Черносотенная диктатура

К концу 1918 года существенно изменилась международная обстановка. Германия потерпела поражение в войне. В Австро-Венгрии и Германии произошли революции. Австро-Венгрия распалась на самостоятельные государства — Австрию, Венгрию и Чехословакию. Капитулировав перед Антантой и боясь полной революционизации своих армий, Германия отдала приказ об эвакуации всех оккупированных территорий России.

Убедившись в провале попыток внутренней контрреволюции свергнуть Советскую власть, Антанта решила разбить Советскую Россию при помощи собственных армий, опираясь на белогвардейские и казачьи войска. В ноябре Великобритания и Франция подтвердили свое соглашение об интервенции и приступили к ней.

Английские корабли появились в Новороссийске, французские — в Одессе и Севастополе. И тут выяснилось: из-за роста революционного движения внутри империалистических стран и обострения противоречий между ними правительства Антанты не могут действовать согласованно. Советы умело воспользовались этим для развертывания борьбы с интервентами.

13 ноября был аннулирован Брестский договор и наши войска вступили на оккупированные территории Украины, Белоруссии, Прибалтики. Народам этих регионов была оказана помощь в борьбе за восстановление Советской власти. В феврале 1919 года создается Западный фронт. Силы националистической контрреволюции не смогли оказать нашим войскам значительного сопротивления.

В начале 1919 года развернулось наступление на Южном фронте против частей Краснова, которые находились на грани полного развала после серьезных поражений. Казаки массами сдавались в плен, разбегались по домам.

Попытка Антанты развернуть наступление в южных районах России закончилась провалом. Англичане заняли было Батум и Баку, однако военный министр Великобритании У. Черчилль сообщил своим русским представителям, что из-за революционных настроений в войсках Великобритания резко ограничит участие в интервенции. Франция последовала этому примеру. Важнейшие центры Дальнего Востока были оккупированы японскими и американскими войсками, однако между ними [161] не было единства из-за обострившихся американо-японских противоречий.

В странах Центральной Европы, особенно в Германии и Венгрии, нарастало революционное движение. Рабочие стран Антанты и США выступили против интервенции. 22 января 1919 года президент США В. Вильсон от имени Антанты обратился ко всем правительствам России с предложением о перемирии и созыве конференции на основе сохранения занимаемых к тому времени территорий. Ленин оценил это как попытку стран Антанты закрепить за собой Сибирь и часть Юга, не надеясь удержать их иначе. Владимир Ильич поставил перед РВС задачу — напрячь все силы, чтобы в месячный срок взять Ростов, Челябинск и Омск.

После завершения военных операций Советское правительство согласилось на предложение Вильсона, но конференция была сорвана русской контрреволюцией, Великобританией и Францией, которые стояли за продолжение войны с Советами до полной победы.

Франция активизировала действия на Украине. Франко-греческие войска заняли Херсон, Николаев и двинулись на Одессу. Это вызвало небывало мощные протесты французского народа. Войска начали не повиноваться приказам. Красные части выбили оккупантов из Херсона и Николаева. В апреле вспыхнуло восстание на французском флоте, который был вынужден покинуть Одессу и Севастополь. Премьер-министр Франции Ж. Клемансо заявил в парламенте о прекращении военной интервенции.

Победу, достигнутую благодаря поддержке международного пролетариата, В. И. Ленин охарактеризовал как главную победу, одержанную Советской властью над Антантой. Белогвардейцы оказались лишенными непосредственной помощи армий империалистических государств. Однако требовались колоссальные усилия, чтобы окончательно подавить очаги контрреволюции, пожаром охватившие Россию.

Новый этап гражданской войны и интервенции ознаменовался более тесным объединением внутренней контрреволюции, прежде всего в восточных районах страны. Расчет империалистов на то, что удастся свергнуть Советскую власть с помощью мелкой буржуазии, не оправдался. Меньшевики и эсеры, возглавлявшие вместе с кадетами белогвардейские правительства, не сумели организовать эффективного сопротивления Красной Армии, до конца восстановить буржуазно-помещичьи порядки. К тому же уроки чехословацкого мятежа и кулацко-белогвардейских восстаний начали оказывать отрезвляющее воздействие на крестьян. К осени 1918 года в деревнях Поволжья и Прикамья наметился определенный перелом в пользу Советской власти. Это создало условия для успешного контрнаступления Красной Армии, освобождения Казани, Самары, Симбирска.

Политика соглашения с буржуазией, которую проводили меньшевики и эсеры, потерпела поражение. Наступает организационный и идейно-политический крах соглашательских партий. Видя, что они не в состоянии выполнить своих обещаний, осуществлять реальную власть, обуздать произвол реакционной военщины, массы отходят от них. Это позволило буржуазии сравнительно легко избавиться от временных [162] попутчиков, которые, впрочем, выполнили свою миссию — помогли окрепнуть и организоваться наиболее реакционным силам.

Однако банкротство меньшевиков и эсеров отнюдь не означало, что соглашательские иллюзии масс рассеялись. Демагогическая политика белых правительств, как было показано на примере Урала, их попытки сохранить некоторые демократические преобразования революции вселяли в мелких собственников уверенность, что их интересы могут быть соблюдены и без диктатуры пролетариата, в условиях буржуазного строя, если только будет установлена твердая власть. Не случайно идея создания единого полновластного правительства, выдвинутая буржуазией, была поддержана определенными слоями трудящихся. Это сыграло важную роль в последующих событиях.

Таким образом, империалисты, отстранив от власти «социалистов», взяли курс на установление черносотенной диктатуры. 18 ноября в Омске бывший царский адмирал Колчак при поддержке иностранных миссий и казачьей верхушки произвел государственный переворот. Он разогнал Уфимскую директорию и объявил себя Верховным правителем России. Уральские меньшевики и эсеры отказались признать этот переворот законным и призвали трудящихся выступить в защиту завоеваний февральской революции. Но колчаковские власти арестовали их лидеров и посадили в Тобольскую тюрьму. Таков был логический конец соглашательства.

С установлением диктатуры Колчака интервенты взяли на себя функции оперативного руководства колчаковскими армиями, их военно-технического обеспечения. В помощь адмиралу были двинуты крупные контингенты иностранных войск. К началу 1919 года в Сибири и на Дальнем Востоке насчитывалось около 120 тысяч интервентов, которые предназначались только для охраны коммуникаций колчаковских армий и подавления освободительного движения.

Колчак начал готовиться к наступлению. Его замысел состоял в том, чтобы, отразив наступление Красной Армии по всему фронту, обрушиться превосходящими силами на Третью армию, захватить Пермь, соединиться с войсками интервентов и белогвардейцев Северного фронта и приступить к общему наступлению на Москву. Этому способствовало относительное затишье, установившееся на Восточном фронте в ноябре 1918 года: наше командование не сумело до конца использовать наступательный порыв, переоценило достигнутые накануне успехи, не учло новой расстановки сил в лагере противника. И вот Колчак пытается воспользоваться просчетами уральских военачальников...

* * *

Строки биографии. Александр Васильевич Колчак родился в Петербурге 4 ноября 1874 года. Один из руководителей российской контрреволюции, адмирал (1917). Окончил Морской кадетский корпус. Во время русско-японской войны командовал эсминцем и батареей в Порт-Артуре. В качестве гидролога участвовал в полярных экспедициях 1900–1903 и 1908–1911 годов. Служил в Морском генштабе. Участвовал в первой мировой войне в должности начальника оперативного отдела Балтийского флота, был командиром минной дивизии и командующим Черноморским флотом. [163]

После февральской революции занял резко контрреволюционную позицию и под давлением матросов был отозван Временным правительством в Петроград. Посылался в командировку в Великобританию и США. В октябре 1918 года с английским генералом А. Ноксом прибыл в Омск и 4 ноября был назначен военным и морским министром Сибирского правительства. Разогнав Уфимскую директорию, принял титул правителя российского государства и звание верховного главнокомандующего.

После разгрома белогвардейских войск А. В. Колчак бежал из Омска в Иркутск, где 27 декабря 1919 года был взят под охрану чехословацкими войсками. По требованию восставших рабочих в январе 1920 года выдан эсеро-меньшевистскому Политцентру, а затем передан большевистскому РВК. 7 февраля 1920 года после следствия и суда расстрелян по приговору Революционного комитета.

* * *

В конце ноября 1918 года возобновились операции по освобождению горнозаводского Урала. Активнее наступление развивалось в центре и на правом крыле. Действовавшие здесь Пятая, Первая и Четвертая армии овладели инициативой и начали теснить белогвардейцев, стремясь захватить Уфу, Оренбург, Уральск. Что касается Второй и Третьей армий, занимавших левый участок фронта, то в ходе общего наступления им предстояло нанести концентрированный удар со стороны Сарапула и Перми по екатеринбургской группировке противника.

Между тем именно на данном участке против Третьей армии, прикрывающей Пермь, колчаковцы создали значительное превосходство. Накануне общего наступления на Пермском направлении белогвардейское командование имело более 50 тысяч штыков и сабель. В ходе боев оно продолжало наращивать силы, перебрасывая на передовую новые резервы.

Нужно иметь в виду и то, что части Третьей армии растянулись по фронту более чем на 400 километров, тогда как противник располагался компактными подразделениями, что еще более усиливало перевес. Так, против 29-й дивизии, насчитывавшей 7000 штыков и сабель, колчаковцы сосредоточили 14000 бойцов, а на фронте Особой бригады в 3359 бойцов действовали 6870 белогвардейцев.

Командование Третьей армии не сумело предупредить контрудара колчаковцев. 29 ноября белые предприняли массированные атаки против 29-й дивизии и Особой бригады, чтобы выйти к Перми. Бои на этом направлении приобрели исключительно упорный и ожесточенный характер. Несмотря на очевидное превосходство, противник все же с трудом преодолевал сопротивление наших войск. В сражении у деревни Лая еще раз отличился полк Красных орлов. Четыре отборных белогвардейских полка окружили его, неоднократно атаковали, но откатывались обратно, не выдерживая встречных штыковых ударов. К исходу сражения Красные орлы вырвались из окружения и соединились с основными силами дивизии...

Телеграмма В. И. Ленина Л. Д. Троцкому: «Пермь в опасном положении. Считаю необходимым послать подкрепление. Питер может дать [164] полки советской бедноты, их там два, или другие, по указанию Реввоенсовета. Предлагаем Вам сделать надлежащие указания возможно скорее. Предлагаем указать Реввоенсовету на огромную важность Кизеловского района Перми, снабжающего углем заводы и всю железную дорогу. Потеря Кизела остановит движение.

