Глава VI.

Начало войны на Западе. «Битва за Францию»

1

Военные действия во Франции, Бельгии и Голландии в мае — июне 1940 г. представляли собой главное военное событие первого периода Второй Мировой войны. За 44 дня рухнула военная мощь Франции, располагавшей, по всеобщему убеждению, одной из наиболее сильных, опытных и богатых традициями европейских армий. Как могла произойти эта катастрофа? Почему вооруженные силы великой державы, которые 25 лет назад не только отразили германский натиск, но и были первыми в рядах победителей мировой войны, не смогли более полутора месяцев противостоять гитлеровскому наступлению?

Ответы на эти вопросы могут дать только факты истории. [134]

Опыт первых столкновений Второй Мировой войны обнаружил, что даже самому искусному Генеральному штабу практически почти немыслимо сохранить в тайне подготовку агрессии. Германский Генеральный штаб сделал все возможное, чтобы скрыть дату вторжения на Запад, но союзное командование заблаговременно раскрыло ее. Информация шла из самых различных источников — политических и военных. Намерения Гитлера и примерные сроки наступления перестали быть тайной уже в марте 1940 г. 10 марта Риббентроп говорил о них в Риме Муссолини и Чиано{173}. Через три дня последний сообщил все ему известное французскому послу в Италии Понсэ{174}. 16 марта в ближайшие планы Гитлера был посвящен представитель Рузвельта Уэллес, прибывший в Рим. В своих воспоминаниях он пишет: «Риббентроп, по-видимому, убежден, что германская армия сможет одержать эту победу в пять месяцев. Германское правительство имеет в виду сначала нанести поражение Франции, а затем вскоре Англии»{175}.

Польская разведывательная служба, находившаяся в эмиграции, но сохранившая часть прежних контактов с окружением некоторых высокопоставленных нацистов, в первых числах мая 1940 г. смогла предупредить Голландию о скором начале германской агрессии. Религиозные общины Бельгии получили аналогичную информацию, о которой вскоре узнали также разведывательные органы.

Адмирал Канарис и генерал Бек использовали свои связи, чтобы поставить в известность союзников о готовящемся вторжении. Они, как свидетельствует Колвин, заблаговременно направили в Рим надежного офицера — Иозефа Мюллера, который сообщил о «дне икс» одному бельгийскому дипломату{176}. Единомышленник и начальник [135] штаба Канариса генерал Остер 9 мая передал уточненные сведения голландскому военному атташе полковнику Сасу{177}.

27 апреля 1940 г. Гитлер отдал приказ начать вторжение между 1 и 7 мая{178}. Вскоре «день икс» был уточнен: 8 мая. В последних числах апреля у Йодля возникло подозрение, что план и сроки начала операции разглашены: был подслушан телефонный разговор бельгийского посланника в Ватикане с Брюсселем{179}. Гитлеровцы предположили, что произошла измена с немецкой стороны. Фюрер передвинул срок на 10 мая. Накануне Канарис через Остера передал голландскому военному атташе в Берлине еще одно сообщение: «Свинья выехала на Западный фронт». Речь шла о Гитлере, а сама передача служила последним сигналом предостережения.

Все эти факты следует признать в значительной мере достоверными — они подтверждаются, в частности, и голландской стороной. Как сообщает тогдашний министр иностранных дел ван Клеффенс, 4 мая голландские власти «из очень достоверного источника узнали... что в ближайшие несколько дней следует ожидать вторжения немецкой армии». Разведка проверила данные и получила многочисленные подтверждения.

Итак, сохранить важнейшую тайну не удалось даже в той до предела накаленной атмосфере гитлеровского режима.

Но здесь мы вновь сталкиваемся с некоторыми величинами, которые выходят из рамок военных понятий. Снова — уже в третий раз за эту войну — политические и военные руководители европейских государств накануне гитлеровского вторжения в их страны, несмотря на то что располагали многими сведениями о готовящемся ударе, оказались не в состоянии понять всю реальность угрозы и своевременно принять контрмеры. [136]

В рассматриваемый период на руководителей западных держав, безусловно, повлияла тенденция политики «странной войны» и рожденные ею иллюзии неизбежности мирного исхода конфликта на Западе, вероятнее всего за счет Советского Союза. Многие настолько убедили себя в этой мысли, настолько верили, что с Германией войны по-настоящему не будет, что, когда наступил решающий момент, они отвергли реальные факты и позволили застать себя врасплох. Другие же если и готовились встретить удар, то приписывали врагу только те планы и намерения, которые придумывали для него сами, и не желали слышать ни о чем другом, кроме того, о чем им хотелось услышать и к чему они, как им казалось, были готовы.

Именно так получилось с политическими и военными руководителями Запада в те роковые для них дни, когда начиналось германское вторжение.

Из бельгийских, французских, английских и голландских материалов мы узнаем о той нерешительности и о тех бесконечных сомнениях и колебаниях, которые охватили многих ответственных лиц этих стран в последние дни и часы перед немецким ударом.

В Голландии сведения о том, что 10 мая начнется немецкое вторжение, вызвали, как свидетельствует ван Клеффенс, серьезную тревогу. Но правительство не приняло никаких мер, тем более что немецкий военный атташе в Гааге выразил удивление «тревогой, в которой находится нидерландское правительство»{180}. Немецкое и итальянское радио сообщало о раскрытии британского заговора по вторжению в Нидерланды{181}. Данные о том, будто две германские армии двигаются на Голландию из районов Бремена и Дюссельдорфа «с такой быстротой, что они в самое короткое время достигнут границы», [137] были опровергнуты немцами, как «военная нелепость, пущенная британским министерством информации»{182}.

8 мая голландский военный атташе в Берлине заявил германскому верховному командованию, что голландское правительство не видит причин опасаться британского вторжения, так как оно в состоянии принять необходимые меры предосторожности, «не прибегая к защите какой-либо другой силы»{183}. На следующий день бельгийское правительство, для того чтобы продемонстрировать свое неверие «нелепым слухам», восстановило пятидневное увольнение из армии{184}. Соответствующий приказ был издан, когда немецко-фашистские армии уже двигались к бельгийской границе. В 18 часов 9 мая министр иностранных дел Бельгии Спаак получил очень тревожную информацию о беспрерывном рокоте моторов, лязге оружия и топоте марширующих ног, которые слышали пограничные посты Голландии, Бельгии и Люксембурга, но не поверил ей{185}.

В Гааге большая часть дня 9 мая прошла спокойно. Но около 21 часа 30 минут нидерландский министр иностранных дел получил по телефону послание от военного министра. Голландская разведка доложила: «Завтра на рассвете; держаться крепко»{186}. В Брюсселе члены бельгийского правительства собрались в рабочем кабинете [138] Спаака. В Гааге высшие официальные лица пришли в дом ван Клеффенса. По телефону приходили сведения, не оставлявшие никаких сомнений о вторжении, но руководители Бельгии и Голландии находились в состоянии сомнений.

В 2 часа 30 минут 10 мая голландские министры решили, что тревога напрасна, и разошлись, приказав установить на веяний случай пулеметы на дорогах и мостах, ведущих к столице, и вблизи важных строений. Тем временем в Брюсселе в 3 часа радио сообщило, что немецкие самолеты летают над Голландией. Поразмыслив над тем, является ли этот налет массированным, открывает ли он наступление на Англию или на Голландию, бельгийские министры решили не верить ложным слухам и разойтись, тем более что небо над их страной было чистым.

В 4 часа ван Клеффенса разбудило сообщение, что аэродромы в Ваальгавене, Бергене, Шифоле и Койе подверглись бомбардировке. Несколько минут спустя он увидел немецкие самолеты, бомбившие окраины Гааги. Через полчаса голландский посол в Брюсселе сообщил по телефону эти новости Спааку. Почти в тот же самый момент немецкие самолеты появились и над бельгийской столицей. Немецкое вторжение началось. Вооруженные силы Голландии и Бельгии не были приведены в боеготовность. Как голландское, так и бельгийское правительства сразу же начали взывать о помощи в Лондон и Париж.

Угрожаемый период войны для страны, намеченной в качестве объекта агрессии, теоретически начинается с того момента, когда агрессор принимает окончательное решение о нападении. Практически контуры угрожаемого периода могут вполне определиться при начале широких приготовлений военного удара. Все становится особенно ясным на завершающей стадии подготовки вторжения, узнать о которой обороняющаяся сторона имеет наибольшее количество шансов. Тогда все зависит от быстроты и эффективности контрмер. Бельгийские и [139] голландские руководители дали истории один из самых отрицательных примеров деятельности правительств и военных лидеров в угрожаемый период войны, который начался для них еще в октябре 1939 г. и который они могли вполне распознать ранней весной 1940 г. Лидеры обоих государств просто отбросили в сторону реальные факты и упорно следовали своим политическим догмам. Они не поверили сообщениям о начавшейся войне, даже когда она началась, и оказались банкротами.

Несколько по-иному сложилась обстановка во Франции. День 9 мая 1940 г. прошел здесь вполне спокойно. 2-е бюро (разведывательное) французского Генерального штаба не отмечало на границах Бельгии и Франции ничего заслуживающего внимания. Привычное дремотное спокойствие «странной войны» — и только. Два английских самолета-разведчика облетели приграничные районы и, казалось, не обнаружили по ту сторону рубежа никаких приготовлений. Хотя последние дни французская и британская разведывательная служба была наводнена сообщениями своих многочисленных агентов о передвижениях германских войск к границам, этому никто не верил, так как союзное командование твердо считало, что немцы не рискнут атаковать Францию и тем погубить свою армию. Рассматривая перегруппировки врага как «войну нервов», французский Генеральный штаб не принимал их во внимание и не осуществлял никаких мер предосторожности, чтобы не раскрыть своих сил.

Но в 3 часа 30 минут 10 мая 1939 г. вторично в истории этой войны из предрассветного тумана одновременно появились сотни бомбардировщиков «Люфтваффе». Взрывы бомб на аэродромах возвестили, что вторжение началось.

