Бомбардировка Севастополя Гебеном 29 октября 1914 г.{2}
Общая обстановка на Черном море
Бомбардировка Севастополя Гебеном сама по себе не представляет крупного эпизода борьбы флота с берегом, но она сопровождалась рядом таких обстоятельств и протекала при такой обстановке, которые дают весьма обширный материал для суждений по вопросу обороны баз флота. Поэтому мы считаем полезным развернуть тот фактический материал, который сгруппировался вокруг самого факта бомбардировки.
Подробное освещение политической обстановки не входит в нашу тему, а потому для обрисовки ее мы вкратце укажем лишь на обстановку последних дней на Черном море перед началом военных действий, не касаясь политических подробностей и стратегических директив, которые, в той или иной степени, влияли на поступки и решения командования.
Продолжительные колебания Турции в вопросе выступления на стороне центральных держав отсрочили начало военных действий на черноморском театре почти на три месяца. Это позволяло в полной мере вести тщательное наблюдение за изменением настроения правительственных и общественных кругов Турции и, таким образом, по нарастанию тех или иных тенденций предвидеть момент разрыва и вероятный план действий возможного противника. [4]
Вхождение Гебена и Бреслау в состав турецких морских сил не оставляло никаких сомнений относительно истинных намерений правительства Энвера-паши. Вопрос сводился только к выбору момента выступления. Таким образом, основной задачей дипломатии было установление тех признаков, за которыми непосредственно могло последовать активное выступление. При том серьезном изменении военной обстановки на Черном море, которая создавалась с появлением здесь Гебена и Бреслау, трудно было сомневаться, что одним из главных побуждений к выступлению будет являться возможность использования для Турции того выгодного соотношения сил на море, которое явно было не в пользу устаревшего боевого ядра флота России на Черном море.
Поэтому перед черноморским командованием была дилемма — или настаивать на необходимости разрешить создавшееся положение внезапным ударом, выработав способ и найдя для того случай, с целью восстановления прежнего соотношения сил, — или подготовиться ко всем возможностям, которые имелись в распоряжении неприятеля, обладавшего этими двумя вполне современными боевыми кораблями.
Директивы политического характера были сформулированы министром иностранных дел Сазоновым в его телеграмме от 29 августа 1914 г. следующим образом:
«...Сам по себе выход Гебена в Черное море не означает разрыва, и меры против него допустимы только в случае полной уверенности в успехе. С общей политической точки зрения, разделяемой Францией и Англией, весьма важно, чтобы война с турками, если бы она оказалась неизбежной, была вызвана самой Турцией. Все эти соображения склоняют меня к выводу о нежелательности инициативы разрыва с Турцией с нашей стороны».
Однако, это мнение не было согласовано со взглядами верховного командования, которое через три дня, т. е. 1 сентября, на предложение адм. Эбергарда считать Гебена и Бреслау, в случае появления их в Черном море даже под турецкими флагами, кораблями германского флота и принять все меры для защиты от их покушений, ответило, что [5] «если бы Эбергард считал для себя выгодным атаковать неприятеля сейчас же после выхода Гебена в Черное море, не дожидаясь агрессивных действий с его стороны, оно разрешает это выполнить».
Но столь решительное согласие через полтора месяца было отменено другой директивой:
«не искать встречи с турецким флотом, если он не займет явно угрожающего положения»{3}.
Таким образом, черноморское командование получало указание не вызывать разрыва и в будущем.
Между тем, официальные русские представители в Турции доносили о расширяющихся военных приготовлениях. Эти донесения, поступавшие в изобилии, говорили в одинаковой степени о наличии предвоенных мер как в самом Константинополе, так и в отдельных вилайетах Малой Азии{4}. Сводка этих данных рисовала определенную планомерную картину подготовки к войне. Большинство из этих сведений передавалось черноморскому командованию, и оно не могло не видеть того нарастания опасности, которое уже отмечалось повсеместно.
