Ночная переправа
Ранней осенью 1920 года части Красной армии с боями подходили к реке Бугу. Белополяки откатывались на запад. Мы двигались по краю, где на каждом шагу еще были видны страшные следы империалистической войны... Выберешь бывало по карте селение для дневки, а вернувшаяся разведка докладывает: «Товарищ командир батареи! От села одни головешки да зола остались. Квартировать негде».
На протяжения многих десятков километров встречались одни только выжженные селения. Плоды труда многих поколений людей были затоптаны грубыми сапогами германских империалистов.
В течение трех недель безостановочно мы продвигались вперед. Войска наступали с такой быстротой, что не могли закреплять свои позиции. Тыл оказался оторванным от фронта. Штабы, тяжелая артиллерия, обозы оставались далеко позади. Нам еле поспевали доставлять снаряды и патроны. Теперь мы знаем, что эта неорганизованность наступления, отсутствие заботы о закреплении достигнутого были делом рук предателя Иудушки-Троцкого. Только беззаветная храбрость бойцов Красной армии предотвратила тяжелые последствия такой спешки.
Несколько дней, не прекращаясь, моросит дождь. Кони с трудом вытягивают из размокшей глины орудия. Белополяки отошли далеко; высланная нами конная разведка не может даже сразу нащупать, где же находится отступающий противник.
К вечеру две батареи легких орудий входят в большую деревню Ставы. В шести километрах от нее течет Буг. По сведениям разведки, польские части уже переправились на противоположный берег и спешно окапываются.
Утром нас вызывает командир бригады.
— Картина ясная, товарищи, — говорит он собравшимся командирам, — белополяки закрепляются на западном берегу. Будут защищать его. Надо выбить противника, пока он еще только готовится к обороне.
— Подходы к реке с нашей стороны очень уж невыгодные, — отвечают командиры. — Поляки сидят на горке и видят, как на ладони, что делается у нас.
— Все это так, — соглашается комбриг. — И берег наш открыт, и переправочные средства отстали, но нельзя терять ни одного дня, товарищи командиры. Сегодня же в ночь будем форсировать Буг. Пехота переправляется на поплавках. Кавалерию бросим вслед за пехотой вплавь. А артиллеристы должны поддержать переправу огневыми средствами.
Мы выезжаем из штаба несколько смущенные. К реке ведет открытая полуторакилометровая долина. Вплоть до самого берега — ни одной рощицы, прикрытием могут служить только одиночные фольварки и хутора. Спешиваемся, чтобы пробраться к Бугу. Для наблюдательного пункта намечаем небольшое именьице Лозовяцы. Оно стоит недалеко от берега реки.
Пригнувшись, спускаемся в глубокую канаву и по размякшей глине пробираемся к реке. Внезапно где-то радом раздается грохот. «Не жалеют снарядов полячишки, — нервничают весь день», говорит наш разведчик. Осторожно высовываемся из канавы. Оказывается, белополяки заметили двух конных, приближающихся к штабу, и ведут по ним огонь из орудий.
Ползком добираемся до Лозовиц. Маленький домик заслонен со всех сторон вековыми липами. Парк тянется до самой воды. Укрываясь за кустами, подбираемся к берегу. Над рекой со стороны, занятой белополяками, возвышается холмистый гребень. Противник настороже, он беспокойно наблюдает за противоположным берегом. Вот из наших кустарников неосторожно высунулся сапер. Мгновенно над рекой засвистали пули. Мы не отвечаем, приглядываемся к вражескому расположению. [206]
Вместе с разведкой, перебегая за деревьями, возвращаемся в господский дом.
Выглянувшее солнце высушило размокшую за эти дня землю. Под ногами шуршат прелые листья. Один из разведчиков смело вбегает в дом первым и минуту спустя распахивает двери: «Добро пожаловать! Пан помещик просит откушать дорогих гостей». Дом брошен наспех, незадолго перед нашим приходом. На тарелках — остатки вчерашнего ужина, в кладовке — свежие продукты. Наскоро подкрепляемся и обсуждаем план переправы.
