Гонка начинается
А теперь мы вспомним, чем занимались немцы в последние несколько дней. В тот день, когда конвой покинул Лох Ю, Гитлер провел очередное совещание по морским вопросам в Вольфшанце, впервые после более чем месячного перерыва. Из Берлина прилетел гросс-адмирал Редер, в ставке уже находились фельдмаршал Кейтель и вице-адмирал Кранке (представитель Редера при ставке фюрера), а также капитан 1 ранга фон Путткамер, адъютант Гитлера от ВМФ.
Встреча проходила в бетонном бункере на глубине нескольких метров под землей. В комнате, несмотря на вентиляцию, пахло сыростью. Гитлер, как всегда, был одет в серую, полувоенную униформу. На левом рукаве красовалась партийная повязка, слева на груди был приколот Железный Крест.
Кейтель и Редер прибыли в полной форме. Кейтель — в мундире с красным стоячим воротником и Железным Крестом на шее. Редер всегда носил туго накрахмаленный воротничок с отогнутыми уголками, хотя эту старую форму морские офицеры уже почти забыли.
Когда закончилось щелканье каблуками, отдание чести и рукопожатия, Редер начал свой доклад. Учитывая взгляды Гитлера, он начал с «Поля судьбы», то есть с Норвегии. Тяжелый крейсер «Хиппер», карманный линкор [117] «Лютцов», легкий крейсер «Кёльн» и 5 эсминцев стояли в Альтен-фиорде. Легкий крейсер «Нюрнберг» и 1 эсминец находились в Нарвике. «Тирпиц» стоял в Тронхейме вместе с 3 эсминцами. Редер добавил, что в следующем месяце в Норвегию с Балтики отправятся «Шарнхорст», «Принц Ойген» и 5 эсминцев.
Он сообщил Гитлеру, что имеются планы относительно «Лютцова». Карманный линкор должен был начать крейсерскую войну в Арктике, «потому что в настоящее время снабжение доставляется в северную Россию, судя по всему, на транспортах без охраны, а подводные лодки не слишком эффективны в темные зимние месяцы на северных коммуникациях».
Затем он перешел к положению с топливом, «которое в ближайшем будущем станет еще более трудным, потому что итальянцам требуются дополнительные поставки. Даже наше собственное положение с нефтью таково, что тяжелые корабли не могут заправляться в основных портах, если только заранее не сделаны приготовления, так как мы не можем сохранить достаточные запасы».
К этому Гитлер добавил весьма курьезную реплику. Он считал, что «опасность возможного вторжения союзников в северную Норвегию станет наибольшей в январе. Система ПВО будет беспомощна из-за темноты».
Послушав Редера в течение 10 минут, Гитлер прервал совещание и приказал адмиралу прибыть к нему на обед. Совещание позднее было продолжено. Оно стало последним, в котором Редер участвовал в качестве главнокомандующего германским флотом. Именно история с конвоем JW-51B привела к его отставке. А тем временем конвой покинул Минч и начал борьбу с суровой Атлантикой.
Пока немцы спорили, конвой продолжал следовать дальше на северо-восток со скоростью 8 узлов. Это было не слишком много. Скажем прямо, эта скорость была слишком мала, чтобы как можно быстрее покинуть опасную зону. [118]
Вечером в воскресенье 27 декабря один из офицеров-радистов британского танкера «Эмпайр Эмералд» прослушивал частоту 434 Кгц, когда поймал сигналы радиомаяка по пеленгу 56° — то есть слева по носу у конвоя. Об этом сразу сообщили коммодору, и он немедленно известил «Онслоу». Когда об этом узнал связист лейтенант Фостер, он сказал, что «Обдьюрейт» следит за этой частотой. Капитан 1 ранга Шербрук приказал сразу сообщить ему, если появится хоть какая-то информация. Однако командир «Обдьюрейта» ответил, что никаких сообщений не получено. Тогда Шербрук решил, что вряд ли этот сигнал адресован конвою, и, скорее всего, передачу ведет подводная лодка.
Ночью барометр начал падать, пусть медленно, но со зловещей неуклонностью. По северной Атлантике к конвою катилась еще одна зона низкого давления. Ветер начал усиливаться. Сначала он только посвистывал в снастях, потом начал грозно выть. Вместе с собой он пригнал довольно крупные волны и снежные шквалы. Видимость моментально упала почти до нуля, все вокруг почернело. Теперь сохранение строя превратилось в настоящий кошмар.
