За командиром
Весной 1919 года белопольские войска, вторгшиеся было в советские пределы, отступили под нажимом красных полков на северо-запад. Бои перекинулись к тем местам, где в годы империалистической войны тянулся русско-германский фронт, — к линии окопов, построенных еще немцами. Наши молодые бойцы, привыкшие к подвижной и маневренной гражданской войне, впервые увидели перед собой такие капитальные сооружения. «Видно, всю свою жизнь Вильгельм воевать собирался», говорили красноармейцы, разглядывая укрепления.
Здесь были бетонные блиндажи, комфортабельные подземные помещения для офицерских собраний, электростанций и лазаретов. В ином окопе оставалось лишь ввинтить лампочки в патроны, запустить динамо, и все приобретало жилой вид.
В этих-то окопах и засели польские части. Многодневные бои сменились некоторым затишьем. Несколько дней подряд штабисты проставляли в оперативных сводках трафаретное «без перемен». Красные войска занимали окопы в тысяче метров от поляков. Воспользовавшись передышкой, части приводили себя в порядок.
...Была тихая апрельская ночь. Затишье на фронте передалось и в ближний тыл, в городок Лиду, где стоял в резерве стрелковый батальон со взводом легкой артиллерии.
Маленький городок мирно спал. В низких домиках размещались красноармейцы и командиры, забывшиеся тяжелым сном после изнурительных маршей и ночных боев. Весь городок был погружен в темноту, только на вокзале светилось окно у дежурного и слегка мерцали фонари на путях.
На холме за городом у потухшего костра спали, прижавшись друг к другу, два артиллериста, посланные в дозор. Третий стоял над костром, раскуривая цыгарку от уголька. «Собачья вахта досталась мне, — сказал он вполголоса, — самый сон бы теперь, перед рассветом». Закурив, артиллерист перемотал обмотки и прошел к коням, которые дремали за кустами. Небо уже светлело. Звезды теряли свой блеск. Где-то запел петух. Артиллерист кинул охапку прелой соломы коням. «Заправляйтесь, что ли, — сказал он с грубоватой лаской. — Хотя стоит ли вас и кормить-то? На весь взвод два коня осталось. Из-за вашего брата и застряли мы здесь, в городе. Как вы думаете, сивые благородия: на своем горбу пушку небось не вывезешь?.. Стой! Что за чертовщина там?»
— Ребята, вставай!.. — закричал он, шагнув к своим товарищам.
Но те, заслышав внезапную трескотню пулеметов, уже сами вскочили на ноги. Сна как не бывало. Все трое осторожно подошли к гребню холма и огляделись.
За холмом тянулись неглубокие окопы, в которых дежурило боевое охранение пехоты. Из этих окопов, отстреливаясь на ходу, отступали к городу наши бойцы. Бледный красноармеец, без шинели, задыхаясь, [200] взбежал на холм и быстро сказал:
— Беда, ребята, беда! Поляки прорвали фронт!.. Часовые наши проспали, как видно. Давай тикать отсюда!
— Постой, постой! Расскажи толком, что случилось-то?
Артиллеристы спустились к лошадям, по пути слушая рассказ.
— Мне как раз черед был заступать на дежурство, — торопливо говорил пехотинец, труся за длинноногими артиллеристами. — Поднимаюсь на бруствер, гляжу — подходят части. Ну, думаю, с фронта сменились, идут до Лиды. А потом вижу, вроде шинели у них голубые. Мать честная, никак поляки! Идут тихо, не стреляют. От меня они, как та береза, сажен триста. Я враз разбудил караул — и бежать... Как это они подобрались, ума не приложу!
С холма видна была вся долина перед городом. День начинался мутным, бессолнечным утром. Люди в голубых шинелях, рассеявшись по полю, продвигались к городу. Наступала одна передовая рота, остальная масса поляков, выходя из леса, перестраивалась на его опушке.
Артиллеристы сели по-двое на седло и, осторожно обогнув подножье холма, поскакали к городу. На его окраине уже слышалась стрельба, пулеметы вторили винтовочным залпам. Двери домов распахивались, и с винтовками наперевес выбегали красноармейцы. Жители города задвигали засовами ворота, поспешно захлопывали ставни. По узеньким улицам бежали красноармейцы, мчались на конях командиры, разыскивая свои подразделения. Они ночевали врозь, разбросавшись по всему городу, и боевая тревога застигла батальон врасплох.
Поляки уже вторглись на окраину, которую прикрывал только взвод охранения.
Артиллеристы осадили коней в глухом переулке и, спешившись, дворами пробрались к базарной площади. В центре площади стояли обращенные на запад орудия, замаскированные сеном и ветками. С боковых улиц сюда бежали артиллеристы, ночевавшие в городе. Но первый же выскочивший на площадь взмахнул руками и упал на землю. За ним повалился навзничь и второй. Поляки успели выдвинуть к площади пулеметы и держали ее под обстрелом.