Кажется, все говорит против того, что артиллерия сможет незаметно подобраться сюда и занять удобную огневую позицию. До Лозовиц вся дорога открыта для обстрела. Кони измучены тяжелыми переходами и потеряли резвость.
Но есть один довод «за», который перевешивает все «против». Переправа должна состояться, и мы, красные артиллеристы, должны обеспечить ее огнем. Это бесспорно...
Собираем командиров взводов в укрытой лощине, разъясняем положение и выслушиваем их соображения.
— Дело не легкое, товарищ командир, — говорит один. — Надо быть у реки засветло, иначе пехота начнет переправу, а мы еще только будем подбираться к берегу.
— Предлагаю орудиям выскочить из укрытия всем зараз, — советует другой, — и скакать по разным сторонам на общую позицию. Гнать во-всю. Рассеяться по полю.
— Ехать надо не по дороге, а полем, — говорит третий. — Утром вон наши соседи из 23-й бригады сдурили: вышли на шоссе колонной. Полякам только этого и надо — открыли огонь, разбросали все запряжки.
Каждый орудийный начальник намечает себе путь в складках местности. Командиры батарей с пехотным командованием, затаив дыхание, поджидают прибытия орудий.
...На уходящей вверх дороге ни души. Тишина. Ее нарушает лишь стрельба на том берегу: белополяки испытывают только что полученные ручные пулеметы.
С нетерпением ждем, когда выскочат запряжки. Но появление их оказывается все же совершенно неожиданным. Вдруг на голом гребне вырастают сразу орудия, зарядные ящики, конные разведчики. Они горохом рассыпаются в разные стороны и скатываются вниз. Долина сразу наполняется движением. Проскочат или нет? Ездовые нахлестывают коней. Орудия подскакивают на промоинах. Вот сорвалась и отлетела в сторону чья-то фуражка. С польской стороны ухает первое орудие. «Но, милые, — кричит над моим ухом пехотный командир, — не выдавай!» Второй снаряд ударяется о землю в десяти метрах от запряжки. Третий с треском расщепляет деревья где-то в роще. Но долина уже пройдена.
На бешеном галопе разгоряченные кони [207] вкатывают орудия во двор. Ездовые круто осаживают у рощи.
Спускаемся в подвал фермы. Здесь уже расположился штаб стрелковой бригады, которой приданы наши батареи. «Можно вас поздравить, товарищ командир батареи, — отрывается от карты начальник штаба. — Проскочили удачно, почти без потерь». В подвале уже жужжит полевой телефон. Соединяюсь с командиром артиллерийской бригады. Получаю распоряжение: до начала переправы огня не открывать.
Незаметно спускаются сумерки. Безлюдное именьице оживает. Подходят саперы с надутыми поплавками и досками для переправы. На широкой аллее поплавки связываются в длинные мостки. Это — штурмовой мостик. Его привяжут к колышкам на нашем берегу и положат на воду. Течение реки само развернет мостик между берегами. Саперы бегают к воде и прикидывают, какой запас взять на ширину реки, чтобы мостик не проскочил мимо того берега.
К роще осторожно стягивается пехота. Кавалеристы ведут под уздцы коней. Все ждут сигнала к переправе. Белополяки, как видно, успокоились и прекратили обстрел рощи. А под ее покровом уже закончены все приготовления.
Ночь выдалась на редкость тихая и ясная. Саперы осторожно проносят между деревьями длинные мостки и спускают их на воду. Быстрое течение закручивает мостки, плеск и шум разносятся над заснувшей рекой. Поляки ясно видят сапер, наводящих переправу. На реку обрушивается [208] один залп за другим. Ручные пулеметы Льюиса, винтовки, станковые пулеметы строчат не умолкая. Два сапера плашмя падают в воду. У берега валится наш пулеметчик. Переправа обнаружена. Надо начинать сызнова.