Во французской главной квартире, располагавшейся в замке Венсенн, безмятежное ночное спокойствие было нарушено перед рассветом телефонным звонком из боевого охранения, располагавшегося в Рейнской зоне. Дежурный услышал далекий голос: «Колонны движутся на [140] запад»{187}. Никто не поверил этому сигналу, да и неясно было, о каких колоннах идет речь. Поразмыслив, пришли к заключению, что немцы проводят обычную смену войск, а связанные с ней перегруппировки ввели в заблуждение пограничные посты. Но вскоре тревожные сообщения одно за другим стали поступать со многих участков границы. Наконец стало известно, что бельгийское правительство срочно запросило помощи Франции. Как пишет французский историк де Барди{188}, лишь после этого начальник штаба осмелился нарушить сон главнокомандующего. Гамелен, слушая в постели доклад, был совершенно спокоен и лишь изредка понимающе кивал головой, как бы подтверждая, что все происходящее уже давно им предусмотрено и не является чем-то новым. Действительно, Бельгия просит о помощи — значит, германский удар направлен против нее. Немецкий Генеральный штаб повторяет старый шлиффеновский план, однако он встретит давно и детально продуманный контрманевр. Все заблаговременно подготовлено. Гамелен вызывает по телефону командующего Северо-Восточным фронтом. Генерал Жорж уже на ногах, он обо всем осведомлен.

— Итак, мой генерал, — раздается в трубке голос Жоржа, — это маневр в стиле Диль?

— Да, конечно. Бельгийцы просят нас о помощи. Не считаете ли вы возможным сделать что-либо иное, кроме маневра Диль?

— По-видимому, нет{189}.

Атака немцами бельгийской границы на рассвете 10 мая убедила обоих командующих в том, что удар наносится на севере. Не проверив данных, не уточнив обстановку, они решают, что наступление врага началось в полном соответствии с их, Гамелена и Жоржа, расчетами и предначертаниями, [141] что ничего иного, кроме повторения варианта 1914 г., не может быть и что поэтому необходимо автоматически включить в действие давно подготовленный «план Диль».

Дальнейшие решения принимались почти механически и, как полагается на войне, быстро. Безжизненная сила заранее составленных, но совершенно противоречащих реальной обстановке планов начала действовать.

2

В 21 час 9 мая, после того как начальник штаба военно-воздушных сил Германии генерал Ешоннек доложил, что погода на завтра обещает быть хорошей, генерал Йодль, находившийся в поезде Гитлера на станции Финкенкруг, передал всем высшим штабам условный пароль («Данциг»), означавший, что начало вторжения назначено на следующее утро{190}. Вслед за этим в войска был направлен приказ фюрера, который предстояло зачитать повсеместно на рассвете перед выступлением. Этот приказ, как и опубликованная утром 10 мая сводка ОКВ, преследовал главным образом цель дезинформировать союзников — убедить их в том, что немецкая армия наносит удар через Бельгию и Голландию, то есть на севере, а не через Арденны.

Сразу же после рассвета, за 20 минут до начала общего наступления сухопутных сил, авиация двух воздушных флотов нанесла первый удар третью своих соединений по аэродромам союзников. Затем, как только в 5 часов 35 минут наземные войска пересекли государственную границу, последовал второй мощный, продолжавшийся три часа удар по французским и английским штабам, узлам связи, коммуникациям. Гитлеровский [142] вермахт на широком фронте вторгся в Голландию, Бельгию и Люксембург.

Перед войсками, наступавшими на севере, исходной тактической задачей был захват мостов через реки Ваал и Маас, через канал Альберта и другие каналы, преграждавшие путь в глубь Голландии и Бельгии. Первое разочарование постигло германские штабы, когда пришли известия о взрыве голландцами и бельгийцами всех мостов, кроме трех — у Генеппа, Моока и Маастрихта{191}. Водные рубежи предстояло форсировать.

Превосходство гитлеровской авиации сразу же стало очевидным. Войскам следовал один приказ: быстрее вперед.

Французский главнокомандующий генерал Гамелен в 6 часов 35 минут отдал приказ первой группе армий вступить согласно «плану Д» в Бельгию, а еще через 15 минут по требованию командующего этой группой генерала Бийотта уточнил, что левофланговая 7-я армия должна совершить маневр по «варианту Бреда», то есть двинуться в Голландию, установить связь с голландской армией и защитить плохо укрепленный промежуток между бельгийскими и голландскими оборонительными рубежами. Вторая группа армий получила приказ двинуть часть сил в Люксембург{192}.

На всех направлениях вперед выдвигались кавалерийские и механизированные дивизии. Согласно расчетам Генерального штаба, они должны были выиграть 5–6 суток, необходимых, чтобы главные силы союзных [143] армий разместились на новой линии обороны, предусмотренной «планом Д». Те же расчеты говорили, что немцы не смогут вести атаку значительными силами через реку Маас юго-западнее Льежа и через канал Альберта раньше 5-го дня наступления; следовательно, «маневр Диль» предполагалось осуществить без особых помех.

И вот, в соответствии со штабными графиками, начался марш. Мины на бельгийской границе были сняты, шлагбаумы открыты. Французская армия и английские экспедиционные соединения вышли со своих столь долго и тщательно готовившихся вдоль франко-бельгийской границы позиций и двинулись по всем дорогам к линии Антверпен — Лувен — Намюр, приветствуемые населением бельгийских городов и деревень.

Торжественный и грозный час требовал от главнокомандующего обратиться к войскам. Его призыв должен был вызвать энтузиазм и, конечно, стать историческим. Первый приказ Гамелена по вооруженным силам краток и, по мысли автора, исполнен вдохновляющего мужества: «Атака, которую мы предвидели с октября прошлого года, началась сегодня утром. Германия развязала против нас борьбу не на жизнь, а на смерть. Лозунгом для Франции и для всех ее союзников является смелость, энергия, уверенность. Как сказал двадцать четыре года назад маршал Пэтэн: «Мы их одолеем»{193}.

Итак, сказанная четверть века назад сомнительной мудрости фраза престарелого маршала, в ближайшем будущем предателя Франции, увенчала канцелярский призыв и должна была воспламенить сердца французских и английских солдат.

Союзное командование решительно бросает армии вперед. Его цель — как можно скорее занять «позицию Диль» — оборонительную линию между Антверпеном и Намюром. Воображение генералов рисует хорошо [144] оборудованный на этой линии фронт с системой противотанковых заграждений и окопов. Правда, из-за бельгийского нейтралитета ни один французский офицер еще никогда не видел этой позиции, она существовала пока только на штабных картах. Легко себе представить разочарование первых французских рекогносцировочных групп, прибывших 10 мая на «позицию Диль» и вместо мощных оборонительных сооружений увидевших открытую равнину, пригодную лишь для маневра германских танков. «Это голая равнина, — пишет де Барди, — открытая для действий бронетанковых машин врага»{194}.

В сложившихся условиях французское командование принимает решение вывести войска первой группы армий на линию Антверпен — Намюр и, насколько это будет возможно, оборудовать ее в инженерном отношении. Выиграть необходимое время (примерно 5 суток) предполагалось за счет обороны частей бельгийской армии в Арденнах и на линии канала Альберта{195}. Бельгийцам должен был помочь выдвигающийся перед фронтом 1-й французской армии кавалерийский корпус генерала Приу.

1-я французская армия двигалась на фронт Вавр — Намюр, английская экспедиционная армия — на Брюссель. На левом крыле из района Сент-Омера маршировала 7-я армия генерала Жиро, на которую возлагалась особая задача: через Антверпен вдоль побережья Голландии выйти к голландскому городу Бреда и обеспечить связь между бельгийскими и голландскими армиями. [145]

Это движение французских и английских войск было маршем навстречу гибели.

* * *

Вторжение в Бельгию и Голландию открылось также воздушно-десантными операциями, цель которых состояла в обеспечении прорыва в «крепость Голландию», в глубину голландской и бельгийской территорий. Наиболее сильные десантные отряды направлялись к Мурдейку, Дордрехту, Роттердаму и Гааге. Они имели задачу овладеть аэродромами и мостами через Маас, Ваал и Нижний Рейн. Мосты следовало удержать до подхода 9-й танковой дивизии 18-й армии, которая прорывалась южнее Мааса и через Мурдейк с юга вторгалась в «крепость Голландию». Несколько воздушнодесантных отрядов высаживалось для захвата важнейшего форта крепости Льеж — Эбен-Эмаэль.

В предутренней темноте 10 мая близ форта, гарнизон которого еще не знал о начале войны, бесшумно приземлились немецкие планеры, и батальон натренированных саперов-десантников бросился к укреплениям. Взрывами кумулятивных зарядов были разрушены стены дотов, уничтожены пушки, пулеметы и перископы{196}. Используя успех десантников, на соединение с ними двинулся авангард немецкой 4-й танковой дивизии; к 14 часам он подошел к Маастрихту, но бельгийцы успели взорвать мост. Началась переправа через Маас с помощью надувных резиновых лодок. Соединение с десантниками произошло только на следующий день: уцелевшие после первого удара гарнизоны Эбен-Эмаэля и соседних фортов мужественно сражались еще около суток. Но когда форт пал, дорога за Маас левофланговым соединениям 6-й немецко-фашистской армии была открыта.

В условиях начала войны, если обороняющийся не ждет нападения, достигнуть тактической внезапности не [146] трудно, особенно в отношении тех его войск, которые находятся в передовой линии и которым суждено принять в состоянии неготовности первый удар. Но потеря внезапности — залог неудачи десанта. Это показали действия германской 22-й воздушнодесантной дивизии, направленной в глубину голландской территории. Рота фашистских десантников у Дордрехта оказалась под огнем голландцев и понесла тяжелые потери. В Роттердаме, где немецкие летающие лодки с десантниками садились прямо на Рейн, парашютисты расстреливались в упор. Десанты, высаженные на аэродроме Ваальгавен под Роттердамом, были встречены огнем пулеметов и зенитной артиллерии. Только часть десантников прорвалась к мостам через Рейн, однако захватить их не смогла.

В районе Гааги командовавший операцией генерал Штудент высадил десанты у трех имеющихся здесь аэродромов. На всех участках высадки завязались тяжелые бои, в ходе которых немецко-фашистские десантники несли потери. Успех был достигнут дорогой ценой.

Тем временем вторгнувшиеся в Голландию и Бельгию немецко-фашистские войска продвигались на запад. 18-я армия быстро перешла Маас по невзорванным мостам у Генеппа и Моока и вскоре преодолела обороняемую незначительными силами голландскую линию Пеел.

