На рубеже XX века
В 1855 году окончилась Севастопольская оборона. Почти целый год 30 тысяч русских солдат защищали своей грудью подступы к городу от натиска объединенной армии англичан, французов и турок. Враг в два раза превосходил русских своей численностью и был значительно лучше вооружен. Севастопольское поражение вскрыло всю гнилость государственной машины крепостнической России. Слабость военной промышленности, отсталость боевой техники, недостаток толковых и знающих командиров, плохая обученность войск — все это привело к проигрышу войны. И только исключительный героизм и мужество русского солдата позволили задержать падение Севастополя на одиннадцать с лишним месяцев. Оценивая состояние русской армии, Энгельс писал: «Русские солдаты являются одними из самых храбрых в Европе».
Условия, при которых русской армии пришлось оборонять Севастополь, были крайне неблагоприятны. Неприятельская пехота имела дальнобойные нарезные ружья, стрелявшие на расстоянии до 800 метров, а русские располагали ружьями, стрелявшими только на 600 метров, и гладкостенной артиллерией, «которая могла вести огонь картечью тоже на расстояние не свыше 600 метров. Таким образом, встречаясь в полевом бою с неприятельской пехотой, русская артиллерия оказывалась в крайне невыгодном положении. Следует еще учесть, что в то время артиллерия располагалась впереди пехоты, а не позади ее, как это делается теперь. Только одна стрелковая цепь прикрывала спереди артиллерию. При таком боевом порядке и указанном соотношении дальности огня русская артиллерия несла огромные потери от ружейной стрельбы противника.
Например, во время полевого сражения при Четати было несколько случаев, когда при орудиях лежали убитыми по два орудийных расчета. И если артиллерия продолжала стрелять, то только потому, что недостающие орудийные номера набирались тут же из соседней пехоты.
В еще худшем положении находились русские батареи, оборонявшие севастопольские укрепления уже во время самой осады. На стороне русских было 145 крепостных орудий, разбросанных на протяжении семи верст. К тому же во многих местах орудия стояли за невысокими земляными насыпями, частью даже незаконченными. [64] Большинство батарей не имело пороховых погребов для хранения снарядов.
Вся зона сухопутной обороны Севастополя состояла лишь из одной линии наспех сделанных земляных укреплений. Только в некоторых местах имелись более солидные узлы сопротивления — бастионы. И приходится удивляться тому, что союзники не попытались взять город сразу открытым наступлением в первые же дни после высадки с кораблей, а предпочли правильную осаду, которая тянулась почти целый год.
Несмотря на все неблагоприятные условия, русская артиллерия во время осады Севастополя действовала не плохо. Меткая стрельба русских артиллеристов наносила большой ущерб неприятелю и заставляла его ежедневно восстанавливать свои сооружения и укрепленные линии. О действиях русской артиллерии Энгельс писал: «Артиллерия снабжается материалами неодинакового качества, но где имеются хорошие орудия, она выполняет свое дело хорошо».
Основу артиллерийской обороны Севастополя составляли морские орудия с затопленных русских кораблей. Вначале орудия обслуживались исключительно морскими артиллеристами. Но к концу осады, вследствие огромной убыли людей, пришлось ставить к орудиям полевых артиллеристов и даже пехотных солдат. Эта морская артиллерия, превращенная в крепостную, стреляла хорошо, но все время ощущала недостаток в порохе. Поэтому русские артиллеристы вынуждены были вести огонь вдвое медленнее, чем неприятель.
Огонь из морских орудий осуществлялся через специальные амбразуры (отверстия), проделанные в земляных насыпях. По этим амбразурам противник и вел усиленный огонь, рассчитывая либо подбить русские орудия, либо, завалив амбразуры, заставить русских прекратить огонь. Исправление заваленных амбразур представляло большую опасность, так как пехота противника держала их под непрерывным ружейным огнем и поражала почти каждого, кто отваживался появиться на земляной насыпи. И, тем не менее, русские артиллеристы каждый день восстанавливали разрушенные амбразуры.
Когда укрепленные линии союзников приблизились к русским бастионам, французы подвезли большое количество мортир, стреляющих навесным огнем. Эти мортиры буквально засыпали русские бастионы снарядами. Русские же почти не имели орудий навесного огня. Поэтому они не могли вести равную борьбу с противником, сидевшим на близком расстоянии за земляными укрытиями. Многие русские артиллеристы сами делали мортиры кустарным способом, используя подбитые орудия. Тело орудия снималось с лафета и укреплялось в специально устроенной яме, причем ему придавался определенный угол возвышения. А затем для такой «мортиры» приготавливались и снаряды. Получалось орудие навесногня.
При осаде Севастополя русская артиллерия фактически не имела общего руководства. Каждый командир батареи вел огонь по своему усмотрению. Управлять всеми батареями, раскиданными по линии укреплений, не было возможности. Русская армия не располагала для этого никакими техническими средствами связи.
