Заключение

События первого периода Второй Мировой войны обнажили перед сотнями миллионов людей и перед историей те острейшие противоречия, которые существовали в 30-е годы нашего столетия в империалистическом мире и которые привели к схватке внутри него. Они показали, что политика антикоммунизма и поддержки фашистских режимов может привести в конечном счете лишь к глубоким катастрофам буржуазных государств. Вместе с тем первые двадцать два месяца Второй Мировой войны дали народам особенно ясную картину сущности германского империализма и фашизма, о которых в предвоенные годы у многих буржуазных политических деятелей существовало немало иллюзий.

В Программе КПСС говорится: «Империализм не знает иных отношений между государствами, кроме отношений господства и подчинения, угнетения слабого сильным. Международные отношения он строит на диктате и угрозах, насилии и произволе. Агрессивные войны рассматриваются им как естественное средство решения международных [305] вопросов. ...В период безраздельного господства империализма вопрос о войне и мире решался финансово-промышленной олигархией в глубокой тайне от народов»{387}.

В полной мере это относится к германскому фашистскому империализму.

Германский милитаризм показал себя самой зловещей, наиболее беспощадной и реакционной силой. Он и не мог быть ничем иным, ибо пройденный им путь после первого поражения Германии мог привести только к тому варварству, к тем преступлениям, которые он стал с началом войны совершать в Европе.

Со всей своей старой, извращенной и циничной идеологией, представляющей историю и судьбы человечества как непрестанное покорение слабого сильным, прогресс — как усовершенствование дубины, со всеми своими идолами железного кулака, с мишурой, символами и националистическими бреднями, с теориями германской исключительности немецкие милитаристы вкупе с магнатами финансового и промышленного капитала выпестовали гитлеровский фашизм. Они дали ему силу, доверили свои идеи и кадры, помогли прийти к власти и превратились в одно из главных орудий германского фашистского империализма. Нет ничего опаснее вымысла, будто германский милитаризм — это нечто иное, чем германский фашизм, якобы эти понятия выражали в гитлеровской Германии разную сущность. Именно так ныне нередко утверждают на Западе, пытаясь заставить народы поверить, что зловещая сила, призванная сегодня на службу западному империализму, была вчера чем-то иным, а не самим гитлеризмом, не его душой и телом, не его сознательным орудием.

Германский милитаризм — орудие, направленное не только против народов других стран, но и против германского народа. Как слуга реакционной политической [306] верхушки и монополистического капитала, он хладнокровно посылал в огонь войны миллионы германских трудящихся во имя интересов правящей клики. В. И. Ленин еще в 1916 г. говорил: «В Германии... возложили величайшие жертвы на подавляющее большинство народа, и все это для того, чтобы «верхние 30000» могли положить в карман миллиарды военной прибыли и чтобы миллионы погибали на бойне для пользы этих «благороднейших и лучших» представителей нации»{388}.

Первый период Второй Мировой войны, ставший трагедией многих государств Европы, не подготовленных или, вернее, не сумевших по вине своих руководителей подготовиться к удару агрессора, был вместе с тем великим уроком для народов. Было бы непростительной близорукостью людей, переживших 1939–1941 гг., за множеством новых проблем, выдвигаемых жизнью, забывать этот тяжелейший этап европейской истории. Один только перечень стран, «молниеносно» захваченных гитлеровскими армиями за первые двадцать два месяца войны, только названия разрушенных городов, цифры погибших, ни с чем не сравнимые моральные потрясения людей, чувства и мысли которых были внезапно растоптаны железным сапогом фашистской солдатчины, — все это должно ныне внушать отвращение и презрение к возродившемуся германскому милитаризму, чьи бы слова он сегодня ни повторял и в какие бы новые одежды ни рядился. Он — враг народов всего мира, в том числе и германского народа. И нередко путь на Запад бывает для него намного короче, чем путь на Восток.

Необходимо помнить, что на протяжении всей своей истории германские империалисты всегда старались повторять слова, наиболее понятные данной эпохе, и этим завоевывать популярность у непосвященных и позволяющих себя обмануть. Пелена заблуждений спадала с первыми же выстрелами, производимыми в очередной развязанной ими войне. Но тогда становилось уже поздно. [307] Именно так произошло утром 1 сентября 1939 г., но так больше не должно и не может произойти.

