На суше и на море
Воздушный флот
Воздушный флот занимается на войне не только одними налетами на города да бомбардировками; у него есть еще и другие важные задачи: он должен все время помогать своей армии — бойцам, сражающимся на земле.
Представьте себе: наша пехота решила перейти на таком-то участке фронта в наступление. Но нельзя наступать вслепую, следует прежде разузнать силы противника. Значит, кому-то нужно заранее пробраться глубоко в тыл неприятеля, рассмотреть хорошенько его позиции, расположение его войск. Как это сделать? Для этого удобнее всего воспользоваться самолетом. Какой же именно самолет послать в этот далекий путь? Такой, который может летать долго без посадки, не возобновляя запасов горючего: небольшой и очень легкий самолет-разведчик.
Другой пример: в воздухе, над укреплениями наших войск, показались вражеские самолеты-бомбовозы. Нужно их как можно скорее настичь и истребить. Но годятся ли для этого самолеты-разведчики? Нет, они для этого недостаточно сильны и быстры. Тут нужен очень быстрый, поворотливый, хорошо вооруженный самолет-истребитель. В особенности важно, чтобы он легко набирал высоту, круто взвивался вверх. [91]
Еще пример: получено донесение, что к фронту движется колонна неприятельской пехоты, нужно не допустить ее до передовой линии, уничтожить в пути. И тут тоже пригодится самолет: штурмовой самолет. При атаке он полетит бреющим полетом, над самой землей, осыплет войска противника пулями. Залетать очень высоко ему нет необходимости. Зато он должен летать быстро.
Вот при каких разнообразных обстоятельствах может воздушный флот оказать важную помощь своей армии. И, наконец, самолеты могут оказать еще одну услугу армии: они могут срочно перевезти ее бойцов.
Для этой работы пригодны, например, тяжелые бомбардировочные самолеты или огромные самолеты-истребители. Они так велики, что их часто называют "воздушными крейсерами". Эти самолеты вполне можно использовать для перевозки отрядов бойцов, а в случае надобности — и для спуска бойцов вниз на парашютах. К таким самолетам можно прицеплять даже грузовики и танки, спускать их на парашютах точно так же, как и людей.
Значит, пользуясь самолетами, можно будет закидывать глубоко в тыл противника целые отряды "летучей пехоты", разрушать там железные дороги, мосты, оружейные склады, неожиданным нападением захватывать в плен штабы противника.
Во время прошлой мировой войны ни один из противников не высаживал парашютные десанты. Но в будущей войне, несомненно, будет применен и этот новый способ борьбы, самолетам придется нести и эту службу. [92]
Какую бы работу ни выполнял летчик на войне, какую бы лётную специальность он для себя ни выбрал, всё равно ему нужно прежде всего овладеть искусством воздушного наблюдения: замечать с неба, что делается на земле.
...Большой зал с балконами. Балконы эти не обыкновенные. Каждый из них может ползти по стене вверх и вниз, спускаться и подыматься наподобие лифта. Пол этого зала тоже не обычный: он покрыт глиной, а в нее вкраплены осколки стекла, пустые спичечные коробки, куски проволоки, щепки, клочки губки. В зале полутемно. Иногда только на пол упадет откуда-то косой луч лампочки, осветит его то в одном, то в другом месте. Миг, и луч снова погас.
Что это такое? Комната для игр в детском саду? Нет, это учебный зал в американской школе летчиков.
Глиняная настилка на полу — это точная модель участка фронта времен мировой войны, модель, сделанная по картам и фотоснимкам. Это — земля с высоты птичьего полета. Маленькие ямки в ней — воронки, следы разорвавшихся снарядов. Бороздки, проведенные иглой, — окопы. Обрывки тоненькой проволочки перед ними — колючие заграждения. Узкая стеклянная полоска от одной стены к другой — река. Спичечные коробки — крепостные сооружения. Наконец, несколько тысяч воткнутых в глубину спичек с лохмотьями губки на них, выкрашенными зеленой краской, — это лес.
Когда балкончик, на котором вы стоите, находится в самом низу, вы видите под собой участок фронта таким, каким вы увидели бы его с высоты трехсот метров. Стоит вашему балкончику немного подняться, — ивам откроется такой вид, какой открывается летчику с высоты шестисот метров. А если [84] балкончик уйдет на самый верх, это значит — вы поднялись уже на шесть километров над землей.
В этом зале люди учатся смотреть на землю сверху глазами птицы.
Но летчику нужно научиться не только "воздушному зрению", ему еще нужно изучить "воздушный язык"; летчик должен уметь посылать на землю сообщения о том, что он увидел с неба. Это не так просто — переговариваться сверху с землей.
Войдем в зал, когда в нем происходит урок воздушной корректировки. Корректировать значит поправлять. Летчик с неба помогает артиллеристу, поправляет его, указывает, куда стрелять. Ведь, современные пушки стреляют обычно из-за прикрытия и так далеко, что сам артиллерист почти никогда не видит, попадет ли он в цель или нет.
Во время урока воздушной корректировки ученики делятся на две группы: на летчиков и артиллеристов. Летчики находятся на балкончиках, это их "самолеты"; артиллеристы располагаются внизу за партами, как раз под балкончиками, тут их "батареи". Перед каждой партой щиток, поставленный нарочно для того, чтобы артиллерист не видел мишени, в которую стреляет.
Стрелять в учебном зале снарядами, понятно, нельзя. Артиллерист стреляет светом: тонкий луч лампочки падает на пол, когда ученик за партой нажимает на рычажок. Лампочка вспыхивает меньше чем на секунду, и за это время летчик со своего балкона должен заметить, куда ударил выстрел-луч, определить, попал он в цель или нет. Сразу же после выстрела летчик нажимает на телеграфный ключ, который у него под рукой, и выстукивает по радио свои указания артиллеристу. Правда, настоящей радиоустановки в зале нет, — к чему она тут, -летчик просто стучит по перилам балкончика самым обыкновенным ключом. Артиллерист за партой отвечает ему тоже по этому игрушечному радио, или сигнализирует другим способом: раскладывает на парте лоскутки материи разной формы — сигнальные полотнища. Летчик должен научиться понимать эти сигналы.
Итак, вместо самолета — балкон, вместо пушки — лампочка, вместо радио — простой ключ. И все-таки это репетиция настоящей войны.
"СВХСВХО6"-выстукивает, например, летчик с неба, то есть со своего балкончика, по азбуке Морзе. По принятому на этот день шифру это значит: "Готова ли батарея к открытию огня?".
д п п д раскладывает на земле, то есть на парте, артиллерист. Это значит: "Первая батарея готова!"
"СВХСВХ" — выстукивает летчик. Это значит: "Стреляйте!"
П Л П Л сигнализирует артиллерист. Это значит: "Стреляем!"
В этот миг летчик весь обращается в зрение, чтобы не пропустить выстрела. Артиллерист нажал на рычажок, лампочка дала мгновенную вспышку, узкий луч метнулся на пол и сразу же погас... Выстрел-луч попал не туда, куда следовало: не на борозду в глине — окоп, а в спичку с зеленым клочком губки — дерево на опушке леса.
"СВХСВХ025ПП055НН" — стучит летчик: 25 метров вправо, 55 метров недолет.
Артиллерист сигнализирует полотнищами: поправка уже сделана, и он опять готов стрелять...
Так ведет самолет разговор с батареей. Батарея стреляет все точнее и точнее, берет цель "в вилку" и наконец поражает [96] ее. Ученики меняются местами: артиллеристы становятся летчиками, летчики садятся за парту. Урок продолжается.
Из такой школы выходят летчики-наблюдатели, летающие глаза армии.
На войне придется им вести корректировку уже не в зале с балкончиками, а высоко в небе. Часами будет носиться самолет в воздухе, как неутомимая ласточка. Он будет выписывать в небе петли и восьмерки, чтобы увернуться от вражеских снарядов, будет следить сверху за маленькими, сейчас же рассеивающимися дымками и подавать сигналы артиллеристам на земле.
Нередко придется летчикам уходить в глубокую разведку, проникать в тыл к противнику.
...Самолет летит над незнакомой местностью, уносясь от преследующих его снарядов и юрких истребителей. Все время отмечает летчик на разграфленной бумаге свой путь, держит направление по компасу. Быстрый взгляд на землю, и по дымку паровоза или по ряби на озере догадывается летчик об изменении ветра. В то же самое время чертит он на карте красным карандашом позиции своих войск, синим карандашом — позиции противника; стрелками отмечает он передвижения неприятельских войск.
В сумерки он замечает крохотные, неожиданно вспыхивающие и сразу гаснущие огоньки. Беловатые, желтые, оранжевые, красные. Это похоже на мигание светлячков. Но летчик знает: это вспышки выстрелов. По секундомеру высчитывает он продолжительность каждой вспышки, булавочными уколами отмечает на карте места, где расположены вражеские орудия. С каждой минутой сумерки становятся все гуще. Пора домой. Озабоченно отсчитывает летчик время, на которое должно хватить бензина. Напрягая все свои силы, борется самолет со встречным ветром. В темноте легко заблудиться. Нужно быть всегда начеку, уметь выпутаться из любого затруднения. И всегда надо быть готовым к воздушному бою. Воздушному бою летчики тоже учатся заранее в школе.
Учебный бой ведут так. К пулемету присоединяется фотоаппарат; он наводится вместе с пулеметом и управляется его спусковым рычагом. Самолеты взмывают в небо и проделывают в высоте виражи, спирали, штопоры, перевороты через крыло, мертвые петли, горки. Летчики стараются подстрелить друг друга. То и дело щелкает пулемет. Но ни одной пули не вылетает из него. Вместо выстрела получается снимок. "Враги" только фотографируют друг друга.
Спустившись на землю, летчики просматривают ленту фотопулемета и вместе решают, кто из них убит. Кто сумел заснять противника, уклонившись сам от съемки, тот победил.
Что видно сверху
"Самое важное для летчика — это искусство правильно видеть. Одних природных способностей для этого недостаточно. Нужна еще тщательная подготовка и постоянная практика"
- так говорится в американской военной инструкции.
