать целей. Правда, батареи были нанесены на схему приблизительно. Но последнюю, тринадцатую, цель — батарею — Петров определил точно.
Внезапно угрожающий свист, приближаясь, разрезал воздух.
Петров понял: начинается артиллерийский обстрел. Он вспомнил про Феофилатьева, который только что вышел из окопа и не успел еще отойти далеко. Сердце сжалось, как от предчувствия неотвратимой беды.
«Вернуть», мелькнула мысль. Но в тот же миг затряслась земля, вокруг завыли и засвистали осколки, и в окоп глухо ударили комья земли. Это неприятельский снаряд упал на склоне холма, в сотне шагов от наблюдательного пункта.
Прошло с полминуты, и опять раздался свист — угрожающий, леденящий кровь.
«Раз, два, три, четыре...», инстинктивно начал считать Петров.
Он досчитал всего лишь до семи, и в тот же миг на окоп с грохотом обрушилась целая лавина земли и мелких камней. Ушам стало больно от сотрясения: тяжелая граната разорвалась совсем близко, шагах в пятнадцати-двадцати от наблюдательного пункта. Петров с разведчиками успел прилечь на дно окопа; осколки с диким воем пронеслись мимо; град земляных комьев и мелких камней посыпался в окоп.
За вторым разрывом последовали третий, четвертый...
Едва успел стихнуть вой осколков и на миг вернулась тишина, как разведчики услышали протяжный громкий стон.
«Помогите», казалось, звал из-под горы чей-то голос.
Бойцы переглянулись.
— Это Феофилатьев ранен, — сказал один из них. — Надо пойти помочь.
— Я пойду, — вызвался молодой разведчик Орлов. — Разрешите, товарищ лейтенант.
— Идите, но будьте осторожны. Быстрее возвращайтесь.
Орлов, согнувшись, выпрыгнул из окопа.
Угрожающий свист снова заполнил воздух.
Широкий куст разрыва возник на этот раз метрах в ста позади от окопа, под горой.
— Москва, Москва, — заговорил телефонист, проверяя линию. Это был условный вызов огневой позиции батареи.
Но «Москва» молчала.
— Товарищ лейтенант, линия перебита!
— Итти по линии, — приказал Петров.
— Есть итти. Я пойду. Медведев, — останьтесь за меня, — быстро сказал старший телефонист и выскочил из окопа.
«Как они сумели обнаружить нас? — подумал Петров. — Мы ведь хорошо замаскированы. И что делать теперь: оставаться тут или менять наблюдательный пункт? Но тумана сейчас нет, днем на виду у противника окопа не вырыть... Нет, лучше переждать — авось угомонятся».
Не успел он додумать эту мысль до конца, как опять поодаль от окопа разорвался снаряд.
«Пронесло», обрадовался Петров. И тут же почувствовал, что из-под ног уходит земля. Он твердо запомнил этот момент: он, Петров, неподвижно застыл в воздухе, а земля с окопом поплыла куда-то вбок.
На мгновение склон горы, быстро надвинувшись, накрыл молодого лейтенанта гигантской шапкой, сильно надавив на голову. Боли не было. Как-то вдруг Петров увидел раненого Феофилатьева под горой, своего коня, и училище, и Летний сад, и порванную телефонную линию — и так же вдруг все исчезло.
За складным походным столом штаба артиллерийской группы — капитан Костров. Перед ним — пачка донесений со схемами. На каждой схеме — цели, обнаруженные наблюдательными пунктами.
Костров сопоставляет несколько донесений, старается что-то разгадать.
— Чорт возьми, ничего не понять, — вдруг говорит Костров, обращаясь к сидящему рядом товарищу. — Пехота требует подавить батарею за левым краем сопки, а ее никто не может обнаружить, и все пишут про нее по-разному. В одном донесении написано: 13.30–13.50 вела огонь [243] гранатой по нашей пехоте из-за сопки Зеленая. А вот другое донесение: 13.25–13.45 вела огонь по сопке Голая. А в третьем донесении время то же, но место указано совсем другое — снаряды летели куда-то в наш тыл. В чем дело: путают донесения или там у них за западным краем сопки целых три батареи? Ты не был ли на пункте в это время?
— Я как раз перебирался с пункта на пункт, попал под обстрел и в этот момент не наблюдал.