Насколько тревожной была обстановка уже в сентябре, свидетельствует сообщение русского посла в Константинополе Гирса, переданное адм. Эбергарду по радио 19 сентября:
«Ввиду непрекращающихся слухов о предстоящем выходе Гебена и Бреслау в Черное море, слухов, решительно опровергаемых членами правительства, полагал бы своевременным принятие необходимых к защите побережья мер, заминирование портов и прочее».
Два дня спустя, 22 сентября, это предупреждение было подтверждено и ставкой, сообщавшей: [6]
«Получаемые из Константинополя известия почти не дают надежды на сохранение мира. Надо ожидать выступления Турции. Весьма вероятна минная атака или постановка заграждения у Севастополя до объявления войны» (телеграмма № 55).
20 октября адм. Эбергард был уведомлен телеграммой Сазонова, что
«в связи с полученным Турцией от Германии золотом возможно в ближайшие дни выступление ее против нас».
На следующий день было получено новое извещение, что Турция подписала протокол, которым обязывалась к немедленному военному выступлению, когда в счет обещанного денежного пособия она получит от Германии 2 миллиона фунтов. После 21 октября министерство иностранных дел почти ежедневно извещало об ухудшающемся политическом положении. Наконец, 28 октября в 17 ч. 30 м. было получено сообщение, что
«по достоверным сведениям Турция решила 28 октября немедленно объявить войну».
Таким образом, недостатка в предупреждениях не было. Г. Лорей, автор описания операций германо-турецкого флота, говорит, что Германия неоднократно настаивала на ускорении выступления Турции. Так, 7 сентября начальник германской военной миссии ген. Лиман фон-Сандерс получил от начальника большого генерального штаба ген. Мольтке телеграмму:
«Желательно, чтобы Турция выступила возможно скорее, не позднее окончания организации обороны Дарданелл, которое необходимо ускорить».
8 сентября германский посол в Константинополе также получил предписание вынудить Турцию к выступлению. 15 сентября это предписание было подтверждено рейхсканцлером Бетман-Гольвегом с требованием энергичных действий на Черном море.
«В конце концов, — пишет Лорей, — Турция поставила свое согласие на выступление в зависимость от получения [7] от Германии займа в размере 2 миллионов турецких фунтов{5}. Эта сумма была обещана. Когда деньги эти, после случайной задержки, попали, наконец, в Константинополь, Энвер-паша был готов идти на выступление, но его коллеги министры хотели еще выиграть время и решили послать в Берлин министра иностранных дел Халила, чтобы там договориться о наиболее удобном моменте для активного выступления».
Как известно, адм. Сушон, поддержанный Энвером-пашой, не стал ожидать результатов переговоров и, обеспечив себе оперативное подчинение турецкого флота, начал военные действия нападением на русские порты.
27 октября в 8 ч. 30 м. Черноморский флот в составе 6 линейных кораблей, 3 крейсеров, 16 миноносцев, 1 канонерской лодки и 1 заградителя (Прут) вышел в море для маневрирования, имея полные запасы снарядов и топлива.
Согласно директивам ставки о нежелательности дальних походов к берегам Турции, во избежание всего, что могло бы вызвать или ускорить войну с Турцией, адм. Эбергард решил на этот раз держаться вблизи Севастополя и выполнить некоторые стрельбы и практику в маневрировании{6}.
Находясь в море, флот получил в 20 ч. 35 м. 27 октября радио от одного из пароходов, совершавших рейсы в Константинополь, что им в море около 17 ч. 30 м. были встречены в 5 милях от входа в Босфор Гебен, Бреслау, Гамидие и миноносцы. Около 10 ч. 20 м. 28 октября, на возвратном пути флота в Севастополь, командующий флотом получил снова радио с парохода Александр Михайлович о том, что на высоте Амастро им был встречен Гебен с двумя миноносцами, курсом на Керемпе.