Что же это за искусство — видеть? Разве недостаточно иметь глаза, чтобы правильно видеть?
В 1916 году германский летчик отметил в своем донесении, что он видел очень много железнодорожных вагонов. Это было важное известие: очевидно, французы подготовляли наступление. Что же на поверку оказалось? Это были не вагоны, а всего-навсего соломенные настилы на столбах: на этих настилах французские крестьяне сушили лук.
Можно ли винить в этой ошибке глаза летчика? Нет. И вагоны и соломенные настилы выглядят сверху, с большой высоты, одинаково: светлые черточки вроде тире. Однако, если бы летчик был опытнее, он заметил бы странное расположение этих тире, обратил бы внимание на то, что "вагонов" много, а паровозов почему-то не видно. Словом, учтя разные мелкие приметы и признаки, он избежал бы ошибки. Но для этого недостаточно одной зоркости глаз: нужна еще сообразительность и тренировка.
Мы привыкли смотреть на окружающие нас крупные предметы сбоку или снизу. А летчик глядит сверху. Поэтому для него все принимает совсем иной, необычный вид.
Узнаете ли вы себя на фотографии? Конечно, узнаете, если только во время съемки вы были повернуты лицом к аппарату. А вот если бы вас сфотографировали с затылка? Тогда, пожалуй, вы не сразу бы догадались, кто снят на карточке. И уж наверняка вы бы не узнали себя, если бы вас сняли с темени, таким, каким видит вас муха с потолка... А, ведь, летчик смотрит на все вещи даже не с потолка, а с неба.
Летчику нужно научиться воздушному зрению — "аэрозрению". Иначе он ничего не разберет, глядя с аэроплана на землю или даже рассматривая сделанный с самолета снимок — аэрофотоснимок. [100]
Пробовали ли вы когда-нибудь разбирать шифрованное письмо, в котором каждая буква заменена каким-нибудь особым знаком? Это довольно трудное занятие, требующее сноровки. Аэрофотоснимок — это как бы зашифрованный снимок. Человек, который его разбирает, так и называется: расшифровщик.
Первое, чему должен научиться воздушный расшифровщик, — это разгадывание теней. Мы редко обращаем внимание на тени. Ведь, мы узнаем вещи с первого взгляда по их виду: зачем же нам еще смотреть на тени?
Но для расшифровщика тень важнее иногда самой вещи. Дерево и автомобиль, например, выглядят, если смотреть с неба, почти одинаково: черными пятнышками. А по теням их легко узнать: тени выдают их очертания.
"Если бы не было теней,
- пишет американский специалист по расшифровке аэроснимков, —
летчик не мог бы отличить орудийного окопа от стога сена; он бы сомневался до тех пор, пока ему не сообщили бы, что этот стог сена несколько раз стрелял".
Тоненькие белые и серые линии на снимке — что это такое? Это тропинки и дороги. По ним можно догадаться обо многом. По ширине линии можно определить, как проходят тут войска, гуськом или колонной, годна ли эта дорога для обозов и автомобилей. Если дорога приводит в лес, это наводит на мысль о том, что в глубине леса может быть запрятано тяжелое орудие. Линия, которой не было на снимках, сделанных прежде, это новая дорога: очевидно, противник накапливает тут войска. Наоборот, если линия становится все темнее с каждым снимком, значит, дорога зарастает травой, противник перестал ею пользоваться, и, значит, — обстреливать ее не стоит.
Дорога — это след человека. И как охотник-следопыт определяет [101] зверя по следу, так расшифровщик по тоненькой линии на снимке догадывается о силах и замыслах противника.
Вот одна из задач расшифровщика, — эту задачу решали англичане во время мировой войны.
В1917 году английский расшифровщик разбирал несколько фотоснимков, снятых за день в одной и той же местности. Он заметил, что с каждым новым снимком дорога становилась все темнее. Почему? Не могла же она за несколько часов зарасти травой. Дождя в этот день не было, условия освещения были все время одинаковые.
Тогда расшифровщику пришло в голову: дорога выходит на снимках все темнее потому, что ее мостят булыжником. А для чего ее так спешно мостят? Наверное, для того, чтобы подвезти по этой дороге тяжелую артиллерию.
За дорогой стали следить. И когда, действительно, по этой дороге двинулась наконец германская артиллерия, англичане расстреляли ее в пути.
Телефонные и телеграфные провода, конечно, слишком тонки, чтобы их можно было заметить с неба. Но их выдают столбы, которые на снимке выглядят белыми точками. Даже если провода идут под землей, все равно и тогда их можно обнаружить: там, где под землей скрыт кабель, на снимке получается туманная полоска. Это потому, что разрыхленная земля выходит на снимке светлее, чем плотная, никогда не тронутая лопатой.
Реки и озера на снимке кажутся совершенно черными. Окопы отпечатываются черными зигзагами, окаймленными белой лентой. Крохотные черные точки — это отверстия для вентиляции в крытых окопах. Светлые пятнышки с тоненькими черными хвостиками — пулеметные гнезда с ходами. Маленькие кружки с точками по середине — орудийные окопы с зенитными пушками. [102]
Железные дороги выходят на снимке темнее шоссейных. Эти прямые темные линии тоже могут рассказать обо многом.
В феврале 1918 года французские летчики, пролетая над германским фронтом, заметили новую железную дорогу, идущую к лесу у Лаона. "Очевидно, в лесу собираются установить батарею", решили летчики. И, чтобы проверить, так ли это на самом деле, они решили пролететь над лесом. Но тут, на высоте трех километров, их встретил германский барраж: охрана, состоящая из самолетов-истребителей. Тогда летчики поднялись еще выше, на высоту пяти километров; но и на этой высоте им не удалось пролететь над лесом: их встретил второй барраж. Летчики вернулись с донесением: в лесу подготовляется что-то очень важное, — барраж обходится так дорого, что им не стали бы пользоваться по пустякам.
А ровно через месяц до Парижа стали долетать неизвестно откуда германские снаряды. Тут-то французы вспомнили о лесе у Лаона. И, действительно, вскоре было обнаружено, что именно из этого леса стреляют германские сверхдальнобойные орудия...
Так работали во время мировой войны летчики-наблюдатели, расширяя кругозор армий, оказывая им неоценимые услуги.
Это они, летчики-наблюдатели, носясь без устали в воздухе, замечали все слабые места противника, сообщали о них своему командованию. Это по их донесениям командование решало, где нанести противнику неожиданный удар: куда лучше послать пехоту, куда артиллерию, а куда — танки.
"Черный день германской армии"
Что значит слово "танк"?
"Танк" значит по-английски "лохань". Так были названы изобретенные в 1915 году машины в английских секретных [104] документах; придумано было это название для того, чтобы сбить с толку противника: если бы германское командование даже и заполучило какие-нибудь военные документы, в которых упоминаются "танки", оно все равно не могло бы догадаться, о чем идет речь. Это условное название так и осталось за новыми машинами и вошло теперь во все языки.
Впервые танки вступили в бой в июле 1916 года. Но настоящую свою силу они показали впоследствии, через два года.
...Была тихая ночь, ночь на восьмое августа 1918 года. Под утро долину заволокло густым туманом. Даже в нескольких шагах ничего нельзя было разобрать. Все слилось в мутно-белое море. В темноте и тишине шли в английских войсках последние приготовления к атаке. Решено было двигаться по компасу.
В четыре часа утра все было еще совершенно тихо. Только слышалось во мгле осторожное покашливание германских часовых.
Так было в четыре часа. А в четыре двадцать раздался оглушительный гул, по фронту замелькало пламя: все английские орудия, по заранее выверенным хронометрам, обрушились ураганным огнем на германские позиции. Всего четыре минуты продолжался обстрел. Но за эти четыре минуты германские окопы были засыпаны снарядами. Многие из разбуженных [105] внезапно солдат были убиты прежде, чем они успели понять, в чем дело. В четыре двадцать четыре снова наступило мертвое молчание. И в этот-то миг германские солдаты увидели выползающие из тумана, движущиеся прямо на них машины. В белой темноте машины казались непомерно огромными. Точно железные мамонты, шли они по полю, гудя и дрожа.
Танки двигались неровной линией, зигзагами, по десяти — двадцати штук вместе. За ними редкими цепями бежала пехота. Потом — опять танки и опять пехота. Танки шли прямо на германские окопы и рвали, как нитки, проволочные заграждения. В образовавшиеся проходы втекала английская и французская пехота, а сами танки, перевалив через рвы, поворачивали вдоль окопов и, разъезжая взад и вперед, расстреливали германских солдат.
Напрасно пытались сопротивляться германские солдаты. Напрасно осыпали они пулями невиданного врага. Танки были неуязвимы: крепкая броня предохраняла их от пуль. Так начался день сражения при Амьене, день, который германский генерал Людендорф назвал "черным днем германской армии".
Здесь невозможно описать все это сражение целиком, я прослежу только боевой курс одного из английских танков — того, который носил название "Музыкальный ящик".
Туман уже почти рассеялся, когда этот танк вместе с несколькими другими попал под обстрел германских пушек. У одного из танков сорвало снарядом гусеницу — она с громом взлетела в воздух. Из кормы другого вырвались две огненных струи. Он застыл на месте, поднявшись на дыбы, как конь. А "Музыкальный ящик" успел вовремя уползти [106] под прикрытие деревьев; оттуда он вышел в тыл германской батарее. Когда германские солдаты, обернувшись на шум, увидели наступающее на них чудовище, они оставили орудия и бросились бежать. Но пулеметы "Музыкального ящика" настигли их и скосили всех до одного.
А танк двинулся дальше в расположение германских войск.
По шоссе несся полным ходом германский автомобиль. "Музыкальный ящик" сполз в овраг и, притаившись, стал ждать; когда автомобиль поравнялся с ним, танк выстрелил. Шофер упал грудью на руль. Автомобиль пролетел еще полсотни метров, стукнулся о дерево и разбился.
