Планы сторон
Призрак большой европейской войны уже задолго до. 1914 г. витал над Европой. И по мере того как политическая обстановка делала эту войну все более вероятной, а европейские державы постепенно раскалывались на две враждебные группы, настроение в Европе становилось все более тревожным. Вопрос о грядущей войне, явно надвигавшейся на Европу, не только обсуждался и изучался в негласных материалах заинтересованных министерств и в секретной дипломатической переписке между союзниками, но он затрагивался не раз даже в парламентских речах и сделался животрепещущей темой военно-политической и специально военной литературы европейских держав. Можно сказать без преувеличения, что эта литература в течение 10–15 лет до мировой войны отразила в себе главные, важнейшие черты тех планов, которые втайне разрабатывались вероятными участниками будущей борьбы, и обнаружила наиболее яркие и существенные намерения будущих противников. Тайное становилось почти явным. Это обстоятельство облегчало до известной степени вероятным противникам взаимно ориентироваться в обстановке и предугадывать действительные намерения другой стороны. И в настоящее время, когда в целом ряде военно-исторических исследований раскрывается тайная работа по подготовке к войне воевавших государств, ясно видно, какое сильное влияние оказывали на ход и характер этой работы те мысли и те факты, которые давала довоенная литература бывших противников.
В течение многих лет перед войной шла деятельная разработка военных планов, определявших порядок перевода постоянной армии на военное положение, развертывание ее на границе и введение ее в действие. Эти планы, в зависимости от различных изменений в составе и численности вооруженных сил и перемен в международном положении в Европе, постепенно перерабатывались и пересоставлялись. Ознакомление с этими планами, с основными идеями, заложенными в них, с задачами, которые ставились ими, наконец, с последовательным развитием составлявших их оперативных соображений, существенно необходимо для правильною уразумения военных событий изучаемого нами периода войны, даже независимо от того, вытекали ли последние из этих планов [52] или произошли вопреки их предположениям. Без рассмотрения их совершенно невозможно установить правильный взгляд на мотивы тех или других решений, а следовательно, нельзя и дать правильную критическую оценку этих решений и тех результатов, к которым они привели. Кроме того, изучение этих планов, обнимающих обстановку весьма широкого масштаба и предусматривающих иногда весьма отдаленные и грандиозные щели, дает интересную и яркую характеристику военных воззрений обеих сторон.
1. Германский план
Возникновение основных идей плана
Еще в ноябре 1888 г. Бисмарк в речи, произнесенной в рейхстаге, указывал на то, что географическое положение Германии создает для нее возможность борьбы на три фронта.
Идея такой войны как грандиозного осуществления действий по внутренним операционным линиям находила для себя благоприятную почву в умах германцев, потому что над всей совокупностью военных представлений немцев о государственной обороне издавна тяготел авторитет Фридриха II с его победоносными походами в Семилетнюю войну, служившими для Германии классическим образцом операций по внутренним линиям. К тому же немцы правильно оценивали, что с того времени многие новые обстоятельства, как, например, усовершенствование путей сообщения, быстрота мобилизаций и различные технические изобретения, поставили эти операции в более благоприятные условия и сделали их более выполнимыми.
Однако, война на два фронта, т. е. одновременная борьба с двумя противниками, разобщенными друг от друга большими расстояниями, естественно, требовала хорошо обдуманною, правильного выбора одного из них для нанесения ему первого решительного удара, так как было ясно, что для одновременного удара на обоих фронтах у Германии не могло быть достаточно сил. Это приводило немцев к необходимости, в зависимости от различных изменений в политическом или военном положении своих противников, видоизменять свой план в смысле перенесения своего главного удара с одного фронта на другой и, кроме того, искать союзников для облегчения себе различных оперативных группировок и перебросок между фронтами.
Вот каков был общий характер той обстановки, в которой немцам приходилось разрабатывать и переделывать свой план войны с Францией. Посмотрим же, в чем именно заключался он с момента своего зарождения и до своего последнего варианта перед войной.
Первоначальный план Мольтке и его развитие
Составление германского плана войны на два фронта относится к 1871 г., когда начальник германскою генерального штаба, Мольтке старший, впервые стал заниматься этим вопросом. Впрочем, [53] еще до франко-прусской войны, в январе 1870 г., он как-то высказал, что «политическая обстановка дает повод предполагать, что в ближайшем будущем или позже, если нам предстоит война, то это будет война на два фронта»{31}.
Изучая этот вопрос, Мольтке раньше всего остановился на предположении о возможности одновременною наступления и против Франции, и против России, ввиду значительного ослабления первой посло недавнего разгрома. Но так как военное положение Франции быстро улучшалось и крепло, то в скором времени Мольтке был вынужден отказаться от своих первоначальных соображений и обратиться к решению вопроса: на каком фронте следует наступать, а на каком — обороняться в случае войны в на западе, и на востоке?
Мольтке пришел к заключению, что в первую очередь нужно наступать на французском фронте, а на русском — временно обороняться, мотивируя это решение большей боевой готовностью французской армии по сравнению с вооруженными силами России; французы, по предположениям немцев, могли быть готовы к боевым действиям на 12-й день мобилизации. На 3-й неделе после объявления войны, по расчетам Мольтке, германцы могли дать французам решительное сражение. Если бы оно привело германскую армию к победе, то Мольтке не предполагал преследовать противника до Парижа, зная по опыту войны 1870–1871 гг., как трудно сокрушить Францию, а думал предоставить дальнейшие действия на этом фронте дипломатии, которая должна была использовать победу германского оружия и склонить французов к прекращению сопротивления и к открытию мирных переговоров. А в это время, к концу 4-й недели, германские силы были бы переброшены на восточный фронт против России, которая, по всей вероятности, к этому времени не успела бы дойти до Вислы вследствие медленной мобилизации своей армии.
Между тем, с 1879 г., с заключением Германией союза с Австро-Венгрией, военно-политическая обстановка в Европе значительно изменилась, почему и план, разрабатывавшийся немцами с 1871 г., потребовал существенных изменений. Вследствие этого Мольтке теперь резко меняет свои оперативные соображения и приходит к решению временно ограничиться обороной против Франции, а с первых же дней войны начать наступление главными силами на русском фронте. Такое решение было основано на предположении, что ввиду законченной реорганизации французской армии, укрепления Парижа и создания на восточной границе Франции сильной линии крепостей и фортов нельзя было рассчитывать на достижение быстрою успеха в военных действиях на французском фронте. На русском же фронте такой успех был весьма вероятен ввиду медленной мобилизации русской армии, сильно отстававшей в этом отношении от германской. Кроме того, здесь немцы надеялись на содействие Австро-Венгрии, которая могла выставить против России полумиллионную армию. [54]
При этих условиях вероятные операции во Франции представлялись начальнику германского генерального штаба в таком виде. Французы сосредоточатся на Верхнем Мозеле и на Маасе между крепостями Верденом и Эпиналем и поведут наступление главными силами в Лотарингии, а меньшими в Эльзасе. В этом случае немцы должны были атаковать противника впереди р. Саара, а в Эльзасе остановить его. Движение французов через Швейцарию признавалось невозможным, в случае же их наступления через Бельгию они были бы остановлены на Рейне. Если бы немцы были оттеснены неприятелем, то стали бы отходить: из Лотарингии — к Майнцу, из Эльзаса — к Страсбургу, с целью занять между этими крепостями оборонительное положение за Рейном. Мольтке полагал, что противник, истощив свои силы при атаке Меца, Страсбурга и Майнца и растянув свою операционную линию, дал бы немцам возможность не только преградить ему путь в германские пределы, но и вступить с ним в решительное сражение в благоприятной для них обстановке. А к тому времени могли бы прибыть подкрепления с восточного фронта, где русской армии уже был бы нанесен решительный удар. Этот последний явился бы результатом концентрического наступления против русских главных сил, расположенных в Польше (с фланговыми отрядами на Немане и в Подолии): германской армии — с северо-запада, в обход крепостей на Висле, и австрийской армии — с юго-запада.
Мольтке остался верен этому плану даже и тогда, когда к австро-германскому союзу присоединилась Италия, потому что он находил, что итальянские войска, выдвинутые к французской границе, могут упрочить положение германских войск, находящихся в Эльзасе, и привлечь на себя часть французских сил.
В 1888 г. Мольтке на посту начальника генерального штаба, сменил Вальдерзее, участвовавший с 1882 г., в качестве генерал-квартирмейстера, в разработке плана своего предшественника. В общем, он сохранил оперативные соображения этого плана, предполагая направить в наступление против России 7 корпусов для совместных действий с австрийской армией, а 13 корпусов для активной обороны на западном фронте.
Мольтке вообще считал наступление на французском фронте очень трудным и возможным только по двум направлениям: или севернее Вердена через Стенэ, что, впрочем, затруднялось угрозой со стороны Вердена левому флангу наступавшего, или между Эпиналем и Тулем по так называемому шармскому проходу. Но Вальдерзее не мог уже рассчитывать и на это последнее направление ввиду сведений о предположенном в то время укреплении Нанси и вследствие постройки форта Манонвилера в окрестностях этого города.
До тех пор еще не было и речи об обходном движении германских армий через Бельгию. Об этом еще не думали и в первые годы деятельности Шлиффена на посту начальника германского генерального штаба, который он занял после Вальдерзее в 1891 г. Лишь после того как образовался русско-французский союз, в Европе создалась обстановка, которая привела немцев к [55] мысли о необходимости наступать через Бельгию. Эта обстановка сложилась из следующих новых условий: вооруженные силы Франции получили в это время значительное развитие, французская мобилизация была ускорена, наступательный дух во французской армии сильно окреп и, кроме того, явилась вероятность усиления французов английскими войсками. Все это в совокупности могло привести к тому, что, выполняя на западе оборонительный план, немцы были бы вынуждены, раньше чем рассчитывали, вступить с противником в решительное сражение в невыгодных для себя условиях, и притом ранее достижения каких-нибудь результатов на восточном фронте. Ввиду этого французы, которые могли быстро изготовиться к наступлению, становились весьма опасным противником, тогда как помощь Италии по политическим соображениям становилась сомнительной, а следовательно, нельзя было рассчитывать на отвлечение части французских сил к альпийской границе.