Ленин» (Ленин В. И. — Т. 50, — С. 220).

* * *

...Критическое положение сложилось на Лысьвенском направлении, где сражалась 1-я бригада 29-й дивизии. В ночь на 13 декабря белогвардейцы, создав перевес, прорвали фронт у станции Калино. Наши части, измотанные беспрерывными боями, начали отходить к станции Селянка. Тем временем противник подтянул свежие силы, намереваясь нанести решительный удар. Тогда командир бригады Ф. Е. Акулов бросил в бой только что отведенный с передовых позиций 56-й Путиловский кавалерийский полк. Путиловцы вышли в тыл противника и наголову разбили 3-й Барнаульский полк белых. Из захваченных орудий и пулеметов красноармейцы открыли огонь по цепям противника, наступавшим на Селянку, и по резервам, подходившим со стороны Лысьвенского завода. Наступление белых было сорвано.

Правда, силы оказались слишком неравными: 29-й дивизии противостояли одиннадцать белогвардейских полков. В тяжелых оборонительных боях дивизия понесла огромные потери. Уже в первые дни наступления белых была окружена и почти полностью уничтожена 3-я бригада дивизии. Лучшие добровольческие полки, выдержавшие самый сильный натиск врага, потеряли большую часть состава. Обескровленная и изможденная до последней степени, 29-я дивизия отступила на запад. Белые заняли Кушву, Бисер, Лысьву и вышли на ближние подступы к Перми.

* * *

Телеграмма В. И. Ленина Л. Д. Троцкому: «Крайне тревожны вести из-под Перми. Ей грозит опасность. Боюсь, что мы забыли про Урал. Непременно налегайте на Вацетиса и проверяйте, достаточно ли энергично он дает подкрепления Перми и Уралу. Лашевич говорил Зиновьеву, что посылать надо только обстрелянные части.

Ленин» (Ленин В. И. — Т. 50. — С. 221).

* * *

...Под станцией Кын попала в окружение Особая бригада Третьей армии, прикрывавшая Пермь с севера. Заняв круговую оборону, красногвардейцы отбивали атаки. Особую стойкость проявили красноармейцы 256-го Лесновско-Выборгского полка. В ожесточенных сражениях они нанесли белым мощные контрудары, значительно улучшив позиции полка.

Но в целом обстановка на левом фланге армии резко ухудшилась. 14 декабря колчаковцы захватили станцию Чусовская, что дало возможность отрезать советские части, оборонявшие Северный Урал, взять в клещи 29-ю дивизию, нанеся ей удары со стороны Кушвы и Чусовской.

В первые дни наступления Колчака на Пермь положение Третьей армии несколько облегчилось активными действиями частей в центре и на правом фланге. 30-я стрелковая дивизия вела наступательные бои [165] на Кунгурском направлении. Здесь противник, несмотря на численное превосходство, долго не мог добиться сколько-нибудь серьезных успехов. Встречные бои завязались на правом фланге, в районе Осы, где располагалась 5-я Уральская дивизия. На этом участке белогвардейцы тоже не могли овладеть инициативой.

Но во второй половине декабря, когда враг прорвался к Перми, правофланговые соединения вынуждены были отойти на запад и оставить Кунгур. Это произошло еще и потому, что соседняя Вторая армия не предприняла наступления на своем участке, оставив без поддержки правый фланг Третьей...

* * *

Телефонограмма В. И. Ленина И. И. Вацетису: «Совет Обороны запрашивает:

1) Верно ли, что в боях в районе Балашова недели две назад нашими частями в продолжение двух-трех дней сдано противнику 25–30 орудий и, если это верно, что сделано Вами для привлечения виновных к ответственности и предотвращения подобных явлений?

2) Верно ли, что две недели назад издан Вами приказ о взятии Оренбурга и, если это верно, почему приказ не приводится в исполнение?

3) Что сделано для того, чтобы упрочить положение наших частей в районе Перми, требующих от Центра срочной помощи?

На эти вопросы Совет Обороны ждет от Вас ответа.

Председатель Совета Обороны В. Ульянов (Ленин)»

(Ленин В. И. — Т. 50. — С. 378).

* * *

...Критическая обстановка, сложившаяся на фронте Третьей армии, требовала срочных мер. Руководствуясь указаниями Ленина, Главком Вацетис дал командующему Восточным фронтом распоряжение: «Из поступающих сведений усматривается, что противник предпринял решительную операцию против Третьей армии. Возможно, противник поставил своей задачей захват Перми и развитие в дальнейшем своей операции в направлении на Вятку и в сторону Воткинского и Ижевского заводов. Мы должны всеми мерами воспрепятствовать одержанию противником какого бы то ни было успеха над нами на Урале, ни в коем случае не допустить перехода в руки противника района Пермь — Вятка — Воткинский — Ижевский заводы». Предлагалось активными действиями Второй и Пятой армий парализовать наступление белогвардейцев на Пермском направлении, усилить Третью армию имеющимися резервами и передать ей со складов Ижевского завода три тысячи винтовок. Главком уведомлял также о решении подкрепить войска, обороняющие Пермь, бригадой из Ярославского военного округа.

К сожалению, оказание помощи не отличалось оперативностью. Распоряжения Главного командования или отменялись другими директивами, или выполнялись с большим запозданием. Отправка резервов неоднократно срывалась. Во второй половине декабря, в период решающих боев на Пермском направлении, Реввоенсовет Республики распорядился приостановить переброску в Вятку частей 5-й Петроградской дивизии и переправить их на Южный фронт. Протесты командующего Восточным фронтом С. С. Каменева были оставлены без внимания. [166]

Ярославская же бригада прибыла в распоряжение Третьей армии уже после захвата белыми Перми.

Советское командование справедливо рассматривало Южный фронт как главный, но угрозу со стороны Колчака явно недооценивало. Восточный фронт не только не обеспечивался необходимым количеством резервов, но отсюда снимались войска для переброски на юг. С левого крыла фронта как раз накануне генерального наступления Колчака на Пермь было снято около 15 тысяч бойцов, сотни пулеметов, десятки орудий...

...На заседании обкома РКП(б) 8 декабря 1918 года было решено вооружить и перевести на казарменное положение всех коммунистов Перми, оказать решительное противодействие антисоветской агитации, создать на случай эвакуации Военно-революционный комитет. На фронт откомандировали группу работников во главе с Н. Г. Толмачевым — нужно было всесторонне обследовать создавшееся там положение. 17 декабря отчет Толмачева был заслушан расширенным заседанием областного комитета партии совместно с приехавшими на Урал петроградскими партийными работниками и представителями Третьей армии. Обследование показало серьезные трудности, которые переживал фронт из-за отсутствия резервов, надежного командного состава, плохой политической работы с мобилизованными, недостатка продовольствия, теплой одежды, специального снаряжения...

* * *

Строки биографии. Николай Гурьевич Толмачев (партийный псевдоним Василий) родился 31 октября 1895 года в семье служащего в Екатеринбурге. Участник Октябрьской революции и гражданской войны. Член Коммунистической партии с 1913 года. Учился в Петербургском политехническом институте, участвовал в революционном движении. В 1914–1915 годах был членом Выборгского районного комитета РСДРП. В 1916 году вел агитационную работу на Урале. Принимал участие в февральской революции, являлся членом Петроградского комитета РСДРП(б), делегатом Апрельской партийной конференции.

С апреля 1917 года — на Урале. С октября — член Пермского комитета партии. После Октябрьской революции работал в Петрограде. В начале 1918 года направлен комиссаром отряда на Урал для борьбы с дутовщиной. Был членом Уральского областного комитета партии и Уральского областного Совета, комиссаром Северо-Урало-Сибирского фронта и главным политическим комиссаром Третьей армии (январь — март 1919).

Толмачев — делегат VIII съезда партии, поддерживал платформу «военной оппозиции». После съезда был заведующим культпросветотделом Петроградского окружного военного комиссариата. По инициативе Толмачева были созданы курсы политработников, на основе которых образован Красноармейский учительский институт, преобразованный в Военную политическую академию.

В мае 1919 года Толмачев назначается уполномоченным Седьмой армии на Лужском участке против войск генерала Юденича. В бою близ станции Преображенская был тяжело ранен, окружен белогвардейцами. [167] Чтобы не попасть в плен, застрелился. Похоронен на Марсовом поле в Ленинграде.

* * *

Из доклада Н. Г. Толмачева на заседании Уралобкома 17 декабря 1918 года: «По всей линии железной дороги от Перми до позиции положение самое безотрадное, вся линия загромождена вагонами, и передвижение воинских частей и продовольственных поездов почти невозможно; боевой поезд, шедший в срочном порядке с Кунгурского на Горнозаводской фронт, был в пути более двух суток, стоял одиннадцать часов в Перми, около суток на ст. Сылва; вообще неорганизованность железнодорожного транспорта чувствуется на каждой станции, и, безусловно, одной из важных причин нашего поражения была эта неорганизованность. В штабах обычная картина боевой обстановки, несмотря на очень тяжелое положение на фронте; работа идет установленным порядком, растерянности не замечается, настроение командного состава спокойное и бодрое, и, по-моему, причины поражения искать в штабах не приходится.

Насчет фронта нужно сказать, что наши части абсолютно изношены и не представляют из себя никакой боевой силы. Причины — это беспрерывное дежурство на передней линии и поэтому полное утомление. Единственно твердая часть этого фронта — 1-й Коммунистический полк Красных орлов, прикрывавший отступление от Алапаевска и удерживавший после падения Тагила Кушвинский фронт, и тот заявил, что он измучен.

Другие части:

Лесновско-Выборгский полк состоит из нескольких десятков человек, стальной Путиловский кавалерийский дивизион и Рабоче-крестьянский полк тоже находятся почти в беспрерывных боях с августа, и если не отказываются от исполнения боевых приказов, то не могут их и выполнять, и отступают при первых выстрелах со стороны противника. Их нельзя обвинять, они положительно измучены. Командир Лесновско-Выборгского полка говорит, что у него все люди поморозили ноги и если их перевести в тепло, то начнется гангрена. Говорить, что этими частями можно защищать Пермь, нельзя. Вновь посылаемые части вносят только разложение на фронте, они совсем не воспитаны в коммунистическом духе, а потому неисполнение боевых приказов, чрезмерные требования, отказ выступить на позицию почти обычное явление в этих частях. Например, Сибирский полк под Лысьвой требовал, угрожая штабу, белье, баню, продовольствие. Получив требуемое, полк все-таки отказался пойти на позицию, и только обманом удалось его разоружить.