Скоро танк достиг германских убежищ и расстрелял там около шестидесяти человек. Потом он взял под обстрел мост, на котором столпились повозки. На мосту началась давка, лошади с громким ржаньем метались, путались в упряжи. Наконец перила рухнули, и лошади вместе с повозками утонули в реке.
"Музыкальный ящик" выполнил свою боевую задачу. Теперь ему можно было возвратиться назад, к своим. Но это было не так-то просто. День стоял очень жаркий. От солнца и от непрерывной работы мотора танк раскалился, и людям в нем стало трудно дышать. К тому же запасной бидон с бензином дал течь, бензин стал заливать броневую башню. Внутри танка сделалось невыносимо душно. Командир приказал танкистам взять в рот трубки противогазов и дышать через них.
"Музыкальный ящик", напрягая все силы, торопился домой.
Вдруг в него ударила ружейная пуля. Она, конечно, не пробила брони; но от удара о броню она мгновенно раскалилась до 900 градусов и воспламенила вытекший из бидона бензин. Одежда на танкистах вспыхнула. Трое объятых пламенем людей выскочили из танка и стали кататься по траве. Вскоре германские солдаты окружили беспомощный танк. Германский конвой увел в плен трех человек в еще дымящейся одежде. Эти три человека всего только за час перед тем расстреляли много десятков германских солдат. А таких танков, как "Музыкальный ящик", участвовало в этом сражении больше шестисот...
"Высшее командование должно принять невыразимо тяжелое решение,
- докладывал вскоре германский генерал в комиссии рейхстага, —
и заявить, что надежды победить противника больше нет."
Первым фактором, повлиявшим на такой исход войны, являются новые броневые машины-танки".
Глаза и уши танка
Человек сидит в танке, точно цыпленок в железном яйце Он закрыт наглухо со всех сторон металлической скорлупой. Чем же он дышит? Как может он видеть и слышать сквозь броню? Где у танка глаза и уши?
У танка есть и легкие, и глаза, и уши. Легкие танка — это фильтр, всасывающий воздух. Ухо и язык танка — радио. [103]
Сложнее всего устроен глаз танка. Обычно в танке прорезают узкие окошки — "смотровые щели". Не много света проходит сквозь эти щели, но сделать их пошире нельзя: вместе со светом ворвутся в них и неприятельские пули.
В смотровую щель трудно проникнуть пуле или осколку снаряда.
И все же, когда в госпиталь во время мировой войны приносили человека с изуродованным лицом, военные врачи сразу же догадывались, что этот человек — танкист. Всего удивительнее было то, что пули ранили людей в танке даже и тогда, когда не попадали в них. Пуля с налета ударялась о броню танка и мгновенно расплавлялась от удара; раскаленные свинцовые брызги летели во все стороны. Попадали они иной раз и в смотровую щель броневой башни, выжигая танкисту глаза.
Окна танка были воротами смерти.
Английские и французские изобретатели стали думать, как бы защитить глаза танкиста от пуль. И вот, например, как разрешили эту задачу во Франции.
Французские ученые рассуждали так:
- Смотровые щели надо сделать такими узкими, чтобы пуля не могла проскользнуть в них; но если щель будет чересчур узкой, тогда сквозь нее ничего уже нельзя будет разглядеть. Много ли видно сквозь угольное ушко? Значит, окно танка должно быть в одно и то же время и узким и широким! Как же это осуществить?
Французские оптики вспомнили об одной особенности человеческого глаза. Посмотрите на какую-нибудь вещь, например, на лампу, а потом быстро отведите взгляд и закройте глаза. Какую-то часть секунды вы все еще будете видеть лампу. Изображение ее точно застряло в вашем глазу, не ушло вовремя. [109]
Вот этой-то особенностью глаза и воспользовались оптики для его защиты.
Что вы видите, когда смотрите на неподвижное колесо? Спицы и промежутки между ними. Но попробуйте быстро завертеть колесо: спицы и промежутки сливаются в один прозрачный круг. Спицы как будто совсем исчезают, глаз не успевает их ловить. Все колесо становится прозрачным.
Французские оптики прежде всего предложили надеть на броневую башню танка круглый стальной колпак со множеством узеньких, в толщину спички, прорезей. Таким образом было выполнено первое требование: окна в колпаке оказались достаточно узкими. А в самой броневой башне под колпаком было прорублено пять больших окон. Таким образом было выполнено и второе требование: окна в башне оказались достаточно широкими.
Пока колпак стоит на месте, сквозь его узкие щелки видно очень мало. Но вот электромотор начинает вращать его. Колпак вертится все быстрее и быстрее и — он как будто светлеет.
Наконец, когда колпак вертится уже со скоростью четырехсот оборотов в минуту, щели и промежутки между ними совсем сливаются, как спицы в крутящемся колесе. Толстый стальной колпак становится прозрачным!
Теперь уж танкист может глядеть из броневой башни во все стороны, как будто она не стальная, а стеклянная. Его глаза защищены от пуль и осколков снаряда: щели в колпаке такие узкие, что пуля сквозь них не проходит.
А раскаленные свинцовые брызги? Для защиты от них [110] оптики применили другое средство: многослойное, особо прочное стекло "триплекс".
Так ученые — оптики, электротехники и радиотехники — сумели дать танку, не разбив его брони, и легкие, и уши, и глаза.
Как ни старались англичане и французы сохранить во время мировой войны изобретение танка в тайне, все же это им не вполне удалось. При первой же танковой атаке немцы захватили в плен одну из новых машин. Германские инженеры тщательно осмотрели ее, раскрыли ее секрет.
Казалось бы, теперь немцы должны были сами построить спешно как можно больше танков, нанести англичанам удар ими же изобретенным оружием.
Однако этого не произошло: за все время войны немцы построили совсем немного танков. Несмотря на все свое желание, они не смогли воспользоваться раскрытым ими секретом.
Случилось это потому, что к концу войны силы Германии были уже подорваны. Подорваны были они не на фронте, а в тылу. Германские войска все еще шли вперед, одерживали победы. Но заводы в тылу Германии уже не могли строить столько военных машин, сколько было нужно: им не хватало металла. И даже, если бы немцы напрягли все силы и построили сотни танков, все равно эти танки им бы не пригодились — они не могли бы сдвинуться с места, они остались бы без горючего: Германии не хватало нефти.
Кто же подточил силы Германии, кто лишил ее нефти и металлов?
Этого достиг английский военный флот. Английские военные корабли ослабили сопротивление Германии, облегчили своим войскам победу. [112]
Морской флот
Военный корабль — это самое сложное сооружение, самая огромная машина из всех, какие существуют.
Прежде всего, это огромный дом. На линейном корабле, например, живет полторы тысячи людей. Если бы его поставить носом вверх посреди улицы, он поднялся бы выше всех домов, выше Исаакиевского собора в Ленинграде.
У линейного корабля своя электростанция, своя радиостанция, свой водопровод, своя телефонная сеть, отопление, склады. У него есть своя обсерватория, состоящая из множества сложных оптических приборов. Вернее было бы сказать, линейный корабль — это даже не дом, а целый плавучий город.
Стальной броней, в двадцать раз толще, чем у танка, обшиты стены этого города. Огромные башни его вращаются вместе со своими тяжелыми орудиями. В середине этого плавучего города работает завод; он называется машинным отделением.
Могучая странствующая по океану крепость — вот что такое линейный корабль. Он стоит больше ста миллионов рублей, то есть дороже, чем фабрика или электростанция. А живет такой корабль очень недолго, меньше чем человек: двадцатилетний — это уже старик.
Линейные корабли и линейные крейсера — самые сильные суда морского флота. Их оберегает от неожиданного нападения и помогает им в бою целая армия кораблей разных специальностей.
Вот броненосные и легкие крейсера. Это часовые морей. Они охраняют водные пути, охотятся за торговыми судами противника.
Вот миноносцы. Это бомбометчики. Но мечут они не обычные бомбы, а подводные. Эти подводные самодвижущиеся снаряды называются торпедами.
А вот тихоходные, покрытые броней, точно черепахи, мониторы. Это осадные войска: они подходят близко к берегам и обстреливают береговые укрепления.
Торпедные катера — это морская кавалерия; необычайно быстроходные и поворотливые, роем несутся они на большой корабль, стараются потопить его торпедами. Торпедные катера очень опасны для линейных кораблей.
Заградители и тральщики — морские саперы: заградители ставят под водой большие, похожие на груши мины; тральщики вылавливают, тралят мины.
Есть у морского флота и свой обоз: суда-транспорты, мастерские, спасательные, госпитальные суда. Наконец, уже во время мировой войны появились особые корабли для борьбы с подводными лодками и корабли-авианосцы — плавучие аэродромы.
Перед мировой войной самым большим флотом был английский. Он помогал Англии держать в повиновении четыреста миллионов людей, разбросанных по всем пяти материкам земли. Недаром у англичан есть старая пословица: "Да поможет нам бог и флот!" [114]
Вторым в мире флотом был германский.
Когда началась война, весь мир ожидал битвы двух величайших флотов, решительного морского сражения. Но германское командование уклонилось от боя: оно увело свои корабли в гавань и заперло вход в нее минами.
Целых четыре года Флот открытого моря — так назывался германский военный флот — не осмеливался выходить в открытое море. Только отдельные эскадры его иногда покидали защищенную гавань.
Английский флот и не пытался проникнуть в это убежище германских кораблей. Зато он овладел всеми морскими путями и не пропускал ни в Германию, ни из Германии ни единого торгового судна. Он блокировал целую страну, превратил [115] ее как бы в осажденную со всех сторон крепость. Он накинул на Германию петлю голода и медленно, но верно душил ее.
Даже германский телеграфный кабель, который шел под водой через весь Атлантический океан и связывал Германию с Америкой, был перерезан в первые же дни войны. Английское адмиралтейство послало специальный корабль в океан для того, чтобы нарушить эту связь.
Блокада тяжело отозвалась не только на Германии, но и на других государствах. Вот пример: все страны получали до войны анестезирующие — обезболивающие — средства из Германии. После начала военных действий эти средства сразу же исчезли изо всех аптек,- операции пришлось делать без наркоза. И больные на операционных столах в больницах, госпиталях, лазаретах испытывали страшные страдания под ножом хирурга.