Антикоммунизм был накануне Второй Мировой войны и остается сейчас той самой почвой, на которой разрастается ядовитое семя фашизма и милитаризма. Антикоммунизм нацистов Людендорфа и Бломберга, Кессельринга и Рейхенау, Йодля и Кейтеля нашел перед Второй Мировой войной и в ее начале союзника в антикоммунизме Даладье и Гамелена, Рейно и Жоржа, Хюнцигера и Корапа. Он подорвал изнутри силы французской армии и позволил германским милитаристам, прикрывавшимся понятными для реакционеров по ту сторону Рейна лозунгами разбить и растоптать своих единоверцев. Урок тяжел. Нельзя допустить, чтобы современная болезнь антикоммунизма вновь окончательно развязала руки тем, кто открыто провозглашает свое стремление «начать все сначала».

Солдаты Европы в 1939–1941 гг. в большинстве своем мужественно сражались против гитлеровских армий. Польские — на Варте и Видавке, под Модлином и в героической Варшаве, французские — под Динаном и Монтерме, под Филиппвилем и Гу, бельгийские — на канале Альберта и плато Жамблу, голландские — у Роттердама, английские — на реке Диль и под Аррасом, югославские и греческие — у Скопле и Рупельского перевала. Пусть же старые солдаты Европы, их дети и внуки не забывают этих дней, не допустят повторения трагедий 1939–1941 гг. Для этого нужно лишь одно: помнить, что все это принес германский милитаризм — орудие международного империализма, что он сейчас жив, стоит рядом и открыто готовит новое 1 сентября.

1939–1941 гг. были годами наивысших военных успехов германского империализма. Никогда за всю его историю ему не удавалось в такой короткий срок захватить столько стран, победить столько армий, завоевать столько богатств. Франция, Бельгия, Голландия были побеждены. На востоке истекала кровью зажатая в смертельные гестаповские тиски Польша. Скандинавия стала [308] немецким плацдармом для господства в Северных морях. Балканы, Северная Африка превратились в германские орудия, повернутые на Средиземноморье и Ближний Восток. Положение в Европе существенно изменилось. Казалось, достигнуто невозможное: Европа становилась немецкой, и мечта о тысячелетнем рейхе превращалась в действительность. Ослепленные блеском собственных побед, захватчики считали, что нет силы, способной противостоять вермахту. Но они не могли разглядеть, что в недрах этого чуда победы уже таились зародыши будущего поражения. В покоренной Европе развивались глубинные процессы народного сопротивления, которые сначала почти незаметно, но чем позже, тем сильнее подтачивали могущество фашистского «нового порядка» и остановить которые было нельзя.

Исторический урок 1939–1941 гг., который полезно напомнить империалистам, заключается в том, что в наше время невозможно остановить стремление народов к свободе. Народы поднимаются на борьбу, даже когда агрессор, казалось бы, достиг вершины побед, когда зло представляется несокрушимым. Воля к свободе патриотов различных стран оказывалась сильнее фашистской тирании. Правда, внутренний протест пока еще мог находить лишь сдержанное выражение. Силы сопротивления еще не консолидировались, наиболее реакционные круги буржуазии, предатели всех мастей, коллаборационисты располагали сильной поддержкой оккупантов и властью. Но действия польских, югославских, греческих, албанских и норвежских партизан, забастовки на французских и бельгийских заводах, активная работа коммунистов во многих оккупированных странах, демонстрации, мужественные выступления патриотов, таких как Фабьен во Франции или Манолис Глезос в Греции, были признаками постепенного, до вступления в войну Советского Союза, незначительного по масштабам, но все более активного сопротивления народов фашизму. Освободительная борьба разрасталась, и чем [309] чаще вспыхивали ее огни на погруженном во мрак Европейском континенте, тем больше менялась окраска событий. Национально-освободительная борьба народов против фашистского изуверства превращала Вторую Мировую войну из войны империалистической в справедливую, освободительную войну народов против фашизма.

Представляется возможным определить следующие этапы этого процесса.