Влияние комиссаров на фронте ничтожно, сказывается отсутствие командного состава, который в большинстве случаев не имеет достаточного опыта, не вполне дисциплинирован, а потому не может внушать доверия. У противника в этом отношении громадное преимущество. Белые имеют возможность организовать правильную смену частей: одна часть на передней пинии, вторая в ближайшем тылу и третья в глубоком тылу, которые постепенно заменяют одна другую. О преимуществе их командного состава над нашим нечего и говорить. Кроме того, при созданной дисциплине используется весь старый палочный [168] аппарат. Опыт для использования этого аппарата у старого офицерства есть. О роли же старого офицерства в нашей армии надо сказать, что попытка его использования совершенно не удалась.

Выводы: 1. Нужно отдать центр нашей политической работы не в политический отдел, а в отдел формирования и в отдел военно-агитационный. 2. Оставить воинские части без своего крепкого командного состава нельзя, пусть этот состав будет хуже, но зато он будет надежнее. 3. Старое офицерство должно быть использовано в штабах. 4. Гораздо серьезнее надо относиться к тем, которые посылаются в школы командного состава. Следует посылать не карьеристов, случайно попавших в ряды Красной Армии, а вполне надежных коммунистов, желательно имеющих боевой опыт».

* * *

...Обсудив отчет Толмачева, обком признал необходимым усилить контроль за деятельностью военных органов, перенести центр политической работы в формируемые части, ускорить выдвижение коммунистов на командные должности. Было решено в ближайшем будущем созвать съезд армейских парторганизаций для обсуждения первоочередных задач.

Командование Третьей армии также предприняло попытки предотвратить поражение. Был издан приказ о поддержке действовавших на Пермском направлении левофланговых частей. Приказ предписывал перегруппировку и приведение в должный боевой порядок частей армии, нанесение ряда контрударов. Большая роль отводилась оборонительным сооружениям на подступах к Перми. Начальник 2-го Полевого строительства Восточного фронта докладывал командующему Третьей армии, что на Оханском, Кунгурском, Лысьвенском направлениях ведутся работы по оборудованию окопов, устройству искусственных заграждений, сооружению железобетонных пулеметных капониров и наблюдательных пунктов. Здесь было занято до 3200 рабочих и 290 конных подвод.

Однако армейское командование, руководящие партийные и советские органы в создавшейся ситуации допустили крупные просчеты в укреплении обороны Перми. Они не сумели вовремя мобилизовать силы, активизировать политическую работу в войсках, обеспечить их всем необходимым, по-военному перестроить аппарат управления, парализовать подрывную деятельность вражеской агентуры.

Последнее обстоятельство имело особенно неблагоприятные последствия. Читатель уже знает о действовавшей в Перми контрреволюционной заговорщицкой организации. Состояла она из реакционно настроенных офицеров старой армии и ставила перед собой задачу содействовать захвату города белогвардейцами. Когда фронт приблизился вплотную, заговорщики создали довольно широкую агентурную сеть. Они имели своих людей в штабе Третьей армии, в Чрезвычайной Комиссии, в органах формирования и снабжения войск, на военном телеграфе. Агенты организовывали восстания в окрестных волостях, устраивали диверсии на железной дороге, портили линии связи, убивали коммунистов и политработников, вели агитацию в красноармейских частях и среди населения. В центре внимания были вновь формируемые [169] соединения, куда заговорщики посылали завербованных специалистов. Под влиянием подпольной организации оказалась, например, Пермская дивизия. Еще до падения Перми штаб дивизии в полном составе перешел к белым.

Боеспособность Третьей армии резко снизилась и в результате потерь, которые понесло партийное ядро. Так, полк Красных орлов в конце ноября имел около 700 членов партии, а после боев под Пермью лишь 300. В 4-м Уральском полку из 500 членов партии осталось 130. Подобное положение было и в других подразделениях.

И все же коммунисты пытались использовать все возможности, чтобы в условиях непрекращающихся тяжелых боев и вынужденного отступления сохранить живой контакт с красноармейцами. В первую очередь это нужно сказать о партийных организациях 30-й стрелковой и 5-й Уральской дивизий. Во время декабрьских сражений коммунисты показывали примеры самоотверженной, беззаветной верности революционному долгу. Многие погибли смертью храбрых. Случалось, целые партийные коллективы выбывали из строя. Вместо них создавались новые из кандидатов. В одном донесении сообщалось, что в частях 30-й дивизии организация партийных ячеек приняла массовый характер. И не случайно именно эти соединения упорно сражались с превосходящими силами колчаковцев.

Тем не менее недостатки в организации политической работы на фронте были серьезными. Это явилось одной из причин недисциплинированности, слабой боеспособности и дезертирства отдельных частей. Неустойчивым элементам удалось в конце ноября разложить 1-й Горный полк 29-й дивизии, действовавшей на Верхотурском направлении. В критический момент боя за станцию Выя полк отказался выступить на позиции и был расформирован. Слабо велась партийная работа во 2-м Кунгурском и Среднеуральском полках 30-й дивизии. У деревни Выдренка несколько рот отказались наступать. Такая же история произошла с 1-м Морским Кронштадтским полком, в котором белогвардейцы открыто вели антисоветскую агитацию, распространяли провокационные слухи, уговаривали бойцов переходить на сторону противника. В декабре матросы собрались на митинг и заявили полковому комиссару, что воевать за Советскую власть не хотят. Попытки изменить настроение бойцов успехом не увенчались. Когда Морской полк вел боевые операции в районе села Сая, два его батальона в полном составе сдались в плен.

Не лучше была обстановка и в тылу наших войск, особенно в прифронтовых уездах Вятской губернии, где контрреволюция развернула подрывную работу, используя недовольство крестьян чрезвычайным налогом и обязательными мобилизациями в Красную Армию.

Словом, организовать прочную оборону Перми не удалось.

В двадцатых числах декабря бои начались на ее ближайших подступах. Части 29-й дивизии, неся огромные потери, продолжали отступать. Отдельные полки пытались организовать оборону в самом городе, чтобы дать возможность произвести хотя бы частичную эвакуацию. В приказе 29-й дивизии отмечалось, что в крайне сложной обстановке, в ночь на 24 декабря, командиры бригад Акулов и Клоков, военкомы Яхонин, [170] Муравьев и Беляев проявили хладнокровие и распорядительность, что дало возможность удерживать станцию Пермь-II до 19 часов 25 декабря и вывезти 15 эшелонов с воинским грузом. Командование отмечало самоотверженность частей Камышловского и Рабоче-крестьянского полков, которые до последней возможности защищали город и подступы к железнодорожной станции, где шла эвакуация. В боях за Пермь отличились Камышловский, Рабоче-крестьянский и Крестьянский коммунистические полки. Однако преимущество противника было слишком велико.

В ночь на 25 декабря колчаковцы заняли город, захватив большие трофеи. Советские войска отступили за Каму, закрепились на новых рубежах западнее Перми. Конечно, победа досталась белым дорогой ценой. Только 7-я Уральская дивизия из соединения генерала Гайды потеряла за несколько дней боев убитыми ранеными и обмороженными свыше 3 тысяч солдат и офицеров...

* * *

Строки биографии. Р. Гайда, чех по происхождению, возглавлял Сибирскую армию Колчака, действовавшую на западном фронте белых. Другую армию, воевавшую здесь же, возглавлял генерал М. В. Ханжин. Интересна такая деталь. Подбирая кадры, Колчак столкнулся с непредвиденным обстоятельством. Генералы царской армии не доверяли ему. Военачальников не хватало, и адмиралу пришлось срочно производить в генералы бывших капитанов и доверять им командование большими подразделениями.

Такова судьба и генерала Гайды. Он окончил ветеринарное отделение артиллерийского военного училища. В годы первой мировой войны получил чин капитана. Потом был замечен генералами Ноксом и Жанненом, которые от имени Антанты действовали в Сибири по укомплектованию колчаковской армии. Они-то и предложили Колчаку назначить Гайду, одного из организаторов мятежа Чехословацкого корпуса, на пост командующего Сибирской армией.

Не пройдет и года, как Гайда, получивший к тому времени чин генерал-лейтенанта, предаст Колчака, обвинив адмирала в неспособности командовать сухопутными войсками, хотя и сам, говоря по справедливости, особыми полководческими способностями не обладал.

В 20-х годах Р. Гайда возглавит фашистскую организацию в Чехословакии, потом будет сотрудничать с гитлеровцами.

В 1948 году по приговору чешского народного трибунала колчаковский генерал был казнен.

* * *

...Захватив Пермь, Колчак не смог окончательно сломить сопротивление Третьей армии. Наступательный порыв белых с выходом к Каме иссяк. Но падение Перми было нашей крупной неудачей. Угроза соединения армий Колчака с контрреволюцией на севере стала реальной. К тому же поражение в Прикамье могло неблагоприятно отразиться на других участках Восточного фронта. Нужно было основательно разобраться в недостатках и самым решительным образом выправить положение.

В последних числах декабря Уральский обком РКП(б) направил [171] в Центральный Комитет партии подробный доклад о причинах поражения Третьей армии. Одной из главных называлась система комплектования войск. Отдел формирований Уральского военного комиссариата, засоренный антисоветски настроенным офицерством, проводил поголовные мобилизации, не считаясь с классовым принципом. Такие части, как правило, проявляли неустойчивость в бою.

Уральский обком РКП(б) информировал Центральный Комитет и о беспомощности армейского командования. М. М. Лашевич фактически не руководил военными операциями, предоставляя командирам действовать по собственному усмотрению. Оказавшиеся в штабе армии белогвардейские агенты оттеснили партийных работников, сводили на нет оперативную работу.

И еще одна причина — неудовлетворительная работа органов снабжения. Хотя на складах имелись значительные запасы военного имущества, фронт испытывал острую нужду в вооружении, обмундировании, продовольствии. Скверное снабжение армии усугублялось неразберихой на транспорте. Отдел военных сообщений, возглавляемый человеком, чуждым Советской власти, не обеспечивал своевременный подвоз необходимых грузов, сознательно создавал пробки на узловых станциях, чтобы неприятель мог захватить эшелоны с военным имуществом.

Уралобком признавал, что его участие в политическом руководстве армией было недостаточно активным и действенным. Партийная организация не установила строгий контроль за деятельностью военных учреждений, слабо боролась с саботажем, вредительством и изменой со стороны военных специалистов и не решилась взять на себя ответственность за оборону Перми. Обком РКП(б) видел свою вину в том, что вовремя не информировал ЦК о недостатках в организации Третьей армии, и просил назначить партийно-следственную комиссию с широкими полномочиями.

