Глава 7

Был час дня, когда майор Вернер Пласкат добрался до своего штаба в Этрехеме. Тот, кто протиснулся в дверь, был мало похож на человека, которого офицеры знали как своего командира. Пласкат весь трясся. Он смог только произнести: «Бренди, бренди». Когда принесли стакан, Пласкат едва смог поднести его ко рту.

Один из офицеров сказал: «Американцы высадились». Пласкат махнул рукой. У офицеров его штаба, которые окружили своего командира, была одна проблема. Они доложили Пласкату, что на батареях скоро кончатся снаряды. Они сообщили об этом в штаб полка, и подполковник Окер сказал им, что боеприпасы уже везут. Но на данный момент их еще не подвезли. Пласкат позвонил Океру.

— Мой дорогой Плас, — зазвучал в трубке голос, — ты еще жив?

Пласкат пропустил издевательство мимо ушей и резко спросил:

— Что с боеприпасами?

— Они на подъезде, — ответил Окер.

Спокойствие подполковника вывело Пласката из себя.

— Когда? — закричал он. — Когда их доставят? Вы не знаете, что здесь творится!

Через десять минут Пласката подозвали к телефону. [290]

— У меня плохие новости, — сказал Окер, — машины со снарядами взорвались. Тебе что-нибудь подвезут к вечеру.

Пласкат не удивился. Он по собственному опыту знал, что по дорогам ничто не может двигаться. Он также понимал, что при том темпе, в котором стреляют его орудия, снарядов до вечера не хватит. Вопрос был в том, кто раньше доберется до батарей: американцы или боеприпасы. Он отдал приказ на батареи готовиться к ближнему бою и пошел без всякой цели из штаба. Внезапно он почувствовал себя никому не нужным и одиноким. Ему хотелось знать, где его Харас.

Глава 8

К этому времени британские солдаты, которые первыми вступили в бой в день «D», удерживали мосты через Орн и Канский канал в течение уже более тринадцати часов. Спустившиеся на планерах десантники на рассвете получили подкрепление из парашютистов, но их общая численность в результате минометного, автоматного и пулеметного огня постоянно уменьшалась. Майор Ховард и его солдаты отбили уже несколько не очень мощных контратак. Сейчас уставшие десантники, сидя на захваченных немецких позициях по обе стороны моста, с нетерпением ждали подхода главных сил со стороны моря.

Сидя в стрелковой ячейке около моста через Канский канал, рядовой Билл Грей снова посмотрел на часы. Командос лорда Ловата опаздывали почти на два часа. Он не мог понять, что могло случиться на морском берегу. Он не мог представить, что на берегу могло быть хуже, чем [291] тут, у моста. Он боялся поднять голову; ему казалось, что с каждой минутой снайперы стреляют точнее.

Стрельба на какое-то время прекратилась, и в тишине лежащий рядом с Греем рядовой Джон Вилкес сказал:

— Знаешь, я, кажется, слышу волынку.

Грей с усмешкой ответил:

— Ты, наверное, просто оглох.

Прошло несколько секунд, и Вилкес снова сказал:

— Точно, я ясно слышу волынку.

Теперь ее услышал и Грей.

По дороге самоуверенно шли «зеленые береты» Ловата. Билл Миллин с волынкой шел во главе колонны. С обеих сторон стрельба прекратилась: солдаты наблюдали неожиданное представление. Но замешательство быстро прошло; когда командос вступили на мост, немцы снова открыли огонь. Билл Миллин вспоминал: «Мне повезло, что в меня не попали, но я почти не слышал свою волынку». На середине моста Миллин обернулся, чтобы посмотреть на лорда Ловата. «Лорд спокойно шагал сзади, как будто прогуливался по своим владениям, — рассказывал Миллин. — Он сделал мне знак, чтобы я продолжал играть».

Несмотря на стрельбу, парашютисты вышли из укрытий, чтобы приветствовать командос. Ловат извинился «за то, что опоздал на несколько минут». И хотя пройдет еще не один час, прежде чем к десантникам подойдут основные силы британцев, приход отряда Ловата сильно поднял боевой дух оборонявших мосты. Красные и зеленые береты являли собой большую силу. Девятнадцатилетний Билл Грей почувствовал себя «на несколько лет моложе». [292]

Глава 9

В этот решающий для Третьего рейха день, когда Роммель мчался в Нормандию, а его командиры безуспешно пытались остановить атаки союзников на всем фронте вторжения, все зависело от бронетанковых сил: 21-й дивизии, дислоцированной за пляжами британской зоны вторжения; 12-й дивизии СС и дивизии «Панцер Лер»; две последних были резервом Гитлера.

