Интервенция

Как, поди, нет церкви в Липягах? Деревня, по карте, большая: не один десяток дворов, железнодорожная станция с несколькими путями. Но Валентине так не хотелось, чтобы была там церковь, что одна спасительная мысль спешила подменить другую. Отчего бы липягинцам не оказаться безбожниками и не снести храм? Вон сколько церквей после революции поразрушили... Или, может, снаряд какой разнес церковь по кирпичику? Мятежников нынче прорва: то там банда, то здесь.

Валентина покачивалась в седле. Дорога шла лесом, вдоль полотна. Свежие ярко-зеленые листья облепили ветки деревьев, и птицы горланили вовсю, как будто боевых стычек в помине не было.

Кавалеристы не спешили; следом за ними, чуть поотстав, шла пехота; нельзя было отрываться от нее; и Валя Циммерман, опустив поводья, дала своему скакуну волю трусить мелкой рысью в неторопливой колонне, заполнившей лесную дорогу.

Солнце высоко уже поднялось над округой и поубавило свой веселый гомон пернатое семейство, когда головной всадник выехал из леса и, забыв о предосторожности, крикнул:

— Вот вам и Липяги! Красотища!

На жизнерадостного кавалериста зашикали, заругались:

— Ишь горло-то луженое. А если чехи там? Они те всадят заряд в заднее место.

— Заднее-то седлом прикрыто.

— Ничего, доберутся...

Настала Валина очередь выбираться из ажурной тени молодых листьев; всхолмленная равнина кругом, раздвоенная высокой железнодорожной насыпью; вдалеке на взгорке деревянные домишки с матово-черными, уже вспаханными и засаженными огородами; и вот тебе раз! — на самом высоком месте белокаменная церквушка.

Валентина хотела было завернуть в подлесок, переждать, когда командир пошлет кого-нибудь из разведчиков в Липяги, да замешкалась, и — как это бывает — Михаил Кадомцев на своем гнедом сам на разведчицу наткнулся.

— Циммерман! Берите трех красногвардейцев — и в деревню. Если контры там нет — наблюдательный пункт на колокольню. Наблюдение возглавить лично.

Валентина пришпорила коня, и он, вздрогнув мускулами, припустил было, но, осаженный жесткой уздой, присел на круп и заперебирал ногами. [12]

— Товарищ командир! Наблюдение я возглавлю. Но до подхода первого раненого. А потом — в цепь.

Возражение разведчицы командиру не понравилось. Но так ходил под Валентиной лоснящийся, ухоженный конь, так по-мальчишески отчаянно сидела она в седле и таким гневным блеском светились ее большие глаза, что Кадомцев помолчал и сдался:

— Но в цепи — чтоб ниже травы!

— Есть! — рассмеялась разведчица и вскоре с тремя красногвардейцами уже неслась, пригнувшись к скакуну, по равнине, возвышающейся к деревне.

Цепь Кадомцев развернул за деревней, на скате, откуда хорошо просматривались подступы. Циммеран рыла саперной лопатой парную, теплую землю, вытирая лицо влажным рукавом гимнастерки. Сосед-красногвардеец, улыбаясь, воткнул перед собой лопату, взглянул на Валю:

— Не усердствуй, землячка. Себе укрытие сварганю, за твое возьмусь... Я тебя вроде в Верхнеуральске видел. Или память изменяет?

— Изменяет, — отрезала Валя: нашел время точить лясы! Зло смерила взглядом ополченца и больше в его сторону не глядела, добавила только: — Рой давай, не то отстанешь.

Красногвардеец вроде действительно отстал — укрытие у соседки оказалось глубже, и он увлекся копкой, оставив разговор до другого раза.

А Валя точно припомнила Верхнеуральск, шумный, густо забитый пришлым людом, Пролетел по округе слух, что в городе записывают добровольцев в отряд. Никто бы, конечно, Валю из дому не отпустил (только шестнадцать исполнилось), но никому она ничего и не сказала, сослалась на собрание, которое на вечер назначили, украдкой сунула в котомку краюху хлеба — и в Верхнеуральск.

Товарищ Михаил, тот самый Михаил Кадомцев, ординарец которого ходил сейчас по взгорку и объяснял что-то командиру разведотряда, брал у добровольцев документы, внимательно просматривал, задавал вопросы, писал фамилии длинным столбцом на сером листе бумаги. На Валимых метриках Кадомцев споткнулся:

— Циммерман... А тут не ошибка? Валентин, может?

— Валентина.

Тут только Кадомцев вгляделся в шустрого «паренька».

— Ну, знаете, — с холодком начал командир ополчения, однако быстро прикинул, что красным отрядам понадобятся не только штыки и сабли, но и руки санитарок, кашеваров, портних.

— ...знаете, — повторил он более мягким тоном, подумал и еще раз произнес то же слово, присоединив к нему изворотистую добавку: — Знаете ли вы, товарищ... товарищ Циммерман... хотя бы санитарное дело?

Валя ничуточки не запнулась:

— Окончила курсы медсестер. Работала в лазарете губернского штаба дружин народного вооружения.

Товарищ Михаил посмотрел на Валины руки, еще не отмытые от ядовитой желтизны йода; вписал ее фамилию в столбец. Подумал и приписал: «Валентина Михайловна». [13]

Ординарец Кадомцева стоял между тем поблизости, говорил с командиром кавалеристов, делая рукой полукруг:

— Держите оборону до того леска. А там, за лесом, — Кадомцев с пехотой. Связь — через посыльных. Ну — всего! Я к соседям...

Ординарец, коренастый, крепкий, в ладно подогнанной форме, резко повернулся, вскочил на коня и скрылся за изгибом холма. Скрежетали о камни лопаты. Валентина ежилась: с детства не терпела противный этот звук. Ожил говорливый сосед:

— Ну, пр-рынцесса? Подмогнуть? — он все же умудрился отрыть свою позицию раньше и, лежа в укрытии, приподнявшись над бруствером, подглядывал за Валентиной.

К цепи подбежал наблюдатель:

— Где командир? Беляки поперли! — и, придерживая забинтованную руку, заспешил вдоль позиций.

Впрочем, атаку белочехи не начали. Стало медленно, по-летнему темнеть; сначала только даль подернулась мглистым туманом, потускнели разбросанные полосы лесов; потом легкой тенью оделись ближние холмы; призрачный полусвет долго еще играл окрест; полыхало золотистой синевой просторное небо, все не поддаваясь ночи, хотя давно уже диск солнца потонул за краем земли. Но вот и небо стало меркнуть, тускнеть, терять краски, и тут же выплыла из глубины одинокая звезда. Сосед зашевелился, слышно было, как он высыпает в газетный лоскуток крупные, звучные махоринки. Чиркнул, осветив небритое лицо, зажигалкой. Поперхнулся, затягиваясь дымом.

— Слышь-ка, соседка, — позвал он задумчивым голосом. — Сказывал мне ученый один человек. Вот эта самая звезда Венера — так ежели она горит, к примеру, как нынче, год будет, девка, оч-чень любвеобильный. А ведь и Марс к полуночи тоже ярко светит. А это к войне, девка! Любовь-то, выходит, нынче на горе...

Ночь была ясной; атаковать белочехи опять не рискнули — в степи как на ладони. Но с рассветом, когда Валентина, сама не заметив когда, уткнулась лицом в согретый рукав гимнастерки, мятежники — цепь за цепью — двинулись к Липягам. Бежали, торопились. Ладно, наблюдателя на колокольне словно кто в руку раненую ткнул; открыл глаза, а вдали, по равнине, точки мельтешат...

Близко подпустили белочехов. Лица их сосредоточенные видны стали. Как новогодние хлопушки, вразнобой, сухо загремели выстрелы. Эхом отозвался ближний лес. Другое эхо прокатилось вдоль высокого полотна. Первая волна белочехов залегла. За ней — вторая, третья. Только поднялись — новый хлопающий разнобой выстрелов, с пригорка «максим» прошелся раскатистым треском. Белочехи отступили.

— Мать их так, вояки! — рассмеялся в своем убежище сосед, но спохватился, — Уж извиняйте, барышня.

Снова чиркнула, брызнув желтым светом, зажигалка. Тихо в цепи.

Кажется, на этот раз Валентина не дала ни одной промашки. Стреляла в троих, и трое остались лежать у подошвы холма. Последнего видно. Лежит на спине, раскинув руки...

Больше всего она боялась, что надо будет в кого-то стрелять.

Она, наверно, не вынесла бы этого постоянного гнетущего напряжения, [14] если бы не заглушали его то и дело добровольческие невзгоды. Оказалось, не так просто приноровиться к седлу (поначалу ее назначили санитаркой в кавалерийский отряд). Кое-как ездой овладела. Но тут переход от Верхнеуральска до Троицка. Без привалов, в седле. Недели полторы Валентина еле садилась. Ладно, догадались мужики, отыскали знахарку, и та вылечила девчонку какими-то бальзамами.

И нагрянул новый переход. В районе Самары восстали анархисты. Срочно собрали отряд под командованием Ивана Торошина. Валентину зачислили в него разведчицей.

Только выгрузились в Самаре, походный шум разорвали крики: «Анархисты!» Вот тут и вылетел на нее анархист на сытой лошади, с блескучей, как весенний ручей, шашкой. Циммерман машинально вскинула карабин, однако никак не могла нащупать курка, словно это не карабин, а гладкая палка. Анархиста снял Торошин; потом подбежал и со всей силы встряхнул: «Чего ж ты? Жить надоело? В укрытие! И стреляй, стреляй!» Она легла за плетень. Холодом налилось тело. Нажимала спусковой крючок... Ночью у нее был жар. Санитарки отводились...

Звучно загудел паровоз. По рельсам двигался бронепоезд. На нескольких добровольцев, окопавшихся у полотна, ему удалось нагнать страха: бойцы побросали окопчики, побежали от насыпи. «Куда ж вы, черти?» — «Они же нас сверху...» — «Да чего они — дурные? От пехоты своей оторвутся, им крышка!» Успокоились бегуны, вернулись на позиции, залегли. А бронепоезд с двумя пустыми платформами впереди действительно остановился и, поджидая пехоту, стал осыпать красных тучей свинца.

Свистящие змейки взрыли землю около укрытий Циммерман и ее соседа.

— Ого, мать твою! — опять забылся сосед.

Валентина обожгла взглядом ополченца:

— Надо было меньше о любви болтать, больше окапываться.

Ополченец не ответил, зло щелкнул затвором винтовки; видимо, выбрал цель: белочехи приближались. Правда, на этот раз они залегли почти на прежнем месте, попытались подняться и сделать бросок, но потери отрезвили, и мелкими перебежками мятежники откатились к низинке. Шипел парами бронепоезд. Солнце красило розовым светом его пупырчатую броню. Пули так и плясали перед цепью красногвардейцев.

Низко пригибаясь к лошади, прискакал ординарец, передал приказ пробиваться к лесу, к основным силам. С позиций снимались группами, бежали в деревню — за лошадьми.

Пока белочехи гадали о перемещениях противника, конные разведчики с гиканьем и свистом вырвались за изгиб холма, пронеслись над своими окопами, смяли правый фланг белочехов. Почти никакого сопротивления оказать они не успели, лишь пулеметчики бронепоезда вдогонку навесили над конниками веера пуль.

— Красногвардейцы! — перед многолюдным строем, сдерживая жеребца, надсаживал голос Кадомцев. — Пришло сообщение: белочехи окружили нас, затягивают узел. Будем прорываться через станцию, отправим поездом раненых. План такой: кавалеристы выводят за собой пехоту... [15]

Пехотинцы высыпали из кустарника, побежали по низине. Теперь белочехи не сплоховали, открыли дружный огонь из винтовок, пулеметов и пушек, которые успели поставить за низиной, на высотке.