5 января 1919 года комиссия ЦК и Совета обороны в составе председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского и члена Совета Рабоче-Крестьянской Обороны И. В. Сталина прибыла в Вятку, где обосновались руководящие партийные и советские организации Урала.

* * *

Телеграмма Уральскому обкому РКП(б): «1 января 1919 года.

Сообщаю постановление ЦК: согласно обращения в ЦК Уральского обкома партии, ЦК постановил назначить партийно-следственную комиссию в составе членов ЦК Дзержинского, Сталина для подробного расследования причин сдачи Перми, последних поражений на Уральском фронте, равно выяснения всех обстоятельств, сопровождавших указанное явление. ЦК предоставляет комиссии право принимать все необходимые меры к скорейшему восстановлению как партийной, так и советской работы в районе Третьей и Второй армий.

Выяснив вопрос о дальнейшем существовании обкома после взятия Перми белогвардейцами, ЦК постановляет: Уральский обком распустить, работников влить часть в местную работу, часть направить в непосредственное распоряжение ЦК. Проведение в жизнь настоящего постановления поручить Сталину, Дзержинскому.

Свердлов». [172]

* * *

Сам не свой метался Окулов по многолюдной Перми — из штаба на вокзал, с вокзала на телеграф, с телеграфа в гарнизонный городок. «Лашевич здесь? Алафузо не появлялся?» — забрасывал он встречных одними и теми же вопросами и ответы получал одинаковые: «Лашевич только что уехал. Алафузо часа два назад был».

Окулову начинало уже казаться, что не существует на свете ни командующего Третьей армией Лашевича, ни начальника штаба Алафузо, ни начальника военных сообщений Стогова, на которого возложена эвакуация города. Немыслимо было разобраться, что делается вокруг: одна часть покидала Пермь, другая выдвигалась на передовые позиции, а о третьей такие слушки шли, что можно было подумать, уж не лазутчики ли их распространяют.

После бесконечных мытарств начальник гарнизона сел в штабном коридоре на стул и собрался ждать хоть до скончания века, пока кто-нибудь из начальства не объявится. Сидел долго. Потом ходил вдоль кабинетов, не теряя из виду входную дверь. Не один раз вздохнул, что угораздило бросить курить: то ли дело затянуться сейчас ароматно-горьким папиросным дымком.

А мимо сновали красноармейцы, вытаскивали во двор кресла, столы, сейфы, пищущие машинки — словом, продолжалась все та же бестолковщина.

Наконец хлопнула готовая отвалиться дверь, и в коридоре показался Стогов. Не оглядываясь и не здороваясь ни с кем, прошел в свой кабинет и сразу взялся за трубку трезвонившего телефона. Когда Окулов открыл дверь, начальник сообщений уставшим, раздраженным голосом ответил кому-то:

— Да ведь я же не бог... Дойдет время — отправим... Все эвакуируем, вплоть до самоварных труб... Да, да, это моя забота... Всего вам доброго...

Стогов бросил трубку на звякнувшие рычаги, вытащил из кармана чистый платок и отер им потное лицо.

— Вот названивают! — произнес он удрученно и, обратив взгляд на Окулова, кивнул головой: — Присаживайся. Что у тебя, голубчик?

Окулов объяснил, что не может сдать гарнизона, как требует устав при эвакуации города.

— Ну, голубчик, формальность какая, — измученно улыбнулся Стогов. — У меня полторы тысячи вагонов на вокзале, и отправить не могу. Место дислокации неизвестно, да и с угольком туго... А ты: гарнизон сдать некому. Вот-вот Пермь сдадим Пепеляеву. Чего уж тут гарнизон... Решай, голубчик, сам...

«Ну, сам так сам», — подумал Окулов, выходя в шумный коридор. Ему уже виделся план отхода. За эти дни он перебрал десятки вариантов и остановился на самом надежном. Одним из самых сильных подразделений в ту пору была, пожалуй, армия народного генерала Васильева. И размещена она неподалеку, в районе станции Верещагино. Стало быть, туда и надо путь держать с двумя гарнизонными сотнями.

Тем же вечером проскакал по мостовым кавалерийский отряд Окулова. Процокали копыта по звонкому булыжнику; потом глухо загудела под мелькающими ногами коней проселочная дорога: пухом [173] разлетался в стороны снег в переметенных сугробами местах.

Радушно встретил народный генерал пермяков — каждой сабле, каждой винтовке был рад: стычки с пепеляевцами участились; и чуть ли не на другой же день окуловские всадники схлестнулись с колчаковским кавалерийским отрядом. Раненые появились. Все как на войне. Впрочем, все, да не совсем.

Вызвал как-то Окулова Васильев после одного из боев. Бой был выигран, и Окулов не шел, а летел к комдиву, но тот на него как ушат ледяной воды опрокинул:

— Вызывают тебя в Глазов, в штаб армии. Расследование начинается по сдаче Перми. Говорят, Дзержинский со Сталиным приехали... Ну да держись, где наша не пропадала...

Оборвалось окуловское сердце. Еще в Перми, когда принимал решение о броске в Верещагино, неспокойно было: все же никаким приказом действия его не подкреплены; основывались лишь на личном убеждении, что, перебросив гарнизон в распоряжение 29-й дивизии, он спасет, сохранит его, а стало быть, это и есть лучший выход. Так думалось в Перми, но сейчас, после невеселого разговора с народным генералом, пришла мысль другая, скорее даже не мысль, а обжигающая догадка: а что, если отход гарнизона расценят как трусость, дезертирство, бегство с поля боя? О приказе удержать Пермь Окулов не знал. Но кто этому поверит, кто это подтвердит?

Окулов осунулся. Недобрые предчувствия терзали его весь путь от Верещагино до Глазова...

* * *

Письмо И. В. Сталина и Ф. Э. Дзержинского В. И. Ленину от 5 января 1919 года: «Расследование начато. О ходе расследования будем сообщать попутно. Пока считаем нужным заявить Вам об одной не терпящей отлагательства нужде Третьей армии. Дело в том, что от Третьей армии (более 30 тысяч человек) осталось лишь около 11 тысяч усталых, истрепанных солдат, еле сдерживающих напор противника. Присланные Главкомом части ненадежны, частью даже враждебны к нам и нуждаются в серьезной фильтровке. Для спасения остатков Третьей армии и предотвращения быстрого продвижения противника до Вятки (по всем данным, полученным от командного состава фронта и Третьей армии, эта опасность совершенно реальна) абсолютно необходимо срочно перекинуть из России в распоряжение командарма по крайней мере три совершенно надежных полка. Настоятельно просим сделать в этом направлении нажим на соответствующие военные учреждения. Повторяем: без такой меры Вятке угрожает участь Перми, таково общее мнение причастных к делу товарищей, к которому мы присоединяемся на основании всех имеющихся у нас данных.

Сталин. Дзержинский».

* * *

...В Глазове Окулова ждала новая неприятность. По делам комиссия задержалась в Вятке, и неизвестно сколько дней надо будет маяться в ожидании своей участи. А ожидание в таком разе — его и сравнить не с чем: время растягивается в линию, которой нет ни конца ни края. [174]

Отвели бывшему начальнику гарнизона комнатку при штабе армии — кровать, стул, стол да окошко; он почти никуда и не выходил; то лежал, заложив руки за голову, то сидел за столом, уставившись в растрескавшийся уголок беленой стены, то стоял возле холодного подоконника, бессмысленно наблюдая за тем, что делалось во дворе.

Но если днем занятия, хоть и незначительные, находились — укреплял пуговицы на гимнастерке, подшивал крючки на шинели, читал старые, в подшивке, газеты, то ночь превращалась в каторгу. Четвертушка сальной свечки сгорела в первую же бессонницу. Потом он подставлял стул к окну, облокачивался на подоконник и, не замечая, как тянет из щелей холодом, смотрел на сугроб посреди двора, на заснеженные крыши соседних домов, на темно-синее полотно льдистого неба, усыпанного мелкими звездами.

Мысли словно остановились на месте. Так пьяный мужик идет по улице, откачиваясь то влево, то вправо, но вот останавливается на заколдованной точке, переступает ногами, а все не может сделать шага вперед, все топчется на крохотном пятачке... Таким пятачком было для Окулова давнее, почти уже забытое — эсерство. Состоял он когда-то в партии социалистов-революционеров, спорил на собраниях против крайних революционных мер, против большевистских лозунгов... Давно это было, да и жизнь основательно поучила Окулова, привела в большевистский стан, сторонником крутых преобразований сделала. Только эсером-то он все-таки был, и попробуй опровергни, что получал партийный билет не ради корысти.

Правда, есть один человек — Алафузо, который мог бы замолвить словечко, только в данном щепетильном случае вряд ли он станет вспоминать их недавний мировоззренческий спор. Тесным кругом сидели они тогда за штабным самоваром, дымились чашки, в вазочке скромной горкой возвышался купленный на базаре сахарин.

— Прямо-таки верх блаженства, — сказал Окулов, подливая в чашку кипятку. — Как при коммунизме.

Алафузо поморщился и по-домашнему открыто возразил начальнику гарнизона:

— Ты уж прости меня, допотопного интеллигента, но в коммунизм я ни на кончик мизинца не верю. Не может быть в мире идиллического равенства, идиллического братства. Жадность и хитрость в человеке настолько сильны, что этой силы мы еще себе и не представляем. Долгими веками правили они человечьей душой, а вы хотите за какой-то десяток лет вытравить их из человека. Утопия это, честное слово...

Окулова расшевелило скептическое возражение:

— А зачем же вы служить пошли Советам? Ведь по совести вы служите им. Это видно, этого не скроешь.

В Алафузо проснулись интеллигентские привычки, военное, уставное спряталось куда-то; он заходил по кабинету, по-мальчишески замахал руками:

— Служить не по совести, простите, не умеем-с... А служим Советам по единственной и очень простой причине — за ними сила, им верит народ. И мне остается одно — поверить.

— Так как же так? — удивился Окулов. — Вы верите Советам, Советы [175] верят в коммунизм, следовательно, и вы в коммунизм должны верить!

Начальник штаба опрокинул с блюдца чашку, однако не заметил этого:

— Нетушки, любезнейший. Не занимайтесь софистикой. Можно верить кому-то и в то же время не разделять его религии, считать ее ошибочной. Что же тут такого? Я уверен, и Советы скоро поймут ошибку...

Спор между Алафузо и Окуловым кипел весь вечер, так что разошлись они по домам изрядно рассерженные друг другом. На прощанье начальник штаба даже поиронизировал над своим противником:

— Думаю, в ЧК вы о споре нашем — о споре за дружеским самоваром — докладывать не станете?