Но правительство Англии не снимало блокаду. Ведь, блокада приближала к победе!
В германских больницах вычерчивали тушью на разграфленной бумаге ломаную черту — кривую смертности немецких детей. С каждым месяцем черная линия шла все выше и выше. Голод губил Германию.
А германский флот по прежнему стоял на якоре в своей безопасной гавани.
Германское правительство не хотело рисковать своим флотом: ведь, на него были затрачены миллиарды рублей. В случае если бы он погиб в сражении, восстановить его во время войны было бы невозможно.
Рассказ о ютландском бое
И все же германский флот покинул однажды свое убежище и сразился с английским. Вот как это случилось.
Германский адмирал Шеер придумал такой план: завязать бой не со всем английским флотом сразу, — не с Большим флотом,- а только с одной из его эскадр. Если английские корабли попадутся в эту ловушку и примут бой,- германский флот несомненно справится с ними, пустит их на дно. А уж после этого можно будет думать о решительном сражении с главными силами английского флота.
Итак, задача адмирала Шеера сводилась к следующему: воспользоваться разделением сил противника и разбить их по частям. И когда адмирал Шеер получил наконец точные сведения о том, что большая часть английского флота ушла [117] далеко на север, к Оркнейским островам, а в открытом море осталось только несколько десятков английских кораблей, — он решил привести свой план в исполнение.
31 мая 1916 года, в два часа ночи, германский флот вышел из гавани в темное море. А на другой день, в начале третьего часа, передовой германский корабль поднял флаг: "Вижу неприятеля".
Далеко в море шла эскадра английских линейных крейсеров. Она состояла всего из пятидесяти двух кораблей. А германский флот был вдвое больше, в нем было сто десять кораблей.
Английская эскадра двинулась навстречу противнику: она не собиралась уклоняться от боя. Должно быть, англичане, обнаружив пока только передовые германские корабли, не догадывались, что за этими кораблями идет в полном составе весь германский флот, Флот открытого моря.
Расчеты адмирала Шеера начали как будто оправдываться. Он отдал приказ: готовиться к бою...
Не буду рассказывать всей истории этого боя; постараюсь проследить судьбу одного корабля: германского линейного крейсера "Дерфлингер".
На "Дерфлингере" пробили боевую тревогу. Старший артиллерист крейсера вошел в круглую, обшитую толстой броней рубку и стал осматривать море через перископ.
У самого горизонта он заметил английские корабли. При пятнадцатикратном увеличении они были отчетливо видны, Точно огромные морские животные, спокойно и уверенно плыли они навстречу Флоту открытого моря.
Английская эскадра подходила все ближе и ближе, но стрельбы не открывала. И германский флот тоже не начинал еще боя.
Прошло пять, десять, пятнадцать минут. И все еще на море [118] не слышно было ни одного выстрела. Люди на кораблях, и германских и английских, застыли в тревожном ожидании.
И вдруг с той стороны, откуда шли английские корабли, донесся глухой звук залпа. В ту же минуту на германском флагманском корабле взвился флаг: "Открыть огонь!" и в ту же самую секунду старший артиллерист на "Дерфлингере" крикнул в телефонную трубку: "Залп!"
Сразу из двадцати двух орудий корабля вылетело пламя.
"Крупная артиллерия — броневые снаряды! — командовал старший артиллерист. — Направление на второй линейный крейсер слева, 102 градуса! Скорость-26 узлов, курс ост-зюд-ост. Прицел-80 кабельтовых! У нашего противника две мачты, две трубы и еще узкая труба вплотную к мачте. Целик — десять влево! Вир-половина! Продолжать! Целик — два влево! Четыре с половиной меньше! Хорошо 1"
Орудийные вспышки мелькали теперь непрерывно, как молнии в сильную грозу.
Около кораблей внезапно вырастали огромные фонтаны, обдавая палубы потоками воды. Черные клубы дыма расползались над морем.
Вдруг один из английских крейсеров встал на корму, задрал нос высоко кверху, точно пытаясь выскочить из воды. Раздался взрыв, корабль перевернулся и пропал в волнах. Все произошло так быстро, что в шуме боя никто почти не заметил потери.
Так погиб первый корабль. Из всей его команды спаслись только два человека. Тысяча двадцать два потонуло.
Через минуту взорвался другой английский корабль. Корма его поднялась кверху,- видно было, как вращаются в воздухе винты, как из люка сыплются вещи, а из боковой башни вылезают поспешно люди. Огромный корабль стал как будто разламываться пополам. Потом он взлетел высоко в воздух [120] и исчез в столбе дыма. Назад в море он упал уже градом обломков...
Так шло сражение с явным перевесом на стороне германского флота; да и не удивительно: ведь, он был гораздо больше этой части английского флота.
К тому же скоро выяснилось, что немцы имеют еще и другое важное преимущество: корабли их выдерживали много попаданий подряд, броня на них была очень прочной.
Адмирал Шеер заранее торжествовал победу.
И вдруг в несколько минут обстановка переменилась.
"Вся дуга горизонта от севера до востока,
— рассказывал потом адмирал Шеер, —
превратилась внезапно в огненное море; самих кораблей не было еще видно, но в облаках дыма, которые окутывали горизонт, то и дело мелькал огонь английских орудий".
Это на помощь английским крейсерам шел весь английский флот — Большой флот — под начальством адмирала Джеллико.
Как могло это случиться? Почему Большой флот оказался в этот день здесь, а не в своей гавани у Оркнейских островов? [121]
Неужели германский флот, вместо того чтобы завлечь англичан в ловушку, сам попал в западню?
Да, это было так.
И виноват во всем был сам адмирал Шеер. Он недостаточно заботился о сохранении военной тайны: он посылал свои приказы по радио, а неприятель эти приказы пере, хватил и расшифровал.
Английская эскадра, которая первой пошла навстречу германскому флоту, отлично знала его численность. Она вступила в неравный бой только для того, чтобы задержать германские корабли и дать время Большому флоту, который был уже в пути, приблизиться к месту боя.
Адмирал Шеер не позаботился и о том, чтобы вовремя выслать воздушную разведку; и вот теперь он оказался лицом к лицу со всем английским флотом из полутораста сильнейших кораблей...
Большой флот шел полным ходом навстречу Флоту открытого моря. На всех английских кораблях колокола уже пробили боевую тревогу. Судьба германского флота была решена. Сейчас Джеллико зажмет его в тиски.
Но почему же адмирал Джеллико не начинает боя, чего он ждет?
Оказалось, что в вычислении курса у англичан произошла какая-то ошибка. Большой флот подошел к месту боя не с той стороны, с какой рассчитывал, и не в том порядке, какой рекомендуется уставом.
Осторожный адмирал не решился нарушить устав. В 6 часов 15 минут он приказал по радио Большому флоту перестроиться. Двадцать пять минут разворачивался Большой флот. А когда он наконец развернулся, германский флот уже успел от него уйти, оставив на месте всего только один подбитый корабль. [122]
Казалось бы, Флот открытого моря, уцелевший только благодаря неожиданной удаче, должен был теперь нестись на всех парах домой, в свое защищенное убежище.
Однако не прошло и двадцати минут, как адмирал Шеер снова повернул свой флот навстречу англичанам. Зачем он это сделал? Для того ли, чтобы вступить в решительный бой со всем английским флотом? Или только для того, чтобы неожиданной атакой нанести противнику урон, а потом снова отступить? Неизвестно. Сам адмирал Шеер впоследствии объяснял свое поведение по-разному. Но те, кто был с ним в этот день на корабле, хорошо запомнили его первое объяснение:
"В сущности,
- сказал он, —
я не имел определенной цели".
Флот открытого моря двинулся в самую середину дуги Большого флота, прямо под огонь всех английских орудий.
Солнце стояло низко в небе; над морем поднимался легкий туман. Германские корабли были хорошо видны противнику: их освещало заходящее солнце; а английские корабли уже почти исчезли в вечернем тумане.
"Дерфлингер" шел в строю одним из первых навстречу неприятельским орудиям, посылавшим в него снаряд за снарядом.
При каждом ударе корабль только сотрясался и дрожал, как туго натянутая струна; по всем его телефонам и переговорным трубкам проходил глухой гул, похожий на раскат грома.
Но вот снаряд попал прямо в броневую башню крейсера и пробил ее. Мгновенно вспыхнули пороховые заряды.
В башне находилось в то время семьдесят семь матросов. Пятерым удалось спастись: они успели выскочить через люк для выталкивания гильз. Семьдесят два человека сгорело заживо.
Другой снаряд ударил в рубку, где находился старший [123] артиллерист. Тяжелая броневая дверь с грохотом отлетела. В рубку поползли ядовитые желто-зеленые газы.
Новый снаряд пробил крышу кормовой башни. Столбом взметнулось пламя. Все люди в башне погибли...
Всё новые и новые снаряды попадали в "Дерфлингер".
Уже все каюты его были разрушены; палубы превращены в груды щепок; радиоантенны сбиты; прожекторы унесены волнами за борт.
Но самое сердце корабля, его машинное отделение, уцелело. Оно было защищено особо прочной броней.
Машинное отделение еще работало, и "Дерфлингер", выполняя приказ, шел вперед.
Пушки его давали залп за залпом.
Старший артиллерист уже не надеялся попасть в английские корабли: в тумане и в дыму их не было видно. Но он знал, что если пушки "Дерфлингера" замолчат, люди на корабле почувствуют себя совсем беззащитными, и команду охватит отчаянье.
"Дерфлингер" шел вперед, Два высоких столба дымного пламени вздымались над ним, как два погребальных факела...
Всего четверть часа продолжалось это страшное плавание. Если бы оно продлилось еще несколько минут, "Дерфлингер" и другие германские корабли были бы обречены на гибель.
Но как раз в это время в обстановке боя произошел новый и последний перелом: адмирал Джеллико вновь приказал своему флоту перестроиться; он получил донесение (как выяснилось впоследствии — ошибочное), что где-то поблизости показались германские подводные лодки. Снова английские корабли стали чертить в море замысловатые фигуры.
