Первые прыжки на Восток
Взаимоотношения России и Средней Азии имеют многовековую историю. Еще Киевская Русь вела с Востоком оживленную торговлю и являлась посредником в проникновении восточных товаров на рынки Западной Европы. Арабский ученый IX в. Ибн Хордадбех писал, что купцы-руссы часто появлялись в Гургене (т.е. на территории современного Узбекистана), откуда везли свои товары в Багдад. Кстати, как отмечает русский историк С. М. Соловьев, супруга прославленного багдадского халифа Гаруна-аль-Рашида Зобейда питала особое пристрастие к меху русских соболей и горностаев. На территории многих древнерусских городов археологами были обнаружены клады, включавшие как арабские, доставленные через Среднюю Азию транзитом, так и собственно среднеазиатские предметы.
Монгольское нашествие XIII в. нанесло торговле тяжелый удар, но вовсе ее не прекратила. Более того, после окончания активных боевых действий монгольские ханы покровительствовали купцам, взимая с них, разумеется, немалые подати. «Утверждение татарского владычества в Средней Азии, — писал С. М. Соловьев, — и вступление России в число зависящих от Орды владений очень много способствовало развитию восточной торговли; время от Калиты до Дмитрия Донского должно считать самым благоприятным для восточной торговли, ибо... татары, успокаиваемые покорностью князей, их данью и дарами, не пустошили русских владений, не загораживали путей».
Конечно, отношения между Русью и Средней Азией не исчерпывались одной лишь торговлей и далеко не всегда [316] были мирными. В 1395 г. самаркандский правитель Тамерлан вторгся в русские земли, которые как расценивал как владения враждебной ему Золотой Орды. После свержение монгольского ига (1480 г.) стремительно развивавшееся Московское государство по-прежнему считало Восток одним из главных направлений в своей политике и торговле. Именно стремление Москвы обезопасить торговые пути в восточные страны послужило одной из важнейших причин покорения Казанского (1552 г.) и Астраханского (1556 г.) ханств. Стоит заметить, что уже тогда подобные действия воспринимались правителями среднеазиатских государств с явной опаской. В 1567 г. московский посол в Крымском ханстве Афанасий Нагой сообщал царю Ивану Грозному: «прислал турский (турецкий султан — A.M.) весною к хану с грамотою: были у турского из Хивы послы, да из Бухар, которые шли к Меке на Астрахань, и били челом турскому, что государь московский побрал юрты басурманские, взял Казань да Астрахань, разорил бусурманство, а учинил христианство, воюет и другие бусурманские юрты». Вслед за Казанью и Астраханью Московская Русь подчинила себе Ногайскую орду и часть Башкирии. Всякого рода «гулевые» и «вольные» люди уходили все дальше за «Каменный пояс» (Урал), осваивали Сибирь, вторгались в земли казахов, приближаясь, таким образом, к Средней Азии с севера и северо-запада.
В грамоте царя Ивана IV, разрешавшей купцам Строгановым возводить укрепления на Тоболе, особо подчеркивалось: «станут в те новые места приходить торговые люди бухарцы и киргизы и из других земель с лошадьми и со всякими товарами, в Москву, которые не ходят, то торговать им у них всякими товарами вольно, беспошлинно». Впрочем, шедшие в новые земли русские казаки занимались не только торговлей, но и откровенным разбоем, причем не редко в разных ролях выступали одни и те же лица. Известный покоритель Сибири Ермак [317] Тимофеев начал свою карьеру именно с того, что ограбил на Волге бухарских купцов. В 1584 году тот же Ермак, будучи уже на царской службе, отправился в поход против сибирских татар из-за того, что они «чинили обиды» приехавшим для торговли бухарцам.
К концу XVI в. Россия стала считать среднеазиатскую торговлю едва ли не своим исконным правом. Так, в 1588 г., когда английский посол Флетчер попросил царя Федора Иоанновича предоставить англичанам исключительное право на проезд в Бухару, исполнявшие волю государя бояре согласились, заметив, что «и государевы люди в те земли будут также ходить, как тому может статься, чтоб государевым людям туда не ходить?»