Изменения, внесенные в план Мольтке Шлиффеном
Таким образом, теперь уже приходилось откинуть прежние расчеты на пассивно-оборонительные намерения французов, как это было в первые годы после войны 1870–1871 гг., и нужно было ожидать с их стороны энергичного наступления. При этих условиях предположенный Мольтке оборонительный способ действий в Лотарингии мог привести к неудаче, потому что противник уже был способен к наступлению на более широком фронте. Что же касается России, то условия здесь сделались тоже более трудными для достижения быстрого решения, так как в течение последних лет русские возвели много новых крепостей и укреплений. Эти соображения, естественно, ставили ребром чрезвычайно важный для Германии вопрос: на каком фронте надлежит раньше всего сосредоточить свои главные силы и развить энергичные действия? На кого из двух противников следует напасть в первую очередь с целью уничтожить его до прибытия к нему на помощь союзника? Ясно было, что Россия со своими огромными расстояниями, слабо развитой железнодорожной сетью, со своей медленной мобилизацией не может выступить на арену борьбы одновременно со своим западным союзником. Из этого вытекало, что Германия должна раньше всего броситься со всеми своими силами на Францию, как на врага, скорее изготовлявшегося к бою, а потому и более опасного, разгромить ее в кратчайший срок, а затем, перебросив свои армии на восток, напасть на Россию. Этот способ действий становился более надежным в случае присоединения к германцам австро-венгерской армии, которая могла принять на себя задачу отвлечь своим наступлением русскую армию от германской границы.
Итак, все изложенное выше приводило к заключению, что необходимо искать решения на западе, а на востоке нужно придать операциям более ограниченный характер, т. е. почти все силы Германии следует бросить против Франции для достижения решительного результата в кратчайшее время. [56]
Решаясь на выполнение такого плана, Германия принуждена была принять меры к тому, чтобы действовать с наибольшей быстротой и вторгнуться во Францию возможно скорее. Для этого раньше всего необходимо было избрать для вторжения на неприятельскую территорию то направление, на котором германские армии могли бы встретить наименьшее сопротивление.
Очевидно, оно не могло итти из Лотарингии через восточную границу Франции, с тех пор как эта граница от Вердена до Бельфора была превращена в сильную систему крепостей и укреплений. Возможно ли было быстро достигнуть желательного результата фронтальным наступлением на эту укрепленную границу? Конечно, нет. Приходилось искать другого направления, в обход этой трудноодолимой преграды. Этот обход был невозможен в узкой полосе между Верденом и люксембургской границей, потому что в этом случае для левого фланга наступавших войск, как это предусматривал еще; и Мольтке, явилась бы угроза со стороны крепости, а в тылу оставалась бы Бельгия. Следовательно, для обхода оставались направления через Швейцарию и Бельгию. Первое из них представляло два невыгодных условия: сильно гористую местность, неудобную для действий массовых армий, и кружной путь к столице Франции, тогда как второе выводило германские армии на кратчайшие пути к Парижу и пролегало по местности, вполне благоприятствовавшей боевым операциям. Таким образом, избиралось направление через Бельгию.
И Шлиффен, придя к такому заключению, уже должен был в своих оперативных работах считаться со всеми последствиями этого решения. Германская военная мысль, дойдя до сознания избрать для вторжения во Францию направление через Бельгию, должна была считаться с фактом будущего нарушения нейтралитета этой страны.
Шлиффену принадлежит план войны на два фронта — с Россией и Францией. Он считал необходимым одновременно с наступлением во Франции вести операции против России силами, достаточными для длительной задержки русского наступления.
Основными положениями его плана являются следующие два: 1) быстрые и решительные действия массовыми армиями возможны в современной обстановке и 2) эти действия могут дать решительный результат лишь при обходе или одного, или обоих флангов противника с целью окружения и уничтожения всех или большей части его сил (идея Канн){32}.
План Шлиффена
План Шлиффена вырабатывался постепенно. Первый этап в этой работе относится к периоду 1894–1899 гг. и представляет собой следующие соображения. Шесть армий развертываются на линии С.-Вит, Трир, Саарбрюкен, Саарбург. Страсбург, 7-я армия [57] — уступом за правым флангом. Задачи армий: 1-я и 2-я переходят Маас у Доншери и Стенэ, прикрываемые со стороны Бельгии 7-й армией; далее к юту, на маасские высоты, наступает 3-я армия; 4-я и 5-я овладевают линией Фруар, Нанси, С.-Венсен и наступают далее через шармский проход южнее Туля на Нэфшато; 6-я армия прикрывает левый фланг. Участок Верден, Туль, как сильно укрепленный, не предполагалось атаковывать. Как видно из этого распределения сил, Шлиффен намечал здесь для противника «Седан» (или Канны): с фронта одна армия (3-я), на обоих флангах по 3 армии, охватывающие фланги противника. Одновременно с этим на восточном фронте оставлялись слабые силы, которые в случае необходимости могли отойти за Вислу. Решение борьбы ожидалось на западе, причем, если бы здесь был достигнут успех, то все потерянное на востоке было бы возвращено.
К этому плану был составлен вариант в предположении выжидательного положения Франции в случае выступления против России Германии в союзе с Австро-Венгрией. При этих условиях считалось необходимым сильное наступление на восточном фронте, где большая часть германских вооруженных сил, в связи с австро-венгерскими войсками, должна наступать: сильная группа войск — из В. Пруссии на участок р. Нарева Пултуск, Ломжа, с левым флангом на Белосток, а более слабая группа — на Осовец, и Августов для атаки русской неманской армии. Небольшая часть германских сил должна оставаться внутри страны в виде стратегического резерва, который в случае перехода французов в наступление может быть направлен на запад для охвата их левого фланга.
В следующие годы Шлиффен постепенно видоизменял свой основной план, придавая обходному маневру правым флангом все большее и большее значение. Наступление на фронте ослаблялось, левому флангу в Лотарингии было дано совершенно пассивное значение{33}; театр военных действий расширялся все более и более. На подобные изменения плана оказало, между прочим, свое влияние поражение России в японскую войну, потому что в то время немцы считали, что на восточном фронте можно обойтись небольшими силами и что тыл Германии не будет подвергаться угрозе с востока. Если принять во внимание, что план Шлиффена был окончательно выработан в декабре 1905 г., когда уже обнаружилось ослабление России, и что автор этого плана рассчитывал ввиду благоприятного в то время для Германии политического положения в Европе использовать этот план в ближайшие же месяцы, то станет понятным, почему он придавал так мало значения операциям на восточном фронте. Тем более, что на западе предполагалось выступление англичан бок о бок с французами, а Италия считалась маловероятным союзником Германии.
Таким образом, Шлиффен как-будто и не предполагал вести войну на два фронта. Однако, подобное заключение совершенно [58] неверно. В многочисленных, выполненных под его руководством, военных играх и полевых поездках как на западном, так и на восточном фронтах он изучал различного рода комбинации боевых действий на два фронта, имея в виду постепенное восстановление военного могущества России. Во всех этих вариантах резко подчеркивалось значение германских крепостей в Эльзас-Лотарингии, которые сильно затрудняли бы наступление французов между Мецом и Страсбургом, создавая угрозу их обоим флангам, а группа Мец, Диденгофен как бы раскалывала их фронт и вынуждала расходовать значительные силы для обложения своих укреплений. В свою очередь, на восточном фронте Шлиффеном отмечалось значение линии мазурских озер, разделявших неманскую группу русских войск от наревской.
Теперь обратимся к распределению сил, предусмотренному планом 1905 г., и задачам, данным различным группам войск.
Для западного фронта были предназначены 7 армий, заключавших в своем составе 40 1/2 полевых и резервных корпусов, 11 кавалерийских дивизий и 20 1/2 ландверных бригад. Для восточного фронта назначена одна армия в составе 10 полевых и резервных дивизий и 7 ландверных бригад.
Распределение сил на западном фронте было предположено следующее: главную группу, т. е. активный фронт, на линии Крефельд, Мец составляли 6 армии или 35 1/2 полевых и резервных корпусов и 8 кавалерийских дивизий, которые должны были наступать на линию Дюнкерк, Верден; второстепенную группу, т. е. пассивный фронт, в Лотарингии образовала одна армия из 5 полевых и резервных корпусов и 3 кавалерийских дивизий (кроме того, крепостной гарнизон Страсбурга); на верхнем Рейне — 4 1/2 ландверные бригады. Главная группа расчленялась на 3 частные группы: правую (9 корпусов и 5 кав. дивизий), которая направлялась на фронт Брюссель, Намюр, имея за собой во 2-й линии (для обеспечения правого фланга и осады Антверпена) 7 эрзац-рез. корпусов; центральную (6 корпусов, 1 рез. и 1 кав. дивизия) — для наступления на участок Намюр, Мезьер, и левую (8 корпусов и 2 кав. дивизии), имевшую уступом за левым флангом 5 рез. корпусов (для обеспечения этого фланга и осады Вердена) и наступавшую на участок Мезьер, Верден. Кроме того, во 2-й линии за этими войсками должны были следовать: севернее Мааса — 10, а южнее — 6 ландверных бригад (для обеспечения флангов и тыла).
Правое крыло германцев должно было постоянно обходить левый фланг противника{34}. Если бы неприятель создал укрепленный [59] фронт на р. Уазе от Парижа до Ла-Фэра, то, отвлекая его внимание на этом участке частью сил, остальные 7 корпусов следовало двигать далее, в обход Парижа о запада и юга, а эрзац-резервными корпусами, которые должны были наступать за ними, обложить столицу Франции; 7 корпусов, обошедшие Париж, продолжают наступление на Труа, все время охватывая левое крыло противника. Остановка французов на р. Сомме считалась маловероятной, но если бы, это и произошло, то германский правый фланг пошел бы на Амьен и даже на Аббевиль. Предполагалось, что к 22-му дню мобилизации правое германское крыло достигнет линии Гент, Мобеж, Мезьер, Монмеди, Диденгофен, а к 31-му дню — линии Амьен, Ла-Фер, Ретель, Диденгофен. В этом втором варианте своего плана Шлиффен сильно расширяет район для обходного маневра правого крыла: в дополнение к восточной Бельгии и Люксембургу, он захватывает всю центральную Бельгию, получая для продвижения германских армий район, богатый местными средствами и путями сообщения.
Что касается лотарингской группы, то в случае пассивности противника она должна была наступать на Нанси; если же противник будет наступать в превосходных силах, то отходить на немецкий Нид и здесь обороняться. При первой же возможности 2 корпуса из этой группы следовало перебросить на активный фронт. Допускалась возможность вторжения французов в южную Германию (из Эльзаса), причем план оценивал такой случай как благоприятный для немцев, потому что чем больше противник направил бы туда своих войск, тем меньше осталось бы у него для решительного сражения во Франции. Между тем в это время все оставшиеся в Лотарингии германские войска, с гарнизонами Меца и Страсбурга, должны были принять участие в наступлении к западу с целью завершить окружение неприятельских армий или между Парижем и Нанси, или у мозельских крепостей, или даже где-нибудь южнее.