— В порядочности моей еще не было повода усомниться, — сухо отдал честь Окулов.

И вот вышло, что в его порядочности засомневались, иначе не сидел бы он холодной зимней ночью в темной неуютной комнате, в глухом заштатном городишке, возле сквозившего окна, в котором мерцали зябкие звезды. Окулов почувствовал, что крепко замерз, не раздеваясь, забрался под одеяло и не заметил, как заснул.

Снился ему Алафузо; размахивал он штабным самоваром и зло смотрел в глаза Окулову; потом крикливо и долго доказывал, что все его большевистские убеждения — сплошное притворство и ровным счетом ничего не значат, а значение имеет один неоспоримый факт, что состоял Окулов когда-то в партии эсеров. И, холодея, понял начальник гарнизона, что стоит перед ним вовсе даже не Алафузо, а молчаливо всматривающийся в него Сталин...

Сон как рукой сняло. До рассвета ходил Окулов по осточертевшей комнате и все больше убеждался в предчувствии: эсеровское прошлое потянет на допросе вниз...

* * *

Телеграмма В. И. Ленина И. В. Сталину и Ф. Э. Дзержинскому от 14 января 1919 года: «Получил и прочел первую шифрованную депешу. Очень прошу вас обоих лично руководить исполнением намеченных мер на месте, ибо иначе нет гарантии успеха.

Ленин» (Ленин В. И. — Т. 50. — С. 243).

* * *

...Печальное уединение Окулова нарушил начальник отдела по формированию Третьей армии Сергей Бурмакин. По праву старого знакомого, лишь только дошел до него слух о пермском затворнике, ворвался он в окуловскую комнату и поначалу ничего не мог разобрать из-за густых клубов махорочного дыма, заполнившего штабную каморку. Однако, присмотревшись, Бурмакин заметил за столом согбенную фигуру Окулова — он что-то писал, но, заслышав шаги, перевернул исписанный лист.

— Что тут у тебя за баталия такая? Дым коромыслом, — удивился гость, зная, что Окулов вот уж несколько месяцев не курит. Впрочем, знать-то знал, а сидел хозяин комнатушки с огромной самокруткой в [176] левой руке, и к тому же лежал перед ним огромный, битком набитый солдатский кисет.

— Объяснительную строчишь? — поинтересовался Бурмакин и уверенно посоветовал: — Ты ее выбрось. Я только что от Дзержинского и» Сталина. Бумаг не требуют. Собеседование. Но такие вопросики подкидывают — будь здоров!

Сергей Бурмакин подошел к столу и за компанию тоже принялся крутить «козью ножку»:

— Слышал, как Лашевича прокатили? Говорят, ни на один вопрос толком не ответил. Вроде бы Меженинов командармом будет.

Никаких особых новостей Окулов не слыхал, кроме той, что комиссия приехала из Вятки и разместилась на станции прямо в вагоне, поставленном на запасной путь.

— А Алафузо как? — спросил бывший начальник гарнизона.

— Так а что ему сделается? — засмеялся Бурмакин. — Бессменный начальник штаба. Оставили на прежней должности. Кстати, привет тебе передает. Только что видел его...

Весть о начальнике штаба взбодрила Окулова, обнадежила, но ведь была и другая — о снятии Лашевича. Кто знает, что у него за прошлое и нет ли тут какой-нибудь связи... Посидели с Бурмакиным, покурили, поговорили о возможных перипетиях, и гость ушел, оставив Окулова наедине с перевернутым на столе листом. Он взял его, перечитал, хотел было смять и выбросить, однако передумал и стал переписывать набело: «Милая моя женушка! Попал я, кажется, в переплет. Закончиться это может плохо. А потому я и пишу тебе завещание...»

Переписал Окулов, наверное, около половины страницы, когда поспешно вошел посыльный и, козырнув, сказал то, чего затворник боялся больше всего:

— Прошу за мной. В следственную комиссию.

Когда он вошел в вагон, Сталина не было; Дзержинский, в обычном своем военном кителе, перепоясанном широким потрескавшимся ремнем, поглаживая клинообразную бородку, сидел за оконным столиком с Алафузо; заметив вошедшего, подошел, пожал руку и указал на скамью рядом с начальником штаба.

— Хотите чаю? — спросил он с каким-то полускрытым лукавством в острых, пристально-внимательных глазах. — Пока еще не остыл, — и он кивнул в сторону жестяного чайника, ютившегося на вагонном столике в тесном соседстве с эмалированными кружками.

— Нет, спасибо, — неровным голосом ответил Окулов; в горле пересохло, и, наверное, чай был бы кстати.

— Тогда приступим, — Дзержинский сел за столик напротив и тут же, с ходу, задал вопрос, не отрывая взгляда от Окулова:

— Товарищ Окулов, вы были губвоенкомом и начальником Пермского гарнизона. Как вы эвакуировали имущество и людей?

Запинаясь, рассказал Окулов о пермских эвакуационных днях; не перебивая, слушал его Дзержинский, изредка, словно для поддержки, кивая головой. Кончил путаный и длинный рассказ Окулов, а Дзержинский все сидел за столом, поглаживая бородку. И тут бывший начальник гарнизона решился: [177]

— Вот с отступлением, товарищ Дзержинский, вышло не совсем ладно.

Дзержинский встрепенулся, снова проснулись в глазах его лукавые искорки:

— А что же неладно, товарищ Окулов?

Он рассказал все начистоту, добавил даже — была не была, — что, наверно, общей панике поддался, не довел дело до конца, не дождался приказа...

— Да-а, — покачал головой Дзержинский, — далековато вы отступили от Перми. За это вас надо бы наказать. Но я проверил, и начальник штаба армии подтвердил, что никаких указаний вам действительно не давалось, и потому вы, думаю, заслуживаете снисхождения. Что вы намерены делать? Где ваш отряд?

Несколько приободренный, Окулов ответил смелее и четче:

— Я в распоряжении штаба армии. Куда назначат, туда и пойду.

Дзержинский прищурился и улыбнулся:

— Вот это — ответ военного человека... Мы с новым командующим Межениновым и начальником штаба Алафузо говорили о вас и решили, — Дзержинский выдержал паузу, — дать вам полк. Надеемся, что вы как первым ушли из Перми, так первым в нее и войдете. А сейчас, — Дзержинский поднялся, подал Окулову руку, — желаем успеха. Указания получите в штабе армии.

На крыльях летел в затворническую каморку Окулов; несмотря на прижавший январский мороз, открыл створки окна, проветрил комнату, выбросил в ведро кисет и пепельницу; потом постоял, подумал и, смяв завещание, кинул его туда же...

На этом, кажется, можно было бы и закончить рассказ о начальнике Пермского гарнизона, но, забегая вперед, все же добавим к нему фразы, взятые из воспоминаний Сергея Петровича Бурмакина: «Обещание, данное Дзержинскому, Окулов выполнил. Со своим полком он первым вошел в Пермь, за что был награжден орденом Красного Знамени...»

* * *

Телеграмма И. В. Сталина и Ф. Э. Дзержинского В. И. Ленину от 16 января 1919 года: «По проверенным данным, на складах Вятского губпродкома имеется 30000 пудов мороженого мяса. Имея в виду тяжелое состояние армии, питающейся одним хлебом при 35-градусном морозе, просим распоряжения Вятскому губпродкому срочно представить управлению снабжения Третьей армии 10000 пудов.

Сталин. Дзержинский».

* * *

...Работа партийно-следственной комиссии началась с укрепления войск коммунистами. В уездах была проведена мобилизация членов партии. Коммунисты Оханского уезда направили на фронт 2700 человек, или 90 процентов всей организации. Кизеловский горком Пермской губернии, эвакуированный в Вятку, мобилизовал 120 коммунистов. Верещагинская организация РКП(б) направила в Красную Армию 50 процентов своего состава. Тысячи коммунистов отправили на фронт партийные организации Глазова, Осы, Агрыза и других населенных пунктов.

Так как большая часть Урала оказалась захваченной белогвардейцами, [178] по предложению комиссии были распущены партийные и советские органы районов, занятых врагом. В январе — феврале 1919 года было ликвидировано около 350 губернских, уездных и волостных партийных и советских организаций. Это позволило направить в армию новую группу опытных партработников.

Комиссия организовала тщательную чистку прибывшей из Ярославского военного округа 3-й бригады 7-й дивизии. Усиленная коммунистами, она превратилась в надежное соединение.

Неделю спустя после прибытия в Вятку члены комиссии направили Ленину краткий отчет о проделанной работе. При этом просили Совет обороны выделить восемь тысяч штыков и сабель. В конце месяца Третья армия получила необходимые части. Был создан лыжный отряд в Вятке. В нем насчитывалось 1000 бойцов. Ядро отряда составили рабочие Верхнеуфалейского завода и шахтеры Кизела. Отряд получил необходимое вооружение, обмундирование и снаряжение. На него была возложена задача обеспечить стык Третьей армии с Шестой армией Северного фронта. Вскоре Особый северный экспедиционный отряд выступил на фронт.

19 января в Вятке был создан военно-революционный комитет, в руках которого сосредоточилась вся власть в губернии и прифронтовой полосе.

Закончив работу, комиссия ЦК партии и Совета обороны выехала в Москву. Как же принятые ею меры упрочили положение советских войск на левом фланге Восточного фронта?

Войска получили резервы и значительное количество вооружения. Если к 19 января в составе Третьей армии числилось 14000 штыков, 3000 сабель и 323 пулемета, то к февралю насчитывалось более 25000 штыков, 4130 сабель и 549 пулеметов.

Много значило для стабилизации фронта в районе Перми формирование 5-й бригады 29-й стрелковой дивизии в составе 21-го Мусульманского, 22-го Кизеловского и 23-го Верхнекамского полков (впоследствии Особая бригада Третьей армии). История ее создания такова.

В ноябре 1918 года, после захвата белыми Верхотурья, в районе Тавды и Кытлыма стали организовываться добровольческие отряды рабочих и крестьян для обороны Северного Урала. Возглавил это движение член облисполкома Б. В. Дидковский, назначенный командованием Третьей армии начальником советских войск на участке Кизел — Усолье — Соликамск — Тавда. Перед бойцами стояла ответственная задача — прикрыть незащищенный левый фланг армии, перерезать тракт Верхотурье — Соликамск и не пустить врага к Кизелу. В ноябре — декабре добровольцы вели упорные оборонительные бои с численно превосходящими частями противника.