Летом 1605 г. крупный отряд русских казаков, живших на реке Яик (Урал), совершили набег на владения хивинского хана. Среднеазиатский писатель XVII в. Абул-Гази сообщает, что русские взяли штурмом город Ургенч, где захватили много пленных, и «нагрузили тысячу повозок самыми дорогими вещами, а остальные вещи, как ткани, шубы, одежды, ковры, одеяла, тюфяки и подушки сожгли».
На обратном пути казаков настигло подоспевшее из Хивы войско Араб-Магомед-хана. Для уничтожения противника хивинцы избрали довольно оригинальную тактику: они сооружали на пути казаков окопы, принуждая их раз за разом иди на штурм, и одновременно атаковали с флангов и с тыла. На пятый день отступления казаки прибегли к своему излюбленному приему: они расположили свои телеги кругов и укрылись за ними, как в укрепленном лагере. Еще два дня спустя хивинцы смогли ворваться за телеги, но, как пишет Абул-Гази, пока воины хана занимались грабежом, «сотня русских успела бежать, достигла берега Аму-Дарьи, где устроила из дерева небольшое укрепление». Получив неограниченные запасы воды, казаки сопротивлялись еще целых [318] пятнадцать дней, но в конце концов все-таки были перебиты.
Исследователь фольклора П. И. Рычков записал несколько казачьих преданий о походе некоего Нечая, который якобы разграбил саму Хиву, добился, как и положено фольклорному герою, любви ханской жены и погиб в неравной схватке с «бусурманами».
Официальные власти России в течение XVII в. направили в Среднюю Азию целый ряд посольств. В 1620 г. дворянин Иван Хохлов «ходил» с царской грамотой через Хиву и Бухару в Самарканд. В 1646 г. был послан в «Бухарию» купец Анисий Грибов, не достигший впрочем цели своего путешествия из-за происходившей «в степи» междоусобной войны.
В 1669 г. в Хиве побывал астраханских дворянин Иван Федотов, а весной 1671 г. туда отправился небольшой отряд под началом Бориса Андреевича Пазухина. Выйдя их Астрахани, Пазухин достиг Хивы и прожил там две недели, пытаясь уговорить хана отпустить на волю русских рабов, которых хивинцы купили у калмыков. Из Хивы он отправился в город Хазарасп, расположенный на юге Хорезмского оазиса, переправился через Аму-Дарью, прошел безводной пустыней Кызыл-Кум до города Каракуль и, двигаясь на северо-восток, прибыл в Бухару. Там Пазухин задержался более чем на год, так как бухарский хан в то время воевал с Балхом (ныне на территории Афганистана). Только осенью 1672 русский отряд смог выехать в Чарджоу (Восточная Туркмения), из которого перебрался в персидский город Мешхед, а оттуда по южному берегу Каспийского моря — в Баку. Из Баку Пазухин на корабле вернулся в Астрахань.
Через три года после этой одиссеи в Бухару отправился еще один отряд в составе астраханца Махмеда Исуп-Касимова, толмача Посольского приказа Василия Даудова и подьячих Никифора Венюкова и Ивана Шапкина. Следует заметить, что Даудов был человеком явно [319] незаурядным. Перс по рождению, он в 1654 г. перешел на русскую службу, принял православие и женился на русской боярышне. В 1667,1669 и 1672 гг. Даудов выполнял поручения царя Алексея Михайловича при дворе турецкого султана, а после возвращения из поездки в Среднюю Азию служил воеводой в разных городах и даже участвовал в Азовских походах Петра I (1695–96). Отправившись из Астрахани на корабле, отряд Даудова по Каспийскому морю добрался до Мангишлака, а потом сухим путем проследовал в Хиву и Бухару. Из Бухары два путешественника — Касимов и Шапкин — направились в Кабул и даже попытались проникнуть в Индию, но из-за противодействия местных властей вернулись назад. В 1677 г. Даудов был отозван в Москву.
Стремление Русского государства установить прочные контакты со среднеазиатским регионом на протяжении всего XVII столетия тормозилось постоянными неурядицах на собственных границах: набегами крымских татар, мятежами в землях бывших Казанского, Астраханского и Сибирского ханств, столкновениями с башкирами, ногаями, калмыками. Весьма энергичная попытка решить среднеазиатский вопрос была предпринята в начале XVIII в. Петром Великим. Как отмечал С. М. Соловьев, первый российский император «прорубая окно в Европу на морях Балтийском и Черном, в то же время искал ключ и врата ко всем азиатским странам через Киргизские и Туркменские степи».