Это дало адмиралу Шееру время отменить свой приказ и вывести Флот открытого моря из западни, в которую он сам вовлек его [124]
Настала ночь. Небо заволокло тучами. На море стало совсем темно...
Там, где всего лишь час назад шел бой, теперь было пусто и тихо. Только два корабля оставались на месте сражения. Их броня была раскалена докрасна и ярко сияла в темноте. В них горела нефть. На обоих кораблях давно уже не было в живых ни одного человека. Не управляемые никем, точно огненные призраки, тихо плыли они по течению...
А в это время Флот открытого моря, не зажигая огней, быстро шел на юго-восток, направляясь в свою гавань. Последним в строю германских кораблей шел "Дерфлингер".
"Дерфлингер" шел вперед. Столбы дыма вздымались над ним, как погребальные факелы... [125]
Орудийные башни его были разрушены; броня пробита во многих местах; трюмы полны водой. Убитых на "Дер-флингере" было больше, чем оставшихся в живых.
Медлить германцам нельзя было: освещая море прожекторами, наперерез им шел полным ходом Большой флот. Адмирал Джеллико хотел преградить им путь домой.
Однако и этот маневр не удался Джеллико.
В полночь какие-то корабли проскользнули в хвосте Большого флота. Английское командование сначала приняло их за свои. А на самом деле это и были корабли германского флота.
Благополучно избежав преследования, они скоро достигли своей гавани и заперлись в ней, теперь уже до самого конца войны.
Так окончилось это величайшее в истории войн морское сражение. В нем погибло больше двадцати кораблей, и германских и английских. Кто же вышел из него победителем? Английский флот, несмотря на большой перевес в силах, так и не добился уничтожения германского. Но и германский флот не исполнил своей задачи, не избавил Германию от морской блокады.
Война под водой
Блокада продолжалась. Голод становился все сильней. Черная черта на разграфленной больничной бумаге шла неудержимо вверх.
Но это, конечно, не смущало правителей Германии. Их пугало другое: иссякали военные запасы, без которых невозможно вести войну. Не хватало нефти, меди, олова, алюминия, смазочных масел для машин. Не было совсем резины: пришлось выпускать автомобили без шин, на пружинящих колесах. Недоставало горючего для самолетов... [126]
В 1917 году германское командование решило во что бы то ни стало освободить морские пути. То, чего не могли до сих пор добиться германские военные корабли, поручено была теперь подводным лодкам.
Германия начала беспощадную подводную войну.
Что же это значит — подводная война?
До 1914 года ни одно правительство, ни одно адмиралтейство не ценило по-настоящему подводные лодки. Адмиралы привыкли судить о мощи корабля по его величине, по числу орудий на нем, по прочности его корпуса. А во всем этом подводная лодка, конечно, уступает кораблю. Поэтому многие адмиралы и утверждали, что подводная лодка всего-навсего маленькое, плохо вооруженное, хрупкое суденышко — "морская игрушка".
Они не учитывали, что у подводной лодки есть зато особое преимущество: способность незаметно приближаться к неприятельскому кораблю, а в случае надобности — почти мгновенно исчезать из глаз противника.
Это преимущество сказалось вскоре же после начала войны.
В полночь 22 сентября 1914 года три английских крейсера — "Абукир", "Кресси" и "Хог" — вышли из порта Гарвич в открытое море. Дул сильный ветер, море было бурное. Но для таких больших кораблей волнение это не было опасно. Всю ночь шли на север огромные, одетые в толстую броню корабли.
А за кораблями шла в это время под водой маленькая германская лодка "II-9". Она была во много раз меньше любого из английских крейсеров. Вся ее команда состояла из двадцати человек.
Иногда лодка всплывала наверх и, выставив из воды свой стеклянный глаз — перископ, — оглядывала море. Тогда она видела на горизонте огни английских крейсеров. А с кораблей [127] перископ подводной лодки нельзя было заметить: он совсем не был виден среди водяных бугров.
Утром ветер утих, море успокоилось. Выглянуло солнце. Матросы на английских крейсерах принялись за работу: стали мыть палубу, чистить орудия.
И вдруг раздался грохот. Один из английских крейсеров, "Абукир", перевернулся и стал быстро тонуть.
На "Хоге" услышали взрыв и решили, что "Абукир" наткнулся на мину. "Хог" пошел на помощь "Абукиру".
Но тут грянул второй взрыв, и ко дну пошел "Хог". Через десять минут вода сомкнулась над ним.
Тогда на помощь "Абукиру" и "Хогу", чтобы подобрать тонущих людей, двинулся "Кресси". И снова грянул взрыв. Не стало и последнего крейсера эскадры — "Кресси".
Так одна маленькая лодка уничтожила торпедными выстрелами английскую эскадру из трех больших кораблей. Подводная лодка не потеряла ни одного человека. А британский флот потерял за полчаса тысячу сто моряков.
В этот день и английские и германские адмиралы поняли боевое значение подводных лодок.
Конечно, английские военные корабли стали с этого дня осторожнее, и подводные лодки уже не могли топить их с такой легкостью. Но германское командование вовсе и не рассчитывало, что его подводные лодки будут сражаться с военными кораблями: им гораздо выгоднее было охотиться за торговыми кораблями противника.
Уничтожить английский торговый флот, обречь Англию на голод — вот в чем состоял план подводной войны.
Но, чтобы лишить Англию подвоза,- рассуждало германское командование,- мало топить одни только английские корабли: нужно уничтожать и корабли нейтральных стран, торгующих с Англией. [128]
Долго колебалось германское правительство, прежде чем приняло такой рискованный план. Оно боялось, что страны, которые пока еще не участвуют в войне, выступят против Германии, если германские подводные лодки станут топить их корабли.
Только в 1917 году, когда Германия уже почти потеряла надежду добиться победы на суше, она решилась наконец на беспощадную подводную войну.
На блокаду Германия ответила блокадой. С этого времени война велась не только на воде, но и под водой. На воде — петля военных кораблей сжималась вокруг Германии. Под водой — петля германских лодок стягивалась вокруг Англии. Кто кого задушит?
Можно было подумать, что море кишит подводными лодками. Они внезапно появлялись, топили пассажирские и торговые суда и снова пропадали под водой, чтобы появиться уже в другом месте. Сколько же сотен или, может быть, тысяч лодок было у Германии? В те времена этого, конечно, никто не знал. Но теперь это уже не тайна.
В самый разгар подводной войны в море плавало всего-навсего пятьдесят подводных германских лодок. Полторы тысячи моряков-подводников-вот кто угрожал гибелью всему английскому торговому флоту.
Чтобы изловить и уничтожить эти пятьдесят лодок, в одной только Англии было мобилизовано не меньше восьмисот тысяч людей. Сотни военных кораблей преследовали подводные лодки. Три тысячи воздушных шаров, самолетов и дирижаблей несли на морях дозорную службу. Четыре тысячи торговых кораблей вооружились пушками. И в одном только Северном море было поставлено против подводных лодок 140 000 мин. Но найти подводную лодку в море было так же трудно, как иголку в сене.
В апреле 1917 года лодки потопили триста кораблей. А корабли уничтожили за этот месяц всего только две лодки.
Плавать по морю никогда еще не было так опасно, как в эти дни.
Отовсюду приходили страшные вести. Волнами прибило к берегу плот с мертвецами: это были пассажиры потопленного лодкой корабля, они умерли в море от жажды.
Далеко от земли в открытом океане военный корабль встретил целый табун лошадей; лошади плыли посреди океана, — они захлебывались и одна за другой шли ко дну; очевидно, транспорт, который вез их в трюме, был только что потоплен лодкой.
Голландские рыбаки своими глазами видели, как в Атлантическом океане пошел ко дну большой пассажирский корабль; люди не успели отвязать спасательных шлюпок и беспомощно барахтались в воде — одни из них пошли на дно, других пожрали акулы.
Все ожесточенней становилась подводная война. Наконец германское командование приказало топить не только пассажирские, но даже и госпитальные суда, перевозившие раненых и больных. Флаг с красным крестом перестал служить защитой.
Тогда французское командование в свою очередь отдало распоряжение о том, чтобы каждое госпитальное судно взяло к себе на борт несколько пленных германских офицеров. [130]
В отместку германское командование послало на передовую линию огня пленных французов.
Все силы союзников были брошены на борьбу с подводными лодками; всем английским, французским, американским изобретателям был дан один заказ: найти средства против невидимого врага. И средства скоро были найдены.
Моряки вспомнили старинный, давным-давно не применявшийся прием: таранный удар. Заметив лодку, корабль не убегал от нее, а старался как можно скорее настичь ее, ударить в нее носом, разрезать надвое.
Летчики научились выслеживать лодки сверху, как чайки рыбу. Артиллеристы изготовили ныряющие снаряды, которые разрываются в глубине моря. Физики изобрели звукоулавливающие приборы, предупреждающие о приближении подводной лодки.
Маскировщики стали придавать вооруженным кораблям вид безоружных.
Такие корабли-ловушки грузились тюками и бочками, а борта их и трубы раскрашивались так, чтобы корабль ничем не отличался от обыкновенного торгового судна. Замаскированный корабль выходил в море под чужим флагом, под флагом какой-нибудь нейтральной страны. Когда германская подводная лодка обнаруживала такой корабль и приближалась к нему, готовясь его потопить, матросы на корабле надевали на себя пробковые пояса, делали вид, что бросаются в беспорядке к спасательным шлюпкам, мечутся по палубе в панике. Радист выстукивал фальшивый сигнал о помощи "СОС". Из трубы вырывалось густое облако пара, точно паровой котел получил повреждение. Подводная лодка подходила еще ближе к кораблю, чтобы прикончить его.
И в эту минуту над кораблем взвивался вдруг английский флаг, а спрятанные за тюками пушки встречали огнем подводного врага...
Был придуман еще один способ борьбы, очень похожий на тот, который применялся две тысячи лет назад у римлян.