На мостиках транспортов офицеры и наблюдатели болезненно щурились, пытаясь защитить глаза от ветра. Они напряженно вглядывались в темноту, стараясь не потерять из вида идущий впереди корабль и удержаться за ним. Но в то же время им приходилось бдительно следить за теми, кто идет сбоку и сзади. Не раз и не два вахтенный офицер с ужасом замечал форштевень заднего мателота всего лишь в нескольких метрах от себя, прямо напротив собственного мостика. Затем в течение нескольких секунд или минут судьба кораблей висела на волоске. Видит ли второй корабль его? Уменьшит ли он скорость, чтобы отойти назад и занять правильную позицию? А если там кто-нибудь запаникует и прикажет рулевому поворачивать? Ведь тогда в момент поворота его корма ударит тебя прямо в борт.
Но еще хуже приходилось эсминцам. Даже в хорошую погоду этими кораблями было крайне сложно управлять [119] из-за слишком малой скорости конвоя. А когда ветер усиливается и волна становится крупной, это уже просто невозможно, так как давление ветра разворачивает корабль. Приходится увеличивать скорость, чтобы восстановить управление кораблем, но тогда эсминец был должен двигаться зигзагом, чтобы не обогнать конвой. При этом каждый корабль эскорта имел свою, жестко определенную позицию. Отклониться от нее на пару сотен ярдов значило либо столкнуться с каким-нибудь транспортом, либо потерять конвой из вида.
Два траулера, «Ноферн Гем» и «Визалма», и корветы «Рододендрон» и «Хайдерабад» напоминали камни в полосе прибоя. Волны то и дело захлестывали их, и корабли отчаянно раскачивались.
Сначала ветер дул с северо-востока прямо поперек курса конвоя. Торговые суда несли на палубах огромные ящики с самолетами, и поэтому сильно раскачивались. Плоские бока ящиков действовали как паруса. Судно под сильным порывом ветра могло медленно наклониться в подветренную сторону и несколько мгновений оставаться в таком положении, что вызывало невольное посасывание под ложечкой у экипажа. После этого корабль так же медленно выпрямлялся, чтобы затем опять повалиться на борт.
Вскоре ветер достиг силы 7 баллов по шкале Бофорта — от 27 до 33 узлов, что уже граничило со штормом. Фонтаны брызг, поднятые кораблями, начали застывать ледяной коркой на палубах, леерах и надстройках. Сначала это был тонкий слой, но как-то незаметно лед становился толще и прочнее.
Сменившиеся вахтенные пытались уснуть. Оператор радара Макнесс писал:
«Когда мы попали в зону плохой погоды, то наконец поняли, что означает служить на эсминцах. Корабль гремит и скрипит, прыгая на высоких волнах. Сначала он должен вскарабкаться на вершину водяной горы, а потом летит вниз, словно камень, с грохотом ударяясь о дно ущелья. После этого ему предстоит вползти на следующую [120] волну, и все повторяется сначала, причем все сопровождается ужасным шумом.
Корабль нещадно мотает с борта на борт, и человек не может стоять, если не держится за что-нибудь. Мы были слишком неопытны, и все это застигло нас врасплох. Мы даже не представляли, что корабль может вести себя подобным образом.
Мусорные ведра, полные грязной воды и каких-то маслянистых ошметков, срываются со своих мест и расплескивают содержимое по кубрику. Все вещи слетают со своих мест и весело прыгают по полу. К ним присоединился поток картошки, вылетевший из развязавшегося мешка. Кто-то, обманутый фальшивым спокойствием минутного затишья, пытается вылить мыльную воду из раковины. Но корабль неожиданно резко кренится, пол предательски выскакивает из-под ног, и мыльная пена присоединяется к невообразимому коктейлю на палубе.
Если в борт ударяет особенно высокая волна, вода заливает палубу и мчится по ней, попадая в люки. Тогда в кубрики по трапам льются настоящие водопады. Вода перекатывается по палубе взад и вперед, таская с собой упавшую одежду. Прибоем бьется о мешок с капустой, валяющийся тут же. Вскоре в кубрике воцаряется неописуемая вонь, и мешок отправляется за борт.