Командир стрелкового полка просит срочно подавить пулеметы противника. Приказываю открыть огонь. Но высокие деревья густо заросшего парка мешают стрельбе.
Взволнованные командиры, торопясь, комбинируют различные способы. Укорачиваем трубку, стреляем «на шрапнель» — ничто не помогает. Польские окопы оказываются недосягаемыми для нашего огня.
Командиры собираются в старинной каменной беседке. Лида нахмурены. Наблюдая из-за колонн за рекой, напряженно ищем выход из тупика.
— Деревья не спилишь, ведь тогда сами себя поставим под обстрел панских пушек...
— Начать, что ли, переправу вверх по течению реки? Там берег с нашей стороны повыше. Легче будет подавить противника.
— Не выйдет это. Там должна форсировать реку двадцать вторая бригада. Никак нельзя оголять наш участок.
Спор грозит затянуться. Проходит пять-десять минут. Они тянутся, как долгие часы. Но ждать нельзя. Надо принять решение и осуществить его в считанные минуты. Враг думает, что он отбросил нас, мы должны делом, огнем, сталью доказать обратное.
В беседку входит худощавый артиллерист. Это Антонов — наш командир взвода управления. Он из старых кадровых солдат и является своего рода «начальником штаба» обеих батарей. Он руководит разведкой, работает с командирами батарей на наблюдательном пункте, в отсутствие командира батареи руководит огнем. Антонов снимает фуражку и проводит рукой по седеющей голове.
— Разрешите и мне, старику, внести предложение. Время не терпит, надо добивать шляхту, пока не опомнилась. Давайте вывезем орудия на аллеи парка и затем [209] вручную подкатим их к самому берегу. Тут мы их спрячем за кустами и прямой наводкой рванем по панским пулеметам. Разрешите мне, товарищ командир полка, взять два орудия, и я их скрытно выведу к реке.
Командиры в одна голос поддерживают Антонова. Все знали его, как человека спокойного, рассудительного. Старый фейерверкер царской армии, он прошел горнило трех войн, сделавшись профессионалом артиллерийского дела. Командир бригады принимает план Антонова и подзывает разведчика:
— Немедленно выезжайте за рощу, где стоят батареи, и прикажите двум орудиям двигаться сюда быстро, но осторожно. А через тридцать минут пусть все остальные орудия начинают палить по западному берегу. Чтобы было шума побольше. За такой звуковой завесой и вам, Антонов, будет легче орудовать.
Антонов на ходу договаривается с саперами, легонько трогает уздечку коня и скрывается в темноте. Снова ждем. По телефону передают, что переправа соседней бригады не удалась. Это еще больше укрепляет наше желание — сегодня же ночью быть на западном берегу. Через несколько минут верховой, приехавший от Антонова, докладывает, что два орудия направились к парку.
Мы напряженно прислушиваемся, но не слышно ни лязга колес, ни топота коней. Антонов проводит орудия совсем тихо, «шепотком». Когда начинаем уже беспокоиться, почему нет орудий, — Антонов осаживает коня у беседки и докладывает: орудия сняты с передков и стоят на краю парка.
Вручную нашит пушки выкатываются к берегу.
Антонов просит помочь ему обнаружить панские пулеметы. Пулеметчики открывают огонь по западному берегу. Ответ не заставляет себя ждать. Словоохотливые паны немедленно выпускают одну очередь за другой. Вспышки огня между кустами раскрывают, где находятся пулеметные гнезда, Антонов коротко бросает: «Довольно, все ясно! Пойдем давить пулеметы. Будет им языком трепать».