Ведя неравную борьбу с превосходными и лучше организованными силами противника, русские войска почти целый год удерживали Севастополь, удивляя весь мир своей стойкостью и героизмом. С каждым днем положение осажденных становилось все более тяжелым. К концу осады траншеи союзников подошли к севастопольским бастионам на расстояние 20–25 метров. И 6 июня 1855 года после исключительно сильной бомбардировки англичане, французы и турки пошли в атаку по всей линии обороны Севастополя. Шесть раз повторялась эта атака, и шесть раз она была отбита, главным образом огнем русской артиллерии.
Но есть предел возможного и для героев. 27 августа французы овладели тактическим ключом обороны Севастополя — Малаховым курганом. Русские войска получили приказ отойти на северную сторону Севастопольской бухты..
Севастопольское поражение заставило царское правительство серьезно подумать [65] об улучшении постановки военного дела в России и, в частности, об улучшении артиллерии. Необходимо было в первую очередь усовершенствовать ее материальную часть, ликвидировать отставание артиллерии по сравнению со стрелковым оружием, выявившееся после появления дальнобойных и скорострельных магазинно-нарезных ружей. Надо было отказаться от гладкостенных орудий и перейти к нарезным. Надо было повысить дальнобойность и меткость артиллерии, а также увеличить мощность ее огня.
Предстояло провести предварительно огромную теоретическую и исследовательскую работу. И в России нашлось немало талантливых артиллеристов — ученых и изобретателей, которые смогли двинуть собственными силами далеко вперед артиллерийскую науку. Именно о таких артиллеристах Энгельс писал: «...В артиллерии и инженерном деле встречаются как раз те образованные офицеры, которые выставляются русскими напоказ перед Европой и развитие таланта которых действительно поощряется».
Вторую половину XIX столетия можно назвать периодом научного развития русской артиллерии. С 1856 года целая плеяда передовых русских артиллеристов начинает проводить опыты с нарезными орудиями различных систем. Несколько молодых артиллерийских академиков с большой энергией и настойчивостью взялись за это сложное дело. Чтобы создать хорошую нарезную артиллерию, надо было предварительно решить труднейшие задачи в области технологии металлов и баллистики, то-есть науки, рассматривающей условия и законы движения снарядов в канале орудия и в воздухе.
В Севастопольской кампании участвовал молодой талантливый артиллерист Николай Васильевич Маевский. Он блестяще окончил до войны Артиллерийскую академию, а во время обороны Севастополя проявил себя как превосходный практик и был награжден за храбрость боевыми орденами. По окончании войны Маевский, на собственном опыте убедившийся в непригодности гладкостенной артиллерии, первый в России разработал проект нарезного орудия. В 1858 году Маевский сконструировал первую русскую нарезную пушку. Сделанная из меди эта 4-фунтовая пушка имела калибр в 8 сантиметров.
Для повышения боевых свойств орудий — дальнобойности и меткости — нужно было увеличить начальную скорость снарядов, то-есть скорость, с которой они вылетают из дула орудия. Для этого необходим был новый порох, который при своем сгорании развивал бы более высокое давление на дно снаряда. Но применение новых порохов неизбежно вело к увеличению давления и на стенки канала орудия, а значит, и на лафет. Требовались поэтому более прочные материалы для изготовления орудийных стволов и лафетов. Медь, бронза, чугун и дерево должны были уступить место более прочному металлу — стали. В то же время необходимо было правильно рассчитать начальную скорость снаряда при новых условиях, определить его «поведение» в воздухе. Это и сделал Маевский. Он установил законы, по которым воздух оказывает сопротивление полету снаряда, что дало возможность правильно подсчитать необходимую начальную скорость снаряда, нужное давление пороховых газов и т. п. Заслуги Маевского в этой области были признаны артиллеристами всех армий. Открытые им законы послужили основой для проектирования орудий самых разнообразных систем и не утратили своего значения до нашего времени.
В 1867 году Маевский принимает участие в проектировании первой нарезной пушки из стали для полевой артиллерии. Пушка эта была 4-фунтового калибра. Благодаря тому, что стенки канала орудия, их сопротивление давлениям рассчитывались на строго научных основаниях, которые разработал Маевский, новая русская пушка отличалась высокими качествами. Она значительно превосходила могуществом своего огня прусскую пушку того же калибра и очень мало уступала даже 6-фунтовой прусской пушке, которая была значительно более тяжелой, а потому и менее подвижной.
В 60-х годах прошлого столетия в России не было еще заводов, которые могли бы изготовлять стальные нарезные орудия крупных калибров. Пришлось заказать орудия нового типа немецкому заводу Круппа. Для постановки производства новых пушек туда командировали Маевского. [66]
Вместе с Маевским в Германию поехал и другой выдающийся артиллерист — профессор Гадолин. Он также был воспитанником, а потом и преподавателем русской Артиллерийской академии, также участвовал в Севастопольской обороне и был награжден за храбрость и находчивость высшим боевым орденом.