И снова ринулись в атаку конники. Валентина видела, как, неестественно запрокинув серое небритое лицо, неловко падал вбок ее говорливый сосед, как со всего маху грохнулся в пыль жеребец Кадомцева и скакавший за ним красногвардеец отдал командиру взмывшего на дыбы коня, как стрелял в нее из маузера чешский офицер-крепыш, как, прикрываясь от сабель руками и винтовками, бежали и падали мятежники, как прыгал на месте и ржал раненный в ногу жеребец командира второго кавалерийского отряда.

Прорыв был стремительным. С вершины холма, перед деревней, Валентина оглянулась: ближе к середине поля бежала пехота, ряды ее поредели, но ясно было, и она прорвется к станции.

По взгорку — туда и обратно — пронесся всадник из окружения Кадомцева:

— Где командир? Кто видел командира?

— Убит он, — сказал подскакавший конник. — Думал, ранен... Нет, совсем...

Кавалеристы стянули матерчатые шлемы, фуражки, папахи.

— Товарищи! Живо на станцию! Нужен состав для раненых.

— Надо организовать оборону станции!

— Кто примет командование?..

За эти двадцать-тридцать минут Валя успела побывать всюду: искала на вокзале машиниста, помогала цеплять вагоны, таскала носилки, подсаживала забинтованных повстанцев на ступеньки, носила от напорной вышки ведра с водой, отстреливалась от белочехов, перевязывала раненых.

Когда вырвавшиеся из окружения кавалеристы скакали по темнеющему лесу вдоль насыпи, Валентина заметила: приклад ее карабина раздроблен в щепки, а рукав гимнастерки пробит свинцом. Каждая из этих пуль могла сразить наповал, но почему-то пощадила. «Значит, еще повоюем, — подумала Валя. — Хорошо вот — раненых отправили.»

Устало покачиваясь в потертом кавалерийском седле, не знала Валентина, что белочехи остановили поезд, изрубили шашками машиниста, ходили по вагонам и в упор расстреливали раненых.

Блестела в небе вечерняя звезда.

* * *

Из воспоминаний С. В. Емелина: «Когда дутовское казачество отступило в оренбургские степи, части Красной гвардии вернулись в Челябинск. Андржейковича назначили начальником охраны городской железнодорожной станции, Мельченко — его заместителем. Меня тоже включили в охрану.

Во время дежурства 17 мая взбунтовавшиеся чехи окружили нашу роту. Арестовали Андржейковича и меня. Заявили, что мы — заложники, если хоть один чех будет убит, нас тут же расстреляют. К счастью, инцидент удалось быстро решить, и нас освободили.

27 мая в Челябинске вспыхнуло второе восстание белочехов. Ночью они перешли через речку Миасс, разоружили красногвардейцев, заняли [16] стратегически важные пункты — почту, телеграф, банк. Воспользовавшись мятежом, буржуазия и реакционное казачество установили свою власть.

Начались аресты. Был схвачен и казнен руководитель Челябинской большевистской организации Е. Васенко. Попали в белочешские застенки начальник штаба охраны Болейко, его помощник Могильников, секретарь Совета Гозиосский, большевики Колющенко и Тряскин.

В ночь на 3 июня в подвал номеров Дядина, куда бросили арестованных, ворвались пьяные казаки и под предлогом отправки в тюрьму вывели заключенных на улицу. Недалеко от цирка, у моста через ручей, всех зверски изрубили саблями.

Арестам подверглись большевики-железнодорожники и беспартийные рабочие, сочувствующие Советской власти, — Исаченко, Касьянов, Мельченко, Зайковский, Брагин, Миценгендлер, Гуськов, Орешкин и другие. Часть товарищей отправили в Тобольскую, часть в Иркутскую тюрьму.

Я сидел сначала в чешском арестантском вагоне. Через три дня меня отправили в городской суд. Председательствовал эсер Шулов, работавший в нашем паровозном депо. Приговор вынесли такой: до восстановления в Челябинске полного порядка водворить в тюрьму.

После трех месяцев заключения нас перевели в концентрационный лагерь. Содержали в казармах, а потом — в бывшей Петровской мельнице. Лагерь был обнесен колючей проволокой. Избивали арестантов жестоко.

Челябинцы, особенно железнодорожники, сочувствовали заключенным, приносили еду, одежду. Иногда охранники разрешали принять приношения, но чаще устраивали себе потеху: подпустят к проволочным заграждениям и ну хлестать нагайками.

Лишь в марте 1919 года мы были освобождены...»

* * *

В дни, предшествовавшие мятежу, вряд ли кого-нибудь из уральцев всерьез насторожило слово «белочехи». На базарах, в торговых лавках, на улицах поговаривали о чешском корпусе, который чем-то недоволен, хочет выехать из России, претензии какие-то властям предъявляет. Впрочем, до его ли сейчас претензий. Вон Дутова отогнали, эсеры с меньшевиками воду мутят, анархисты восстают то и дело.

Но по таежным увалам, как туман в сырую погоду, поползли слухи, заставлявшие настороженно поглядывать на вестников. Что? Почему? Как это удалось чехам Мариинск захватить? А про Челябинск вообще нелепица: якобы за одну ночь власть перевернули. В Челябе же вооруженные рабочие! Они Дутова расчихвостили, всей контре дали прикурить... Но из Челябы приезжали надежные люди, подтверждали слухи.

А тут и еще известия: объединившись с эсерами и белогвардейцами, что ни день, чехи занимали важные города — Новониколаевск, Пензу, Сызрань, Томск, Омск, Самару, Красноярск, Уфу, Симбирск... Думается, следует подробнее рассказать о событиях, предшествовавших белочешскому мятежу.

Чехословацкие части были сформированы в России еще во время [17] первой мировой воины. Вошли в них военнопленные австро-венгерской армии и русские подданные чешской национальности. В июне 1917 года две вновь созданные стрелковые дивизии были сведены в Чехословацкий корпус и размещены на Украине.

После Октябрьской революции Антанта обратила на это соединение особое внимание. Заручилась поддержкой его командования. Среди солдат началась целенаправленная пропаганда: дескать, корпус — часть, французской армии и Советское правительство обязано в самые сжатые сроки отправить его в Западную Европу.

Во второй половине марта 1918 года солдаты Чехословацкого корпуса, за исключением интернационалистов, сражавшихся в рядах Красной Армии против австро-германских захватчиков, покинули Украину. В экстренном порядке 26 марта Советское правительство приняло решение об эвакуации чехословацких войск через Владивосток. Ставилось принципиальное условие: чтобы чехи сдали основную часть вооружения местным Советам.

Но разоружение командование корпуса не устраивало. 14 мая чехословацкие офицеры, представители правых эсеров и Антанты собрались в Челябинске на совещание. После долгих дебатов решили поднять мятеж. Разъехавшись по частям, офицеры объявили солдатам, что Советское правительство якобы дало команду остановить эшелоны, разоружить солдат и заключить их в лагеря военнопленных.

Уловка подействовала.

К концу мая, перед началом восстания, эшелоны с чехословацкими войсками, общей сложностью около 45 тысяч человек, растянулись по всей Сибирской железнодорожной магистрали — от станции Ртищево (около Пензы) до Владивостока. Хорошо вооруженные, настроенные против революции силы оказались рассредоточенными почти по всей России — на 7000 километрах. Вот почему сделали на них ставку меньшевики и эсеры, буржуазия и кулачество, анархисты и верхушка казачества. С приближением чехов контрреволюция активизировалась, соединялась с ними.

25 июля 1918 года белочехи захватили Екатеринбург.

7 августа пала Казань.

С захватом Казани в руках мятежников оказалась заметная часть золотого запаса революционной Республики.

Сейчас, спустя семь десятков лет, отчетливо видишь, что мятеж белочехов положил начало гражданской войне и военной интервенции. Восстание сопровождалось массовыми арестами и казнями советских и партийных работников, революционно настроенных рабочих и крестьян. На захваченной территории чехи ликвидировали Советы, помогали создавать контрреволюционные правительства.

После объединения советских войск в Восточный фронт, которое состоялось 13 июня 1918 года, продвижение чехов и белогвардейцев было остановлено, а в сентябре революционные части перешли в наступление. В ноябре-декабре белочехи отказались воевать на стороне Антанты и были отведены с фронта в колчаковский тыл для охраны железнодорожных узлов. Солдаты покидали корпус. Около 12 тысяч чехов и словаков перешло в Красную Армию. [18]

Со второй половины 1919 года вместе с соединениями Колчака чехословацкие части отступали на восток. 7 февраля 1920 года на станции Куйтун командование Красной Армии и руководство корпуса подписали соглашение о перемирии, гарантирующее отход чехов на Дальний Восток и эвакуацию оттуда. Весной 1920 года эвакуация была завершена.

Но в дни, о которых мы ведем рассказ, белочехи набирали силу, и далеко не каждый понимал глубину и трагичность случившегося...

* * *

Из речи В. И. Ленина на объединенном заседании ВЦИК, Московского Совета, фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов Москвы 29 июля 1918 года: «Прежде всего надо сказать, что в военном отношении только теперь положение Советской республики окончательно определилось. На чехословацкое восстание многие сначала смотрели, как на один из эпизодов контрреволюционных бунтов. Мы недостаточно оценивали сведения из газет об участии англо-французского капитала, об участии англо-французских империалистов в этом восстании. Теперь следует припомнить, как развернулись события на Мурмане, в сибирских войсках, на Кубани, как англо-французы в союзе с чехословаками, при ближайшем участии английской буржуазии, стремились свергнуть Советы. Все эти факты показывают теперь, что чехословацкое движение было одним из звеньев, давно рассчитанных на удушение Советской России систематической политикой англо-французских империалистов, с целью втягивания России снова в кольцо империалистических войн. Теперь этот кризис должен быть разрешен широкими массами Советской России, так как он встал перед нами теперь как борьба за сохранение Советской Социалистической Республики не только от чехословаков, как от контрреволюционного покушения, не только от контрреволюционных покушений вообще, но как борьба против натиска всего империалистического мира.

...Мы снова попали в войну, мы находимся в войне, и эта война не только гражданская, с кулаками, помещиками, капиталистами, которые теперь объединились против нас, — теперь уже стоит против нас англофранцузский империализм; он еще не в состоянии двинуть на Россию полчища, ему мешают географические условия, но он все, что может, все свои миллионы, все свои дипломатические связи и силы дает на помощь нашим врагам. Мы находимся в состоянии войны, и эту войну мы можем решить победоносно; но тут приходится бороться с одним из самых труднопреодолеваемых противников: нужно бороться с состоянием усталости в войне, ненависти и отвращения к войне; это состояние мы должны преодолеть, потому что иначе мы не решим вопроса, который не зависит от нашей воли, — вопроса военного. Наша страна попала опять в войну, и исход революции зависит теперь всецело от того, кто победит в этой войне, главными представителями которой являются чехословаки, а на самом деле руководителями, двигателями, толкателями в этой войне являются англо-французские империалисты. Весь вопрос о существовании Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, весь вопрос российской социалистичесской революции свелся к вопросу военному» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т.37. — С. 1–2, 14 15). [19]

...Антанта продолжала плести заговор. Но как ни запутаны былин «узоры», а нити хитросплетений начинались в одной точке — в октябре 17-го года.