Попытка поесть в такую погоду совершенно безнадежна даже для тех, кто чувствует себя достаточно хорошо для этого. После того как человек выбрался из камбуза, где готовилась еда, он садится за стол. Но это выглядит смешно. Вам приходится напрягать все силы, чтобы удержаться за столом, держа в одной руке поднос, а в другой ложку. Стол кренится влево и вправо, вдобавок он регулярно поворачивался, сводя на нет все ваши усилия. Если крен корабля резко увеличивается, все стоящее на столе летит либо вам на колени, либо вообще на пол.
Но самым ужасным была морская болезнь. От нее страдают все люди. Просоленный морской волк, который [121] прослужил на корабле несколько лет, может зеленеть при малейшей качке. Зато безусый новобранец, призванный после начала войны, может чувствовать себя отлично. (Я знал одного моряка, который легко переносил самое сильное волнение. Но зато в отпуске, едва он садился в поезд, то сразу заболевал.)
Вахты должны стоять даже те, кто болен. Освободившись, они используют любую возможность, чтобы поспать в койках и на рундуках. Они лежат лицом вниз, совершенно неподвижно, срываясь с места только для того, чтобы подняться на верхнюю палубу и поблевать за борт. Но часто они опаздывают. И вонь в кубрике становится еще гуще.
Несение вахты становится тяжелым испытанием. Мы 4 часа находились на своих постах, а еще 4 часа рядом. Но время отдыха часто прерывалось звонками боевой тревоги.
После 4 часов на верхней палубе, на ледяном ветру, под ударами метели, когда высокие волны бьют в борт, человек спускается вниз и кричит от боли, как только тепло кубрика заставляет кровь снова циркулировать в его заледеневших пальцах. Очень часто одежда промокает насквозь, и шансов успеть просушить ее до следующей вахты почти нет.
Койки, в нарушение всех уставов, никто не убирает. Мы пытаемся отдохнуть в них, на какое-то время появляется возможность забыть обо всем и постараться уснуть. При этом, когда ты лежишь в койке, на нее постоянно кто-нибудь натыкается. Иногда тебе не удается подвесить койку, особенно если в кубрике нет света, и тогда ты стараешься найти ближайший рундук, чтобы шлепнуться на него.
Мокрая одежда — это совершенно отдельная проблема. Счастливы те, кто заступает на вахту в сухих шинелях. Сушка одежды становится еще более трудной из-за конденсации влаги в кубриках.
Сохранить продукты не менее сложно. Мы выходим в море с мешками хлеба, картофеля, капусты. Но вскоре [122] они промокают насквозь и превращаются невесть во что. Прежде чем мы доберемся до России, рацион будет строго нормирован, нам придется жевать хлеб, который сумеет испечь кок, и сухари. Приобретают популярность банки с обезвоженным картофелем. Постепенно пропадают тарелки и столовые приборы. Первые просто бьются, так как никто не следит, чтобы они были надежно закреплены в ящиках. А ложки, вилки и ножи часто просто выплескиваются за борт из бачков вместе с грязной водой. Часто можно видеть необычные картины: кто-то ест с помощью ножниц, а кто-то — с помощью консервного ножа.
Хотя все ворчат и ругают жизнь, никто не теряет чувства юмора. Ежедневная чарка рома устраняет массу проблем (хотя бы на пару часов). Те, кто не страдает от морской болезни, используют это преимущество, стараясь выпросить у позеленевших бедняг их порции. И горе тому, кто не может вынести запаха рома».
На борту торговых судов условия были почти такими же скверными.
Мэтьюз, служивший на «Эмпайр Арчере», записал в дневнике: «Водопровод замерз. Нельзя умыться, нельзя уснуть, нельзя согреться. Переборки в отсеках покрыты льдом. Очень неприятная ночь».
Ветер силой 7 баллов никак не желал ослабевать. Поздно вечером на следующий день радисты «Онслоу» перехватили сообщение «Ориби» на флотской волне в коротковолновом диапазоне. Оно было зашифровано, и его сразу же передали дежурному шифровальщику. Но вскоре выяснилось, что он ничего не может сделать. Радиограмма была зашифрована тем шифром, ключей к которому на «Онслоу» не имелось. Радист «Онслоу» получил приказ запросить у «Ориби» повтор радиограммы. Но прежде чем был получен ответ, метель прекратилась, и видимость резко улучшилась. Поэтому Шербрук приказал вызвать «Ориби» с помощью прожектора. [123]
Но прошло полчаса, а «Ориби» так и не успел ничего ответить. Потом опять налетел снежный шквал, видимость снизилась, и «Ориби» пропал в белесой мути{15}.
