Нокаут с воздуха
Рассказ о первой газовой атаке
Вот отрывок из записной книжки немецкого студента-химика, участника мировой войны. Запись относится к середине апреля 1915 года.
"Метеорологи предсказали на сегодня благоприятную погоду, главное командование назначило атаку. В четыре часа дня я у своей батареи. Она состоит из двадцати баллонов. Вся пехота уходит из траншеи, на ее место становится химическая команда. Волнуясь и повторяя про себя инструкцию, я приказываю: снять колпаки, прикрывающие вентили баллонов, и привинтить на их место длинные шланги. Изогнутыми змеями перекинулись они через бруствер, глядят на французские позиции. Дует северный ветер. Только бы он не переменился или не утих внезапно. Тогда все наше предприятие превратится в массовое самоубийство...""Пять часов. Взвилась сигнальная ракета. Из двух шлангов разом, со свистом и шипением выползают мутные струи и, соединяясь, сливаются в одну волну, одно облако."
"Что несет это облако? Поможет ли оно окончить войну одним ударом, или все это страшное дело окажется бесплодным? Терпение! Через несколько часов я все это узнаю..."
На этом запись прерывается. Студент-химик так и не [45] узнал, чем закончилась первая газовая атака. Он был убит случайной пулей в тот же день.
Но мы могли бы продолжить за него оборвавшуюся запись.
Для этого надо заглянуть в дневник офицера канадского полка Даусона, который находился в этот день на другой стороне фронта, в окопах английских войск.
"Мы вышли на свежий воздух, чтобы хоть на несколько минут избавиться от духоты окопов,
— пишет Даусон. —
Дул слабый северный ветер. Уже довольно скоро с той стороны, где залегали французские окопы, послышался звук частой стрельбы. Шел горячий бой. Один их моих товарищей взял полевой бинокль и стал исследовать местность, надеясь уловить что-нибудь новое в ходе сражения. Вдруг он оторвал глаза от бинокля.— Французов прорвали! — крикнул он. Тогда мы вскочили и тоже схватили бинокли. И я увидел зрелище до того ужасное, что сердце у меня остановилось. Тысячи маленьких человеческих фигурок бежали по полю; а за ними текло, ползло, преследуя их, огромное зеленовато-серое облако. Облако выходило, точно из-под земли, оттуда, где между Лангемарком и Биксмутом пролегали германские траншеи. Оно плыло по ветру, расстилаясь, заполняя каждую ямку, каждую выбоину, затопляя, как вода во время потопа, воронки и траншеи. Чем больше разрасталось облако, тем желтее оно становилось. [46]
Человеческие фигурки бежали так быстро, как могли, но облако их нагоняло. Люди падали; они пытались подняться, другие зарывались носом и ртом в землю, чтобы не дышать отравленным воздухом. Ничего не помогало. И люди бились о камни, цеплялись руками за траву, точно захлебываясь, — утопленники на сухой земле.
Несколько человек успели вырваться вперед. Они добежали до нас. Это были тюркосы из французского колониального полка, недавно привезенные из Африки. Они остановились подле нас, страшно кашляя, с темно-багровыми лицами и — слепые. Они успели только рассказать нам, что там, где проходит облако, все гибнет, ничего не остается.
Даже бабочки падают на землю мертвыми, трава и листья желтеют, точно в несколько минут настала зима".
Таково показание о первой газовой атаке хлором, произведенной германскими войсками 22 апреля 1915 года под Ипром, на стыке английской и французской армий. Других показаний об этой атаке нет.
"Подробности первой газовой атаки почти отсутствуют, — пишет исследователь мировой войны, — по той простой причине, что люди, которые могли бы о ней рассказать, лежат все на полях Фландрии, где теперь цветут маки..."
Фосген
Через два дня на французские войска снова двинулась зеленая волна высотой с шестиэтажный дом. Но на этот раз она уже не причинила столько вреда. Спешно изготовленные марлевые повязки с ватой, пропитанной обезвреживающими веществами, спасли тысячи людей.
Первый "противогаз" победил первый газ. Чтобы продолжать химическую войну, нужно было придумать новые ядовитые газы или, по крайней мере, новые способы выпуска газов. В конце 1915 года германские артиллеристы стали стрелять химическими снарядами. На фронт стали привозить снаряды, помеченные разными крестами. Сначала появились снаряды с зеленым крестом, затем-с синим.
Синий крест был на снарядах, содержащих слезоточивые и чихательные вещества. Эти яды, пахнущие фиалками, резедой или другими цветами, редко убивали. Зато они вызывали резь в глазах, ослепляли на несколько суток, заставляли неудержимо чихать.
Зеленый крест обозначал смертоносное вещество. Таким веществом был, например, фосген. Он в семнадцать раз ядовитее хлора. Но отравляющее действие его проявляется не сразу. [48]
На фронт привозили снаряды, помеченные крестами.
После одной из первых фосгеновых атак немцами был взят в плен бельгийский солдат, попавший в волну газа. Германские химики ни за что не хотели поверить, что солдат мог остаться невредимым. Но сам солдат, когда его допрашивали в германском разведывательном бюро, улыбался и уверял, что чувствует себя прекрасно. Он рассказал немцам, как прошла атака. По его словам, в воздухе слегка запахло гнилыми яблоками, и некоторые из его товарищей стали кашлять. Сам он как раз в это время курил трубку и вдруг почувствовал во рту какой-то неприятный вкус, как будто табак испортился. Но больше с ним ничего плохого не случилось. Химики, наверное, ошибаются: фосген действует не на всех одинаково. Ведь, вот уже шесть часов прошло с тех пор, а он, как видите, здоров.
Так рассказывал бельгийский солдат. И вдруг он перестал улыбаться, закашлялся, стал тяжело дышать. Губы и ногти у него посинели. С допроса его унесли уже на носилках.
Таков был зеленый крест. А вслед за ним вскоре появился новый, совсем особенный яд — желтый крест.
Иприт
22 июля 1917 года отряд английских солдат был послан на передовую линию, чтобы установить там газометы.
Бодро шагали английские солдаты, катя перед собой тележки, на которых лежали части газомета. И вдруг отряд попал под ураганный артиллерийский обстрел.
Обстрел скоро прекратился, но на месте разорвавшихся снарядов поднялся туман. В воздухе слегка запахло не то хреном, не то горчицей. Очевидно, это был какой-то новый газ. Хотя никто еще не заметил, чтобы он действовал на глаза или легкие, офицер на всякий случай приказал надеть противогазы: он знал уже по опыту фосгена, что некоторые яды действуют не сразу.
Восемьдесят человек двинулись дальше в масках. Вскоре они прошли отравленную полосу и сняли с себя противогазы. Но едва только приблизились они к передовой линии, как снова попали в волну такого же тумана. Так как работать в противогазах было довольно неудобно, то офицер велел на этот раз солдатам надеть вместо масок одни только нагубники и носовые зажимы респиратора. Часов через пять отряд окончил свою работу на позициях и отправился назад тою же дорогой. В походе его застигла ночь, и солдаты разместились на ночлег в большом сарае.