В 1714 г. в Петербург прибыл из Астрахани туркменский купец Ходжа-Нефес, сообщивший Петру Алексеевичу, что в реке Аму-Дарье есть золотой песок, и что прежде Аму-Дарья впадала в Каспийское море, но хивинцы, построив плотину, направили ее в море Аральское. По словам купца, плотину можно было перекопать и повернуть реку в старое русло — Узбой, приблизив таким образом к русским владениям. Одновременно пришло известие от сибирского генерал-губернатора Гагарина [320] о существовании золотых приисков на реке Сырдарье. В том же 1714 г. отряд под начало полковника И. Д. Бухгольца попытался с Иртыша выйти к Аральскому морю, но после ряда ожесточенных столкновений с калмыками в 1716 г. вернулся обратно. Не решив поставленной задачи, данная экспедиция тем не менее способствовала укреплению российских границ: при впадении Оби в Иртыш был построена крепость Омск (1716 г.), а в верховьях Иртыша — Семипалатная (1718 г.).
Почти одновременно с Бухгольцем в Среднюю Азию направилась другая экспедиция во главе с полковником Александром Бековичем-Черкасским. Ему, по замыслу Петра I, надлежало ехать непосредственно к хивинскому хану, чтобы «склонить его к верности и подданству, обещая наследственное владение, для чего предложить ему гвардию». Следует вспомнить, что в XVIII столетии ханы Хивы избирались старейшинами родов, и Петр I не без основания надеялся соблазнить правителя помощью в борьбе со своевольной знатью. Впрочем, не надеясь на одни посулы император предписывал Бековичу-Черкасскому осмотреть устье Аму-Дарьи, выяснить возможно ли направить ее воды в Каспийское море и «где удобно на настоящей Аму-Дарье реке для строения крепости тайным образом». Русские послы должны были также «разведать» обстановку в Бухарских землях и даже на путях «в Ындею». Трудно не согласиться с современным историком Е. В. Анисимовым, который пишет: «Дух захватывает от идей царя, мечтавшего с помощью каналов и поворотов рек добиться того, чтобы однажды, сев на судно в Петербурге, сойти с него на берегах Инда».
Осенью 1716 г. А. Бекович-Черкасский выступил из Астрахани во главе целой армии численностью свыше 6 тыс. человек, включавшей три пехотных и драгунский полки. Речь, таким образом, шла о настоящем и довольно крупном военном походе. Добравшись морем до Тюб-Кургана, люди Бековича-Черкасского основали [321] там крепость св. Петра, после чего отплыли в Балханский залив, на берегу которого возвели Красноводскую крепость. В основанных укреплениях разместились русские гарнизоны, причем в главном — Красноводском — осталось сразу два пехотных полка (Астраханский и Азовский) под командованием опытного офицера фон-дер-Видена. Бекович вернулся в Астрахань, но уже летом 1717 г. вновь отправился в Хиву, на этот раз по суше, с трехтысячным отрядом.
В 120 верстах от Хивы на урочище Карагач русские столкнулись с большим войском хивинского хана Шир-Гази, не желавшего пропускать чужеземцев в свои владения. В произошедшем сражении хивинцы получили жестокий отпор, после чего пошли на хитрость. Хан заверил Бековича-Черкасского, что хочет заключить с ним «вечный мир» и убедил разделить русский отряд на части, якобы для более успешного размещения в хивинских городах. Весьма показателен следующий факт: командир драгунского полка фон Франкенберг четыре раза отказывался выполнить подозрительную просьбу хана и согласился распустить своих кавалеристов только после того, как Бекович-Черкасский пригрозил ему трибуналом за неповиновение. Сразу же после рассредоточения отряда наступила кровавая развязка. Бекович и большая часть экспедиции были убиты, а немногие оставшиеся в живых обращены в рабство. Один из участников похода, калмык Бакша, сообщал впоследствии русскому правительству, что хан приказал отсечь Бековичу голову и выставить ее на воротах Хивы.
