В то же время людские ресурсы антигитлеровской коалиции были огромными. Общая численность Советских Вооруженных Сил была значительно больше численности вооруженных сил Германии. В связи с тем, что основные силы фашистской Германии были втянуты в борьбу против Советского Союза США и Англия к концу 1943 г. отмобилизовали как свою промышленность, так и вооруженные силы, не неся серьезных потерь на фронтах. К этому времени численность американских вооруженных сил достигла почти 13 млн., а английских – 4,8 млн. человек, тогда как в 1941 г. обе эти страны вместе взятые по численности вооруженных сил уступали одной фашистской Германии.

Политическая обстановка в это время характеризовалась укреплением антигитлеровской коалиции, началом распада и обострением противоречий внутри фашистского блока.

Победы Советских Вооруженных Сил способствовали усилению сплоченности антифашистских сил во всем мире, увеличению размаха и укреплению организованности движения сопротивления народов оккупированных стран, а в целом — росту сил антифашистской коалиции и ее популярности.

В лагере противника начался распад. Италия была вынуждена не только порвать с фашистским блоком, но и объявить войну Германии. Другие участники этого преступного блока все более теряли веру в победу. На почве гигантских поражений на советско-германском фронте росло недовольство широких слоев населения фашистских стран, а в среде правящих кругов появились заговоры, имевшие целью свергнуть фашистских диктаторов, создать угодные англо-американцам правительства и таким образом сохранить существующий буржуазно-помещичий строй.

Военно-стратегическая обстановка определялась тем, что Советские Вооруженные Силы захватили стратегическую инициативу в свои руки и заставили немецко-фашистские войска перейти к обороне в явно неблагоприятных для них условиях. Этот переход осуществлялся без перспектив на возможность возобновления решительного наступления. Оборона могла лишь отсрочить поражение, но не избавить фашистскую Германию от него. Гитлер рассчитывал затянуть войну в надежде на разлад в антигитлеровской коалиции, который только и мог спасти фашистскую Германию от безоговорочной капитуляции. Более того, фашистские заправилы любой ценой стремились спровоцировать этот разлад (подрывная пропаганда, наступление немецко-фашистских войск в Арденнах, фактическое прекращение сопротивления англо-американским войскам в Западной Европе в марте — апреле 1945 г. и пр.).

Фашистская Германия, однако, не располагала необходимыми силами и средствами для создания прочной стратегической обороны. 7 ноября 1943 г. начальник штаба немецко-фашистского верховного командования генерал Йодль в установочном докладе «Стратегическое положение накануне пятого года войны», сделанном в Мюнхене для высших политических и военных чинов фашистской Германии, заявил, что имеющихся резервов уже недостаточно для проведения операций большого масштаба, что потеряны мобильность армии и превосходство в авиации и поэтому Германия должна перейти к обороне. Он отметил, что перед командующими войсками групп армий стоит задача, не надеясь на получение подкреплений из тыла, использовать свои силы так, чтобы парировать удары противника.

«В настоящее время, — сказал он, — самой трудной задачей всех командующих является распределение своих сил на театрах войны так, чтобы мы были достаточно сильными в тех районах, где противник наносит удар»{2}.

В 1943 г. американо-английские войска вторглись в Италию и в начале следующего года принимали все меры, чтобы развить наступление на территории этой страны. Одновременно началась реальная подготовка союзных войск к вторжению в Северо-Западную Францию с Британских островов. Но и в этих условиях немецко-фашистское командование продолжало считать главным советско-германский фронт. Если по состоянию на 1 августа 1943 г. на советско-германском фронте находились 204 германские дивизии, в Западной Европе — 46, а в Италии — 21, то в июне 1944 г. — соответственно 230, 59 и 24. На советско-германском фронте находилась основная масса авиации противника, тогда как в Западной Европе насчитывалось всего около 400–500 самолетов.

Напряженная, борьба на советско-германском фронте настолько истощила фашистскую Германию, что она, перейдя к обороне на всех фронтах, не имела ни сил, ни средств для создания прочной обороны в Западной Европе. Хотя в первой половине 1944 г. гитлеровское командование держало в Западной Европе две группы армий, насчитывавших в своем составе около 59 дивизий, качество войск было невысоким. Наиболее подготовленные и боеспособные дивизии были переброшены на советско-германский фронт и заменены новыми формированиями, укомплектованными плохо подготовленным личным составом. Пехотные дивизии были укомплектованы только на 70–75%. Часть солдат, находившихся в строю, состояла из военнопленных разных национальностей, захваченных еще в начале войны. Для поддержания «боевого духа» этого разноплеменного войска немецко-фашистское командование держало в каждой роте гестаповцев и эсэсовцев, которым разрешалось расстреливать на месте любого уклоняющегося от активного участия в бою солдата. Танковые дивизии (всего 10) имели достаточно подготовленный личный состав, но количество танков в них было на 35–55% ниже штатного. [9] Из докладов генерал-инспектора танковых войск Гудериана видно, что на пополнение танковых войск в Западную Европу в начале 1944 г. направлялось 5–8% производимых танков, а основная масса их (до 90%) направлялась на советско-германский фронт.

В целом, как правильно отмечается в книге, находившиеся на Западе немецко-фашистские войска «оставляли желать много лучшего». Из общего числа дивизий, имевшихся там, «тридцать три не обладали подвижностью или являлись резервными и могли быть использованы лишь ограниченно» (стр. 191). В другом месте Погью пишет, что

«Войска противника на Западе, несмотря на то, что после февраля и марта 1944 г. они были значительно усилены новыми частями и вооружением, все еще ощущали отрицательное влияние слишком большой растянутости, служили резервом живой силы для Восточного фронта и пополнялись войсками, истощенными в боях на востоке. У так называемых мобильных частей нередко почти ничего не имелось для мобильности, кроме повозок на конной тяге и велосипедов» (стр. 191).

Не лучше обстояло дело и с подготовкой обороны на атлантическом побережье, протяженность которого составляла 2100 км. Здесь немецко-фашистские войска имели всего 2692 артиллерийских орудия калибра 75 мм и выше. «Атлантический вал» был очередным мифом немецко-фашистской пропаганды. Это признает и бывший начальник генерального штаба немецко-фашистских сухопутных сил Гальдер:

«Германия не имела никаких оборонительных средств против десантного флота, который был в распоряжении союзников и действовал под прикрытием авиации, полностью и безраздельно господствовавшей в воздухе»{3}.

Слабой была и морская оборона фашистской Германии на Западе. Огромные издержки в войне против Советского Союза не позволили гитлеровскому правительству осуществить программу строительства большого подводного флота для блокады Великобритании и действий на атлантических коммуникациях противника. Как видно из записи докладов гросс-адмирала Деница Гитлеру от 4 и 6 мая 1944 г., из-за недостатка рабочих и стальных конструкций в 1944 г. предполагалось завершить «постройку 140 подводных лодок вместо 218, предусмотренных программой»{4}. При этом следует учитывать, что нехватка самолетов для поддержки действий подводных лодок в открытом море обусловила снижение эффективности и увеличение потерь их. Во второй половине 1943 г. ежемесячно потери подводных лодок достигали 36–37 единиц против 14 в начале года, а тоннаж потопленного флота противника снизился с 245 до 50 тыс. брутто-тонн в месяц. [10]

Следовательно, еще до вторжения американо-английских войск в Северо-Западную Францию советский народ, вынесший на себе основную тяжесть борьбы, сломил становой хребет фашистского зверя. Немецко-фашистские вооруженные силы потеряли стратегическую инициативу и перешли к обороне, имея возможность лишь отсрочить время окончательного поражения. Второй фронт, открытый американо-английскими войсками в июне 1944 г., мог лишь помочь советским войскам завершить разгром вооруженных сил Германии.

Но и в этот последний период войны в Европе советскому народу принадлежала ведущая роль в общей борьбе союза народов против фашистской тирании. Советская Армия вела борьбу против основной массы немецко-фашистских вооруженных сил и против наиболее боеспособных войск противника, советско-германский фронт оставался до конца войны в Европе основным, решающим. Американо-английские войска, проявившие мужество и боевое мастерство, внесли значительный вклад в общее дело разгрома фашистской Германии. Но в силу политики и стратегии правительств США и Англии они вели борьбу на второстепенном, хотя и очень важном, фронте второй мировой войны.

Условия политической и стратегической обстановки определили сущность стратегического планирования и деятельности союзного верховного командующего и его штаба в Европе в 1944 г., в том числе и основное содержание разработанного штабом Эйзенхауэра плана операций союзных вооруженных сил на Европейском театре военных действий.

Ни одно совещание, ни одна конференция союзников не проходили без доклада о положении дел и оценки перспектив развития событий на советско-германском фронте. Всякое значительное изменение в обстановке учитывалось планирующими штабами, и союзным командованием выносились соответствующие решения. Например, в результате обсуждения на конференции в Квебеке (август 1943 г.) политической и стратегической обстановки в Европе в заключительном докладе объединенного комитета начальников штабов высказывалось беспокойство по поводу возможности «самостоятельной русской победы» до начала вторжения американских и английских войск во Францию{5}.