Первый этап связан главным образом с польским сопротивлением в период германско-польской войны. Начавшееся с первых ее дней, оно скоро вышло за рамки официальной политической и военной организации распавшегося уже в начале войны режима Рыдз-Смиглы. Оно стало отрицанием этого режима, всей его политики и постепенно вступало в русло национальных освободительных традиций польского народа. Однако в решающие моменты польские патриоты остались без руководящего ядра, которым могли быть в тех условиях только левые силы, прежде всего коммунисты. Польская коммунистическая партия в этот период уже не существовала. Возглавляемая в отдельных местах страны патриотически настроенными буржуазными элементами и представителями военных кругов, национальная борьба приобрела локальные формы и не могла в тех условиях быстро превратиться в общенациональное движение. Однако остается историческим фактом, что польский народ, ставший одной из первых жертв гитлеровской агрессии, одним из первых же и начал поднимать знамя сопротивления, следуя примеру своих чехословацких собратьев.

Вскоре ему эхом откликнулись выстрелы отважных норвежских патриотов, которые среди суровых гор и скал Севера приступили к сведению своих счетов с захватчиками, вероломно нарушившими доверие и спокойную жизнь миролюбивого народа Скандинавии.

Вторым и важнейшим этапом были события, связанные с поражением Франции и ее союзников летом 1940 г. [310]

Военный крах Франции, бедствия Англии означали вместе с тем и полный провал всей многолетней политики английской и французской буржуазии. Даже закостенелых консерваторов он заставил пересмотреть по крайней мере те аспекты своей политической деятельности, которые, как теперь стало уже предельно ясным, поставили не только народы их стран, но и их самих на грань существования и уничтожения. Для каждого непредвзятого современника этих событий стало очевидным, что правда была на стороне коммунистов в их борьбе против империалистической реакции. Моральная сила коммунистов Франции позволила им сплотить патриотические силы страны и возглавить антифашистскую борьбу, развернувшуюся сразу же после окончания военных действий. Движение росло по мере вызревания сил сопротивления и ухода гитлеровских войск на восток.

Развертывающаяся борьба французских, бельгийских и голландских патриотов, стойкость англичан в недели и месяцы после падения Франции были в 1940 г. и в начале 1941 г. существенным фактором рассматриваемого нами процесса.

Его третий этап определяется комплексом военных событий на Балканах весной 1941 г., когда партизаны Югославии, Албании и Греции открыли вооруженную борьбу против захватчиков.

Итак, по мере расширения гитлеровской агрессии росли масштабы сопротивления народов, под влиянием которого развивался процесс изменения характера Второй Мировой войны в целом. Вероломное нападение на Советский Союз в решающей степени усилило и завершило этот процесс. Война с участием СССР приобрела в целом справедливый, освободительный, антифашистский характер со стороны народов, противостоящих блоку агрессоров.

В плане дальнейшего хода мировой войны ее первый период представлял собой подготовку германского империализма к нападению на Советский Союз, который фашисты рассматривали как главного противника и напасть на который они осмеливались, лишь захватив предварительно ресурсы Европы. Оккупация ряда стран позволила фашистской Германии намного увеличить [311] территорию, значительно поднять добычу и производство основных видов сырья и материалов, а также повысить уровень военного производства{389}.

Если рассматривать этот вопрос под углом зрения стратегии, то захват Польши означал создание плацдарма против Советского Союза на центральном направлении, оккупация Норвегии — на северном, Балкан — на южном; война против стран Западной Европы позволила Германии в значительной мере обеспечить стратегический тыл. Ресурсы захваченных государств были поставлены на службу антисоветской войне.

Первый период Второй Мировой войны дает немало материалов для размышлений в чисто военной области — в области стратегических и оперативно-тактических проблем.

Военные события 1939–1941 гг. означали крупный сдвиг в буржуазном военном искусстве. Происходила быстрая ломка старых традиций и представлений. Незыблемое вчера сегодня оказалось фальшью. Многие авторитеты были свергнуты. Казалось бы, точные расчеты оказались никуда не годными. Принципы отстали на целую эпоху. Сложная военная доктрина Франции со всей ее расчетливой методичностью, создаваемая в течение 20 лет двумя поколениями французских генштабистов, теперь разрушилась в исторически мгновенный срок, и не было такой силы, которая могла бы поддержать громоздкое, но ветхое здание французского милитаризма.