Это повторное сообщение почему-то потребовало со стороны командования проверки и, когда флот подходил [8] к Севастополю, им было сделано распоряжение о запросе посла и морского агента в Константинополе, верно ли сообщение о выходе турецкого флота в море и где находятся его корабли в данный момент.
В 13 ч. 30 м. 28 октября, когда флот уже входил на Севастопольский рейд, флаг-капитан по оперативной части штаба командующего флотом, кап. 1-го ранга Кетлинский, запросил по радио пароход Александр Михайлович: «Уверены ли, что видели Гебен?»
В 16 час. был получен ответ: «Гебена прекрасно знаю».
За это время флоту было объявлено «третье положение»{7}, транспортам{8} — «четвертое» и сделан сигнал «адмирал принимает в экстренных случаях». Сам командующий со штабом перешел с флагманского корабля на Георгий Победоносец {9}.
Почти одновременно с приходом флота командующий приказал заградителю Прут приготовиться немедленно к походу. Целью этой посылки являлась перевозка из Ялты в Севастополь одного батальона 62-й пех. дивизии, которая, по требованию ставки, должна была быть срочно отправлена из Крыма на фронт. Один из батальонов был расквартирован в Ялте, и теперь, чтобы не задержать отправления дивизии, командующий флотом решил перевезти его морем. Так как никаких, по мнению штаба, готовых транспортных средств у флота не имелось, решено было послать заградитель Прут, который только что ходил с флотом в поход и, таким образом, был в полной готовности.
Распоряжению о посылке в море в столь напряженное время слабо вооруженного транспорта, и притом специального [9] назначения, за одним батальоном, место расположения которого (Ялта) находилось всего в 80 км от Севастополя, трудно найти оправдание, тем более что на Пруте находился полный запас мин в количестве 750,. и притом мин лучших образцов (типа вахтенных и для постановок на больших глубинах). Все остальные заградители Черноморского флота Ксения, Алексей, Георгий и Константин вместе имели на себе запас около 800 мин; таким образом, Прут один заключал в себе 50°/» заградительных возможностей. Первой операцией, которую должен был осуществить флот при наличии уже угрожающих симптомов, была постановка минного заграждения, как это и предусматривалось планом кампании. Поэтому даже отсутствие Прута (не говоря уже о риске его потери) ослабляло осуществление первых мер предосторожности.
В своем ответе на поставленный вопрос о причинах посылки Прута Эбергард доносил морскому министру:
«Телеграмма ставки требовала немедленно отправить 62-ю пех. дивизию, а так как батальон из Ялты шел бы 4 дня, то я послал заградитель Прут, как единственный, в то время транспорт под парами (он был с флотом в море на маневрах). В моем распоряжении были годные для перевозки войск только Прут, Кронштадт и 4 заградителя. На заградителях, так же как и на Пруте, были мины, но более современные. Кронштадт {10} для нас более ценен, чем Прут».
В 17 час. (приблизительно через час после ответной телеграммы с Александра Михайловича о Гебене) заградитель Прут снялся с бочки и вышел в Ялту. Полчаса спустя, когда Прут еще не повернул за Херсонесский маяк, была получена уже упомянутая нами телеграмма министерства иностранных дел о намерении Турции объявить войну 28 октября.
В 20 час. 35 м. командующий флотом объявил флоту по радио: [10]
«Положение весьма серьезное. Гебена с двумя миноносцами видели около Амастро. С рассвета «положение первое». Госпитальным судам — то же к 9 час, транспортам (т. е. заградителям. — Н. Н.) пока — четвертое».
За это время флот энергично принимал уголь до полного запаса и к 22 час. закончил погрузку.
Необходимо отметить, что в это время минная бригада, в составе 15 миноносцев, находилась в районе Евпатории, где производила торпедные стрельбы. С возвращением флота в Севастополь она продолжала оставаться в Евпаторийском заливе. Когда бригада получила извещение о серьезности положения, начальник бригады передал в 23 часа по радио:
«Ввиду серьезности положения полагал бы необходимым иметь полный запас топлива. Жду распоряжений».