Ко времени своей поездки за границу на завод Круппа Гадолин стал уже широко известным, крупным специалистом по артиллерии. Гадолин разработал совершенно оригинальный метод изготовления орудийных стволов, имевший огромное значение для создания новых дальнобойных и скорострельных орудий. До середины XIX столетия стенки орудий делались сплошными, и их толщину при проектировании определяли весьма приблизительными расчетами. Вводя более легкие нарезные пушки, артиллеристы все же руководствовались размерами старых орудий. Стенки орудий делались слишком толстыми и имели совершенно излишний избыток прочности. Вследствие этого расходовалось много металла, орудия получались очень тяжелыми и малоподвижными. С другой стороны, для повышения дальнобойности орудий и увеличения начальной скорости их снарядов нужно было развивать в стволе орудия очень большие давления. Иногда это давление достигало 2 500 атмосфер, то-есть превосходило предел упругости тогдашних сталей и грозило разрывом тела орудия. Гадолин выдвинул совершенно новый способ изготовления орудий: он предложил делать ствол орудия не сплошным, а из нескольких слоев. Получалось как бы несколько труб, вставленных одна в другую. Слои располагались так, что все они принимали по возможности одинаковое участие в сопротивления разрыву. Для этого нужно было сжать внутренние слои наружными и тем самым заставить последние растягиваться при выстреле и принимать участие в сопротивлении разрыву. Выдвигая этот способ изготовления орудийных стволов, Гадолин дал и научно обоснованные формулы для их расчета. Кроме того, Гадолин предложил использовать так называемый призматический порох. Этот порох начал изготовляться [67] в России раньше, чем во всех других государствах.
Благодаря работам Гадолина артиллеристы получили возможность делать стволы орудий более легкими и в то же время более надежными и способными выдерживать очень высокие давления пороховых газов. Дальнобойная артиллерия получила прочную научную основу.
Предприимчивый немецкий заводчик Крупп широко использовал научные труды и опыты выдающихся русских артиллеристов — Маевского и Гадолина. Между прочим, в 1876 году Крупп испытывал 9-дюймовую пушку, изготовленную для прусской армии по русским чертежам. Испытание производилось с целью установить образец орудия для прусской береговой артиллерии. Эту пушку сравнивали с данными английской пушки системы Армстронга, считавшейся тогда лучшей в мире.
Сначала английская пушка дала лучшие показатели. Однако при дальнейших опытах, которые велись по указаниям Маевского, результаты оказались совершенно иными. Маевский выписал из России призматический порох и на практике доказал все неоспоримое преимущество русской системы перед английской. На основании этих опытов Пруссия приняла для своей береговой артиллерии русскую пушку и поставила в Шпандау производство призматического пороха по русскому способу.
Маевский и Гадолин почти в течение сорока лет состояли профессорами Артиллерийской академии и подготовили немало талантливых русских артиллеристов. Курсы Маевского — по внешней баллистике — и Гадолина — по изготовлению стволов и пороходелию — были признаны во всей Европе классическими и доставили заслуженную славу их составителям. [68]
Маевский и Гадолин, как широко и разносторонне образованные люди, интересовались не только артиллерийскими науками. Маевский много работал в области астрономии и математики и был удостоен Московским университетом звания доктора прикладной математики. Гадолин написал несколько ценных трудов по физике и минералогии. Он же составил учебники по металлургии и по обработке дерева.
Много способствовал развитию нарезной артиллерии весьма талантливый русский инженер-артиллерист Семен Семенович Семенов. Он особенно много уделял внимания конструированию лафетов.
Старые гладкостенные пушки имели обычно деревянные лафеты. Такие же лафеты применялись и для первых нарезных орудий. Но для этих более мощных орудий деревянные лафеты оказывались слишком слабыми. И вот Семенов, по своей личной инициативе, занялся разработкой конструкции железных лафетов. Работа эта отняла много времени и упорного труда. Но Семенов справился со всеми трудностями и построил в 1867 году железный станок для 6-дюймовой медной мортиры. А еще через год он спроектировал лафеты для орудий более крупных калибров — в 8 и 9 дюймов.
Для постройки этих лафетов Семенов был также командирован на завод Круппа. Вместе с Маевским и Гадолиным он много способствовал развитию этого завода. Немец Крупп немало обязан своим огромным успехом и мировой славой талантливым русским артиллеристам, которые были вынуждены из-за отсталости отечественной промышленности искать применения своим творческим силам в чужой стране.
Семенов спроектировал и построил в дальнейшем лафеты также для осадных и крепостных пушек. Эти лафеты были сделаны настолько прочно, что благополучно выдержали даже мировую империалистическую войну, несмотря на то, что к тому времени применялось значительно более высокое давление пороховых газов.