Когда командующий группой армий Бок приехал в занятый Генепп, его настигло донесение разведки: союзные войска шестью колоннами движутся к Антверпену. Бок не мог скрыть радости — противник сам шел в западню!{197} Он ставит задачу 18-й армии направить моторизованные силы как можно быстрее и как можно глубже вперед через Генепп, ибо «единственным средством еще достигнуть моста у Мурдейка является быстрейшее продвижение южного фланга 18-й армии»{198}. 9-я танковая дивизия [148] должна была выйти к Бреда и через мост у Мурдейка соединиться с 22-й воздушнодесантной дивизией{199}. 6-я армия получает задачу продвигаться возможно скорее к линии Намюр — Лувен. Все это имело целью опередить союзников в занятии наиболее важных районов и рубежей, не дать им перейти к обороне и разбить их во встречном сражении, которого они так опасались. Немецкие маневры облегчались полным отсутствием англофранцузской авиации. «К счастью, — пишет Бок, — не показывается ни одного вражеского самолета»{200}. Между тем германская авиация полностью господствовала в бельгийском и голландском небе, парализуя действия пехоты этих стран, не подготовленной ни в организационном, ни в моральном отношении к отражению массированных воздушных атак{201}. [149]

Это облегчило действия 6-й немецко-фашистской армии, наносившей удар через Маастрихт. Она форсировала Маас частями 4-го армейского корпуса и 4-й танковой дивизии и с боями продвинулась на несколько километров западнее реки. Ввиду явной угрозы обороне на канале Альберта бельгийский Генеральный штаб уже вечером 10 мая решил отвести главные силы армии на основной рубеж обороны, то есть на линию Антверпен — Лувен, и здесь остановить противника силами отошедших соединений и подтягиваемых из глубины. Это была часть того самого рубежа, к которому теперь двигалась 1-я группа армии союзников.

* * *

Бросая взгляд на историю минувшей войны, нельзя не заметить постоянно возрастающего значения первого удара. Особенно важную роль играли именно первые дни борьбы. Правда, в те годы еще не было столь могучих средств поражения, которые в наше время позволяют с самого начала нанести сокрушительные удары по врагу и, быть может, сделать эти первые дни его последними днями, особенно если территория страны, подвергающейся внезапному нападению, сравнительно невелика, а ее экономика легко уязвима. Но и в минувшей войне оружие наступления было настолько эффективным, что давало возможность первым ударом, особенно при внезапном нападении, добиться крупного оперативного выигрыша.

Уже в первый день войны обнаружились крупные недостатки в использовании союзным командованием авиации. Формально вся авиация подчинялась главнокомандующему Гамелену. Фактически же французские военно-воздушные силы находились в полном распоряжении начальника, штаба ВВС генерала Вюильмена, располагавшегося в Жуаре. Базирующейся во Франции английской авиацией командовал маршал Баррэт; что же касается британских ВВС, привлеченных для действий во Франции, но расположенных на английских аэродромах, то ими мог распоряжаться только генерал [150] Айронсайд — начальник имперского Генерального штаба в Лондоне.

В первый же день активных действий обнаружилось, что эта система подчинения непригодна для современной войны. Действительно, когда командующим 2-й и 9-й армиями потребовалось вызвать авиацию, они должны были запросить генерала Бийотта, обращавшегося с той же просьбой к Жоржу, последний — к Гамелену, а Гамелен — к Вюильмену. Если вызывалась английская авиация, то Гамелен должен был направлять свои просьбы в Лондон. Плохо работающая, перегруженная сверх всяких пределов связь ни в малейшей степени не обеспечивала своевременной передачи всех этих требований и приказов по многочисленным ступеням служебной лестницы. Для вызова самолетов тратились не минуты, а часы. Эта сложная система управления значительно сокращала возможности оперативного использования военно-воздушных сил. Следует прибавить, что английские воздушные соединения могли включаться в сражения, только если их предупреждали за 16 часов до намеченного срока выполнения задачи. Но кто же мог это сделать, когда обстановка менялась с каждым часом? Итог был один: союзные ВВС везде катастрофически опаздывали и действовали вне связи с наземными войсками.

Как только начались военные действия, возникла острая необходимость урегулирования взаимоотношений с бельгийской и голландской армиями и обеспечения хотя бы некоторой координации усилий союзников. Официальная преграда к организации взаимодействия между французской и бельгийской армиями — нейтралитет бельгийского правительства — была теперь ликвидирована грубым вторжением Германии и теми призывами о помощи, с которыми бельгийское и голландское правительства обратились к Англии и Франции утром 10 мая. Днем Гамелен направил французскому военному представителю в Бельгии генералу Шампону телеграмму: «Один из первых вопросов, подлежащих урегулированию, — это согласование с высшим бельгийским командованием системы [151] организации командования союзными армиями. Я требую, чтобы, согласно договоренности, крупные бельгийские соединения, находящиеся в зоне действий французских и британских армий, были немедленно нереданы в подчинение командующих этими армиями... Эта субординация не касается, разумеется, главных бельгийских сил, которые должны оставаться под командованием короля»{202}. Запоздалая полумера!

Ответ генерала Шампона, полученный на следующий день, был неудовлетворителен: бельгийский король не торопился поставить свою армию под французское командование и пока ограничивался пожеланием, «чтобы англичане заняли линию Лувен — Перве, на которой проводятся работы экскаваторами, присланными из Великобритании, а не позицию на реке Диль, а также чтобы оборона между Ньюпором и голландской границей обеспечивалась бельгийской армией»{203}. Король все еще не доверял французским и английским союзникам и явно рассчитывал больше на свои силы. Не удивительно: предательство Англией и Францией Польши стояло перед его глазами.

Так или иначе, но организовать координацию усилий с северными соседями Гамелену не удавалось.

Известно, что на войне решительность неизмеримо лучше бездействия. Военная традиция долгое время считала, что любое, пусть не вполне целесообразное, но энергично проводимое в жизнь решение значительно полезнее выжидания. Французское командование нельзя было упрекнуть 10 мая в игнорировании традиций, в пассивности и нерешительности. Приказ о вступлении 1-й группы армий в Бельгию был отдан автоматически быстро, без всяких колебаний и проводился в жизнь со всей методичностью, издавна присущей французским военачальникам. Однако в данном случае упорное проведение в жизнь [152] нецелесообразного решения принесло не лучшие, а наихудшие результаты. Развернувшиеся события показали, насколько относительными бывают в военном искусстве заранее выработанные теоретические расчеты и как необходимо согласовывать любые, даже самым тщательным образом подготовленные планы с реальными условиями обстановки, складывающимися порой не так, как предполагал штаб.

Начатый маневр остановить чрезвычайно трудно. План движения союзных армий в Бельгию проводился твердо и последовательно. В период с 11 по 14 мая все внимание руководителей вооруженных сил союзников было приковано к северному (бельгийскому) участку фронта.

Утром 11 мая Гамелен выехал к генералу Жоржу, чтобы «на месте» решить проблему координации усилий с бельгийцами и голландцами. Но здесь французского главнокомандующего захлестнуло множество вопросов, возникших в связи с вступлением союзных армий на территорию Бельгии. Где противник? Не опередит ли он союзников с выходом на «позицию Диль»? До какого рубежа направить 7-ю армию? Как координировать действия с бельгийцами? Как обеспечить воздушное прикрытие? и т.п. Его ум не может разобраться в этой массе проблем. Он не способен отделить главное от второстепенного и охватить обстановку в целом. Желая избавиться хотя бы от части той громадной ответственности, груз которой он внезапно со всей реальностью ощутил, Гамелен возлагает ряд своих полномочий на генерала Жоржа, в частности переговоры с бельгийской и голландской миссиями, организацию взаимодействия с английской и бельгийской армиями, а сам после краткого визита в Ла-Ферте возвращается в свой далекий от фронта и от жизни комфортабельный замок Венсенн.

Тем временем маршевые колонны 1-й группы армий продвигались все дальше к северо-востоку. 7-я армия вступила с юга в Голландию, ее 1-я легкая механизированная дивизия достигла 11 мая Тилбурга, 25-я моторизованная [153] дивизия пехотой прошла Антверпен, в то время как ее танки следовали еще где-то по железной дороге. Остров Валхерен был занят французами. Вскоре конно-моторизованные части 1-й армии подошли к пресловутому плато Жамблу. Марш 1-й армии открывал кавалерийский корпус генерала Приу, считавшего быстрое продвижение французской армии в Бельгию авантюрой и выразившего уже на бельгийской земле сомнение в целесообразности выхода на «позицию Диль». Как это ни казалось странным, командира кавалерийского корпуса поддерживал командующий армией генерал Бланшар, которому гораздо больше импонировало принять сражение на укрепленной франко-бельгийской границе, чем на неизвестной «позиции Диль». Колебания генералов не могли не повлиять на темп марша. Он стал замедляться. Поэтому в 16 часов 11 мая появилась общая инструкция № 12, в которой генерал Жорж уточнял, что 1-й группе армий предстоит дать сражение всеми силами на линии Антверпен — Лувен — Намюр — Мезьер и что необходимо ускорить вывод войск на эту линию; выиграть время для развертывания необходимо путем нанесения ударов авиацией и кавалерийскими дивизиями по наступающему с востока противнику.

Командующий группой генерал Бийотт ревностно исполнил это требование. Он принадлежал к числу тех созданных французской военной системой штампованных образцов, которые были готовы выполнять любые, даже самые нецелесообразные решения и приказы, никогда не осмеливаясь, из опасения за свою карьеру, доложить об их несоответствии обстановке и здравому смыслу. Без долгих размышлений Бийотт отдал приказ ускорить движение и достигнуть позиции Вавр — Намюр, где, согласно инструкции № 9 от 20 марта 1940 г., надлежало «разбить усилия врага».

Позиция Вавр — Намюр, преграждающая бельгийскую долину, имела протяженность до 50 км. На нее выводилось 12 французских дивизий. Левее выходили 9 английских дивизий. [154]

К вечеру 11 мая 1-я французская армия достигла намеченной позиции; марширующие правее ее левофланговые соединения 9-й армии приближались к Маасу южнее Намюра; авангарды английской экспедиционной армии появились у реки Диль.