На это ему было отвечено:
«Приготовьтесь к бою, возвращайтесь в Севастополь, подходя в обстрел батарей и к минному заграждению не ранее рассвета. В случае появления неприятеля вскройте пакет 4Ш»{11}.
Одновременно, как бы наведенное на размышление радиотелеграммой начальника минной бригады, естественно озабоченного судьбой своей бригады, командование дало радио Пруту:
«.Ночь держитесь в море. После рассвета возвращайтесь в Севастополь, вскрыв, если явится неприятель, пакет 4Ш».
И одновременно было дано общее радио заградителям Пруту, Дунаю, Бештау, Дыхтау, начальнику обороны Керченского пролива:
«Завтра приготовиться ставить мины»{12}. [11]
Для дозорной службы в море был выделен из состава минной бригады 4-й дивизион, которому по радио было сообщено:
«В море Прут, (будьте осторожны. В случае появления неприятеля поддержите Прут».
Остальной минной бригаде было приказано приготовиться к походу к 6 час. 29 октября и иметь пары во всех котлах.
Дислокация флота в ночь на 29 октября
Таким образом, дислокация флота к полночи 29 октября была следующей:
Главные силы — все линейные корабли и крейсеры на Большом рейде в Севастополе, здесь же 4 заградителя с полным запасом мин. Все боевые корабли — в полной боевой готовности с поднятыми парами. Заградители — без паров. Минная бригада в Евпаторийском заливе в 6-часовой готовности. В море — в дозоре дивизион из трех миноносцев между Севастополем и Евпаторией и Прут между Ялтой и Севастополем.
В Одессе — канонерские лодки Донец и Кубанец и заградитель Бештау; у Очакова — заградитель Дунай.
В Батуме — транспорт Березань и заградитель Дыхтау.
В 4 ч. 15 м. всеми судами флота была принята открытая радиограмма из Одессы от дежурного парохода Ропит{13}:
«Турецкий миноносец взорвал Донец, ходит в Одесском порту и взрывает суда».
Получив это извещение, командующий флотом дал радио: «Война началась».
В течение часа о том же были извещены все районы, порты и крепости Черного моря.
Напряженное состояние сменилось растерянностью, так как только в 5 ч. 20 м., т. е. через час, флот, стоящий на рейде, получил приказание вскрыть пакет 4Ш. Никаких [12] распоряжений о возможности похода не делается; не делается никаких распоряжений и по крепости.
В 4 ч. 30 м. начальник охраны рейдов, находившийся на Георгии Победоносце (т. е. там же, где штаб), не получая никаких распоряжений по крепости на случай появления неприятеля у Севастополя, по собственной инициативе поручает своему помощнику известить начальника артиллерии о возможности появления перед крепостью неприятельских кораблей. Несколько позже, около 5 час, тот же начальник охраны рейда просит разрешения начальника штаба командующего флотом оставить замкнутыми крепостные минные заграждения у Севастополя, но получает приказание их разомкнуть ввиду ожидающегося возвращения Прута. Отдав о том распоряжение начальнику минной обороны, он предупредил последнего о серьезности положения.
Заграждение осталось разомкнутым, и среди дальнейших событий о нем вспомнили с большим опозданием.
Но около 5 ч. 30 м. утра поступает первое сведение о том, что события приближаются и к Севастополю. В этот момент получается донесение с наблюдательного поста Сарыч, что на зюд-вест от него на горизонте виден луч прожектора.
Среди очень подробной сводки всех радио и распоряжений, сделанной историографом Черноморского флота кап, 2-го ранга Квашниным-Самариным по наличным на кораблях флота журналам и записям, специально для описания событий 29 октября, имеются следующие последовательные записи:
5 ч. 30 м. Семафор начальника штаба по линии: «Кораблям, не имеющим полного запаса спасательных поясов, принять таковые от заградителей. Отряду заградителей передать имеющиеся спасательные пояса по требованию на корабли».