— Позови Архипова, он наблюдал все время.
— Понять было трудно, — доложил разведчик Архипов. — Это верно, стреляли они и по пехоте, и по сопке, и в тыл. Похоже, что там стоят три батареи.
— А был такой момент, чтобы сразу вели огонь по всем трем целям?
Архипов напряг память.
— Нет. По двум сразу вели — по пехоте и по Голой сопке. А в тыл потом перенесли огонь с Голой сопки.
— Понятно, — значит, батарей-то там не больше двух. А как они стреляли — очередями или по одному орудию?
— Сперва — очередями, четыре орудия сразу. А потом стали вести редкий огонь одним орудием.
— Так и запишем — надо проверить, нет ли тут обмана, — заметил Костров. — Может быть, батарея-то одна, да тремя притворилась. Напугать хочет, много, мол, нас!
В окоп вошел боец.
— Товарищ капитан, донесение от второго дивизиона. Наблюдательный пункт пятой батареи разбит тяжелым снарядом. Есть потери.
— Давайте донесение и позовите посыльного.
Посыльный был весь в пыли и грязи; левый рукав его гимнастерки был порван; под рваным рукавом — яркая полоса марлевой повязки, и на ее белизне отчетливо проступало кровяное пятно с медный пятак величиной. [244]
— Вы ранены?
— Пустяки, товарищ капитан, царапина. Вот донесение.
— А что в пятой батарее?
— У наблюдательного пункта упала граната, лейтенанта Петрова и одного бойца-разведчика отбросило воздухом, телефониста ранило сильно.
— Живы?
— Говорят, лейтенант и разведчик без памяти.
Конверт донесения Петрова был перепачкан кровью, но само донесение — схема целей и выписка из журнала разведки — сохранилось в целости.
— Молодец Петров, — заметил вслух капитан. — Четыре часа боевого опыта, а какие успехи! Как-то его дела? Выживет ли?
Он приказал осведомиться о здоровье Петрова и передать о случившемся на пункт медицинской помощи. Потом снова склонился над картой. Одну за другой он стал переносить на нее цели. Система пулеметной обороны противника была ясна. Замечено было и несколько противотанковых орудий, командных и наблюдательных пунктов. Кое-что надо было уточнить.
Но с батареями врага разобраться труднее. Все они стояли на закрытых позициях, судить о которых можно лишь по косвенным признакам, сопоставляя между собой различные донесения.
— Попалась! — воскликнул Костров, прочитав до конца донесение Петрова. Он обернулся к своему товарищу: — Это она — та самая, что не дает жить головному батальону. Петров да Большаков — только двое из всех — заметили на ней преждевременный разрыв. Засечка готова! Сейчас зададим батарее перцу.
Бегом направился Костров в окоп начальника штаба полка, быстро получил разрешение указать цель второму дивизиону.
— Тула, — сказал он в телефон и назвал цифры координат. — Батарея, засечка стереотрубой, подавить!
Минут через пять в туманную даль с глухим рокотом понеслись, словно обгоняя друг друга, снаряды второго дивизиона.
Костров продолжал сопоставлять донесения.
«Самолету — сфотографировать квадраты 28–48, 27–48, 26–48», записал он и, позвав связиста, приказал передать пакет на аэродром.
— Система пулеметного огня ясна, — доложил Костров начальнику штаба. — Вот она — на карте. С батареями — хуже: ясности нет, кроме одной. Выслал самолет, нацелил звуковзвод на этот район, — он провел карандашом по карте.
— Правильно. Действуйте! — сказал начальник штаба. — Донесение о пулеметах быстрей передайте начартдиву.
— Есть передано, — ответил Костров.
На наблюдательном пункте Архипов обстоятельно доложил Кострову о тяжелой артиллерии противника:
— По очереди все сопки оглаживает. Стреляла по району второго дивизиона, теперь к нам поближе подбирается.
— Найдем и ее. Направление — как раз за сопкой Зеленая, — сказал Костров, сличая местность с картой. — Близко стоять не может, — через сопку не перебросит, — значит, стоит подальше — за рекой. В болото такую тетю не затащишь. Значит, у деревни при дороге.
— Передайте все это звуковзводу, — он быстро написал и подал записку разведчику:
«150-мм гаубичная батарея — район деревни, квадрат 26–47, уточнить; донесение немедленно. Капитан Костров».