Впрочем, такое наступление левого крыла считалось маловероятным вследствие недостатка здесь сил и наличия многочисленных укреплений на французской границе. Следовательно, сравнивая между собой оба варианта плана, мы видим, что идея окружения, идея Канн, ярко выявленная в первом варианте, во втором уступает место идее обхода левого неприятельского фланга, что может быть объяснено или недостатком сил при новой их группировке (при усилении правого крыла), или расширением фронта, затруднявшим согласованное наступление очень удаленных один от другого флангов{35}. Конечное окружение противника попрежнему [60] считалось желательным и даже возможным при благоприятных условиях, но оно могло быть достигнуто в этом случае способом, несколько отличавшимся от классического маневра Канн: не одновременным, одинаково активным действием обоих флангов навстречу один другому, а посредством загона неприятельских масс с одного фланга к другому, где расстроенный и ослабленный отступлением противник должен был быть или уничтожен, или взят в плен. Однако, идея Канн в чистом виде не покидала Шлиффена, и впоследствии он вернулся к ней в своем проекте 1912 г.
Шлиффен полагал, что французы не будут в состоянии планомерно и сосредоточенными силами встретить наступление германских армий на фронте Антверпен, Верден или повести наступление в Лотарингии, между Мецом и Страсбургом, потому что обходное движение главных сил германцев через Бельгию нарушит все их расчеты и вызовет торопливые меры по приведению их армий в положение, соответствующее новой обстановке.
Бельгийская армия признавалась слишком слабой и числом, и своей боевой подготовкой, чтобы она могла задержать германское наступление; по всей вероятности, она сделает лишь видимость сопротивления и запрется в Антверпене в ожидании более благоприятной обстановки. Что же касается бельгийских крепостей на Маасе, то немцы надеялись справиться с ними своей могущественной тяжелой артиллерией.
План предусматривал возможность выступления Англии на стороне Франции и Бельгии, но высказывал надежду, что англичане не успеют выставить на материке крупных сил ранее того, как немцы достигнут решения и разгромят Францию.
Несмотря на то, что в рассматриваемом нами плане указана довольно подробная группировка войск и предусматриваются и характер наступления, и его отдаленные цели, тем не менее на него следует смотреть лишь как на общую схему действий, как на идею, а не как на рецепт, обязательный к выполнению во всех мелочах; все же расчеты, группировки и порядок движения, приводимые в этом, плане, являются лишь иллюстрацией его идейного содержания. Так именно на этот план смотрел и сам Шлиффен, считавший, подобно Мольтке, что ни один план войны не должен определять хода событий дальше первого крупного боевого столкновения с противником, потому что оно создает совершенно новую обстановку, предусмотреть которую заблаговременно невозможно.
Таков был план германского генерального штаба, законченный разработкой в декабре 1905 г., лишь за несколько недель до оставления Шлиффеном своего поста.
Изменения, внесенные в план Шлиффена Мольтке младшим
С уходом Шлиффена в отставку его место занял генерал Мольтке, племянник Мольтке старшего, унаследовавший от своего покойного дяди громкое имя, но не обладавший воинскими талантами, [61] достойными этого имени. План своего предшественника он сохранил в общих чертах, хотя с течением времени внес в него такие частичные изменения, которые весьма существенно видоизменили его характер. Мольтке исходил при этом из следующих основных положений:
— сопротивление Бельгии вследствие содействия Франции и Англии окажется сильнее, чем это предполагалось;
— наступление французов в первые дни войны (ввиду многочисленных признаков усиления среди командного состава французской армии наступательного настроения) вполне возможно;
— обстановка может сложиться таким образом, что в то время, когда германские армии правого крыла будут задержаны в Бельгии, французы крупными силами вторгнутся через Эльзас-Лотарингию в южную Германию и достигнут здесь успешного результата ранее, чем обходный маневр германцев на правом фланге окажет какое-либо существенное влияние на общее положение сторон на театре военных действий.
Такие опасения генштаба, связанные с боязнью империалистических кругов Германии потерять угольно-рудный бассейн Эльзас-Лотарингии, наводили Мольтке на мысль о необходимости усилить южную группу германских войск, которой в плане Шлиффена предназначалась совершенно пассивная роль. Это привело к замене этой группы, представлявшей собою лишь одну армию из 10 пехотных и 3 кавалерийских дивизий, двумя армиями (6-й и 7-й) общего состава в 16 пехотных и 3 кавалерийских дивизии. Соответственно этому была изменена и задача этого фланга: он должен был оказать противодействие неприятельскому наступлению уже на линии р. Брейнги, на Верхнем Рейне и на р. Ниде.
Обе армии должны были атаковать противника, если бы он наступал к р. Саару: 6-я — с севера, со стороны Меца и р. Нида, а 7-я — с юга. Кроме того, 5-я армия в первые дни наступления должна была, оставаясь на месте, находиться в готовности броситься к югу, в Вевр или Лотарингию, против левого фланга французов. А в том случае, если бы наступление французов в Эльзас-Лотарингию не осуществилось, обе армии наступали бы к pp. Мозелю и Мерте с целью воспрепятствовать противнику перебрасывать свои силы к северу.
Мольтке считал, что все те силы, которые противник имел бы здесь, пропадали бы для его наступления в Бельгию, а потому более сильный состав 6-й и 7-й армий, по его мнению, не мог затруднить операций главной массы германских войск. По достижении этими армиями поставленной им цели большая часть их сил должна была быть переброшена по железным дорогам к северу, на правый фланг (для чего по обе стороны Рейна предполагалось заготовить необходимый для этого подвижной состав).
Что касается восточного фронта, то Мольтке оставил здесь почти те же силы, которые были назначены в плане Шлиффена, но лишь немного видоизменил их состав: вместо 10 полевых и резервных дивизий и 7 ландверных бригад он назначил на русский фронт 9 полевых и резервных и 1 кавалерийскую дивизии, ландверный [62] корпус и 3 ландверные бригады. Для западного фронта Мольтке назначил 70 полевых и резервных{36} и 10 кавалерийских дивизий, 17 1/2 ландверных бригад и 6 эрзац-резервных дивизий.
Таким образом, в смысле соотношения германских сил западного и восточного фронтов цифры, принятые Мольтке, мало отличаются от установленных Шлиффеном.
Следовательно, и Шлиффен, и Мольтке были вполне солидарны в вопросе о преобладающем значении западного фронта, почему в этом смысле план Шлиффена можно считать получившим осуществление в 1914 г. Но несколько иначе разрешен вопрос о распределении сил западного фронта, о соотношении численности войск на различных его участках. Мольтке видоизменил это соотношение в пользу южной, второстепенной группы, нарушив тем основную идею шлиффеновского плана. Ошибка Мольтке заключалась, в сущности, не в самом изменении численности войск левого крыла, потому что даже усиление левого фланга шестью пехотными дивизиями дало ему возможность иметь на активном участке силы не меньшие, чем те, которые были назначены туда его предшественником. Его ошибка состояла в том, что, усиливая левое крыло и давая ему активную задачу, он тем самым ослаблял главный удар, наносимый правым крылом, отвлекал внимание высшего командования от выполнения важнейшей задачи, разделял усилия по двум направлениям, как бы раскалывал, расщеплял основную идею плана, лишая последний той цельности, которая так важна для операций со столь решительными задачами и со столь широкими целями. И в дальнейшем изложении мы увидим, какое неблагоприятное влияние оказало на боевые действия германских армий это раздвоение оперативных замыслов высшего командования, с созданием на левом фланге крупных стратегических объектов.
Сравнение плана Шлиффена с планом Мольтке младшего
Как Шлиффен, так и Мольтке, оба имели в виду только оборону Эльзас-Лотарингии, почему, казалось бы, и роль левого крыла должна была быть у обоих одинакова; однако, как различны оказались те задачи, которые выпали на долю этого крыла у того и другого! Шлиффен, располагая здесь небольшими силами, желал лишь выиграть время, которое было необходимо для достижения решительных результатов в другом месте; Мольтке же, назначив сюда более крупные силы, пытался разбить здесь противника, рассчитывая этим облегчить наступление правого фланга. Нетрудно понять, как велика разница в оперативных приемах обоих стратегов и как непохожи одна на другую эти две стратегии: одна, которая жертвует всем для достижения успеха в направлении важнейшей цели, и другая, пытающаяся достигнуть такого же успеха посредством постановки, наряду с главной, еще и второстепенной цели, ведущей к разделению, а следовательно, [63] и к ослаблению сил. Несомненно, что в случае неудачи или неполною успеха 6-й и 7-й армий слишком большие силы совершенно бесцельно отвлекались от главного операционного направления; и Шлиффен ясно предусматривал вероятность такого положения, полагая, что наступление к Нанси будет безрезультатным, так как противник будет сражаться здесь, опираясь на близлежащие крепости. Мольтке не сумел правильно оценить этой обстановки, которая, на его несчастье, с первых же дней войны сделалась еще более неблагоприятной для немцев вследствие укрепления Нанси французами. Во всяком случае, наступление левого крыла должно было затруднить переброску его войск к северу, потому что оно тактически приковывало здесь значительные силы немцев, а следовательно, расчеты Мольтке на использование этих сил на главном направлении не имели никаких шансов на осуществление.
Шлиффен был в полной мере самостоятельным творцом своего плана, основная идея которого долго вынашивалась, разрабатывалась и совершенствовалась им с глубокой верой в ее победное значение в грядущей войне; в противоположность этому, Мольтке являлся, в сущности говоря, исполнителем чужого плана, лишь несколько видоизмененного, переделанного и принятого им на веру. Соответственно своей твердой уверенности в том, что только мощный натиск через Бельгию может привести, к быстрому и решительному успеху, Шлиффен обнаруживал непреклонную решимость вести наступление в этом, и только в этом направлении. Не так устойчиво был настроен в этих вопросах Мольтке; он опасался, как бы этот грандиозный маневр правого фланга не оказался ударом по воздуху, потому что продолжительность широкого обходного движения германских войск через Бельгию могла лишить его характера внезапности и дать противнику время и возможность встретить его контрударом в центре или на левом фланге.