Служба связи, не имея от штаба приказания оповестить побережья и посты о начавшейся войне, делает это, с некоторым опозданием, по своей инициативе.
В 5 ч. 50 м. радио командующего флотом начальнику минной бригады: [13]
«Где находитесь?»{14}
На это радио по ошибке отвечает начальник 4-го дивизиона, находящегося в дозоре, указывая условные пункты в районе Севастополя и Евпатории.
Радио это дается открытым. Пять минут спустя начальник минной бригады сообщает, что с бригадой снимается с якоря (6 ч. 10 м.).
Около этого же времени командование отправляет в ставку экстренную телеграмму:
«3 ч. 30 м. утра турецкие миноносцы атаковали в Одессе охранную лодку Донец и с рейда стреляли по городу. Донец затонул. Стрельба прекратилась. Выхожу с флотом в море».
В 5 ч. 55 м. в море нашел туман от веста.
Одновременно послана партия траления для проверки южного выхода из Севастополя. В 5 ч. 58 м. пост Лукулл донес, что в виду поста, по направлению к Севастополю, идет двухтрубное двухмачтовое судно{15}.
В 6 ч. 12 м. тот же пост дополнительно сообщил, что замеченное судно вооружено башнями и орудиями. Около судна — два миноносца, которые кружатся в районе Лукулла. Три минуты спустя (6 ч. 15 м.) начальник партии траления доносит, что видит Гебена в 35 кабельтовых от себя и одновременно с этим, не ожидая приказаний, поворачивает с партией, на траверзе Херсонесского монастыря, в Севастополь.
В 6 ч. 23 м. командующий дает радио по флоту:
«Заграждение введено». [14]
Таким образом, на самом деле крепостные минные заграждения, оставшиеся разомкнутыми в ожидании возвращения Прута, к моменту начала бомбардировки Гебена (6 ч. 33 м.) были еще выведены. Приказание начальника охраны рейдов, принятое не сразу, что видно из слов начальника минной обороны, задержалось при передаче по телефону и на минные станции. Во всяком случае, прошло несколько минут, пока это было сделано.
В записях минных станций мы имеем определенные указания, что за время с 6 ч. 35 м. до 6 ч. 40 м. Гебен маневрировал на крепостном заграждении, так как станции определенно отметили в этот период ряд замыканий на двух магистралях, что совпадает с наблюденным путем следования Гебена.
По тем же записям устанавливается, что только в 6 ч. 42 м. была введена боевая батарея минных станций № 2 и № 3 и только в 6 ч. 45 м. — боевая батарея минных станций № 1 и № 4.
Таким образом, передача приказаний и их выполнение заняло около 19–20 мин. За это время Гебен, попав под обстрел батарей, повернул на юг и вышел из района минных заграждений.
В 6 ч. 45 м. пост Лукулл донес, что Гебен удаляется и снаряды не долетают.
В объяснениях адм. Эбергарда на вопросы морского министра о причинах вывода крепостных заграждений и обстоятельствах, задержавших их включение, имеется еле дующее изложение событий:
«С рассветом 29 октября боевые цепи заграждения были выключены, так как к этому времени ожидался приход Прута. Как только было донесено с постов, что в море открылся Гебен, немедленно было отдано приказание ввести боевые цепи. Приказание было передано лично начальником охраны рейдов на минную станцию. Выведя заграждение, начальник минной обороны вышел из помещения на пристань, где минеры готовились к работам. Поэтому принял приказание от начальника охраны рейдов унтер-офицер, который побежал доложить о том начальнику минной обороны. Через некоторое время начальник [15] минной обороны лично ответил начальнику охраны рейдов, что цепи введены. Это уже было после первого выстрела».
На вопрос, был ли какой-либо дежурный у включателя заграждения, адм. Эбергард пояснил, что
«дежурный офицер всегда находится на станции у коммутатора, но приказания ему отдаются только начальником минной обороны. Поэтому в передаче приказания с корабля Георгий Победоносец до станции произошла задержка».