По указанию комитета планирующие органы штаба Моргана разработали три варианта стратегического плана под кодовым наименованием «Ранкин А, Б, Ц», определявших характер действий англо-американских войск на случай, если фашистская Германия будет ослаблена (варианты «А» и «Б») или потерпит полное поражение (вариант «Ц») на советско-германском фронте. [11] В настоящей книге приводится телеграмма генерала Баркера в Вашингтон, посланная в октябре 1943 г., в которой сообщалось:

«Мы здесь придерживаемся мнения, что план «Ранкин Ц»... становится все более реальной возможностью» (стр. 110).

Эта идея составила основу содержания § 3 директивы комитета Эйзенхауэру.

Влияние побед Советской Армии на деятельность союзного верховного командования и войск на Европейском театре военных действий не ограничивалось только тем, что они подготовили благоприятные условия для вторжения американо-английских вооруженных сил в Европу. Наступательные действия Советской Армии в 1944–1945 гг. явились одним из решающих факторов, определивших успех операций американо-английских войск в Западной и Центральной Европе. Эта сторона вопроса нашла некоторое освещение в книге, хотя явно недостаточное. Все сводится к нескольким разбросанным по книге фразам, отмечающим, что Советская Армия своим наступлением облегчила действия американо-английских войск на Западе.

В книге не говорится о том, какое влияние на морскую десантную операцию войск союзников, а следовательно, и на деятельность верховного командования оказало летнее наступление Советской Армии, хотя хорошо известно, что в 1944 г. Советские Вооруженные Силы нанесли ряд новых сокрушительных ударов, в результате которых немецко-фашистские войска вынуждены были отступать на всем советско-германском фронте. Немецко-фашистское командование не только не имело возможности снимать свои войска с советско-германского фронта, но было вынуждено направить основные резервы и материальные ресурсы на пополнение своих войск на Востоке. Только в июне 1944 г. советские войска разгромили более 21 дивизии противника. За этот месяц на советско-германский фронт прибыло свыше семи новых дивизий, тогда как во Францию из резерва гитлеровской ставки были переброшены только две дивизии. Кроме того, как указывается в книге, немецко-фашистские войска во Франции за период с 6 июня по 23 июля получили пополнение лишь около 10 тыс. человек, (стр. 211). Усиление немецких войск в Нормандии (на активном участке Западного фронта) осуществлялось за счет переброски дивизий из Южной и Северной Франции, Бельгии и Голландии.

Решительное наступление советских войск не позволяло немецко-фашистскому командованию значительно усиливать свои войска на Западе и после вторжения американских и английских войск во Францию. К началу августа 1944 г. потери немецко-фашистских войск во Франции достигли свыше 116 тыс. человек (стр. 211), а для пополнения всего Западного фронта в августе гитлеровское командование выделило 40 тыс. человек. [12] В середине сентября Гудериан докладывал Гитлеру, что

«в связи с общей обстановкой на фронтах в настоящее время невозможно доставлять на Западный театр военных действий танки и бронированные машины в требующемся количестве. Поэтому тем более следует обеспечить использование каждого доставленного на фронт танка в соответствии с его боевым назначением и беречь его».

За время с 6 июня до середины сентября 1944 г. из резерва гитлеровской ставки на Запад были направлены две танковые, одна пехотная и из Италии две моторизованные дивизии, а было уничтожено 10 и разгромлено 12 немецко-фашистских дивизий.

Наступление немецко-фашистских войск в Арденнах зимой 1944/45 г. и деятельность союзного командования в этот период автором представляются так, как будто американо-английские войска вырвали инициативу из рук противника самостоятельно, без помощи Советской Армии. Только после описания перехода американских войск в наступление отмечается, что

«Все надежды немцев на улучшение положения посредством переброски сил с востока рухнули в результате начатого 12 января русского наступления. Вследствие ухудшения обстановки как на Западе, так и на Востоке Гитлер 20 января приказал Рундштедту быть готовым к отправке на русский фронт 6-й танковой армии в составе четырех танковых дивизий СС и двух бригад фюрера (стр. 409–410). В другом месте указывается, что «наступление русских ослабило напряженность на фронтах в Италии и Северо-Западной Европе и сделало ненужным удар в центре Европы с юга» (стр. 429).

Таким образом, влияние наступления советских войск на события на Западном фронте в 1945 г. признается только после провала наступления немецко-фашистских войск в Арденнах.

В действительности влияние удара советских войск зимой 1944/45 г. на события на Западе сводилось к следующим трем основным моментам:

1. Истощение ресурсов фашистской Германии в результате ряда поражений на советско-германском фронте не позволило немецко-фашистскому командованию создать достаточно мощную ударную группировку для достижения поставленных целей на Западном фронте. Более того, оно не смогло создать даже намечаемые группировки для нанесения главного и вспомогательных ударов. Как указывается в книге Погью и ряде других работ, план немецко-фашистского командования предусматривал нанесение главного удара в районе Арденн 29–30 дивизиями и ряда вспомогательных ударов севернее и южнее Арденн. Для участия в наступлении предполагалось выделить около 3000 истребителей и штурмовиков. Чтобы осуществить намеченный план и достигнуть если не превосходства, то во всяком случае равенства в наземных силах и возможности оказывать им поддержку с воздуха на направлении главного удара, необходимо было увеличить на Западном фронте количество дивизий на 25–30 единиц, пополнить имевшиеся дивизии людьми, вооружением и боевой техникой, увеличить количество самолетов и артиллерии. Но ограниченные ресурсы не позволили осуществить это. [13]

Создание фольксштурма, в который набирались юноши, не достигшие 17-летнего возраста, и мужчины 55–60 лет, ранее признававшиеся негодными к военной службе, перевод в армию людей из флота и военно-воздушных сил позволили увеличить немецкие войска на Западе на 15 дивизий и на 1/3 возместить потери ранее находившихся на Западном фронте дивизий. Поступившее пополнение было в основном неполноценным в боевом отношении, так как в нем было лишь незначительное число солдат, имевших достаточную подготовку. Большинство же пополнения составляли солдаты, негодные к строевой службе или прошедшие лишь кратковременную подготовку. Даже после пополнения численность большинства немецких дивизий на Западе не превышала 8000–9000 человек. Общее количество дивизий и боевых групп на Западном фронте было доведено до 75, из них 11 танковых и 29 народно-гренадерских. На направлении главного удара при наступлении из района Арденн удалось сосредоточить 22 дивизии и две пехотные бригады вместо намеченных 29–30. От наступления на вспомогательных направлениях пришлось вообще отказаться. На Западном фронте было собрано 700–900{6} исправных самолетов, вместо намеченных 3000. Недоставало артиллерийских орудий, боеприпасов и горючего.

2. Ошибки американо-английского командования, внезапность удара, удачный выбор времени и места для перехода в наступление и другие условия способствовали успешному началу операции немецко-фашистских войск. Однако для развития наступления резервных сил и средств не было. К концу декабря 1944 г. в Арденнах сложилась критическая обстановка для американских и английских войск. Фронт американских войск был прорван на участке в 80 км. Союзное командование потеряло инициативу, и вся его деятельность была направлена на то, чтобы парировать удары противника. К этому времени были введены в сражение все силы 6-й и 5-й танковых, 7-й полевой немецких армий. Для дальнейшего развития наступления требовалось введение дополнительных сил и средств, но события на советско-германском фронте не позволили осуществить это.

Советские войска продолжали наступление в Венгрии и 26 декабря 1944 г. завершили окружение 180-тысячной группировки немецко-фашистских войск в Будапеште. Гитлеровское командование не имело сил на венском направлении, чтобы спасти свою окруженную группировку. [14] Продолжение наступления Советской Армии на Вену ставило под угрозу Австрию и Южную Германию. Следовательно, в то время как на Западе немецко-фашистскому командованию требовались силы для развития успеха Арденнской операции, на советско-германском фронте они были нужны, чтобы избежать катастрофы.

В день окружения советскими войсками будапештской группировки немецко-фашистских войск начальник генерального штаба сухопутных сил Гудериан предложил Гитлеру прекратить наступление на Западе и перебросить часть сил (танковые дивизии) на советско-германский фронт. Но Гитлер не решился отказаться от своих планов на Западе, хотя вынужден был дать согласие перебросить в Венгрию три дивизии из Польши и одну из Италии. За период с 19 по 31 декабря 1944 г. на советско-германский фронт прибыло пять новых немецких дивизий. Немецко-фашистское командование не решалось перебрасывать свои войска с советско-германского фронта в Арденны еще и потому, что оно ожидало перехода в наступление Советской Армии на Висле и в Восточной Пруссии.