В результате работ выдающихся русских артиллеристов к 70-м годам прошлого столетия нарезная артиллерия получила явное превосходство над гладкостенной. Нарезные орудия стреляли дальше и более метко. Теперь можно было стрелять с расстояния в два раза более далекого, чем раньше, и достигать тех же результатов. Уничтожалась и пестрота калибров, характерная для гладкостенной артиллерии. Изготовлялись в основном два калибра нарезных орудий — 4 фунта и 9 фунтов. Снаряды стали тяжелее, они содержали теперь больше пуль и давали больше осколков. А сами орудия стали легче и потому подвижнее.
Равновесие между пехотным и артиллерийским огнем, нарушенное в пользу пехоты введением нарезного ружья, было восстановлено.
Во второй половине XIX столетия работал еще один выдающийся русский артиллерист-изобретатель — Барановский. Своими замечательными работами он открыл первую страницу в истории скорострельной артиллерии. В начале 70-х годов по проекту Барановского на одном из русских заводов построили скорострельную полевую пушку, а затем и скорострельную горную пушку. Это было совершенной новинкой не только для России, но и для заграницы.
В скорострельных орудиях Барановского мы встречаем почти все основные принципы, которые осуществлены в современной скорострельной артиллерии. Барановский разработал для своей пушки почти безоткатный лафет: его лафет не откатывался сильно назад после каждого выстрела, как у всех пушек того времени. Лафет оставался почти неподвижным. Откатывалось только тело орудия. Благодаря этому не приходилось терять время для возвращения орудия на то место, где оно было до выстрела. Барановский ввел также колеса нового типа и удлиненные снаряды. Снаряды эти были унитарные, то-есть составляли с зарядной гильзой общий патрон.
До этого закладывали в орудие сначала снаряд, а затем заряд; с появлением унитарного патрона обе эти операции совмещались. Таким образом, сокращалось время, необходимое на заряжание орудия, а стало быть, повышалась его скорострельность. Все эти принципы применены и в современных скорострельных пушках.
Несколько горных орудий системы Барановского участвовало в русско-турецкой войне, которая разразилась в 1877 году. Но вообще орудиям его конструкции не суждено [70] было получить широкого практического применения. Во время исследования на главном артиллерийском полигоне одного из патронов, давших осечку, Барановский был убит затвором разорвавшейся пушки. Преждевременная смерть этого талантливого изобретателя отдалила по крайней мере на двадцать лет окончательную разработку конструкций скорострельных пушек и вооружение ими русской армии.
Новым нарезным орудиям пришлось пройти первое боевое испытание в русско-турецкую войну. На эту войну русская артиллерия выступила с нарезными бронзовыми пушками калибра в 4 и 9 фунтов. Первые могли стрелять на 4 километра, а вторые на 5 с лишним.
Стальные орудия существовали пока только в виде опытных образцов, и русская промышленность не могла еще изготовлять их в массовом масштабе.
В истории русско-турецкой войны известно немало случаев замечательной работы русских артиллеристов, отличившихся своей находчивостью, меткостью стрельбы и беспредельным мужеством.
4 июня 1877 года русский отряд генерала Гурко занял в тылу турок местечко Ени-Загру. Турки в панике оставили весьма важный стратегический пункт — Шилкинокий перевал. На следующий день Орловский пехотный полк и одна из батарей 9-й артиллерийской бригады заняли этот перевал и на фронте десяти верст окопались для его обороны. Турки бежали настолько быстро, что оставили на своих позициях много военного имущества, в том числе шесть вполне исправных 8-сантиметровых орудий Круппа и горные пушки без прицелов.
Генерал Скобелев, объезжая позиции, поручил самому молодому на батарее подпоручику Киснемскому проверить оставленное турками артиллерийское имущество, а из брошенных орудий составить батарею и подготовить ее к предстоящим боям. Киснемский известен в истории русской артиллерии как крупнейший специалист по пороходелию. Он разработал оригинальный способ получения так называемого прогрессивного пороха, названного его именем. Но во время русско-турецкой войны это был только начинающий артиллерист, лишь недавно окончивший училище.
Киснемский взялся за порученное ему дело весьма энергично. Он быстро составил из брошенных орудий батарею, получившую название «стальной». Для обслуживания орудий этой батареи к Киснемскому были прикомандированы три фейерверкера, несколько канониров и человек тридцать пехотинцев. Киснемский настойчиво обучал обращению с орудиями этих новоявленных артиллеристов. Затем он составил примерные таблицы стрельбы для 8-сантиметровых крупповских пушек. Но здесь возникло следующее затруднение. Оказалось, что снарядов для 8-сантиметровых пушек найдено всего лишь 500 штук. Значительно больше снарядов имелось для горных орудий — около трех тысяч. Однако у этих орудий турки успели снять прицелы, и потому пользоваться ими было почти невозможно. Помог выйти из затруднения один замечательный случай, показывающий, как велика всегда была находчивость и природная сметливость русского солдата.