Самой крупной неожиданностью для французских и английских военных руководителей оказалась гибель культа позиционности. Рожденная политическими требованиями французской реакции, подкрепляемая догматической приверженностью к опыту Первой Мировой войны, французская доктрина многие годы перед войной учила о непреодолимости позиционных рубежей для любой комбинации [312] наступающих войск. Ее символом стала Линия Мажино. Но за первую неделю борьбы все пошло совершенно иначе.

Практика разбила теорию абсолютной непреодолимости стабильной обороны, построенной на основе системы огня артиллерии, располагавшейся на широком фронте и на небольшую глубину, без траншей и эшелонированных позиций. Наступление с помощью танковых и моторизованных масс настолько выиграло в силе, что практика первого периода Второй Мировой войны, отвергнув многие предвоенные взгляды на оборону, пока еще не дала ответа на вопрос о том, какой она должна быть в новых условиях. Попытка создавать оборонительные позиции опорными пунктами, предпринятая французами в июне 1940 г., лишь намечала перспективы дальнейшего развития.

История еще не дала оценку тому заблуждению, которое царило в умах военных руководителей большинства стран Западной Европы между двумя мировыми войнами в вопросе о моторизации сухопутных сил. Известно, что каждый период развития военного дела отмечен появлением каких-то главных средств борьбы, которые в наибольшей степени влияют на военное искусство. Пулеметы в начале XX столетия, артиллерия в Первой Мировой войне, бронетанковые, моторизованные войска и авиация накануне Второй Мировой войны — именно эти технические усовершенствования и новинки накладывали особый отпечаток на способы ведения войны. И всегда находились люди, слишком поздно уяснявшие их значение. Армии должны были расплачиваться кровью за недооценку или недостаточное понимание роли новой техники, за неумение найти целесообразные приемы ее использования. Накануне Второй Мировой войны такими армиями были польская, французская и английская, а такими людьми — руководители этих армий. Много писали, еще больше говорили, декларировали, тратили народные денег, но крайне мало делали в области создания наиболее современных бронетанковых и механизированных войск и разработки принципов их использования. И вот уже в начале войны открылась вся глубина ошибок, весь трагизм отсталости в военно-технической и военно-теоретической области. Особенно рельефно это выразилось в бронетанковых [313] войсках и авиации. Массированное использование немецко-фашистским командованием танковых соединений оказалось для поляков, французов, англичан, бельгийцев новшеством, к которому они совершенно не были готовы.

События 1939–1941 гг. означали крах принципов линейной стратегии, исповедуемых польским, французским, английским генеральными штабами и их партнерами. Стало неопровержимо ясным, что планы, основанные на этих принципах, создавались людьми, не учитывавшими переворота, произведенного моторами в методах ведения операций, намного ускорившими темпы и глубину наступления. Эти люди не поняли, что командующий, который хочет руководство оборонительными сражениями свести к затыканию «дыр» в линии фронта малыми силами и стремится во что бы то ни стало иметь геометрически сплошной рубеж, уподобляется человеку, пытающемуся задержать поток воды руками с растопыренными пальцами. Сражения на всем фронте от Нарева до Дуклинского перевала, от Голландии до Седана приобретали не линейные, а глубокие формы, охватывая в одно и то же время значительные территории. Глубоким ударам наступающего следовало противопоставлять и глубокую оборону. Союзное же командование длительное время было убеждено, что линейный фронт, расположенный по берегам рек, обладает полной непроницаемостью. Но оказалось, что арденнские высоты проходимы, а Видавку и даже Вислу и Маас нетрудно перешагнуть, имея превосходство на избранном направлении. Понимание необходимости отойти от старых линейных принципов неподвижной обороны и рассматривать оборону как сумму маневренных действий на глубоком пространстве представляло собой один из главных оперативных итогов 1939–1940 гг.

Иной ритм, скоростной и маневренный характер придали операциям танковые и моторизованные соединения, применяемые для решения оперативных задач массированно во взаимодействии с авиацией. Собственно, резкое увеличение скоростей на полях сражений было главным новшеством военного искусства.