Среди ночи один из молодых солдат отряда проснулся от острой боли в глазах; в них точно песок попал. Он встал и пошел осторожно вдоль стены к двери. Было еще совсем темно, ни проблеска света не проникало сквозь щели сарая. Солдат ощупью добрался до двери, — она была полуоткрыта. Но и на дворе было совсем темно.
- Ну и темень, — вздохнул солдат, — никогда еще не видел я такой темной ночи!
Он поднес к глазам руку, чтобы взглянуть на часы. Но [50] ничего не увидел. Фосфор на циферблате, верно, испортился и не светил больше. Солдат чиркнул спичку. Она только обожгла ему пальцы, но пламени ее он не увидел. Тогда он понял, что ослеп.
Через час прибывшие сюда санитары вывели под руки из сарая восемьдесят слепых солдат. А через несколько дней от берега Франции отвалил корабль; на нем возвращались в Англию три тысячи солдат. Глаза их, налитые кровью, были прикрыты синими очками...
Вещество, которым были начинены снаряды "желтого креста", имеет много названий. Химики зовут его очень длинно — дихлордиэтилсульфид. Обычно же его название-иприт, — потому что впервые его применили на реке Ипре, — или горчичный газ.
"Зеленый крест" действует на легкие человека, "синий крест" — на глаза и нос, а "желтый крест" — и на глаза, и на легкие, и на кожу. Иприт был высшим достижением химической войны. Он сохраняет свою ядовитую силу так долго, что может служить невидимым заграждением, может сделать лес или ущелье непроходимыми на целые недели, а зимой, в безветренную погоду, даже на месяцы.
Во всех странах ученые стали исследовать иприт, стали изобретать новые быстрые способы его изготовления. В одной Англии этим занялось сорок химических лабораторий.
В городах появились люди с опухшими веками, с красными прожилками в глазах; люди эти могли говорить только шепотом; это были химики — исследователи иприта; несмотря на все предосторожности, они не убереглись от его губительного действия. [51]
Король лекарств и красок
Кто же вооружил армии ядами? Кому пришло в голову травить людей, точно клопов или крыс?
В западной Германии, в городах Леверкузене, Хехсте, Людвигсгафене, Франкфурте-на-Майне, по берегам широкой реки Рейн, работают тридцать химических заводов. Все они принадлежат одному тресту "Интересен Гезелыпафт Фарбен-индустри".
Эти тридцать заводов снабжали до войны весь мир лекарствами и красками для тканей. В каком бы месте земли люди ни покупали себе на костюм или платье кусок материи, это всегда была материя, окрашенная красками треста "Фарбен-индустри".
И в какой бы аптеке ни купили они салол, аспирин, антифибрин, антипирин и десятки других лекарств, это были везде лекарства, выработанные трестом "Фарбениндустри". Каждый больной платил дань этому тресту.
Трест "Фарбениндустри" завладел всеми патентами, относящимися к производству лекарств и красок, он скупил все открытия немецких химиков.
Прежде материи красили растительными красками. Во Франции разводили траву-марену, из нее добывали яркую красную краску. Из Индии корабли привозили сок растения индиго, густую синюю краску. С Канарских островов везли орсель и персион, добытые из растущих там лишайников. Из Южной Америки везли карминовую краску кошениль, приготовленную из высушенных насекомых.
Все эти растительные и животные краски в последнее время заменены дешевыми искусственными красками. Химики научились добывать из черной вонючей грязи, которая остается при сухой перегонке каменного угля, больше пятидесяти [52] тысяч разных красок — всё разноцветное сияние солнечного спектра.
Из этой же смолистой грязи химики добывают и лекарства. Многие краски и лекарства оказались в очень близком родстве между собой. Нужно было добиться небольшого изменения в строении молекулы, чтобы получить уже не краску, а лекарство.
Но трест "Фарбениндустри" принял все меры к тому, чтобы человечество не могло свободно пользоваться этими замечательными изобретениями. Трест запер все эти открытия на замок, и ключ от этого замка хранился у директора треста, доктора Дюнсберга. Ни один химик, не состоящий на службе "Фарбениндустри", не мог проникнуть в эту таинственную область. Трест "Фарбениндустри" захватил в свои руки власть над наукой.
Таков был германский химический трест "Фарбениндустри". В 1913 году он властвовал над всей землей.
А в 1914 году вспыхнула мировая война. Английский флот сторожил моря и океаны и не выпускал ни одного корабля из Германии. Трест "Фарбениндустри" оказался отрезанным от всего мира. Доктор Дюнсберг остался без покупателей.
Вы думаете, заводы "Фарбениндустри" закрылись, и владельцы треста разорились?
Нет, никогда еще заводы "Фарбениндустри" не были так загружены, как во время войны. Они работали полным ходом днем и ночью. И никогда еще хозяева "Фарбениндустри" не получали таких прибылей.
Доктор Дюнсберг был достаточно сведущим в науке человеком: он знал, что лекарства состоят в родстве не только с красками, но и с ядами.
До начала войны из Леверкузена рассылали по всему свету аспирин; теперь отсюда стали возить на фронт хлор. Прежде в Людвигсгафене выделывали ярко-красные краски для материй, [63] теперь здесь стали изготовлять фосген. В Хехсте в тех же котлах, в которых прежде готовили искусственное индиго, теперь начали готовить иприт.
Король лекарств сделался королем ядовитых газов.
Доктор Дюнсберг стал начинять артиллерийские снаряды ядами. А кто же доставлял Дюнсбергу эти стальные сосуды для яда? Крупп фон Болен, директор самого большого пушечного завода на земле, король черных металлов.
Не один Крупп был хозяином этого огромного завода. Кроме него, сюда вложили деньги очень влиятельные люди: Император Германии Вильгельм II, король Баварии Людвиг II, король Саксонии Фридрих-Август III, король Греции Константин и король Болгарии Фердинанд — все они делили вместе с Крупном прибыль.
Все эти монархи не только царствовали, но еще и торговали снарядами.
Для того, чтобы убить или искалечить на войне одного неприятельского солдата, нужно было истратить очень много снарядов — всего около пяти тонн железа. И, разумеется, торговцы снарядами ни на минуту не переставали заботиться, чтобы каждый солдат получил причитающиеся ему пять тонн железа.
За первые же четыре месяца войны Крупп получил больше прибыли, чем прежде получал за целый год.
Пушечные, оружейные, пулеметные, газометные выстрелы несли людям смерть, но торговцам оружием каждый выстрел приносил деньги. [64]
Вот на чем разбогател Крупп.
И всего удивительнее было, пожалуй, то, что им приносили деньги не только выстрелы своих соседей, но даже и неприятельские выстрелы.
У Круппа, например, было заключено с английской военной фирмой Виккерс такое соглашение: Крупп открывает Виккерсу некоторые секреты своего производства, а Виккерс отчисляет за это с каждого сделанного им снаряда один шиллинг и три пенса Круппу.
Это соглашение продолжало действовать и во время войны.
Крупп, таким образом, наживался не только на германских снарядах, которые убивали английских солдат, но еще, в то же самое время, и на английских снарядах, которые убивали германских солдат.