Бой достиг огромного напряжения. Наша пехота подошла вплотную к захваченной сопке; огонь с обеих сторон усилился так, что отдельных выстрелов не было слышно, они сливались в общий стон и гул.
В ясном небе кружили самолеты. Среди них был и посланный Костровым. Летчик выбирал удобный момент, чтобы сделать «укол» в расположение противника и сфотографировать часть указанного ему района. «Предупредитель» звуковзвода, напрягая слух, из массы звуков выбирал только те, которые были ему нужны. Поймав нужный звук, он быстро нажал пальцем кнопку ящичка, от которого шли провода. И где-то там, за сопкой, начал вращаться барабан регистрирующего прибора, выпуская широкую бумажную ленту. Несколько тоненьких стеклянных перьев тянули [245] по ленте, когда она двигалась, прямые линии.
Но вот одно из перьев вздрогнуло и сделало редкий зигзаг: звук неприятельской батареи дошел до звукоприемника, с которым соединено это перо. Вслед за ним начали вздрагивать и другие перья. Звукометрист, сидевший за прибором, дождался, чтобы последнее из перьев сделало такой же зигзаг: значит, все звукоприемники отметили звук. Тогда он остановил барабан, оторвал кусок бумажной ленты и передал его вычислителям: один измерял, второй и третий вычисляли. Лента быстро переходила из рук в руки, обрастая листками с вычислениями.
Четвертый вычислитель сидел за планшетом. Большой лист чертежной бумаги натянут был на гладкую доску. Точками обозначены на нем звукоприемники.
Планшетист отмерял углы, подсчитанные его товарищами. Тоненькими, едва заметными линиями наносил он на планшет стороны этих углов. На пересечении сторон ставил точку, обводил ее кружочком и надписывал номер: «Цель № 121». Затем подсчитывал координаты этой точки, аккуратно записывал их в особый бланк — и передавал в штаб.
Вычислители работали, как часовой механизм. Проходило несколько минут — и новый кружок с номером вырастал на планшете: «засекалась» еще одна цель.
Самолет сделал удачный «укол» в расположение противника: он прошел километров пять за Зеленую сопку, потом вернулся обратно, несколько изменив маршрут и идя параллельно прежнему курсу.
За сопкой протекала река, за рекою стояли неподалеку друг от друга целых три вражеские батареи, и все они вели огонь. Вспыхивавшие среди кустов то здесь, то там яркие огоньки выдавали позиции батарей. Летчику-наблюдателю удалось нанести все три на свою карту, ориентируясь по реке.
После нескольких таких «уколов» задача была выполнена. Но вражеские истребители подстерегали на этот раз нашего разведчика; их было три, и они быстро приближались. Наблюдатель указал пилоту на врага.
— Пикируй! — прокричал он пилоту в самое ухо.
Тот кивнул головой. И самолет ринулся вниз, уходя от преследователей. Но те не отставали: они тоже снижались, пытаясь [246] догнать разведчика, который быстро уходил на свою территорию, теряя высоту. А навстречу врагу шли уже наши истребители, чтобы вступить с ними в бой. Разведчик с драгоценной добычей скоро был в безопасности. Он снизился еще больше, дважды сделал левый вираж — условный сигнал, «пароль» — над ровной и, казалось, пустой площадкой, и площадка ожила: по ней вдруг забегали люди, расстилая большое квадратное полотнище синего цвета, на котором минуту спустя возникла огромная белая буква «Т». Потом по сторонам буквы «Т» появились две белые точки.
Наблюдатель прочел условный номер сигнальной площадки.
«Площадка наша», и, похлопав пилота по плечу, сделал ему знак рукой: «Снижайся». Наблюдатель вынул из фотоаппарата кассету с пленкой, на которую делал снимки. Он вложил кассету в небольшую коробку, привязанную крепкими шнурками к маленькому парашюту. В эту же коробку он вложил свое донесение. Когда самолет, уменьшив газ, низко пролетал над самым сигнальным полотнищем, наблюдатель перегнулся через борт самолета и кинул вниз коробку с кассетой. Пилот прибавил газ, самолет, сверля воздух пропеллером, взмыл вверх и пошел на северо-восток — к аэродрому.