Напряжение событий росло. Навстречу главным силам группы армий развивала наступление 6-я немецко-фашистская армия — та самая армия, одно наименование которой вызывало впоследствии чувство горячей ненависти в сердце каждого бельгийца и разгром которой через два с половиной года на Волге был воспринят порабощенной Бельгией как великий праздник возмездия. Но это было позже. А утром 11 мая 4-я танковая дивизия 6-й армии по переправам при эффективной поддержке авиации быстро закончила форсирование Мааса и двинулась вдоль дорог на юго-запад, обходя с севера крепость Льеж. Позади наступали 6 пехотных дивизий, расширяя прорыв в сторону северного фланга. К середине дня Маас был уже форсирован в районе Маастрихта на фронте до 30 км. Бельгийский Генеральный штаб еще вечером 10 мая решил оставить канал Альберта и отвести войска на линию КВ. Бельгийские соединения быстро отходили{204}. В таких условиях задержать наступление немцев можно было, как и предписывала общая инструкция № 12, авиацией. Генерал Жорж считал, что наибольший эффект принесут удары по мостам через Маас, [155] по которым двигались германские войска. Но из-за медлительности и организационных неувязок на Северо-Восточном фронте наземные войска свыше суток вели бои без авиационной поддержки. Только в середине дня 11 мая Жорж в полном отчаянии от бездействия авиации решился наконец обойти многочисленные барьеры и поставить задачу на поддержку наземных войск непосредственно авиационным командирам. В телеграммах к английскому маршалу авиации Баррету и французскому генералу Тэтю — представителю начальника штаба военно-воздушных сил — он в энергичных выражениях потребовал ликвидировать паралич в воздухе. Наконец по приказу Вюильмена в воздухе появились две группы английских бомбардировщиков и направились на мосты близ Маастрихта. Французская авиация получила задачу атаковать немецко-фашистские войска восточнее Мааса. Однако запоздалая попытка ввести в действие военно-воздушные силы успеха не принесла. Бомбардировщики, чтобы обеспечить точное попадание, вынуждены были опускаться над целью до 500 м и даже ниже. При незначительных скоростях и плохой маневренности они легко поражались немецкой зенитной артиллерией и все, кроме одного, оказались сбитыми или получили опасные повреждения, не разрушив ни единого моста. Попытка Жоржа изменить обстановку при помощи авиационных ударов не удалась. Положение бельгийской армии быстро ухудшалось. Части 3-го армейского корпуса, охваченные с обоих флангов, мужественно вели неравную борьбу с немецкими танковыми соединениями западнее Льежа. В районе Диета был разбит арьергард 2-го армейского корпуса. Наспех сформированной бельгийской оперативной группе было отдано приказание вернуть позиции на канале Альберта. Группа несла потери в контратаках. Остальные бельгийские части отступали к позиции Антверпен — Намюр — той позиции, на которой уже сосредоточивались войска союзников.

Отсутствие взаимодействия и связи между французским и бельгийским Генеральными штабами невероятно [156] затрудняло управление операциями. Бельгийцы, уничтожив ряд переправ и мостов на канале Альберта, нисколько не беспокоились о французских соединениях, в частности о 1-й легкой моторизованной дивизии, находившихся по ту сторону канала. Бесплодное пребывание 7-й французской армии в районе бельгийско-голландской границы затрудняло оборону Антверпена бельгийцами, так как оказалось невозможным произвести намеченные планом разрушения мостов и дорог севернее города. Отход бельгийских войск на боевые порядки французских и английских частей угрожал полным хаосом союзных армий.

Лишь 12 мая, когда бессмысленность разрозненных усилий стала предельно ясной, а обстановка в Бельгии значительно ухудшилась, бельгийский король — номинальный командующий армией — пригласил в свою резиденцию вблизи Монса представителей союзников. Прибыли Даладье, генералы Жорж, Шампон и Паунелл — начальник штаба английских экспедиционных войск, а также голландский представитель. Было проведено совещание, на котором все наконец пришли к выводу, что для улучшения взаимодействия между союзными армиями необходимо признать единство командования под французским руководством. К Гамелену направилась «миссия» во главе с бывшим начальником Генерального штаба бельгийской армии генералом Галле. Но Гамелен к этому времени уже целиком переложил ответственность за Северо-Восточный фронт на Жоржа и Бийотта. Бельгийские, английские и голландские войска должны были поступить под начальство командующего 1-й группой армий. Переговоры ограничились рамками армейской группы, что, конечно, не могло привести к решению проблемы взаимодействия вооруженных сил четырех государств. Ничего похожего на внутренне прочный союз не получилось.

Обстановка, которую 7-я армия застала в Голландии, была неблагоприятной. Роттердам контролировался германскими парашютистами. В Гааге шли бои. Командующему армией генералу Жиро никак не удавалось наладить [157] связь с голландским командованием. Возможность отбить район Роттердама, изрезанный реками и каналами, казалась Жиро весьма проблематичной. Танки не прибыли, неизвестно где плывет морем 68-я пехотная дивизия, очень мало боеприпасов. К вечеру 11 мая Жиро узнал, что бельгийское командование решило отвести войска от канала Альберта на линию Антверпен — Намюр. Это решение фиксировало свершившийся факт: бельгийцы уже довольно беспорядочно отступали к реке Жетт. Утром 12-го в штаб армии поступили еще более неблагоприятные известия: немцы на широком фронте перешли канал Альберта, бельгийский фронт прорван в районе Тонтр, враг продвигается на запад. В сложившейся обстановке Жиро решил отойти и занять оборонительную линию вблизи Антверпена.

Тем временем в Голландии вечером 11 мая был захвачен немецкими танками город Бреда. На следующий день передовой отряд 9-й танковой дивизии при поддержке авиации соединился с десантниками, удерживающими мост через Маас у Мурдейка. Намерение командующего немецкой группой армий «Б» заключалось в том, чтобы повернуть 9-ю танковую дивизию «направо кругом» для вторжения с юга в «крепость Голландию». Система голландской обороны распадалась{205}. В районе [160] Гааги фашистские парашютисты, непрерывно получая подкрепления, теснили голландские войска. Немецкие танки, совершив пресловутый «поворот направо кругом», прорвались к Дордрехту и вскоре были уже около Роттердама, который без всякой нужды подвергся варварской бомбардировке авиацией Кессельринга уже после капитуляции. Голландские руководители признали свое бессилие и свою неспособность продолжать борьбу. Не помешало капитуляции и то, что голландская армия еще далеко не была разбита, хотела сражаться, а значительная часть территории страны, причем наиболее пригодная, благодаря наличию системы каналов, для обороны, оставалась в руках голландцев. Разуверившись в англо-французской поддержке, чувствуя себя брошенными и обессиленными, представители голландского командования оповестили 13 мая гитлеровское руководство о своем желании начать переговоры.

Быстрая капитуляция Голландии и безуспешные действия 7-й армии, спешившей ей на помощь, были первым ударом по союзникам. Высвобождалась немецкая 18-я армия, появления которой следовало скоро ожидать в Бельгии.

Утром 13 мая 1-я французская и английская армии, развернувшиеся на линии Намюр — река Диль — Лувен, выдвинули подвижные части к востоку для поддержки бельгийцев, отступавших с боями севернее Лувена и на Антверпен. 6-я немецко-фашистская армия, нанося удар своим левым флангом, входила в соприкосновение с союзниками. Две танковые дивизии корпуса Хепнера, прорываясь вдоль Мааса севернее Намюра, угрожали атакой в смежные, плохо обеспеченные фланги 1-й и 9-й французских армий. Остальные соединения немецко-фашистской армии начали широкой дугой охватывать с северо-востока бельгийские и англо-французские войска.

Первым из французских соединений вступил в бой кавалерийский корпус Приу. Колебавшийся прежде генерал теперь был преисполнен решимости. Французские [161] кавалеристы, поддержанные легкими бронемашинами, двинулись в атаку против 4-й танковой дивизии врага, наступавшей через плато Жамблу. Но встреченные огнем танков T-III и T-IV, пушки которых примерно вдвое превосходили калибр орудий французских танков, они заплатили напрасной гибелью сотен храбрецов за косность своего командования. Эта атака была копией столь же устаревших и таких же героических атак польской кавалерии на германские танки под Хойнице, Кутно, на Бзуре в сентябре 1939 г. Кутно, Бзура и Жамблу ознаменовали закат кавалерии как самостоятельного рода войск.

Вечером 13 мая 5 бельгийских пехотных дивизий отошли на рубеж обороны Антверпен — Лувен и примкнули с севера к фронту союзных войск. Основные силы бельгийской армии отходили от канала Альберта к реке Жетт. Генеральный штаб Бельгии распорядился отвести на основную оборонительную позицию Лувен — Антверпен главные силы армии, что было выполнено к утру 14 мая. Эту позицию было приказано удерживать во что бы то ни стало. Теперь на фронте от устья Шельды до Намюра почти по прямой линии оборонялись 16 бельгийских, 25 английских и французских дивизий. Против них действовали 23 немецко-фашистские дивизии (из них две танковые), эффективно поддерживаемые с воздуха. Общий фронт с бельгийцами был создан. У союзников появились надежды. Правда, впереди линии Антверпен — Намюр бельгийским и передовым французским частям удалось лишь ненадолго сдержать противника. Но все же германское наступление в Бельгии к 14 мая удалось приостановить. Союзное командование оценивало ход событий оптимистически. «Маневр Диль», тот самый, о котором так много говорили и столько писали во французских и английских штабах до 10 мая, был все же выполнен. Однако все эти усилия, жертвы, расчеты и надежды оказались тщетными на фоне событий, развернувшихся в ближайшие дни на южных участках фронта. [162]

3

В то самое время когда бельгийская армия вела тяжелые бои, а 1-я группа союзных армий спешила ей на помощь, южнее, в Арденнах, уже двигалась мощная немецкая ударная группировка, на которую пока еще ни в замке Венсенн, ни в Ла-Ферте — ставке командующего Северо-Западным фронтом Жоржа, ни тем более в Париже никто не обращал внимания. Всю ночь на 10 мая сотни танков и бронемашин, тысячи грузовиков и мотоциклов группы Клейста гремели на дорогах, приближаясь к люксембургской границе. В 5 часов 35 минут передовые танковые отряды перешли пограничную линию. Люксембург спал, и ни один винтовочный выстрел не раздался на границе. Войска хлынули в Арденны. Хорошо подготовленный марш протекал без задержек. Механизированные колонны встретили на горных дорогах никем не охраняемые бетонные заборы, немногим выше человеческого роста, с вмонтированными в них железными рельсами, глубокие ямы, минные поля, к преодолению которых немецкие инженерные войска были подготовлены. К заборам устанавливались аппарели с настилами, и машины свободно проезжали поверх препятствий. Вокруг ям устраивались обходы. Небольшой отряд мотоциклистов перешел вброд пограничную реку Урк и преодолел управляемые электричеством и даже незапертые железные ворота. Батальон немецких парашютистов приземлился позади бельгийских пограничных укреплений вблизи Мартеланжа и занял их, открыв путь танковым авангардам дальше на запад.

Когда немецкая ударная группировка втянулась в Арденнские горы, для французского командования открылись значительные возможности. Танковую группу Клейста можно было запереть в горах авиацией и заставить прорываться с тяжелыми потерями. Союзники легко могли нацелить в Арденны до 300–400 бомбардировщиков, удары которых по танковым колоннам, лишенным возможности [163] маневра на горных дорогах, нанесли бы гитлеровцам ощутимый ущерб. Задержала бы механизированные войска и хорошо организованная артиллерийская противотанковая оборона, выдвинутая в горы. Большой эффект мог принести также контрудар французских войск. Однако французское командование не воспользовалось благоприятными возможностями.