Химический трест "Фарбениндустри" существует и теперь. Это он снабжал германскую фашистскую партию деньгами, он помог ей захватить власть. С каждым днем он все шире и шире развертывает свою работу-производство ядов.
А Крупп фон Болен занял недавно новый важный пост: он стал председателем фашистского Промышленного совета Германии.
Рассказ о чихательной войне
Такой была химическая война двадцать лет назад. Какой же будет она теперь?
На этот вопрос пытается ответить английский генерал Фуллер.
Генерал Фуллер — особенный генерал: он не только генерал, но еще и философ. Он написал много книг и во всех своих книгах больше всего рассуждает о сохранении человеческой [55] жизни, о счастье людей. И, вероятно, именно потому, что генерал Фуллер так любит людей, он является сторонником химической войны.
Химическая война — это самая безвредная война, какая только может быть, — уверяет генерал Фуллер. — В этой войне побеждает не сила, а ум и знание. Химическая война — это, можно сказать, почти уже и не война.
Вот почему генерал Фуллер так ее приветствует.
Вы удивлены? Вам кажется, что до сих пор химическая война совсем не, был а безвредной?
Генерал Фуллер с вами согласится. Да, к сожалению, до сих пор химическим оружием убивали людей. Но виновато в этом не оружие, а военачальники, которые его неправильно применяли. Они не поняли особенностей химической войны.
Генерал Фуллер сделал открытие, которое должно совершенно изменить ход войны. И, в отличие от других генералов, Фуллер не делает из своего открытия военной тайны. Он делится им со всеми.
"Пуля по существу смертоносна, так как невозможно создать неубивающую пулю, которая могла бы найти применение на войне,
— говорит Фуллер. —
Между тем вполне возможно применение несмертоносных газов, обладающих огромной способностью выводить людей из строя.Химическая война позволяет подчинить противника своей воле, не проливая крови! Наука так сильна, что может обойтись без убийства, применяя гораздо более действительные средства: она может заставить человека окаменеть от ужаса!"
Это и есть открытие генерала Фуллера: вместо того, чтобы убивать на войне людей, надо оглушать их, парализовать, нанести армии противника нокаут.
Нокаутом называется в боксе решительный удар, который валит противника с ног, приводит его в оцепенение. Человек, [66] получивший нокаут, лежит несколько секунд оглушенный. Он беззащитен и, значит, — побежден.
Таким же точно способом — уверяет генерал Фуллер — будут теперь добиваться победы и на войне. Только на войне будут наносить нокаут, конечно, не кулаком, а химическим оружием.
Какой чудак станет в будущей войне бомбардировать корабли противника, пускать их ко дну? Гораздо проще окутать неприятельский корабль газами, вызывающими у команды желудочные колики. Матросы на дредноуте, вместо того чтобы стрелять из орудий, выстраиваются в длинную очередь к уборной. Напрасно капитан говорит им о родине, о долге. Его никто не слушает. Но вот и самого капитана начинают тревожить колики. В конце концов, держась одной рукой за живот, он подымает другой рукой флаг — сигнал о сдаче.
Незачем истреблять и пехоту. Ее одурманят снотворными газами.
Солдаты, вместо того чтобы сражаться, расстелют в поле одеяла и захрапят. Артиллеристы заснут у пушек. А проснутся все уже в плену.
"Разве может полководец выиграть решительное сражение,
— заранее торжествует Фуллер, —
если целые дивизии и корпуса будут засыпать на несколько часов по два, по три раза в день?"
Так описывает будущие битвы Фуллер. А его последователи в разных странах развивают его мысли дальше.
Английский офицер Лефебюр вспоминает о полукружных канальцах в ушах человека: от них зависит ощущение равновесия. Блестящая мысль осеняет Лефебюра: надо изобрести газ, который нарушил бы работу этих канальцев. Подумайте только, целая армия начинает вдруг выделывать ногами кренделя...
"Сержант такой-то, — кричит грозно подполковник, — вы сами пьяны да еще напоили вверенных вам людей! Я вас расстреляю..."
И вдруг подполковник с ужасом замечает, что у него у самого заплетаются ноги. Он садится на траву... Все кружится перед ним... Земля плывет, меняясь с небом местами...
Итальянскому офицеру пришла в голову мысль, что если можно было применить на войне вещества, вызывающие слезы, то пригодятся и такие, которые будут вызывать смех. И вот уже целые армии катаются по земле в припадке неудержимого хохота.
Австрийский генерал вспоминает, что есть такое вещество, одной капли которого достаточно, чтобы вызвать на несколько часов паралич. Правда, до сих пор этим веществом пользовались только в операционных. Там больного кладут на стол, и опытный врач вводит ему шприц в позвоночный столб. Как будто бы в условиях войны такой способ не совсем удобен. Нельзя же каждого солдата класть на стол и впрыскивать ему парализующее вещество. Ну, да ученые что-нибудь изобретут, на то они и ученые!
Во всяком случае, генерал не сомневается в том, что "парализующий газ" сыграет большую роль в будущей войне.
Вслед за ним другие генералы предлагают новые газы, заставляющие целые армии судорожно дрожать, непрерывно чесаться, икать до потери сознания, зевать, слепнуть, глохнуть на несколько часов.
А сам генерал Фуллер, придумав для большей убедительности точные даты и ставя названия городов, рисует в своей книге о будущей войне такую картину: [58]
"Государство, соперничающее с Великобританией, решило нанести ей внезапный удар. В ночь на четвертое августа воздушный и подводный флоты противника выступают в поход. На следующее утро авангардные танки вступают на территорию Англии и направляются к Лондону. Там они выпускают облака чихательного газа. На улицах начинается смятение. В военном министерстве и адмиралтействе работа прекращается, так как все чихают. Подъехав к зданию парламента, танки выпускают газ, который действует подавляюще на состояние духа членов парламента. Неприятельский главнокомандующий, надев противогаз, входит в зал заседаний и заявляет: "Над Лондоном летают пятьсот самолетов, нагруженных несколькими тысячами тонн смертоносного химического вещества. Войска лондонского гарнизона заперты в своих казармах непроходимыми химическими завесами. К трем часам в Лондоне будут сосредоточены пятьсот мощных танков. Предлагаю вам согласиться на наши, условия!"
Конец этой истории не трудно угадать. Премьер-министр покорно берет перо и, чихая в чернильницу, подписывает условия сдачи.
Добрый, мудрый генерал Фуллер! Как он заботится о сохранении человеческой жизни. Он научил армии одерживать победы [69] без единого выстрела! Он избавил человечество от кровопролитных войн!
Однако в этом описании воздушного налета есть одна маленькая несообразность: зачем это неприятелю понадобилось посылать в Лондон пятьсот самолетов с убивающими ядами? Ведь, если для выигрыша войны достаточно чихательных веществ, к чему же тогда загружать воздушный флот этим смертоносным грузом?
Видно, генерал Фуллер и сам не очень-то верит в свои "безвредные яды" и на всякий случай приберегает для противника угощение покрепче — настоящие яды, несущие смерть, а не насморк!
Генерал Фуллер рассказал нам много веселых историй о "безвредных" — снотворных, чихательных, слезоточивых и других — газах.