Таким образом, ограниченность сил и средств, окружение будапештской группировки и угроза наступления советских войск на всем фронте от Балтийского моря до Карпат не позволили немецко-фашистскому командованию развить наступление в Арденнах.

3. Наконец, переход Советской Армии в наступление в январе 1945 г. окончательно похоронил наступательные планы гитлеровской ставки на Западе и попытку избежать тотального поражения. Оно заставило немецко-фашистское командование снять свои наиболее боеспособные дивизии с Запада и перебросить их на советско-германский фронт. Гудериан в своих мемуарах пишет, что

«16 января Гитлер появился в Берлине... В этот же день я делал доклад об обстановке. Наконец, Гитлер принял решение перейти на Западном фронте к обороне и высвободившиеся силы перебросить на восток»{7}.

Бывший начальник штаба немецко-фашистских войск на Западе генерал Вестфаль пишет:

«12 января 1945 г. началось мощное наступление Советской Армии. Вследствие успеха этого наступления стало ясно, что в скором времени Восточному фронту необходимо будет оказывать помощь. Рундштедт еще раньше признал примат Восточного фронта. Поэтому еще за три дня (17 января. — В. К.) до получения соответствующего указания германского верховного главнокомандования он приказал 6-й армии выступить к месту погрузки»{8}.

Вскоре Рундштедт получил указание выделить Восточному фронту 16 самых боеспособных дивизий и значительную часть артиллерии. [15]

Погью не совсем точно освещает события в Арденнах. Он ничего не пишет о военных действиях в Арденнах после 26 декабря, наступление немцев в Эльзасе рисует как независимую от наступления в Арденнах операцию, умалчивает о дате принятия Гитлером решения прекратить наступление в Арденнах. Отметив, что 3-я армия начала наступление еще 22 декабря, а 1-я армия — 3 января 1945 г. и якобы имела некоторый успех, автор пишет:

«В середине января началось согласованное наступление всеми силами. Начав это наступление, союзники захватили инициативу и не намеревались больше упускать ее» (стр. 409).

Но что же происходило на Западном фронте с 22 декабря 1944 г. до середины января 1945 г.?

Дело в том, что немецко-фашистское командование, не добившись быстрого продвижения своих войск к Антверпену, в ночь под Новый год предприняло операцию в Эльзасе, чтобы разгромить 7-ю американскую армию. В связи с этим не были прекращены боевые действия немецких войск и в Арденнах. Более того, в последних числах декабря и в начале января они активизировались на южном фасе Арденнского выступа.

В конце декабря 1944 г., насколько позволяют судить таблицы группировок немецко-фашистских сухопутных сил, на Западном фронте имелись две крупные группировки: на южном фасе Арденнского выступа — в составе 17 дивизий, из которых семь танковых и две моторизованные, и в Эльзасе, насчитывавшая девять дивизий, из них одна танковая и две моторизованные. Обе группировки в конце декабря 1944 и в первых числах января 1945 г. вели активные действия, в результате которых обстановка для американских войск еще более усложнилась. Их фро»т в Арденнах оставался прорванным.

Наступление 1-й американской армии, начавшееся 3 января на северном фасе Арденнского выступа, не имело никакого успеха. 5 января оно было вовсе остановлено{9}. 3-я американская армия, начавшая наступление на южном фасе 22 декабря, успеха не имела и вела упорные бои в районе Бастони. В начале января наступление немецких войск в Эльзасе продолжалось, 7-я американская армия отошла на своем правом фланге и в центре к Вогезам. Все резервы Эйзенхауэра были задействованы, кроме одного (21-го) американского корпуса, вывод которого из Вогез был не безопасен. Немецкая авиация совершала налеты на Лондон, а 1 января она неожиданно нанесла удар по передовым аэродромам противника и причинила серьезный урон американской и английской тактической авиации. Осложнение обстановки на фронте усилило разногласия между Эйзенхауэром и де Голлем по вопросу обороны Страсбурга, между английскими и американскими генералами по вопросу назначения командующего сухопутными силами союзников на континенте и др. [16] Это еще больше накалило обстановку. Видя всю серьезность положения, Черчилль от имени союзного командования обратился с известной просьбой к Советскому Главнокомандованию. Именно об этом и не хотят вспоминать американские и английские реакционные историки...

* * *

Вторым важным условием, оказывавшим влияние на деятельность верховного командующего и его штаба на Европейском театре, были политические и стратегические цели США и Англии в Европе и определявшиеся ими англо-американские противоречия. В книге приводится большое количество фактов, свидетельствующих о трудностях в работе верховного командующего и его штаба, о наличии серьезных и неустранимых англо-американских противоречий. Однако автор не вскрывает, а, наоборот, затушевывает их истинные причины. Указав на трудности достижения соглашений между американскими и английскими начальниками штабов по вопросу о пределах власти верховного командующего и формулировке целей вторжения в Северо-Западную Францию, Погью пишет, что причиной этого были разногласия в политике, существовавшие с 1942 г. между американскими и английскими руководителями. При этом он, как и другие реакционные историки, в угоду послевоенным англо-американским отношениям пытается показать, что в главных вопросах ведения войны у западных союзников было полное единодушие. Погыо пишет:

«Главный вопрос — необходимость сосредоточения основных усилий западных союзников против Германии — разногласий не вызывал. Меньше единства было по вопросу о том, каким образом следует добиться этой цели. Причины этих разногласий кроются в государственных интересах Соединенных Штатов и Великобритании, в их прошлой истории и в политической философии их лидеров» (стр. 62–63).

Автор представляет государственные интересы как национальные, а политическую философию лидеров как их личное мировоззрение, а отнюдь не так, что и первое и второе являются выражением главным образом интересов английских и американских монополий.

Погью старательно умалчивает о том, что единство взглядов западных союзников распространялось главным образом на их отношение к Советскому Союзу. Правящие круги США и Англии придавали большое значение тому, чтобы во всех случаях выступать единым фронтом перед Советским правительством. Каждой конференции с участием представителей Советского Союза предшествовали совещания английских и американских представителей, на которых вырабатывалась общая линия поведения на конференции. [17] Тегеранской конференции предшествовала встреча Черчилля и Рузвельта и их начальников штабов в Каире, Ялтинской — на острове Мальта. Информируя Советское правительство о принятых решениях на конференциях, в которых не участвовали его представители, Черчилль и Рузвельт тщательно скрывали возникшие при этом разногласия. Полное единство у них было по вопросу сроков открытия второго фронта в Европе. Вопреки достигнутым соглашениям с Советским Союзом, правительства США и Англии не открыли второй фронт ни в 1942 г., ни в 1943 г. В апреле 1942 года на совещании военных и политических представителей США и Англии было достигнуто соглашение о подготовке операции по вторжению в Северо-Западную Францию, но осуществить ее предполагалось только в двух случаях:

«Если на русском фронте создастся отчаянное положение или обстановка в Западной Европе будет критической для Германии»{10}.

Этот принцип был положен в основу политики и стратегии обеих стран относительно второго фронта. Только в 1944 г., когда стала очевидной неизбежность поражения фашистской Германии, если даже американские и английские войска и не вторгнутся в Западную Европу, правительства США и Англии решили открыть второй фронт. Единодушие правящих кругов США и Англии в вопросе о военном сотрудничестве с Советским Союзом используется в послевоенный период реакционными историками, чтобы показать трудность и даже невозможность сотрудничества с СССР и противопоставить ему якобы существовавшее полное единство США и Англии. Эта линия проводится и в книге Погью, хотя это было далеко не так. К чему же автор сводит англо-американские разногласия по вопросу стратегии войны против фашистской Германии? Оказывается,

«американцы, будучи уверенными, что только мощный прорыв к сердцу континента может быстро привести к поражению противника, предпочитали наступление через Ла-Манш как наиболее быструю операцию, связанную с меньшими жертвами на длинном пути к победе. Англичане ввиду серьезной ответственности, которую Англия имела в мире, а также вследствие благоразумной боязни идти на прямой штурм укреплений противника в Северо-Западной Европе были склонны сближаться с противником посредством флангового движения на Средиземноморском театре» (стр. 63).

Иными словами, суть разногласий не выходила за рамки стратегии, а в целом вся борьба велась вокруг вопроса о наилучшем достижении поставленной цели — разгромить фашистскую Германию. Автор лишь мимоходом отмечает, что на решение союзников оказывали влияние «английские интересы» и факт ведения Соединенными Штатами войны на Тихом океане. [18]

Но опыт войны показывает, что американо-английские разногласия возникали не только при решении вопроса о путях достижения победы над фашистской Германией, но и по другим, менее или более значительным вопросам, которые решались штабами обеих стран и штабом Эйзенхауэра. Все они определялись более существенными причинами, чем личные мнения политических деятелей и генералов, хотя и эти последние играли известную роль. Основной же причиной разногласий была борьба империалистов США и Англии за мировое господство.

