Пугачев повесил академика Ловица в Камышине. Иноходцев убежал.

Оцюш кайбас, бог. Панин. Дом Пустынникова, Смышляевка.

III. Казанские записи

Казань 6 сентября В. Петр. Бабин.

Пугачев c Арского поля послал сволочь свою на 3-ю гору или на немецкое кладбище. Там находилась суконная слобода. Фабриканты разного были звания, стрельцы, мещане еtс. Иные в башмаках с пряжками, в шляпе на три угла еtс. Башкирцы пустили в них стрелами, словно хмелем. Тут была одна чугунная пушка, ее разорвало, канонера убило — едва успели раз выпалить. Суконщики, ободряемые преосв. Вениамином, хотели защищаться рычагами и чем ни попало — но башкирцы зажгли слободу и бросились в улицы. Пугачев запретил колоть народ, но башкирцы его не слушались. Мать Бабина, брося во ржи двух дочерей и неся в подоле годового сына, бросилась в ноги козаку. «Матушка, — сказал он ей, — ведь башкирец убьет же тебя». Казанка запружена была телами жителей, гонимых в лагерь. Кудрявцев, стодесятилетний старик, на носилках вынесен был в церковь, близ его загородного дома находившуюся. Он был забит нагайками.

Народ, пригнанный в лагерь Пугачева, поставлен был на карачки перед пушками, бабы и дети подняли вой. Им объявили прощение государево. Все закричали ура! и кинулись к его ставке. Потом спрашивали: кто хочет в службу к государю Петру Федоровичу. — Охотников нашлось множество.

Против Шарной горы у Горлова кабака поставлена была пушка. Пугачев к горе подошел лесом и, рассыпавшись по Арскому полю и по третьей горе, ворвался в Казань.

Казни после Пугачева были ужасные, вешали за ребро, сажали на кол еtс. Рели стояли лет 10 после Пугачева и петли болтались.

Фабриканты, кулачные бойцы, приняли было худо вооруженную сволочь в рычаги, в ружья и сабли, но Пугачев, заняв Шарную гору, пустил по них картечью. Веньямин успел уехать в крепость из архиерейского дома.

Народ, возвратясь из плена, нашел всё вверх дном. Кто был богат, очутился нищим, кто был скуден, разбогател.

Казак при Пугачеве стал сымать башмаки с отца Бабинова — и как они пришлись не впору, бросил их ему в лицо

IV. Оренбургские записи

Бунтовщики 1771 года посажены были в лавки Менового двора. Около Сергиева дня, когда наступил сенокос, их отпустили на Яик. Садясь в телеги, они говорили при всем торжище: «То ли еще будет? так ли мы тряхнем Москвою?» — «Молчать, курвины дети», — говорили им оренбургские казаки, их сопровождавшие, но они не унимались. Папков в (Переволоцкой) Сарочинской.

Он привел кн. Голицына к Сарочинской крепости, но она уже была выжжена. Голицын насыпал ему рукавицу полну денег.

В Татищевой Пугачев, пришед вторично, спрашивал у атамана, есть ли в крепости провиант. Атаман, по предварительной просьбе старых казаков, опасавшихся голода, отвечал, что нет. Пугачев пошел сам освидетельствовать магазины и, нашед их полными, повесил атамана на застрехе.

Елагину взрезали грудь и кожу задрали на лицо.

Лиз. Фед. Елагина выдана была в Озерную за Харлова весною. Она была красавица, круглолица и невысока ростом. Матрена в Татищевой.

Из Озерной Харлов выслал жену свою 4 дня перед Пугачевым, а пожитки свои и все добро спрятал в подвале у Киселева. Пугачева пошли казаки встречать за десять верст. Харлов (хмельной) остался с малым числом гарнизонных солдат. Он с вечеру начал палить из пушек. Билов услышал пальбу из Чесноковки (15 в.) и воротился, полагая, что Пугачев уже крепость взял. Поутру Пугачев пришел. Казак стал остерегать его. — «Ваше царское величество, не подъезжайте, неравно из пушки убьют». — «Старый ты человек, — отвечал ему Пугачев, — разве на царей льются пушки». Харлов приказывал стрелять — никто его не слушал. Он сам схватил фитиль и выстрелил по неприятелю. Потом подбежал и к другой пушке, но в сие время бунтовщики ворвались. Харлова поймали и изранили. Вышибленный ударом копья глаз у него висел на щеке. Он думал откупиться и повел казаков к избе Киселева. «Кум, дай мне 40 рублей, — сказал он. — Хозяйка всё у меня увезла в Оренбург». Киселев смутился. Казаки разграбили имущество Харлова. Дочь Киселева упала к ним в ноги, говоря: «Государи, я невеста, этот сундук мой». Казаки его не тронули. Потом повели Харлова и с ним 6 чел. вешать в степь. Пугачев сидел перед релями — принимал присягу. Гарнизон стал просить за Харлова, но Пугачев был неумолим. Татарин Бикбай, осужденный за шпионство, взошед на лестницу, спросил равнодушно: какую петлю надевать? — «Надевай какую хочешь», — отвечали казаки (не видал я сам, а говорили другие, будто бы тут он перекрестился). Пугачев был так легок, что когда он шел по улице к магазинам, то народ не успевал за ним бегом. Он, проезжая по Озерной к жене в Яицк, останавливался обыкновенно у казака Полежаева, коего любил за звучный голос, большой рост и проворство.