Чихательные и слезоточивые газы уже существуют и их не раз применяли на войне. Но разве эти газы безвредны? В них обычно входит мышьяк — тот самый яд, которым травят крыс. Мышьяком можно отравить и человека — дело только в дозе. И потом, разве эти газы применялись когда-нибудь на войне сами по себе, без сопровождения других газов?
Нет, их всегда применяли вперемежку с иными газами. Пускали внезапно, скажем, чихательный газ для того, чтобы захватить противника врасплох, помешать бойцам надеть противогазы. А вслед за этим, как будто "безвредным", газом пускали сейчас же на чихающих, беззащитных людей смертоносные газы — хлор, или иприт, или фосген.
Вот для чего, значит, употребляли чихательные и слезоточивые газы: чтобы проложить дорогу убивающим газам. [60] И если бы теперь были изобретены новые "безвредные" газы, о которых говорит Фуллер, то и их, конечно, применят для той же цели.
Но предположим даже, что все условились применять на войне только эти "фуллеровы" газы. Станет ли от этого война безопасной и бескровной? Нет, не станет. Безвредные" газы на самом деле вовсе не безвредны.
Генерал Фуллер обещал не убивать, а только усыплять на войне людей. Он говорит о наркотических, снотворных газах. Но он забыл упомянуть, что нет такого наркотика, который не был бы вместе с тем и ядом.
Видели ли вы когда-нибудь, как производят хирургическую операцию под наркозом? Один врач осторожно, по капелькам дает наркоз, другой проверяет пульс больного, его дыхание, следит по часам, как бы не дать чересчур много наркоза. Тонкая граница отделяет тут сон от смерти. В том-то и искусство врачей, что они точно знают, какую дозу можно дать одному больному, какую другому. Если они дадут немного меньше, чем нужно, больной совсем не уснет; если немного больше, — уснет навсегда.
А, ведь, на войне возле каждого солдата не будет стоять врач с часами в руках.
Всякий наркотик — яд. Потому-то наркотические средства и хранятся в аптеке в особом шкафу, под замком, и выдаются только по рецептам врачей.
Тот, кто выпустил бы их из аптечного шкафа на свободу, выпустил бы не сон, а смерть...
Нет, что бы ни говорил генерал Фуллер, война была и остается кровавым, опасным делом, требующим от людей готовности жертвовать жизнью. И наука тут не может помочь. Науку одинаково удобно использовать и на помощь людям, и на гибель им. Все зависит от того, в чьи руки она попадет... [61]
Генерал Фуллер совсем напрасно изобретает "безвредные" яды, сочиняет смешные сказки о будущей "бескровной войне". Все равно, этими сказками никого не обмануть: слишком уж противоречат они тому, что есть на самом деле.
Все помнят хорошо итало-абиссинскую войну. В этой войне итальянские фашисты применяли газы против беззащитных, не имевших противогазов людей. Что же, фашисты оказались такими добродушными, что применили какие-нибудь безвредные газы? Нет, они пустили в ход самые, какие только есть, ядовитые, смертоносные газы.
А гражданская война в Испании? Во время этой войны фашистские летчики бессчетное количество раз кружили над испанскими городами. Был ли хоть один такой случай, когда фашистские летчики сбрасывали бы над городами "неубивающие" бомбы, рассеивали в воздухе чихательные, или слезоточивые, или сонные порошки? Нет, ни одного такого случая не было. Фашисты предпочитали сеять не сон, а смерть...
Генерал Фуллер изложил нам, конечно, фантастический, ложный план будущей войны. Но, если внимательно присмотреться к этому ложному плану, не трудно различить скрытый в нем настоящий, совсем уже не смешной, а жестокий и беспощадный план будущей войны.
Оса-церцерис и жук-долгоносик
Название для этой главы я придумал не сам. Я взял его из книги французского естествоиспытателя Фабра. В своей книге об удивительных инстинктах насекомых Фабр рассказывает, как оса-церцерис охотится на жуков и поражает их своим жалом.
Казалось бы, осы и жуки-долгоносики не имеют никакого отношения к будущей войне... Однако посмотрим. [62]
Зачем готовят генералы — в том числе и Фуллер — нападение на далекие от фронта города? Почему им мало теперь убивать, как в 1914 году, мужчин на фронте, а нужно еще убивать женщин и детей в тылу?
Потому что этим способом, по мнению многих фашистских генералов, скорее всего можно добиться победы.
В 1914 году, говорят эти генералы, военное искусство пришло в упадок: армии так разрослись, что стали похожи на каких-то нелепых чудовищ с огромным брюхом и крошечным мозгом, на вымерших давно бронтозавров; не удивительно, что эти неуклюжие армии, несмотря на всю свою силу, долго не могли добиться победы и закончить войну, — слишком были они медлительны для этого.
Не такие армии — обещают фашистские генералы -будут участвовать в грядущей войне.
"К концу мировой войны,
— говорят они, —
выяснилась возможность применения нового способа наступления, которым можно заставить целую нацию поднять руки вверх и просить мира через несколько дней, а, быть может, и часов после объявления войны".
Если бы этот способ применили двадцать лет назад, — говорят фашистские генералы, — мировая война продолжалась бы не четыре года, а четыре дня, может быть даже всего четыре часа!.. Что же это за удивительный способ?
Вот тут-то и уместно будет рассказать об осе-церцерис и жуке-долгоносике.
Жук-долгоносик вдвое тяжелее осы-церцерис. Он забронирован со всех сторон, он одет в крепкий хитоновый панцирь. Оса-церцерис жалит слабо, ее укол гораздо слабее, чем укол обыкновенной осы. Крепкого панциря жука-долгоносика ей никак не пробить. К тому же долгоносик страшно живуч: его можно проткнуть насквозь булавкой, и он останется жив. [63]
Однако, несмотря на все это, оса нападает на долгоносика и побеждает его мгновенно, одним ударом.
"Оса становится лицом к лицу с жуком,
— пишет Фабр, —
схватывает его челюстями за хобот и упирается передними лапками ему в спину, так что жук выгибается, и сочленения его, покрытые пластинками панциря, расходятся. В то же мгновение оса вонзает в оставшееся без защиты место свое жало и попадает прямо в нервный центр. Жук падает, как пораженный громом, без движения: он парализован. Все это происходит быстрее, чем можно описать. Зрелище это столь же ужасно, как и удивительно по быстроте".
Фабр недаром называет осу-церцерис ученым бандитом. Она не тратит силы на борьбу с врагом. Она просто выбирает слабое место и поражает его. Она действует хладнокровно и точно.
Армия, которую хотели бы создать фашистские генералы, должна действовать точно так же, как оса-церцерис.
Оса-церцерис побеждает благодаря своей быстроте. И армия тоже должна быть прежде всего подвижной, быстрой. Армия должна сесть на самолеты, она должна стать "воздушной армией".
Оса-церцерис не протыкает панциря жука. Она даже не пытается его проткнуть. Жало ее проникает в незащищенные части тела жука — между пластинками панциря.