После первой мировой войны США стали ведущей империалистической державой, претендовавшей на мировое господство. В их политике изоляционизм уступил место интервенционизму, а доктрина Монро стала ширмой, прикрывающей захватническую политику американского империализма в Западном полушарии. Правящие круги США стали все больше и больше вмешиваться в дела европейских и азиатских государств, стремясь подчинить их своему влиянию. С этой целью они усиленно вооружали Германию, чтобы превратить ее в оплот мировой реакции против Советского Союза. Они стремились установить свое господство на Тихом океане, чтобы проникнуть в Восточную Азию, на Атлантическом океане и вообще на всех мировых коммуникациях. Стремление американского империализма к мировому господству нашло свое выражение в идее «американского века» («Pax-America»). Один из наиболее видных идеологов Уолл-стрита редактор ряда реакционных журналов Генри Люс в начале 1941 г. попытался «научно» обосновать эту идею. Указав на то, что Франция повергнута, а Англия без помощи США не сможет выстоять против натиска гитлеровских войск, он призвал правительство США не повторять ошибку Вильсона, который якобы упустил случай, когда Соединенные Штаты Америки могли захватить руководство миром. Он делал вывод:

«Имеется вера, которую необходимо помнить большинству живущих, что 20-й век должен быть в значительной степени американским веком»{11}.

Эти заявления, воспринятые реакционной печатью как программные, проповедывались с целью «обоснования» права американских империалистов на мировое господство геополитическими домыслами и мнимым национальным превосходством американцев.

Правящие круги США вели войну за установление мирового господства, за мировые рынки сбыта, источники сырья и сферы приложения капитала, хотя эти цели и не выставлялись напоказ так цинично, как это делали немецкие фашисты. Цель США в войне была сформулирована генералом Маршаллом и адмиралом Старком в сентябре 1941 г. в докладе объединенной военной комиссии и принята президентом. [19] Одной из основных государственных задач США, указывалось в докладе, является

«установление такого равновесия сил в Европе и Азии, которое наиболее полно обеспечило бы политическую устойчивость в этих районах и будущую безопасность Соединенных Штатов и, насколько это будет осуществимо, установление режимов, благоприятных для экономической и индивидуальной свободы»{12}.

В этой, на первый взгляд, туманной , формулировке четко определены две задачи: установить в Европе и Азии выгодное для США равновесие сил и угодные монополистам политические режимы. Эту цель высказал с присущей ему прямолинейностью командующий 3-й американской армией генерал Паттон в конце апреля 1944 г. Как пишет Погью, Паттон заявил, что США и Англия будут править миром будущего (стр. 177). В его формуле Англии отводилась роль партнера США по мировому господству. Здесь Паттон высказал некоторую учтивость по отношению к хозяину дома, поскольку он был в то время гостем Англии..

В действительности американский империализм стремился избавиться не только от конкуренции германских монополий, но и ослабить Англию. С этой целью правительство США выдвинуло требование о признании всеми державами мира «принципа открытых дверей» или «равных возможностей», что практически означало бы признание господства американских монополий на мировых рынках.

Воспользовавшись занятостью Англии войной в Европе, американские монополии стали вытеснять англичан с рынков Латинской Америки. После капитуляции Франции Соединенные Штаты Америки добились передачи ее владений в Южной Америке под коллективную опеку американских государств, что фактически означало переход их к США. Воспользовавшись тяжелым положением Англии после поражения ее войск под Дюнкерком, правительство США в обмен на 50 старых эсминцев добилось получения от нее в аренду на 99 лет территорий в ряде важнейших стратегических пунктов, в числе которых были Бермудские острова и Ньюфаундленд, для строительства своих военно-морских и авиационных баз. Сын президента США Эллиот Рузвельт еще во время совещания президента США и премьер-министра Англии в августе 1941 г. так охарактеризовал англо-американский союз: Черчилль в одной из неофициальных бесед обратил внимание на то, что

«для достижения окончательной победы Англия нуждается в американской промышленности и в активных действиях Америки... Сознание этой зависимости не смогло не сказаться на отношениях между двумя руководителями. [20] Постепенно, очень медленно мантия вождя сползала с плеч англичанина на плечи американца»{13}.

Борьба за мантию мирового вождя была одной из основных черт англо-американского союза в период второй мировой войны.

Правящие круги Великобритании, чтобы сохранить положение мировой державы, стремились достигнуть равновесия на континенте Европы. Сущность этого равновесия состоит в том, чтобы одному или группе государств, угрожающих английскому господству в мире, противопоставить другую группу государств или сильную державу и заставить их во взаимной борьбе истощить друг друга. Проведением такой политики они намеревались не только сохранить награбленное английским капитализмом в течение веков, но и упрочить Британскую империю, ее господствующее положение в мире. Американский адмирал А. А. Эффитон следующим образом оценивал политику правящих кругов Англии в период войны:

«Хотя Черчилль и заявил в палате общин, что англичане сражаются «за освобождение всего мира от чумы нацистской тирании», истинная цель английского правительства в войне заключалась не в полном разгроме Германии, а в ослаблении ее до такого уровня, на котором можно было бы восстановить равновесие сил в Европе»{14}.

Равновесие сил предполагало ослабление также и Советского Союза.

Даже в то время, когда народы Англии и США вместе с народами Советского Союза и других стран антифашистской коалиции прилагали максимум усилий, не считаясь с жертвами, чтобы разгромить фашизм, угрожавший самому существованию многих народов, правящие круги США и Англии не ослабляли борьбы за мантию мирового вождя. Именно эта борьба и порождала недоверие между союзниками. Разногласия между правительствами США и Англии были порождены не столько различием взглядов на способ достижения цели, не столько национальными интересами, как утверждает Погью, сколько борьбой американских и английских империалистов за мировое господство. Различие взглядов на стратегию явилось следствием этой борьбы.

По вопросам политики и стратегии войны в Европе американо-английские противоречия были особенно острыми при решении следующих проблем: определение главного театра военных действий, о роли операции в Южной Франции, роли вооруженных сил той или иной страны в операциях, назначение верховного командующего сухопутными силами на Европейском театре военных действий. [21]

На Вашингтонской конференции в конце 1941 г., как правильно отмечает и Погью, между правительствами США и Англии было достигнуто соглашение по основному вопросу ведения войны: сначала совместно с Советским Союзом разгромить блок фашистских государств в Европе, обороняясь на Дальнем Востоке, а затем после поражения фашистской Германии направить все силы против Японии{15}. Этот принцип соответствовал условиям политической и стратегической обстановки. Во-первых, фашистская Германия была наиболее опасным конкурентом английских и американских монополий. От этого конкурента они стремились избавиться в первую очередь. Во-вторых, гитлеровская Германия являлась центром, связующим звеном фашистского блока. Разгром этого центра решительным образом определял поражение всей противостоявшей коалиции. В-третьих, и это главное, против фашистской Германии вел войну Советский Союз, представлявший решающую силу антигитлеровской коалиции. Наконец, в борьбе против гитлеровской Германии они могли получить поддержку мощных сил антифашистского движения народов.

Разногласия возникли при определении района главного фронта или главного театра военных действий в Европе. Правительство Англии, в частности Черчилль, требовало направить основные силы в район Средиземного моря и на Балканы, а вспомогательные — в Западную Европу; американские политические и военные руководители настаивали на открытии второго фронта в наиболее выгодный (в политическом и стратегическом отношениях) момент в Северо-Западной Франции, а вспомогательные удары нанести на Балканах и в районе Средиземного моря.

Позиция правящих кругов Англии в этом вопросе объясняется тем, что английский империализм стремился укрепить свои позиции на Балканах, чтобы обеспечить господство на Ближнем Востоке; установить господство на Средиземном море, чтобы обеспечить безопасность кратчайших морских путей к своим колониям и доминионам; ввести своя войска на Балканы и в Восточную Европу, чтобы ограничить продвижение Советской Армии на Запад. Наконец, стремясь к достижению своих захватнических целей в бассейне Средиземного моря, правящие круги Англии пытались максимально использовать силы и ресурсы США.

Американцам было ясно, что Англия хочет ограничить активные действия американо-английских войск в Европе

«районом Средиземного моря с тем, чтобы сохранить за собой контроль над ним вне зависимости от того, каковы будут условия мира»{16}.

Но это не входило в расчеты американцев, так как они стремились к ослаблению Англии, ослаблению ее колониальной системы, чтобы самим занять ее место в Европе и на Ближнем Востоке; они ставили своей целью укрепиться в центре Европы. [22] Поэтому они с самого начала выступили с идеей решительного наступления

«с сосредоточением главных сил в Западной Европе», которое должно было «проводиться во взаимодействии с возможно более сильным русским наступлением на Восточном фронте и второстепенными наступательными действиями повсюду, где удастся»{17}.