Под Илецким городком хотел он повесить Дмит. Карницкрго, пойманного с письмами от Симанова к Рейнсдорпу. На лестнице Карницкий, обратясь к нему, сказал: «Государь, не вели казнить, вели слово молвить». — «Говори», — сказал Пугачев. — «Государь, я человек подлый, что прикажут, то и делаю; я не знал, что написано в письме, которое нес. Прикажи себе служить, и буду тебе верный раб». — «Пустить его, — сказал Пугачев, — умеешь ли ты писать?» — «Умею, государь, но теперь рука дрожит». — «Дать ему стакан вина, — сказал Пугачев. — Пиши указ в Рассыпную». Карницкий остался при нем писарем и вскоре стал его любимцем. Уральские казаки из ревности в Татищевой посадили его в куль да бросили в воду. — «Где Карницкий?» — спросил Пугачев. — «Пошел к матери по Яику», — отвечали они. Пугачев махнул рукою и ничего не сказал. Такова была воля яицким казакам!

В Озерной.

В Берде Пугачев был любим; его казаки никого не обижали. Когда прибежал он из Татищевой, то велел разбить бочки вина, стоявшие у его избы, дабы драки не учинилось. Вино хлынуло по улице рекою. Оренбурцы после него ограбили жителей.

Старуха в Берде.

Пугачев на Дону таскался в длинной рубахе (турецкой). Он нанялся однажды рыть гряды у казачки и вырыл 4 могилы. В Озерной узнал он одну дончиху и дал ей горсть золота. Она не узнала его. По наговору яицких казаков велел он расстрелять в Берде Харлову и 7-летнего брата ее. Перед смертью они сползлись и обнялися. Так и умерли и долго лежали в кустах. Когда Пугачев ездил куда-нибудь, то всегда бросал народу деньги. Когда под Татищевой разбили Пугачева, то яицкие прискакали в Озерную израненные, — кто без руки, кто с разрубленной головою — человек 12, кинулись в избу Бунтихи. — «Давай, старуха, рубашек, полотенец, тряпья» — и стали драть да перевязывать друг у друга раны. Старики выгнали их дубьем. А гусары голицынские и Корфа (?) так и ржут по улицам, да мясничат их. Когда разлился Яик, тела поплыли вниз. Казачка Разина, каждый день прибредши к берегу, пригребала палкою к себе мимо плывущие трупы, переворачивая их и приговаривая: — «Ты ли, Степушка, ты ли мое детище? Не твои ли черны кудри свежа вода моет?» Но, видя, что не он, тихо отталкивала тело и плакала. К Пугачеву приводили ребят. Он сидел между двумя казаками, из коих один держал серебряный топорик, а другой булаву. У Пугачева рука лежала на пелене — подходящий кланялся в землю, а потом, перекрестясь, целовал его руку. — Пугачев в Яицке сватался за..., но она за него не пошла. Устинью Кузнецову взял он насильно, отец и мать не хотели ее выдать: она-де простая казачка, не королевна, как ей быть за государем. (В Берде от старухи.)

Федулев, недавно умерший, вез однажды Пугачева пьяного и ночью въехал было в Оренбург.

Когда казаки решились выдать Пугачева, то он подозвал Творогова, велел ему связать себе руки, но не назад, а вперед. — «Разве я разбойник», — говорил Пугачев (?).

В Татищевой Пугачев за пьянство повесил яицкого казака.

V. Дмитриев, предания

Дмитриев услышал о Пугачеве от слуги, ездившего в Симбирскую воеводскую канцелярию с его отцом. Возвратясь, слуга рассказывал о важном преступнике, казаке, отосланном в Казань в оковах с двумя солдатами, которые сели на облучки кибитки с обнаженными тесаками.

Пугачев сбирал милостыню, скованный с другим колодником. На улице Замочной решетки стояла кибитка etc.

Полковник Чернышев был тот самый, о котором говорит Екатерина в своих записках. Он и брат его были любимцы Петра III, который сделал одного полковником и дал ему полк и второго подполковником. Екатерина пожаловала первого бригадиром и сделала петербургским комендантом, а брата его полковником и комендантом симбирским. Петербургский комендант в старости своей был в связи с Травиной — он целый день проводил в ее доме, сидя под окном; и к зоре отправлялся в крепость.

Белобородов был казнен в Москве прежде поимки Пугачева.

Генерал Потемкин имел связь с Устиньей, второй женою Пугачева.

Панин вырвал клок из бороды Пугачева, рассердясь на его смелость.

Кар был человек светский и слыл умником.

Дурнов лежал между трупами.

(Слышал от сенатора Баранова.) Державин, приближаясь к одному селу близ Малыковки с двумя казаками, узнал, что множество народу собралось и намерены идти к Пугачеву. Он приехал прямо к сборной избе и требовал от писаря Злобина (впоследствии богача) изъяснения, зачем собрался народ и по чьему приказанию. Начальники выступили и объявили, что идут соединиться с государем Петром Федоровичем — и начали было наступать на Державина. Он велел двух повесить, а народу велел принести плетей и всю деревню пересек. Сборище разбежалось. Державин уверил их, что за ним идут три полка.

Дмитриев уверял, что Державин повесил их из поэтического любопытства.

VI. Запись со слов Н. Свечина

Немецкие указы Пугачева писаны были рукою Шванвича.

Отец его, Александр Мартынович, был майором и кронштадтским комендантом — после переведен в Новгород. Он был высокий и сильный мужчина. Им разрублен был Алексей Орлов в трактирной ссоре. Играя со Свечиным в ломбр, он имел привычку закуривать свою пенковую трубочку, а между тем заглядывать в карты. Женат был на немке. Сын его старший недавно умер.