Незадолго до полуночи американский транспорт «Джефферсон Майерс», капитан которого был вторым заместителем коммодора, оказался в опасности. Судно сильно раскачивалось, так как в левую скулу били высокие волны, а отчасти еще и потому, что на палубе находились 4 огромных контейнера с бомбардировщиками, которые создавали излишнюю парусность. Крепления ослабли, и вскоре стало ясно, что контейнеры вот-вот сорвутся с мест. Они могли серьезно повредить корабль.
Капитан понимал, что, следуя вместе с конвоем курсом 71°, он не сумеет избежать катастрофы. Поэтому он прожектором передал коммодору, что ему следует лечь в дрейф. Коммодор согласился, однако ждать его просто не мог. «Это слишком рискованно и, вероятно, просто невозможно — лечь в дрейф конвоем», — передал он позднее.
«Джефферсон Майерс» оставил строй и повернул по ветру, взяв курс 55°. Его винты вращались очень медленно, и корабль перестало так болтать волнами. Его экипаж в полной темноте на обледеневшей палубе накладывал дополнительные растяжки на контейнеры.
Так прошел понедельник 28 декабря. Впрочем, в условиях постоянных штормов, снежных зарядов и полярного мрака понятие «сутки» кое-что значило только для штурманов. Наступил вторник, а погода стала еще хуже. Ветер изменил направление на NNW и теперь дул со скоростью 40 узлов.
Шторм бушевал уже более суток. Ветер, примчавшийся с Северного полюса, был настолько колючим, что моряки [124] не могли вспомнить ничего подобного. Он поднимал волны высотой 18 футов и срывал пену с их гребней.
Вскоре «Далдорх», головное судно левой внутренней колонны, передало, что у него смыло палубный груз. Транспорт больше не мог следовать вместе с конвоем, он тоже покинул строй и лег на курс 55°, дожидаясь улучшения погоды. Судя по всему, его поворот ввел в заблуждение транспорты левой колонны, так как в 2.00 траулер «Визалма», который шел замыкающим в ней, обнаружил, что он вместе с 3 транспортами оторвался от конвоя. Вместе с траулером оказался головной транспорт левой колонны «Калобр», чей капитан был первым заместителем коммодора, и третье судно в колонне — «Честер Вэлли». Шедший вторым «Балло» остался вместе с конвоем. Шкипер «Визалмы» полагал, что третьим был либо «Далдорх», который еще раньше сообщил, что покидает строй, либо «Джон Г. Латроб». Более вероятно, что это был все-таки «Далдорх».
Все 4 транспорта обнаружили, что не могут держаться на предписанном конвою курсе 71° из-за высоких волн и сильного ветра, поэтому они были вынуждены покинуть строй и лечь в дрейф. Хуже было другое: шторм понес их в чуть ли не противоположных направлениях. Шкипер «Визалмы» решил остаться вместе с одним из транспортов и выбрал «Честер Вэлли». Траулер осторожно подошел к транспорту поближе и начал дрейфовать вместе с ним.
Все утро корабли дрейфовали вместе. Один — большой транспорт, в трюмах которого находились 25 танков, 10 истребителей и 4371 тонна различных грузов, а на палубе стояли 4 бомбардировщика в контейнерах. Второй — крошечный траулер, который временами совершенно пропадал из вида в облаках брызг и снега. Огромные волны швыряли его, как игрушку.
В полдень шкипер «Визалмы» решил, что погода немного улучшилась, и передал на «Честер Вэлли», что он намерен попытаться опять лечь на курс 70° и попробовать догнать конвой. [125]
Но как только было повернуто рулевое колесо, огромная волна с грохотом обрушилась на полубак траулера. Она снесла крышку люка, и вода хлынула вниз, в артиллерийский погреб. Через несколько секунд в погребе было уже 3 фута воды, и оставаться на этом курсе было бы форменным самоубийством. Траулер снова увалился под ветер, и команда приступила к откачке воды.
Лишь около полудня этого омерзительного вторника погода внезапно улучшилась, и полумрак рассеялся. Теперь видимость составляла около 10 миль. Командиры кораблей эскорта с тревогой огляделись и убедились, что конвой, как таковой, уже не существует. Вместо 14 транспортов, выстроенных в 4 колонны, можно было увидеть только 9 судов, разбросанных по всему горизонту.