Сразу после победы восстания в Петрограде глава свергнутого Временного правительства и верховный главнокомандующий А. Ф. Керенский вместе с начальником штаба генералом Н. Н. Духониным отдал приказ командующим фронтами и военными округами и атаманам казачьих войск незамедлительно начать военные действия против Советов и выделить надежные части для похода на Петроград и Москву. Третий конный корпус П. Н. Краснова начал подтягивать силы к Питеру. Заявили о непризнании Советской власти казачьи правительства Дона, Кубани, Оренбуржья. Заручившись помощью командования Юго-Западного и Румынского фронтов, установила свою власть на большей части Украины Центральная рада. Вела переговоры с генералом польского корпуса Ю. Довбор-Мусницким рада Белоруссии. В Тбилиси появилось коалиционное правительство — Закавказский комиссариат, объединивший грузинских, армянских и азербайджанских националистов. Ряд антисоветских правительств образовался в Туркестане и Сибири.

Уже в ноябре 1917 года в Яссах на совещании военных представителей Англии и командования Юго-Западного и Румынского фронтов был выработан план боевых действий с привлечением румынских войск в Бессарабии и подразделений Чехословацкого корпуса и Центральной рады на Украине.

Совещание глав правительств Великобритании, Франции и Италии, состоявшееся 14 ноября, приняло решение о поддержке закавказских контрреволюционеров. Чуть позже конференция Антанты в Париже признала необходимым поддерживать тесную связь с антисоветскими правительствами Украины, казачьих областей, Сибири, Урала, Кавказа, Финляндии. И понятно — открыть им кредиты.

В декабре 1917 года — не прошло и двух месяцев после революции — империалисты Англии и Франции подписали соглашение о разделении сфер предполагаемых военных действий в России: Великобритании отходили Кавказ и все казачьи области, Франции — Бессарабия, Украина и Крым. В этом соглашении «партнеры» уже тогда учли возможные претензии своих «конкурентов»: Сибирь и Дальний Восток рассматривались как области влияния США и Японии.

Отметим такой момент. Поначалу Антанта не верила в прочность Советской власти, считала, что ее можно свергнуть силами внутренней контрреволюции, сужала помощь мятежникам до политической поддержки и денежных субсидий. В этом был один из первых просчетов. Революционная Россия молниеносно подавила восстания юнкеров в Петрограде и Москве, разбила части Краснова и войска Дутова, ликвидировала очаги многочисленных кулацких и белогвардейских бунтов.

К марту 1918 года Советская власть установилась почти на всей территории России. Исключение составили западные области, занятые австро-германскими войсками, часть Закавказья и некоторые районы Дона, Северного Кавказа, Урала и Казахстана, где закрепились остатки контрреволюции.

Жизнь потребовала от империалистов новой тактики. И руководители [20] Антанты срочно принялись за разработку новых планов, предусматривающих военную помощь, интервенцию...

* * *

Словарь революции. Антанта — империалистический блок Англии, Франции царской России (иначе именуемый «Тройственным согласием»), оформившийся в 1904–1907 годах.

Образованию Антанты предшествовало заключение в 1891–1893 годах русско-французской коалиции в ответ на создание Тройственного союза (1882), возглавляемого Германией. В 1904 году было подписано англо-французское соглашение, а через три года — русско-английское.

Образование Антанты смягчило разногласия между ее участниками, однако не устранило их. Например, были конфликты между Англией и Россией в Иране, между всеми участниками союза на Балканах и в Турции.

В ходе первой мировой войны к Антанте присоединились новые государства: Бельгия, Боливия, Бразилия, Гаити, Гватемала, Гондурас, Греция, Италия, Китай, Куба, Либерия, Никарагуа, Панама, Перу, Португалия, Румыния, Сан-Доминго, Сербия, Сиам, США, Уругвай, Черногория, Хиджаз, Эквадор, Япония.

Подобно Германии и ее союзникам, Англия, Франция и Россия с первых дней войны вступили в секретные переговоры о захвате чужих территорий. Так, англо-франко-русское соглашение 1915 года предусматривало переход к царской России Черноморских проливов.

Взаимные обязательства, а также скрытые личные интересы по превращению России в колонию побудили империалистические круги Антанты организовать вооруженную интервенцию против Советского государства.

Провал интервенции повлек за собой обострение противоречий между участниками Антанты, что привело к ее распаду.

* * *

...18 февраля 1918 года, после того как глава советской делегации на переговорах в Брест-Литовске Л. Д. Троцкий от своего имени заявил, что Советская Россия невыгодного мира не подпишет, но войну прекратит и воинские части распустит, свыше 50 австро-германских дивизий перешли в наступление от Балтики до Черного моря. В Закавказье началось наступление турецких войск.

Пытаясь спровоцировать Советы на продолжение войны с Германией, руководители Антанты предложили революционной России «помощь». 6 марта Мурманск был занят английским десантом (именно это имел в виду В. И. Ленин, говоря о «событиях на Мурмане»). Открытая военная интервенция началась.

Советское правительство вынуждено было заключить Брестский мир. Однако 15 марта страны «Тройственного согласия» заявили, что Брестский мирный договор признан ими не будет. В начале апреля японцы высадили десант во Владивостоке, а к середине месяца, вероломно нарушив мирное соглашение, германские войска заняли Крым и оккупировали Финляндию, оказав помощь местной буржуазии в подавлении революции.

Крайне тяжелая обстановка создалась в России. Голод, начавшийся [21] в центральной полосе, осложнил ее еще больше. Надо было идти на крайний шаг — вводить хлебную монополию и продразверстку, когда крестьяне должны были сдавать государству излишки хлеба по твердым закупочным ценам.

И снова подняла голову контрреволюция. Как лесной пожар, полыхнули по стране спровоцированные местными кулаками мятежи.

Антанта активизировалась: разжигала гражданские распри, усиливала свои войска на Севере и Дальнем Востоке, готовила оккупацию Закавказья и Средней Азии.

На деньги Антанты создаются военно-заговорщицкие организации — правоэсеровский «Союз защиты родины и свободы», который возглавил Б. В. Савинков, правокадетский монархический «Национальный центр» и коалиционный «Союз возрождения России», объединивший левых кадетов, правых эсеров, меньшевиков и народных социалистов.

И вот Антанта спровоцировала мятеж Чехословацкого корпуса.

4 июня руководители «Тройственного согласия» объявили восставшие части белочехов неотъемлемой частью своих войск, заявив, что будут рассматривать их разоружение как недружелюбный акт по отношению к Антанте.

* * *

Из письма В. И. Ленина в Высший военный совет от 10 августа 1918 года: «Считаю необходимым всячески усилить Восточный фронт. Предлагаю Высшему военному совету разработать план снятия с Западного фронта наибольшего числа частей. План этот надлежит провести в кратчайший срок. Должны пойти все боеспособные части. Железные дороги получат предписание немедленно пропустить уже идущие части на фронт и будут всемерно готовиться к принятию и перевозке новых.

Предлагаю Высшему военному совету следить за правильностью и быстротой выполнения нарядов железными дорогами. О промедлениях председателю Высшего военного совета докладывать мне.

Ответственность за скорейшее исполнение плана возлагаю на Высший военный совет.

Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ульянов (Ленин)»

(Ленин В. И. — Т. 50. — С. 146).

С тех пор как организаторам заговора стало ясно, что вблизи Питера и Москвы не создать плацдарма, с которого можно вести наступление, внимание их привлек Урал.

Он соединяет центральную часть страны с Сибирью и Казахстаном. По его речным дорогам можно добраться до Арктики и Каспия, а если вверх по Волге — до самой Москвы. Займи Урал, и в руках у тебя важнейший узел Транссибирской магистрали — единственного сквозного пути России.

Но Урал — еще и надежный тыл. С конца прошлого века промышленность горнозаводского Урала пошла на убыль, в упадке оказались старые металлургические заводы. Но остается крупным промышленным районом: добывались металлы, золото, редкие камни, выплавлялись чугун и сталь, делались клинки и винтовки. [22]

Из 55 видов ископаемых, добывавшихся в России, в недрах Каменного Пояса хранились 48. Руки приложи — доходы потекут рекой. Впрочем, они уже текли. Наиболее изворотливым иностранным предпринимателям удалось «сродниться» с хозяевами важнейших отраслей уральской промышленности. Скажем, накануне первой мировой войны английский капитал полностью контролировал предприятия Кыштымского, Южноуральского и Сысертского акционерных обществ. Французские заводчики скупили акции Камских заводов, а также Авзяно-Петровского, Катавского и некоторых других промышленных предприятий Южного Урала. Один из крупных американских магнатов колонист Гувер на паях с английским промышленником Урквартом эксплуатировал уральские месторождения цветных металлов и каменного угля. Общая стоимость концессий, которыми владел Гувер, составляла один миллиард долларов.

Были у Антанты и другие соображения.

Она рассчитывала на поддержку мелкой буржуазии, главным образом зажиточных крестьян: они открыто возмущались запрещением на свободную торговлю хлебом. Кстати, до революции уральский и сибирский крестьянин почти не знал помещичьих притеснений. Это был, по словам Ленина, наиболее сытый крестьянин, хорошо обеспеченный землей и скотом, имевший значительные хлебные излишки.

Многое проясняет социальный срез дореволюционной уральской деревни. Если в целом по стране насчитывалось 65 процентов бедняков, 20 — середняков, 15 — кулаков, то на Урале на долю бедного крестьянства приходилось 52 процента деревенского населения, середняков — 30 и кулаков — 18 процентов.

В Пермской губернии и в Зауралье помещичье землевладение действительно серьезной роли не играло. Но в Уфимской 45,5 процента земли принадлежало помещикам, казне, удельному ведомству, банкам. Причем помещичьи имения находились в предуральских, более плодородных уездах. Крестьянство этих уездов было весьма заинтересовано в разделе помещичьих угодий, горой стояло за народную власть.

Несколько другая раскладка в юго-восточной части Уфимской губернии, где сильны были патриархально-феодальные формы землепользования, а командные позиции в деревне занимало весьма многочисленное кулачество, которое пользовалось влиянием у крестьян. Здесь особенно активно действовала контрреволюция.

Позиции деревенской буржуазии были чрезвычайно сильны в казачьих районах Оренбуржья. Казачество находилось в особо привилегированном положении, лучше было обеспечено землей, чем крестьянство. Оренбургские казаки, составляя треть населения, владели 70 процентами пашни. Понятно, большая часть угодий сосредоточилась в руках верхушки: в 1917 году в 958 семьях местных генералов, офицеров и чиновников в среднем на одну мужскую душу приходилось по 381 десятине. Именно станичные богатеи составили впоследствии ту силу, которая выступила против революции, поддержала мятежных белочехов и Колчака. К кулакам примыкали средние слои казачества, ориентировавшиеся на зажиточных землевладельцев.

Вятская губерния отличалась самой большой степенью социального расслоения. Мощная прослойка бедноты отдавала предпочтение пролетарским [23] идеям, однако была подвержена и влиянию деревенской буржуазии. Объяснялось это сильными патриархальными и националистическими предрассудками.

Свои особенности у деревни Среднего Урала. Скажем, для Красноуфимского уезда Пермской губернии были характерны крупные хуторские хозяйства: на долю каждого приходилось более 25 десятин земли. Не случайно на первом этапе гражданской войны здесь перекидным огнем полыхали кулацко-белогвардейские бунты.