В 1721 г. в Петербург прибыл официальный хивинский посол, попытавшийся оправдать действия своего господина. На приеме в Иностранной коллегии он сказал, что хан очень обеспокоен сокращением торговли с Россией, хочет, «чтоб прежняя любовь установилась», а Бековича убили только потому, что «он приезжал не как посол, но как неприятель, построил город и в нем оставил [322] войско». Русские власти напротив настаивали на дипломатическом статусе экспедиции. Посла посадили в Петропавловскую крепость, где тот вскоре умер от простуды.
Гарнизон русских укреплений на восточном берегу Каспийского моря не только не принимал никакого участия в Хивинской экспедиции, но и сам находился в очень трудном положении. В 1717 г. в результате непривычных климатических условий и болезней в Тюб-Кургане умерло 50Q солдат, а гарнизон Красноводской крепости вымер почти на четверть. Коменданты крепостей, видя ослабление своих войск и опасаясь нападения туркмен, решили возвратиться в Россию. 3 октября 1717 г. солдаты из Красноводска во главе с полковником фон-дер-Виденом отплыли на тринадцати судах в Астрахань, но попали в бурю, в которой погибло 400 человек.
После неудачного похода Бековича-Черкасского Петр I не отказался от попыток проникновения в пределы соседних восточных государств, но несколько изменил маршрут движения. В 1722 г. русские войска заняли на берегу Каспийского моря г. Дербент, а в 1723 г. был подписал русско-персидский договор, по которому к России отошли прикаспийские владения Персии. Среди прочих выгод данного предприятия император называл возможность наладить с помощью каспийского флота, который еще не был построен, постоянную связь с Красноводской крепостью.
В 1725 г. в Астрахань приехал русский дипломат Флорио Беневени, еще в 1718 г. отправленный в Персию и задержанный в Тегеране в связи с войной. Беневени побывал также в Бухаре, а его слуга, Николай Миньер, ездил в Балх, Герат, Мазендеран и выяснил, что туда могут добраться и военный отряды. Вскоре после Беневени, в 1727–1730 гг. Василий Ватаци, грек на русской службе, составил карту земель у Аральского моря. Однако, [323] в 1732 г. Россия вернула Персии ее прикаспийские земли в обмен на помощь в предстоящей войне с Турцией.
В течение второй половины XVIII в. в среднеазиатские государства постоянно направлялись посольства и научные экспедиции, но крупный военных операций, подобных походу Бековича-Черкасского не предпринималось. В 1738 г. В. Татищев отправил в Ташкент торговый караван, с которым поехал и офицер-геодезист Кушелев. Но под самым Ташкентом караван разграбили хивинцы. В 1740 г. геодезисты Гладышев и Муравьев не только добрались до Хивы, но встретились с самим ханом Абулхайром, казахом по национальности и добились его благорасположения. К сожалению, вскоре Хива была захвачена персидскими войсками, Абулхайр бежал из города, а Гладышев и Муравьев вернулись в Россию.
Важным шагом в продвижении на Восток стало завершившиеся к 1740-м гг. подчинение российской власти казахов Младшего и Среднего жузов. Основанный на Южном Урале Оренбург на многие годы вперед стал главной базой для среднеазиатских походов. Именно из Оренбурга в 1753 г. торговый караван купца Рукавкина, с которым ехали и русские дипломаты, достиг Хивы. Послы просили у хана гарантий безопасности для торговцев, но вместо этого попали в тюрьму по обвинению в шпионаже. В 1793 г. в Хиве побывал военный медик майор Бланкеннагель, а в 1794 г. чиновник горного ведомства Бурнашев совершил поездку в Бухару. Еще несколько лет спустя, в 1800 г., тот же Бурнашев совершил экспедицию в Ташкент. В 1803 г. в Бухару отправилось большое посольство, но узнав о появлении на Сыр-Дарье враждебно настроенных кочевников, оно вернулось в Орскую крепость. В гораздо худшую ситуацию попал еще один русский путешественник — капитан Генерального штаба Н. Н. Муравьев. В 1819 г. он по приказу кавказского начальства высадился на берегу Каспийского [324] моря и двинулся через туркменские земли в Хиву. По дороге Муравьев производил маршрутную съемку, послужившую впоследствии основой для подробного атласа местности. В Хиве, однако, Муравьева арестовали, обвинили в шпионаже и посадили в тюрьму. Хан распорядился закопать русского офицера в землю, но затем, испугавшись большого конфликта с Россией, просто выслал его из страны. Возвратившись на родину, Муравьев сообщил, что в Хиве находится очень много русских пленных, захваченных и проданных в рабство различными кочевниками.