Эсминцы принялись собирать их, как терпеливые овчарки сгоняют в одно место непослушных овец. Но эта работа была непростой, так как волнение оставалось достаточно сильным. Ни один из транспортов не мог нормально поворачивать, и они передвигались буквально черепашьим шагом.
К этому времени корабли уже покрывала корка льда толщиной в 3 дюйма. Кабеля, которые обычно были не толще мизинца, так обросли льдом, что стали толщиной в руку. Ледяной занавес приковал стволы орудий к палубе. Орудийные затворы превратились в ледяные глыбы, а поворотные механизмы промерзли насквозь. Глубинные бомбы оказались намертво припаяны к стеллажам и бомбометам. Торпедные аппараты заросли наглухо. Корабли потеряли свои привычные очертания и превратились в нечто, похожее на сахарные фигурки, украшающие торты.
Корабли эскорта, покрывшись слоем льда, перестали быть боевыми кораблями. Если бы в этот момент появился противник, им осталось бы лишь одно — спасаться бегством.
Вот теперь, когда начались жгучие морозы, операторы радара в полной мере оценили преимущества своего положения. Они находились в закрытом помещении, тогда [126] как наблюдатели, артиллеристы, сигнальщики были отданы на растерзание бешеной Арктике. На эсминце имелись 2 радиолокационные рубки, одна над другой. Они располагались между мостиком и трубой. Обогреватели и теплая аппаратура сохраняли тепло в рубках. Но неприятная смесь запахов и ужасная качка вынуждали большинство операторов держать под рукой специальное ведро.
Теперь перед капитаном 1 ранга Шербруком встала задача — найти пропавшие корабли: 5 транспортов, эсминец «Ориби» и траулер. Так как «Ориби» находился на левом фланге охранения, и пропали именно суда левой колонны, существовала вероятность, что они просто оторвались в темноте от конвоя и сейчас находятся где-то на северо-западе.
Пропала треть транспортов, нужно было найти их как можно быстрее, прежде чем они отстанут слишком сильно. Поэтому Шербрук решил отправить на поиски корабль, оснащенный радаром.
Кроме того, ему постоянно приходилось помнить о сложностях с навигацией. Питер Вайатт в последние двое суток не имел возможности определиться, и все это время бушевал сильный шторм. В подобных случаях сильные ветры вызывают заметный снос, так как весь поверхностный слой воды начинает скользить по ветру. В этих отдаленных районах моряки бывают крайне редко, поэтому никаких данных о величине подобного сноса не имелось. Можно было лишь предположить, что он может достигать 50 миль в день. Кроме того, из-за сильного волнения конвой не мог точно держаться на курсе и постоянно вилял.
На основании прокладки, выполненной по счислению, с учетом допуска на вероятный снос, конвою уже следовало поворачивать вправо, изменив курс с 71° на 90°, то есть двигаться прямо на восток. Но решить это можно было, только опираясь на прошлый опыт.
Шербрук решил отправить на поиски пропавших кораблей тральщик «Брэмбл», так как он был оснащен современным, [127] мощным поисковым радаром. 29 декабря в 12.30 приказ произвести поиск в северо-западном секторе был передан на тральщик прожектором. Шербрук предупредил Раста, что конвой вскоре повернет на восток. Время поворота будет зависеть от результатов определения координат по звездам.
«Брэмбл» отсверкал прожектором ответное «R», подтверждая, что приказ получен, и повернул. Антенны его радара начали вращаться, пытаясь нащупать пропавшие транспорты. Но больше этот тральщик англичане не видели.
Вечером шторм окончательно выдохся. После того как стих ветер, начало успокаиваться и море. Жизнь на кораблях стала более сносной, люди понемногу начали приходить в себя. Хотя это удалось далеко не всем, так как кое-кто в последние двое суток вообще не имел отдыха.
Освобожденные от льда антенны радаров получили возможность вращаться, и наблюдение за конвоем было поручено поисковым радарам. Однако в те дни это занятие требовало долгой подготовки и незаурядного ума, так как ученые еще не разработали способ проецирования картинки на экран электронно-лучевой трубки, как это происходит в телевизоре. При слежении за конвоем было исключительно сложно отличить одно судно от другого. Операторы обнаружили, что реальная работа сильно отличается от занятий в школе на острове Мэн в Ирландском море.