Во время пробных стрельб из горных орудий к Киснемскому подошел артиллерист-бомбардир Мирошниченко и вызвался пострелять из орудия, не имевшего прицела. Получив разрешение, он применил оригинальный прием. Вот как писал об этом Киснемский в своих воспоминаниях об операции на Шипкинском перевале:
«Сначала он наводил орудие в цель через черту на казенной части и через крючок у дульного среза; затем клал ладонь левой руки стоймя на верхний срез казенной части орудия и, смотря поверх указательного пальца на верхнюю часть крючка у дульного среза, придавал орудию такой угол возвышения, чтобы луч зрения попадал в желаемую точку; тогда орудие было наведено. Если при этом угле возвышения получался перелет, то Мирошниченко отгибал указательный палец и наводил поверх среднего пальца. Если при наводке поверх пальцев левой руки получался недолет, то Мирошниченко прибегал к помощи правой руки, которую накладывал тогда поверх левой, и продолжал наводить попрежнему. Понятно, что в последнем случае при придаче углов возвышения [71] действовать на подъемный механизм приходилось другому номеру».
Постепенно «стальная» батарея была приведена в полный порядок.
Между тем, турки в большом количестве подступили к Шипкинскому перевалу. Русские усилили оборину перевала еще двумя орудиями. Рано утром 9 августа турки открыли сильный артиллерийский огонь. У них насчитывалось до 56 орудий, которые вели почти непрерывный огонь по нашим батареям. Затем турки густыми массами бросились в атаку. Русские артиллеристы открыли по ним частую стрельбу. Картечь вырывала в рядах турок целые шеренги. Турки отступили. Несколько раз они пытались возобновить атаку, и каждый раз артиллерийский огонь заставлял их отступать.
Турки поняли, что главная виновница их неуспеха — это русская артиллерия. 10 августа они весь день громили батареи русских сильнейшим огнем. Русские отвечали удачно, но сами несли большие потери. Особенно досталось «стальной» батарее. Видимо, желая уничтожить ее, турки выкатили орудие на возвышенность, называемую «Сахарной головой», и открыли из этого орудия по «стальной» батарее энергичный огонь. Первая же граната, пущенная с «Сахарной головы», попала в лафет первого орудия и оторвала конец [72] хоботовой подушки. Вторая граната упала между орудием и зарядным ящиком. Положение становилось тяжелым, тем более, что накануне ночью на «стальной» батарее для защиты от флангового огня были устроены дополнительные земляные укрытия — бонеты, которые мешали повернуть орудия настолько, чтобы можно было стрелять по «Сахарной голове»...
Вдруг Киснемский заметил, что на «Сахарную голову» упала граната, пущенная откуда-то со стороны русских. Оказалось, что бомбардир Мирошниченко открыл по этой горе огонь из своего горного орудия. Вскоре одна из гранат Мирошниченко ударилась в самую макушку «Сахарной головы» и покрыла ее дымом разрыва. С левого фланга пехоты закричали, что неприятельское орудие сшиблено с вершины гранатой Мирошниченко.
Турки, правильно оценив всю важность огня с «Сахарной головы», втащили на нее новое орудие и вновь открыли стрельбу по «стальной» батарее. После первого же выстрела турок выстрелило и орудие Мирошниченко. Граната опять ударила в верхушку «Сахарной головы» и свалила с нее неприятельское орудие.
Но турки были упрямы и втащили на «Сахарную голову» третье орудие. Тогда по нему открыли огонь все русские батареи, и его вскоре постигла печальная участь двух первых орудий. Больше орудий на «Сахарную голову» турки уже не выкатывали...
Мирошниченко спас не только «стальную» батарею. Его образцовая стрельба позволила немногочисленной русской артиллерии задержать натиск турок, во много раз превосходивших русских по количеству орудий и пехоты. Мирошниченко спас положение всего русского отряда, оборонявшего Шипкивский перевал.
11 августа турки еще более усилили артиллерийскую бомбардировку, но не могли подавить огня русских батарей, которые [73] неизменно отбивали все атаки неприятеля. К вечеру того же дня к русским подошло подкрепление, и они сами перешли в атаку.
Вот еще один из многочисленных примеров замечательной работы русских артиллеристов во время войны с турками.