Весь состав артиллерийского взвода залег за домами и стал отгонять выстрелами поляков, тоже пытавшихся подобраться к орудиям. Бойцы вели себя мужественно. но руководить ими было некому. Как назло, в этот критический момент взвод остался без командиров: командир батареи вместе с командиром взвода с вечера выехали на фронт, где находились остальные орудия батареи...
Дозорные вскарабкались на крышу амбара и, укрывшись за скатом, открыли огонь из винтовок. Старший со злостью и горечью показал на орудия:
— Стоят без дела. А только бы подобраться к ним — в момент выбьем поляков.
— Где уж тут! — ответил другой. — Под таким огнем и муха не пролетит по площади.
Перестрелка усиливалась. Поляки опять сделали попытку пробиться к орудиям, во когда они, по сигналу, несколькими группами выскочили из-за прикрытия, пулемет, который успели подкатить артиллеристы, веером разметал свои пули вдоль площади. Она снова опустела.
Дозорные, лежа на крыше, видели, как стягиваются из леса один за другим польские батальоны. «Теперь держись», сказал себе старший. В этот момент в переулке раздалось осторожное цоканье копыт. Боец мгновенно перегнулся через карниз и сжал в ладони гранату. Но тревога оказалась напрасной. «Свои! Комбатр Ботунов приехал!» облегченно крикнул артиллерист, скатываясь к приставной лестнице.
Командир батареи Ботунов прорвался в город, искусно обойдя польские цепи. Он направился прямо к орудиям, уверенный в том, что и бойцы должны быть неподалеку от них. Привязав коня, Ботунов прошел к амбару и, вспугивая голубей, взобрался на чердак. Снаружи свистели пули, обгоняя друг друга. Ботунов загородил шанцевой лопаткой лицо и подошел к слуховому окну. Он быстро оценил обстановку: надо было во что бы то ни стало привести в действие орудия.
Не мешкая, Ботунов спустился вниз, собрал своих артиллеристов, успокоил их с первых слов, а потом обругал. [201]
Ничего страшного, вообще говоря, не случилось. Фронт вовсе не прорван! Просто-напросто поляки, — конечно, не без помощи своих соглядатаев, — разнюхали о том, что есть «дыра» в нашем фронтовом расположении и ночью незаметно прошли в эти ворота. Зря, конечно, допустили их до города, проморгало охранение, но теперь об этом судить нечего. Надо действовать. Пехотный батальон полностью собрался на восточном конце города и успешно отбивает атаку двух польских батальонов. Артиллерия должна поддержать пехоту.
— Сумели бросить орудия — сумейте забрать их обратно, — закончил Ботунов.
В это время к нему подбежал связист. Ботунов выслушал его, кивнул головой.
— Вот видите, товарищи, пехота приготовилась перейти в наступление, просит нашей поддержки. Вызываю охотников: кто согласен перебежать к орудиям? Я пойду первым.
— Все мы согласны, товарищ Ботунов, — отозвались один за другим бойцы.
Ботунов быстро наметил план перебежки: действовать быстро, но осторожно, переползать по одному, в рост не вставать, — пока одни ползут, другие отвлекают поляков стрельбой...
Оглядев площадь, Ботунов решительно лег на сыроватую землю и пополз. Вслед за ним двинулся старший артиллерист из дозора. Остальные, невольно отстав в первый момент, в волнении следили за своими отважными товарищами.
Ботунов, полз, упорно глядя вперед. Площадь казалась ему снизу огромной, без конца, без края. Пули взметывали на ней клубы пыли. Но, к счастью, польские пулеметчики пока били больше по домам, не обращая внимания на площадь. Пыль щекотала в носу, залепляла глаза. Шаг за шагом ползущие бойцы приближались к орудиям. На один момент Ботунов вплотную припал к земле, точно слился с ней: над самым его телом просвистели пули. Он почувствовал, как спина стала влажной; глаза затуманились. Ранен? Контужен? Он протер глаза и осторожно пошевелил мускулами. Боли нет. «Да ты просто вспотел, милый. Маленько струхнул, чорт, дурак!» Он лежал в рытвине, наполненной песком, куда машинально скатился, когда почувствовал полет пуль своей кожей, нервами, всем телом. Он отряхнулся и опять двинулся вперед, пока не уперся в лафет. И тут же быстро вскочил и забежал за щит орудия; пули тотчас же защелкали по стали. Не обращая на них внимания, Ботунов привычным глазом отметил струйки дыма, подымавшиеся над укрытыми пулеметами противника, и машинально прикинул расстояние. Боец, ползший за командиром, тоже добрался уже до орудия и присел, регулируя прицел. Ботунов встал за правильного, развертывая хобот орудия. Совместными усилиями они навели орудие и прямой наводкой ударили по пулемету. До него было никак не больше полутораста сажен.
Первый же выстрел, грянувший над площадью, внес замешательство в ряды поляков. Раздался короткий удар второго разрыва, затем сразу наступило молчание: один пулемет был сбит. Ботунов скинул фуражку со взмокшей головы, готовый кричать от радости. Он повернулся к домам — разведчики, наводчики, связисты всем взводом осторожно ползли к орудиям.