Но это ни в коей мере не означало, что искусство гитлеровского вермахта стояло на той высоте, на которую [314] воздвигают его западногерманские историки и взявшиеся за перо бывшие генералы и офицеры фашистской армии. Немецко-фашистские вооруженные силы достигли в первом периоде войны крупных результатов не только и не столько за счет более опытного и умелого, чем у союзников руководства и лучшей выучки войск, а прежде всего за счет внутренней слабости буржуазных государств и подрывных действий «пятых колонн», общего абсолютного и подавляющего превосходства сил (в военных действиях против Польши, Норвегии, Бельгии, Голландии, на Балканах) или превосходства в новых средствах борьбы и в организации войск (военные действия против Франции и Англии), массированного применения танковых соединений и авиации. Новые методы использования танковых и моторизованных соединений, которые представляли собой явление, заслуживающее наибольшего внимания, не сложились в немецко-фашистской армии в 1939–1940 гг. сразу в завершенном виде. В Польше танковые соединения стали важным фактором успеха, но действовали слишком прямолинейно, были склонны к лобовым ударам, несли неоправданные потери, что дало повод к серьезной критике их действий. Польский опыт не всех убедил в целесообразности признания за танковыми войсками права играть без пехотных подпорок ведущую роль в операциях.

Был отмечен большими колебаниями и сомнениями в методах использования танковых дивизий и начальный этап войны во Франции. Система подчинения танковой группы Клейста стояла ниже критики. Особенно характерным был кризис среди высшего командования после форсирования Мааса: наступать дальше танками или пехотой? Ликвидировать ли танковую группу, подчинив ее части пехоте, или нет? Французы сами подсказали решение, по существу открыв ей путь в глубь своей территории. Прорыв к побережью разрешил сомнения. Большинство оппонентов взгляда о самостоятельных действиях танковых дивизий и корпусов было вынуждено умолкнуть. Наступление в глубь Франции с рубежа Соммы и Эны оказалось главным образом танковым. В нем участвовало несколько танковых групп, прорывы и глубокий маневр которых в условиях дезорганизации французского [315] фронта обеспечили полный успех. Но и вплоть до завершения западного похода еще не все генералы гитлеровского вермахта, включая некоторых командующих армиями, вполне уяснили сущность новых принципов.

По мере роста военных успехов германская стратегия все менее реально учитывала свойства противника, против которого готовился поход. Гитлеровские стратеги предусматривали совершенно одинаковые формы действий как против отсталой буржуазно-помещичьей Польши, так и против Советского Союза. Во всех случаях считалось возможным достигнуть «быстротечной» победы одними и теми же способами. Центр тяжести лежал не во вдумчивом анализе действительного соотношения материальных, моральных и военных сил, а в избрании наиболее выгодной, с точки зрения Генерального штаба, формы маневра, обеспечении внезапности и мощи первоначального удара, в подрыве силы сопротивления изнутри.

Стратегический маневр против Польши («Белый план») предусматривал двойной охват польский армии с целью уничтожения ее западнее Вислы. Стратегический маневр против Швейцарии («план Танненбаум») — двойной охват швейцарской армии с целью уничтожения ее севернее горных районов. Стратегический маневр против Советского Союза («план Барбаросса») сводился к трем охватам Советской Армии с целью уничтожения ее западнее Двины и Днепра. Общая идея везде одинакова.

Достигнуть внезапности первого удара немецко-фашистскому командованию полностью не удавалось ни против Польши, ни на Западе, ни на Балканах. Только роковые ошибки лидеров стран, оказавшихся жертвами агрессии, позволяли заставать их не готовыми к отпору.

Военные действия развязывались во всех случаях одними и теми же способами: удар авиации по аэродромам — переход границы — выдвижение танковых соединений — перенос ударов с воздуха на поддержку наземных войск — прямолинейное движение вперед. Следует признать непростительной ошибкой многих европейских генеральных штабов их слабость в учете предшествующего опыта и в разработке контрмер против упорно повторявшихся однообразных приемов развязывания войны. [316]

В ходе военных столкновений 1939–1941 гг. произошли серьезные изменения в объективном содержании и значении начального периода войны.

После Первой Мировой войны и вплоть до начала второй под начальным периодом подразумевались действия лишь части сил сторон («армий прикрытия» и «армий вторжения»), расположенных в отмобилизованном состоянии вблизи угрожаемых границ, от официального объявления войны до момента ввода в действие главных сил армий сторон. Теперь же содержанием начального периода войны все больше становится борьба заранее развернутых главных сил армий — их первых стратегических эшелонов.