Как обычно, самая большая нагрузка выпала на долю Шербрука. Обеспечение безопасности военных кораблей и транспортов лежало на нем персонально. В результате шторма по прихоти природы, которая далеко не всегда считается с желаниями человека, пропала треть конвоя. Обвинить в этом нельзя было никого. Нельзя ставить в вину человеку то, что он не видит соседнее судно, если метель и темнота сокращают видимость до нескольких ярдов. Если рулевой выбивается из сил, чтобы удержать судно на курсе, а оно все равно рыскает до 20 градусов в сторону, не следует удивляться, что кто-то не может удержаться в строю. [128]
Но у Шербрука было более чем достаточно и других проблем. Он вспоминал позднее: «Ночь была темной, как львиная глотка, постоянно налетали снежные заряды. Я ушел в свою походную каюту под мостиком, но уже через несколько минут вылетел оттуда. Из переговорной трубы донесся вопль флагманского связиста флотилии Фостера: «Мы сейчас протараним «Оруэлл»!»
Можете представить себе мои чувства. Два поврежденных эсминца, из которых один, скорее всего, потеряет ход где-то за Полярным кругом, в сотнях миль от ближайшего берега. И без того слабый эскорт станет еще слабее. Я полагаю, это был самый скверный момент в моей жизни!
Я оказался на мостике через несколько секунд и успел как раз вовремя, чтобы увидеть корму «Оруэлла», проходящую под форштевнем «Онслоу». Мы разошлись под прямым углом на расстоянии не более 20 футов».
Не меньше был напуган и капитан «Оруэлла» Остин, которого вызвали на мостик точно таким же паническим криком. Его радость по поводу того, что столкновения удалось избежать, длилась недолго. Мигающий сигнальный прожектор на мостике «Онслоу» потребовал ответить, кто поставил флагмана в опасное положение. Оба эсминца потеряли свое место в строю, но командир флотилии мог сорвать свое раздражение на подчиненном. Его запрос завершился суровым требованием: «Причины данного инцидента изложить в письменном рапорте по возвращению в порт»{16}.
Инцидент, сам по себе не слишком важный, так как столкновение все-таки не произошло, показывает, что силы эскорта за пару секунд могли сократиться вдвое. Пока «Ориби» шлялся где-то вдали, эскорт состоял всего из 4 эскадренных миноносцев. Следует добавить, что подобные инциденты имеют обыкновение случаться, когда силы [129] капитанов и старших помощников на исходе. Но не меньшая нервная и физическая нагрузка лежала на штурманах, которым приходилось проводить на открытом мостике по 18 часов в сутки, урывая для сна несколько минут на разножке в тесной штурманской рубке.
В начале вечера во вторник Питер Вайатт, который поднялся на мостик с секстантом в руках, наконец-то сумел поймать несколько звезд. Он быстро рассчитал координаты, и выяснилось, что конвой находится далеко позади предполагаемой позиции. Вероятно, это произошло потому, что поворот на восток был выполнен лишь накануне в полночь.
В среду 30 декабря минуло 8 дней, как конвой покинул Лох Ю. Погода стала лучше, и на всех кораблях свободные от вахты моряки были посланы на палубу счищать ледяную корку. В ход пошли кувалды и лопаты. Артиллерийские офицеры следили за тем, чтобы в первую очередь очищались орудия. На замки были натянуты брезентовые мешки, но крепящие их пеньковые тросы превратились в стальную проволоку, которую пришлось разрезать. На нескольких кораблях смазка в замках застыла намертво, и потребовались серьезные усилия, чтобы они снова начали действовать.
Конвой двигался со скоростью 6 узлов, чтобы дать возможность отставшим транспортам догнать себя. В 9.00 прибыл первый из отставших транспортов и занял свое место в строю. Но конвой все еще сильно отставал от графика, исходя из которого действовало Соединение R, крейсера «Шеффилд» и «Ямайка». Поэтому в 11.00 коммодор и капитан 1 ранга Шербрук решили увеличить скорость до 9 узлов.
Через полчаса на юго-западе были замечены еще несколько кораблей. Шербрук приказал «Обдьюрейту», которым командовал Склатер, проверить, кто это. Эсминец обнаружил еще 2 транспорта и проводил их к конвою. Чтобы не потерять их снова, Шербрук уменьшил скорость до 8 узлов, дождался, пока они займут свои места, и снова увеличил скорость до 9 узлов. [130]
Теперь не хватало 2 транспортов, эсминца «Ориби» и траулера «Визалма». Все надеялись, что «Ориби» сопровождает остальные корабли и приведет их с собой в Кольский залив. В действительности только «Визалма» вместе с «Честер Вэлли» сейчас шли на восток со скоростью 11 узлов, пытаясь нагнать конвой. Однако в результате они оказались впереди конвоя и чуть слева от его курса.