С другой стороны, разгром немецко-фашистских захватчиков под Сталинградом свидетельствовал о том, что Советская Армия стала еще сильнее. Американское командование считало направление наступления главных американских и английских сил на Балканы «чрезвычайно опасным»{18}, так как, по их мнению, Советская Армия не остановится на своих западных границах, а продолжит наступление на Запад и дойдет до Франции, чего они не хотели допустить.

Это разногласие усугублялось главным образом тем, что США и Англия в годы войны не располагали достаточными ресурсами и вооруженными силами для проведения крупных операций с решительными целями одновременно на двух театрах военных действий. Всякая серьезная попытка английского правительства достигнуть своих целей на Балканах и в районе Средиземного моря неизбежно ограничивала возможности вторжения англо-американских войск в Западную Европу с Британских островов.

В ходе переговоров между представителями США и Англии, многочисленных обсуждений проектов планов войны против фашистской Германии, личной переписки между Рузвельтом и Черчиллем и, наконец, в результате конференции в Касабланке (14–23 января 1943 г.) было достигнуто компромиссное соглашение о том, что военные действия американо-английских войск на континенте Европы могут вестись в Западной, Южной и Юго-Восточной Европе. Войскам Средиземноморского театра военных действий была поставлена задача оккупировать Тунис и захватить о. Сицилию. Было достигнуто соглашение о проведении воздушных налетов с Британских островов на центры военной промышленности Германии и о сосредоточении на Британских островах «возможно более крупных» сил, которые предполагалось держать в постоянной боевой готовности для вторжения на континент. Но четкий стратегический замысел не был выработан, силы и средства распылялись на решение нескольких крупных задач одновременно. [23]

Вопрос о ведении боевых действий в Европе обсуждался на конференциях правительственных делегаций США и Англии в Вашингтоне (в мае 1943 г.), но и там соглашение не было достигнуто.

Только на Квебекской конференции в августе 1943 г. был принят стратегический план действий американо-английских вооруженных сил в Европе в 1944 г., согласно которому вторжение в Северо-Западную Францию (операция «Оверлорд»), намеченное на 1 мая 1944 г., определялось как главная операция союзных наземных и военно-воздушных сил. На Средиземноморском театре военных действий было намечено провести операции, имевшие целью вывести Италию из войны, захватить Рим; в дальнейшем оказывать «неослабное давление» на немецкие войска в Северной Италии, создать условия для проведения операции «Оверлорд» и вторжения в Южную Францию. Последняя операция планировалась для того, чтобы отвлечь силы и средства противника из Северной Франции. Что же касается операций на Балканах, то в плане указывалось, что они «будут ограничены снабжением югославских партизан по воздуху и по морю, действиями небольших отрядов коммандос и бомбардировкой стратегических объектов». Планом намечалось проведение «бомбардировочного наступления» против фашистского блока в Европе{19}. План, принятый на Квебекской конференции, как пишет адмирал Леги, был выгоден США{20}, но не полностью совпадал с интересами правящих кругов Англии. Поэтому англичане не раз и небезуспешно пытались пересмотреть его.

На конференциях в Каире (22–26 ноября и 3–7 декабря 1943 г.) и в Тегеране (в конце ноября 1943 г.) английская делегация во главе с Черчиллем вновь отстаивала балканский вариант второго фронта в Европе. Сравнительно успешное наступление американо-английских войск в Италии в 1943 г., проведенное небольшими силами, капитуляция Италии породили у английского командования уверенность, что через Италию можно легко прорваться на Балканы и в долину Дуная. На Тегеранской конференции под влиянием обоснованных доводов советской делегации Рузвельт и Черчилль подтвердили свое намерение осуществить в мае 1944 г. основное вторжение американских и английских войск во Францию с севера с развитием наступления на Восток. Во время второй встречи американской и английской делегаций в Каире американцы пошли на уступку англичанам. Было достигнуто соглашение провести операцию в Италии с ближайшей целью выйти в долину реки По и операцию по захвату острова Родос{21}. Рузвельт и Черчилль рассчитывали после выхода в долину реки По осуществить наступление из Северной Италии на Вену через Истрию, Триест и Люблинский проход. [24] Они намеревались завершить эту операцию до начала вторжения в Нормандию{22}. Тем не менее в меморандуме объединенного комитета начальников штабов на Каирской конференции было зафиксировано: вторжения в Северо-Западную и Южную Францию

«являются главными операциями на 1944 г. Они должны быть проведены в течение мая 1944 г. Никакая другая операция в любой части мира не должна предприниматься, если она подвергнет риску эти две операции»{23}.

Эта оговорка была принята с тем, чтобы проведение операций в северо-восточной части Средиземного моря не привело к срыву вторжения во Францию с северо-запада. Предполагалось, что Турция вступит в войну против Германии и примет участие в захвате Балкан. Однако, как известно, Турция не вступила в войну, а операции американо-английских войск в Италии приняли затяжной характер.

Несмотря на наличие соглашений и обещаний, английские политические и военные руководители делали все возможное, чтобы осуществить свои замыслы в районе Средиземного моря, не считаясь с тем, как это отразится на операциях во Франции.

Американо-английские разногласия по вопросу вторжения в Южную Францию, рассмотрению которых в книге Погью отводится немало места, тесно связаны с решением проблемы выбора главного театра военных действий в Европе. Как отмечается в книге, операция в Южной Франции должна была проводиться вооруженными силами, действовавшими на Средиземноморском театре военных действий. С точки зрения общесоюзнической стратегии своевременное вторжение союзных войск в Южную Францию ускорило бы разгром немецко-фашистских войск в Западной Европе и способствовало бы сокращению сроков войны. Именно поэтому советская делегация настаивала на проведении этой операции.

Но вторжение в Южную Францию ограничивало возможности осуществления целей английского империализма в восточной части Средиземного моря. В силу этого правительство Черчилля и английские начальники штабов всячески протестовали против отвлечения сил и средств из Италии в Южную Францию. В книге приводится достаточное количество фактов, показывающих, к каким ухищрениям прибегали Черчилль и английские начальники штабов, чтобы не допустить ослабления группировки американо-английских войск в Италии. Но автор не вскрывает, какое влияние это обстоятельство оказало на ведение операций в Нормандии и деятельность Эйзенхауэра и его штаба. [25]

Проводимая английским правительством политика проволочек и откладывания начала вторжения в Южную Францию привела к тому, что эта операция началась не в мае, как было намечено на первой Квебекской, Тегеранской и Каирской конференциях, а 15 августа. Эта политика позволила немецко-фашистскому командованию перебрасывать наиболее боеспособные дивизии из Южной Франции в Нормандию и вести там упорные бои до конца июля 1944 г.

Версия, что боевые действия в Италии отвлекли на себя большое количество войск противника и тем способствовали успеху не только вторжения в Нормандию, но и успехам операций Советской Армии, не выдерживает никакой критики. К началу 1944 г. в Италии действовало 20 немецко-фашистских дивизий, к началу июня это число достигло 23, а к концу года — 24. Причем из Франции, еще до начала вторжения в Нормандию, была переброшена только одна дивизия. Наоборот, осенью 1944 г. из Италии в Восточную Францию были переброшены две наиболее боеспособные моторизованные дивизии. Для сравнения можно привести некоторые данные о группировке англо-американских войск в Италии. К началу 1944 г. они насчитывали 14 дивизий, а в июне — около 27–28, т. е. их число удвоилось. Кроме того, для осуществления операции у Анцио были использованы десантно-высадочные средства, в том числе 56 танко-десантных транспортов, предназначавшихся для переброски в порты Великобритании. И это делалось в то время, когда, как пишет Погью, американо-английское командование изыскивало десантно-высадочные средства, чтобы увеличить число дивизий первого эшелона войск вторжения в Нормандию. Следовательно, немецко-фашистскому командованию удалось сковать в Италии крупные силы и средства противника и, таким образом, отвлечь их от использования на решающем стратегическом направлении.

Американо-английские разногласия по вопросу определения главного театра военных действий не позволили своевременно и целесообразно решить проблему распределения сил и средств между театрами военных действий. Стремление английского командования осуществить свои цели в Юго-Восточной Европе привело к созданию двух крупных группировок войск в Европе и распылению сил между ними. К началу вторжения во Францию с севера сухопутные и военно-морские силы США и Англии были почти поровну распределены между Европейским и Средиземноморским театрами. Причем обе группировки на своем фронте имели значительное превосходство над противником в авиации и военно-морских силах, но несколько уступали ему по количеству дивизий. Так, на Европейском театре 37 дивизиям союзников противостояли 47 немецко-фашистских, а на Средиземноморском 30–32 дивизиям союзников — 64 немецкие и итальянские. Лишь в ходе боевых действий планировалось значительное наращивание сухопутных сил на Европейском театре за счет переброски американских дивизий из-за океана. [26]

Осуществление принципа единства командования, который, по мнению Погью, составлял основу системы управления союзными вооруженными силами, в войне, ведущейся коалицией буржуазных держав, является чрезвычайно трудным делом. Для каждого из союзников, как мы уже видели, на первом плане стоят эгоистические, а на втором плане общесоюзнические интересы. Причем, если общесоюзнические цели входят в противоречие с эгоистическими, то правящие круги легко пренебрегают первыми.