В древнем Риме любимым развлечением цирковых зрителей были бои, которые устраивались на арене между пленными рабами-гладиаторами. Самым жестоким из таких боев был поединок секутора с ретиарием. Секутор выходил на арену в полном вооружении, со щитом и мечом. А ретиарий был почти беззащитен : в одной руке у него был только маленький трезубец, а в другой руке сеть. Эту-то сеть он старался накинуть на голову секу тору. Иногда ему это удавалось. Секутор, захваченный сетью, падал наземь, барахтался, стараясь подняться, но с каждым движением все больше и больше запутывался в сети, как муха в паутине.
Тогда ретиарий подбегал к нему и маленьким своим трезубцем перерубал ему горло...
Вооруженные сетью, точно ретиарий римского цирка, выходили теперь в море английские суда.
Незаметная под водой, далеко тянулась за кораблем стальная сеть. Подводная лодка приближалась к кораблю и — попадалась в сеть, как рыба. Стараясь выбраться, она еще больше запутывалась. Винт ее ломался. Лодка уже никогда больше не всплывала наверх, команда ее погибала под водой от удушья.
Средств борьбы с подводными лодками было найдено много. Эти средства помогали: кораблей гибло теперь меньше, чем [132] прежде. И все-таки не эти средства спасли Англию от поражения и голода. Ее спасли не военные корабли, не пушки, не глубинные бомбы. Англию спасли ее заводы и верфи.
Никогда еще английские и американские верфи не строили так много кораблей и не строили их так быстро. Подводные лодки топили корабли; но на место выбывших из строя все время вступали новые.
Германское командование ошиблось в расчете. Чтоб уничтожить английский флот, нужно было бы иметь в море не десятки подводных лодок, а сотни.
Подводная война между Германией и Англией превратилась в состязание верфей: германские строили подводные лодки, английские и американские строили корабли. И в этом состязании Германия оказалась побежденной.
Постепенно подводная угроза начинала ослабевать. Англия стала как будто оправляться от ударов, нанесенных ее флоту Германией.
И все же опасность была еще очень велика: подводные лодки продолжали топить корабли.
Но как раз в это время дело приняло неожиданный оборот: Англия нанесла Германии два удара один за другим. Первый удар нанесли английские моряки, второй — английские дипломаты.
Рассказ о зеебрюгской операции
План английского командования был таков: если уж невозможно переловить подводные лодки в открытом море, надо уничтожить их на стоянке.
Главной базой германских подводных лодок был бельгийский город Брюгге, еще в начале войны занятый немецкими войсками. Город Брюгге лежит не у самого моря, а в [133] пятнадцати километрах от берега. С морем он соединен широким и глубоким Зеебрюгским каналом. По этому-то каналу и выходили лодки в море.
Казалось бы, англичанам было проще всего проникнуть в канал, дойти до Брюгге и уничтожить там подводные лодки. Однако это было невозможно.
Двести двадцать пять германских орудий охраняли канал. Пока английские суда двигались бы гуськом по каналу, немцы могли бы их уничтожить одно за другим, как убивают быков на бойне.
Но если водой до Брюгге не добраться, то нельзя ли подойти к нему с суши? За три месяца, с 31 июля по 10 ноября 1917 года, англичане шестнадцать раз переходили в атаку на том участке германского' фронта, который нужно было прорвать, чтобы достичь Брюгге. В этих атаках потеряли они четыреста тысяч человек. А продвинулись вперед всего только на восемь километров!
Нет, и со стороны суши Брюгге был неприступен.
Оставался еще воздушный путь. Нельзя ли поразить Брюгге с воздуха?
Английские самолеты не раз пытались бомбардировать стоянку подводных лодок. За одно только полугодие на Брюгге было совершено семьдесят два воздушных налета, сброшено тысяча девятьсот сорок семь бомб. Но германские лодки стояли в бетонных туннелях под толстыми и прочными сводами. Бомбы не могли пробить эти своды.
Таким образом, ни со стороны суши, ни с моря, ни с воздуха, ниоткуда к базе германских подводных лодок нельзя было подступиться.
Английское командование скоро поняло это. Оно изменило свой план. Уничтожить лодки невозможно; значит, надо обезвредить их, не уничтожая. Для этого нужно закрыть им доступ в море, замуровать их в Брюгге. Как же это сделать? Только одним способом: закупорить Зеебрюгский канал. Заткнуть его пробкой!
Пробками должны были послужить три старых английских корабля. Решено было ввести их в устье канала и затопить.
Однако и этот план было очень трудно выполнить. Чтобы пробраться в устье канала, надо было прежде всего пройти мимо мола. А на молу стояли три германских батареи, державшие под обстрелом вход в канал. У мола дежурил днем и ночью миноносец. Подходы к устью канала были минированы. И, наконец, четыре груженые камнем баржи, связанные стальными канатами, закрывали вход в канал почти наглухо. Вот сколько препятствий было на пути!
И все-таки, несмотря на необычайную трудность, почти безнадежность этого предприятия, английское командование на него решилось. Оно было готово на что угодно, лишь бы только избавиться от подводного врага.
План был разработан англичанами весьма тщательно.
Английские корабли должны подобраться к молу незаметно, под прикрытием дымовой завесы. Один из кораблей пристает к молу и высаживает десант. Германские артиллеристы, конечно, повернут пушки против высадившихся на мол. Пока батареи будут стрелять по десанту, три обреченных на гибель английских корабля проникают в устье канала и погружаются на дно.
Труднее всего придется при этом десанту. Он должен продержаться на молу как можно дольше, чтобы корабли успели выполнить свою задачу.
Для такого дела могут пригодиться только самые смелые люди. Английское командование решило набрать отряд для десанта из матросов-добровольцев. [135]
- Согласны ли вы принять участие в рискованном предприятии?
Каждый из добровольцев должен был ответить на этот единственный вопрос, не требуя никаких объяснений. Успех всего замысла зависел от того, удастся ли до последней минуты сохранить его в тайне. Один болтун мог испортить все дело.
По широкому полю были разостланы холсты, изображавшие какие-то укрепления, и отобранные для десанта матросы учились их штурмовать. Все они отлично понимали, что вскоре им придется штурмовать такие же точно укрепления, но не из холста, а из бетона, и не на учебном поле, а на поле сражения. Но где, на каком фронте находятся эти укрепления, этого никто из обучавшихся не знал.
После нескольких недель подготовки матросов посадили на корабль, отправлявшийся во Францию. Все они решили, что их везут на французский фронт.
Однако в открытом море матросов поджидал другой корабль, крейсер "Виндиктив", на который их всех пересадили. Крейсер пошел к уединенному острову и стал у берегов на якорь. Тут только матросам было объявлено, что их везут в Зеебрюгге.
С той минуты, как тайна была раскрыта, уже ни одному человеку не разрешали покинуть корабль. Даже больных не отпускали на сушу, а отвозили на соседнее госпитальное судно.
Матросам разрешалось, правда, писать письма на родину. Вернее — не писать, а только подписывать. На столах лежали целой кипой открытки с заранее напечатанным текстом: "Я получил ваше письмо", или: "Яне получил вашего письма", "Я вполне здоров", или: "Я не вполне здоров". Каждый матрос имел право выбирать любую открытку.
Матросы проводили день за днем, дожидаясь благоприятной [136] погоды, и наконец дождались. Сопровождаемый самолетами, "Виндиктив" с целой эскадрой вспомогательных кораблей вышел в море. В темноте, ночью, подошли английские корабли к Зеебрюгге. Уже справа видны были полосы света, лучи германских прожекторов. Горящими змеями взвивались в небо и ныряли в море ракеты. Уже слышен был грохот орудий, видны орудийные вспышки. Первыми, как решено было заранее, вступили в бой самолеты. Германские зенитные орудия начали их обстреливать. Но в эту минуту ветер вдруг переменился, стал дуть с юга. Это значило — дымовую завесу ставить невозможно, ее отнесет ветром назад. Адмирал эскадры приказал кораблям повернуть обратно. В полной темноте Английские корабли отступили от Зеебрюгге и вернулись к своему острову, так ничего и не добившись.
А через несколько недель они снова двинулись к Зеебрюгге. На этот раз они вынуждены были повернуть назад с половины пути, так как в море поднялось сильное волнение.
Наконец английские корабли отправились в путь в третий раз. В ночь на 23 апреля 1918 года быстроходные английские катера подошли совсем близко к молу и выпустили дымовую завесу. За катерами, невидимый в дыму, подошел к молу крейсер "Виндиктив". Но волны так яростно бушевали, что "Виндиктив" никак не мог пристать к молу. Напрасно забрасывал он якоря-кошки: они только царапали мол, откалывали куски бетона и падали в воду. Всего несколько метров отделяли "Виндиктив" от мола, но перебросить трап никак не удавалось. Тогда "Виндиктиву" пришел на помощь соседний корабль: он уперся ему в борт и прижал к молу.
Сразу же навалили мостики, лестницы. Матросы в темноте стали карабкаться на мол. Германская батарея открыла по ним огонь. Загрохотали бомбометы, засвистели гранаты, заметались беспокойные лучи прожекторов. Пламя пожаров [137] охватило на молу пакгаузы. На "Виндиктиве" загорелись мачты, обрушилась труба, обвалилась рубка. А матросы все лезли и лезли на мол. Их вел в атаку лейтенант Гаррисон.
"Гаррисон был прекрасным форвардом,
- вспоминал о нем впоследствии капитан "Виндиктива", —
он смело шел по узкому трапу в последнюю атаку, шел на верную смерть. Эта атака была достойным завершением всех его прежних атак на футбольном поле".
Пока десант дрался на молу, отвлекая германские батареи, английская подводная лодка "8-3" была занята другой, не менее важной операцией: она пробралась в канал для того, чтобы разрушить мост, к которому уже спешили германские отряды, посланные на помощь батареям. Подводная лодка опередила их. Она стала у пролета моста. Командир ее включил механизм взрывателя. Один из матросов поджег фитиль.
Через две-три минуты лодка "8-3" должна была взорваться вместе с мостом. Нельзя было терять ни секунды. Команда подводной лодки быстро перешла на моторную шлюпку.
- Полный вперед! — приказал командир.