Уже поздно вечером, переговариваясь с «Честер Вэлли», «Визалма» заметил вдали какой-то корабль, тоже сигналящий прожектором. Шкипер траулера решил на всякий случай не привлекать к себе внимания. Так как это вполне мог оказаться немецкий рейдер, он также решил не проверять принадлежность замеченного корабля.
А немного раньше радиограмма Адмиралтейства известила Шербрука о повышенной активности немецких радиостанций, расположенных на побережье Норвегии. После этого все на мостике «Онслоу» принялись гадать, что это означает. Конвой обнаружен? Немцы намерены его атаковать? Или речь идет о Соединении R? Или вообще о чем-то ином?
Шербрук понимал, что на следующий день конвой окажется в самом опасном районе. Но уже сейчас они находились менее чем в 200 милях от Альтен-фиорда. Тот факт, что JW-51A прошел не атакованным, ничего не значил. Немцы могли слишком поздно обнаружить его и просто не успели развернуть силы для атаки. Существовал другой Вариант. Обнаружив маленький конвой, немцы могли предположить, что транспорты разделены на 2 группы и остальные пройдут немного позднее.
В результате стало ясно, что никому ничего не ясно. Корабли эскорта сейчас решали главную задачу: как можно быстрее счистить лед, чтобы восстановить боеспособность. И это требовалось сделать как можно быстрее.
К вечеру за борт были сброшены несколько тонн льда. Удалось очистить орудия и большую часть палубы. Старшины проверили орудия, торпедист осмотрел аппараты, а старший помощник с радостью констатировал, что корабль [131] снова похож на корабль, а не на айсберг. Его даже не слишком расстроили ржавые пятна, появившиеся на серой краске.
Шербрук надеялся, что конвой сумеет пройти опасную зону не обнаруженным противником. В этом нельзя было быть уверенным — как и вообще в чем-либо в морской войне, — но ведь надеяться-то всегда можно!
Однако к этому времени немцы уже начали планирование мощной атаки конвоя. Чуть раньше в этот же день, в 12.40, когда «Обдъюрейт» все еще болтался за кормой конвоя, охраняя 2 отставших транспорта, немецкая подводная лодка U-354 под командованием лейтенанта Хершлеба прошла совсем рядом с конвоем. На лодке услышали приглушенный шум множества винтов, и Хершлеб осторожно поднялся на перископную глубину, чтобы осмотреться. Хотя он заподозрил, что именно увидит, еще в тот момент, когда гидроакустик впервые сообщил, что слышит шумы, лейтенант все равно был взволнован увиденным. Цепь темных силуэтов медленно скользила по морю. Очередной британский конвой направлялся в Россию....
Освещение было отвратительным. Хершлеб быстро повернул перископ кругом, чтобы осмотреть весь горизонт. Никаких других вражеских кораблей и самолетов, можно всплывать, на поверхности лодке ничто не грозит. Были продуты цистерны, и U-354, отдуваясь, как кит, выскочила на поверхность. Открылся люк, и на рубке появились люди.
Подняв к глазам мощный бинокль, Хершлеб внимательно изучал конвой. Чтобы определить его курс и скорость, лейтенант засек дистанцию и пеленг. Через несколько минут он снова измерил дистанцию и пеленг. Теперь вычислить курс и скорость не составляло труда.
Внизу штурман определил позицию лодки на размеченной квадратами карте, и радист получил короткое сообщение для адмирала Деница. Штаб командующего подводными силами располагался в Керневале, возле [132] французской военно-морской базы Лориан. Донесение также было адресовано адмиралу Клюберу, командующему силами ВМФ в Северных водах, но параллельно оно было доставлено и в Берлин. Радиограмма гласила:
«Конвой в квадрате АВ-6388. Курс противника 70°, скорость 12 узлов».
Когда оператор отправил радиограмму, ему на стол легла следующая:
«Конвой состоит из 6–10 пароходов. Квадрат АВ-6394. Курс противника 100°. Конвой имеет слабый эскорт. Несколько эсминцев, вероятно, один легкий крейсер».