* * *

Фельдмаршал Роммель смотрел на белую ленту дороги и подгонял водителя: «Скорее! Скорее!» Мотор взревел, когда Даниел придавил педаль. Два часа назад они проехали Фрейденштадт. За это время Роммель не произнес ни слова. Его адъютант капитан Ланг сидел на заднем сиденье. Он никогда раньше не видел своего начальника в таком подавленном состоянии. Ланг хотел поговорить о вторжении, но было видно, что Роммель не расположен к разговору. Вдруг Роммель обернулся и сказал, обращаясь к Лангу: «Я всегда бывал прав, всегда». Потом он снова стал смотреть на дорогу.

21-я бронетанковая дивизия не могла проехать через Кан. Командир танкового полка полковник Герман фон Оппелн-Брониковски ездил в своем «фольксвагене» вдоль танковой колонны. Город был разрушен. Некоторое время назад его бомбили; авиация союзников поработала на славу. Улицы были завалены обломками. Полковнику казалось, что «все жители собирались покинуть город». Улицы были забиты мужчинами и женщинами на велосипедах. Надежды на то, что танки смогут пройти, не было никакой. Брониковски решил вернуться и обойти город. [293] Он знал, что на это уйдут часы, но другого выхода не было. Его беспокоил вопрос, где находится полк, который должен будет поддержать его танки, когда он обойдет Кан.

* * *

Девятнадцатилетний рядовой Вальтер Хермес из 192-го полка 21-й дивизии никогда раньше не был в таком приподнятом настроении. Это была удача. Он пойдет против британцев! Хермес оседлал мотоцикл и рванул с места. Они ехали в сторону берега, где должны были, соединившись с танковым полком, сбросить британцев в море. Все были в этом уверены. Рядом с Хермесом ехали его друзья: Тецлау, Маттуш и Шард. Они предполагали, что британцы должны были атаковать их еще раньше, но этого не случилось. Странно было то, что они еще не встретили свои танки. Хермес решил, что танки могут быть где-то впереди. А может быть, они уже атакуют противника на берегу. Хермес уверенно вел свой мотоцикл вперед к участку берега длиной 8 миль между плацдармами «Юнона» и «Золото», еще не занятого британскими подразделениями. Используя этот участок, танки могли легко ударить по британским войскам и поставить под угрозу срыва всю операцию союзников. Но о существовании этого участка полковник фон Оппелн-Брониковски ничего не знал.

В Париже в «OB-West» начальник штаба Рундштедта генерал-майор Блюментрит позвонил Шпейделю в штаб Роммеля. Он произнес только одну фразу, которая была точно записана в военном журнале группы армий «В». OKW, — сказал Блюментрит, — дает согласие на использование 12-й дивизии СС и «Панцер Лер». Было три сорок дня. Оба генерала понимали, что было слишком [294] поздно. Гитлер и его генералы решали вопрос в течение десяти часов. Ни одна из дивизий не могла достигнуть побережья в этот день. 12-я дивизия могла подойти не раньше утра 7 июня, а «Панцер Лер», потрепанная после бесконечных бомбардировок, могла достигнуть берега только к исходу дня. Единственной танковой дивизией, которая могла помешать успешной высадке союзников, была 21-я дивизия.

* * *

Около шести вечера «хорьх» Роммеля въехал в Реймс. Из штаба гарнизона Ланг соединился с Ла-Рош-Гийоном. Роммель говорил пятнадцать минут со своим начальником штаба. Когда он вышел на улицу, Ланг понял, что новости были неутешительные. Сначала они ехали в полном молчании. Через некоторое время Роммель с горечью произнес: «Мой друг-противник Монтгомери». Чуть позже добавил: «Бог мой! Если 21-я сможет это сделать, мы справимся с ними в течение трех дней».

Севернее Кана Брониковски дал приказ атаковать. Он послал 35 танков под командованием капитана Вильгельма фон Готберга вперед на высоты у населенного пункта Перьер, лежащего в 4 милях от берега. Сам Брониковски с 25 танками намеревался выйти к окрестностям Бьевилля, расположенного в 2 милях. Командир 21-й дивизии генерал Эдгар Фехтингер и командир 84-го корпуса генерал Маркс приехали наблюдать за действиями танков. Маркс подошел к Брониковски.