Но тут обнаружилось, что шлюпка неспособна не только на полный ход, но и на самый тихий: мотор ее отказался служить. А остановить механизм взрывателя было уже поздно, огонь бежал по фитилю. К счастью, в шлюпке были на всякий случай припасены весла. Матросы налегли на них изо всех сил. Никогда в жизни не гребли они с таким напряжением. Да и как было не торопиться! Едва только шлюпка отошла от моста метров на двести, как раздался оглушительный грохот. Огромная волна окатила матросов с ног до головы. Мост был взорван, но взрыв их не задел.
Но ни взрыв моста, ни захват мола не были главной целью операции. Важнее всего было — закупорить канал.
Три корабля, обойдя в темноте все препятствия, вошли в устье канала. Это были три старых броненосных крейсера вместимостью в несколько тысяч тонн. Английское командование нарочно выбрало такие большие суда, чтобы их невозможно было поднять со дна никакими подъемными кранами. А для того, чтобы их нельзя было разбить на куски и вытащить из воды по частям, они были наполнены цементом. Разом по команде матросы открыли клапаны и покинули корабли. Крейсера пошли на дно. Цемент, схваченный водой, плотно пристал к остовам кораблей, превратив их в несокрушимые глыбы. Три твердые, точно камень, пробки заткнули вход в канал.
Теперь десанту больше нечего было делать на молу. Матросы, взвалив на плечи раненых и убитых, бросились по трапам и лестницам на свой корабль.
"Виндиктив", весь охваченный пламенем, отвалил от мола...
Так английские матросы замуровали в Брюгге неприятельские подводные лодки цементом и кровью.
Для Германии это был тяжелый удар: в Брюгге осталась целая треть ее подводного флота.
В то же время английское правительство нанесло Германии другой удар.
В один и тот же день министры Голландии, Дании, Швеции и Норвегии получили английское послание. В послании было изложено неслыханное требование: торговые корабли этих нейтральных стран должны быть переданы на все время войны Англии.
Послание было составлено в очень вежливом тоне. Вместо "мы требуем", английские дипломаты писали: "мы просим". Но тут же они давали понять, что просьба их должна быть исполнена без промедления. Лучше согласиться сразу: иначе военному флоту Англии придется просто войти в гавани этих невоюющих стран и увести все их корабли. [340]
Что могли ответить маленькие нейтральные страны на это вежливое предложение могущественной морской державы? Разумеется, им пришлось согласиться. И английский торговый флот сразу вырос, пополнившись шведскими, норвежскими, датскими и голландскими судами.
Подводная война, начатая Германией, теперь уже не могла привести ее к победе.
Кто же был в выигрыше?
Корабли расстреливали подводные лодки. Подводные лодки топили корабли. В Германии люди умирали от истощения, в Англию подвоз продуктов был затруднен. Кули с мукой, мешки с сахаром, ящики с яйцами, предназначенные для людей, доставались рыбам Северного моря. Германский народ и английский были обречены на лишения. Кто же был в выигрыше от мировой войны, надводной и подводной?
Статистические справочники по мировому хозяйству дают на это совершенно точный ответ.
В справочниках говорится: почти все страны во время войны стали ввозить гораздо меньше мяса, рыбы, яиц, чая, чем ввозили прежде. Это вполне понятно: народ обеднел и вынужден был отказаться от многих продуктов.
Но вот что загадочно: некоторые страны стали почему-то в годы войны закупать гораздо больше чая, чем обычно. Дания, например, купила его в одиннадцать раз больше, а Швеция в четырнадцать раз больше, чем в мирное время.
Неужели датчане, выпивавшие до войны по одной чашке чая, стали выпивать по одиннадцати чашек в день? А шведов охватила такая неутолимая жажда, что им потребовалось в день по четырнадцати чашек? А, ведь, кроме чая, шведы [141] и датчане пили еще и кофе и какао. Статистика показывает, что ввоз кофе в Данию вырос во время войны в полтора раза, а ввоз какао в Швецию — в девять раз!
Вместе с жаждою у шведов и у датчан усилился, очевидно, и аппетит. Мясо, рыба, яйца, консервированное молоко — все это ввозилось в Швецию и Данию в тройном и четверном количестве. И даже на такие несъедобные продукты, как смазочные масла, тоже появился огромный спрос.
В чем же тут дело? Зачем понадобилось жителям Швеции и Дании такое невероятное количество продуктов?
Ответ очень простой.
Продукты эти не оставались ни в Швеции, ни в Дании; их завозили сюда только мимоходом, по пути, а потом отправляли дальше. Шведские и датские купцы для того только и закупали их, чтобы сразу же перепродать Германии. Ведь, английский военный флот не пропускал торговых судов прямо в Германию.
Если бы иностранные купцы не снабжали Германию продуктами, — быть может, ей пришлось бы сложить оружие не через четыре вода, а через два года после объявления войны. Война была бы вдвое короче.
Но что же смотрел английский военный флот? Что думало английское правительство? Неужели оно не догадывалось, зачем это купцы нейтральных стран закупают столько продуктов? Неужели нельзя было установить, кто продает этим купцам чай, кофе, какао, мясо, смазочные масла, хлопок, кто снабжает всеми этими товарами через нейтральные страны Германию?
Снабжали Германию, — отвечают статистические справочники, — сами же английские торговцы. Это они продавали шведским и датским купцам в четырнадцать раз больше чая, в девять раз больше какао, чем до войны. Они, разумеется, [142] отлично знали, куда все это идет. Но зато они получали огромную прибыль.
Германское правительство хорошо платило за все продукты: их сейчас же переправляли на фронт для германской армии.
Английские военные корабли не пропускали ни одного судна в Германию. А в это время английские купцы переправляли туда через датских и шведских купцов все, что нужно было для войны.
Это они, английские торговцы, продавали Германии смазочное масло, без которого германские подводные лодки не смогли бы выходить в море и топить английские корабли. Это они продавали жиры, из которых в Германии делали жидкость для компрессоров пушек. Это они продавали хлопок, из которого в Германии изготовляли взрывчатые вещества для снарядов.
Они продавали Германии железо и медь, и никель, и олово, и алюминий, то есть все те металлы, из которых делают орудия, строят самолеты, отливают снаряды и пули.
"Англичанин во фраке, английский торговец,
- пишет историк мировой войны, —
снабжая всем этим Германию, собственноручно расстреливал тем самым англичанина в военном мундире, английского солдата".
На фронте воевали друг с другом английский солдат и немецкий солдат. Иногда наступал англичанин, и тогда ему казалось, что победа на его стороне. Иной раз наступал немец, и ему казалось, что сражение выиграно им. На самом же деле не выигрывал ни тот ни другой. Выигрывал всегда третий — властелин земли, капиталист, — все равно, английский, германский или датский.
Подводные лодки топили корабли. Корабли топили подводные лодки. Люди тонули — англичане, немцы, французы, бельгийцы, русские. Чем дальше затягивалась война, тем больше гибло людей.
Но чем дальше затягивалась война, тем выгоднее и тем дороже можно было продавать и чай, и какао, и хлопок, и железо, и никель, и алюминий, и смазочные масла.
Фронт и тыл
На воде или под водой, на земле или в воздухе, где бы ни шла война — все равно ее нельзя вести без сложных машин и приборов. Для войны нужно много нефти и угля, каучука и хлопка и, прежде всего, очень много металла.
Из каждых пяти тонн стали, которые выплавляли в Германии в 1916 году, четыре шло на фронт. Одной только колючей проволоки для защиты окопов было изготовлено столько, что этой колючей проволокой можно было бы несколько раз опоясать земной шар.
Судьба любого сражения решалась не только артиллеристами, стрелками, танкистами и летчиками на фронте, но и доменщиками, углекопами, железнодорожниками в тылу.
Мощь армии зависела от хозяйственной мощи страны. И чем слабее было государство, чем слабее была его промышленность, тем хуже приходилось его армии.
Так случилось, например, с армией царской России.
Не прошло и года со времени начала войны, как треть русской армии оказалась без винтовок. Из каждых трех русских солдат один был безоружный. На фронтах записывались в очередь на винтовку: чтобы получить ее, нужно было ждать, пока какой-нибудь из вооруженных солдат будет убит или ранен. [144]
Как же могло случиться, что армии не хватило самого простого оружия — винтовок?
Дело объяснялось так. Русский генеральный штаб не предвидел, какого расхода боевых припасов потребует война. Правда, не он один ошибся в своих расчетах: штабы других стран тоже не предвидели, что война так затянется и потребует таких огромных запасов оружия.
Но другие страны сумели вовремя преодолеть затруднения: они мобилизовали для войны всю свою промышленность. В Германии, например, отдельные части для винтовок стали выделывать на велосипедных заводах и на заводах пишущих машин ; фабрики швейных машин начали выпускать шрапнели, а фабрики роялей — гильзы для патронов.
И только в России промышленность почти не могла придти на помощь армии — она сама была слишком слаба : в стране было мало заводов, мало машин , а главное — мало людей, умеющих строить машины: ведь, до войны русские фабриканты выписывали все сколько-нибудь сложные машины из-за границы.
Ошибка сканирования:
В нашей стране до революции не было ни одного автомобильного или тракторного ...
Русской армии не хватало орудий; чтобы скрыть...
Россия не могла перебрасывать свои войска так быстро, как ее противники.
В России почти не было химических заводов. Поэтому, когда Германия начала химическую войну, русская армия не могла отразить ее атаки тем же оружием.
В России не было людей, которые умели бы сделать перископ, подзорную трубу или даже просто бинокль. И вот, русская армия оказалась на войне почти слепой.
Все знали о беспомощности русской армии. И все же эта слепая, почти безоружная армия должна была то и дело подставлять себя под удары противника, выносить на себе главную тяжесть войны: стоило французскому президенту или английскому королю послать телеграмму Николаю II — и русская армия сейчас же бросалась в наступление в самое неподходящее для себя время.
Перед войной иностранные капиталисты давали в долг царскому правительству деньги, — теперь они требовали, чтобы русская армия отрабатывала эти деньги своей кровью.