Нужно, чтобы воздушная армия действовала так же. Она не должна тратить времени на борьбу с войсками противника, которые, точно панцирь, охраняют страну. Она должна перелететь через фронт и обрушиться на тыл. Оса-церцерис поражает нервные центры жука, от которых зависят все его движения. Она парализует жертву прежде, чем та соберет силы, чтобы сопротивлятьсяI
И воздушная армия тоже должна поразить прежде всего жизненные центры страны, ее города с заводами, электростанциями, вокзалами, телеграфными и телефонными узлами и радиостанциями.
Наконец, она пользуется для победы ядом: ее жало ядовито. И воздушная армия тоже должна отравлять жителей городов ядами.
Таков новейший, изобретенный фашистскими генералами, план войны. Этот план делает войну гораздо более жестокой, чем она была прежде: он уничтожает всякое различие между фронтом и тылом.
План этот рассчитан на нокаут, на смертельный удар в нервный центр страны, на разрушение городов и уничтожение их жителей. В этой войне основным способом передвижения должны быть крылья, основным оружием — яд, местом удара — тыл.
Новая война будет отличаться от всех прежних так же, как японская борьба "джиу-джитсу" отличается от обычной "французской борьбы". По правилам "французской борьбы" запрещены приемы, парализующие противника или причиняющие ему мучения; нельзя, например, сжимать ему шею, вывертывать руки, захватывать тело ниже пояса. В "японской борьбе", наоборот, все дело как раз в том, чтобы найти самое беззащитное, самое уязвимое место, — ударить по адамову яблоку, заломить руку, защемить пальцами артерию.
Будущую войну фашистские генералы хотят вести по образцу "джиу-джитсу". И главным приемом этой войны будет воздушный налет. Кто первый уничтожит города противника, кто парализует его промышленные центры, тот, по их мнению, и победит...
Но действительно ли города в тылу так беззащитны, что им никак не спастись от воздушных налетов?
Как Париж защищался от воздушных налетов
В 1918 году германское командование решило нанести Парижу один за другим ряд ударов с воздуха. Были отобраны самые опытные летчики, самые быстрые самолеты. Тщательно, во всех подробностях разработан был маршрут. Летчики, казалось, могли бы лететь с завязанными глазами.
В глубокой тайне была проведена вся подготовка. И вот четыреста восемьдесят три германских летчика на четырехстах восьмидесяти трех самолетах с подвешенными бомбами ринулись в полет.
Что же осталось после этого от Парижа? Верно, он был разрушен дотла, и жители его погибли?
Нет, налеты не причинили Парижу большого вреда. Были, конечно, пострадавшие, но их было немногим больше, чем, например, при трамвайной или автобусной катастрофе, какие часто случаются в больших городах.
Почему же Париж уцелел? Что спасло его от германских бомб? Ведь, четыреста восемьдесят три самолета, участвовавшие в налетах на Париж, это целая воздушная армия!
В том-то и дело, что в Париж было послано четыреста восемьдесят три самолета, а долетело до города не четыреста восемьдесят три, а гораздо меньше. Сколько же? Не пробуйте гадать, все равно не угадаете.
Из всех вылетевших самолетов долетело до Парижа и сбросило на него бомбы всего тридцать семь самолетов. Остальные были или подбиты, или вынуждены вернуться назад с пути. [66]
Так окончилась попытка разгромить Париж с воздуха в 1918 году.
Эта неудача совсем не удивительна: к тому времени французы уже научились бороться с воздушными налетами.
Вот как была организована противовоздушная оборона Парижа.
Далеко за границы города, во все стороны, выдвинуты были противовоздушные наблюдательные посты. Этих постов было множество, и все они были связаны между собой проводами. На каждом посту один человек был специально выделен для постоянной связи с противовоздушным штабом. Он не отходил ни на секунду от телефона, это был диктор.
А в противовоздушном штабе шла в это время молчаливая напряженная работа. Здесь, в специальной телефонной станции, сходились все провода, сюда приходили все донесения наблюдательных постов.
В обширном зале противовоздушного штаба стоял квадратный стол, покрытый географической картой. Десять человек в наушниках сидели вокруг этого стола, не спуская глаз с карты. Каждые полминуты кто-нибудь из десяти наклонялся над столом и передвигал на карте разноцветные фишки.
Огромная карта, разостланная на столе, — это план Парижа с его окрестностями. Разноцветные фишки на ней — это вражеские, германские самолеты. А десять человек за столом — это "отметчики", их обязанность — передвигать фишки на карте, чтобы начальник противовоздушной обороны знал в любую минуту, где находятся сейчас вражеские самолеты.
Сам начальник противовоздушной обороны стоит вместе со своими помощниками на балконе, отсюда смотрит на карту.
Около него телефонная трубка и доска со множеством кнопок: его телефон связан прямым проводом с любым из наблюдательных пунктов.
Вот северо-восточный наблюдательный пункт обнаружил, что вражеский самолет несется сейчас над таким-то пригородом. Начальник пункта что-то быстро сказал, а диктор в ту же секунду передал его слова по телефону в штаб. В штабе один из отметчиков наклонился над столом и передвинул на карте фишку. И начальник противовоздушной обороны сейчас же нажал одну из кнопок и проговорил несколько слов в телефонную трубку: он отдал приказание зенитной артиллерии открыть огонь...
Да, Париж не ждал покорно, пока на него начнут падать бомбы. Он заранее принял все меры защиты. Он подслушивал приближение воздушного врага электрическими ушами-звукоулавливателями, глядел в темное ночное небо электрическими глазами — прожекторами. Он выслал навстречу налетчикам своих воздушных истребителей. Он расстреливал реющих в небе врагов зенитными орудиями.
А главное — Париж постарался укрыться от германских летчиков.
Париж, похожий в обычные ночи на огромное электрическое море, в эту ночь был весь погружен в темноту. Он притаился во мраке, он как будто перестал существовать. И многие из германских летчиков его просто не нашли. [63]
Это кажется странным. Можно ли, пролетая над огромным городом, не заметить его? Очевидно, можно. Это подтверждает случай, происшедший с одним английским летчиком. Летчик этот умудрился пролететь над городом, в котором он прожил всю жизнь, и не заметить его с высоты.
Была темная ночь. Германский цеппелин "ЬХ-97" только что пытался бомбардировать Лондон, и, выполнив свое дело, шел теперь домой. В погоню за ним были посланы несколько английских летчиков, среди них и тот, о котором идет речь. Захватив с собой шесть бомб, вылетел он в погоню. Однако ему так и не удалось догнать немецкий цеппелин.
Продрогший и усталый, повернул он назад. Ровно гудел мотор, и летчика стало невольно клонить ко сну. Глубокая ночь стояла кругом, ничего не было видно сквозь темень. И летчику начинало иногда казаться, что его самолет стоит на месте, что это не мотор, а сама ночь гудит кругом, и этому гудению никогда не будет конца. Но он усилием воли отогнал сон, взглянул на часы и стал раздумывать — что делать с бомбами. Спускаться с ними небезопасно: ведь, они могут взорваться при неудачной посадке. Кроме того, не так уж приятно было ему возвращаться назад с бомбами, которые он должен был израсходовать в бою с цеппелином.