«...Группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п.»{24}, — писал В. И. Ленин.

Это положение подтверждается опытом американо-английской коалиции в период второй мировой войны, в частности опытом деятельности англо-американского штаба на Европейском театре военных действий.

Политические и военные деятели буржуазных держав прилагали немало усилий, чтобы ограничить разрушительные действия центробежных сил, присущих англо-американской коалиции. Но они были не в состоянии ликвидировать причины, порождающие эти силы. Поэтому все меры, предпринимаемые в этом направлении, лишь ослабляли действия центробежных сил.

На Европейском театре военных действий принцип единства командования предполагалось осуществить путем назначения одного союзного верховного командующего и созданием штаба, укомплектованного офицерами и генералами обеих стран. Внешне казалось, что единство командования удалось достигнуть, но в действительности это было далеко не так.

Вопрос об организации управления союзными вооруженными силами в Европе усиленно дискутировался в течение длительного времени как в Вашингтоне, Лондоне, так и на всех конференциях союзников. На конференции в Каире (22–26 ноября 1943 г.) американцы предложили назначить верховного командующего всеми вооруженными силами США и Англии в Европе и создать общий союзнический штаб{25}. По их замыслу, верховного командующего необходимо было наделить полномочиями самостоятельно принимать стратегические решения в ведении войны против фашистской Германии и управлять всеми вооруженными силами в Европе, чтобы он мог по своему усмотрению перебрасывать силы и средства с одного театра военных действий на другой. [27] Поскольку большую часть союзных вооруженных сил в Европе составляли американские войска, то, следовательно, и верховным командующим предполагалось назначить американского генерала. Черчилль и английские начальники штабов отвергли предложение американцев, так как они понимали, что такое решение привело бы к использованию американцами английских вооруженных сил и ресурсов в своих интересах. Они заявили, что в тотальной войне против фашистской Германии верховный командующий не сможет решить ни одного серьезного вопроса без консультации с правительствами обеих стран и поэтому он будет лишней командной ступенью между объединенным американо-английским штабом и командующим на театре военных действий{26}.

На втором совещании в Каире (3–7 декабря 1943 г.) обе делегации согласились создать самостоятельные верховные командования для каждого театра военных действий. Верховным командующим войсками на Европейском театре военных действий был назначен американский генерал Эйзенхауэр, а на Средиземноморском — английский фельдмаршал Вильсон. Это было своеобразное разделение сфер военных действий, которое отнюдь не ослабляло остроты англо-американских противоречий. Таким разделением сфер приоритет в решении стратегических проблем в Западной Европе отдавался американцам, а в Юго-Восточной Европе — англичанам. Имелись и особенности подчинения обоих верховных командующих объединенному американо-английскому штабу: Эйзенхауэр подчинялся ему через американский комитет начальников штабов, а Вильсон — через английский.

Вместе с тем каждый из союзников стремился оказывать свое влияние на события на обоих театрах военных действий не только через объединенный штаб, но и непосредственно. Этой цели служила созданная система управления войсками на театрах военных действий.

В книге настойчиво подчеркиваются роль и заслуги Эйзенхауэра как верховного командующего. Это достигается подробным описанием деятельности Эйзенхауэра и его взаимоотношений с Брэдли, Монтгомери, Смитом и другими генералами, крайне скупым показом работы штаба союзных войск в ходе операций и кампаний, неполным освещением условий политической и стратегической обстановки, определявших деятельность верховного командующего.

В действительности роль Эйзенхауэра была гораздо скромнее, чем она показана в книге. Хотя, как отмечает Погью, в директиве

«ограничения, которые могли низвести его (верховного командующего. — В. К.) до положения политического председателя союзных сил или сузить масштаб его задачи, были исключены» (стр. 67),

права Эйзенхауэра были сильно ограничены системой управления на театре военных действий. [28] Структура управления позволяла контролировать и ограничивать действия союзника, саботировать или срывать принятие решений верховным командующим, если они не выгодны одному из союзников. Она в значительной степени усложняла планирование операций и управление войсками на театре военных действий. Выработка и согласование решений и планов занимали большое количество времени, иногда месяц и более. Принцип единства командования нашел лишь формальное воплощение в назначении одного верховного командующего на театре военных действий, но не в системе управления войсками. Командующие английскими войсками продолжали по всем принципиальным вопросам сноситься непосредственно с английским комитетом начальников штабов и без его согласия не выполняли указаний Эйзенхауэра.

Между командованиями американских и английских войск существовало недоверие, порой переходившее в открыто враждебное отношение. В ряде случаев при принятии решения, распределении сил и средств играли роль не соображения стратегического и оперативного порядка, а престиж. Так, например, в августе 1943 г. на Квебекской конференции был одобрен замысел морской десантной операции в Нормандии («Нептун») . В то время замысел не подвергся критическому анализу со стороны американской делегации, она лишь предложила увеличить первый эшелон десанта на одну дивизию.

Основная борьба в то время развертывалась вокруг вопроса о равной роли английских и американских войск в десантной операции. Представленный штабом Моргана план предусматривал наличие в первом эшелоне десантных войск двух английских и одной американской дивизий под общим командованием английского генерала. В первые пять дней операции предполагалось переправить на плацдарм всего девять американских и английских дивизий{27}. Командующий американскими войсками на Британских островах генерал Деверc предложил свой план, согласно которому первый эшелон десантных войск должен состоять из одного американского и одного английского корпусов. Операцией должен был руководить верховный командующий. Этот план был отклонен английскими представителями. Тогда военный департамент США предложил компромиссный план, согласно которому штурм побережья должен осуществляться американским, английским и канадским корпусами под руководством командующего американской армией. Причем командующий армией должен подчиняться непосредственно верховному командующему{28}. Это предложение опять было отвергнуто английскими представителями.

В начале 1944 г., когда конкретно встал вопрос о проведении операции по вторжению в Европу, план Моргана подвергся резкой критике. Было принято решение увеличить состав первого эшелона морского десанта до пяти дивизий и расширить район высадки. Для всех была очевидной необходимость усиления первого эшелона. Но это требовало увеличения количества десантных средств. При подсчетах оказалось, что дополнительно требовалось 72 пехотных и 144 танковых десантных катера и 47 танко-десантных транспортов{29}. Эти средства предполагалось получить со Средиземного моря, но операции в Италии затянулись и не было никакой надежды на высвобождение десантных средств. В результате длительных обсуждений был найден выход: взять суда для высадки одной дивизии из числа предназначенных для операции в Южной Франции, а для другой дивизии изготовить новые. Для этого было решено перенести начало вторжения в Нормандию с 1 мая на начало июня. В результате было достигнуто соглашение, согласно которому руководство десантной операцией должен был осуществлять командующий 21-й английской группой армий и его штаб. Для штурма побережья выделялись 1-я американская и 2-я английская армии. Командующему 21-й группой армий предстояло руководить обеими армиями до вступления в действие штаба американской группы армий, после чего под его началом оставались английская и канадская армии, а американская группа армий переходила в непосредственное подчинение верховного командующего. Вся борьба закончилась тем, что для участия в десантной операции было выделено равное количество американских и английских войск.

Такое решение проблемы руководства десантной операцией поставило Монтгомери фактически командующим сухопутными силами союзников на Европейском театре военных действий. Это повышало престиж англичан, но не нравилось американским генералам. Черчилль и английские начальники штабов стремились сохранить такое положение на весь период военных действий в Европе. Американцы хотели поскорее изменить его. Поэтому, как только закончились военные действия в Северо-Западной Франции, Эйзенхауэр взял командование всеми сухопутными войсками союзников в свои руки. Но англичане не прекращали борьбу за восстановление положения Монтгомери. Особенно эта борьба обострилась во время зимнего наступления немецко-фашистских войск. [30]

Чтобы использовать английские войска для отражения удара противника, в частности резерв 21-й группы армий (30-й английский корпус), Эйзенхауэр возложил командование всеми союзными войсками, находившимися севернее Арденн, на Монтгомери, подчинив ему 1-ю и 9-ю американские армии. Такое решение повышало роль английских войск в борьбе за Европу, а следовательно, и в послевоенной политике. Черчилль одобрил его. Он заявил Эйзенхауэру, что

«принятое решение позволит немедленно использовать английский резерв, независимо от установленных зон»{30}.

Однако это решение было неприязненно воспринято американскими генералами. Брэдли открыто протестовал против него, а командующие 1-й и 9-й армиями продолжали по всем вопросам сноситься с Брэдли, игнорируя Монтгомери.