— Оппелн, — сказал он, — судьба Германии зависит от тебя. Если ты не скинешь британцев в море, войну мы проиграли!

Брониковски вскинул руку вверх и произнес:

— Генерал, я сделаю все, что могу. [295]

Когда танки, рассыпавшись веером по полю, двинулись вперед, Брониковски остановил командир 716-й дивизии генерал-майор Вильгельм Рихтер. Брониковски увидел, что Рихтер был «убит горем». Когда он обратился к Брониковски, в глазах у него стояли слезы.

— Мои части разбиты. Дивизии больше нет.

Брониковски спросил:

— Что мне делать? Чем мы можем помочь? — Он достал карту и протянул ее Рихтеру.

— Где ваши позиции, — спросил Брониковски, — вы можете показать?

Рихтер покачал головой.

— Я не знаю, — сказал он. — Я не знаю...

* * *

Роммель повернулся к Лангу и сказал:

— Надеюсь, что союзники сейчас не высаживаются где-нибудь на побережье Средиземного моря. — Потом фельдмаршал, помолчав, задумчиво произнес: — Знаешь, Ланг, если бы я командовал сейчас силами союзников, то смог бы закончить войну за две недели.

Роммель снова уставился на дорогу. Ланг смотрел на него, такого несчастного, не в силах ему помочь. «Хорьх» на максимальных оборотах двигателя мчался вперед.

* * *

Танки под командой Брониковски были у высот деревни Бьевилль. До этого Брониковски противника не встретил. Когда его первые танки достигли вершины холма, где-то вдалеке раздались пушечные выстрелы. Полковник не мог понять, нарвался он на британские танки или стреляли противотанковые пушки. Ему показалось, что стреляло не меньше полудюжины орудий. [296] Внезапно головной танк взорвался, не сделав ни одного выстрела. Два других танка начали вести огонь. Но их стрельба не имела эффекта. Брониковски начал понимать почему: он был окружен артиллерией противника, который удачно расположил свои орудия. Один за другим противник поражал танки Брониковски. Менее чем за пятнадцать минут было подбито 6 танков. Такой эффективной стрельбы Брониковски еще не видел. Ему ничего не оставалось, как отдать приказ отходить.

* * *

Рядовой Вальтер Хермес никак не мог понять, где же танки. Передовая рота 192-го полка, в составе которой он ехал, уже достигла морского побережья у Люк-сюр-Мер, но никаких следов танков не обнаружила. Не было видно и британцев, что расстроило Хермеса. Но зато был хорошо виден флот союзников. Справа и слева от Хермеса к берегу и от берега двигались сотни десантных лодок и разных судов. В миле от берега стояли боевые корабли разного типа.

— Красота, — сказал Хермес, обращаясь к своему другу Шарду, — как на параде.

Они растянулись на траве и достали сигареты. Для них все было спокойно. Никаких приказов им не отдавали.

* * *

Британские артиллеристы с высот около Перьера уже были готовы встретить контратаку немцев. 35 танков под командованием капитана Вильгельма фон Готберга были остановлены до того, как смогли приблизиться на дальность прямого выстрела. В течение нескольких минут Готберг потерял 10 танков. Промедление с отдачей [297] приказа и потеря времени на обход Кана позволили британским подразделениям оборудовать позиции на господствующих высотах. Готберг развернул оставшиеся танки и привел их на опушку леса рядом с деревней Лебиссе. Там он приказал экипажам не покидать машины, находясь в положении «по-боевому». Он был уверен, что в течение ближайших нескольких часов британские части пойдут на Кан.

Время шло, а атаки все не было. В начале десятого Готберг увидел фантастическую картину. Вдалеке на фоне заходящего солнца появились приближающиеся к берегу самолеты, которые тащили планеры. Они шли строем, и было их очень много. Потом Готберг увидел, как планеры стали отделяться от самолетов и снижаться, чтобы приземлиться вне поля зрения Готберга ближе к берегу. Готберг злобно выругался.

В Бьевилле Брониковски тоже сидел в своем танке в положении «по-боевому». Его танки стояли вдоль дороги, и он видел, как «по дороге от берега в направлении Кана шли под командой офицеров немецкие подразделения в 20–30 человек». Брониковски не мог понять, почему британцы не атакуют. Ему казалось, что «Кан и его окрестности можно захватить за несколько часов»{40}. В конце отступающих колонн Брониковски увидел сержанта, обнимавшего двух крупных немецких санитарок. Они были «пьяны, как свиньи; лица грязные, их шатало из стороны в сторону». Не обращая ни на кого внимания, они [298] пели «Deutschland uber Alles»{41}. Брониковски смотрел на них, пока они не скрылись из вида. «Война закончена», — громко сказал он.