Тем временем на Северном Урале развертывалась всеобщая мобилизация революционных сил. Добровольческие отряды формировались в Кизеле, Губахе, Соликамске, Чердыни. Когда пала Пермь и колчаковская армия правым флангом продвинулась в глубь Верхнего Прикамья, советские войска, оборонявшие Северный Урал, оказались отрезанными от основных сил. С тяжелыми боями пробивались они через вражеское окружение. Только во второй половине января 1919 года [179] северянам удалось установить связь с командованием Третьей армии. Вот тогда-то и решено было из отрядов и частей, вышедших из окружения, образовать еще одну бригаду 29-й стрелковой дивизии.

Части Особой бригады отличались высокой боеспособностью, которая определялась, видимо, их однородным социальным составом. В основном здесь были рабочие заводов, шахт, рудников. Наиболее многочисленная рабочая прослойка была в Кизеловском полку. Многие добровольцы прошли военную службу на фронтах империалистической войны. Это облегчало комплектование частей опытными и надежными в политическом отношении командирами.

Сильным было партийное влияние, особенно в Кизеловском и Верхнекамском полках. В феврале здесь уже действовали полнокровные парторганизации (до 600 человек). Военкомы имели возможность заниматься воспитанием бойцов, и это укрепило боевые и морально-политические качества личного состава.

Создание нового боеспособного соединения Красной Армии оказало положительное влияние на ход борьбы против белогвардейских войск севернее и северо-западнее Перми. Колчаковские части, наступавшие по Верхотурско-Соликамскому тракту в обход левого фланга Третьей армии, встретили серьезный отпор, были втянуты в изнурительные бои. Расчет белогвардейского командования на быстрый захват Коми-Пермяцкого края и беспрепятственное продвижение навстречу северным контрреволюционным силам не оправдался.

Введение в бой Особой бригады, эффективная помощь Третьей армии Центром, оперативное переформирование 29-й и 30-й дивизий — все это способствовало преодолению тяжелого кризиса под Пермью. Перед колчаковскими войсками вновь стоял фронт советских подразделений, которые, несмотря на большие потери и усталость, готовы были не только встретить противника, но и перейти в контрнаступление.

А как обстояли дела со Второй армией? Когда началось наступление Колчака на северном направлении, ее части, ослабленные в непрерывных боях, не сумели оказать поддержки Третьей армии, сами понесли крупные потери. Падение Перми создало угрозу Вятке: противник снова мог овладеть Ижевским и Воткинским заводами. Нужно было срочно восстановить боеспособность Второй армии, усилить ее мобильность. В январе в распоряжение командарма-2 были переданы 5-я Уральская дивизия вместе с отрядом особого назначения, которые перебросили из внутренних военных округов, а также бригада 7-й стрелковой и два полка Петроградской дивизии.

Восстановил работоспособность армейский партийно-политический аппарат. Например, главным комиссаром Третьей армии был назначен член Уральского обкома РКП(б) Н. Г. Толмачев. Политотдел армии направил в войска более 100 руководящих работников, взятых из штабных партийных организаций и армейских учреждений для укрепления политорганов соединений и частей. Заново укомплектовали штаты агитаторов. Чтобы ликвидировать недостаток в агитационно-пропагандистских кадрах, организовали месячные курсы агитаторов. Разъяснительная работа среди красноармейцев стала вестись более целеустремленно и доходчиво. [180]

С 28 по 30 января 1919 года в Глазове прошел первый съезд коммунистов Третьей армии. Это стало важным политическим событием в жизни воинов-уральцев. На съезд прибыли 129 делегатов: работники политорганов, военные комиссары, командиры-коммунисты, рядовые красноармейцы.

В повестке дня стояли вопросы о текущем моменте, о состоянии партийно-политической работы в частях, о путях строительства Красной Армии, о предстоящем VIII съеде РКП(б). Делегаты военного форума подвели итоги партийно-политической деятельности. Выступившие политический комиссар Н. Г. Толмачев, заведующие политорганами А. К. Лиепа, В. М. Мулин, М. А. Вольфович и другие отмечали, что в армии улучшилась воспитательная работа, усилилась ответственность при выполнении боевых задач. Горячо говорили участники съезда о проблемах строительства Красной Армии и совершенствования структуры партийно-политического аппарата. В принятых резолюциях отмечалась руководящая роль партии в деятельности войск. Съезд подчеркнул, что руководство партийно-политическим аппаратом должен возглавлять член Военного Совета, назначенный ЦК партии...

* * *

Из воззвания армейского съезда коммунистов: «К вам мы обращаемся с нашим словом, чтобы напомнить о долге перед революцией.

Красная Армия — оплот свободы рабочих и крестьян. Но не все рабочие и крестьяне это сознают, и нам, окопникам красного фронта, больно чувствовать это, видеть равнодушие некоторых людей к делу освобождения всех трудящихся. На фронте дорог каждый человек, но на фронте нужны честные сыны трудового народа, а не кулацкие сынки, которые только и думают, как бы продать настоящих бойцов.

Как же попадают в Красную Армию, где должны быть только трудящиеся, поганые плевелы кулацкой своры?

А вот как: волостные советы, военные комиссариаты, комитеты бедноты вместо того, чтобы отсевать зерно от плевел и кулаков посылать в рабочие роты, — на старый манер, по-чиновничьи забирают в Красную Армию всех, лишь бы дело с рук сбыть.

Виновники в этом позоре должны дать ответ перед всеми сознательными бедняками, перед самой революцией.

По деревням укрывают дезертиров, и местные советы, вместо братской помощи бойцам в борьбе с трусами и шкурниками, бездействуют.

Буржуям, попам и кулакам это выгодно. Красная Армия для них нож острый.

А вам, бедняки? Не стыдно ли вам разрушать в тылу Красную Армию?

Берите дезертиров под замок, лишайте их всех трудовых прав, выдавайте на суд революции!

А разве в деревнях еще не встречают красноармейцев как чужих? Не дают хлеба, овса, помещения, вызывая слепой гнев у несознательных.

Товарищи! Пора подтянуться и всем встать в одну советскую шеренгу, начать всем по-братски, поровну делить невзгоды и лишения. [181]

Кто хочет быть дармоедом, жить за счет чужой крови — тот враг народа.

Товарищи рабочие и крестьяне!

Терпя нечеловеческие лишения и обливаясь кровью своих лучших солдат, Красная Армия идет к победе над врагами трудового народа.

На помощь ей, трудящиеся! Словом и делом, честной своей работой и братской поддержкой.

Да здравствует братский союз Красной Армии и трудового народа!»

* * *

...Последствия поражения под Пермью удалось ликвидировать быстро. Усиленная коммунистами, Третья армия вновь обрела высокие боевые качества и в двадцатых числах января возобновила операции на Пермском направлении, включившись в общее наступление советских войск Восточного фронта.

Тактический замысел командования заключался в следующем: основными силами Второй армии повести наступление на Кунгур, а войсками Третьей — нанести вспомогательный удар вдоль линии Пермской железной дороги и создать угрозу противнику с севера.

Как выполнялся этот замысел? В первой половине января части Второй армии переправились на левый берег Камы, вышли на линию железной дороги Сарапул — Красноуфимск и нанесли крупное поражение 7-й дивизии белых в бою под станцией Щучье озеро. Развернулись сражения на Кунгурском направлении. Во второй половине января советские войска освободили Ашапский, Уинский заводы, ряд населенных пунктов на ближних подступах к Кунгуру.

Соединения Третьей армии тем временем вели упорные оборонительные бои, то и дело нанося противнику ответные контрудары. Неимоверно трудно было на фронте 30-й стрелковой дивизии, которая защищала Оханское направление. Здесь белогвардейцы превосходящими силами беспрерывно атаковали наши части со стороны Юго-Камского завода, стремясь во что бы то ни стало захватить Оханск. Против 1-го Красноуфимского полка действовало, например, в начале января три пехотных полка белых и несколько кавалерийских сотен. Впрочем, красноуфимцы держались стойко. В течение нескольких дней они отбивали яростные атаки врага, а затем сами нанесли ему сильный контрудар и отбросили на исходные позиции. В этих боях белогвардейцы потеряли половину своего состава.

После временного затишья противник возобновил наступление. Ему удалось овладеть Юго-Камским и Нытвенским заводами. Однако его попытка развить наступление со стороны Нытвы не увенчалась успехом. Части 3-й бригады отразили атаки, наголову разгромили ударное подразделение белых — 1-й Сибирский штурмовой батальон, сформированный из добровольцев. Провалилось и повторное наступление на Оханск, которое началось после продолжительной артподготовки. Оборонявшие город выдержали сильнейший натиск и перешли в решительное контрнаступление. Неприятель в беспорядке бежал к Юго-Камскому заводу, преследуемый красной конницей.

Важные события разворачивались на левом фланге 30-й дивизии, где противник, проявляя большую активность, стремился захватить Очерский [182] завод и выйти на линию железной дороги Пермь — Глазов. 17 января он начал продвигаться к заводу и занял село Дворецкое. Оборонявшие село Богоявленский и 2-й Красноуфимский полки отступили с крупными потерями. Тогда по приказу начдива к ним на помощь был переброшен 1-й Красноуфимский полк. Завязался упорный бой, перешедший в штыковую схватку. К исходу дня наши войска освободили Дворецкое. Закрепляя успех, красноармейцы перешли в наступление и 22 января выбили белых с территории Нытвенского завода.

Что касается 29-й дивизии, то первоначально обстановка на ее фронте оставалась весьма сложной. После захвата Перми противник предпринял наступление по железной дороге на Глазов и вынудил части 1-й бригады оставить станции Шебуничи, Чайковскую, Григорьевскую, Менделеево. Начался отход на запад 2-й бригады. Однако уже 16 января в ходе военных действий обозначился перелом. Противник не выдержал контратак Стального путиловского кавалерийского полка и прославленного полка Красных орлов и повернул вспять. С этого момента боевая инициатива переходит в руки советских войск. Серьезное поражение было нанесено белогвардейцам около села Дворецкое и деревни Пестов. 22 января советские войска заняли станцию Менделеево...

* * *

Из телеграммы Реввоенсовета Восточного фронта Главкому: «Второй день 29-я и 30-я дивизии успешно продвигаются вперед, гоня противника, который только накануне указывал в своих приказах, что перед ними разложившиеся части Третьей армии».

...Наступление на левом фланге слилось с усилиями других армий, продолжавших развивать наступление, начатое в ноябре 1918 года. На Уфимском направлении части Пятой армии преодолели сопротивление противника и освободили Белебей и Стерлитамак, а в ночь на 31 декабря — Уфу. Через несколько дней колчаковцы оставили Бирск. Чтобы задержать наступление армии, белогвардейское командование перебросило сюда крупные резервы, но и они не поправили положения. В войсках противника, особенно среди чехословаков, не говоря уже о насильно мобилизованных рабочих и крестьянах, началось брожение. За несколько дней сдались в плен около 8 тысяч солдат.