Шлиффен не допускал возможности выполнения французами наступления в Эльзас-Лотарингии, потому что предвидел, что как только противник выяснит себе характер германского удара через Бельгию, он тотчас же направит свои главные силы навстречу этому движению{37}; отсюда вывод: правое германское крыло должно быть возможно сильнее, так как именно здесь лежит решение. Обратно этому, Мольтке полагал, что, если французы сосредоточат свои главные силы в Лотарингии, то наступление немцев через Бельгию теряет свой смысл, потому что при этих условиях следует атаковать противника там, где будут его главные силы, которые необходимо разбить; это приводило к заключению, что в этом случае немцы могут быть вынуждены сосредоточиться в Лотарингии, где и будет решение; или, удерживая противника на лотарингском участке и оставив небольшой заслон на правом фланге против бельгийцев и англичан, все остальные силы бросить с севера к юго-западу для главной атаки западнее Меца.
Таким образом, Шлиффен имел в виду полную самостоятельность действий германских армий, не считаясь с планом противника [64] и стремясь подчинить себе волю врага, принудить его отказаться от своего замысла, вообще — видоизменить обстановку в свою пользу. Мольтке же применялся к образу действий неприятеля, считался с его волей, подчинялся его оперативному замыслу, следовательно, лишь приспособлялся к условиям обстановки. Правда, оба ставили себе одну и ту же решительную цель — уничтожение противники, но пути, которыми они хотели достигнуть этой цели, были различны. Во всяком случае, первоначальный замысел Шлиффена не только подвергался в руках Мольтке частичным изменениям, но ему грозило изменение и по существу.
Шлиффен и Мольтке младший
Теперь перенесем на несколько минут свое внимание от планов войны, от стратегических идей и от оперативных замыслов к тем людям, которые являлись их авторами, их творцами. Оба, несомненно, заслуживают этого, потому что их планы тесно сплелись с событиями первых месяцев войны, этими роковыми для немцев, потрясающими событиями маневренной кампаний 1914 г., отражающими в себе одновременно отблеск идей этих обоих стратегов.
Вот перед нами старый фельдмаршал, много лет работающий в тиши своего кабинета, среди карт, оперативных докладов, различных вариантов плана будущей войны с соседями, весь отдавшийся стратегической работа, напрягающий все силы своего ума и всю мощь своего воображения для правильной оценки обстановки и для того, чтобы предусмотреть ее вероятные изменения в будущем.
Оглядываясь на деятельность Шлиффена, немцы спрашивают себя: возможно ли признать историческим лицом такого деятеля, который сам не принимал участия в исторических событиях, который сам не делал истории? Шлиффен в своей военной деятельности пережил тяжелую душевную драму: имея органическую, прирожденную склонность к полководчеству, он никогда не имел случая найти для нее применения. Как известно, он не участвовал ни в одной войне в какой-либо видной, ответственной роли и его имя не занесено на скрижалях военной истории; он не был полководцем в условиях живой действительности, а являлся таковым лишь на карте, в своих планах и предположениях для будущего. Тем не менее, хотя ему и не было суждено руководить действиями крупных войсковых масс на войне, но по свойствам своего ума и характера он представляет собой военного деятеля широкого, полководческого масштаба. И достаточно окинуть взором военную литературу, касающуюся мировой войны, чтобы убедиться в том, как властно господствуют над явлениями важнейшего, маневренного периода этой войны идеи и решения Шлиффена, и притти к заключению, что деятелю такого рода не может не принадлежать крупное историческое значение.
А вот, рядом с этой фигурой стоит в истории мировой войны другой человек, в судьбе которого немало элемента трагического. Мольтке младший был случайным человеком на посту начальника германского генерального штаба, а следовательно, он оказался таковым [65] и в роли исполнителя шлиффеновского плана, который, как мы видели, был в некотором отношении видоизменен им. Однако, судьба дала ему то, чего был лишен Шлиффен: тяжкое бремя полководчества. Он не лишен был положительных качеств ума и характера, но имел склонность теоретизировать военные явления и легко поддавался пессимизму. Этот недостаток самоуверенности не мог быть восполнен чувством долга и напряжением воли, почему он всегда нуждался в людях, которые могли бы оказывать на него ободряющее влияние и своими более крепкими нервами облегчали бы его душевную борьбу в моменты оперативных кризисов. Между тем в тяжелые дни кампании 1914 г., осуществлявшей план, в успех которого Мольтке не верил, в те дни, когда колебания и нерешительность угнетали его до болезненного состояния, около него не было того сильного человека, который мог бы помочь ему охватить обстановку во всей ее широте и в хаосе отдельных фактов и разнообразных, часто противоречивых впечатлений уловить сущность этих событий.
Как, в самом деле, различна судьба этих людей! Один, стремившийся всеми своими помыслами к полководческой деятельности, умер, не познав ни горя, ни радостей полководчества; другой, не только не стремившийся, но уклонявшийся поднять это бремя, получил его на свои слабые плечи и пал под его тяжестью при первом же испытании...{38}
Общая оценка германского плана
После всего сказанного как о самом германском плане войны, так и об его авторах, перейдем к общей оценке плана с целью уяснить себе степень соответствия военно-политической обстановке заключающихся в нем оперативных идей и, шансы на их осуществление.
Как известно, оперативные планы сами по себе, без отношения к той или другой обстановке и к тем результатам, к которым они приводят, все одинаково хороши или одинаково плохи и для их оценки не существует в природе абсолютного критерия. Хорош тот план, который соответствует обстановке и приводит к успеху; план никуда не годится, если он не согласован с условиями обстановка и влечет за собой неудачу. И потому только с такой точки зрения мы и должны производить оценку и сравнение тех оперативных предположений, которые были составлены для этой войны обеими сторонами.
Германский план, вообще говоря, вполне соответствовал тем объективным условиям, которые существовали в то время в Европе [66] для ведения Германией войны на два фронта, т. е., иначе говоря, немцы правильно оценили сравнительную силу и боеспособность своих противников на западе и на востоке и в зависимости от этого сделали правильное распределение своих сил между западным и восточным фронтами. Кампания 1914 г., особенно в первоначальных своих операциях, вполне подтвердила целесообразность этого распределения. Но этого невозможно сказать о группировке сил на западном фронте, где, как мы видели, Мольтке изменил установленное Шлиффеном соотношение сил северной и южной групп, нарушив этим цельность первоначального оперативного замысла. Это тем более заслуживает упрека, что, как видно из опубликованных ныне немцами материалов, германский генеральный штаб представлял себе французское развертывание очень близко к тому, как оно было намечено французами и как было в действительности произведено. А именно: выдвижение левого фланга на бельгийский Маас, правого — в Эльзас, наступление главных сил — в центре, или в Лотарингию, или в Люксембург. Нетрудно притти к заключению, что группировка Шлиффена более соответствовала такому развертыванию противника. Первые же боевые действия пограничного сражения вполне обнаружили это, доказав полную нецелесообразность изменений, сделанных Мольтке.
2. Французский план
Основные идеи французского плана
Все оперативные планы французов для войны с Германией, последовательно составлявшиеся французским генеральным штабом после войны 1870–1871 гг., в своих основных чертах определялись двумя нижеследующими господствующими идеями: 1) германская армия обладает большей боевой готовностью, чем французская, почему захват немцами инициативы и вторжение их во Францию являются вероятными; 2) опасность такого вторжения должна вызывать особую заботу о создании прочного прикрытия на восточной границе с целью обеспечения для французской армии безопасного сосредоточения в пограничной полосе. Эти идеи, несомненно, связанные своими корнями с поражениями 1870 г., владели французским военным мышлением в течение десятков лет вплоть до мировой войны и, несмотря на изданные за это время во французской военной литературе сотни томов, посвященных вопросам о предпочтительности наступления и захвата инициативы, они густо окрасили французскую стратегическую доктрину склонностью к оборонительным действиям и к подчинению своего оперативного творчества предполагаемому замыслу противника.
Тем не менее, по мере того, как шли годы, французская армия крепла, подготовка к войне совершенствовалась, а вместе с тем и увеличивалась боевая готовность Франции, что постепенно приводило к видоизменению тех форм, которые принимали оперативные соображения, направляемые указанными выше основными идеями. [67]
Зарождение и развитие плана{39}
В первые годы после франко-прусской войны, примерно до 1875 г., французская армия, еще не успевшая оправиться от разгрома, была слаба, а постройка крепостей по восточной границе еще только начиналась, почему имелось в виду в случае новой войны отвести армию с началом мобилизации за р. Луару, потому что близость ее в эти дни к границе считалась для нее опасной вследствие ее малой боевой готовности. В эти годы единственным средством для обеспечения армии безопасного перехода на военное положение и вслед за этим развертывания являлось оставление обширной отечественной территории, которая с первых же дней войны могла быть занята противником.
Во второй половине 70-х годов укрепление восточной границы достигло уже значительных результатов, поэтому к началу 80-х годов было решено использовать эту укрепленную линию как прикрытие, как завесу для обеспечения мобилизации и развертывания и оказать здесь неприятельскому наступлению первое сопротивление передовыми войсками, расположенными по границе. В этом случае выигрыш во времени приобретался уже не потерей обширной территории, а оставлением лишь узкой пограничной полосы между линией крепостей и германской границей. Однако, крепостной пояс ген. Серэ-де-Ривьера еще не был настолько могуч, чтобы мог остановить натиск германских армий с ее превосходством в артиллерийских средствах, что привело французский генеральный штаб к решению в случае прорыва этого пояса немцами отходить к западу, на Париж, с последовательным использованием ряда оборонительных рубежей на этом направлении; если же ни на одном из них нельзя будет остановить наступление неприятельских армий, то отойти к Парижу, который к тому времени уже был обращен в большой укрепленный лагерь, но отойти сюда не для того, чтобы запереться в крепости и обречь себя на пассивное сопротивление противнику, а с целью, опираясь на крепость, активными действиями вынудить немцев перейти к обороне.