Парашютик быстро приближался к земле. Один из бойцов подбежал, изловчился и схватил коробку.
Ее открыли, донесение немедленно отправили в штаб, кассету — в фотолабораторию.
Когда снимки были проявлены, фотограмметристы по ряду признаков установили, где находятся позиции неприятельских батарей.
Обработанные фотоснимки, с обведенными тушью овалами вокруг каждой расшифрованной цели, посыльные бегом отнесли в штаб.
Костров внимательно разглядывал фотографии, сопоставлял их с другими донесениями, что-то уточнял и исправлял на карте и на большой схеме, которую подготовил один из разведчиков.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Костров.
Петров открыл глаза. Он лежал вниз головой среди мелких кустов. В ушах шумело; ныл правый бок.
Он припомнил, как сидел в окопе, как начался обстрел. Вдруг ему ясно представился момент, когда земля ушла из-под ног, а потом накрыла его, словно тяжелой шапкой. Он понял: его выбросило из неглубокого окопа силой взрыва снаряда, который упал поблизости.
«Наверно, я ранен», подумал он и прислушался к ноющей боли в правом боку. Попробовал поднять правую руку — повиновалась. Ощупал бок, пошевелил левой рукой, потом попеременно — ногами.
Не сразу он понял, что находится всего в, пяти шагах от своего наблюдательного пункта: окружавшие окоп кустики были срезаны острыми осколками, все густо обсыпано мелкой, разрыхленной землей.
Петров привстал и тотчас почти рядом с собою увидел красноармейцев, наклонившихся над раненым.
— Кто ранен? — спросил Петров и удивился своему голосу, звучавшему глухо и чуждо.
— Телефонист Медведев, товарищ лейтенант, — шепотом, словно боясь кого-то разбудить, отвечал один из красноармейцев.
— Где Феофилатьев?
— Мы ему перевязку сделали и сдали санитарам стрелкового полка.
— А донесение? Где донесение? — с тревогой вспомнил Петров.
— Мы его взяли у Феофилатьева. Сидорович сейчас же доставил и расписку принес из дивизиона.
— Расписку? Сколько же времени я так лежал?
— Минут двадцать, товарищ лейтенант. Я починил линию, вернулся — вижу, вы тут лежите — все трое; у вас раны не видно, дышите, — стало быть, оглушило, а Медведев ранен. Мы и решили сперва раненого перевязать, а потом за вас взяться, да вот вы сами в чувство пришли.
Петров подполз к окопу. Справа зияла большая воронка, земля осыпалась. В уцелевшей части окопа сидел разведчик Сидорович, наблюдая в бинокль. Труба была подбита осколками, и Сидорович убрал ее, «чтоб зря не торчала».
Обстрел пункта прекратился. Противник [247] облюбовал теперь другой склон сопки, и снаряды рвались там.
Петров почувствовал, что силы возвращаются к нему, а ненависть к врагу удваивает энергию. Подумав, он решил не менять наблюдательный пункт: было ясно — враг не обнаружил пункта и обстреливает сопку наудачу.
Разрозненные, отрывочные данные о противнике продолжали стекаться в штаб полка.
Костров внимательно изучал каждую мелочь, сопоставляя донесения. Но он все еще был недоволен: район расположения батарей противника на схеме испещряли вопросительные знаки. На фотографиях, сделанных с самолета, оказалось двенадцать позиций; звуковая разведка установила только восемь, а по донесениям наблюдательных пунктов получалось, будто стреляют всего лишь пять неприятельских батарей. Тут было явное несоответствие.
Костров доложил об этом начальнику штаба полка.
— Я думаю вот что, — закончил Костров свой доклад: — некоторые батареи молчат до решительного момента; кроме того, есть ложные позиции — они хорошо вышли на снимках. Вот батарея за рекой: ее видел самолет, ее засек звуковзвод. Я считаю эту позицию ложной. А вот другая: еле-еле видна на снимке; никто не видел и не слышал, чтобы эта батарея стреляла, орудия хорошо замаскированы; выдает их лишь тропинка, протоптанная к орудиям. Вот эта-то и есть, наверное, настоящая.
— Вы торопитесь с выводами, — спокойно ответил начальник штаба полка. — Из штаба дивизии передавали: атаки сегодня не будет; некоторые батареи и часть танков подойдут только ночью. У нас есть время — проверьте еще раз. [248]
— Разрешите послать еще раз самолет — сделать снимки крупного масштаба.