В январе 1919 года развернулись решающие бои за Оренбург. Их вела Первая армия, командовал которой М. Н. Тухачевский. Армия взаимодействовала с туркестанскими отрядами, наступающими из-под Актюбинска. Освобождение Оренбурга давало возможность нанести чувствительный удар по опорным пунктам контрреволюции на Южном Урале, рассечь фронт противника, изолировав белоказачьи войска атамана Дутова от основных сил колчаковской армии, оказать поддержку трудящимся Советского Туркестана, защищавшимся от банд белогвардейцев и английских интервентов. Ленин, внимательно следивший за ходом боевых операций на правом крыле Восточного фронта, потребовал во что бы то ни стало форсировать наступление. Совершив стремительный бросок вперед, части Первой армии 22 января 1919 года вступили в Оренбург, в конце февраля освободили Орск... [183]

* * *

Строки биографии. Михаил Николаевич Тухачевский родился 4 февраля 1893 года в имении Александровское Дорогобужского уезда Смоленской губернии в дворянской семье. Советский военный деятель, Маршал Советского Союза (1935). Член Коммунистической партии с 1918 года. Окончил Александровское военное училище. Участвовал в первой мировой войне в составе лейб-гвардии Семеновского полка в звании поручика. В 1915 году попал в плен, бежал в Россию. С 1918 года в Красной Армии. Был военным комиссаром обороны Московского района, командовал 1-й армией Восточного фронта (июнь 1918 — январь 1919), Восьмой армией Южного фронта, Пятой армией Восточного фронта (апрель — ноябрь 1919), которая во взаимодействии с другими армиями провела ряд блестящих операций по освобождению Урала и Сибири от войск Колчака.

Тухачевский командовал войсками Кавказского и Западного фронтов, Седьмой армией при ликвидации Кронштадтского мятежа, войсками Тамбовского района при подавлении антоновщины.

После гражданской войны принимал деятельное участие в проведении военной реформы. Был начальником Военной академии РККА, командующим войсками Западного военного округа, помощником начальника и начальником Штаба РККА. С мая 1928 года командовал войсками Ленинградского военного округа. С 1931-го заместитель председателя Реввоенсовета СССР, позднее начальник вооружений РККА, заместитель наркома обороны, первый заместитель наркома обороны и начальник управления боевой подготовки. Сыграл большую роль в техническом перевооружении Красной Армии, изменении структуры войск, автор многих работ по тактике и стратегии современной войны. С 1934 года кандидат в члены ЦК ВКП(б). Награжден орденом Ленина и орденом Красного Знамени.

Погиб 11 июня 1937 года, став жертвой сталинских репрессий.

* * *

...Провал замыслов Колчака на Восточном фронте ничуть не отрезвил организаторов интервенции. Весной 1919 года они подготовили новый объединенный поход против Советской власти, в котором должны были принять участие прежде всего силы внутренней контрреволюции, возглавляемые Колчаком, Деникиным, Юденичем, Миллером. Их выступления предполагалось поддержать действиями войск Антанты и зависимых от нее малых государств Европы, но главная роль в нашествии возлагалась на Колчака. Восточный фронт таким образом приобрел первостепенное значение в судьбе революции.

Империалисты США, Англии, Франции, Японии взяли «верховного правителя» на свое обеспечение: он получил из-за границы 700 тысяч винтовок, 3600 пулеметов, 530 орудий, огромное количество боеприпасов, обмундирования и продовольствия. Численность оккупационной армии интервентов в восточных районах страны была доведена до 150 тысяч человек. Оккупанты несли караульную службу в тылу Колчака, позволив ему перебросить на передовую максимум войск.

В марте 1919 года он начал генеральное наступление на всем протяжении 600-километрового фронта.

Тяжелое положение сложилось на северном крыле наших войск, [184] прикрывавших подступы к Вятке, Ижевску, Казани. Сибирская армия белых под командованием генерала Гайды нанесла мощный удар в стык Второй и Третьей армий, с ходу захватив Оханск и Осу. Дальнейшее ее продвижение было приостановлено упорным сопротивлением Третьей армии, укрепившейся в районе железной дороги Пермь — Вятка.

На защиту Советов поднялись сотни и тысячи рабочих и крестьян Северного Урала. Вместе с красноармейцами они укрепляли оборону населенных пунктов, лежащих на пути врага. Несмотря на превосходство, колчаковцы долго не могли захватить Песковский завод, оборонявшийся Путиловским кавалерийским полком и местными рабочими. При поддержке населения стойко сопротивлялись части Красной Армии в районе Кирсинского завода. Генерал Гайда писал: «Левый фланг противника упорно защищает каждую деревню и отступает очень упорядоченно, оставляя слишком мало трофеев».

К середине апреля положение на фронте Третьей армии стабилизировалось. Белогвардейцам не удалось нанести окончательного поражения советским войскам и прорваться к Вятке. Сибирская армия Колчака вынуждена была повести наступление на Казань.

На участке Второй армии, прикрывавшей подступы к Казани, противник добился заметных успехов. В тылу советских войск снова вспыхнули кулацко-эсеровские восстания. Переправившись через Каму, белогвардейцы с помощью мятежников овладели Воткинском, Сарапулом, Ижевском. Части Второй армии с тяжелыми боями отошли к реке Вятке. В мае Сибирская армия Колчака форсировала Вятку и двинулась на Казань.

Направление главного удара Колчака обозначилось в центре Восточного фронта, где Западная армия генерала Ханжина действовала против Пятой советской армии. Имея более чем четырехкратное численное превосходство, противник прорвал фронт и начал продвигаться вперед. В течение первых десяти дней он захватил Бирск и Уфу. В районе Уфы белогвардейское командование попыталось окружить и уничтожить обескровленные части Пятой армии. Однако героическое сопротивление бойцов 26-й и 27-й дивизий сорвало этот замысел. Бок о бок с красноармейцами сражались рабочие. Только уфимский пролетариат послал на борьбу с Колчаком около 3 тысяч добровольцев. Стойко держались полки 26-й стрелковой. Несмотря на огромные потери, дивизия не только упорно оборонялась, но и наносила ответные контрудары. В сводках советского командования отмечалось, что в последних боях полкам 3-й бригады удалось занять несколько деревень, захватить 5 орудий, 5 пулеметов и около 500 пленных.

За время боев в Уфимском районе с 15 марта по 5 апреля только 3-й Уральский корпус генерала Ханжина потерял убитыми, ранеными и пленными более 3500 человек. Но и советские войска понесли большие потери. В ходе оборонительных сражений под Уфой вышло из строя около половины личного состава Пятой армии.

Как и в других районах прифронтовой полосы, здесь отрицательно сказалась неустойчивость тыла. В ряде уездов Симбирской и Самарской губерний произошли кулацко-белогвардейские мятежи, к которым примкнула зажиточная часть среднего крестьянства, недовольная введением [185] продовольственной разверстки. С трудом сдерживая сильнейший натиск превосходящих сил противника, Пятая армия продолжала отступать, В первой половине апреля она оставила Белебей, Бугульму, Бугуруслан. Западная армия белых двигалась к Волге.

Таким образом, колчаковцы создали ощутимую угрозу левому флангу Первой армии, действовавшей в районе Южного Урала, и вынудили ее отступить. Одновременно активизировала свои действия белоказачья Оренбургская армия Дутова, захватившая Актюбинск и отрезавшая от России Туркестан. Контрреволюция торжествовала победу. Прорыв в центре Восточного фронта открыл реальную возможность для объединения войск Колчака и Деникина и их совместного наступления на Москву. А это ставило на весы истории само существование Советской Республики.

После весеннего наступления Колчака почти весь Урал оказался под властью белогвардейцев. Режим, выражавший интересы помещиков, крупной торгово-промышленной буржуазии и иностранного капитала, оставил тяжелый след в жизни рабочего класса и крестьянства. К сожалению, реакционная сущность колчаковщины, прикрывавшейся флагом свободной торговли и частного предпринимательства, не сразу дошла до сознания широких слоев населения. Потому-то крестьянство Сибири и Урала сначала не только признало Колчака, но и помогало ему воевать против Советской власти. Колчак, отмечал Ленин, привлек на свою сторону массу добровольцев из зажиточных крестьян. Его армия на первых порах была едина в классовом отношении и оттого сильна. Однако все больше реакционная политика колчаковщины приходила в резкое столкновение с жизненными интересами народа.

Диктатура Колчака, стремившаяся к окончательной ликвидации всех завоеваний социалистической революции и восстановлению всевластия капитала, ударила прежде всего по рабочему классу. Колчак довел до логического конца мероприятия своих меньшевистско-эсеровских предшественников — денационализировал промышленность. Получив права собственности, уральская буржуазия повела решительное наступление на жизненный уровень трудящихся. Увеличилась продолжительность рабочего дня, резко сократилась реальная заработная плата, повысились цены в результате спекулятивных махинаций предпринимателей и торговцев. За время господства колчаковщины реальная заработная плата снизилась на Урале на 46–60 процентов. На Кыштымском заводе заработок рабочего составлял в конце января 1919 года от 6 до 10 рублей в день, тогда как фунт ржаного хлеба стоил 1 рубль 30 копеек. В Екатеринбурге на Верх-Исетском заводе заработная плата рабочих в марте 1919 года оставалась прежней, а цены повысились: на ржаную муку — с 27 до 45 рублей, на пшеничную — с 30 до 60 рублей за пуд. В целом цены на продукты и товары первой необходимости возросли в 5–10 раз.

Рабочие снова попали в кабалу к капиталистам. Колчаковские власти запретили им вмешиваться в дела производства, требовать улучшения материального положения, устраивать стачки и забастовки. В феврале 1919 года забастовали водники Тюмени. Генерал Гайда приказал в трехдневный срок возобновить работу, пригрозив предать неповинующихся [186] военно-полевому суду, каждого десятого — расстрелять, а остальных — сослать на каторгу.

Легальные профсоюзы, существовавшие при меньшевиках и эсерах, были разогнаны. В Уфе колчаковцы арестовали 400 профсоюзных активистов, 150 из которых отправили в сибирские тюрьмы. За первую половину 1919 года численность профессиональных союзов металлистов и горняков на Урале сократилась более чем в три раза.