Между тем французская армия все усиливалась и улучшалась и к 1887 г. она была уже настолько боеспособной, что во Франции явилась мысль, не дожидаясь окончания грандиозного проекта укрепления восточной границы, наметить для нее более активные задачи в районе уже построенных крепостей. Раньше всего явился вопрос: нельзя ли выдвинуть ее для боевых действий впереди линии крепостей? Но в то время это оказалось еще невозможным, потому что мобилизация армии и сосредоточение ее в пограничной полосе требовали 15 дней, тогда как немцы могли вторгнуться в пределы Франции в превосходных силах через 12 дней после объявления войны. Ввиду этого пришлось ограничиться развертыванием армии в полосе пограничных укреплений, а для того чтобы придать ее действиям более активный характер, распределить войска, [68] главным образом, по участкам слабо или совсем не укрепленным, по так называемым проходам (шармскому, Стенэ и др.), где они имели бы возможность при наступлении противника выполнять тот или другой маневр. После прежних пассивно-оборонительных планов такой план представлял уже значительный шаг вперед. Этот новый способ действий, получивший наименование «оборонительно-наступательного», начиная с 1890 г., сделался нормальным при всех проектах сосредоточения французской армии в течение последующих 20 лет. В сущности говоря, это была оборона дефиле частью впереди, а частью позади таковых, замедлявшая или задерживавшая наступление противника то в одном, то в другом месте, но не исключавшая для последнего возможности выполнять свой маневр и проявлять инициативу. Эта система обороны, первоначально принятая под давлением необходимости и рассчитанная на проявление сравнительно слабых усилий, с течением времени становилась опасной, особенно с 1906 г., когда начался период международных кризисов, которые могли потребовать от армии быстрых и решительных действий; тем более, что во Франции ясно представляли себе простой, грубый, молниеносный и беспощадный способ наступления германцев. Необходимо было изменить систему действий и ускорить насколько возможно сосредоточение армии к границе.
Под влиянием этих соображений и настроений оперативная мысль французского генерального штаба принимала все более смелый, самостоятельный и активный характер, а наступательная идея была признана первенствующей, причем в такой степени, что явилось желание предупредить противника в готовности к боевым действиям хотя бы на 1–2 дня, хотя бы даже на несколько часов! Таким взглядам и стремлениям, распространенным в то время в широких кругах французской армии, не вполне сочувствовал начальник генерального штаба генерал Мишель, предназначавшийся главнокомандующим в военное время; не находя поддержки ни в лице военного министра, ни в среде своих ближайших сотрудников, он покинул свой пост в 1911 г. и был заменен генералом Жоффром, назначенным 28 июля 1911 г. председателем Высшего военного совета Франции и начальником французского генерального штаба, с предназначением на пост главнокомандующего французскими армиями в военное время. Вскоре Жоффр приступил к разработке крупных вопросов, касавшихся операций современных армий; ему предстояла нелегкая задача — создать для обороны Франции наступательный план, который был бы в соответствии и с требованиями того времени, и с военными традициями французской армии.
План № 17
План войны с Германией, составленный под руководством Жоффра и известный как план № 17, был утвержден правительством 20 мая 1913 г.
Основными, руководящими положениями при разработке этого плана являлись следующие: 1) не начинать наступления ранее [69] того, как будут сосредоточены все имеющиеся силы, и 2) изготовиться к этому наступлению не позже германцев. К 1913 г. в этом отношении были достигнуты благоприятные результаты вследствие ускорения мобилизации и сосредоточения, дававшего возможность уже на 12-й день начать военные действия крупными силами. Войска прикрытия на восточной границе были значительно усилены по сравнению с предыдущим планом № 16: благодаря новому делению страны на корпусные округа, вместо трех корпусов теперь могли принять участие в прикрытии сосредоточения — пять (7-й, 21-й, 20-й, 6-й и 2-й), причем эти войска были более придвинуты к границе, о целью сузить ту пограничную полосу, которая могла быть захвачена противником внезапной атакой; кроме того, закон о трехлетнем сроке службы способствовал усилению пограничных гарнизонов. Войска прикрытия должны были опираться на укрепления у Монмеди, на маасских высотах (у Вердена) и у Нанси, из коих некоторые были уже подготовлены в мирное время.
План № 17 разрабатывался в наступательном духе, даже на тот случай, если бы противник предупредил французов в своей готовности к действиям. Имелось в виду в случае, если бы обстановка не оправдала предположений, касавшихся неприятеля, не менять плана, а энергично и настойчиво выполнять намеченные мероприятия с целью сохранить за собой инициативу. В общих чертах распределение вооруженных сил, согласно этому плану, было следующее. Все войска, предназначенные для военных действий против Германии, должны были составить 5 армий (всего 79 полевых и резервных и 10 кавалерийских дивизий) и развернуться на фронте от Бельфора до Гирсона{40}.
Наступление этих армий распадалось на две главные операции: правая — между лесистой областью Вогезов и Мозелем ниже Туля, левая — к северу от линии Верден, Мец; между этими операциями устанавливалась связь войсками, назначенными для действий на маасских высотах и в Вёвре. В правую группу были назначены 1-я и 2-я армии (10 корпусов и 4 кавалерийские дивизии); в левую — 5-я армия и отдельный кавалерийский корпус (5 корпусов и 4 кавалерийские дивизии); связующим звеном служила 3-я армия (3 корпуса и l кавалерийская дивизия). Кроме этого, 4-я армия (3 корпуса и 1 кавалерийская дивизия) временно располагалась во 2-й линии, к востоку от С.-Дизье, в готовности двинуться к югу или к северу от 3-й армии, смотря по обстоятельствам, а две группы резервных дивизий (по 3 дивизии), располагаясь за флангами общего фронта, у Везуля и у Сисона, оставались в распоряжении главнокомандующего. В распоряжении последнего находились также африканские войска и корпуса, находившиеся на итальянской границе. Таким образом, развертывание должно было образовать 6 групп в 2 линии: в 1-й линии — правое крыло (1-я и 2-я армии), центр (3-я армия) и левое крыло [70] (5-я армия и кавалерия); во 2-й линии — три группы резервов (4-я армия и две группы резервных дивизий).
1-я армия должна была наступать в общем направлении на Бакара, Саарбург, Сааргемюнде, выделив отдельный отряд (корпус с кавалерийской дивизией) для наступления на 4-й день мобилизации в Эльзас. Занятие последнего считалось необходимым для отвлечения туда неприятельских сил и для эвакуации той части населения, которая осталась верна Франции. 2-я армия наступала с линии Люневиль, Нанси на Шато-Сален, Саарбрюкен. 3-й армии, соответственно ее вспомогательной роли, была указана пассивная задача — оборона маасских высот со стороны Меца и Диденгофена, но при благоприятных условиях она могла наступать к Мецу и обложить эту крепость.
5-я армия была предназначена для действий против правого крыла неприятельских войск, причем, если противник не будет наступать через Бельгию, то она должна двигаться на Диденгофен и Люксембург, имея в виду обложить первый из них своими резервными дивизиями; если же немцы вступят на бельгийскую территорию, то наступать к северо-востоку, в бельгийский Люксембург, в обоих случаях сохраняя уступ за своим левым флангом для обеспечения его. В случае движения 5-й армии в Бельгию 4-я армия выдвигается на ее место и наступает на Арлон. Отдельный кавалерийский корпус (3 дивизии, поддержанные пехотной бригадой) должен быть в готовности или для содействия левому флангу 5-й армии, или для наступления с разведывательными целями в Бельгию, в случае нарушения нейтралитета этой страны немцами. Вступление на бельгийскую территорию французских войск могло быть произведено только по распоряжению верховного командования. Общее наступление предполагалось начать на 12-й день после объявления мобилизации{41}. Хотя в этом плане не упоминалось, по соображениям политическим, об английской армии, но в секретной военной конвенции предусматривалась перевозка во Францию английской экспедиционной армии (6 пехотных и 1 кавалерийская дивизии) и расположение ее на левом фланге французского фронта, между Мобежем и Ле-Като{42}.
Следовательно, план № 17 имел в виду возможность наступления немцев через Бельгию, однако, не далее бельгийского Люксембурга, т. е. на правом берегу Мааса. Несмотря на то, что вопрос о нарушении Германией бельгийского нейтралитета лишь слегка затронут в этом плане, он представляет столь большой интерес в отношении правильной оценки французских оперативных соображений, что на нем следует остановиться.
Вопрос о нарушении бельгийского нейтралитета
Намерения немцев вторгнуться во Францию через Бельгию не представляли собой тайных вожделений германского генерального [71] штаба и уже задолго до мировой войны служили в Европе темой для откровенных обсуждений к военной литературе, в парламентах и в различных специальных совещаниях тех возможностей, к которым эти намерения могли привести. Еще в 1876 г. строитель французских крепостей, ген. Серэ-де-Ривьер, обращал внимание правительства на то, что международная гарантия Бельгии сохранения ее нейтралитета не имеет реальной ценности, а потому для обеспечения Франции с севера он считал необходимым создать сильные укрепления у Лиля, Мобежа и Реймса.
Затем, по мере того, как вырастали крепости на восточной границе, во Франции раздавались голоса, заявлявшие, что для того, чтобы избежать необходимости атаковать эти крепости, немцы поведут наступление к северу от них; и чем больше совершенствовались укрепления на востоке, тем сильнее была уверенность, что это будет именно так. В течение целого ряда лет перед войной вероятный план германского наступления через Бельгию обсуждался французскими, германскими и бельгийскими военными писателями{43}; особенно внимательно и подробно этот вопрос рассматривался во французской военной литературе 1909–1912 гг. Ставился вопрос, большие ли силы немцев пойдут через Бельгию и далеко ли к северу протянут они свое правое крыло? Одни высказывали мнение, что противник произведет грандиозный обход до морского побережья с целью одновременно угрожать и Англии на случай ее возможного выступления; другие, наоборот, склонялись к тому, что немцы не пожелают создавать себе затруднений и осложнять обстановку вторжением своих войск за Маас и поэтому направят свой правый фланг восточнее этой реки, через бельгийские Арденны на Мезьер; наконец, некоторые предполагали, что германский генеральный штаб примет среднее решение: перебросит правое крыло за Маас и затем повернет его к юго-западу, к верхней Уазе, чтобы наступать к Парижу историческим путем древних германских нашествии. Наиболее вероятным решением немцев казалось то, которое вело их армии правого фланга через бельгийский Люксембург по правому берегу Мааса. В самом деле: целый ряд различных соображений должен был, повидимому, побуждать их к этому решению: при таком наступлении правое крыло не отрывалось от центра и имело возможность сохранять прочную связь с укрепленным районом Мец, Диденгофен; наступающие колонны шли бы вне района действий маасских крепостей и не должны были бы терять время и силы на овладение ими.
Наряду с этими предположениями высказывались и такие, которые все еще допускали главный удар германцев из Лотарингии; однако, после 1909 г. во Франции уже не сомневались в том, что через Бельгию пойдут крупные силы противника, на что указывало обширное железнодорожное строительство немцев в рейнской провинции; а непосредственно перед войной французы [72] пришли к, заключению, что эти крупные силы и будут наносить главный удар.