Первым французским генералом, который реагировал на движение врага через Люксембург, был командующий 2-й армией Хюнцигер. Согласно плану, он, как и его сосед, командующий 9-й армией Корап, должен был встретить немцев в Арденнах на полпути к Маасу и задержать их, пока войска не займут позиции вдоль реки. В 6 часов 10 мая кавалерия 2-й армии по горным дорогам уже шла вперед с задачей продвинуться до рубежа Бастопь — Арлан в бельгийских Арденнах. Генерал Корап, который должен был направить свою кавалерию севернее, к району Сен-Юбер, плана не выполнил и тем оставил левый фланг кавалерии 2-й армии открытым. Столкновение с танками Клейста произошло в долине между Арлоном и Флоранвилем. Героические кавалерийские атаки французов разбивались пушечным огнем германских танков.

Но вечером наступающими овладели сомнения и страх. Штаб немецкого 2-го авиакорпуса, осуществлявший разведку, неожиданно сообщил: «Скопление мощных танковых сил в районе Кариньян. Из Монмеди и Лонгви танки двигаются в северном направлении»{206}. В штабах, особенно в штабе Гудериана, произошло смятение. 10-я танковая дивизия была срочно направлена на юг для отражения ударов французских танков{207}. Немецким [164] генералам и штабистам стало казаться, что быстро пройти через Арденны не удалось, что их план раскрыт французами, которые теперь легко «запрут» в горах и уничтожат авиацией ударную группировку Клейста.

Гальдер записал в дневнике 12 мая: «10-я танковая дивизия вопреки приказу... вырвалась на север (ошибка — на юг. — Д. П. ), возможно, из страха перед танками противника, появившимися южнее».

Ошибка обнаружилась лишь утром: двигались не танки, а кавалерия 2-й французской армии. Ночная паника — свидетельство неуверенности в своих силах немецко-фашистского командования 10 мая и той относительной легкости, с которой союзники могли сорвать его планы именно в момент, когда ударная группировка втянулась в Арденны и представляла собой прекрасную цель для союзной авиации. Однако ни один французский или английский самолет не появлялся в течение всего дня над потоком германских танков и бронемашин, пробиравшихся горными дорогами.

Французское командование упустило неповторимую возможность. Немецкие танковые колонны прошли через горы, и их передовые части выдвигались к Маасу.

После того как разбитая кавалерия 2-й французской армии отошла в долину Семуа, масштабы надвигающегося германского удара несколько прояснились. Генерал Жорж понял, что противник может упредить 9-ю армию, совершающую марш согласно «плану Д», и выйти к Маасу раньше, чем эта армия достигнет реки. Главным силам 9-й армии требовалось для достижения Мааса еще около двух суток. Чтобы задержать немцев, Жорж в ночь на 11-е приказал командующему армией направить в Арденнские горы кавалерийские соединения. Ночью кавалерия 9-й армии перешла Маас и двинулась навстречу судьбе, постигшей сутки назад кавалеристов 2-й армии.

В долине между Бертрикс и Палисель, подавленная массированными атаками немецких бомбардировщиков, кавалерия 9-й армии дрогнула и повернула назад к Маасу, на западном берегу которого пехота 2-й французской армии [165] занимала окопы, а 9-й армии еще совершала свой марш. На плечах французской кавалерии подвижные части немецкой группы армий «А» вырвались к Маасу. Танковый корпус Гота, наступавший совместно с 4-й армией, выдвинулся к реке у Динана. Корпус Рейнгардта 6-й танковой дивизией достиг Мааса у Монгерме, а корпус Гудериана своими тремя танковыми дивизиями выдвигался к Седану. Вслед за танковыми соединениями по горным дорогам на глубину более 200 км двигалась через Арденны в долину Мааса немецкая пехота.

Германское командование при всей его самоуверенности совершенно не ожидало такого успеха и не было подготовлено к его реализации. Йодль записал утром 13 мая в своем дневнике: «Операции принимают, сверх ожидания, благоприятное развитие»{208}. Английский исследователь событий 1940 г. Эллис пишет: «Ночью немецкому командованию нужно было принять важные решения. Оно было озадачено неожиданностью не меньше, чем французы, и оно не скрывало своей радости... Оно даже не было подготовлено использовать преимущества своего неожиданного успеха и должно было остановиться, чтобы разобраться в своем положении»{209}. Для этого в группу Клейста выехали сначала начальник штаба группы армий Блюментритт, затем командующий Рундштедт, встретившийся до этого с Браухичем, а также командующий 3-м воздушным флотом Шперрле. Убедившись, что произошло нечто непредвиденное, они совместно со штабом Клейста пришли к выводу, что следует попытаться использовать успех и форсировать Маас в ночь на 13 мая, не ожидая подхода отставшей артиллерии и сосредоточения всех сил.

Для нас важно отметить, что, достигнув неожиданного успеха, немецкие генералы пока и не мечтают быстро развивать успех за Маас. Пределом их намерений является [166] попытка рискнуть захватить хотя бы незначительные плацдармы за Маасом. Они все еще не предполагают, каким легким делом окажется прорыв дальше в глубь Франции.

В условиях, когда артиллерия отстала, все надежды возлагались на поддержку форсирования авиацией. Весь 3-й воздушный флот, усиленный 5-м авиационным корпусом 2-го воздушного флота, всего более 1200 самолетов, должен был начать в 8 часов 13 мая огневую подготовку наступления с целью захвата плацдармов. Повторный бомбовый удар планировался с 14 до 16 часов непосредственно перед форсированием{210}. В действительности, из-за неготовности авиации воздушное наступление началось в 12 часов 13 мая{211}.

На каком участке форсировать Маас? Клейст считал, что главный удар следует наносить 19-м танковым корпусом Гудериана в районе Седана, западнее небольшой реки Бар, чтобы создать более выгодные условия для развития в дальнейшем наступления на запад. Но Гудериан, не желая терять время на перегруппировку сил, вышедших к Маасу у Седана, воспротивился этому. Окончательно было решено, что 19-й танковый корпус будет форсировать Маас у Седана восточнее реки, а 41-й танковый корпус — севернее, у Монтерме, куда уже вышла по горным дорогам его 6-я танковая дивизия.

Как уже известно, на фронте между Верденом и Намюром оборонялись 2-я и 9-я — самые слабые французские армии, входившие в состав 1-й группы армий. Мы уже знаем, что французское командование оценивало участок фронта южнее Намюра как второстепенный, как «фронт прикрытия» или «связку» между Линией Мажино и основной группировкой союзных войск, располагавшейся в Бельгии.

Оба командующих армиями в течение восьми месяцев «странной войны» свои усилия направляли не [167] столько на укрепление боеготовности войск, сколько на «искоренение коммунистической заразы». Они старались внушать солдатам и офицерам, что сражаться с фашистской Германией не придется. Все очевидцы свидетельствуют о низком состоянии морального духа войск 2-й и 9-й армий. Наступавшим при поддержке более 1200 самолетов 44 дивизиям немецко-фашистской группы армий «А», в числе которых было 7 танковых, на участке фронта от Вердена до Намюра противостояли только 17 французских дивизий, среди них ни одной танковой.

Вечером 12 мая левофланговые пехотные соединения 9-й французской армии, изнуренные маршами, медленно выходили на западный берег Мааса. К тому моменту когда танки Гудериана приступили к форсированию реки, в районы между Намюром и Живе успела выйти только часть армии; ее 22-я и 4-я североафриканская дивизии отстали и тянулись по дорогам далеко сзади{212}. Кавалерию 9-й армии, отступавшую из Арденн к Маасу, упредили немецкие танки, оказавшиеся у реки раньше, чем основная часть французских драгун и кирасир успела переправиться на западный берег. На левом фланге 9-й армии командиры никак не могли разобраться в невообразимой путанице, которая произошла при занятии позиций. Пехота перемешалась с кавалерией, отошедшей из Арденн. Беженцы запрудили дороги. Связь оказалась безнадежно потерянной, в системе пехотного и кавалерийского командования образовалась неразбериха. Ни о какой организованной обороне 9-й армии на западном берегу Мааса не могло быть речи. Плотность войск не превышала всего лишь одного батальона на 4 км фронта. Вооружения не хватало, резервы были слабыми. Считая, что «непроходимые» Арденны прикрывают примерно две трети 100-километрового фронта обороны его армии, особенно ее правый фланг, генерал Корап направил [168] сюда самые слабые дивизии. Имеющееся в армии ограниченное количество противотанковых и зенитных орудий было целиком сосредоточено в левофланговых дивизиях, против которых немцы не наступали. Здесь, в частности, находились все 37-мм противотанковые орудия. Соединения, расположенные на правом фланге, которым предстояло принять главный удар танковых дивизий противника, были совсем лишены противотанковой артиллерии. Все шесть зенитных батарей армии были переданы левофланговой 5-й моторизованной дивизии{213}.

Французское командование допустило тяжелый просчет в вооружении 9-й армии. Руководствуясь доктриной позиционной войны и считая, что, подобно Первой Мировой войне, организованная система огня сделает линию фронта непреодолимой, оно по соображениям экономии из 200 тыс. человек, входивших в состав армии, до 15 тыс. оставило безоружными. У этих людей не было даже пистолетов или кинжалов. В число 15 тыс. невооруженных входили не только обозники, но и все артиллеристы. Впоследствии прорыв германских танков превратил тысячи этих мужественных солдат в беззащитную толпу.

Построенная в одном эшелоне, без глубины, армия Корапа не могла противостоять тарану Клейста.

Не в лучшем состоянии пребывала и 2-я армия, оборонявшаяся на 100-километровом фронте от франко-люксембургской границы до Седана. Вооружение этой армии, по свидетельству французского историка Вильфруа, «состояло из пулеметов и ручных автоматов, годных только для защиты против безоружных». Войска не готовили оборонительных позиций, надеясь на непроходимость Арденнских гор. Правда, после объявления Бельгией нейтралитета инженеры возвели перед фронтом армии несколько блокгаузов и различных заграждений, однако первая полоса обороны армии не имела даже траншей. Она состояла из отдельных окопов. Вторая и тыловая [170] полосы существовали только на бумаге. Запланированный в Генеральном штабе так называемый «Арденнский сектор заграждения» носил чисто символический характер. Командующий армией имел в своем распоряжении только 24 истребителя. У него не было ни одной зенитной пушки. Управление войсками базировалось исключительно на проволочной связи.