Летчик перевесился через борт и заглянул вниз. Внизу было темно, ничего нельзя было разобрать. Судя по времени, самолет должен был сейчас лететь над морем недалеко от устья Темзы. Пусть же бомбы найдут последний покой на дне моря! И, нажав на рычаг, он сбросил все шесть бомб вниз, в темную пучину. Прошло еще много времени, а он все летел в темноте. Летчик понял, что сбился с пути. К счастью, он, очевидно, сделал только крюк: наконец-то вдалеке блеснули цветные огни аэродрома. Летчик благополучно спустился, сдал свою машину и лег спать. [64]
И только на другой день он с удивлением узнал, что все шесть бомб он сбросил не в море, а в самый город — в Лондон. К счастью, они не причинили никому вреда: они попали в огороды...
Так, гася все огни, укрывали англичане и французы свои города от взора летчика, от воздушной бомбардировки.
А в помощь этому средству, затемнению, они применили еще и другое средство — маскировку.
Невидимки на войне
Люди, изучающие пчел, давно искали способ наблюдать изо дня в день жизнь улья, не тревожа его обитательниц.
Наконец они придумали для этой цели улей со стеклянной крышкой. Пчелы живут и работают в нем точно так же, как в обыкновенном улье. Они даже и не подозревают, что за ними все время следит чей-то пристальный глаз.
Во время мировой войны люди очутились, пожалуй, в таком же положении, как эти пчелы. За ними стали следить сверху, с неба, глаза неприятельских летчиков.
А туда, куда падал взор неприятеля, падали вслед за тем и его бомбы.
Как же укрыться от этого взора, как обмануть его? Надо стать невидимым. Но разве человек может стать невидимым?
Конечно, может. Все мы играли в детстве в прятки. Спрятаться — это и значит стать незаметным, невидимым.
Так вот и на войне применяют теперь все приемы пряток: пользуются всевозможными укрытиями, лесом, ночной темнотой, туманом.
Но ни ночная темнота, ни туман не являются по заказу, — именно тогда, когда они нужны. Нельзя ли как-нибудь научиться устраивать ночь по собственному желанию? Нет ли [70] таких аппаратов, которыми можно было бы среди яркого дня вызвать наступление ночи?
Такие аппараты уже есть. Это дымовые аппараты. Они заволакивают бронепоезд, танк или отряд бойцов густой темнотой, как будто над этим куском земли внезапно спускается ночь.
"Поля сражения в будущую войну,
— говорит американский генерал Фрайс, —
будут застланы дымом. Они будут покрыты тут и там большими и малыми пятнами и клубами дыма. Каждый охотник, которому случалось охотиться на уток в густом тумане, когда кругом слышно их кряканье и приходится стрелять наугад по их крику, может представить себе, как трудно попасть в невидимого противника, место которого можно определить только по некоторому шуму или шороху".
Дым может укрыть вас от самого зоркого наблюдателя.
Однако такой искусственной ночью на войне не всегда удобно пользоваться. Ведь, завеса дыма делает вас не только невидимым, но и слепым.
Нет ли какого-нибудь более удобного способа исчезать из глаз противника?
Знаете ли вы бабочку-крапивницу? Пока она летает, ее легко заметить. А когда эта бабочка садится на дерево, она сразу же пропадает без следа. Так сливается цвет ее крыльев с цветом древесной коры. Ее легко принять за кусочек коры или комок грязи, или засохший листок. Можно долго смотреть на нее в упор, не замечая ее. Попадались ли вам когда-нибудь засохшие сучки, которые при первом вашем прикосновении вдруг оживали, начинали шевелить ножками и пускались от вас наутек? [71]
Видели ли вы кочки, которые внезапно вспархивают из-под ног с писком? Комки снега, которые отскакивают в сторону и удирают, навострив уши?
Вот это-то искусство делаться совсем незаметным среди окружающей обстановки необходимо на войне. Это искусство маскировки.
В будущей войне все изменит свой цвет и вид. Все будет загримировано, как лицо актера в театре. Но только в театре человек гримируется под другого человека, ему никогда не придет в голову загримироваться под куст или пень. А на войне будут самые неожиданные превращения.
Лошадь и зебра, — их, конечно, не трудно отличить друг от друга. Но во время мировой войны германские кавалеристы, сражавшиеся в Африке, стали раскрашивать своих лошадей черными и белыми полосами. И такая раскраска часто сбивала с толку англичан.
Пушка и одуванчик, — что общего между ними? Но германские войска стали остерегаться одуванчиков с тех пор, как французы изобрели "Поляну марки № 1 с одуванчиками". Этими полянами из сеток с искусственной травой и белыми пятнышками прикрывали французские батареи.
Вот обыкновенный, заросший мхом пень; на самом деле он пуст внутри, а в нем сидит человек с биноклем.
Вот зеленый куст с пышной, густой листвой, но совсем без корней: этот куст изготовлен из отдельных, связанных между собой ветвей, а под ним скрывается пулемет.
Вот снежные сугробы. Они еле заметно ползут по полю. На самом деле это люди в белых халатах.
В театре не только гримируются, там еще стоят декорации. А в кино пользуются при съемке макетами. Вы видите на экране, как горит дом, как тонет корабль. Вы принимаете этот дом и корабль за настоящие. А на самом деле их построили специально для киносъемки из папье-маше. У дома всего одна стена, та, которую вы видите на экране, а вместо целого корабля сколотили только один борт. Зачем строить дом или корабль целиком? Зритель, ведь, не может протянуть руку и пощупать, есть ли у этих вещей те части, которые снаружи не видны.
Но, ведь, и летчик тоже не может протянуть руку с неба и ощупать вещи, которые видны на земле. Поэтому и те поддельные вещи, которые на войне сооружают для того, чтобы обмануть противника, похожи на настоящие только с одной стороны — сверху.
В мировой войне у немцев почти не было танков. Чтобы противник об этом не догадался, германское командование выставляло недалеко от фронта сотни ложных — картонных — танков.
Самые сложные маскировочные сооружения были построены в мировую войну французами и англичанами. Сооружения эти помогали спасать города от германских воздушных налетов.
В последние годы мировой войны германские цеппелины и самолеты часто бомбардировали с воздуха Лондон. Главная их цель была разрушить дом, где помещалось английское военное министерство.
Как укрыть от глаз противника такое огромное здание? Английские маскировщики пошли на такую хитрость: крышу здания окружили со всех сторон невысокими бортами, так что крыша стала похожа на блюдо с загнутыми краями; в это огромное блюдо накачали воду. С тех пор германские летчики, как ни старались, никак не могли найти здание военного министерства: они видели с неба под собой ровную гладь воды, озеро; а в озеро, конечно, не стоило бросать бомбы. А французы, защищаясь от германских воздушных налетов, воздвигли целый ложный Париж — точную копию настоящего [74] Парижа! Этот город-макет построили недалеко от Парижа, на соседней излучине реки Сены. Он должен был ввести в заблуждение германских летчиков, принять на себя их бомбы.
Сражение в воздухе
Наверное, враг попытается напасть на нас внезапно, без объявления войны, для того чтобы нанести нам удар прежде, чем мы соберем силы для отпора.