Следует добавить, что влияние мелкобуржуазных элементов чувствовалось не только в деревне, но и среди заводского населения. До революции оно распадалось в основном на три группы — на чистых пролетариев, не имевших других средств к существованию, кроме собственных рук (на этом положении находились рабочие таких заводов, как Мотовилихинский, Надеждинский, Лысьвенский, Чусовской, Алапаевский, Нижнесалдинский); на мастеровых и вспомогательных рабочих, которые имели основным источником существования труд на заводе, однако сохранили и связь с землей, получая от заводовладельцев усадьбы, огороды, покосы и пашни (рабочие мелких, полузаброшенных заводов — Артинского, Бисертского, Михайловского, Нейво-Рудянского), и на полурабочих-полукрестьян, которые, проживая около заводов, вели личные хозяйства и занимались вспомогательным промышленным трудом.

Таким образом, поземельные отношения играли немаловажную роль в жизни значительной части уральского пролетариата, причем связь с землей не стимулировала рост революционной сознательности, а наоборот, порождала мелкособственническую соглашательскую психологию.

Вот почему на Урале, как нигде, сильны были организации эсеров и меньшевиков. Представители «соглашательских партий» настраивали собственников против диктатуры пролетариата, призывали к свержению Советской власти, обещали «подлинное народовластие» в лице Учредительного собрания и свободу частного предпринимательства.

Мелкобуржуазные партии являлись серьезными политическими противниками большевиков. Хотя они и потерпели сокрушительное поражение в борьбе за власть в Октябре, однако продолжали сохранять влияние среди крестьянства и определенной части рабочего класса.

* * *

Словарь революции. Большевики — члены марксистского направления в российском и международном рабочем движении, возникшего в начале XX века в России и получившего воплощение в пролетарской партии нового типа, созданной В. И. Лениным.

Большевистская партия соединила в один революционный поток борьбу рабочего класса за социализм, общенародное движение за мирг крестьянскую борьбу за землю, национально-освободительную борьбу угнетенных народов России и направила эти силы на свержение капиталистического строя.

Вот какую характеристику большевикам дал Джон Рид в книге «Десять дней, которые потрясли мир»: «Большевики. Сейчас они называют себя коммунистической партией, чтобы подчеркнуть свой полный разрыв [24] с традициями «умеренного», или «парламентарного», социализма, за который выступают меньшевики и так называемые «социалисты большинства» во всех странах. Большевики призывали к немедленному восстанию пролетариата и захвату государственной власти, с тем чтобы ускорить победу социализма путем насильственного обобществления промышленности, земли, природных богатств и финансовых учреждений. Эта партия выражает стремления главным образом промышленных рабочих, а также и значительной части беднейшего крестьянства...»

Меньшевики — последователи реформистского мелкобуржуазного течения в российской социал-демократии. Меньшевизм оформился на. II съезде РСДРП, объединив противников ленинского принципа построения партии. Считая буржуазию главной двигающей силой буржуазно-демократической революции, а крестьянство — реакционным классом, меньшевики выступали против гегемонии пролетариата в революции, за подчинение рабочего класса либеральной буржуазии.

Джон Рид: «Меньшевики. Эта партия включает социалистов всех оттенков, которые считают, что общество должно прийти к социализму путем естественной эволюции, а рабочий класс должен сначала завоевать политическую власть. Кроме того, это националистическая партия. Фактически это была партия социалистов-интеллигентов, а поскольку все средства просвещения находились в руках имущих классов, интеллигенция, естественно, придерживалась их образа мысли и становилась на сторону этих классов...»

Эсеры (социалисты-революционеры) — представители мелкобуржуазной партии в России, которая была создана в 1901–1902 годах. Воскрешая теории народников в социалистическом характере крестьянского движения, они отрицали ведущую роль пролетариата в революции. Считали одним из основных средств борьбы индивидуальный террор. Стали на путь соглашательства с буржуазией, поддержали контрреволюционное правительство, потеряли влияние в народе.

Левые эсеры пытались привлечь на свою сторону те слои крестьянства, которые разочаровались в политике эсеров. «Левые» признали Советскую власть, входили в Советское правительство, но со временем стали выразителями интересов кулачества.

Джон Рид: «Партия социалистов-революционеров... Первоначально революционная партия крестьян, партия «боевых организаций» — террористов. После мартовской (февральской. — Авт.) революции в нее вступило много людей, которые прежде никогда не были социалистами. В то время эсеры стояли за отмену собственности только на землю, причем ее владельцы должны были получить определенную компенсацию. В конце концов рост революционных настроений среди крестьян заставил эсеров отказаться от пункта «о компенсации». Осенью 1917 года молодые и наиболее решительные из представителей интеллигенции откололись от основной партии и создали новую партию — партию левых социалистов-революционеров. Эсеры, которых радикальные группы впоследствии всегда называли «правыми социалистами-революционерами», перешли на политические позиции меньшевиков и действовали вместе с ними. В конечном счете они представляли интересы кулаков, интеллигентов и политически отсталых слоев населения. [25]

Однако среди них было значительно больше группировок с разными точками зрения на политические и экономические вопросы, чем среди меньшевиков. Из их лидеров... Авксентьев, Гоц, Керенский...»

* * *

В 1930 году в Белграде вышла книга С. Мельгунова «Трагедия адмирала Колчака». Автор ее писал: «Каково было местами настроение, показывает знаменитое в летописи гражданской войны августовское восстание в Сарапульском уезде во главе с рабочими Воткинского и Ижевского заводов. Это движение, проникнутое, как нигде, идеалистическими побуждениями, показывает, каких результатов можно было бы достигнуть среди населения при подходящих условиях... Народное движение в Сарапульском уезде при всем трагизме своего исхода — отрадное явление народной жизни. Русский народ не такое уж быдло, как готовы изображать иностранные участники гражданской войны в России.

Сознательное меньшинство среди повстанцев стойко выдержало испытание, до конца выполнив клятву — не положить оружия в борьбе с большевистской деспотией до тех пор, пока в России не взойдет солнце свободы. Мы встретимся с ними в Сибири — это были лучшие части колчаковского войска...»

Еще одно свидетельство, взятое из книги Д. Леховича «Белое против красного», выпущенной в Нью-Йорке: «Крестьяне этого района работали на заводах, но в свободное время занимались сельским хозяйством и ручным ремеслом. Когда эти трудолюбивые и преуспевающие люди взялись за оружие, они оказались самыми стойкими отрядами борцов против коммунизма. Эти подразделения были единственными во всех белых армиях, которые полностью состояли из заводских рабочих».

И наконец, цитата из книги Мельгунова: «Все движение отнюдь не было связано с агитацией эсеров и возникло в значительной степени наперекор официальной позиции социал-демократов. Движение носило совершенно самобытный характер. Возникло оно в союзе фронтовиков, где существовала нелегальная «офицерская» организация во главе с капитаном Юрьевым. Получилось красивое содружество. К дню восстания 8 августа 200 офицеров, работавших на заводах (в большинстве, по-видимому, принадлежавших к местному рабочему и крестьянскому населению), организовали армию. Крестьяне дали хлеб и обмундирование, рабочие были то у станка, то временно уходили на фронт. Примкнули к организации и эсеры с меньшевиками. Непосредственного отношения к деятельности каких-либо партийных организаций движение не имело».

Обратите внимание на общую в приведенных отрывках мысль — движение никем не готовилось, возникло стихийно, явилось выражением протеста уральских рабочих против большевиков. Не будем голословно обвинять авторов в умышленной подтасовке фактов. Возможно, они и не знали о скрытых пружинах Ижевско-Воткинского мятежа. Скажем только, что внешне история эта действительно выглядит почти так, как ее показали писатели-эмигранты.

К лету 1917 года позиции большевиков в Ижевске усилились. Однако в Совете власть оставалась за представителями соглашательских партий. [26] Большевистская организация начала агитацию за отзыв из Советов депутатов-соглашателей. Эту позицию поддержали и эсеры-максималисты, вступившие в союз с большевиками. Вскоре в Совете абсолютное большинство заняли большевики и максималисты.

В сентябре по решению исполкома была организована боевая дружина, которую после революции переименовали в Красную гвардию. Вооруженный отряд использовался для защиты интересов рабочих, наведения порядка в городе и его окрестностях, подавления кулацких мятежей и саботажа заводовладельцев.

Чтобы оперативно решать важные задачи, Совет выделил из числа гвардейцев летучий отряд и подчинил его комитету по охране революции. За короткое время максималистам (их позиции мало чем отличались от мировоззрения левых эсеров) удалось усилить влияние в штабе летучего отряда, который стал проводить политику, все более расходившуюся с линией Ижевского Совета. Было решено провести чистку рядов Красной гвардии. Штабу отряда большевики предложили сдать оружие. Последовал отказ.

В конце марта 1918 года большевистская организация Ижевска приняла экстренные меры — вооружила своих дружинников, создала революционный военно-полевой штаб. Вторичное требование сдать оружие максималисты снова отклонили.

Для наведения порядка из Казани в Ижевск был переброшен отряд моряков и красногвардейцев с двумя орудиями, броневиками и пулеметами. Мятежники сдались, были осуждены и заключены в тюрьму.

Казалось бы, жизнь дала большевикам Ижевска хороший урок, но, к сожалению, выводов они не сделали, мер по предотвращению последствий инцидента не приняли. Разъяснительная работа по поводу мятежа в рабочей среде не велась. А максималисты не дремали. В ход пошло все: подтасовка фактов, наговоры, обвинения в терроризме и узурпаторстве. Итогом этого стали перевыборы Совета, на которых победу одержали меньшевики.

Новый Совет — новая политика: исполком стремился передать власть городскому самоуправлению, а точнее — местным фабрикантам и заводовладельцам. При поддержке рабочих большевики арестовали руководителей исполкома, но, повторяя прежнюю ошибку, вновь не объяснили ижевцам, чем эта мера была вызвана. Противники не замедлили воспользоваться очередной ошибкой большевиков.

Далее события разворачивались молниеносно. Атаман Дутов вторично поднял мятеж на Южном Урале. Многие коммунисты Ижевска, Воткинска и Сарапула записались в добровольческий отряд, ушли на фронт. Многочисленную группу коммунистов-добровольцев Сарапульский уезд направил навстречу надвигавшимся белочехам. 2 августа из членов РКП(б) и максималистов было сформировано еще одно подразделение. И в это же время Вятский губернский комитет партии потребовал от Ижевского комитета откомандировать в его распоряжение опытных партийных и советских работников.

Находившийся на Урале по заданию ЦК РКП(б) Е. М. Ярославский писал в те дни: «Но хорошо ли это, что все коммунисты, все революционеры отправились на чехословацкий фронт? Нет, надо обеспечить, укрепить [27] каждый пункт, сегодня с виду спокойный, а завтра — место гражданской войны...»

6 августа 1918 года под натиском белочехов пала Казань. Спустя два дня союз фронтовиков возглавил восстание рабочих Ижевского и Воткинского заводов...

Вот внешний слой событий, за которыми действительно почти не проглядываются нити тайного заговора, а отсюда и душеспасительные, милые сердцу писателей-эмигрантов фразы: «самые стойкие отряды борцов против коммунизма», «народное движение в Сарапульском уезде», «отрадное явление народной жизни», «движение носило совершенно самобытный характер». Однако настолько ли уж Ижевско-Воткинский мятеж «самобытен»?

Летом 1918 года с пристани Нижнего Новгорода сел на старенький пароход член ЦК партии меньшевиков И. Уповалов. На берег он вышел в Сарапуле, побывал в Воткинске, Ижевске, вернулся в Воткинск, поступил на завод литейщиком. Литейщик как литейщик. Впрочем, стоило заводчанам собраться на митинг по поводу восстания в Ижевске и кому-то бросить клич записываться в добровольческий красногвардейский отряд, как Уповалов взял слово:

— Товарищи! Будем бдительными! Готовится безумное братоубийство. Нас хотят сделать палачами наших отцов, братьев, жен, детей. Ижевцы точно такие же рабочие, как и мы с вами. Неужели же пойдем мы на них с оружием в руках?..