Общее соотношение сил на фронте 2-й и 9-й армий к утру 13 мая представляло печальную для французов картину: немцы превосходили их в танках в 7 раз, в авиации — в 20 раз.

На 10-километровом участке прорыва 19-го немецко-фашистского танкового корпуса под Седаном против трех танковых дивизий немцев оборонялись в первом эшелоне всего лишь 2,5 полка 55-й пехотной французской и 3-й североафриканской дивизий. Немцы превосходили здесь французов по танкам более чем в 25 раз, по авиации — в 50 раз, по артиллерии — в 2,2 раза.

Нет необходимости комментировать соотношение сил и состояние обороны 9-й и 2-й армий. Французский премьер-министр Рейно впоследствии говорил о «невероятных ошибках», допущенных французским командованием в отношении Маасского фронта, и о «невероятном» развертывании армий. Да, ошибки были действительно непоправимые. Но если учесть, что на планирование и подготовку было затрачено почти 20 лет, то нельзя не прийти к выводу, что здесь налицо не просто ошибки, а одно из выражений отсталости всей военной системы Франции.

Успех немецко-фашистской группы армий «А» был предопределен.

Редко в военной истории встречаются столь благоприятные обстоятельства для достижения крупных военных результатов, какими располагала немецко-фашистская армия к исходу 12 мая 1940 г. на Маасе. Когда фашистские генералы Рундштедт, Клейст и Гудериан готовились вечером 12 мая 1940 г. к удару под Седаном, у них имелись все шансы на победу, и эти шансы вытекали прежде всего из факта подавляющего превосходства сил над французскими войсками на участке прорыва. [171]

В современной военной литературе некоторые западногерманские, английские и американские авторы, стараясь умалить военное искусство Советской Армии в заключительные годы минувшей войны, пропагандируют тезис, будто в 1944–1945 гг. Советская Армия побеждала только за счет численного превосходства на участках наступления. Этому противопоставляются действия немецко-фашистской армии, якобы добивавшейся побед меньшими силами. Но достаточно исследовать конкретные факты, как становится ясной искусственность этого тезиса. Под Седаном гитлеровцы создавали 20– и даже 50-кратное превосходство над французскими войсками. Именно здесь была достигнута самая высокая в годы Второй Мировой войны концентрация сил и технических средств борьбы, особенно танков и авиации, на узком участке фронта.

4

Настало солнечное утро 13 мая. 19-й танковый корпус своими тремя танковыми дивизиями вышел на восточный берег Мааса. У Монтерме заняла исходные позиции 6-я танковая дивизия 41-го танкового корпуса. 8-я танковая дивизия еще двигалась в Арденнах.

Ровно в полдень началась авиационная подготовка. Она проводилась на узком фронте всем составом усиленного 3-го воздушного флота. Его 1-й корпус действовал непосредственно с группой Клейста, 2-й наносил удары в ближайшей глубине{214}.

Атака с воздуха была длительной и жестокой. Казалось, немецкая авиация стремится уничтожить все живое на этом клочке французской земли, где, потрясенные и беспомощные, лежали французские солдаты. Потери не защищенного от авиации 10-го французского корпуса в [172] результате воздушной атаки были катастрофическими. Особенно повлияла она на психологическое состояние войск.

После окончания авиационной подготовки немецко-фашистские войска перешли в наступление. Первой форсировала Маас мотопехота танковых дивизий. Лишь из некоторых районов уцелевшая французская артиллерия вела беспокоящий огонь. Переправившиеся через Маас на резиновых надувных лодках, плотах, каноэ и просто вплавь штурмовые отряды атаковали под прикрытием противотанковых и зенитных орудий, танков и авиации уцелевшие очаги сопротивления. Блокгаузы легко были захвачены с тыла. Все произошло быстро, так как штурмовые отряды в течение многих месяцев репетировали атаку с преодолением водной преграды и довели свои действия до автоматизма. Форсирование, по оценке Гудериана, проводилось, «как на инспекторском смотре в учебном лагере»{215}. В пунктах переправ находились старшие германские командиры. Сюда же прибыл и командующий группой армий Рундштедт. На французской стороне ни один командир в ранге выше командира корпуса не приближался к линии фронта ближе чем на 40 км. Никто в штабах не представлял, что происходит на забытом арденнском участке. До хрипоты все кричали в телефонные трубки, пытаясь уяснить обстановку, но тщетно: проводная связь повсеместно была нарушена.

Фашистские штурмовые отряды легко захватили небольшие плацдармы и начали продвигаться к югу от Мааса. Статичная французская оборона не смогла ничего противопоставить действиям слабых немецких отрядов. Восемь месяцев у французов все было привязано к строго определенным точкам. И в решительный момент все, что уцелело после авиационной подготовки, осталось на месте. Никто не пытался контратаковать первые слабые отряды врага.

Опустилась ночь. Остатки французских войск, измученные и потрясенные событиями минувшего дня, медленно отходили к югу, где, как говорили, находилась [173] вторая линия обороны. Части перемешались. Тем временем на Маасе немецкие саперы быстро закончили сооружение понтонного моста. В темноте через реку двинулись танки, автомашины, броневики.

Второй прорыв гитлеровцы совершили 13 мая у Монтерме, расположенного в 35 км севернее Седана. С утра германские пикирующие бомбардировщики атаковали слабые позиции 3-й североафриканской бригады. Вечером через Маас на резиновых лодках переправились штурмовые отряды и захватили небольшой плацдарм. Угроза Маасскому фронту надвигалась также севернее, в направлении Динана, где левый фланг 9-й армии был атакован подвижными частями корпуса Гота, входившими в 4-ю немецко-фашистскую армию.

Германское наступление в районе Динана оказалось столь же успешным, хотя проводилось несколько иными методами, чем под Седаном{216}. [174]

К вечеру севернее Динара, у деревни Анге, мотопехота 7-й и 5-й германских танковых дивизий захватила плацдарм размером 4 км по фронту и 3–4 км в глубину. Главные силы 4-й немецко-фашистской армии на широком, 30-километровом, фронте вышли к Маасу.

Так закончился памятный для французской армии день 13 мая. На второстепенном участке фронта, где резервисты образовали за такой, казалось, надежной преградой, как Маас, слабое прикрытие, враг в течение одного дня захватил три плацдарма и вклинился в оборону так глубоко, как в Первой Мировой войне мог это сделать наступающий лишь в результате многих недель кровопролитных боев. Оба фланга 9-й армии оказались под угрозой.

Все это совершенно не укладывалось в рамки французских оперативно-тактических воззрений, основанных на глубочайшей убежденности в неприступности фронта современной обороны. Высшее союзное командование в течение всего дня 13-го и в ночь на 14 мая слабо представляло значение событий на южном участке. Система французского военного руководства, построенная на принципах позиционной войны, не была гибкой и подвижной. Командующие, привязанные к своим пунктам управления, представлявшим собой резиденции в старинных замках и крепостях, довольствовались лишь отчетами «снизу». Чем выше рангом был командир, тем в большей степени при плохой связи того времени он был оторван от поля сражения, тем дальше он располагался от войск и тем меньше чувствовал пульс борьбы. Если командиры дивизий и корпусов 2-й и 9-й армий днем 13 мая реально ощутили силу нанесенного удара, если командующие этими армиями были серьезно обеспокоены положением у Седана и Динана и пытались принять какие-то меры, то командующий 1-й группой армий Бийотт узнал о наступлении врага под Динаном лишь через 13 часов после его начала, а генералы Жорж и особенно Гамелен по-прежнему думали только о бельгийском фронте, где и сейчас, по их глубокому убеждению, решался исход кампании. [175]

На совещании Гамелена и Жоржа, происходившем днем 13 мая в Ла-Ферте, речь шла главным образом о «позиции Диль». Главнокомандующий потребовал не отступать ни на шаг ни на одном участке фронта, и особенно в Бельгии. В совещании принимал участие и начальник штаба ВВС генерал Вюильмен, который держал в своих руках управление авиацией. Правда, учитывая новое сообщение о крупных силах противника, якобы двигающихся к Маасу южнее Намюра, Гамелен попросил Вюильмена сосредоточить усилия авиации на Маасе. Но с этим никто не торопился. Вюильмен, конечно, потребовал письменного распоряжения, без чего по существующей бюрократической традиции он не мог выполнять приказ. В сутолоке дел вопрос казался не столь уж серьезным, ибо относился не к бельгийскому, а к Маасскому фронту, поэтому приказ был подписан Гамеленом лишь вечером 13-го, и действия французской авиации начались на Маасе только с утра 14 мая. Вот почему весь день 13 мая в небе над Седаном, Монтерме и Динаном не появилось ни одного французского самолета.

Тяжелый и неповоротливый механизм союзного управления очень медленно реагировал на новую обстановку. Оперативные инстанции, начиная с армии и выше, долгое время не представляли себе действительного положения вещей. Вскоре они жестоко за это поплатились.

Генерал Жорж вечером 13 мая все же оказался в курсе событий, происшедших днем у Седана. Но Гамелен, как и прежде, пребывал в неведении. Когда он возвратился из Ла-Ферте в свою Венсеннскую крепость, состоялось еще одно совещание — с адмиралом Дарланом. Единственной темой разговора было положение в Голландии. Обсуждался вопрос о десанте 7-й армии на голландский остров Валхерен и о его обороне после капитуляции Голландии. Ни разу в течение вечера главнокомандующий не упомянул ни о Маасском фронте, ни о Седане, ни об угрозе с юга. Он почти ничего не знал. Вся информация застряла на одном из промежуточных этапов — у Жоржа, который весь этот вечер раздумывал над тем, как бы [176] получше доложить неприятное известие Гамелену, чтобы снять с себя ответственность перед главнокомандующим и правительством. Ночью был составлен доклад. По своему содержанию он претендует войти в историю как пример воинской трусости, обмана одним высшим генералом другого.

«7-я армия. Вчера вечером ситуация прояснилась. Моральное состояние войск хорошее. Бельгийцы, повидимому, удерживают фронт обороны.

1-я армия. Кавалерийский корпус был отведен на линию Куантэ. Моральное состояние войск отличное.

9-я армия. Контратака в направлении Гу не удалась, так как у пехоты нет танковой поддержки. Генерал Бийотт имел вчера намерение ввести 1-ю бронетанковую дивизию.

2-я армия. Прорыв у Седана приостановлен. Позади устраиваются окопы и препятствия на второй позиции. Сегодня утром в 4:30 предпринята контратака значительными силами с нескольких сторон.

3-я армия. Выступающий угол Лонгви эвакуирован. На западе ничего больше не произошло»{217}.