Метод заблаговременного развертывания главных сил, предназначенных для вторжения, был полностью на основе разработанных планов применен немецко-фашистским командованием при подготовке военных действий против Франции, Бельгии и Голландии в 1940 г. Этому способствовал девятимесячный период «странной войны».

Практика нападения на очередные страны без объявления войны, введенная гитлеровским руководством, позволила начинать скрытую мобилизацию настолько заблаговременно, насколько это требовалось для полного развертывания сил. Стратегия нанесения последовательных ударов в 1939–1941 гг. позволяла постоянно держать войска в готовности, проводя лишь меры по частичной дополнительной мобилизации. Возросшая подвижность армий создавала условия для сравнительно быстрого выдвижения заранее отмобилизованных и сосредоточенных войск из глубины страны к границе и вторжения одновременно всеми силами без значительной паузы. Надобность в «армиях вторжения» у агрессора отпала. Практика показала, что в отличие от прошлых войн вооруженные силы каждой стороны имеют возможность с первых же часов войны подвергнуть одновременному эффективному воздействию авиацией территорию противника на глубину до 400–500 км, сорвать его мобилизацию и развертывание, если они еще не завершены, нанести поражение первому стратегическому эшелону. Тем самым глубина пространства, на котором развертываются сражения начального периода, намного увеличилась. [317]

Наконец, появилась возможность стремительного наступления крупных подвижных соединений на большую глубину. По-новому организованная система снабжения позволила им действовать в отрыве от стационарных баз и решать в первые же дни войны серьезные оперативно-стратегические задачи.

Эти обстоятельства изменили уже в 1939–1940 гг. характер и содержание начального периода войны.

Значение начального периода войны для общего хода вооруженной борьбы по сравнению с Первой Мировой войной многократно возросло, так как теперь в действие стали вступать сразу главные силы, а средства поражения стали более мощными.

В чем же состояла новая сущность начального периода войны?

Исходным служит то известное обстоятельство, что каждое государство в предвидении войны обычно стремилось создать группировку вооруженных сил, находящуюся в состоянии наибольшей готовности к вступлению в борьбу. Это была главная часть сил армии, флота, авиации, на которую возлагалась задача первой нанести удар или первой принять и отразить удар противника. В начавшейся Второй Мировой войне эти группировки обычно располагались в обширных районах той или иной страны, прилегающих к угрожаемым границам. Создаваемые в соответствии с принципами военной доктрины мирного времени, эти группировки, по мнению генеральных штабов различных стран, в наибольшей степени отвечали первым стратегическим задачам. На них возлагались особые надежды. Они должны были одержать первый успех, первыми показать мощь военной системы, и всегда существовали расчеты (наиболее полно выраженные у немцев), что эта группировка сможет решить не только первую, но и последующие стратегические задачи. Такая группировка или первый стратегический эшелон, представляющий собой как бы сгусток военно-технических достижений и военных идей государства, развертывалась в каждой из стран перед войной в районе «активной» границы либо в полностью отмобилизованном состоянии, либо в состоянии частичной отмобилизованности. [318]