Вопрос об установлении, действительно ли Гебен был на заграждении, не был поднят при расследовании обстоятельств 29 октября, хотя неминуемо должен был вытекать из сущности дела. Материалы по этому вопросу, собранные историографом флота{16}, в частности записи минных станций о замыканиях, наблюдавшихся за этот период, устанавливают с несомненностью, что Гебен маневрировал на заграждении. В соответствии с рядом наблюдений, историографом была составлена схема маневрирования Гебена, и она показала, что Гебен коснулся края заграждения. К сожалению, тогда не представилось возможности получить более исчерпывающий материал от минной обороны-крепости в виде карт, так как они представляли собой материал исключительной секретности.
Уже значительно позже, в 1923 г., при разборке материалов черноморского архива войны, среди разрозненных: документов была обнаружена карта{17} с маневрированием Гебена, и здесь предположения историографа, что Гебен на заграждении был, подтвердились совершенно. Карта эта, подписанная начальником минной роты и офицером-наблюдателем, говорит, что Гебен пересек группу мин № 12, прошел вплотную к группе № 14 и, кроме того, был еще в трех опасных положениях. [16]
Дав радио о близости Гебена, начальник партии траления вернулся со своими судами на рейд и в 6 ч. 30 м. утра подошел к Георгию Победоносцу. По-видимому, его радио еще не было разобрано, так как при приближении тральщиков к Георгию Победоносцу начальник партии был опрошен голосом о причине возвращения судов. Начальник повторил о близости неприятеля и получил приказание остаться с судами на рейде. Через три минуты Гебен открыл огонь. Идя со стороны Лукулла (черт. 1), Гебен стрелял по крепостным батареям и рейду из своих 280-мм башенных орудий. Снаряды ложились преимущественно на рейде, причем осколки разрывающихся снарядов попадали на корабли, в том числе и на заградители. Один из снарядов попал в морской госпиталь, убив и ранив несколько больных; два попадания были в батареи. Прямых попаданий в корабли не было. Береговые батареи тотчас же открыли огонь, но туман сильно мешал стрельбе и определению расстояния. Вслед за батареями открыл огонь и Георгий Победоносец, но силуэт Гебена был им виден из-за тумана лишь самое короткое время, за которое корабль успел сделать всего три выстрела. Дистанция до противника была в это время около 80 кабельтовых.
В 6 ч. 40 м., через 7 мин. после начала бомбардировки, командующий флотом со штабом перешел на линейный корабль Евстафий и здесь оставался во все время бомбардировки. Опасаясь за судьбу заградителей, имевших полный запас боевых мин, командование по семафору приказало в 6 ч. 55 м., т. е. уже после фактического прекращения обстрела, заградителям перейти в глубь бухты, к Инкерману, что могло быть ими исполнено лишь в 7 ч. 30 м. Около этого же времени в море были посланы на разведку и для наблюдения за противником два гидросамолета, а также отдано распоряжение подводным лодкам Судак и Лосось срочно выйти в море. За время пребывания под огнем батарей Гебен, следовавший зигзагообразными курсами, получил три попадания крупными снарядами вблизи кормовой трубы, причем был выведен из строя один котел.
«Считая, что стрельба по береговым целям вследствие плохой видимости будет иметь малые результаты, и принимая [17] во внимание оживленный огонь береговых батарей, направленный на эскадренные миноносцы (падения ложились большей частью перелетами, при которых можно было лишь удивляться ничтожному количеству попаданий), Гебен отвернул и отошел 22-узловьгм ходом, приказав миноносцам убрать тралы» {18}.
В 6 ч. 48 м. Гебен, выйдя из обстрела батарей и дав еще несколько залпов по рейду, стал удаляться на юг.
Таким образом, бомбардировка продолжалась 15–18 мин., причем Гебеном было выпущено 47 снарядов 280-мм калибра и 12–152-м.