— Пошлите.
К вечеру поступили новые донесения. Сопоставив их друг с другом, Костров установил: три «молчаливые» батареи под вечер вели огонь. Они вели его осторожно — из одного орудия, редкими одиночными выстрелами. Каждая из них стреляла по нескольким целям и по каждой цели выпустила всего шестьдесят снарядов. А в то же время батареи, стрелявшие и раньше, вели непрерывный огонь по пехоте и артиллерии.
— Все ясно, — доложил Костров начальнику штаба группы: — они вели пристрелку с основных позиций. Теперь не уйдут! — И он с торжествующим видом показал начальнику штаба несколько точек на карте.
— Прошу распоряжения по этим целям не стрелять до начала артиллерийской подготовки, чтобы их не спугнуть. Пусть думают, что они нас перехитрили.
Начальник штаба согласился со своим помощником.
Все было готово для артиллерийской подготовки атаки: каждой батарее указаны ее цели, указано, как вести по ним огонь и сколько выпустить снарядов.
На каждую неприятельскую батарею направлены три-четыре наших. Все расписано было по времени, но не просто по часам: счет велся от таинственного, никому не известного часа «Ч» — того часа, когда пехота двинется в атаку вслед за танками, мощной лавиной сокрушая врага.
«От «Ч» минус три часа до «Ч» минус два часа сорок минут — пристрелка цели 48, от «Ч» минус два часа сорок минут — трехминутный огневой налет на цель № 121»... — читал лейтенант Петров в «таблице огня дивизиона».
В десятый раз проверял он, верно ли записаны подготовленные данные для стрельбы по каждой цели — угломер, уровень, прицел. Он горел нетерпением поскорее привести в действие эту таблицу огня. Поступило приказание отправиться на передовой наблюдательный пункт и продвигаться вперед вместе с пехотой.
Только два разведчика и три телефониста должны были итти с Петровым. Трудно было решить — кого взять с собой: на передовой просились все до одного, обижались, когда им отказывали.
Наконец, выбор сделан. Бойцы тщательно проверили кабель и телефонные аппараты, разведчики еще раз протерли стекла биноклей.
Ночь прошла в подготовке. Спали мало. С утра был густой туман, — это предвещало хорошую погоду. В десятом часу запыхавшийся разведчик прибежал от командира дивизиона на наблюдательный пункт 5-й батареи.
«Ч» — около 14 часов, — прочел командир батареи, — открытие огня — по телефонному сигналу, пароль — «За Советы».
Он начал вычислять:
— Значит «Ч» минус три — это около одиннадцати часов. В одиннадцать — открытие огня. По телефону об этом не говорить, — напомнил командир батареи. — Могут подслушать.
Перед полуднем погода прояснилась, и вдруг небо загудело: это двинулись наши самолеты — десяток, другой, третий, четвертый... В боевом строю шли они на врага.
Причудливыми гигантскими тучами взметнулись вверх дым и земля на гребнях сопок, занятых врагами. Летели обломки неприятельских укреплений.
И в этот же момент по телефонным проводам на всем широком фронте прозвучало:
— За Советы!
— За Советы! — взволнованно передал телефонист командиру 5-й батареи.
— Огонь! — скомандовал тот на батарею.
Орудия были давно уже наведены в цель, указанную в таблице огня.
Наводчики держали в руках спусковые шнуры и нетерпеливо мяли пальцами их концы.
— Огонь!
— Первое!
Наводчик дернул за шнур — и с резким свистом снаряд вырвался из орудия. Раскатами грома в ясном небе отдался одновременный полет многих снарядов. [249]
На сопках снова выросли кусты из дыма, земли и камней.
Началась артиллерийская подготовка. Один за другим следовали огневые налеты. Наши батареи подавляли по очереди одну за другой батареи врага. Артиллерийские самолеты передавали, как ложатся снаряды.
Костров сидел на своем прежнем месте. Он весь превратился в слух: в этом хаосе звуков надо было разобрать, какие неприятельские батареи отвечают еще на наш огонь, откуда они стреляют; надо было снова нацелить на них самолеты, уточнить их положение: за ночь некоторые батареи могли переменить позиции. Телефонными проводами был он связан со всеми передовыми наблюдателями. В их задачу входило — докладывать, что делается в передовых частях нашей пехоты, какие батареи врага причиняют ей особенный вред.