Этот «доклад» не давал никакой оценки обстановки; в нем не было даже намека на анализ вопросов, которые были важны для главного командования. Он свидетельствовал лишь о желании преуменьшить значение полученных ударов, успокоить Гамелена, французское правительство, а заодно и общественное мнение. Но самое удивительное заключалось в том, что Гамелен вполне удовлетворился докладом. Он ничего не сделал, чтобы проверить и уточнить данные, чтобы принять какое-либо решение. Он продолжал находиться в замке Венсенн — в своей «подводной лодке без перископа» — среди почтенных и вышколенных офицеров для поручений, адъютантов, роскошных комнат, обставленных старинной стильной мебелью. Он был уверен, что дела на фронте [177] идут своим чередом, согласно тем вариантам и предположениям, которые он предусмотрел еще задолго до войны, и что, если удастся остановить немцев в Бельгии, особенно у плато Жамблу, война, как это было 25 лет назад, застынет в позиционных формах, после чего вступят в действие экономические, политические и иные факторы.

Утром 14 мая генералам Жоржу и Бийотту угроза на Маасе и возможные последствия прорыва стали вполне ясны. Оба командующих все более сознавали, что немцы атакуют здесь превосходящими силами и что поэтому 2-ю и 9-ю армии необходимо усиливать. В этот же день было принято решение перебросить в 1-ю группу армий шесть дивизий из бездействующей 2-й группы армий, то есть с Линии Мажино. Последняя постепенно становится резервуаром, из которого можно было черпать дивизии для брешей на северо-востоке. Еще 12-го генерал Жорж снял с южного фланга Линии Мажино для переброски на север одну дивизию. Однако дивизия перевозилась медленно и лишь через два дня начала прибывать к районам назначения в полосе 9-й армии. 13 мая Жорж приказал снять с Линии Мажино еще четыре пехотные дивизии и включить их в состав 2-й и 9-й армий. В последующие несколько дней переброска войск приняла более широкие размеры. Однако перегруппировка с юга на север оказалась чрезвычайно сложной. Железные дороги были забиты, фашистская авиация срывала передвижение войск.

Одновременно генералы Жорж и Бийотт решили ввести в сражение на Маасском фронте все три бронетанковые дивизии французской армии — наиболее крупный ближайший резерв командования. 1-я бронетанковая дивизия, которой командовал генерал Брюно, располагалась в лагерях Шампани, где заканчивала формирование. 11 мая в полном соответствии с довоенными планами эта дивизия отправилась в Бельгию, и через два дня ее части сосредоточились в лесах северо-западнее [178] Шарлеруа. 2-я и 3-я бронетанковые дивизии также начали готовиться к отправке на фронт.

5

Теперь мысленно перенесемся в штабы немецко-фашистской армии, посмотрим, как оценивало сложившуюся 14–15 мая обстановку командование гитлеровских сухопутных войск и какие на этой основе были выработаны дальнейшие планы.

Имевшиеся в распоряжении германского Генерального штаба данные позволяли сделать вывод, что союзники концентрируют наиболее крупные силы к северу от Намюра. Здесь предполагалось наличие около 24 англофранцузских и около 15 бельгийских дивизий (в действительности имелось до 45 дивизий). Этой группировке союзников противостояли 15 дивизий 6-й армии генерала Рейхенау и 6 дивизий резерва группы армий — всего 21 дивизия. Штаб немецко-фашистских сухопутных войск считал, что в Бельгии следует ожидать контратак союзников, которые, однако, будут отбиты наличными силами. Что касается участков южнее Намюра, то, по мнению начальника штаба сухопутных войск Гальдера, соотношение сил к утру 14 мая было здесь 2:1 в пользу немцев. В действительности, как мы знаем, немецкое превосходство было в этом районе намного большим, а французские армии намного слабее, чем представлял Гальдер.

14 мая ОКВ отдало директиву (№11) о дальнейшем ведении операций. В ней отмечалось, что противник, как свидетельствует развитие германского наступления, «не смог своевременно определить основного замысла нашей операции. Он все еще направляет крупные силы к Линии Намюр — Антверпен и, очевидно, пренебрегает участком перед группой армий «А». Эта обстановка и быстрый переход через Маас создали предпосылки для достижения крупного успеха путем нанесения удара, в соответствии с [179] прежним замыслом, сильной группировкой севернее Уазы в общем северо-западном направлении»{218}.

При этом группа армий «Б» должна была наступлением связать и ввести в заблуждение действующие перед ней возможно более крупные силы союзников. Одновременно все моторизованные дивизии предстояло немедленно подвести в район действий группы «А». Танковые и моторизованные дивизии группы «Б», поскольку возможности их оперативного использования на севере теперь уменьшались, следовало также использовать на южном фланге{219}.

Группа «Б» получила задачу в короткий срок ликвидировать последнее сопротивление голландских войск, после чего все действующие там подвижные соединения возможно скорее передать в распоряжение ОКХ. Группе армий «Б» предстояло блокировать Антверпен с севера и востока и нанести удар главными силами через линию Вавр — Намюр в направлении Ат. После выхода в район Шарлеруа 16-й танковый корпус переходил в подчинение ОКХ{220}.

Группа армий «А» должна была после преодоления Мааса продвигаться между Самброй и Арденнским каналом на запад. 16-я армия выдвигалась вдоль канала. Между 4-й и 12-й армиями вводилось управление 2-й армии, принимавшее на себя часть их дивизий. Армии направлялись с ближайшей задачей продвинуться на 30–40 км, до рубежа Бомон — Ретель. При этом 4-я армия наносила удар южнее французских пограничных укреплений на Дуэ, 2-я армия — на Бапом; 12-я армия развертывалась на линии Ла-Фер — Лаон — Ретель для обеспечения левого фланга группы армий.

Следовательно, директивой от 14 мая удар группы «А» еще больше усиливался путем дальнейшей концентрации на ее фронте подвижных войск. Однако в методах использования танковых и моторизованных соединений, [180] становившихся ведущей силой операции, именно сейчас, в ее решающие моменты, открылись слабые места, свидетельствовавшие об отсутствии у большинства руководителей армии ясного представления относительно наиболее целесообразного применения танковых войск.

По свидетельству Цейцлера — бывшего начальника штаба танковой группы Клейста, 15 мая последовал приказ Рундштедта о подчинении группы командующему 12-й армией. Штаб армии немедленно разделил группу пополам и отдал ее 41-й танковый корпус 3-му армейскому корпусу, то есть передал пехоте. Это означало ликвидацию танковой группы, тем более что командир армейского корпуса Гаазе сразу же включил танковые соединения в свой резерв. «Практически это могло означать, — пишет Цейцлер, — прекращение существования танковой группы фон Клейста как самостоятельного оперативного соединения»{221}.

Начался серьезный кризис, который явился выражением слабости германского Генерального штаба в методах ведения современных операций. Оказалось, что опыт Польши еще не осмыслен до конца и применение танковых войск оставалось для ряда генералов задачей со многими неизвестными.

Тем временем обстановка на левом фланге 2-й французской армии быстро ухудшалась. Единственное, что смог предпринять в эти дни генерал Хюнцигер, обещавший Бийотту остановить врага, — это провести безуспешную контратаку частями 10-го армейского корпуса на плацдарме у Седана.

В середине дня 14 мая согласно подписанному накануне вечером приказу Гамелена французская и английская авиация вступила наконец в действие на участках Седана и Динана. 145 бомбардировщиков и 100 истребителей [181] решительно атаковали немцев, сосредоточивая усилия по переправам через Маас{222}. Но главные силы немецко-фашистской ударной группировки были уже за рекой. Смелые и яростные атаки союзной авиации редко достигали цели. Техническая слабость французских «потезов» и «моранов», их малая скорость и плохая маневренность превращали эти устаревшие машины в легкую добычу «мессершмиттов» и зенитной артиллерии. Не достигнув существенного результата, французская и английская авиация потеряла в районе Седана несколько десятков самолетов{223}.

Оборона 2-й и 9-й армий, особенно между их флангами, окончательно распалась. Танкам врага открывался путь на запад. Когда генерал Хюнцигер спросил по телефону своего командующего генерала Жоржа, в каком направлении отводить 2-ю армию, то получил ответ: «Делайте все возможное к лучшему». Командующий Северо-Восточным фронтом решил не брать на себя ответственность за дальнейшие события на участке фронта, который совершенно неожиданно стал решающим. Генералы обманывали друг друга, лицемерили и хитрили. В этой обстановке Хюнцигер решает отвести свою армию к югу и юго-востоку, не отрываясь правым флангом от левофланговых соединений 2-й группы армий и от укрепленных позиций Линии Мажино. Теперь путь на запад для танковых соединений Клейста открывался еще шире.

У Монтерме, где накануне вечером передовые части 6-й немецкой танковой дивизии захватили небольшой плацдарм, обстановка для наступающих складывалась неблагоприятно: им удалось встать на берег лишь «одной ногой». Чтобы развивать наступление на запад, требовалось преодолеть долину шириной 800 м и протяженностью почти 3 км, надежно прикрытую французской 102-й пехотной дивизией и 3-й североафриканской бригадой. Один из участников атак Гейнц Маасен, автор книги [182] «По ту сторону Мааса», впоследствии писал, что «успех 6-й танковой дивизии висел здесь на шелковой нитке и десанты только чудом не были сброшены в Маас». Контратака даже незначительными силами привела бы к поражению немцев, но ее не последовало. Германская мотопехота продолжала лежать на узкой прибрежной полосе под артиллерийским огнем. А вскоре события, происходившие еще севернее, под Динаном, решили исход боев и на участке Монтерме. Плацдарм, захваченный накануне у деревни Анге, севернее Динана, оказался достаточно емким, чтобы вместить переправившиеся ночью главные силы 5-й танковой дивизии; 7-я танковая дивизия преодолела Маас южнее Динана. Не успевшие занять оборону, дезорганизованные воздушными атаками, 5, 18 и 22-я французские дивизии не смогли противостоять с утра 14 мая удару танковой группы Гота. На узком 7-километровом фронте гитлеровцы одновременно ввели свыше 600 танков. При поддержке пикирующей бомбардировочной авиации они легко прорвали слабые французские позиции. Танки рассеяли перемешанные и потерявшие управление левофланговые части 9-й армии. Севернее Динана немецкий 8-й армейский корпус, используя прорыв танковой группы Гота, легко переправился через Маас и двинулся по дорогам Южной Бельгии, охватывая левый фланг полностью отступавшей 9-й французской армии. В направлении Филиппвиля и Шимс образовались широкие бреши. Пехота оказалась беззащитной от массированных ударов фашистской авиации. Она уходила в леса, расположенные вблизи дорог, чтобы укрыться от вражеских самолетов и танков. Последние вырывались вперед небольшими группами, внезапно появлялись на дорогах, сеяли панику. Начальники оторвались от войск, штабы в неведении блуждали по дорогам. Генерал Корап еще отдавал приказы, но их уже никто не получал. Вечером 14 мая дороги, забитые десятками тысяч жителей, среди которых брели усталые, безразличные ко всему пехотинцы и с трудом пробивались [183] орудия и обозы, стали символом полной катастрофы Маасского фронта.