За все это время никаких извещений о появлении Гебена кораблям, находящимся в море, послано не было, так что ни минная бригада, уже вышедшая из Евпаторийского залива{19}, ни Прут о появлении Гебена осведомлены не были. [18]
Гибель Прута
Столь же неожиданным было появление Гебена и для дозорного дивизиона миноносцев. Последний, в составе миноносцев Лейт. Пущин, Живучий и Жаркий, отделившись от минной бригады для несения дозорной службы у Севастополя, к рассвету был у точки А (черт. 1). Зная из принятых накануне радио о выходе неприятельских судов в море, начальник дивизиона уменьшил район наблюдения и больше держался против входа в Севастополь, имея в виду охрану входа от постановки мин заграждения неприятелем.
Имея приказание, в случае появления неприятеля, оказать поддержку Пруту, который должен был с рассветом вернуться в Севастополь, начальник дивизиона, как только рассвело, направился к нему навстречу в море и скоро рассмотрел силуэт Прута на S от Херсонесского маяка. В некотором расстоянии от Прута на W был замечен силуэт миноносца. Полагая, что это неприятельский миноносец, имеющий намерение напасть на заградитель, дивизион полным ходом направился на пересечку его курса. При приближении замеченное судно оказалось низкобортным ледоколом Гайдамак, шедшим в Севастополь. Выяснив ошибку, дивизион изменил курс к Пруту, но в этот момент со стороны Лукулла из полосы тумана показался сопровождаемый двумя миноносцами Гебен, который открыл огонь по крепости.
В намерении прикрыть Прут, который в это время шел на SO, начальник дивизиона первоначально лег параллельным ему курсом, но, пройдя около 10 мин., решил атаковать Гебен, почему, подняв сигнал «атака» и дав ход до 25 узлов, повернул на противника.
Увидя миноносцы, Гебен прекратил обстрел крепости и, приведя дивизион на курсовой угол около 60°, с расстояния 70 кабельтовых открыл огонь из 152-мм орудий по головному миноносцу Лейт. Пущин. Четвертый залп дал накрытие и попадание под мостик. В своем донесении начальник дивизиона передает следующие подробности боя:
«От взрыва 152-мм снаряда, попавшего на палубу под мостиком и взорвавшегося в командном кубрике, вспыхнул [19] пожар и была выведена из строя вся прислуга носовой подачи. Следующим залпом с мостика смело всех сигнальщиков и разворотило штурманскую рубку и привод штурвала. Миноносец управлялся машинами. Нос миноносца начал погружаться, электрическая проводка была /перебита, почему нельзя было откачивать воду из кубрика и погреба турбиною. Температура от разгоревшегося пожара быстро стала подниматься, почему начали взрываться патроны. Опасаясь взрыва патронного потреба и видя, что подойти к неприятельскому крейсеру на торпедный выстрел не удастся, повернул дивизион на 8 румбов от неприятеля. Гебен принял этот маневр, как мне представилась, за выпущенный торпедный залп, быстро изменил курс влево, а потом вправо на 16 румбов, но огня не прекращал, перенеся его на второй миноносец Живучий».
Не имея возможности из-за пробоины, порчи управления и пожара продолжать бой, начальник дивизиона, приказав Живучему и Жаркому оказать возможную поддержку Пруту, сам на Лейт. Пущине повернул в Севастополь; его потери: 7 убитых и 11 раненых.
В этот момент, около 7 ч. 10 м., Прут находился в 25 милях на W от Херсонесского маяка.
Еще ночью, получив приказание держаться до рассвета в море и затем возвращаться в Севастополь, Прут знал из ряда радио о начале войны и о том, что ему с утра предстоит ставить у Севастополя минное заграждение. По-видимому, осведомленный из тех же радио о присутствии в море дозорных миноносцев, которые должны были поддержать его в случае появления неприятеля, командир Прута, в целях предупреждения возможной ночной встречи с 4-м дивизионом, решил отойти дальше в море, рассчитывая с рассветом вернуться к Херсонесскому маяку. Последнее подтверждается его курсом, который наблюдался миноносцами утром и который был проложен непосредственно на маяк.