Не раз бросалась в наступление русская армия, не раз одерживала крупные победы. Но слишком дорого стоили ей эти победы!
Миллионами раненых и убитых платила русская армия за недостаток вооружения. Никакая другая армия не насчитывала таких огромных потерь. Из черепов русских солдат, погибших в мировую войну, можно было бы сложить самую большую пирамиду на земле.
Россия была отсталой страной, зависящей от передовых капиталистических государств. А те, кто правили тогда Россией, даже не заботились о том, чтобы Россия догнала когда-нибудь передовые страны.
Такой наша страна была двадцать лет назад. А какой она стала теперь?
Двадцать лет — срок как будто бы небольшой. Но это было совсем особенное двадцатилетие: оно началось величайшим событием — социалистической революцией в нашей стране.
Все живущие в нашей стране народы вырвались из-под власти капитализма, получили возможность жить свободно и трудиться свободно.
И вот — мы принялись за работу. И за двадцать лет мы сделали больше, чем прежде удавалось сделать за целый век.
Под руководством Ленина и Сталина, по их плану мы переделали всю нашу страну, как бы создали ее заново.
Здесь, конечно, не место говорить об этом подробно. Я ограничусь всего тремя примерами.
Еще недавно Дюнсберг был королем химической промышленности. А теперь мы сами умеем изготовлять все нужные нам химические продукты — от кинопленки до порошков, которые кладутся в патрон противогаза.
Еще недавно нам приходилось покупать грузовые автомобили, у Круппа, тракторы у Форда. А теперь мы перегнали по выпуску автомобилей Германию, по выпуску тракторов — все страны на земле.
Еще недавно шведская фирма шарикоподшипников писала гордо в своей рекламе: "Весь мир вращается на наших шарикоподшипниках". Сейчас писать так она уже не может. Самый большой завод шарикоподшипников построен в СССР.
Назовите такую машину, которую мы не сумели бы теперь построить своими руками, на своих заводах. Вы не найдете такой машины! [148]
Наши заводы построены и работают для того, чтобы мы могли жить хорошо, ни в чем не нуждаясь. Но они же помогут Красной армии защитить нашу родину от нападения врага.
Потому что военная мощь страны зависит от ее мирной мощи, от культуры всего ее народа.
Военное дело — трудное искусство; оно требует сложной техники, оно требует прежде всего знаний.
Кем вы собираетесь стать? Трактористом, летчиком, слесарем, врачом, моряком, художником, инженером? Будьте, кем хотите, но будьте настоящим мастером своего дела, и вы пригодитесь Красной армии.
На войне нужны знания. Ведь, даже окопы, по американской пословице, строятся "только на двадцать процентов лопатой, а на восемьдесят — мыслью". Чтобы быть хорошим сапером, надо уметь разбираться в почвах, нужно знать геологию. А чтобы быть командиром батареи, нужно знать высшую математику.
Человек, который много знает и умеет, найдет себе применение в Красной армии; но и Красная армия в свой черед даст ему новое знание и умение.
Вас интересует мотор? В Красной армии вы научитесь управлять танком. А хороший танкист справится с любым трактором и автомобилем. Вас занимает радио? Красная армия поможет вам стать хорошим радиотехником. Вас интересуют паровозы, электровозы, мосты, туннели? "Транспорт,- сказал товарищ Ворошилов, — родной брат Красной армии..."
Все специальности нужны Красной армии; ей нужны изобретательные, настойчивые люди всех профессий, — люди, в совершенстве овладевшие техникой.
Рассказ о прыжке с парашютом
Вот рассказ о человеке, в совершенстве овладевшем своим делом, рассказ о парашютисте: с огромной высоты совершил он не обыкновенный парашютный прыжок, а, как говорится в приказе товарища Ворошилова, "затяжной прыжок с высоты 7200 метров до 150 метров с кислородным прибором; свободное падение продолжалось 132,5 секунды, за каковое время покрыто 7050 метров".
Это был мировой рекорд. И поставлен он был, — не надо этого забывать, — тогда, когда мы еще только начинали овладевать техникой парашютного дела, еще только учились парашютизму...
Утро 10 декабря 1933 года было ясное и холодное. Хоть мороз был и небольшой, но парашютист Евсеев и летчик Коккинаки-тот самый летчик, который потом, два года спустя, добился на самолете мирового рекорда высоты, — вышли на аэродром одетые тепло, точно полярные путешественники: ведь, им предстояло лететь высоко-высоко, туда, где всегда стоят жестокие холода.
Коккинаки и Евсеев, тщательно проверив приборы, уселись в небольшой двухместный самолет. Самолет очертил несколько кругов над аэродромом и стал набирать высоту. Потом он пошел круто вверх, прямо в прозрачную синеву. Стрелка альтиметра тоже поползла вверх, отмечая метры подъема. Вот уже она показывает высоту в три тысячи метров. Только редкие облачка попадаются теперь на пути самолета. Он пронзает их, точно стальная игла. Но скоро облачка остаются где-то внизу. Стрелка альтиметра показывает пять тысяч метров. Глухо гудя и дрожа всем корпусом, самолет поднимается еще выше.
Евсеев начинает готовиться к прыжку; он надевает на [150] лицо маску и поворачивает редуктор кислородного прибора.
Семь тысяч двести метров. На этой высоте жгучий мороз. Земля ушла куда-то далеко, она еле просвечивает сквозь облака. Заиндевевшие крылья самолета сверкают на солнце.
Евсеев собирается прыгнуть. Сказать об этом пилоту он не может — гул мотора заглушил бы его голос. Евсеев молча толкает Коккинаки в плечо. Коккинаки в ответ заставляет самолет слегка качнуться: это значит — все готово, можно прыгать! Привязав потуже кислородный прибор к ноге, Евсеев переключает на него шланг маски. Потом снимает меховые перчатки и, схватившись правой рукой за кабинку летчика, вылезает на борт самолета. Мороз-37 градусов. Бешеный ветер набрасывается на него, старается свалить с ног, отодрать от самолета, унести, как пушинку. Но Евсеев держится крепко за кабинку и не спускает глаз с Коккинаки. И вот Коккинаки кивает головой.
Евсеев разжимает руки и бросается вниз. Камнем летит он в пустоту.
В самый последний миг перед прыжком он не забыл нажать кнопку секундомера. И стрелка у него на руке начала отсчитывать секунды падения.
Вертясь волчком, Евсеев несется вниз. Пронзительный непрерывный свист стоит у него в ушах; это свистит рассекаемый им воздух; ветер хлещет Евсеева в лицо. Но Евсеев не закрывает глаз ни на миг: на лету следит он за своими приборами. Все в порядке. Теперь можно позаботиться о правильном положении тела. Евсеев осторожно отодвигает одну ногу, вытягивает руку. Он управляет своим телом, точно парусом на ветру. Наконец ему удается найти удобное положение, он перестает вертеться.
Он подносит руку с секундомером к глазам. Стрелка [151] отметила тридцать семь секунд. Уже больше полминуты падает Евсеев вниз!
Быстро проносится он сквозь слой облаков. Теперь земля видна яснее. Серой колеблющейся пеленой летит она навстречу ему издалека. Она растет с каждой секундой. Евсеев берется рукой за кольцо парашюта. Дернуть, открыть парашют? Нет, еще есть время. Но надо быть наготове.
Евсеев крепко держится за кольцо и смотрит вдаль: на верхушки радиомачт.
Скорость падения растет с каждой секундой. Лететь до земли осталось совсем немного: верхушки радиомачт уже почти под ногами. Теперь-пора! Если упустить хоть секунду, белый зонт не успеет раскрыться, и парашютист разобьется насмерть.
Евсеев дергает за кольцо. Страшный толчок, сотрясение. Будто кто-то с силой схватил Евсеева за плечи и рванул кверху.
Сразу утих свист в ушах. Парашют раскрылся огромным зонтиком и затормозил падение. Теперь Евсеев медленно плывет вниз. Он видит прямо под собой снежную поляну среди соснового леса. Вот она ближе, ближе. Евсеев опустился на снег. Он отстегнул парашют и уселся отдохнуть на пенек.
Сколько же времени он пробыл в воздухе, не раскрывая парашюта? Больше двух минут! И за это время он пролетел семь километров! Значит, он поставил мировой рекорд!
Вон над лесом, весело кувыркаясь в высоте, мелькает маленький самолет: это Коккинаки радуется успеху храброго товарища...
Что же побудило Евсеева совершить этот подвиг, что дало ему силы и храбрость?
Евсеев знал, что его опытом воспользуются наши летчики, [352] которым в будущей войне придется совершать прыжки и с больших и с малых высот. Евсеев знал, что своим подвигом он укрепит могущество нашей страны, нашей армии.
Любовь к нашей родине дала ему храбрость и бесстрашие.
Но для того, чтобы Совершить подвиг, мало одного бесстрашия: нужно еще знание, нужен точный расчет.
Евсеев заранее вычислил, в какую секунду ему нужно будет раскрыть парашют. Он рассчитал, какое ускорение будет при падении, с какой силой будет сопротивляться ему воздух и насколько его сможет отнести в сторону ветер. Он в совершенстве овладел парашютизмом, его техникой и теорией. Это и сохранило ему жизнь, дало ему победу.
А на помощь бесстрашию и знанию пришли два других свойства, необходимые каждому бойцу: выдержка и закаленность.
Для того чтобы не растеряться в минуту опасности, нужно иметь крепкие нервы, острый глаз, ловкие руки. Не только сам ты должен быть храбр, но и сердце твое, и легкие, и даже кровеносные сосуды должны быть храбрыми!
Что было бы, если бы у Евсеева дрогнула рука, когда он стоял на борту самолета, держась за кабинку? Что было бы, если бы сердце изменило ему, когда он летел комком вниз?.. Этого не случилось, потому что Евсеев заранее закалил свое тело, укрепил мускулы и нервы.
Преданность родине, знание, закаленное тело — вот основа храбрости. Тот, кто воспитал в себе все эти свойства, может одолевать самые трудные препятствия, совершать самые трудные подвиги!