«Хорьх» Роммеля добрался до Ла-Рош-Гийона, тихо проехал мимо прижавшихся друг к другу по обе стороны улицы небольших домов и свернул к замку. Миновав шестнадцать подстриженных липовых деревьев, машина въехала во двор. Ланг выскочил из машины на ходу и кинулся в штаб, чтобы предупредить генерал-майора Шпейделя о возвращении фельдмаршала. В коридоре он услышал пение, доносившееся из кабинета начальника штаба. Звучала мелодия из музыкальной драмы Вагнера. Голос усилился, когда дверь кабинета открылась и появился Шпейдель.

Ланг замер на месте. На мгновение забыв, что перед ним стоит генерал, Ланг закричал:

— Как вы можете распевать оперы в такое время?

Шпейдель улыбнулся и спокойно сказал:

— Дорогой Ланг, ты же не веришь, что я пою для того, чтобы остановить вторжение, правда?

По коридору уже шел Роммель, на нем был серо-голубой плащ, в правой руке он держал маршальский жезл. Он прошел в кабинет Шпейделя и, заложив руки за спину, остановился перед картой. Шпейдель закрыл дверь, а Ланг, зная, что совещание будет долгим, направился в столовую. Он устало сел за один из длинных столов и заказал чашку кофе. Рядом сидел офицер и читал газету. Он поднял голову и спросил у Ланга:

— Ну, как прошла поездка?

Ланг ничего не ответил, только некоторое время пристально смотрел на соседа. [299]

На Шербурском полуострове недалеко от Сен-Мер-Эглиз рядовой Шульц — Голландец из 82-й дивизии сидел в своей стрелковой ячейке и слушал звон церковного колокола. Колокол пробил семь раз. Глаза у Шульца слипались. Он прикинул, что не спал почти семьдесят два часа: с того времени, когда после отмены вылета присоединился к играющим в кости. Он подумал, что правильно сделал, когда решил избавиться от выигранных денег — с ним ничего не случилось. Вместе с тем Шульц чувствовал себя неуверенно: за весь день он не сделал ни одного выстрела.

На одном из пляжей «Омаха» сержант медицинской службы Альфред Эйгенберг в бессилии свалился в воронку. Он потерял счет раненым, которым оказал помощь. Перед тем как провалиться в сон, Эйгенберг хотел написать письмо. Он достал из кармана листок бумаги и, подсвечивая себе фонарем, стал писать. Начал он словами «Где-то во Франции», потом продолжил: «Дорогие мама и папа, думаю, вы уже слышали о вторжении. У меня все хорошо». Тут он остановился, не зная, что еще написать.

На другом пляже бригадный генерал Норман Кота смотрел на сигнальные огни проезжавших мимо грузовиков. Были слышны крики военных полицейских, которые регулировали движение транспорта. В разных местах на берегу догорали десантные лодки. Где-то вдалеке послышалась автоматная очередь. Генерал вдруг почувствовал, как сильно устал. Он жестом остановил приближающийся грузовик и вскочил на подножку, схватившись рукой за дверь кабины. Кота бросил взгляд на пляж и сказал водителю: «Подвези меня в гору, сынок». [300]

В штабе Роммеля Ланг, как и другие, уже знал, что контратака 21-й дивизии сорвалась. Ланг был подавлен. Обращаясь к фельдмаршалу, он спросил:

— Вы думаете, мы сможем отбросить их назад?

Роммель пожал плечами, развел руки и ответил:

— Ланг, думаю, что сможем. До сих пор мне почти всегда сопутствовала удача. Ты выглядишь усталым, — продолжил Роммель, — шел бы спать. Это был длинный день.

Роммель повернулся и пошел по коридору к своему кабинету. Дверь за ним тихо закрылась.

Снаружи на внутренних дворах все было тихо. Деревня Ла-Рош-Гийон спала. Скоро эта оккупированная деревня будет освобождена. Будет освобождена и завоеванная Гитлером Европа. С этого дня Третьему рейху осталось существовать менее года. Начинающаяся за воротами замка дорога была пуста. Ставни на окнах крытых красной черепицей домов были закрыты. Колокол церкви Святого Самсона пробил полночь. [301]