Тем же летом между Воткинском и Ижевском без устали курсировал монархист, входивший в савинковский «Союз защиты родины и свободы», бывший редактор петербургской газеты «Биржевой курьер» и московского издания «Коммерческий телеграф», председатель правления общества «Свободная печать» А. Гутман (Анатолий Ган). Страсть к путешествиям на время вытеснила в нем журналистские привязанности, но только вспыхнул мятеж, как его статьи замелькали на страницах газет «Голос Прикамья» и «Ижевский защитник».

Не раньше и не позже, а именно летом 1918 года в Ижевск прибыли кандидат в члены ЦК партии эсеров И. Тетеркин и член ЦК этой же партии Н. Иванов. Под их руководством местные максималисты прибрали к рукам боевую дружину и тайно, в лесу, обучались стрельбе.

При клубе социалистов-революционеров «цекисты» организовали оружейную мастерскую по сборке винтовок, запчасти к которым эсеры выносили с завода. Оружие раздавалось всем, кто сочувствовал меньшевикам и максималистам.

Позднее в своих воспоминаниях Б. В. Савинков писал: «В течение всего мая и июня штаб «Союза защиты родины и свободы» постепенно эвакуировал часть своих членов из Москвы в Казань. По моим расчетам, на Волге уже должны были быть сосредоточены достаточные силы для восстания против большевиков...»

* * *

Строки биографии. Борис Викторович Савинков (литературный псевдоним В. Ропшин) родился 19 января 1879 года в Харькове, умер 7 мая 1925 года в Москве. Русский политический деятель, один из лидеров партии эсеров, писатель. В 1903–1906 годах в числе других руководит [28] «Боевой организацией». Участвовал в убийствах министра внутренних дел В. К. Плеве, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. В 1906-м арестован, приговорен к смертной казни, бежал. В 1907 году из-за разногласий с руководством выходит из партии эсеров. Публикует повесть «Конь бледный», в которой выразил разочарование в террористической борьбе. В 1911-м эмигрировал. Издал роман «То, чего не было» (1914), посвященный событиям первой русской революции и показывающий распад партии эсеров. В годы первой мировой войны добровольцем служил во французской армии. После февральской революции вернулся в Россию. Был комиссаром Временного правительства при Ставке верховного командования, затем комиссаром Юго-Западного фронта, товарищем военного министра.

Савинков поддерживал связи с Л. Г. Корниловым, был членом реакционного «Совета Союза казачьих войск». После Октября участвовал в мятеже Керенского-Краснова, входил в антисоветский «Гражданский совет», образованный на Дону генералом Алексеевым. В феврале-марте 1918 года создал в Москве подпольный контрреволюционный «Союз защиты родины и свободы». В 1919-м за границей вел переговоры с правительствами Антанты о помощи белогвардейским войскам. В 1920–1923 годах руководил шпионско-диверсионной деятельностью против СССР. В Париже вышла его повесть «Конь вороной» (1923) о бесперспективности белого движения.

16 августа 1924 года Савинков был арестован после нелегального перехода советской границы. На суде раскаялся в своих преступлениях. Приговорен к расстрелу, замененному лишением свободы на 10 лет. В тюрьме занимался литературным трудом. Покончил жизнь самоубийством.

* * *

...В планах Савинкова, согласованных с военными специалистами Антанты, особое место уделялось шести русским городам. Заняв их, можно было рассчитывать на победу. Ярославль станет воротами, через которые пройдут на Москву войска генерала Миллера. Царицын и Нижний Новгород — опорные пункты для Деникина. В Рыбинске хранилось огромное количество артиллерийских припасов. В Казани — золотой запас Советской России. А Ижевск, как мы уже говорили, был кузницей стрелкового оружия. Ежедневно здесь выпускалось до 1200 трехлинейных, лучших по тем временам, винтовок. И не случайно именно с захвата Ижевска начал осуществлять свои планы Савинков.

В 1917 году во многих волостях Удмуртии были созданы организации Союза фронтовиков. Его создатели — солдаты, унтер-офицеры и офицеры — преследовали гуманные цели: вели среди демобилизованных культурно-просветительную работу, заботились о материальном положении инвалидов, занимались трудоустройством людей. Такую деятельность, понятно, Советская власть разрешала. Вот эти-то организации и стали использовать в своих целях савинковцы: в них вошли более 200 контрреволюционно настроенных офицеров, которые со временем завоевали в Союзе командное положение, стали пользоваться у рядовых членов авторитетом.

После падения Казани Ижевск, Сарапул и Воткинск были объявлены [29] на военном положении. Формировались боевые отряды, отправлялись на фронт. Никто из оставшихся в Ижевске большевиков в суете и спешке не придал значения тому, что штаб Союза фронтовиков с Нагорной части города перебрался в Заречную — поближе к оружейному заводу. 8 августа в помещение Ижевского Совета пришла делегация фронтовиков и потребовала выдать членам Союза оружие. Делегацию арестовали. И снова этим воспользовались заговорщики. На митинге, организованном во дворе завода, одни ораторы сменяли других:

— Мы хотим идти на чехов, защищать революцию! А большевики, предавшие интересы рабочих, не дают оружие. И товарищей наших в каталажку посадили. Позор предателям!

В самый разгар митинга появился конный отряд милиции, попытался навести порядок. Фронтовики спровоцировали стычку, и милиционеры были избиты рабочими. Для усмирения назревавшего бунта Совет послал на завод вооруженный отряд. После непродолжительной перестрелки заводчане предложили провести переговоры, избрали делегатов. Совет предложение принял.

Однако пока делегация вела переговоры, руководители Союза фронтовиков дали распоряжение своим боевикам, возглавляемым бывшими царскими офицерами, незаметными перебежками продвигаться к зданию Совета, взять его в кольцо. Результаты переговоров (а они были продолжительными) организаторы мятежа от рабочих скрыли, пустили слух, дескать, члены Совета и слушать не хотят о мирном решении конфликта.

Началась перестрелка. Совет оказался отрезанным от города. Мятежники захватили все важные пункты, в том числе телефонную станцию.

Когда на ружейном заводе закончилась смена и рабочие направились по домам, проходные оказались оцепленными.

— Товарищи! Никакой паники. Большевики начали против нас репрессии. Просим всем быть вместе — до выяснения обстоятельств.

А ночью, активизировав действия, мятежники решили судьбу Ижевска. Малочисленный отряд Советов — около 200 человек — не выдержал натиска, отступил, неся потери, к деревне Удмуртская Карлутка.

Весть о восстании разнеслась по губернии мгновенно. Первыми попытались ликвидировать его коммунисты Воткинска. Они сформировали отряд из 180 человек. На подступах к Ижевску он попал в засаду и был разбит. И вот восставшие двинулись к Воткинску — знали, сил там нет, только что на фронт ушли крупные формирования. При поддержке местной контрреволюции Воткинск был взят. В разные концы уезда штаб мятежников рассылал карательные экспедиции. Советская власть в округе на долгие месяцы была свергнута. Но ни на час не утихала борьба с бунтовщиками. Порядки, установленные ими, подавляющее большинство трудящихся считало чужеродными, враждебными, неприемлемыми. Их пытались сбросить, как тягостные путы.

* * *

Хроника гражданской войны. 11 августа 1918 года к мятежному Ижевску направляется подкрепленный свежими силами отряд Александра Бабушкина, два дня назад вышедший из окружения восставших. [30]

14 августа. В бой с ижевцами вступают жители Удмуртской Карлутки и Чемашуры.

Упорное сопротивление мятежникам оказывают коммунисты Малмыжского, Уржумского и Нолинского уездов.

22 августа специальный отряд Третьей армии освобождает от восставших село Сегыч Оханского уезда.

В середине августа красногвардейский отряд С. П. Барышникова разбивает повстанцев в Святогорской волости.

До конца августа силами уездных военкоматов от контрреволюционеров очищены Юсовская и Васильевская волости.

На северном и северо-восточном направлениях от Ижевска и Воткинска действуют партизанские отряды Я М. Широбокова и И. Р. Журавлева.

Командующий Третьей армией Р. И. Берзин предпринимает попытки объединить силы сопротивления мятежникам.

* * *

Вагон настолько был набит людьми, что не проходило и полчаса, чтобы кто-нибудь из лежавших, сидевших либо стоявших не обращался к Константинову:

— Эй, солдатик! А ну-ка окошко-то приоткрой. Прям-таки дышать нечем.

Василий смирился уже со своей участью: угораздило занять место у самого окошка. Думал, вот красота, сиди да смотри, как в кинематографе: поля плывут с перелесками, домики путевых смотрителей под насыпью пробегают, железные мосты, грохоча, мелькают каркасными перекрестьями. Поначалу все так и было, да вот наперекосяк пошло... Василий Константинов подымался с лавки, приспускал оконную раму, и морозный воздух белесыми клубами врывался в вагонную духоту. Пассажиры оживали: некоторые даже самокрутки умудрялись курнуть разок-другой, но народ ругался, и самокрутки гасились о подошвы сапог. Воздух быстро свежел, светлел, остывал. И радостные пассажиры начинали поеживаться, воротники пальто и шинелей поднимать, сапогами и валенками постукивать:

— Эй, солдатик! Захлопни створку-то! Чо ты ее, как двери летом, расшеперил?

Все им неладно: то жарко, то холодно.

Поезд загудел, задергался, остановился. Станция какая-то, народищу — невиданное количество. Тут опять публику разжарило; Василий опустил раму, боком высунул в проем голову, увидел, как какой-то солдат-здоровяк, метра под два, с винтовкой за спиной, с пузатым вещмешком в одной руке и медным чайником в другой, настырно прокладывал дорогу к вагону. «Ничего у тебя, братишка, не выйдет!» — подумал Константинов и снова уместился на уголочке скамейки. Но скоро в вагоне невероятный шум поднялся, заковыристый мужичий мат посыпался, и в проходе показался тот самый двухметровый солдат, то и дело басивший: «Поберегись, ошпарю!». Это ж надо: пробился сквозь стену...

Поравнявшись с Васильевым окошком, пассажир покрутил головой, оценил обстановку и потряс чуть ли не под потолком вещмешком и медным чайником: [31]

— Жратва есть, ребяты, чаек! Где местечком поделитесь?

Вот шельма. Народ неевший, непивший, едет какие сутки — знает, чем взять. Сделали невозможное, потеснились, присел солдат бочком на пол между облепленными лавками, трехлинейку возле пристроил, из вещевого мешка, точно, громадный шмат сала вынул, каравай — и ну полосовать на аккуратные дольки. Народ, подобрев, загудел, зачавкал салом и хлебом.

— У тебя, поди, еще и круженция есть — к чаю?

— У солдата все есть. Задарма я, што ли, три года хитрил с ею, с косоглазой...

Вкуснейшее сало — само во рту истаивало — и хоть черствоватый, но все же настоящий хлеб развязали пассажирам языки; скоро новичка за своего посчитали; подшучивали, расспрашивали:

— Выходит, ты с самого начала на фронте?