Особенно усилилась взаимная неприязнь в конце декабря, когда Монтгомери на одной из пресс-конференций объявил себя спасителем американцев. Это заявление подхватила вся реакционная английская и американская пресса, еще больше разжигая страсти. Эйзенхауэр пишет об этом, что он сомневается,

«понял ли когда-либо Монтгомери, сколь глубока была обида некоторых американских командиров. Они считали, что Монтгомери умалил их роль, и не замедлили выразить в свою очередь свой гнев и презрение. Обвинение и упреки со стороны командующих в этот период были вызваны не спорами о военной целесообразности первоначального решения, а той интерпретацией, какую американцы дали пресс-конференции генерала Монтгомери и газетным сообщениям, исходившим из его штаб-квартиры»{31}.

В этот период английская пресса, выражавшая настроения определенной группы влиятельных кругов, опять подняла вопрос о назначении Монтгомери заместителем верховного командующего и командующим всеми англо-американскими сухопутными силами. Это еще больше усилило гнев американских генералов. Маршалл послал Эйзенхауэру приводимую в книге телеграмму, в которой писал:

«Я считаю так: ни при каких обстоятельствах не делайте каких-либо уступок.. Вы не только пользуетесь полной нашей поддержкой, но подобное мероприятие вызвало бы ужасающее негодование у нас в стране. Я не допускаю, чтобы Вы были готовы на такую уступку. Я только хочу, чтобы Вы твердо знали нашу позицию по этому вопросу. Вы прекрасно действуете. Продолжайте в таком же духе, и пошлите их к черту» (стр. 404).

Примеров, когда престиж приобретал большее значение при принятии решения, чем условия обстановки, было очень много. К ним относится и спор вокруг концепций «стратегии широкого фронта» и «концентрированного удара» в сердце Германии, которым много внимания уделяется в.книге.

В конце августа у командования американо-английскими войсками на Европейском театре сложилось мнение, что сопротивление немецко-фашистских войск сломлено и Германия капитулирует в 1944 г. В этот период Монтгомери и выдвинул свою идею «концентрированного удара» в сердце Германии. Сущность ее сводилась к тому, чтобы передать в распоряжение 21-й группы армий все необходимые силы и средства и обеспечить сосредоточенный удар на Берлин.

Принятие этого предложения означало бы, что американским войскам отводилась вспомогательная роль. Брэдли предложил дать возможность 12-й группе армий нанести решающий удар из района Парижа на Мец и далее на Мангейм, Франкфурт и Кобленц. Эйзенхауэр отстаивал «стратегию широкого фронта», которая сводилась к тому, чтобы вести наступление на всем фронте. Следует отметить, что как одна, так и другая точки зрения основывались на одностороннем рассмотрении условий стратегической обстановки. В книге по вполне очевидным причинам критике подверглась только точка зрения Монтгомери.

Монтгомери недооценивал возможности противника и переоценивал успехи операций в Северо-Западной Франции. Продвижение только на одном направлении (приморском) было обречено на провал, так как немецко-фашистское командование еще имело возможность собрать необходимые силы и средства и нанести удар по флангу вырвавшейся далеко вперед, группировки английских и американских войск.

План Эйзенхауэра был компромиссом между точками зрения Монтгомери и Брэдли. В свою очередь он не учитывал возможности уничтожения основных сил немецко-фашистских войск за Сеной и в Бельгии. К 25 августа немецко-фашистские войска отошли за Сену. Так как им было приказано удерживать рубеж реки Сены с целью обеспечения отхода группы армий «Г» из Южной и Юго-Западной Франции, главные силы группы армий «Б» оказались севернее Парижа. Из 35 немецких дивизий и боевых групп, находившихся к тому времени в Северной Франции, Бельгии и Голландии, 25 дивизий и боевых групп 5-й танковой, 7-й и 15-й полевых армий находились в районе Лаон, Шантильи, Дьепп. Юго-восточнее линии Париж — Намюр отходила 1-я немецкая армия в составе одной пехотной дивизии, одной боевой группы и отдельных частей двух бронетанковых дивизий. Севернее реки Соммы, в основном вдоль морского побережья, располагались шесть дивизий 15-й немецкой армии. Направление на Саар не оборонялось немецкими войсками, а на направлении Реймс, Брюссель, Антверпен действовали незначительные силы.

Американо-английские экспедиционные силы в Европе к концу августа 1944 г. вышли на Сену и вступили в Париж, а правое крыло 12-й группы армий выдвигалось на Марну. Каждая американская армия имела по одному корпусу в резерве. [32] Основная группировка немецких войск в Северной Франции была охвачена с юга американскими войсками. Американо-английское командование имело в своем распоряжении пять корпусов, значительную часть которых могло использовать для того, чтобы обойти и прижать к морю основную группировку немецко-фашистских войск в Северной Франции.

Разгром этой группировки немецких войск предопределил бы крах всей немецко-фашистской обороны в Западной Европе, что значительно приблизило бы конец войны. Однако решение Эйзенхауэра, основанное на его идее «стратегии широкого фронта», нацеливало войска на фронтальное преследование противника. Наступление на двух направлениях без обходов и охватов приводило к вытеснению немецко-фашистских войск из Франции.

18 сентября Монтгомери снова потребовал создать условия для того, чтобы обеспечить «единый кинжалообразный» удар 21-й группы армий на Берлин. Но Эйзенхауэр снова отклонил это требование под предлогом необходимости создания сплошного фронта вдоль западной границы Германии. Подобные же доводы были пущены в ход, чтобы отклонить требование английского комитета начальников штабов нанести удар. 21-й группой армий на Берлин в начале апреля 1945 г.

Идея «стратегии широкого фронта» позволяла американцам отклонять претензии английского командования на ведущую роль английских войск в операциях на Европейском театре военных действий, а стратегия «концентрированного удара в сердце Германии», наоборот, имела цель обеспечить английским войскам ведущую роль в операциях союзных армий.

Из приведенных примеров не следует делать вывод, что Эйзенхауэр был против захвата Берлина американо-английскими войсками. Берлин в качестве первостепенного объекта, как это видно из материалов книги Погью, фигурировал во всех стратегических планах союзного верховного командования на Европейском театре военных действий до выхода американо-английских войск на Эльбу. Только когда стало очевидно, что американо-английские войска не смогут упредить Советскую Армию в занятии столицы фашистской Германии, американо-английское командование вынуждено было отказаться от намерений захватить Берлин.

Эйзенхауэр стремился лишь к тому, чтобы по возможности ограничить продвижение Советских Вооруженных Сил к важнейшим стратегическим объектам в Центральной Европе. Он направил американский воздушнодесантный корпус на помощь 2-й английской армии, чтобы быстро захватить Любек и не допустить Советскую Армию в Данию, ввел войска 3-й американской армии в Чехословакию. [33] Наконец, американо-английское командование оказало помощь Деницу в осуществлении его решения спасти возможно большее количество немцев от советских войск (стр. 497), согласившись принимать в плен немецко-фашистские войска, отводимые с советско-германского фронта на Запад в последние дни войны в Европе. Антагонизм, присущий американо-английской коалиции, оказывал серьезное влияние на решение важнейших проблем стратегического планирования, стратегического развертывания вооруженных сил на театрах военных действий, ведение кампаний и операций, стратегическое взаимодействие между вооруженными силами союзников, действовавшими на различных направлениях одного фронта, и другие проблемы. Каждый из союзников (США и Англия), преследуя свои политические и стратегические цели в войне, стремился использовать силы союзника, переложив на него основную тяжесть борьбы, но в то же время не допустить, чтобы он занял ведущую роль в достижении основных стратегических целей.

В книге Погью много места отводится вопросам взаимоотношений верховного командования англо-американских войск с движением сопротивления народов оккупированных гитлеровцами стран. Автор подробно описывает структуру органов связи с отрядами движения сопротивления, созданных в штабе союзных сил, их деятельность, некоторые трудности и прочие вопросы. Одного лишь упорно избегает он — показа принципиальной сущности и действительной роли движения сопротивления.

Движение сопротивления явилось выражением народного протеста против фашистских поработителей, оккупировавших страны Европы, а также против изменников, сотрудничавших с оккупантами. Героическая борьба Советской Армии, ее победы оказали огромное влияние на рост движения сопротивления во Франции, Италии, Бельгии и других странах Западной Европы. Основными целями народов, поднявшихся на борьбу с немецко-фашистскими оккупантами, были изгнание их из своих стран и установление демократических порядков. Но движение сопротивления было неоднородным по своему классовому составу и поэтому не имело единой программы. Во главе отрядов сопротивления стояли лидеры, принадлежавшие к различным партиям. Главными и наиболее последовательными организаторами и руководителями движения сопротивления были коммунистические и рабочие партии. Но наряду с ними у руководства стояли правые и левые социалисты и некоторые буржуазные партии. Самая важная черта движения сопротивления состояла в том, что оно было массовым, демократическим. [34]

Движение сопротивления против немецко-фашистских захватчиков принимало различные формы: вооруженная борьба против оккупантов — самая решительная форма (партизанские отряды, бригады, а позже вооруженные силы движения сопротивления), диверсии в тылу немецких войск, саботаж мероприятий оккупационных властей и их приспешников, политические выступления (забастовки, митинги, демонстрации и т. д.).