Около 7 час. утра, озабоченный, По-видимому, донесшимися до него отзвуками канонады, командир Прута решил напомнить о себе, дав радио, что он находится в широте 44° 34' N и 33°1' О. Радио это, принятое и расшифрованное [20] штабом командующего в 7 ч. 16 м., не вызвало никаких распоряжений. Весьма вероятно, что Прут узнал о Гебене, только обнаружив его в непосредственной близости уже после встречи последнего с дозорным дивизионом{20}. В 7 ч. 35 м. Гебен, зайдя с правого борта Прута, открыл по нем огонь. Распознав Гебена, Прут поднял стеньговые флаги. Сигнальщик одного из ближайших наблюдательных постов, приняв за дальностью расстояния стеньговый флаг за белый флаг сдачи, сообщил о том на центральную станцию службы связи:
«Гебен стреляет в Прута. На Пруте поднят флаг о сдаче».
Несколько минут спустя с Лейт. Пущина, уже повернувшего в Севастополь, было получено радио:
«Гебен обстреливает Прут. Помочь не могу, имею повреждения».
В 7 ч. 56 м. пост Феолент сообщил, что Прут горит. Ошибочное сообщение поста о сдаче вызвало со стороны командования радио Пруту:
«Если положение безвыходное, топитесь и уничтожьте секреты».
Горящий Прут в это время открыл кингстоны и подорвал дно. Гебен, прекратив стрельбу, послал к Пруту миноносцы, которые, подойдя уже к тонущему заградителю, подняли из воды командира и часть команды.
Попытка Живучего и Жаркого оказать помощь Пруту успеха не имела, так как Гебен находился вблизи Прута. Впрочем, часть команды последнего на двух шлюпках успела отойти под берег и здесь была позже принята вышедшей в море подводной лодкой Судак. [21]
В 8 ч. 40 м. Прут скрылся под водой. До 10 час. утра Гебен продолжал оставаться в видимости постов, после чего удалился на SW.
За этот период времени, начиная с 8 час, командование последовательно получило извещения о следующих действиях неприятельских судов:
1. В 8 ч. 5 м. О появлении турецкого корабля{21} перед Новороссийском.
2. В 8 ч. 20 м. О приходе в Новороссийск крейсера Бреслау и о последовавшей бомбардировке обоими кораблями порта и нефтяного городка.
3. В 9 час. О постановке ночью в Керченском проливе крейсером Бреслау минного заграждения (60 мин), на котором взорвались утром два парохода.
4. В 9 ч. 30 м. О бомбардировке крейсером Гамидие Феодосии, результатом чего был пожар железнодорожного депо и складов в порту.
5. В 10 ч. 40 м. О появлении крейсера Бреслау в виду Керчи.
6. В 10 ч. 45 м. О проходе неприятельского крейсера из Феодосии по направлению к Ялте.
7. В 13 ч. 50 м. О появлении крейсера типа Гамидие перед Меганомом и Алуштой и уничтожении им парусного судна.
8. В 17 час. О потоплении крейсером типа Гамицие у мыса Меганом русского парохода.
К этому следует добавить еще оставшуюся неизвестной для русского флота постановку в ту же ночь турецким заградителем Нилуфер минного заграждения перед Севастополем (60 мин) и потопление им же русского парохода, встреченного на обратном пути в Константинополь.
Таким образом, за время с 4 до 17 час. неприятель произвел нападение на Одессу, Севастополь, Феодосию, Новороссийск, заминировал Керченский пролив, поставил минное заграждение перед Севастополем, произвел демонстрацию у Керчи, Двуякорной бухты, Феодосии, Алушты, Ялты, потопил канонерскую лодку Донец, заградитель Прут, три парохода, несколько парусников и сжег ряд зданий, складов и нефтехранилищ. [22]