— С начала. С похода в Восточную Пруссию. Главнокомандующий наш, генерал-то Жилинский, сам повел на германца. Ну и дали мы ему, этому германцу, спервоначалу. Только цветочки это были. Ягодки-то больно красные вышли. У меня что ни год — ранение, а хлопцев укокошили, счету нет... Потом-то, как засели в окопы, сиднем сидим, и просвету не видно. Патронов нет, жратвы нет, ни хрена нет. Одна вша длинноногая... Хватили лиху, чего там... А эти, с кокардами, слюной брызжут: «Война-а-а до полной победы!». Шиш, думаем, вам на постном масле. Комитет сколотили, поскидывали офицерье — и по домам. А тут при новом-то управлении вроде по-нашенски и вышло. К миру поворотили...

Солдат резал сало с хлебом, раздавал, сворачивать разговор не думал, словно в одиночке насиделся:

— Я тут одну газетчонку с Питера везу, — солдат порылся в своем вещмешке, достал свернутую в несколько раз газету «Рабочий и солдат» и замолк на минуту, отыскивая нужные строки. — Вот! Ишь что тут, в воззвании, пропечатано, — водя пальцем по газетному листу, прочитал вслух:

— Советская власть предложит немедленный демо... демокра... демократический мир... видите!.. всем народам и немедленное перемирие на всех фронтах... А?.. Она обеспечит, власть то есть, безвоз... безвозмездную передачу помещичьих, удельных и монастырских земель в распоряжение... вот тут и кумекай!.. в распоряжение крестьянских комитетов, отстоит права солдата, мои то есть, проведя демокра... демократизацию армии... и вот тут еще здорово: установит рабочий контроль над производством.

Солдат свернул растрепанную газету, сунул ее в пузатый мешок и снова принялся за сало, не прерывая рассказа:

— Если бы все так было... Я бы, хлопцы, хоть и не верующий, а, вот те крест, пошел бы в нашу церквушку, што на пригорке, и свечищу бы поставил самую толстую и дорогую!

Говорил, а сам все резал и резал уменьшающийся на глазах шмат; вот сала и совсем почти не осталось. Кто-то сказал с набитым ртом:

— Себе-то о-оставь, служивый. Заб-был, небось?

— Э-э, дорогуша! — усмехнулся говорливый солдат. — Чо там сало.... Буду у себя в деревне, считай, к вечеру — жинка, небось, накормит.... [32]

Солдат рассмеялся, потер сальными пальцами губы, облизнул их машинально и уставился на Василия невидящими глазами. Василий понял это по-своему, открыл окошко и сказал солдату, все так же отсутствующе глядевшему на него:

— Вот домой, говоришь, а винтовку зачем? Землю пахать ею будешь?

Солдат отошел от мечтаний, на землю вернулся:

— Зачем пахать? Чем пахать, братишка, найдем! А винтовочка трехлинейная, да патрончики к ней, — и он бросил взгляд на крутой бок вещевого мешка, — они нам завсегда пригодятся. Мало ли там чего...

* * *

Из Декрета о мире: «Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24–25 октября и опирающееся на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом, демократическом мире.

Справедливым, или демократическим, миром, которого жаждет подавляющее большинство истощенных, измученных и истерзанных войной рабочих и трудящихся классов всех воюющих стран, — миром, которого самым определенным и настойчивым образом требовали русские рабочие и крестьяне после свержения царской монархии, — таким миром правительство считает немедленный мир без аннексий (т. е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций.

Такой мир предлагает правительство России заключить всем воюющим народам немедленно, выражая готовность сделать без малейшей оттяжки тотчас же все решительные шаги, впредь до окончательного утверждения всех условий такого мира полномочными собраниями народных представителей всех стран и всех наций...

Вместе с тем правительство заявляет, что оно отнюдь не считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т. е. соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира, настаивая лишь на возможно более быстром предложении их какой бы то ни было воюющей страной и на полнейшей ясности, на безусловном исключении всякой двусмысленности и всякой тайны при предложении условий мира.

Тайную дипломатию правительство отменяет, со своей стороны выражая твердое намерение вести все переговоры совершенно открыто перед всем народом, приступая немедленно к полному опубликованию тайных договоров, подтвержденных или заключенных правительством помещиков и капиталистов с февраля по 25 октября 1917 года. (Начиная с 10 ноября 1917 года документы тайной дипломатии и договоры России, Англии, Франции, Японии и других империалистических государств публиковались Советским правительством в газетах, а затем были изданы в «Сборниках секретных документов из архива бывшего министерства иностранных дел». — Авт.) Все содержание этих тайных договоров, поскольку оно направлено, как это в большинстве случаев бывало, к доставлению выгод и привилегий русским помещикам и капиталистам, к удержанию или увеличению аннексий великороссов, правительство объявляет безусловно и немедленно отмененным... [33]

Обращаясь с этим предложением мира к правительствам и народам всех воюющих стран, временное рабочее и крестьянское правительство России обращается также в особенности к сознательным рабочим трех самых передовых наций человечества и самых крупных участвующих в настоящей войне государств: Англии, Франции и Германии. Рабочие этих стран оказали наибольшие услуги делу прогресса и социализма... Все эти образцы пролетарского героизма и исторического творчества служат нам порукой за то, что рабочие названных стран поймут лежащие на них теперь задачи освобождения человечества от ужасов войны и ее последствий, что эти рабочие всесторонней, решительной и беззаветно энергичной деятельностью своей помогут нам успешно довести до конца дело мира и вместе с тем дело освобождения трудящихся и эксплуатируемых масс населения от всякого рабства и всякой эксплуатации» (Ленин В. И. — Т. 35. — С. 13–16).

* * *

...К слову сказать, про винтовку спросил Василий просто так: сам вез с фронта трехлинейку, наган и шестьдесят винтовочных патронов. Служивый ответил туманно, хотя, наверно, не хуже Константинова знал, зачем ему оружие.

Последнее письмо из дома Василий перечитал раза три кряду, вздохнул: вот тебе и революция. В Верхнеуральске все никак не могли создать Совет. Рабочие пытались ввести на заводах контроль, тоже не выходило. Сильны были в городе буржуи. А на силу нужна сила. И тут без винтовочки фронтовой делать нечего.

Поздно ночью, вытащив из-под скамейки вещмешок и пристроив за спину трехлинейку, вышел Василий из поезда, с большим трудом, на перекладных, добрался до Верхнеуральска и первым делом спросил у матери:

— Ну как тут у вас? Советы не окрепли?

Смахивая с глаз слезинки, мать ответила:

— Да окрепнуть-то окрепли, тока вот атаман Дутов объявился. Порядок наводит.

— Какой Дутов?

— А шут его знат. Бают, казак.

— Ну, а братуха, Колька?

— Вот и нету Кольки-то, сбежал от атамана — на Белорецкий завод. Он ведь у них активист теперича, упаси господи.

— А из моих знакомых в городе кто есть?

— Женьку Сомова вроде видела. Идет туз тузом. Урист.

«Урист» на материнском языке обозначало «юрист», и вот к этому «уристу» и двинул Василий следующим вечером. Дружок по училищу, разбирается во всем. Самовара два чаю выпили.

— Обязательно должен взять власть Совет, — горячился раскрасневшийся Евгений Сомов. — Тут полная ясность, правда без оговорок: бери власть, народ, в свои руки и управляй, строй жизнь.

— А вот что-то не могут верхнеуральцы взять...

— Ишь ты! Дай ему все на блюдечке. Пятак тебе даром не дадут, а здесь — власть! Ее отбирать, милый мой, надо...

Словом, допоздна досидели, вдосталь наговорились, еще по чашке [34] чаю выпили. Дорога Василия шла мимо здания городской управы. Глядь-поглядь, а там свету целое море и людей океан. Столкнулся у входа с армейским дружком Гришкой Кузнецовым.

— Пошли?

— Так не пускают.

— Ничего, пустят.

Константинов был в отутюженной солдатской форме, и их действительно пропустили. В зале шумно. Какой-то военный, с золотыми генеральскими погонами, вежливо раскланивался со сцены, ему бурно хлопали, кричали «браво!». «Вот это Дутов и есть», — шепнул Василию Кузнецов. Один выступающий сменял другого, все говорили как по-писаному: солдаты продали родину, покинули фронт, дали ход германцу. «Вам бы, сволочам, на фронте пожариться, вшей покормить», — разозленно подумал Константинов — и поднял руку, попросил слова. «Стой, куда ты?!» — зашептал Кузнецов, но Василий уже шел по проходу к сцене. В президиуме добродушно кивали головами: среди выступающих не было ни одного фронтовика; и вот появился человек от винтовки, от самой житейской гущи. Впрочем, говорить он начал явно не то:

— Это что же вы тут, господа ораторы, глаголете? Крови народной вам очень захотелось? Ведь там, на войне, не словечками перебрасываются. Там, на войне, пули с бомбами летают, бьют людей и калечат. Ну давайте изведем весь наш народ, а кто работать на заводах будет, кто хлеб выращивать будет?

В зале засвистели, заулюлюкали, закричали: «Да это же большевик, провокатор!» Вот когда озноб прошел по телу; да и что им, вот этим, докажешь? — сматывать удочки надобно! Василий спрыгнул со сцены, в несколько прыжков одолел путь до дверей, приготовился к стычке с казаками, толпившимися у входа. Краем глаза уловил: по проходу кинулись за ним три казачьих офицера, хватаясь за наганы. «Все, влип», — холодно сверкнула мысль. Но казаки молча расступились, прикрыли его своими спинами, направили офицеров по пустому коридору, а Василия по плечу похлопали:

— Жми, приятель, в другую сторону, там двери.

Хотел было домой пробираться Константинов, да вовремя сообразил: могут нагрянуть казаки, если в зале кто-нибудь узнал его. И снова, второй раз за вечер, оказался Василий у своего «уриста».

— Дурак ты, дурак! — ругался Сомов. — Две жизни у тебя разве? Зачем так глупо рисковать?.. Ну ладно. Здесь тебе оставаться нельзя. Сцапают. Мы тебя вот что, к брату переправим. Сиди здесь, никому не открывай. Я мигом.

... — Это ты, што ль, переполох в городе поднял, а, служивый? — усмехаясь в клочковатую бороду, спрашивал возница, когда крытые сани вынеслись на загородный простор. — Да ты не бойсь, не выдам. Так им, шкурам, и надо... Верховодители... Пущай поищут ветра в поле...

Всю дорогу возница говорил. Прямо везло Василию на говорливых. Зато многое узнал. О том, что на Белорецком заводе «рабочее самоуправство» («Самоуправление, батя». — «Ну пусть так»), что всем у них «заправляют старый каторжник Точисский и малолеток Колька Константинов», что завод-де отобрали, а сами «под приглядом робить заставили [35] «, что пока не шибко ладно с делами получается: «больно мудреная она штука — завод...» Василий слушал, а сам о матери думал: «Надо с извозчиком записку домой отправить или на словах чтоб передал...»

А на заводе спешили с формированием красногвардейских отрядов. Колька встрече обрадовался, однако первым делом про ополченье намекнул:

— Вот у нас и еще штык! Ну, здорово, что ли, братишка!

Красногвардейские отряды росли не по дням, а по часам: с германского фронта все прибывали и прибывали демобилизованные; белорецкие встречали их на вокзале, ближе к Уфе и Златоусту, объясняли положение, зазывали в красное ополчение — все равно Дутов, пока его не вытуришь, жизни не даст. За несколько дней в Белорецке набралось штыков пятьсот, да каких штыков! Армейских, в боях закаленных, воинским хитростям обученных.

26 марта, зябким утренним заморозком, двинулись заводские сотни на Верхнеуральск, а битвы не состоялось — рабочих и солдат встретила толпа вооруженных горожан; обнялись по-русски: в обхват и целуясь.