Хитрость Кострова, как видно, удалась: до решительного момента наша артиллерии не беспокоила притаившиеся батареи врага, и они считали себя незамеченными. Теперь, когда на каждую из них внезапно обрушились сотни снарядов, разрушая все вокруг, когда повсюду грозно взвыли и завизжали осколки, — неприятельские артиллеристы, повидимому, растерялись. Огонь их стал беспорядочным.
Второй огневой налет обрушился новой стальной лавиной на батареи врага.
Многие орудия были подбиты, прислуга их уничтожена. Огонь вражеских батарей ослабевал, делался все реже.
И тогда настала очередь пехоты и танков.
Но враг дрался упорно. Ожили его противотанковые орудия, которые молча прятались до тех пор в «устах по склонам сопок.
Однако их уже стерегли заранее поставленные наши орудия танковой поддержки.
Некоторые неприятельские батареи пробовали переменить позиции, чтобы уйти из-под обстрела. Но артиллерийские самолеты по очереди дежурили в воздухе, каждому из них был дан район наблюдения. Летнабы доносили о передвижениях врага, и Костров, получив донесение самолета, указывал своим дивизионам новые цели. Лавина снарядов обрушивалась на головы вражеских артиллеристов и на новых позициях.
Передовые наблюдатели не отставали от пехоты. В их числе был и лейтенант Петров.
— Товарищ Орлов, — крикнул он своему разведчику, — с одним телефонистом — вперед. Я буду здесь, пока не проложите линию вон к тому серому камню, — он показал рукой.
Пехота карабкалась на сопку. Склоны были сплошь опутаны колючей проволокой. Пользуясь утренними туманами и ночной тьмой, враги успели настроить по склонам сопки много препятствий. Из-за этого продвижение шло медленно.
Петрову не терпелось взобраться если не на вершину сопки, то хоть на один из ее отрогов, чтобы заглянуть в тыл врагу, увидеть, что делается за сопкой. Он не отставал от передовых частей пехоты. Передвигаться нередко приходилось ползком.
Он видел, как стрелки ползком подбирались к большому серому камню, а из-за камня стрелял пулемет. Помочь артиллерийским огнем тут уже нельзя было: своя пехота подошла слишком близко к цели. Резкий звук справа привлек внимание Петрова: оттуда, из-за кустов на склоне сопки, стреляло неприятельское орудие. Оно расположилось так удачно в седловине между двумя уступами сопки, что издали, с основных наблюдательных пунктов, его нельзя было заметить. Орудие открыло огонь по пулемету, который поставили наши бойцы, чтобы подбить пулемет у серого камня.
«Ну, тебе-то уж я удружу!» подумал Петров.
Он имел разрешение командира батареи стрелять, то-есть непосредственно управлять огнем, по тем целям, которые сам обнаружит.
— Цель № 44, левее 0–20, прицел 94, — Зазвучала в телефон команда.
Первый же снаряд упал недалеко от цели. Разрыв второго снаряда окутал цель дымом и пылью. Неприятельская пушка стала стрелять реже: дым мешал наводить.
— Шесть снарядов, беглый огонь! — скомандовал Петров. [250]
Орудие замолчало.
Неподалеку от серого камня раздалось громкое «ура»: стрелки шли в атаку.
— Перехожу вперед, — доложил Петров командиру батареи и стал карабкаться наверх. Телефонисты еле поспевали за ним.
У серого камня были уже ваши бойцы.
— Скорее, — торопил Петров телефонистов.
Впереди находилась сравнительно ровная площадка. Петров вскочил во весь рост, побежал. Мимо свистели пули, но в голове была одна мысль — скорее добраться до серого камня, ведь оттуда можно заглянуть за сопку. Вдруг он споткнулся и в тот же миг почувствовал, как что-то обожгло левую руку, силы его покинули. Несколько пуль просвистело в то же время мимо ушей.
— Ложись, — скомандовал Петров.
— Вы ранены, товарищ лейтенант, — сказал, подползая, разведчик Сидорович: — у вас весь левый рукав в крови.