Оценка плана
Таким образом, мы видим, что во Франции перед войной с достаточной ясностью представляли себе возможность той обстановки, которая в действительности сложилась с первых же дней на театре военных действий; не может быть, конечно, сомнений, что французский генеральный штаб мог предусмотреть эту обстановку правильнее и точнее, чем она изображалась в литературе. И тем не менее он остановился на предположении, что правое крыло противника не будет протянуто далее бельгийского Люксембурга, т. е. не пойдет за Маас, и соответственно этому разработал план развертывания на восточной границе.
Развертывание на восточной границе давало возможность, при хорошо развитой системе французских железных дорог, своевременно произвести перегруппировку армий в северном направлении. Если бы французский генеральный штаб пожелал принять меры на случай вторжения немцев через Бельгию, то, имея в виду, что вероятность главного удара с этой стороны была далеко не безусловной, он должен был бы развернуть французские армии кордоном от Бельфора до Лиля, удерживая резервы в районе Парижа, как центральном в отношении железнодорожных сообщений. А такое расположение было бы равносильно отказу от активных операций и возвращению к старой, изжитой с таким трудом системе «оборонительно-наступательных» действий.
Сосредоточивая французские армии к стороне Лотарингии, Жоффр имел в виду, что в случае наступления противника своими главными силами через Бельгию немцы будут встречены и задержаны на этом направлении сосредоточенными силами бельгийской и английской армий, что даст ему время сделать чувствительным для неприятеля свое наступление в Лотарингии и Люксембурге. При этом 5-я французская армия, расположенная таким образом, чтобы иметь возможность наступать или на Нэфшато (в бельгийском Люксембурге), или на Люксембург, Трир, будет в состоянии действовать, смотря по обстоятельствам, или соответственно требованиям первоначального французского плана, или применительно к условиям плана противника. Кроме того, для удлинения в этом случае левого фланга можно было бы использовать находящиеся еще в распоряжении верховного командования африканские войска и корпуса с итальянской границы. Во всяком случае, говорят французские исследователи, Жоффр имел намерение, обеспечив себе быстрое развертывание своих войск, атаковать противника всеми своими силами, дать ему тотчас же решительное сражение, без колебаний, не оглядываясь назад, с ясным сознанием того, что, ставя на карту судьбу Французских армий, он подвергает испытанию и судьбу самой Франции.
Несомненно, что французы никогда не придавали серьезного значения предположениям о наступлении главной массы германских войск через внутреннюю Бельгию, с форсированием оборонительной [73] линии р. Мааса и глубоким обходом левого фланга французского стратегического фронта, а потому, вероятно, никогда и не считали эту комбинацию заслуживающей внимательного обсуждения. Доказательством этого является, во-первых, то, что, хотя они и знали о намерении немцев формировать в военное время резервные корпуса, но допускали появление этих корпусов на театре военных действий не ранее, как через несколько недель после объявления войны, что, естественно, помешало французскому генеральному штабу предусмотреть масштаб германского наступления и глубину обхода через Бельгию{44}. Во-вторых, французы вовсе не были так уверены, как об этом говорят в настоящее время, в непреклонном решении бельгийцев защищать свой нейтралитет, где бы и как бы он ни был нарушен; наоборот, во французском генеральном штабе допускали, что они легко примирятся с движением германских войск через Арденны, если им будет дано вознаграждение за это и обещано не переходить на левый берег Мааса в пределах Бельгии, — а это само собой приводило к заключению, что немцам нет никакого расчета итти за Маас и поднимать против себя всю страну{45}. Наконец, в-третьих, французы, повидимому, не представляли себе наступления немцев сплошным, широким фронтом, а предполагали его несколькими отдельными группами, разделенными расстояниями, достаточными для маневра; этим и объясняются их расчеты на движение их армий то в одном, то в другом направлении, на поддержку своими войсками бельгийцев или англичан, вообще, на возможность широких перегруппировок в процессе боевых столкновений. И если бы наступление правого крыла немцев через Бельгию рисовалось французскому генеральному штабу как размах тяжелого молота, прочно связанного с общим германским фронтом, то не может быть сомнения в том, что, несмотря на всю важность соображений, не позволявших французам развернуть свои армии на бельгийской границе, Жоффр не задумался бы отбросить их в сторону и пойти кратчайшим и вернейшим путем к достижению той цели, которую он так безнадежно ставил себе в Лотарингии. Следовательно, приходится притти к заключению, что не все возможные комбинации были хорошо продуманы французским генеральным штабом и что, поставленный военно-политической обстановкой в необходимость многое угадывать и предусматривать в отношении противника, он не обнаружил при составлении плана № 17 достаточной предусмотрительности и прозорливости.
Тем не менее, этот план обладает одним несомненным достоинством: стремлением провести в жизнь самостоятельный оперативный замысел, независимый от возможных действий противника, не подчиняющийся его воле, направленный к захвату инициативы. Но значение этого положительного качества ослаблялось тем обстоятельством, что французы не могли рассчитывать на то, что им [74] удастся этим вторжением предупредить наступление германских армий в Бельгию, потому что условия времени складывались не в пользу Франции, вследствие неполного развертывания французских армий, в первые дни войны и оставления на некоторое время довольно крупных сил в выжидательном положении, чем в значительной степени ослаблялся стратегический порыв. Кроме того, для одновременного наступления с решительными целями и в Бельгию, и в Лотарингию необходимо было иметь большое превосходство в силах, которого в то время у французов не было.
Вследствие этого и ввиду других соображений, упомянутых выше, оперативный план французов не мог иметь того решительного характера, который, повидимому, хотели ему придать. Этот недостаток французского плана тем более удивляет, что сильно укрепленная восточная граница давала французам возможность, сделав эту часть фронта пассивным участком и оставив на ней минимальное количество войск, сосредоточить все свои силы к северу от Вердена для того, чтобы двинуть их навстречу главным силам противника и здесь, в решительных столкновениях с ними, или решить судьбу этой войны, или дать последующим операциям выгодное для себя направление.
Но, повидимому, французский генеральный штаб не был расположен к такому решительному способу действий, предпочитая ему сомнительные диверсии в пределы Эльзаса и Лотарингии, которые должны были угрожать левому флангу и тылу германских армий при их наступлении через Люксембург или бельгийские Арденны.
Возможен был и другой способ действий, чисто оборонительный, сторонники которого имелись тогда в среде французского генерального штаба{46}. Согласно этому взгляду, решение Жоффра во что бы то ни стало наступать всеми силами было нецелесообразно и не отвечало обстановке, являясь отражением господствовавшего в то время настроения во французском генеральном штабе, который поклонялся идее наступления как фетишу, а оборону считал чем-то позорным. Между тем многое говорило в пользу обороны в первые дни, а может быть и в первые недели войны: и наличие многочисленных укреплений на восточной границе, дававших возможность оборонять эту границу с небольшими силами, чтобы с остальными организовать сильный оборонительный фронт к стороне Бельгии; и необходимость выждать выступления России, изготовлявшейся к войне медленнее своих союзников; и желательность присоединить к французским войскам английскую армию, которая запаздывала своим сосредоточением. По мнению сторонников оборонительного способа действий, ни одно из наступлений, намеченных планом № 17, ни в Эльзас-Лотарингию, ни в Бельгию, не имело никаких шансов на успех. Первое из них вследствие того, что французам пришлось бы здесь наступать по очень трудной [75] местности, среди германских крепостей, которые нужно было бы осаждать, а потому невозможно было рассчитывать на быстрое продвижение; потеря же времени в этом районе отразилась бы весьма неблагоприятно на общей обстановке, потому что противник мог в это время добиться успеха на левом фланге французского фронта. Второе из этих наступлений тоже было обречено на неудачу: если французы решили вступить на бельгийскую территорию не ранее того, как будет нарушен немцами нейтралитет Бельгии, то, естественно, они с первого же дня войны выпускали из рук инициативу и в дальнейшем должны были бы сообразовать свои действия с намерениями противника.
Оборона на всем фронте потребовала бы, может быть, отнести развертывание армий от границ в глубь страны (кроме войск прикрытия и гарнизонов укрепленных районов восточной границы), с предоставлением противнику широкой полосы отечественной территории; но в тех условиях, в которых Франция начала войну, этот способ действий, вероятно, не дал бы худших результатов, чем тот, который осуществлялся французами в первых операциях на бельгийской границе.
Во французском плане № 17 заключалось глубокое внутреннее противоречие: имея, в сущности, здоровую стратегическую основу, он вышивал на ней неудачные оперативные узоры, дававшие в совокупности бледную картину, на фоне которой с трудом можно было различать неясные контуры оперативного замысла — этой души стратегической операции; весь проникнутый стремлением к наступлению, к захвату инициативы и к решительному столкновению с противником, он, тем не менее, вылился в форму развертывания полунаступательного, полувыжидательного характера.
План № 17 обладал крупными недостатками, которые неизбежно должны были подвергать большой опасности наступление французских армий на восточной границе; он во многом не соответствовал обстановке, он не имел тех резко выраженных жестких и тяжеловесных оперативных форм, которые, как у немцев, грубо давили бы на психологию противника; но он и не обладал той гибкостью, которая давала бы ему возможность быстро приспособляться к новым условиям. Поэтому, вступая в эту войну, Франция предоставляла свои армии на произвол случая и заранее обрекала их на потерю инициативы и на все, связанные с этим, оперативные затруднения.
Жоффр
План № 17 обыкновенно называют планом ген. Жоффра, т. е. таким планом, в котором нашли себе отражение более характерные оперативные взгляды этого полководца. Поэтому не лишним будет сказать несколько слов о личности последнего. Жоффр возглавлял перед войной ту стратегическую школу, которая господствовала во Франции в годы между японской и мировой войнами и имела большое число сторонников как в рядах высшего командного состава, так и среди генерального штаба, особенно [76] среди его молодого поколения. Это была школа, проповедывавшая наступление во что бы то ни стало и возлагавшая свои надежды, главным образом, на сильную кадровую армию, причем резервным формированиям при мобилизации не придавалось большого значения, почему таковые и не получили широкого развития в начале войны. Заменив в 1911 г. ген. Мишеля, относившегося несочувственно к этим взглядам, Жоффр назначил на все ответственные должности генерального штаба представителей этой школы, называвшейся «молодой армией», и таким образом вполне осуществил единство доктрины в тех учреждениях и среди тех лиц, которые ведали разработкой соображений, послуживших материалом для плана № 17. Жоффр имел большое пристрастие к своим более молодым сотрудникам, с мнениями и суждениями которых он считался; советам же старших по возрасту лиц командного состава не придавал большого значения. Характерным для его приемов управления и оперативной работы является то обстоятельство, что члены высшего военного совета, предназначавшиеся на высшие командные должности в военное время, не были привлечены им к составлению оперативного плана на случай войны, который был объявлен им 7 февраля 1914 г. И даже в тех случаях, когда эти генералы незадолго до войны, а некоторые почти накануне объявления мобилизации, после ознакомления с районом предстоявших им действий и состоянием войск, назначенных в состав их армий, делали Жоффру представления о желательных изменениях в плане № 17, последний не только не шел навстречу этим попыткам исправить некоторые ошибки в стратегических соображениях, но даже иногда не входил в обсуждение таких представлений, оставляя их без ответа. Это, конечно, должно было весьма неблагоприятно влиять на настроение командующих армиями, с которым они приступали к ведению операций, ослабляло их доверие к верховному командованию и умаляло их авторитет в глазах генерального штаба.