Через минут десять у орудий уже действовали в полном составе боевые расчеты. Огневая позиция ожила... Настигаемые метким огнем артиллерии, поляки начали окапываться.
Связисты тем временем размотали катушку телефона, и Ботунов доложил обстановку командиру батальона.
— Повеселел наш орел, — подмигнул товарищу телефонист. — Отошел теперь, а когда приехал, увидал, что орудия брошены, так, кажется, готов был сам один за оба расчета работать.
Орудия переносили свой огонь все дальше и дальше, нащупывая домики, бугорки, за которыми искала прикрытия польская пехота.
В тылу у артиллеристов, приближаясь и нарастая, гремело «ура»: наша пехота пошла в контратаку. Ботунов приказал усилить огонь и взять под обстрел лес, откуда выходили польские подкрепления: их нужно было рассеять огнем, не допустить к городу. [202]
Стрелковый батальон вышел из-за домов и, перебежав площадь, кинулся на галлеровцев. Поляки стали спешно покидать городские улички, отступая в поля, к тем окопам, где находилось раньше наше боевое охранение. Галлеровцы заняли окопы и открыли неистовую стрельбу по нашей пехоте, вышедшей из города. Пришлось залечь. Началась перестрелка, и бой вступил в ту стадию, когда обе чашки весов уравновешиваются, но их зыбкое равновесие может ежесекундно нарушиться.
— Забились в норы, дьяволы; чуют, что на безлошадную артиллерию напоролись, — всердцах ворчал Ботунов. — На руках ведь орудия не вывезешь.
Наблюдатели сообщили: из леса к полякам подходят пополнения и развертываются вдоль города. Зная о своем численном перевесе, галлеровцы готовились к атаке с флангов. Новая неприятность!
Ботунов поколебался одно мгновение, потом отдал приказ: итти вперед. Вместе с тремя верховыми конями, бывшими в распоряжении взвода, артиллеристы впряглись в лафеты; надо было продвинуть орудия хотя бы за линию домов, чтобы начать обстрел окопов. Проклиная на чем свет стоит свое безлошадное хозяйство, артиллеристы с трудом поволокли орудия через канавы и ямы.
Перед бугром, на который предстояло втащить пушки, сделали передышку. Каждая минута была дорога, но люди уже выбились из последних сил. Липкий пот стекал по лицам, кровь стучала в висках, перед глазами плыли темные круги.
Во время этой передышки старший наблюдатель [203] опустился с бугра и отвел командира батареи в сторону.
— Со стороны железной дороги дымок приближается, — сказал он вполголоса, — похоже, что поезд идет.
Ботунов нервно повернулся в сторону вокзала: «Что бы это могло быть? Движения по ветке нет. Неужели где-нибудь прорвался польский бронепоезд?» Он подозвал командиров и приказал повернуть оба орудия в сторону вокзала.
Едва приказание было исполнено, в привокзальных улицах показались вооруженные люди. Снаряды уже лежали в патронниках орудий, наводчики замерли у трубок в ожидании команды.
Ботунов, не отрываясь, глядел в сторону вокзала. Переулки быстро наполнялись людьми. «Странная форма у них, однако! Подпустим поближе, тогда разглядим, с кем имеем дело!»
Ботунов поднес к глазам бинокль и... сердце его замерло.
— Да это же наши — флотские, кронштадтские! Окаянная сила, как это я сразу не разглядел их бушлаты! Живо разворачивай, ребята, орудия опять на запад!
Не заходя на площадь, матросы быстрым шагом прошли вдоль заборов городских боен. И когда пехотный батальон пошел в атаку на польские окопы, с флангов ударили матросы. С гранатами и обнаженными штыками, стремительные и грозные, кинулись они на ошеломленных галлеровцев.
Артиллеристы, задыхаясь, вкатили свои орудия на бугор и увидели, как противник опрометью улепетывал к лесу. Но тут поляков ожидал еще один сюрприз: с гиком и свистом, сверкая острыми клинками, на них налетела конница, прискакавшая с фронта. Артиллеристы только и успели выпустить вслед полякам пару шрапнелей.
Час спустя Ботунов с командирами сидели в городском ресторане. На мраморном столике стоял законченный солдатский котелок, наполненный густо посоленным конопляным маслом. Командиры поочередно макали в него ломти хлеба, наслаждаясь этим изысканным по тем временам блюдом.
— Приятного аппетита артиллерии, — сказал, входя, командир матросского отряда. — Сдается мне, что наш десант высадился во-время. Да и вы тоже неплохо угостили шляхту.
Ботунов пригласил флотских товарищей к столу. Завязался разговор. Выяснилось, что поляки хотели захватить Лиду нахрапом, прорвать наши коммуникации, отрезать фронт от железной дороги. Наши потери не велики, а галлеровцы, окруженные со всех сторон, побросали оружие и сдались.
Не вернись артиллеристы к своим орудиям, все могло бы сложиться по иному. [204]