16 ноября 1878 года небольшой русский отряд с двумя орудиями подымался на горный перевал Вратешку. Захватить этот перевал было очень важно, так как через него шел путь за Балканы. Отряд взбирался на гору по крутому подъему, очень трудному для артиллерии. Сначала орудия тащили усиленные запряжки лошадей. Потом пришлось сменить лошадей на буйволов. Когда отряд, в целях скрытности, свернул на тропинку в лес, пришлось бросить и буйволов. Орудия сняли с передков, и артиллеристы вместе с пехотинцами принялись сами втаскивать их на гору. Турки, желая задержать продвижение русских, начали обстреливать лес сверху сильным ружейным огнем. Когда русский отряд вышел на открытый край лесистого ущелья, турки открыли по нему и артиллерийский огонь. Положение становилось критическим. Тогда русские артиллеристы быстра зарядили и навели головное орудие на небольшую насыпь, на крутом скате горы Шындарника, где виднелись дымки стреляющей турецкой батареи. Уже с двух выстрелов русские артиллеристы нащупали неприятельские орудия. Турки прекратили огонь. Их пехота начала отходить.
На рассвете следующего дня неприятель опять открыл ожесточенный огонь. Русские немедленно ответили из обеих своих 9-фунтовых пушек. Первые же гранаты легли у самых турецких орудий. Огонь русских артиллеристов поражал противника во фланг настолько удачно, что турецкая батарея скоро совсем прекратила стрельбу. К вечеру стало известно, что турки очистили перевал Вратешку. Путь на Балканы был свободен! [74]
Так два орудия русских в труднейших условиях горного боя заставили отступить значительно более сильного врага.
Во многих войнах, которые вела царская Россия, можно проследить одно и то же характерное явление: неуменье высшего командования управлять большими массами артиллерии. Недостаток этот дал сильно себя почувствовать и в русоко-турецкую войну. Так было, например, под Плевной 26–30 августа 1877 года.
Руководил тогда всей операцией начальник штаба западного отряда генерал Зотов. Помимо крупных сил пехоты и кавалерии, в его распоряжении находилось более четырехсот орудий. Но Зотов не имел никакого понятия об управлении артиллерией и ее тактике. Незадолго до штурма Зотов созвал на совет всех старших артиллерийских начальников. Он развил перед ними свой «план» артиллерийской подготовки штурма. По словам Зотова, она должна была заключаться «в безостановочной бомбардировке турецких укреплений самым частым и сильным огнем до тех пор, пока в них будут сделаны серьезные повреждения и гарнизон понесет серьезные потеря». Совет отверг это неопределенное предложение, но в свою очередь не выработал никакого плана артиллерийской подготовки штурма. Тогда Зотов, пользуясь своей властью высшего начальника, решил: «Быть по-моему».
Никто на этом совете не догадался, что надо назначить общего начальника для всех артиллерийских частей, собранных под Плевной. Мало того, когда в последующие дни все орудия распределили по главным участкам фронта, то и тогда не были выделены даже начальники этих участков. Таким образом, вся эта огромная масса артиллерии осталась без всякого руководства.
Перед штурмом Зотов издал приказ, в котором разъяснял свою идею о бессмысленном расточении артиллерийского огня: «Войска вечером 25-го приближаются к Плевне и занимают или овладевают позициями в расстоянии хорошего орудийного выстрела. Позиции эти укрепляются, и на них выставляется могущественная артиллерия. Затем начинается возможно продолжительное обстреливание артиллерией неприятельских укреплений, усиливаемое с постепенным к ним приближением, и, наконец, производится атака турецких укреплений открытой силой». Главное направление атаки и время ее начала не были указаны. Лишенный точного и конкретного содержания, этот приказ, конечно, мог только повредить делу.
Неопределенность распоряжений привела к беспорядочному их выполнению. Общего руководства при распределении батарей и их действий в предстоящем штурме не было. Вся русская артиллерия была беспорядочно разбросана на протяжении более десяти верст. Отдельные батареи, заняв позиции, начали обстреливать различные пункты турецких укреплений, не зная их относительной важности. Получилось так, что около половины батарей вели усиленный огонь против турецких редутов, которые русская пехота даже и не собиралась атаковать.
Но, несмотря на отсутствие правильной организации огня, русская артиллерия уже в первый день боя сильно разрушила турецкие редуты. Если бы тогда же была предпринята атака пехоты, то она наверняка окончилась бы удачно. Но Зотов решил во что бы то ни стало осуществить свою сумасбродную идею «возможно продолжительного обстреливания артиллерией». Он не пустил русскую пехоту в атаку. Мало того, он отдал распоряжение, чтобы артиллерия прекратила на ночь свой огонь.
Печальные результаты всех этих нелепостей не замедлили обнаружиться. На следующее утро, 27 августа, русские артиллеристы увидели, что турки восстановили свои разрушенные укрепления и даже устроили новые, расположенные значительно ближе к русским войскам. Опять началась сильная бомбардировка. На многих батареях ежеминутно ждали штурма. Артиллеристы работали с большим напряжением. Но штурма опять не было. Напрасно его ожидали на другой день. Затем в такой же бессмысленной канонаде и напрасном ожидании прошло и 29 августа. У артиллеристов, естественно, появились апатия и утомление. Каждый день стрельбы все больше усиливал убеждение, что [76] батареи действуют и несут потери бесцельно. Снарядов оставалось мало. От частой стрельбы многие орудия пришли в негодность.