Отправив радиограмму, хотя данные о конвое были довольно неточными, Хершлеб решил обогнать конвой и попытаться атаковать его торпедами. Идеальной позицией он считал положение справа по носу у транспортов.
Медленно, но в почти полной темноте верно U-354 обогнала конвой. Как только лодка оказалась в требуемой точке, Хершлеб погрузился на перископную глубину. Это произошло примерно в 16.00, теперь оставалось лишь дождаться конвоя. Ждать пришлось не слишком долго. Перископ с шипением пошел вниз, и 3 торпеды выскочили из аппаратов, устремившись к конвою. Хершлеб и его экипаж напряженно считали секунды, но грохота взрывов, который возвестил бы о попадании в транспорт, так и не услышали. Хершлеб поднял перископ и с разочарованием убедился, что конвой движется противолодочным зигзагом. В последний момент транспорты повернули, и торпеды прошли у них за кормой.
Вскоре конвой растаял во мраке, и шансов в подводном положении обогнать его, чтобы повторить атаку, уже не было. Поэтому Хершлеб поднялся на поверхность и отправил еще одну радиограмму Деницу и Клюберу:
«Конвой в квадрате АС-4189. Конвой разделился. Зигзаг до 80°. Около 10 транспортов, несколько эсминцев, один крейсер. Выпустил 3 торпеды, однако они прошли мимо из-за зигзага. Погода хорошая, не считая отдельных снежных шквалов». [133]
Затем Хершлеб дал дизелям полный ход, чтобы обогнать конвой и провести вторую атаку. Время шло, но темнота придавала ему уверенности. Внезапно в 22.15 он увидел эсминец, идущий на него, и U-354 срочно погрузилась.
Этим эсминцем был «Обдьюрейт», находившийся на правом фланге конвоя. Его асдик пищал, как обычно, когда вдруг монотонное «динь-динь-динь» дало эхо. Контакт! Оператор сразу передал пеленг на мостик, и «Обдьюрейт» начал поворот. Лихорадочно затрещали звонки боевой тревоги.
Через минуту, в 22.14, был замечен низкий силуэт подводной лодки, находящейся на поверхности. Капитан «Обдьюрейта» Склатер пошел на таран. Однако, прежде чем эсминец настиг лодку, та погрузилась в спасительные мрачные глубины Северного Ледовитого океана. Склатер прожектором передал сообщение на «Онслоу».
Шербрук находился слишком далеко, на противоположном фланге конвоя, и потому не мог помочь. Однако он приказал «Обидиенту» помочь Склатеру в охоте за лодкой. «Онслоу» выдвинулся в голову конвоя, чтобы прикрыть брешь в охранении, образовавшуюся после ухода двух кораблей.
Оба эсминца начали поиск. Их асдики посылали ультразвуковые волны сквозь черную воду. Отразившись от корпуса лодки, они должны были попасть в приемники. Операторы асдика потеряли контакт с лодкой и теперь напряженно вслушивались в «динь-динь-динь...» Но вдруг отчетливо прозвучало «динь-дон, динь-дон, динь-дон».
«Контакт прямо по курсу, 1000 ярдов!»
Через несколько секунд с «Обидиента» за борт полетели глубинные бомбы. Под давлением воды сработали гидростатические взрыватели, и поднялись грязные водяные бугры. Но после того как отгрохотали взрывы, на поверхности не появилось ни обломков, ни масляных пятен. Когда бурлящая вода успокоилась, операторы асдика сообщили:
«Контакт потерян». [134]
Эсминцы продолжали поиски почти 2 часа, однако им не повезло. Корабли эскорта имели строжайший приказ беречь топливо, поэтому ни одна охота за подводной лодкой не могла продолжаться более 2 часов. Эсминцы прекратили ее, развернулись и пошли на соединение с конвоем.
Кинлох сомневался, что бомбометание проводилось по вражеской лодке, поэтому в 23.14 он сообщил Шербруку:
«Сброшены 4 глубинные бомбы, но не по лодке».
В 23.56 Хершлеб услышал, что шум винтов эсминцев растаял вдали, и снова осторожно поднялся на поверхность. Он отправил адмиралу Клюберу очередную радиограмму:
«С 20.30 подвергался атаке глубинными бомбами, был вынужден погрузиться. Последний раз конвой находился в квадрате АС-6451, генеральный курс примерно 120°, скорость 13 узлов. Погода очень хорошая, продолжаю преследование»{17}. [135]