Жоффр был до такой степени необщителен в вопросах, касавшихся оперативных соображений, что его называли «крепостью, замкнутой со всех сторон»; в плане № 17 он весьма скуп на мотивировку своих решений, и его директива № 1 напоминает собой больше оперативный приказ для исполнения, чем оперативный план, предназначенный для широкой ориентировки высшего командного состава, Жоффр сам сказал, что план № 17 — вовсе не оперативный план, потому что «план операций, это — идея, которую полководец держит в своей голове, но не доверяет бумаге»{47}; следовательно, план № 17 представляет собой лишь план мобилизации и сосредоточения французских армий, использование которых для предположенного наступления находилось в зависимости от полководческого вдохновения, возбуждаемого энергией и дерзанием молодого генерального штаба, окружавшего Жоффра. [77]
Мало разговорчивый, не склонный к обсуждению и решению дел в совещаниях, а потому не расположенный к прениям и объяснениям, самоуверенный, упрямый, настойчивый в проведении своих указаний, не терявший присутствия духа в тяжелые минуты, обладавший значительной долей оптимизма при оценке обстановки и составлении предположений на будущее, — таков этот незаурядный полководец, которому Франция доверила свои армии, а вместе с тем и судьбу свою в этой борьбе.
Связь между планом № 17 и русскими планами операций против Германии
Очерк французского плана был бы неполон, если бы я не добавил к сказанному несколько строк относительно связи, существовавшей между оперативными соображениями французского и русского генеральных штабов.
Зарождение мысли о военном соглашении между Россией и Францией относится к середине 1891 г., когда и начались переговоры по этому вопросу, закончившиеся заключением в августе 1892 г. франко-русской военной конвенции, подписанной с русской стороны начальником главного штаба ген. Обручевым и с французской — начальником генерального штаба ген. Буадефром. Это соглашение устанавливало взаимное обязательство, в случае нападения сил тройственного союза или одной Германии на одну из договаривающихся сторон, выступить другой стороне без предварительного сговора; затем оно определяло силы, которые каждая из сторон должна была ввести в действие, и сроки их готовности, имея в виду, чтобы Германия была вынуждена вести войну на два фронта. Ни одна из этих сторон не могла заключить сепаратного мира.
В 1899 г. было признано необходимым вести согласованную работу генеральных штабов, что привело к решению периодически созывать совещания их представителей. Эти совещания начались в 1900 г. и продолжались до 1913 г., причем в последние 4 года перед войной они происходили ежегодно; в них принимали участие с русской стороны начальники главного и генерального штабов генералы Сахаров, Палицын, Гернгросс и Жилинский, а с французской — начальники генерального штаба генералы Делян, Пендзек, Брэн, Лафон-де-Ладеба, Дюбайль и Жоффр.
На этих совещаниях обсуждались различные вопросы, связанные с военной конвенцией 1892 г. и последовательно принимались по ним решения. Важнейшие из них заключались в следующем. Очень подробно и много обсуждался почти на всех совещаниях вопрос об отвлечении русскими армиями возможно больших сил противника на востоке, с целью предоставить Франции численное превосходство над немцами с первых же дней войны.
Ввиду этого русский генеральный штаб уже с первого совещания принял на себя обязательство ускорить мобилизацию и сосредоточение русских вооруженных сил. В дополнение одной из статей военной конвенции было постановлено, что в случае выступления Германии обе стороны приступают к общей мобилизации без предварительного сговора, но при отдельном выступлении [78] Австрии или Италии — по предварительному соглашению, потому что в этом случае интересы России и Франции будут затронуты в неодинаковой степени.
Во время японской войны и в течение первых 2 лет после нее требования, предъявлявшиеся Францией России, были несколько смягчены вследствие ослабления русских военных сил, но с 1907 г. французы возобновили свое требование ускорить мобилизацию и сосредоточение русских армий на германской границе, чтобы не поставить Францию в тяжелое положение, если она будет иметь перед собой все вооруженные силы Германии; за это французы обещали немедленно по окончании своего сосредоточения начать решительное наступление всеми своими силами. Такие требования, повторявшиеся почти на каждом совещании и с годами становившиеся все настойчивее, оказывали сильное давление на русский генеральный штаб, который в период с 1907 до 1912 гг. разработал ряд мер, обеспечивавших на 15-й день мобилизации сосредоточение и готовность к наступлению против Германии 2/3 русских вооруженных сил; это вполне удовлетворило французский генеральный штаб, который в это время с большей достоверностью выяснил германский план на случай войны с Францией. Однако, с 1912 г., ввиду усиления военных сил Австрии, на совещаниях обнаружилось намерение русского генерального штаба ослабить те силы, которые были предназначены против Германии с целью усиления русских войск, направляемых против Австрии. Французы, не оспаривая необходимости для России иметь крупные силы для борьбы с австро-венгерскими армиями, тем не менее, на последнем перед войной совещании в августе 1913 г. устами ген. Жоффра решительно указывали на первостепенную важность для обеих сторон в первую же очередь полного поражения Германии, которое лучше и скорее всего облегчит операции русских армий против других враждебных держав. Ввиду этого русский генеральный штаб считал себя попрежнему обязанным подготовить быстрое наступление больших сил против Германии исключительно с целью оказать поддержку своему союзнику на западе. Но так как такие меры могли бы повредить готовности русских к операциям против Австрии в случае выступления последней, а русское развертывание против Германии могло бы оказаться излишне сильным по сравнению с числом оставленных ею против России войск, то явилась необходимость иметь подготовленными два плана мобилизации и сосредоточения: один — на случай, когда главные силы должны быть направлены против Германии (план Г) и другой — когда они будут сосредоточены против Австрии (план А). Оба эти плана и были разработаны к 1914 г.
Только уяснив себе ту поддержку, которую России соглашалась оказать Франции, подготовляя совершенно ненужное ей и, может быть, даже опасное для общего стратегического положения своих армий сосредоточение крупных сил на германской границе, мы можем понять оптимизм Жоффра, намеревавшегося бросить свои армии так опрометчиво в наступление по обе стороны [79] Вердена. Несомненно, только этой готовностью России повести сильное наступление в пределы Германии можно объяснить расчеты французского генерального штаба на отвлечение части германских сил на восточный театр и ослабление их главной массы на западном. И несмотря на то, что этого возможно было достигнуть лишь по истечении некоторого времени после объявления войны, для французов все-таки было важно, чтобы с первых же дней крупные русские силы наступали в Германию с целью произвести моральное воздействие на германское верховное командование и ободрить французскую армию{48}. России предстояло использовать свои силы на германском фронте, но не для того, чтобы нанести здесь поражение войскам общего противника, а лишь с целью поддержать своего союзника. В таком решении русского генерального штаба, сильно стеснявшем оперативную свободу русских армий, таилась опасная угроза крупных неудач на русском фронте, которые едва ли могли быть уравновешены в общем балансе войны впечатлением от вторжения русских войск в В. Пруссию, К счастью, однако, Россия подготовила два варианта своего развертывания с тем, чтобы в последнюю минуту, смотря по условиям обстановки, выбрать из них тот, который, не нарушая основных положений русско-французской военной конвенции, позволил бы ей выступить также и на защиту собственных интересов.
Во всяком случае, в секретных шкафах русского генерального штаба в Петербурге хранилось очень ценное дополнение к французскому плану № 17, побуждавшее Жоффра с такой самоуверенностью подготовлять французские армии к наступлению.
3. Бельгийский план
Положение Бельгии в случае европейской войны
Географическое положение Бельгии между такими могущественными державами, как Англия, Франция и Германия, уже издавна утвердило в бельгийцах убеждение, что борьба этих держав между собою неизбежно должна привести к нарушению нейтралитета их страны, а следовательно, и вовлечь ее в эту борьбу. Опыт французских революционных и наполеоновских войн давал много примеров этому; в новейшее же время Бельгии угрожало такое положение во время франко-прусской войны в 1870 г. Этот вопрос приобрел для бельгийцев особенную остроту с последних лет прошлого столетия, когда стала явно обнаруживаться деятельная подготовка к войне — и политическая, и военная — ее обоих могучих соседей. Еще в 1882 г. известный бельгийский военный писатель и военный инженер ген. Бриальмон писал и говорил, что в случае новой войны между Германией и Францией германские армии будут наступать через Бельгию. С тех пор, как [80] мм видели из рассмотрений германского и французского планов, эта мысль получила широкое распространение в европейской военной литературе и, в конце концов, в Бельгии создалась уверенность, что в будущей франко-германской войне ее нейтралитет будет нарушен Германией. При таких условиях бельгийцам естественно было подумать об обороне своей страны и защите ее нейтралитета.
Главным образом, ввиду вероятности такой стратегической обстановки были предприняты в 1890–1892 гг., по мысли и инициативе Бриальмона, меры по укреплению оборонительной линии р. Мааса и усилению Антверпена. На Маасе начали перестраивать Льеж и Намюр с целью создать в этих пунктах крепости-лагери, а Антверпен расширяли и совершенствовали постройкой нового пояса далеко выдвинутых вперед фортов, чтобы превратить этот укрепленный город в обширную первоклассную крепость, которая могла бы прочностью своих верков оказать продолжительное сопротивление атаке, а размером своих запасов — выдержать длительную осаду. К началу войны еще не все предположенные работы были закончены в этих крепостях; наибольшей неготовностью отличались укрепления Антверпена.