Военные действия в 1939–1941 гг. неизбежно начинались столкновением прежде всего именно этих первых эшелонов, этих двух первоначальных организаций обеих сторон, находившихся обычно в различной стадии готовности и степени оснащенности и стремившихся решать противоположные задачи. В течение определенного периода войска первых эшелонов вели ожесточенную борьбу на территориях, прилегающих к границе. Это была первая, ставшая исключительно важной, фаза войны, от исхода которой зависело многое. Но вот неизбежно наступал момент, понимаемый, конечно, как более или менее значительный отрезок времени, когда столкновение первоначальных организаций, этих первых эшелонов вооруженных сил обеих сторон, подходило к завершающей стадии. Силы и возможности первого эшелона одной стороны, как правило обороняющейся, оказывались исчерпанными или серьезно ослабленными, и возникала необходимость отвода их, либо ввода нового крупного эшелона войск или его значительной части, чтобы изменить неблагоприятную обстановку. Наступающий к этой стадии также ослабевал и должен был ввести новые силы для развития успеха. Столкновение «первоначальных организаций» могло считаться завершенным и тогда, когда одна из сторон выполняла своей первоначальной группировкой стоявшую перед ней задачу, после чего требовалась постановка новых задач, вызывающая изменение расстановки сил, изменение или уточнение планов и системы руководства. В одних случаях все эти причины в совокупности, в других — некоторые из них определяли завершение борьбы первых стратегических эшелонов — завершение начального периода войны. Это происходило постепенно, порой, особенно если имелась большая разница в силах воюющих сторон и если темпы продвижения наступающего были велики, малозаметно, отнюдь не в виде ярко выраженного скачка. Оно и понятно, так как собственно само представление о «первых эшелонах» является довольно условным: первоначальная группировка не существует в «чистом виде», и порой бывает трудно отделить ее от группировок, развертывающихся в глубине. Но тем не менее, если внимательно изучить все начальные стадии военных столкновений [319] 1939–1941 гг., нельзя не увидеть, что вслед за столкновениями первых эшелонов наступает определенный перелом для одной или обеих сторон, за которым следует новая стадия вооруженной борьбы, связанная уже не со вступлением в войну, а с развитием военных действий, постепенно теряющая специфику начального периода войны и приобретающая несколько иные черты.

Признаки завершения начального периода войны порой весьма трудноуловимы, особенно если силы одной из сторон намного превосходят силы другой. Поэтому неизбежен элемент условности в определении сроков завершения начальных периодов различных военных столкновений. И если историки не признают необходимости определенных компромиссов на основе относительности всех расчетов подобного рода, то бесконечные споры неминуемы.

Несмотря на то что действия сторон в начальном периоде войны, как правило, носят противоположный по способам борьбы характер — одна сторона наступает, другая обороняется, — они приходят к своему завершению для обеих воюющих сторон примерно в одно и то же время. Иначе не может и быть, так как вооруженная борьба — это единый процесс, и не может существовать различных критериев для каждого из его участников. Борющиеся стороны настолько тесно и активно влияют одна на другую, противники в ходе борьбы настолько «сцеплены», что крупные изменения в силах, в группировке, задачах одной стороны не могут не повлиять сразу же на действия другой, не вызывать у противоположной стороны также изменение задач, сил и группировок. Говоря строго, каждое из военных столкновений 1939–1941 гг. имело с этой точки зрения свои начальные периоды. В германо-польской войне он продолжался до 6–7 сентября 1939 г. (начало отхода польской армии за Вислу, возникновение новой операции немецко-фашистских групп армий); в войне на Западе — до 16–17 мая 1940 г. (поражение первого стратегического эшелона союзников, постановка новых задач командованиями обеих сторон). Но подавляющее превосходство немцев и возможность быстрого развития ими успеха после начального периода значительно стерли его грани и сделали их трудноуловимыми. [320]

Исторический опыт дает комплекс различных признаков и черт начального периода войны, который мы в данном случае не можем подробно рассматривать. При попытке определить эти признаки красной нитью должна, видимо, проходить мысль, что мы имеем дело с началом нового качественного состояния в деятельности вооруженных сил, с историческим переломом жизни государства, с переходом от мира к войне. Здесь происходит столкновение первоначально созданных в результате кропотливой и порой длительной работы группировок, первое столкновение войск, военно-технических достижений, военных идей, систем руководства, выработанных в мирное время. В таком смысле начальный период войны — не только в историческом, но и в оперативном плане — первая проверка предвоенных взглядов и степени подготовки армий воюющих сторон. Конечно, возможны самые различные условия вступления армий в войну. Если эти условия — мы говорим об условиях объективного характера — резко отличаются для каждой из воюющих сторон, ставя одну из них перед войной в особо выгодное, а другую — наоборот, в особо невыгодное положение, то исход начального периода войны не может оцениваться как проверка состояния вооруженных сил сторон.