Антонов подходит к орудию и сам наводит его. Боевой опыт у нашего комвзвода огромный. Человек он не шибко грамотный, [210] во всяком случае без теоретической подготовки, но мастер огня, каких мало, настоящий талант, самородок. За всю польскую кампанию мы не видали, чтобы Антонов сел хоть раз около орудия с карандашом и бумагой, чтобы вычислять данные для стрельбы. Не то, чтобы он презирал все эти теоретические выкладки, всю эту «умственность», — нет, Антонов уважал науку, но сам не владел ею. Зато практик он замечательный. Ошибок в стрельбе почти не знает, бьет уверенно, без промаха. Втихомолку посмеивается над теми артиллеристами, которые стреляют нерешительно, подолгу размышляют перед выстрелом и так затягивают пристрелку, что упускают случай нанести огневое поражение противнику. «Дичь не ждет охотника», говорит Антонов.
Антонов докладывает командиру бригады, что орудия готовы. Пусть саперы и пехота подготовятся к переправе. Как только пулеметы будут подавлены, надо не терять времени: немедленно наводить мостки, атаковатъ польские окопы.
Мостки лежат на воде в пустой осоке. Саперы притаились за парковой стеной.
Грянули первые выстрелы. Над водой прогудели снаряды, ударявшие по высокому берегу. Вслед за ними следуют еще и еще, грохот канонады поглощает все звуки ночи. Саперы выскакивают из-за прикрытия и, пригибаясь, спускаются в осоку. Вот мост, извиваясь, точно огромная змея, проплывает по реке и вздрагивает, зацепившись за противоположный берег. Саперы осторожно выходят из воды. Но вражеские пулеметы молчат. Только ружейные выстрелы отвечают на мощные удары наших орудий. А по мосткам с винтовками наперевес уже бежит пехота. Красноармейское «ура» прокатывается над Бугом и перекидывается на западный берег. Потный Антонов распоряжается огнем, громит панские окопы.
Бледный рассвет брезжит над долиной. В утреннем тумане с нашего берега спускаются конники Коммунистического интернационального кавполка. Антонов с наблюдателями тоже перебираются через реку, и по их указаниям огонь переносят то на один, то на другой участок. Снаряды рвутся над окопами, шрапнель смертоносным градом обрушивается на голову врага.
И только теперь вступает в бой польская артиллерия с ее английскими пушками и французскими инструкторами.
Наши саперы тащат из оврага плоты, подвезенные еще днем на крестьянских подводах. Антоновские орудия погружаются на плоты, и через некоторое время их выкатывают уже на противоположный берег. Пушки противника, что есть мочи, палят по нашему берегу, теперь уже опустевшему.
Вот блеснули клинки, и красная конница неудержимой лавой обрушивается на польские окопы. Белополяки бегут вдоль реки бой откатывается от переправы. По шоссе уходит серо-голубая масса. «Галлерчики», узнают их артиллеристы. Это легионеры из корпуса Галлера. Они одеты в голубое французское обмундирование.
Антонов ведет нас в польские окопы. Пулеметные гнезда разворочены до основания, прислуга наполовину перебита. Наш второй удар и переправа были полной неожиданностью. Враг, застигнутый врасплох, бежал в беспорядке.
Наши орудия умолкли. Конница по пятам преследует отступающие части противника. Антонов приходит откуда-то раздосадованный: «А третий пулемет мы все-таки проморгали. Конники нарвались на него». Действительно: небольшая лужайка у флангового окопа усеяна телами. Наши кавалеристы в конном строю наскочили на скрытое пулеметное гнездо и, пока не изрубили врага, понесли серьезные потери.
Возвращаются разгоряченные кавалеристы. «Здорово, артиллерия. Принимайте гостинцы от признательной шляхты». Они вручают Антонову трофейные ручные пулеметы, хвалят его за поддержку кавалерийской атаки.
Тем временем саперы уже навели деревянный мост на сваях. В клубах пыли подходят к переправе пехотные части одна за другой. По мосту грохочут орудия. Движутся кухни, обозы, грузовики. Наша переправа оказалась такой удачной, что ею воспользовались и соседние части. Две стрелковые бригады переходят реку по переправе, предназначенной для одного полка. За рекою части опять развертываются по фронту.
Солнце медленно склоняется на запад. Наши кони пьют воду из Буга. [211]