Дал себя остро почувствовать и другой крупнейший недостаток — отсутствие орудий навесного огня. Большая часть турецкой пехоты сидела в глубоких траншеях. Русские пушки, стрелявшие по отлогой траектории, не могла поражать турок, хорошо зарывшихся в землю. Для этого требовались орудия, которые стреляли бы навесным огнем. А таких орудий не было. Тем не менее Зотов приказал русским батареям стрелять по земляным укрытиям. Разумеется, это ничего не могло дать, кроме бесполезной траты сил и снарядов.
Зотов провалил артиллерийскую подготовку штурма. А за все ошибки этого самоуверенного невежды расплачивались солдаты и строевые офицеры. Когда, наконец, 30 августа русская пехота пошла на штурм, ее встретил сильнейший ружейный и артиллерийский огонь противника. Несмотря на всю свою храбрость, русская пехота отступила с огромными потерями. Штурм Плевны 30 августа не удался.
Эта неудача целиком ложилась на высшее командование. В царской армии такие фигуры, как Зотов, были не редким явлением. Занимая посты высших начальников, они бесполезно растрачивали боевую силу русской армии и творческую энергию солдат и низовых командиров. Зато, когда находился такой старший общевойсковой начальник, который понимал свойства и тактику артиллерии и мог согласовать ее действия с действиями пехоты, русская артиллерия блестяще выполняла поставленные перед ней задачи и русские войска добивались решительного успеха. Примером этому может служить хотя бы бой под Телишем 16 октября 1877 года.
Телиш представлял собой очень сильное турецкое укрепление. Русским отрядом, который должен был взять Телиш, командовал генерал Гурко. Желая избежать излишних потерь пехоты, генерал Гурко решил покончить с Телишем одним бомбардированием, то-естъ артиллерийским огнем. Он тщательно подготовил эту операцию. Накануне боя Гурко вызвал к себе командира артиллерийской бригады полковника Зиновьева, начальника штаба одной из пехотных дивизий и полковника генерального штаба. Гурко объяснил им свои намерения и приказал отправиться по направлению к Телишу, чтобы произвести разведку и выбрать позиции для батарей.
Полковник Зиновьев был одним из выдающихся строевых артиллеристов того времени. Еще до войны он много работал над обучением батарей меткой стрельбе и маневрированию. Во время русско-турецкой войны его бригада выделялась своей обученностью и уменьем вести бой в тесном взаимодействии с пехотой. После войны на страницах «Артиллерийского журнала» появился ряд его статей, в которых автор на основании боевого опыта изложил [77] целую систему практического обучения по всем отраслям артиллерийского дела. Статьи и теперь читаются с большим интересом.
...К вечеру 15 ноября Зиновьев и его спутники привезли с разведки кроки — схематический чертеж местности. Генерал Гурко рассмотрел кроки, потом поехал вместе с Зиновьевым на личную рекогносцировку и утвердил места, где нужно было расположить батареи и построить укрепления. После этого все руководство действиями артиллерии было передано полковнику Зиновьеву. В его распоряжении находилось более ста орудий. Зиновьев распределил всю артиллерию на три группы — по направлению главных ударов. Три батареи он поставил с восточной стороны, три других батареи — южнее Телиша, а с севера и в тылу Телиша расположил конную артиллерийскую бригаду.
В 11 часов утра 16 ноября начался одновременный обстрел турецких укреплений всеми батареями. Сначала орудия стреляли гранатами, а потом шрапнелью. После пристрелки батареи стали вести огонь залпами. Бомбардировка продолжалась три часа. Затем наступил перерыв. Этим перерывом генерал Гурко воспользовался, чтобы послать в Телиш пять пленных турок с письмом, в котором предлагал осажденному гарнизону сдаться. Прошло полчаса, но ответ от турок не был получен. Тогда опять начался обстрел по всей линии. Турецкие орудия, подбитые метким огнем русской артиллерии, постепенно перестали отвечать. Почти не стреляла и турецкая пехота.
Не прошло и двадцати минут, как появился турецкий парламентер с белым флагом. Русские позиции огласились громким «ура», возвещавшим об этой почти бескровной победе. Честь этой победы принадлежала русским артиллеристам и их талантливому начальнику — полковнику Зиновьеву. [78]
Боевой опыт войны 1877–1878 годов снова обнаружил существенные недостатки в русской артиллерии. Она оказалась недостаточно дальнобойной и не обладала орудиями навесного огня, поэтому и не могла поражать противника, спрятавшегося за укрытиями. К тому же в иностранных армиях для ружей применили бездымный порох, который значительно расширил сферу действия стрелкового огня. Ружья стреляли теперь дальше, более метко и в два-три раза быстрее. Поэтому вопрос о дальнейшем усовершенствовании артиллерии встал очень остро. Вновь в артиллерийских лабораториях и конструкторских бюро закипела напряженная работа. И здесь русские артиллеристы дали много ценного.