Терроризируя рабочих, Колчак покровительствовал капиталистам. Крупная буржуазия получила огромные денежные средства на развитие производства. Общая сумма субсидий и дотаций, выданных ей к 1 августа 1919 года, составила более 750 миллионов рублей. В действительности средства эти не шли на поддержание промышленности и торговли — их беззастенчиво присваивала буржуазия.

Особенно услужливо диктатор оберегал интересы иностранного капитала. За военную и экономическую помощь он расплачивался золотом, пушниной, лесом, минеральным сырьем, хлебом. По требованию Антанты Колчак согласился уплатить все долги царского и Временного правительства, передать под иностранный контроль железные дороги и речные пути, предоставить полную свободу действий иностранным предпринимателям. Урал, Сибирь, Дальний Восток были отданы на разграбление.

Урал переживал глубокую хозяйственную разруху, усугублявшую нужду и бедствия трудящихся. Хищническое хозяйничанье временщиков-капиталистов, разграбление сырья, топлива, присвоение ссуд и дотаций — все это привело к полной дезорганизации и упадку производства. Из каждых пяти уральских заводов действовал один, да и то с неполной нагрузкой.

Например, производство железа и стали упало до 9 процентов от уровня 1913 года, а выплавка чугуна — до 14 процентов. В тяжелом положении оказалась угольная промышленность. Полнейшая разруха царила на транспорте. Резко сократился подвижной парк, количество неисправных паровозов доходило до 75 процентов. Уменьшилась пропускная способность железных дорог: упала скорость поездов, так как паровозные топки заправлялись не углем, а дровами.

В области аграрных отношений правительство Колчака взяло курс на защиту частнособственнических прав землевладельцев. После ноябрьского переворота на Урале вступил в силу закон о денационализации земли, принятый Временным Сибирским правительством 6 июля 1918 года. Главный начальник Уральского края Постников, назначенный Колчаком, в циркуляре от 15 января 1919 года разъяснял земским управам, которые пытались сохранить в своих руках управление бывшими частнособственническими землями: «Постановлением Временного Сибирского правительства все декреты Совета Народных Комиссаров, в том числе и касающиеся земельных вопросов, объявлены незаконными, а поэтому и ничтожными. Предлагается волостным управам в своих действиях руководствоваться этим постановлением».

Новые власти решительно поддерживали крупных собственников. Они добились восстановления владельческих прав крупнейшего на Урале земельного магната графа Строганова, которому до революции принадлежали [187] имения во многих волостях Екатеринбургского, Пермского, Красноуфимского, Соликамского и Чердынского уездов. Особым распоряжением главного начальника Уральского края крестьянским обществам запретили покушаться на графскую собственность. В Воскресенской волости Екатеринбургского уезда крестьяне с разрешения земской управы попытались воспользоваться лесной дачей завода, принадлежащей помещице Вадарской. Помещица сообщила об этом колчаковскому правительству. Главный начальник Уральского края направил в адрес Воскресенской управы предписание: «По действующим законам волостным управам не предоставлено право распоряжаться частновладельческими дачами, и выдача Воскресенской волостной земской управой разрешений на рубку леса является незаконной... В случае дальнейших выдач управою вышеуказанных разрешений, а равно и за выданные уже ею, она будет привлекаться к законной ответственности».

При Колчаке широко развернулась купля-продажа частных земель. В результате земля, переданная крестьянской бедноте Советской властью, оказалась у кулаков. Крестьянские наделы распределили так, как было до Октябрьской революции. Полностью возвратили землю церкви и казне. Только пары временно остались за новыми хозяевами.

Это вызывало глубокое недовольство крестьян. Опасаясь массовых выступлений, местные власти вынуждены были обращаться к правительству с просьбой урегулировать земельные отношения. Например, в докладной записке Пермского губернского земельного комитета от 14 февраля 1919 года говорилось: «С наступлением весны вопрос о порядке землепользования станет на очередь с особенной силой. Ввиду этого до окончательного разрешения земельного вопроса Всенародным законодательным собранием проблемы временного землепользования должны быть разрешены сейчас же». В записке предлагалось издать декларацию, «которая твердо и категорически объявила бы, что немедленно — по окончании гражданской войны — земельный вопрос во всем его объеме будет поставлен на разрешение законодательных учреждений, причем при разрешении вопроса будут приняты в основание все нужды трудового народа, а до решения земельного вопроса в законодательном порядке все земли сельскохозяйственного назначения должны быть оставлены в пользовании трудового населения».

При всей своей реакционности Колчак не чуждался демагогических методов правления. Он понимал, что его диктатура утвердилась благодаря поддержке мелкого собственника, который рассчитывал с помощью сильной власти сохранить в своих руках землю, уберечься от произвола со стороны крупных землевладельцев и военщины. Разрыв с крестьянством грозил резко сузить социальную базу колчаковского режима, ослабить его военный и экономический потенциал. И диктатор публикует 8 апреля 1919 года специальную декларацию о земле: «Долгом правительства является создать спокойную и твердую уверенность земледельческого населения в том, что урожай будет принадлежать тем, кто сейчас пользуется землей, кто ее запахал и засеял».

Колчак попытался ослабить нараставшее в тылу недовольство. Но он отнюдь не собирался затрагивать интересы земельных собственников. [188] Более того, два дня спустя после опубликования декларации в газете «Правительственный вестник» появилось такое заявление: «Впредь никакие самовольные захваты ни казенных, ни общественных, ни частновладельческих земель допускаться не будут, и все нарушители чужих земельных прав будут предаваться законному суду».

Что касается уже захваченных крестьянами земель, то хотя Колчак и не осмелился отобрать их, но поспешил провозгласить собственностью государства, чтобы компенсировать ими ущерб, который понесли собственники в результате революции. Этот замысел откровенно раскрыл товарищ министра земледелия Ярмаш в речи на закрытом заседании Совета Министров 10 апреля 1919 года. «Мы считали необходимым, — заявил он, — получить право считать государственными земли, находящиеся в фактическом пользовании захватчиков, или, вернее, внедрить в массовое сознание, что хотя земля ими и захвачена, но все же она им не принадлежит. Если мы скажем, что земля принадлежит владельцам, то мы не достигли бы цели, но сказав, что земли переходят в распоряжение государства, мы облегчаем населению примирение с положением, что земля не их».

Несколько слов — о налоговой политике оккупантов. За первые полгода колчаковщины налоги возросли в 4 раза. За неуплату долгов производилась конфискация имущества. Еще более обременительной была система чрезвычайных контрибуций и конфискаций. Военные власти забирали у крестьян подчистую скот, лошадей, хлеб, одежду. Один из белогвардейцев в письме епископу Уфимскому Андрею рассказал, как военные власти ограбили население Златоустовского уезда. Крестьяне, писал автор, «ни на минуту не забывают, что их семьи остались без лошадей, коров, сбруи. Кто сейчас они, эти крестьяне? Они — большевики».

Упадок промышленности, невероятная дороговизна, которой обернулась свобода торговли, недостаток самых необходимых товаров, тяжкие налоги, грабеж военщины, осуществлявшийся в форме чрезвычайных поборов, — все это довело трудовое крестьянство до крайней степени разорения и нищеты.

Стремясь возродить дореволюционные порядки, Колчак провозгласил старый шовинистический лозунг «единой и неделимой России». Право на автономию, полученное от Советской власти башкирами, татарами, марийцами, казахами и другими национальностями, было ликвидировано. Колчаковщина столь ретиво насаждала царскую систему колониального угнетения нерусских народов, что оттолкнула от себя даже клику башкирских буржуазных националистов во главе с Валидовым, которая яро ненавидела Советскую власть и боролась против нее с оружием в руках. Сформированные националистами башкирские воинские части переходили на сторону Красной Армии. Жестоко подавляя всякое недовольство трудящихся в национальных районах, правительство Колчака вместе с тем пыталось найти общий язык с эксплуататорскими классами. Оно восстанавливало прежние сословные привилегии местных феодалов, буржуазии, кулаков, духовенства. Словом, трудовой народ снова оказался в тисках двойной эксплуатации.

Экономическое и политическое господство крупного капитала восстанавливалось [189] методом жестоких насилий. Белогвардейский террор достиг чудовищных масштабов. Каратели хватали людей по малейшему подозрению и казнили их без суда и следствия. В Кизеле колчаковцы расстреляли и сбросили в шахты сотни рабочих. В Нижнетагильском и Надеждинском районах было казнено около 10 тысяч человек, в. Екатеринбургском — 25 тысяч.

В деревнях террор свирепствовал с такой же силой, как в городах и заводских поселках. В архиве сохранились списки крестьян Екатеринбургской губернии, убитых белогвардейскими карателями. Вот данные по Верхотурскому уезду. Крестьянка Коптеловской волости И. А. Борисихина, 62 лет, беспартийная, расстреляна за то, что двое ее сыновей служили в Красной Армии. Беспартийный крестьянин той же волости А. П. Калинин, которого колчаковцы заставили зарывать трупы расстрелянных, осмелился сказать офицеру, что один из них жив. Его тут же убили. В Махневской волости каратели расстреляли беспартийного крестьянина К. И. Скрыпина, 57 лет, за сочувственное отношение к Советской власти. По неполным данным, в Верхотурском уезде за время колчаковщины было расстреляно и замучено 246 коммунистов, 44 сочувствующих и 162 беспартийных...

Даже короткий список, который мы привели, позволяет проследить классовую направленность белогвардейского террора. Если рассмотреть причины террористических актов хотя бы в Верхотурском уезде, то выходит, что здесь было убито за службу в Красной Армии 120 человек, за работу в советских учреждениях — 71 человек, за принадлежность к Коммунистической партии или сочувствие ей — 222 человека.

Жертвами террора становились и те, кто проявлял малейшее неповиновение или недовольство, даже слабые попытки протестовать против поборов или уклонения от мобилизации.

В этом была правда о Колчаке. И ее узнали крестьяне на своем опыте. Владимир Ильич писал: «Теперь правда о Колчаке (а Деникин — его двойник) раскрыта вполне. Расстрелы десятков тысяч рабочих. Расстрелы даже меньшевиков и эсеров. Порка крестьян целыми уездами. Публичная порка женщин. Полный разгул власти офицеров, помещичьих сынков. Грабеж без конца» (Ленин В. И. — Т. 39. — С. 47).

Колчаковщина рассеяла соглашательские иллюзии. Мелкий собственник убедился, что диктатура буржуазии несовместима с демократией, что она не может гарантировать сохранность не только имущества, но и самой жизни. Именно в этом предпосылки массового поворота? крестьянства на сторону Советской власти, нарастания в белогвардейском тылу сопротивления, которое ускорило крах Колчака. [190]