Но это ему не удастся: враг не застанет нас врасплох!
Представим себе на минуту: нагруженные бомбами самолеты покидают тайком аэродром враждебной страны и отправляются в далекий путь. Как зловещие ночные птицы, летят они в темноте, к ним привешены тяжелые, похожие на стальные яйца бомбы. Какая судьба ждет эти самолеты, несущиеся в вышине, как тени?
Они летят ночью, чтобы подобраться к нашим городам незаметно. Ни один маяк не указывает им направления. У них очень трудный и опасный путь над чужой, притаившейся во мраке страной. Они летят точно в чернильной гуще, им легче сбиться с пути, чем путнику в дремучем лесу.
Они летят над неведомой страной, будто слепые и глухие. Но мыто хорошо знаем воздушные просторы своей страны, мы видим и слышим, для нас нет ночи! Наши дежурные самолеты совершают свои дозоры, наши прожекторы освещают небо, наши аппараты для подслушивания ловят каждый шорох. Врагу не проскользнуть незаметно!
Ночные налетчики еще несутся в черном небе, ничего не подозревая, а у нас уже даны условные сигналы по радио и телефону, уже все приведено в боевую готовность. Уже начерчен путь воздушного врага на карте, выбрано место, где его встретить.
И вот, внезапно первый бомбовоз попадает в луч прожектора. Из полной темноты сразу в море сияния! Точно удесятеренное солнце, ударяет прожектор летчику в зрачки. Хищника видят, а сам он не видит ничего! Ошалевший от света, как сова при лесном пожаре, мечется он в небе, стараясь вывести самолет из световой западни. Но прожектор [76] вцепился в него и не отпускает. И вот уже зенитные батареи начинают расстреливать мечущийся самолет. Они заранее разделили небо на квадраты и стреляют не наугад, а уверенно и планомерно, точно решают математическую задачу. Они снабжены специальными приборами, которые указывают, насколько передвинется самолет за время полета снаряда.
Выждав удобный момент, навстречу бомбовозам, наперерез им вылетают наши истребители.
Начинается воздушный бой. В этом бою главное — быстрота.
Тут от одной сотой секунды зависит часто жизнь и смерть. Кто первый заметит врага и, как ястреб, бросится на него, тот уже почти победил: он атакует противника сверху, чтобы сохранить себе большую свободу маневра, со стороны слепящего света, чтобы неприятелю труднее было его разглядеть, атакует из "мёртвого угла" — оттуда, куда не достигают пули вражеского самолета.
Представьте себе, вы мчитесь в поезде-экспрессе. Навстречу мчится другой экспресс. Успели бы вы прицелиться и попасть в намеченное окно? А, ведь, самолет несется втрое быстрее экспресса, — за секунду он пролетает сто метров, — и несется он не по рельсам рядом с вами, а зигзагами, вверх, вниз!
Не более чем в две секунды должен летчик прицелиться, выстрелить, сделать маневр, чтобы избежать удара, и снова занять позицию для нападения.
Одна из трех смертей грозит летчику в этот миг: смерть от пули, если пуля попадет в него самого; от пламени, если пуля ударит в бензиновый бак; от падения, если она перебьет управление и испортит мотор.
Неотступно гонятся истребители за бомбовозами, пронзают их выстрелами, почти в упор направляют в них струю пуль из пулеметов. В этой струе каждая пятая пуля — светящаяся, [78] трассирующая. Это нужно для того, чтобы по фосфорическому следу был виден полет пули.
Неприятельские бомбовозы рассыпаются по небу в разные стороны. Одни поворачивают назад и летят домой, другие, потеряв направление, блуждают, окунаясь то в свет, то в темноту, третьи пытаются прорваться и долететь до намеченной цели. Огненными метеорами падают подбитые самолеты, сгорая на лету.
В этом бою у нас будет важное преимущество: нашим самолетам будут помогать с земли зенитные орудия. Но у врага — не надо этого забывать — будет зато другое преимущество, преимущество нападающего: ведь, это он сам выбрал и направление воздушного удара и наиболее удобное для этого время. Враг, быть может, разделит свой воздушный флот на несколько отрядов и пошлет их разными путями, чтобы запутать нас. И наверняка в помощь своим бомбовозам он отправит еще и отряд истребителей.
У каждой стороны свои преимущества. И победа достанется в конце концов той стороне, чьи летчики будут искуснее и храбрее.
Нашим летчикам не раз приходилось решать труднейшие задачи, участвовать в опасных перелетах. Их не останавливали ни острые вершины Памира, ни снежные бури и туманы [80] Арктики. Наши летчики побивают мировые рекорды. Самолет всегда послушен их рукам.
Они сумеют достичь победы.
Но окружить противника со всех сторон, истребить его до конца — в воздухе гораздо труднее, чем на земле. Часть вражеского флота, может быть, все же прорвется, долетит до наших городов.
Правда, этим самолетам, чтобы уберечься от наших зенитных орудий, придется держаться на огромной высоте. Правда, наши города будут погружены в темноту, а важнейшие здания замаскированы, так что их трудно будет заметить сверху. Правда, наши истребители будут гнаться за вражескими самолетами по пятам, не давая им времени целиться, и поэтому они успеют сбросить не так уж много бомб.
Но всё же бомбы могут упасть на наши города. И мы должны быть к этому готовы.
Газ и противогаз
В прошлой войне самолеты были несравненно слабее, чем теперь. И сбрасывали они тогда не химические бомбы, а простые. В будущей же войне надо ждать и авиабомб, начиненных отравляющими веществами.
Значит, воздушные налеты будут теперь гораздо опаснее, чем они были прежде.
Газ несет смерть так же, как пуля или снаряд. Но и от газа, также как от пули и от снаряда, можно защититься.
Газ несет смерть только беззащитному.
Почему тюркосы почти все поголовно погибли при первой газовой атаке хлором? Потому, что у них не было противогазов? Будь у них хоть самые плохонькие противогазы, они бы остались живы.
А бельгийский солдат, отравленный фосгеном? На допросе в германской разведке он сам рассказал, что, когда в воздухе запахло фосгеном, он и не подумал надеть противогаз, а продолжал преспокойно курить. Если бы он вовремя надел маску, он бы не отравился.
И, наконец, восемьдесят английских солдат, которые ослепли от иприта. Ни один из них не лишился бы зрения, если бы их легкомысленный командир не приказал им снять противогазы в то время, когда они проходили через ипритовый туман...
Никакой газ, даже самый ядовитый, не может вам повредить, если вы заранее приняли все меры защиты.
Фосген, например, в семнадцать раз ядовитее хлора. Однако, когда при первой газовой атаке немцы пустили в дело хлор, этим ядом были отравлены все попавшие в волну газа, и половина из них погибла; а когда в 1918 году появились газы посильнее хлора — фосген и иприт — отравлений было гораздо меньше. Из ста отравленных умирало уже не пятьдесят, как прежде, а всего двое.
В чем же тут дело? Только в противогазе. Это его заслуга.
Противогаз-это фильтр. Он процеживает воздух — вроде того, как на водопроводной станции процеживают воду. Хороший фильтр не пропустит никакой мути. И хороший противогаз не пропустит никакой ядовитой примеси к воздуху, какой бы яд ни был к нему примешан.