Участие широких народных масс в движении сопротивления, многообразие форм и методов борьбы сделали европейский тыл фашистской Германии и тыл немецко-фашистских вооруженных сил в Западной Европе весьма непрочным. Как отмечает в своей книге Погью, в июне — августе 1944 г. войска сопротивления контролировали ряд департаментов Франции (стр. 256–258). Для того, например, чтобы перебросить танковую дивизию из Тулузы в Нормандию (примерно 700 км), гитлеровцам потребовалось двенадцать суток.

Движение сопротивления народов Западной Европы явилось одним из важнейших факторов, с которым не могло не считаться американо-английское командование, планируя и проводя операции на Европейском театре военных действий. Однако цели борьбы народных масс Европы против немецко-фашистских захватчиков и интересы правящих кругов США и Англии были различными. Если последние стремились установить свое господство в Европе, то народы вели борьбу за установление таких демократических порядков, которые исключали бы всякое иностранное вмешательство во внутренние дела их стран.

Американо-английское командование стремилось использовать силы движения сопротивления в своих целях, но вместе с тем принимало все меры, чтобы ограничить его размах и не допустить перерастания его в борьбу трудящихся за власть. Оно рассматривало движение сопротивления главным образом как «стратегическое оружие» (стр. 164 — 167) и принимало все меры, чтобы использовать его в интересах проводимых операций. Штаб союзников усиленно пропагандировал идею, что всеобщее восстание невозможно. Чтобы дискредитировать идею всеобщего восстания, штаб всеми доступными средствами доказывал, что

«идея массового восстания означает сражение против современных танков камнеметательными катапультами времен Цезаря»{32}.

Под предлогом того, что якобы активная борьба партизан вызывает со стороны оккупантов жестокие репрессии по отношению к населению, штаб Эйзенхауэра поощрял лишь пассивный саботаж, диверсии (особенно на транспорте), разведывательные действия, нарушение работы тыла и пр. Зная, что во французском движении сопротивления преобладают революционные силы, руководимые коммунистами, американское командование ограничивало снабжение партизанских отрядов оружием и боеприпасами. [35] Погью пытается оправдать это поведение американского командования нехваткой самолетов (стр. 167 — 168), но известно, что на Британских островах было сосредоточено 10 850 боевых и свыше 2000 транспортных самолетов{33}.

Несмотря на все старания реакционных сил США, Англии и французской эмиграции, французский народ не стал ждать «освобождения» из рук американо-английских войск. Он развернул активную борьбу против немецко-фашистских захватчиков за свою свободу и независимость. «Национальный фронт», в руководстве которым ведущую роль играли французские коммунисты, объединил прогрессивные силы народа и поднял их на борьбу, в результате которой еще до подхода американо-английских войск были освобождены многие департаменты и столица Франции Париж.

Боязнь подлинно демократического движения народов Европы за освобождение своих стран от фашистских оккупантов не позволила американо-английскому командованию широко и целесообразно использовать движение сопротивления для разгрома фашистских захватчиков. Характерно, что сразу же после занятия Франции и Бельгии американо-английское командование с помощью привезенных им эмигрантских правительств распустило вооруженные силы движения сопротивления. Оно не решалось формировать воинские соединения из партизанских отрядов, хотя это могло значительно ускорить разгром противника на Западе. Только в сентябре 1944 г., как пишет Погью, Эйзенхауэр

«высказался за создание двух новых французских дивизий и за увеличение использования контингентов освобожденных людских ресурсов с 172 тыс. до 460 тыс, человек, в том числе 243 тыс. французов. Увеличение это имело целью обеспечить ввод новых контингентов в состав территориальных командований, жандармерии, подвижных охранных войск, рабочих батальонов и т. п.» (стр. 348), хотя возможности были значительно большими.

Погью осуждает лозунг о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, пытаясь доказать, что, якобы

«планируя пропагандистские обращения к германскому народу, верховный штаб чувствовал себя связанным формулой безоговорочной капитуляции, провозглашенной Рузвельтом в Касабланке» (стр 359).

С осуждением формулы безоговорочной капитуляции Погью выступает не первый. Эта кампания началась реакционными кругами США и Англии еще в период войны и продолжается до настоящего времени. [36]

В январе 1943 г. на конференции в Касабланке президент объявил конечной целью войны безоговорочную капитуляцию фашистской Германии, Италии и Японии. Это заявление было одобрено правительствами Англии и Советского Союза и поддержано всеми свободолюбивыми народами мира. Провозглашение правительствами США и Англии безоговорочной капитуляции главных участников фашистского блока конечной целью войны было ответом на выражавшую чаяния всех народов справедливую цель Советского Союза в войне — разгромить фашистскую Германию и освободить народы Европы от ига фашизма. Оно позволило максимально использовать антифашистские силы и настроения народов для достижения победы в войне. Достаточно вспомнить тогдашнюю военно-политическую обстановку в Европе и Азии, чтобы понять истинный смысл провозглашения Рузвельтом столь решительной цели.

Фашистская Германия в то время достигла вершины своих военных успехов. Перелом, наметившийся в ходе войны в пользу антигитлеровской коалиции, еще не был очевидным: разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом не был завершен, итало-немецкие войска удерживали Тунис и контратаковали англо-американские войска, немецко-фашистские войска оккупировали почти всю континентальную Европу, Япония удерживала в своих руках почти всю Восточную Азию, Океанию и угрожала Индии, движение сопротивления еще не стало массовым. В правительственных и военных кругах США и Англии не представляли, какой исход будет иметь борьба на советско-германском фронте. В этих условиях правящим кругам США и Англии необходимо было мобилизовать все силы народов на войну против сильного и опасного врага, чего нельзя было сделать без открытого осуждения ненавистного народам фашистского режима.

Провозглашение безоговорочной капитуляции фашистского блока конечной целью войны способствовало укреплению антифашистской коалиции, консолидации всех демократических сил в борьбе против фашизма. Поддержка этой цели Советским Союзом еще больше усилила ее антифашистскую направленность. Вместе с тем политическая активность масс, их решимость уничтожить фашизм не позволили реакционным кругам США и Англии сговориться с германскими империалистами, они заставили их участвовать в войне до полного разгрома фашистского блока и провести Нюрнбергский и Токийский процессы над главными военными преступниками, что не входило в расчеты империалистов США и Англии. В послевоенный период эта формула мешала американо-английским империалистам ремилитаризировать Западную Германию и восстановить очаг войны в Европе. Вот почему в послевоенной зарубежной реакционной социологической литературе широко распространяется мнение, что провозглашение этой формулы было грубейшим просчетом Рузвельта и Черчилля. Так, например, Лиддел Гарт назвал лозунг о безоговорочной капитуляции «серьезнейшей ошибкой в войне»{34}.

Трудности для пропагандистской деятельности верховного штаба создавал не лозунг о безоговорочной капитуляции, соответствовавший характеру войны со стороны антигитлеровской коалиции, а цели в войне правящих кругов США и Англии. Вследствие этого, используя антифашистские лозунги для того, чтобы поднять народные массы на войну, они не пытались вскрывать классовую сущность фашизма. Их пропаганда носила более антинемецкий и антигитлеровский характер и в меньшей мере антифашистский. Безоговорочную капитуляцию они представляли так, как ее понимал американский министр финансов Моргентау, — превращение Германии в страну «земледельческого и животноводческого характера», но отнюдь не так, как ее понимали Советский Союз и народы стран Европы, — ликвидация фашизма и милитаризма и создание условий для мирного и демократического развития Германии. Но, поскольку правящие круги США и Англии не стремились к ликвидации германского милитаризма, они, естественно, не могли использовать правильное понимание формулы безоговорочной капитуляции в пропагандистских целях.

Несмотря на то, что в настоящей книге имеется фальсификация истории второй мировой войны, неправильно освещаются некоторые события и вследствие этого не всегда дается объективная трактовка чисто военных вопросов, она содержит много интересного для советского военного читателя. В ней содержатся обширные сведения по организации органов управления коалиционными вооруженными силами на Европейском театре военных действий, показываются их функции и взаимоотношения. Приводимые в книге факты и материалы помогают понять характер взаимоотношений между правительствами, высшими военными органами США и Англии и верховным командованием на театре военных действий, характер отношений представителей вооруженных сил двух империалистических держав при осуществлении ими руководства союзническими вооруженными силами на одном театре военных действий. Читатель найдет интересные сведения о подготовке и ведении операций, взаимодействии между видами вооруженных сил, союзными армиями в кампании и операциях, взаимоотношениях между союзным верховным командованием и правительствами освобождаемых от противника государств, о содержании и организации военно-политической пропаганды на театре военных действий и другие. [38]

Кандидат исторических, наук, полковник В. Кулиш

Дальше