Петров оглянулся: действительно, на левом рукаве повыше локтя быстро разрасталось красное пятно. Попытался поднять левую руку — она не повиновалась.
Сидорович помог разрезать рукав, перевязал руку своему командиру.
Кость была цела: пуля прошла навылет через мышцы.
— Осталось немного, доберусь, — сказал Петров. — Помогите встать.
Сидорович помог встать своему лейтенанту. Маленькая группа двинулась вперед.
Вот и серый камень. У Петрова закружилась голова, трудно было понять — от потеря сил или от радости: наблюдатели достигли высокого уступа сопки — от серого камня было видно далеко в глубину расположения противника. За сопкой виднелась долина реки; за рекой — небольшая деревня; по деревне бегали люди; дальше было поле, за ним, на краю кустарника, как на ладони, видна стреляющая неприятельская батарея.
Петров лег за камень. Левая рука совсем не повиновалась, он не мог вынуть из футляра бинокль. Разведчики помогли.
В бинокль он увидел, как возились на берегу реки сотни три людей: было похоже, что они готовятся к переправе.
— Вот сейчас мы покажем захватчикам, как соваться в наш огород, — сказал Петров. С помощью разведчика он начал быстро готовить данные по этой заманчивой цели. Телефонист уже включил в линию аппарат, докладывая командиру батареи о замеченном.
— Огонь ведите сами, от меня не видно, — передал Петрову командир батареи. [251]
В это время подбежал, согнувшись, разведчик Орлов.
— Товарищ лейтенант, командир роты просит первым делом подавить батарею, что стреляет из-за деревни. Рота несет потери.
Жаль было отказаться от выгодной цели, но заказ пехоты надо выполнять.
Петров ввел поправки в подготовленные данные.
Снаряды помчались к неприятельской батарее.
И по мере того как они ложились в кустах за деревней, огонь неприятельской батареи становился все реже и реже. Наконец, она вовсе замолкла.
Тем временем люди, суетившиеся на берегу реки, уже переправились; широкой цепью, быстрым шагом двинулись они в сторону сопки.
— Резервы к ним подходят, — доложил разведчик Орлов.
— Вижу.
Преодолевая боль, стиснув зубы, Петров делал вычисления: рассчитывал перенос огня.
— Правее 1–20, прицел 144, шкалой 2, вперед 2, назад 1, три снаряда беглый огонь! — скомандовал Петров.
— Выстрел, — передали с батареи.
Снаряды пронеслись мимо сопки вдаль. А вот и разрывы. Маленькие фигурки спотыкаются, падают. Вскоре все поле окутало дымом.
Минуты две-три длится огневой налет. Потом дым начинает рассеиваться. Взору открывается поле, усеянное неподвижными фигурками. Среди них копошатся раненые. Вот один пытается встать, падает снова, ползет назад на четвереньках. Вот еще двое поднимаются с трудом, ковыляют назад, опираясь на винтовку. Остальные не шевелятся.
Проходит минута. Вдруг часть неподвижных фигурок вскакивает. Они бегом бросаются назад, к реке.
— Прицел 150, огонь! — командует Петров. Снова несутся снаряды.
— Молодцы артиллеристы! Вот спасибо! — раздается вдруг над ухом Петрова незнакомый голос.
Петров оглядывается: сзади склонился к нему капитан в стрелковой форме.
— Вашу руку: вы в пять минут уложили две роты противника. Да и за батарею спасибо — она нам очень мешала. Благодарю за отличную работу.
Петров забывает про боль в руке, он счастлив. Ему хотелось бы сделать еще во много раз больше.
— Сейчас мой батальон готовится атаковать этот уступ, — говорит капитан, указывая рукой. — Помогите нам огнем по вершине сопки.
— Есть, товарищ капитан!
Спускается ночь. Бой все еще идет. Но враг начинает сдавать: его огонь беспорядочен, его контратаки вялы.
Еще один бросок в атаку.
— Ура! Да здравствует Сталин!
Вверх, по крутым склонам сопки стремятся бойцы.
Петров забыл про раненую руку, торопит телефониста:
— Скорее, скорее вперед! Не отставать от пехоты! Включайте аппарат!
— Есть, товарищ лейтенант.
— Передавайте: сопка Зеленая наша, мы — на ее вершине.
И, обессиленный, счастливый, Петров опускается на камень. [252]