Как верный часовой, сторожит противогаз человеческие легкие и не пропускает в них никакого яда. Но этот часовой служит только тому, кто знает, как им распоряжаться.
Когда ядовитые газы не страшны?
В 1916 году, при одном из первых налетов на Лондон, германский цеппелин сбросил несколько бомб; от них почти никто не пострадал. И все-таки больницы были перегружены ранеными, служители не успевали снимать с носилок залитых кровью людей.
Как же так: никто не пострадал, а раненых оказалось столько, точно в городе произошло сражение? Разгадка простая.
Только раздался грохот первой разорвавшейся бомбы, как жители Лондона ринулись в страхе под землю, в галереи метрополитена. Обезумев от ужаса, они толкали и давили друг друга. Отсюда-то и увозили на санитарных автомобилях в больницы искалеченных и раненых. Люди гибли не от бомб, а от одного страха перед бомбами...
А бывали и такие случаи, когда люди во время налетов никуда не бежали, но от страха переставали работать. Моторы гудели впустую, заводы не выполняли заказов, оставляя армию на фронте без снарядов. Прекратить на один день работу в городе, это все равно, что проиграть большое сражение!
Не так должны мы встретить воздушный налет.
Попробуем представить себе, как это будет.
Еще неприятельские бомбовозы не показались над городом, а уже дан сигнал воздушной тревоги: протяжно и непрерывно гудят все фабричные сирены в городе, пароходы на реке и паровозы на железнодорожных путях. Они гудят пять минут подряд, и это гуденье значит: "Готовьтесь! Готовьтесь! Враг летит к городу. Через четверть часа он уже может быть тут".
Проходят пятнадцать минут, и, действительно, несколько прорвавшихся вражеских самолетов показываются над городом и начинают сбрасывать бомбы. И тогда раздается сигнал химической тревоги. На заводах бьют молотками в железные листы — далеко разносятся гулкие удары. Опять кричат сирены, но теперь уже коротко и отрывисто. Все в городе слышат их и все понимают, что настал важный день, когда на деле проверяется выдержка и храбрость каждого.
Падают и взрываются бомбы. Чем они начинены? Может быть, самым страшным ядом — ипритом.
Специальные команды дегазаторов несутся на автомобилях туда, где разорвались бомбы. Они ставят в этих местах желтые флажки, чтобы жители города избегали зараженных улиц. А сами дегазаторы смело бросаются в гущу ипритного тумана. Им иприт не страшен: не только противогазы, но и промасленная непроницаемая для иприта одежда охраняет их от яда. Дегазаторы тщательно осматривают места, забрызганные ипритом. Они привезли с собой на грузовиках едкий белый порошок — хлорную известь. Этим порошком посыпают они землю, стены, заборы, забрызганные ипритом. Если яд проник в дома, дегазаторы входят в комнаты и посыпают тем же порошком пол, стены, мебель. Этот порошок — заклятый враг иприта: страшный яд теряет от него свою силу.
По всему городу снуют санитарные и пожарные автомобили. Санитары забирают тех, кому на одежду попали капли иприта, быстро раздевают их, ставят под душ, трут зеленым мылом. Если меры приняты вовремя, отравление не опасно. В худшем случае у пострадавшего появятся пузырьки на коже; они пройдут потом без следа. А если не будут приняты меры, человек покроется весь нарывами и язвами.
Пожарные команды носятся по городу, не дают разрастаться пожарам. Враг сбросил несколько термитных зажигательных бомб. Они дают пламя в три тысячи градусов. Если заливать их водой — могут произойти взрывы. Но пожарные знают, что делать: они засыпают пламя сухим песком.
Однако ни дегазаторы, ни санитары, ни пожарные не спасут нас от опасности, если мы сами не позаботимся о себе. Как только запоют протяжные сирены, все мы наденем противогазы. Дети наденут свои специальные детские противогазы. Даже собакам и лошадям натянем на морды маски.
И вот тогда-то, когда раздастся сигнал химической тревоги, сразу станет ясно, кто из нас готов к противовоздушной обороне, а кто нет. Один успевает надеть свой противогаз в две секунды, даже в темноте или с закрытыми глазами. Он вполне уверен в своем противогазе: он уже раньше испытал окуривание ядовитыми газами в камере. А другой суетится, поворачивает противогаз то так, то этак, путается и тревожно смотрит на часы. У него в маске крохотная дырочка величиной с булавочную головку, и он уже не знает, что делать. А, ведь, это так просто — заклеить дырку.
И вот все уже в противогазах. У всех одинаковые головы с плоскими круглыми глазами и короткими хоботами. Все похожи не то на водолазов, не то на каких-то невиданных марсианских жителей.
Проходит полчаса; кто-то уже начинает сдавать. Ему душно, он томится, он не может работать.
Но почему же никто из его товарищей по работе не задыхается в противогазе? Потому, что его товарищи и прежде уже не раз надевали свои противогазы, тренировали и укрепляли свои дыхательные мускулы. Они умеют дышать в противогазе. Они проходили курс ПВХО — противовоздушной и противохимической обороны.
Да, ПВХО — это наука, необходимая каждому.
Вы умеете читать, писать, считать? Умеете разжигать примус, открывать ключом дверь, чинить карандаш, завязывать галстук? Так же точно должны вы уметь обращаться с противогазом, дышать в нем, оказывать первую помощь газоотравенным.
Тот, кто изучил правила противохимической обороны, никогда не растеряется. Если на него упадет капля иприта — он знает, что в его распоряжении есть три минуты. За эти три минуты он успеет обмакнуть кусочек ваты в маслянистую жидкость и осторожно снять этой ваткой ядовитую каплю; тогда он останется цел и невредим. Что же это за жидкость, которая может спасти вас от иприта?
Изучите правила противохимической обороны, и вы это узнаете.
А что делать в том случае, если вы глотнете чихательного газа? Вы будете долго и неудержимо чихать, если не примете вовремя необходимых мер. Меры эти такие. Надо насыпать [87] в блюдце заранее приготовленный для этой цели порошок, облить его водой и, наклонившись над блюдцем, вдыхать подымающийся пар.
Что это за порошок?
Изучите правила противохимической обороны, и тогда вы это узнаете.
Представьте себе еще такой случай: ваш товарищ не успел вовремя надеть противогаз и отравился парами синильной кислоты. Вы видите, как он падает. Вы наклоняетесь к нему — он не дышит. Но не думайте, что он мертв: его еще можно вернуть к жизни искусственным дыханием. Но тут нельзя терять ни секунды.
Как сделать искусственное дыхание?
Это знает тот, кто изучил правила противохимической обороны...
Опять сирены заводят свою песню. Химическая опасность миновала, снимайте противогазы! Сирены гудят радостно: воздушный враг спасается бегством, наши самолеты его преследуют; отравленные бомбами районы уже обеззаражены.
Во время воздушного налета все оставались на своих местах, никто не растерялся. Работа на заводах и в учреждениях не прервалась ни на минуту.
Теперь вы понимаете, кому и когда ядовитые газы не страшны ?