6

Генерал Жорж в Ла-Ферте и генерал Бийотт в своей резиденции в Валансьенне, удаленной от линии фронта на 100 км, все еще до конца не представляли размеры поражения 9-й армии. Они принимали решения, например такие, как «двинуть все резервы на «вторую позицию 9-й армии» (этой позиции фактически не существовало), или: «2-й армии начать активные действия, чтобы отбросить противника у Седана к Маасу». В конце концов появился общий приказ, определявший задачу всей 1-й группы армий: «...удерживать без помыслов об отступлении позицию Антверпен — Намюр — Маас» и восстановить положение на Маасе. Особые надежды возлагались на контрудары бронетанковых дивизий, особенно на 1-ю, которая теперь перебрасывалась с бельгийского направления, куда она была первоначально направлена, на Динан. Высшие командиры ждали этих контрударов как последнего спасения от постигших армию бед.

1-я бронетанковая дивизия — сильное, хорошо укомплектованное соединение (150 танков) — прибыла утром 12 мая из Шампани в район Шарлеруа. Генерал Жорж, уверенный, что гитлеровцы наносят главный удар в Бельгии, в соответствии с довоенными расчетами предполагал ввести дивизию в сражение в полосе 1-й армии на бельгийском фронте. Но 14 мая пелена предубеждений уже начала спадать, и перед командующим Северо-Восточным фронтом все более ясно вырисовывались размеры катастрофы 9-й армии. После полудня 14 мая командир 1-й бронетанковой дивизии генерал Брюно получил по телефону новую задачу — срочно перебросить дивизию на юго-восток, контратаковать противника в районе Динана и отбросить его за Маас. Танки двинулись к Маасу, однако вскоре попали в сплошной поток беженцев, обозов и в беспорядке отходивших солдат. Медленный, [184] бесконечный марш среди двигавшихся навстречу людских толп привел дивизию в полное расстройство. Экипажи танков смертельно устали. Танковые части вступали в бой без поддержки других соединений и авиации, без разведки, почти не имея горючего. Не удивительно, что 1-я бронетанковая дивизия была разбита, не сумев изменить обстановку в районе Динана.

2-я бронетанковая дивизия 13 мая в полдень была поднята по тревоге в лагере Шалон и двинута на Суар-ле-Шато в резерв главного командования. В то самое время когда особенно усиливалась бомбардировка, предшествующая атаке на Седан, генерал Жорж приказал направить 2-ю бронетанковую дивизию вслед за 1-й дивизией Брюно в Бельгию на помощь 1-й армии. Но лишь только двинулись первые эшелоны в Бельгию, как пришло новое распоряжение от командующего Северо-Восточным фронтом. Обеспокоенный положением 9-й армии, он изменил свое первоначальное решение и передал 2-ю бронетанковую дивизию 9-й армии. Ввиду невообразимой путаницы с приказами, которые неоднократно отменялись, и ужасающей неразберихи, царившей в эти дни на железных дорогах, дивизия была буквально по частям развезена в разные районы и перестала существовать, так и не достигнув поля боя.

Кроме безуспешных попыток ввести в сражение 1-ю и 2-ю бронетанковые дивизии, французское командование в эти дни попыталось изменить обстановку в районе прорыва и другими мерами. Как мы знаем, угроза, нависшая над Маасским фронтом, заставила генералов Жоржа и Бийотта в период 13–15 мая отдать несколько приказов о перегруппировке к угрожаемым участкам фронта ряда соединений из других районов. Но осуществлялась перегруппировка хаотично из-за полной неподготовленности командования и транспорта. Резервы безнадежно запаздывали. [185]

В 2 часа 15 мая генерал Бийотт утвердил решение Корапа отвести 9-ю армию «на вторую позицию по линии Шарлеруа — Филиппвиль — Рокруа»{224}. В 10 часов это решение было подтверждено специальным приказом штаба группы армий. Но что могло оно значить, когда армия второй день отступала в полном беспорядке и некоторые из ее частей уже давно оставили позади символическую «вторую позицию», существовавшую только на картах Генерального штаба и в воображении оторванных от фронта штабных сановников? Танковая группа Гота, наступавшая из района Динана компактной массой в 500 танков на фронте 6–7 км при энергичной поддержке авиации, к вечеру 15 мая продвинулась на 25 км от Мааса и вышла к Филиппвилю — пресловутой «второй позиции». 9-я армия была разрезана на две группы: северная отступала к Самбре с намерением соединиться с 1-й армией; южная, отброшенная в леса Шимэ, пыталась собраться близ Ирсона.

Чтобы приостановить катастрофическое развитие событий на стыке 2-й и 9-й армий и попытаться восстановить связь между ними, генерал Жорж направил в район прорыва командующего выдвигающейся из глубины страны 6-й (резервной) армией генерала Тушона. Ему вменялось в обязанность, вступив в подчинение Хюнцигера, принять под свое командование находящиеся в пути резервные соединения и правофланговые дивизии 9-й армии (61-ю пехотную и 102-ю крепостную) и занять оборону на рубеже Гирсон — Омон{225}. Утром 15-го вновь созданный импровизированный отряд, получивший название «армейской группы Тушона»{226}, был подчинен Жоржу. Но, как и многое другое, этот отряд существовал пока на штабных картах. Единственное, что смог сделать Тушон, — это отдать приказ об организации рубежа обороны между Лиар и Монкорнэ находившимся в его распоряжении шести учебным батальонам и о сосредоточении [186] прибывающих из внутренних районов танковых батальонов и артиллерии юго-западнее Лаона для быстрого формирования здесь новой бронетанковой дивизии под номером 4, возглавить которую предназначалось полковнику де Голлю. Реальной силой, поступившей в распоряжение Тушона, был все еще оборонявшийся на пассивном участке Маасского фронта 41-й крепостной корпус 9-й армии.

В течение 2,5 суток 61-я пехотная и 102-я крепостная дивизии из состава 41-го крепостного корпуса мужественно отбивали на Маасе атаки 41-го танкового и 3-го армейского корпусов 12-й немецко-фашистской армии. В течение этого времени 6-я немецкая танковая дивизия безуспешно пыталась прорваться из Монтерме на запад. Однако в ночь на 15 мая согласно приказу генерала Бийотта об отступлении на «вторую позицию» 41-й крепостной корпус внезапно оставил район Монтерме, Мезьер и включился в общий поток отступления. Корпус оказался в катастрофическом положении: средств транспорта у него, как соединения крепостного типа, не было, часть оружия пришлось оставить в дотах. Войска отступали пешком. Немецкие танки быстро переправились через Маас и атаковали корпус на марше. То, чего 6-й германской танковой дивизии не удавалось добиться за 2,5 суток, теперь она смогла сделать за несколько часов. После отхода корпуса 6-я танковая дивизия продвинулась главными силами на 25 км от Мааса и захватила Лиар. Ее передовой отряд, опередив главные силы дивизии на 20 с лишним километров, ворвался в Монкорнэ, расположенный глубоко в тылу «второй позиции».

Таким образом, в результате отвода 41-го крепостного корпуса важный участок фронта был преднамеренно открыт, несмотря на то что войска могли здесь держаться. История с «группой Тушона» оказалась лишь очередной бумажной фикцией французского военного руководства, которое пыталось делать вид, будто что-то предпринимает, прежде чем в Париже станет ясной картина поражения. [187]

К исходу 16 мая положение на 190-километровом фронте между реками Самбра и Эна стало для французов катастрофическим.

На направлении главного удара группы «А» в открытое 50-километровое пространство могли свободно двигаться 5 германских танковых дивизий. Из них три (1,2, 6-я) на узком фронте вышли к Монкорнэ, а передовые отряды корпуса Гудериана уже подходили к узлу дорог Марль, расположенному в 20 км западнее этого пункта. «Наступление ударной группировки, ведущееся в форме клина, — записал в этот день начальник Генерального штаба немецко-фашистских сухопутных сил Гальдер, — развивается очень успешно. Западнее Мааса все пришло в движение»{227}. Гудериан потребовал от танкистов двигаться вперед без промедлений и остановок.

Однако немецко-фашистское командование при всей его дерзости не могло даже и предполагать, что французское военное руководство окажется настолько беспомощным, что позволит немцам недорогой ценой добиться столь необычайных результатов. Еще не веря происходящему и ожидая в ближайшее время нарастающего сопротивления французов, никак не преодолев путаницу в организации действий танковой группы, главное командование сухопутных сил категорически приказало остановить наступление. Оно считало необходимым, как это и планировалось до начала военных действий, закрепить плацдарм за Маасом, для чего сюда должен был быть введен 14-й армейский корпус. На просьбы Гудериана разрешить движение вперед высшее командование отвечало решительным отказом. Начавшийся конфликт приобретал все большую остроту. «Мне и в голову не могло прийти, — пишет Гудериан, — что мои начальники по-прежнему думают закрепиться на предмостном укреплении у Мааса... Однако я чудовищно заблуждался»{228}. Впереди было открытое пространство, но гитлеровские танки остановились. [188]

Так заканчивались начальные события войны на Западе, во многом предопределившие ее общий исход.

Германское командование использовало массированный удар танковых и авиационных соединений и добилось крупных результатов. Но оно не было подготовлено к немедленному развитию успеха в оперативных масштабах. Располагая новыми средствами борьбы, значительная часть генералитета мыслила устаревшими категориями. Поэтому быстрый успех наступления в Арденнах и форсирование Мааса оказались для него во многом неожиданными. Уже в первую неделю войны с особой силой вступили в действие морально-психологические факторы. Столь быстро и внезапно обнаружившаяся слабость французской армии казалась для многих чем-то второстепенным по сравнению с ярко выступившей на первый план мощью вермахта. Две с половиной тысячи германских танков превратились в глазах французских генштабистов в шесть и даже семь с половиной тысяч. Вскоре моральный надлом стал подрывать силы сопротивления не меньше, чем удары танковых дивизий и Люфтваффе.

Но борьба продолжалась, и ее исход для целого ряда генералов, как ни парадоксально, больше для немецких, чем для французских, еще не был вполне ясен. [189]