В начальном периоде войны различие обеих сторон в подготовке войск, в техническом оснащении армий, в доктринах и взглядах выступает острее, резче, чем на более поздних стадиях войны, когда многие из этих различий «стираются», так как взаимное влияние, взаимное заимствование неизбежно. Военно-тактических «сюрпризов» в ходе войны при всех обстоятельствах бывает меньше, чем в начальном периоде, когда впервые раскрываются все новинки — технические, оперативные и иные, тщательно засекреченные и подготовленные за годы мирного периода. Все то, что много лет перед войной держалось в тайне, исторически мгновенно выступает наружу при первых ударах, придавая столкновениям начального периода войны особую остроту, наполняя их особыми неожиданностями и подчас трагизмом. На фоне этой борьбы особо четко выступают недостатки и достоинства вооруженных сил каждой из сторон, а контуры «первой [321] проверки» становятся рельефны. Нередко именно после завершения начального периода войны сторона, проигравшая его, приступает или пытается приступить к усовершенствованию своих вооруженных сил. Это распространяется порой на организационные, военно-технические вопросы и на военное искусство, вплоть до замены руководящих кадров различных звеньев вооруженных сил (замена Гамелена Вейганом, бегство Рыдз-Смиглы и др.).

Начальный период войны имеет одной из отличительных черт огромный морально-психологический эффект, который производит момент нападения, особенно внезапного, на обороняющуюся армию. Психика человека, «настроенная» на условия мирного времени, при всех обстоятельствах с трудом перестраивается на совершенно новую обстановку войны, с большим трудом воспринимает резкий переход к совершенно иным обстоятельствам, особенно если человек оказался в сфере воздействия мощного оружия или в зоне боевых действий. Чем сильнее оружие, тем выше моральный эффект, производимый начальным периодом войны.

Первый период Второй Мировой войны, некоторые военные аспекты которого мы рассмотрели, вписал самые мрачные страницы в летопись народов многих европейских стран. Захватчики, которые прошли с 1 сентября 1939 г. до весны 1941 г. через большинство государств Европы, нашли поражение и гибель от рук советских воинов. Именно Советские Вооруженные Силы принесли освобождение Европе.

Вот судьбы некоторых «триумфаторов» первого периода Второй Мировой войны.

В 1939 г. в Польше проделала кровавый путь до Варшавы самая сильная из германских армий — 10-я. В 1940 г. она, теперь уже 6-я, сокрушая все на своем пути, оккупировала Бельгию, став символом национального несчастья бельгийского народа. Зимой 1942/43 г. эта армия нашла гибель в железном кольце советских войск у берегов великой русской реки Волги. Командовавший армией с 1939 по 1941 г. один из самых активных нацистов вермахта, личный друг Гитлера, Рейхенау погиб в 1942 г. на советско-германском фронте. [322]

4-я немецко-фашистская армия, прошедшая через Польский коридор и устроившая в Быдгощи кровавую «варфоломеевскую ночь», блокировавшая Варшаву, разорявшая Северную Францию, была разгромлена зимой 1941/42 г. под Москвой.

Под Ленинградом и в Прибалтике в годы Великой Отечественной войны были перемолоты 18-я и 16-я немецкие армии; из них первая принесла в 1940 г. горе и страдания голландскому народу, вторая — запятнала себя в сентябре 1939 г. бесчеловечной осадой Варшавы (тогда она называлась 3-й армией), а потом бесчинствовала на северо-востоке Франции.

Танковая группа Клейста, которая действовала в Южной Польше и во Франции глубокой осенью 1941 г., потерпела поражение под Ростовом-на-Дону.

Главнокомандующий сухопутных сил Браухич и командующий группами армий «Север» против Польши и группой армии «Б» в западном походе Бок закончили свою военную карьеру отставкой после поражения под Москвой. Та же участь постигла главных исполнителей танковых «блицкригов» Гудериана и Хепнера. Воздушные эскадры Кессельринга и Лера, превращавшие в руины города и деревни многих стран, бомбившие Варшаву, Роттердам, Лондон, Ковентри, были сломлены под Москвой, Ростовом, Сталинградом и в других сражениях на Восточном фронте.

Неумолимое возмездие пришло с Востока. Те, кто призывал Гитлера против коммунистов, тоже были спасены армией государства, строящего коммунизм.

Опыт предыстории минувшей войны учит, что войну можно было предотвратить. Уроки ее первого периода показывают, что объединенными усилиями народов можно было сломить германских милитаристов и не допустить мировой трагедии.

В наши дни история подошла к тому рубежу, когда миролюбивое человечество имеет достаточно сил, чтобы обуздать агрессию и добиться прочного и надежного мира.