Большая группа русских артиллеристов плодотворно работала над изысканием новых порохов. Основатель химической лаборатории при Артиллерийской академии Шишков проводил опыты над гремучей ртутью, и его научные труды в этой области доставили ему широкую известность во всех европейских странах. Не менее успешными были исследования в области пироксилинового пороха преемника Шишкова — Федорова. В качестве помощника он имел Семена Васильевича Панпушко, молодого талантливого артиллериста-ученого. Его научные труды послужили основой для постановки в России пироксилинового производства. Кроме научных исследований по военной химии, Панпушко проводил и практические работы по применению сильно взрывчатых веществ для снарядов. В дальнейшей разработке проблемы пироксилиновых порохов принимал участие известный уже нам командир «стальной» батареи на Шипкинском перевале — Гавриил Петрович Киснемский. Он оставил после себя интересные исследования о прогрессивных порохах.
Серьезной и трудной проблемой было конструирование орудий навесного огня. Основная трудность заключалась в том, что тело орудия должно было иметь большой угол возвышения. А при таком положении ствола лафет испытывал во время выстрела очень сильное давление.
Пока за границей измышляли разные сложные приспособления, которые могли бы облегчить это давление на лафет, русский академик-артиллерист Александр Петрович Энгельгардт представил в 1866 году [79] совершенно оригинальный проект лафета для 6-дюймовой мортиры. Это был первый проект специального лафета для орудия навесного огня.
Лафет Энгельгардта почти не отличался по весу от обычных полевых лафетов. Он был очень удобен в обращении и мог служить как для навесной, так и для отлогой стрельбы. Под лафетом находилась железная тумба, которая перед открытием огня опускалась на землю, в нижней части тумбы помещалась солидная каучуковая прокладка; она-то и поглощала во время выстрела часть давления на лафет.
Полевая мортира, для которой предназначался лафет Энгельгардта, могла стрелять шрапнелью и бомбами. Бомбы этой мортиры производили большие разрушения в полевых укреплениях того времени. При полном заряде мортира стреляла по отлогой траектории на расстояние до трех верст. Для получения же навесного огня брался уменьшенный заряд. Угол падения снаряда получался очень большим. При ведении навесното огня на недалекие расстояния мортире придавался большой угол возвышения, дуло сильно задиралось кверху, что позволяло ставить орудия ближе к укрытиям. Все это повышало боевую ценность мортир Энгельгардта. Они были с успехом использованы в некоторых боях во время русско-японской войны.
Энгельгардт широко использовал каучук для артиллерийской материальной части. Для орудий образца 1868 года он предложил удачную конструкцию железного зарядного ящика с оригинальной системой подрессоривания при помощи каучуковых буферов. Когда в России разрабатывалось скорострельное орудие образца 1900 года, для него был взят новый лафет Энгельгардта с приспособлением, которое позволяло ограничить откат и возвращало орудие после выстрела на прежнее место.
В этом приспособлении большую роль играли каучуковые буфера, как поглотители силы отката. Более тысячи орудий этой системы входили в состав русской артиллерии во время русско-японской войны.
На рубеже XIX и XX столетий артиллеристы особенно настойчиво работали над повышением скорострельности орудий, над разрешением ряда сложных теоретических и практических вопросов. Надо было найти [80] новый, более прочный, материал для изготовления тела орудия, разработать конструкцию совершенного затвора, улучшить противооткатные приспособления, создать более удобный унитарный патрон. Естественно, что все это потребовало участия научных сил самых разнообразных специальностей. К старым артиллеристам-академикам присоединились их ученики, молодые инженеры и конструкторы. Среди этой талантливой молодежи особенно выделялись Забудский, Якимович, Трофимов и другие.
Наконец, общими усилиями была создана русская 76-миллиметровая скорострельная пушка образца 1902 года.
Применение скорострельной артиллерии потребовало большого количества вспомогательных приборов. В этой области много и плодотворно работали русские артиллеристы-изобретатели Петрушевский, Прищепенко, Михайловский, Туров и другие. Угломер Турова и Михайловского хорошо известен в современной артиллерии и принес ей огромную пользу, позволив осуществить стрельбу с закрытых позиций. Русская скорострельная пушка образца 1902 года во многих отношениях превосходила заграничные орудия этого рода. Во время мировой войны она на практике проявила свои высокие боевые качества, а в реконструированном виде и сейчас еще служит в Рабоче-крестьянской Красной армии. [81]