Основные соображения бельгийского плана
Соответственно такой системе укреплений, план операций бельгийской армии в случае вторжения немцев в Бельгию и необходимости оказать им вооруженное сопротивление должен был заключаться в следующем. Полевая армия должна была, опираясь на занятые крепостными войсками укрепления Льежа и Намюра, оборонять линию р. Мааса между голландской границей и Намюром, пытаясь войти в связь своим правым флангом с французской армией, а, может быть, и с англичанами, если они успеют к тому времени перебросить часть своих сил на континент. Но если бы бельгийцы понесли на Маасе поражение до прибытия туда союзников, то, предоставив оборону маасских крепостей их гарнизонам, полевые войска отходили бы на линию Диест, Тирлемон, Намюр, прикрывая в этом положении пути, ведущие и на Антверпен, и на столицу. В случае же невозможности удержаться и на этой линии и неприбытия союзных подкреплений армия должна была укрыться в Антверпен, откуда угрожать правому флангу или тылу германских войск, наступающих в глубь страны. Бельгийцы рассчитывали, что встречное наступление в Бельгию крупных англо-французских сил остановит германское вторжение и освободит бельгийскую армию в Антверпене.
Из этого плана возможно вывести два следующие заключения: первое, что бельгийцы не предполагали оборонять, ту часть Бельгии, которая находится к востоку от Мааса{49}, и второе, что в случае неудачи в первых боях на Маасе они не предполагали [81] отходить на своих союзников, предпочитая дожидаться их прибытия у Антверпена. Насколько целесообразным представляется их первое решение, настолько неуместным второе. Последнее возможно было бы понять в том случае, если бы бельгийцы рассчитывали воевать в единоборстве с немцами; при этих условиях, потерпев поражение в поле, они, естественно, вынуждены были бы отойти в единственное, более или менее прочное убежище своей страны, в свой обширный редюит, крепость Антверпен, чтобы попытаться здесь, затянув борьбу и утомив противника в осадной войне, добиться менее тяжелых для себя условий капитуляции и мирного договора. Но, конечно, такое единоборство с Германией являлось невероятным и невозможным вследствие колоссального неравенства сил, почему участие бельгийской армии в борьбе с немцами должно было предусматривать совместные операции с союзниками, будут ли то французы или англичане. При совместных же действиях с союзными войсками указанный план бельгийцев становится непонятным. Изолированные самостоятельные операции бельгийской армии являлись допустимыми лишь до тех пор, пока маасская укрепленная линия не была взята противником; после же этого они утрачивали всякую стратегическую целесообразность.
Оценка бельгийского плана
Как видно из этого, весь бельгийский план войны был проникнут одной преобладающей идеей — идеей крепостной обороны Бельгии, принадлежащей Бриальмону, которая и придала ему такой односторонний и пассивный характер, неминуемо направлявший бельгийскую армию на путь поражений; между тем, вероятность совместных операций бельгийских войск с англо-французскими должна была вдохнуть в оборону страны маневренность и активность и превратить бельгийскую армию в авангард союзных армий, которые могли бы наступать в Бельгию и развертывание которых она могла бы прикрыть. Бриальмон, несмотря на весь свой талант и на свои познания в военном деле, все же был военным инженером по преимуществу, т. е. односторонним специалистом, склонным придавать в вопросах войны преобладающее значение элементам инженерной обороны, которые в этой обстановке менее всяких других могли спасти Бельгию.
Рассчитывали ли в действительности бельгийцы на помощь союзников и вообще имели ли они намерение во что бы то ни стало защищать с оружием в руках неприкосновенность своей территории?
О том, что они имели в виду помощь союзников, свидетельствуют встречавшиеся в последние годы перед войной во французской и германской литературе многочисленные указания о сношениях Бельгии с Францией и Англией по вопросу о совместных действиях в случае войны с Германией. С 1910 г. французами была организована агентурная разведка в Бельгии и наблюдение за дорогами, ведущими из Германии. Осенью 1912 г. состоялась негласная поездка офицеров французского генерального [82] штаба на бельгийскую территорию, в район крепости Намюра. С мая 1913 г. французские аэропланы периодически производили полеты над бельгийской территорией, не вызывая протеста бельгийских властей, а английские моряки производили разведки по бельгийскому побережью{50}. Кроме того, как будет сказано при изложении английского плана, неоднократно велись переговоры между представителями бельгийской и английской армий.
Хотя все эти сношения и не привели к определенным соглашениям, тем не менее, уже одно то, что они велись, и притом настойчиво и продолжительное время, свидетельствовало о намерении союзников видеть Бельгию в предстоявшей войне с немцами на своей стороне. Казалось бы, этого было вполне достаточно для того, чтобы при составлении бельгийцами плана первоначальных операций принять в расчет возможность совместных действий с англо-французскими войсками, которые при этих условиях должны были уже с первых дней войны устремиться в Бельгию.
Неопределенный, не соответствовавший военно-политической обстановке и стратегически совершенно нецелесообразный план действий бельгийцев наводит на мысль о том, что они вовсе не были расположены вести войну с немцами, и поэтому решение вопроса об этом оттягивали до последней возможности. Я уже указывал на то, что часть Бельгии, лежащая к востоку от Мааса, не имела гарнизонов; здесь не было и укреплений, почему, пока германские войска не перешли через Маас, устранялись поводы для столкновений между ними и бельгийскими войсками. Повидимому, бельгийцы и рассчитывали именно на такую обстановку, которая дала бы им возможность, ограничившись дипломатическим протестом по поводу нарушения немцами нейтралитета их страны, остаться в стороне от борьбы, наблюдая за ней с того берега Мааса. На это указывает и то обстоятельство, что бельгийцы отнеслись с большой нерешительностью в первые дни войны к предложению Франции апеллировать к державам-покровительницам бельгийского нейтралитета, как бы не желая вмешательства в это дело ни Франции, ни Англии.
4. Английский план
Зарождение английского плана
В 1906 г. начались переговоры между военными представителями Англии и Бельгии по вопросу о совместных действиях английской и бельгийской армий в случае нарушения Германией нейтралитета Бельгии. Эти переговоры то прекращались, то возобновлялись, но, в общем, велись с перерывами до 1914 г. В них разновременно приняли участие: с английской стороны — начальник [83] генерального штаба ген. Грирсон и военные агенты в Брюсселе полк. Барнардистон и подполк. Бридж, а с бельгийской — начальники генерального штаба ген. Дюкарн и Юнгблют. Протоколы происходивших по этому случаю совещаний помещены в документе, захваченном немцами в бельгийском архиве в Брюсселе и озаглавленном «Conventions anglo-belges».
План высадки английской армии на материке
Этими переговорами предусматривалась высадка 150–100 тыс. англичан в течение 10–13 дней после объявления войны на французском побережья, на участке Кале, Дюнкерк, или на бельгийском берегу, в Зеебрюге и Остенде. Поднимался также вопрос о высадке английских войск в Антверпене, но он был отвергнут ввиду того, что был связан с нарушением нейтралитета Голландии, а также и потому, что высадка здесь требовала огромных транспортных средств и продолжительного времени (до 1 1/2 месяцев) и была небезопасна вследствие близости германской морской базы. При этих переговорах Англия постоянно настаивала на необходимости для Бельгии увеличить свою армию военного времени до 300 000 чел.; в свою очередь, Бельгия требовала, чтобы Англия приняла меры к ускорению высадки своих войск на материке с целью встретить германское наступление соединенными силами на оборонительной линии Мааса.
Однако, Бельгия не увеличила свою армию (что имелось в виду сделать в ближайшие годы, согласно с военным законом 1913 г.), Англия же не ускорила свою боевую готовность и сосредоточение своих войск на континенте. Кроме этих переговоров, с 1911 г. велись переговоры между Англией и Францией о высадке английской экспедиционной армии на французском побережьи и сосредоточении ее в районе Мобеж, Ле-Като, Гирсон. Это дало возможность французскому генеральному штабу включить в план № 17 предположение о развертывании английской армий на левом фланге французских армий.
Все эти продолжительные переговоры между тремя соседними державами, желавшими объединиться для борьбы с общим врагом, не привели ни к какому реальному результату, и меры, необходимые для этого объединения, попрежнему оставались в области предположений. От всех этих попыток сговориться о совместных действиях осталась лишь одна идея высадки на материке английской экспедиционной армии, которая должна была своим наступлением от побережья угрожать правому флангу и тылу германских армий. Но, не приняв мер к ускорению переброски своих войск на французское побережье, Англия не имела возможности своевременно использовать их, потому что в течение тех двух недель, которые нужны были для выполнения стратегического развертывания английской армии, обстановка в Бельгии, естественно, должна была настолько измениться, что движение английских войск от побережья могло утратить то оперативное значение, которое хотели придать ему. А вместе с тем весь английский план действий, мало считавшийся с элементом [84] времени, был заранее обречен на неудачу и должен был с первых же дней войны потерпеть полное крушение.
5. Оценка союзных планов
Из всего сказанного о планах союзников видно, что все предположения их, как взятые в отдельности для каждой из союзных армий, так и рассматриваемые в совокупности, не отвечали ни военно-политической, ни стратегической обстановке, сложившейся перед войной, а также не обладали ни решительностью замысла, ни ясностью заложенных в них идей. Они не были согласованы между собой в отношении совместных операций и создания единого фронта для борьбы с германским нашествием. Вообще, в этом отношении союзники вступали в войну недостаточно подготовленными в смысле согласованности боевых действии и оказались вынужденными создавать план совместных действии под ударами неприятельских армий{51}.
Но некоторые попытки заблаговременно создать такой план, несомненно, существовали. В последние годы перед войной во французской военной литературе обсуждался вопрос об установлении связи между операциями французских, английских и бельгийских войск в случае наступления немцев в Бельгию. Основой этих суждений являлось требование, чтобы бельгийцы не были предоставлены сами себе и чтобы англо-французские войска возможно быстрее оказали им помощь. Бельгийская армия должна была развернуться на р. Маасе, а оборонительная линия этой реки севернее Вердена должна была послужить продолжением французского фронта. Было предположено занять Намюр французскими войсками, которые в этом месте вошли бы в связь с бельгийцами, занявшими участок Мааса между Льежем и Намюром. Что касается англичан, то после своей высадки в Дюнкерке, Кале и Булони они должны были сосредоточиться на левом фланге бельгийской армии, в районе Льежа.
Несмотря на все эти соображения, предположения и намерения, направленные к объединению стратегических мер, намеченных каждым из союзников для своей армии, никакой связи между их планами достигнуто не было; отсутствие объединенного командования, различная мобилизационная готовность союзных армий и неизбежный вследствие этого захват немцами инициативы должны были опрокинуть все эти проекты и оставить союзников без общего плана действий, лицом к лицу с германским вторжением в Бельгию. [85]