— А куда ж вы Дутова дели? — заливался смехом Николай Константинов.

— Да сбежал, сукин кот! — с хитрецой отвечали верхнеуральцы.

Однако в городе еще висела пороховая дымка, тут и там валялись патронные гильзы, запеклась кровь на улицах: драчка все-таки была...

* * *

Из проекта Положения о рабочем контроле: «1. Во всех промышленных, торговых, банковых, сельскохозяйственных и прочих предприятиях, с числом рабочих и служащих (вместе) не менее 5 лиц или с оборотом не менее 10000 рублей в год, вводится рабочий контроль за производством, хранением и куплей-продажей всех продуктов и сырых материалов.

2. Рабочий контроль осуществляют все рабочие и служащие предприятия либо непосредственно, если предприятие так мало, что это возможно, либо через своих выборных представителей, которые должны быть выбраны немедленно на общих собраниях с протоколом выборов и сообщением имен выбранных в правительство и в местные Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

3. Без разрешения выборных представителей от рабочих и служащих безусловно воспрещается приостановка предприятия или производства, имеющего общегосударственное значение...

4. Для этих выборных представителей должны быть открыты все, без изъятия, книги и документы, а равно все склады и запасы материалов, орудий и продуктов...

5. Решения выборных представителей рабочих и служащих обязательны для владельцев предприятий и могут быть отменяемы лишь профессиональными союзами и съездами.

6. Во всех предприятиях, имеющих общегосударственное значение, все владельцы и все выборные представители рабочих и служащих, выбранные для осуществления рабочего контроля, объявляются ответственными перед государством за строжайший порядок, дисциплину [36] и охрану имущества. Виновные в нерадивости, сокрытии запасов, отчетов и пр. караются конфискацией всего имущества и тюрьмою до 5 лет.

7. Предприятиями, имеющими общегосударственное значение, признаются все предприятия, работающие на оборону, а равно связанные так или иначе с производством продуктов, не обходимых для существования массы населения.

8. Более подробные правила рабочего контроля устанавливаются местными Советами рабочих депутатов и конференциями фабрично-заводских комитетов, а равно комитетов служащих на общих собраниях их представителей» (Ленин В. И. — Т. 35. — С. 30–31). (Окончательная выработка проекта была поручена комиссии, созданной на заседании ВЦИК 8 ноября 1917 года. 14 ноября ВЦИК рассмотрел представленный комиссией проект и утвердил декрет, получивший название «Положение о рабочем контроле». В нем были отражены положения ленинского проекта. Декрет опубликован 16 ноября 1917 года в газете «Известия ЦИК». — Авт.).

* * *

...Перед рассветом на дымящемся коне прискакал вестовой: с силами собрался Дутов, пошел в наступление от поселка Краснинского. Где он так быстро штыками обзавелся — приходилось только догадываться. Срочно будили ополченцев, занимали за городом оборону, готовились к встрече «гостей».

Только когда высыпали из перелесков наступающие, догадался Василий, что поставил Дутов под ружье окрестных крестьян — они шли впереди, а за ними казаки, подпирая неопробованное войско. Легче от этого, конечно, не было: крестьяне одеты хоть и в разномастные шинели, но все же шинели; значит, в боях бывали, порох нюхали.

Догадка Константинова подтвердилась. Ловко сражались дутовские новобранцы; пуль не боялись; припадая за бугры и кочки, приближались к окопам. Хорошо бы их теперь пулеметом достать, да пулемета у защитников не было. Перестреливались. Все меньше разрыв оставался. Штыкового боя не миновать. И Василий подумал: хорошо хоть, заменил чужую винтовку своей, сбегал, достал с чердака. Своя — она всегда лучше служит.

Вот уж и в полный рост наступавшие встали; видно, как искрится на лицах щетина. И в это самое время что-то произошло, пронеслось по рядам какое-то волнение, беспокойство, наступающие дрогнули, остановились, куда-то в сторону головами закрутили. И тут только заметил Константинов, что с саблями наголо и пиками наперевес из-за лесистого пригорка вынырнули всадники и рассыпались в подкову по пригородному полю. Трудно было предположить, кто эти конники, откуда и и по какой причине появились.

Удивленный Точисский навел на скачущих свой германский бинокль, и по цепи облегченно и многоголосо покатилось:

— Михаил Кадомцев... Из Уфы...

Вновь отступили дутовцы. Впрочем, еще долгих три дня в окрестностях Верхнеуральска шли изматывающие бои: то дутовцы били красных, то красные дутовцев... [37]

* * *

Словарь революции. Мятеж Дутова. Казачий атаман и глава войскового правительства полковник А. И. Дутов возглавлял контрреволюционный мятеж, поднятый на Южном Урале в ноябре 1917 — апреле 1918 годов. 1 ноября он издал приказ, в котором объявил войну Советской власти. В ночь на 15 ноября белоказаки арестовали членов Оренбургского Совета, разгромили военно-революционный комитет, объявили мобилизацию казачества. К январю 1918 года мятежники (около 7 тысяч человек), поддержанные башкирскими и казахскими националистами, захватили Оренбург, Троицк, Верхнеуральск.

Руководство боевыми действиями против дутовцев было поручено чрезвычайному комиссару Оренбургской губернии и Тургайской области П. А. Кобозеву. Из Петрограда на Южный Урал был переброшен сводный Северный летучий отряд революционных солдат и балтийских моряков под командованием мичмана С. Д. Павлова. На борьбу с мятежниками прибыли красногвардейские отряды из крупных городов Урала. Против дутовцев поднялась казачья беднота. 16 января восставшим было нанесено серьезное поражение под Каргалой, а 18-го революционные отряды с помощью рабочих освободили Оренбург. Мятежники бежали в Среднеуральск, где Дутов начал новую мобилизацию казачества. В феврале белоказаки вновь создали угрозу Оренбургу. В марте-апреле 1918 года советские отряды под командованием Блюхера разгромили дутовцев, которые бежали в Тургайские степи. Начавшийся в конце мая мятеж Чехословацкого корпуса активизировал силы контрреволюции; 3 июля Дутов вторично захватил Оренбург. В ноябре его войска вошли в состав армии адмирала А. В. Колчака. После разгрома колчаковцев в конце 1919 года остатки войск Дутова бежали в Семиречье, а оттуда в Китай.

* * *

Строки биографии. Александр Ильич Дутов родился 5 августа 1879 года в станице Оренбургская. Из дворян Оренбургского казачьего войска. Окончил Николаевское кавалерийское училище и Академию Генштаба (1908). Участник первой мировой войны, помощник командира казачьего войска. После февральской революции избран председателем Всероссийского союза казачьих войск. В сентябре 1917 года становится председателем войскового правительства и войсковым атаманом Оренбургского казачьего войска. Организатор борьбы контрреволюции на Южном Урале. В 1918–1919 годах командовал Отдельной Оренбургской армией в войсках Колчака. Убит в Китае (г. Сайдун) 7 марта 1921 года.

* * *

...Откатились волны дутовских полчищ в казахские степи. И осталась после них окрестность как после наводнения: все порушено, побито, покалечено.

От Совдепа направили Константинова по ближним станицам: помочь налаживать мирную жизнь. А в помощи крестьяне нуждались. Прежних комитетчиков Дутов вырубил, крепких мужиков силком с собой увел; правда, через неделю-другую возвращаться стали казаки — сбегали от атамана. Никак нельзя было не сбежать от потертого седла да едучей пальбы, когда заголубело небо, задышала благодатным паром пашня, [38] солнечные пригорки и прилесья новой зеленью затуманились. Натура пахарская в казацких жилах перетягивать стала.

Одного из таких беглецов Василий предложил выбрать в Совет в первой же станице.

— Так дутовец же! — возразил бородатый дед, но осекся; народ выказал недовольство:

— Ладно, тебя, старого пенька, под ружье не взяли. А годков бы двадцать с тебя снять, тоже небось в сотню поставили бы. Чем тут Митрий виноват?

Ничем не был виноват Митрий, и потому выбрали его председателем станичного Совета, других казаков выдвинули, и Василий до утра просидел с новыми управленцами, вникая в дела. В станице — ни одного большевика, в казне — ни одного рубля, во дворах — ни одной захудалой лошаденки. Семена, ладно, нашлись, но пахать-то на чем? На коровах? Так и их за дутовское нашествие изрядно поубавилось.

— Особо не тужите, — сказал Василий. — Сейчас я в город. Будем помогать. Лошадей на сев пошлем. А там что-нибудь придумаем...

Всю весну провел Константинов в разъездах, с головой окунулся в земельные заботы. Однако караулила его еще одна неожиданность...

Вышел в полночь на крыльцо, сел на ступеньки. Прямо перед ним высоко в небе красновато и ярко лучилась звезда. Но Василий ее не приметил.

Тихонько подошла мать, рядом присела.

— Чо ты, Вась? Случилось чо?

— Да вот, — вздохнул Василий, но почему-то рассмеялся и крепко мать за плечи обнял. — В Москву, мам, меня посылают. К Ленину.

Мать не поверила.

— К энтому самому?

Василий только головой мотнул да к матери прижался сильнее. Потом разнял руки, положил на колени, признался тихо:

— Боюсь я... Ох, боюсь... Ни от пуль, ни от штыка не бегал, а тут боюсь... Я ему и слова-то никакого не скажу. А дело очень важное. В казне — вошь на аркане. Кругом — разруха... Денег меня, мам, посылают просить у Ленина...

Мать и вправду перепугалась: денег?! а если посадят в каталажку? скажут: ишь ушлый, денег захотел... Но скрепилась, собралась с духом, погладила сына по всклокоченным волосам:

— Ну а чо, сынок? Поди, и Ленин тоже человек. Поймет, поди. Вон чо у нас тут содеялось...

И вот Москва. Идет Константинов с совдеповским бухгалтером Пашкой Федосеевым по булыжной мостовой. Трамваи скрежещут, пролетки цокают. Домищи такие, что один на верхнеуральском квартале не уместится. Фонари кругом чугунные. Смотри — любуйся. Жаль, Василию с Павлом не до любований: Кремль найти надо, к Ленину поскорее попасть. Там, наверное, часовых — не пробраться.

Но у коменданта встретили уральцев по-простому: присесть пригласили; человек в фуражке покрутил ручку телефона и, прикрывая ладошкой рожок трубки, глухо сказал:

— Владимир Ильич? Вот тут с Урала. Да, с Урала. К вам лично. [39]

Двое. Да, — человек в фуражке посмотрел на Константинова и, отстранив трубку, спросил: «Откуда вы, товарищи? Из какого города?» и продолжил разговор с невидимым собеседником: — Из Верхнеуральска, Владимир Ильич. Да. Хорошо. На утро выпишу.

Положив звякнувшую трубку на металлические рожки, комендант наклонился к сидевшим около стола:

— Завтра вот с этим пропуском к восьми ноль-ноль. К Ленину. И без опозданий.

Какие там опоздания! Чуть не за час пришли в приемную Константинов с Федосеевым. Думали, лучше обождать, чем задержаться. А Ленин был уже в кабинете, и с ходу, даже не переведя дух после крутой лестницы, ходоки попали к нему. Вошли и — растерялись. За столом сидел лысый, совсем маленького роста человек, быстро писавший что-то на листе бумаги. Некстати, видимо, войти угораздило. Приятели взад-пятки, хотели развернуться и потихоньку в двери, но Владимир Ильич энергично выпрямился, положил ручку на убористо исписанный лист, легко поднялся, и не успели вошедшие опомниться, как он уже был рядом с ними и двумя руками, как старый знакомый, пожал руки Василию и Павлу.

— Проходите, товарищи, располагайтесь. Вот сюда, в кресла; нет, нет, непременно в кресла, — Ленин кивнул головой на мягкие кресла возле стола, в которых герои наши сразу потонули, погрузились куда-то. А Ленин машинально откинул полы поношенного пиджака, сел на стуле напротив и, упершись руками в колени, посмотрел на гостей прищуренным, мягким взглядом. — Что с Урала, знаю. И что просить приехали, догадываюсь. А вот что просить?

— Деньги, деньги, — заспешили уральцы. — Нам без них хоть матушку-репку пой, Владимир Ильич.

Улыбка сбежала с подвижного, впечатлительного его лица, он уже серьезно посмотрел на гостей, слушал и коротенько поддакивал:

— Да, да, жить-то надо... Да, разруха... Да, трудно, очень трудно...

Долго, перебивая друг дружку, рассказывали уральцы о нуждах земляков, а Ленин все сидел, лишь положение рук менял нетерпеливо: то скрещивал на груди, то под мышками прятал, то упирался ими в колени.

— Хорошо, деньги постараемся найти, — сказал Ленин и прошелся быстрым шагом по кабинету. — А вы мне вот скажите. Как относятся к Советской власти рабочие, крестьяне Урала? Есть ли уверенность, что контрреволюцию мы пересилим?

Он так и сказал: «Мы пересилим», и от этого «мы» волнение Константинова спало. Из пухового кресла, следя за бесшумным хождением Владимира Ильича, он начал рассказывать, что увидел дома, вернувшись с фронта. Слушал Ленин, пощипывал рыжеватую бородку.

— Значит, рабочему контролю буржуазия упорно сопротивляется?

— Упорно, Владимир Ильич.

— Ну а крестьяне? Как они с господской землей поступают? Делят или не решаются?

— Делят. Правда, с кулачьем стычки. Много кулацких мятежей. А тут Дутов масла в огонь подлил. Словом, воюем, Владимир Ильич. [40]

Ленин прищурился и вплотную подошел к гостям, наклонился над Василием:

— А на главный мой вопрос вы, уважаемый товарищ, не ответили. Удержат уральцы Советскую власть или контрреволюции поддадутся?

Константинов растерялся от прямого вопроса, замешкался; спас Федосеев:

— Никак не могут поддаться, товарищ Ленин.

— Это почему же?

— Тут как бы, значит, такое дело: дали бездомному добрую избу, стал он в ней обживаться, а насильники на порог, отнимать пришли. Да он с ухватом либо с топором навстречу им встанет...

Владимир Ильич энергично тряхнул головой, словно получил важный для себя ответ:

— Вот здесь, пожалуй, и главное. В нашей политике — никакого вранья, только правда, пусть даже и горькая. А за правдой народ пойдет. Пока мы с правдой будем дружить — враг нас не одолеет.

Ленин взглянул на часы; гости заметили это, засобирались, но какое-то время Ильич еще говорил с ними:

— С правдой мы безусловно победим. Но надо нам ни на мгновенье не забывать о земледельце, о крестьянине. Если мы его убедим, что друзья ему, если он поверит в нашу поддержку, поддержку не на словах, а на деле, — крестьянин будет с нами, возникнет то содружество, которое окажется не по зубам никаким Красновым и Дутовым...

Ленин довел гостей до дверей, опять же обеими руками пожал им руки.

— Впрочем, я с вами не прощаюсь. Обязательно загляните ко мне, как решится ваш вопрос...

* * *

Из Декрета о земле: «1) Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа.

2) Помещичьи имения, равно как все земли удельные, монастырские, церковные, со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов, впредь до Учредительного собрания.

3) Какая бы то ни было порча конфискуемого имущества, принадлежащего отныне всему народу, объявляется тяжким преступлением, караемым революционным судом...

4) Для руководства по осуществлению великих земельных преобразований, впредь до окончательного их решения Учредительным собранием, должен повсюду служить следующий крестьянский наказ, составленный на основании 242 местных крестьянских наказов...

Крестьянский наказ о земле

«...Самое справедливое разрешение земельного вопроса должно быть таково:

1) Право частной собственности на землю отменяется навсегда...

Вся земля... отчуждается безвозмездно, обращается в всенародное [41] достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней.

За пострадавшими от имущественного переворота признается лишь, право на общественную поддержку на время, необходимое для приспособления к новым условиям существования.

2) Все недра земли... переходят в исключительное пользование государства. Все мелкие реки, озера, леса и проч. переходят в пользование общин, при условии заведования ими местными органами самоуправления...

6) Право пользования землею получают все граждане (без различия пола) Российского государства, желающие обрабатывать ее своим трудом, при помощи своей семьи, или в товариществе... Наемный труд не допускается...

7) Землепользование должно быть уравнительным, т. е. земля распределяется между трудящимися, смотря по местным условиям, по трудовой или потребительской норме...» (Ленин В. И. — Т. 35 — С. 24–26).

(В докладе о земле, сделанном на Втором Всероссийском съезде Советов, В. И. Ленин сказал: «Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ составлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ли равно, кем он составлен, но, как демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были несогласны. В огне жизни, применяя его на практике, проводя его на местах, крестьяне сами поймут, где правда. И если даже крестьяне пойдут и дальше за социалистами-революционерами и если они даже этой партии дадут на Учредительном собрании большинство, то и тут мы скажем: пусть так. Жизнь — лучший учитель, а она укажет, кто прав, и пусть крестьяне с одного конца, а мы с другого конца будем разрешать этот вопрос. Жизнь заставит нас сблизиться в общем потоке революционного творчества, в выработке новых государственных форм. Мы должны следовать за жизнью, мы должны предоставлять полную свободу творчества народным массам» (Ленин В. И. — Т. 35. — С. 27).

* * *

...С запиской Ильича направились уральцы к народному комиссару финансов. Федосеев чуть не на крыльях летел, говорил без умолку, пока искали приемную наркомфина: «Ну вот, Вася-Василек, полдела обстряпали. Можно сказать, все дело. Пройти еще один кабинет — и на вокзал!»

Однако настроение Федосеева вмиг улетучилось, когда они попали в приемную. По обеим сторонам громадной комнаты стояли стулья, и ни одно место не было свободным. Дородные мужчины, гладко выбритые и удушливо наодеколоненные, с округлыми или вовсе круглыми брюшками и пухлыми портфелями на коленях либо возле ног, молча, со спокойными, полными достоинства лицами сидели в приемной. Секретарша, с накрашенными губами, за столиком в углу отвечала по беспрерывно трезвонившему телефону.

— Вам кого? — спросила она вошедших, окинув с головы до ног; сконфузились уральцы — одежкой и обувкой они подкачали, заметно уступали другим посетителям.

— Мы... от Ленина, — объяснил Федосеев, протягивая секретарше записку. [42]

Та взяла ее, покрутила так и сяк, скользнула за тяжелую обитую дверь и вскоре так же легко выскользнула из нее:

— Товарищ комиссар вас примет. Ждите.

Они ждали день, ждали два, на третий Федосеев не выдержал: предложил к Ленину идти. Константинов отговорил: мало ли важных дел у Ильича. К концу третьего дня обитая дверь приоткрылась, вышел изящно одетый человек, тоже с очень важным видом:

— Кто с Урала?

— Мы! — в голос ответили Павел и Василий.

— Вот что, дорогие уральцы. Придется вам съездить в Петроград — по этому адресу, — и человек протянул вдвое свернутый листок. — У нас денег ни копейки, а там вам помогут.

— Товарищ комиссар...

— Я — помощник комиссара... Ну, успехов вам!

Переглянулись приятели, вышли из приемной, на вокзал на извозчике поехали.

Дня через два, все-таки решив дело и получив документы об отправке в Верхнеуральский Совдеп пяти миллионов рублей, Константинов и Федосеев снова были в Совнаркоме, у Ленина.

— Куда ж вы запропастились, батеньки мои? — совсем как знакомых, встретил их Владимир Ильич. — Я уж было людей к вашему розыску подключил...

Пришлось рассказывать все подробности.

— Напрасно не пришли, не позвонили, — Ленин изменился в лице, постарел на минуту, морщины заметными стали. — М-да, напрасно.

Ленин все не мог успокоиться, нет-нет да переводил разговор на чиновничью тему, распалялся, возмущенно крутил головой:

— Вот ведь штука какая! Наш доморощенный бюрократ — пострашнее, пожалуй, всех Дутовых, вместе взятых. Те на виду, а бюрократ под маской советского служащего. И урону от него не меньше, а больше, во много раз больше. Бюрократическая чинуша веру в людях подрывает, — Ленин сдерживал себя, переходил на более спокойный тон. — Ничего. Возьмемся мы и за обнаглевшего царька-чиновника...

И снова быстрым шагом ходил Ленин по кабинету.

* * *

Из воспоминаний В. А. Константинова: «Когда мы возвратились из Москвы в Верхнеуральск, шла вторая половина мая. Как раз собрался уездный съезд Советов. Я был делегатом, избрали меня в президиум. Заседали в помещении бывшего Гогинского магазина. На второй день председательствовал Иван Каширин, брат командира красногвардейских отрядов Верхнеуральска Николая Каширина. В президиум передали записку: из каширинского отряда привезли двух погибших бойцов для похорон в братской могиле на площади. Выступить у могилы поручили мне.

Когда закончил речь, ко мне подошла рассыльная с телеграфа и сообщила, что срочно вызывают кого-нибудь из Совдепа. Прибежал на телеграф. По прямому проводу председатель Троицкого ревкома Аппельбаум спрашивал, как у нас дела, потом добавил: «Ставлю вас в [43] известность — Челябинск и Златоуст захвачены вооруженными частями белочехов. Срочно принимайте меры».

Я вернулся на съезд и передал новость И. Каширину. Тут вспомнили, что около трех часов назад в Екатеринбург через Челябу для обмена на бумажные деньги отправили в крытой почтовой повозке 12 пудов золота. Выходит, в подарок белочехам послали!

Мне дали отряд конников и поручили вернуть «гостинец». К вечеру, проскакав 66 верст, прибыли в поселок Фомино. Узнаем, что отряд с повозкой остановился на ночлег в поселке Агыр, верстах в 14 от нас. Отправляю туда М. Тяжельникова в сопровождении конника — как можно скорее доставить повозку в Фомино. Но, как потом выяснилось, охранники уговорили Тяжельникова переночевать в Агыре. Ночевка оказалась роковой. С темнотой подошел отряд белочехов. Завязалась перестрелка, Тяжельникова убили.

Охранники пулеметными очередями стали обстреливать улицу. Чехи попрятались. Тем временем вестовой вырвался на коне из ограды и помчался в Фомино.

Я принял решение выступать на выручку. Не доезжая до Агыра, свернули с тракта в лес. Здесь оставили Хорохорина с несколькими бойцами: по первому сигналу они должны были открыть огонь по улице поселка. Остальные бойцы окружили Агыр и перерезали тракт на Миасс. Когда мы открыли огонь и пошли в атаку, белочехи стали отступать по тракту. Попали в засаду и были уничтожены.

Я подумал, что противник примет меры, чтобы взять за поражение реванш, поэтому оставил кавалеристов во главе с Василием Хорохориным в поселке, а уже из Ахунова послал на подкрепление человек сорок пехотинцев. Получилось нечто вроде вооруженной заставы.

А повозку с золотом и погибшим товарищем мы доставили в Верхнеуральск...» [44]