Через год из Оренбурга в Бухару отправилось русское посольство, в состав которого вошли статский советник Негри, офицеры Генерального штаба Мейендорф, Вальховский и Тимофеев, переводчик Яковлев, ученые-натуралисты Пандер и Эверсман. Для охраны миссии был выделен внушительный конвой в 530 человек под командованием капитана гвардии Циолковского, а обязанности проводника взял на себя один из казахских правителей Арунгази Абдулгазиев. Путешествие сопровождалось многочисленными научными наблюдениями, маршрутной съемкой и определением астрономических пунктов. Послам удалось также добиться от бухарского эмира обещания свободно пропускать торговые караваны в свои земли. К несчастью, руководители экспедиции поверили местным бекам, обвинившим Абдулгазиева в каких-то запутанных отношениях с хивинским ханом. Смелый проводник был отправлен в Петербург, где его приговорили к ссылке в Калугу. После его ареста среди казахов немедленно начались волнения.
Между тем в 1724 г. в Оренбурге сформировали большой торговый караван, направившийся под охраной пятисот солдат в Бухару. Во время одного из переходов в январе 1825 недалеко от горы Беш-Тюбе (на полпути от реки Сыр-Дарьи до Бухары) на караван напала четырехтысячное войско хивинцев, туркмен и казахов, в т.ч. [325] родственников Абдулгазиева. Две недели караван отбивался от противника, но затем, бросив товары, отступил. Убыток от разграбления имущества составил 550 тысяч рублей — сумма по тем временам просто колоссальная. В ответ на это нападение на плато Устюрт был выдвинут крупный отряд полковника Ф. Ф. Берга (в будущем — фельдмаршала). Интересно, что значительную часть этой экспедиции составили 270 солдат Лейб-гвардии Семеновского полка, сосланных на границу за выступления против командира. Недалеко от реки Эмбы русский отряд атаковал и разгромил крупную группу казахов. После этого Берг отослал большую часть пехоты назад, а сам с казаками повернул на восток, дошел до Аральского моря и по его берегу двинулся на юг. Эта демонстрация вызвала большое беспокойство у хивинского хана, который немедленно отправил своего посла к русским со слоном в качестве подарка и заверениями в вечной дружбе. Берг не мог начать больших военных действий, не имея достаточных запасов провианта и фуража, а потому вернулся в Оренбург. Вскоре он представил командованию проект большого похода на Хиву через плато Устюрт (по территории современной Караколпакии).
В 1833 г. пост оренбургского военного губернатора занял генерал-лейтенант Василий Алексеевич Перовский, отважный и энергичный офицер, убежденный сторонник экспансии в Среднюю Азию. До своего назначения Перовский участвовал в Отечественной войне 1812 г. и русско-турецкой войне 1828–1829 гг., неоднократно получал ранения. Будучи внебрачным сыном графа А. К. Разумовского, он с молодости привык надеяться лишь на собственную отвагу и старательность. При этом Перовский неплохо разбирался в литературе и искусстве, поддерживал дружеские контакты с А. С. Пушкиным, В. А. Жуковским и В. И. Далем. Уже в сентябре 1833 г. новый губернатор обратился к директору Азиатского департамента [326] Министерства иностранных дел К. К. Родофиникину с письмом, в котором настаивал на необходимости начать более решительные действия в Средней Азии. Перовский особо отмечал роль среднеазиатских государств, как рынка сбыта российских товаров и сетовал на активное проникновение в регион англичан.
Тревога Перовского действительно имела под собой основания. В 1632 г. в Бухару прибыл из Кабула английский офицер А. Берне, выдававший себя за армянского купца и пытавшийся добиться от эмира разрешения открыть торговый дом Ост-Индской компании. Одновременно Берне занялся разведкой местности по правому берегу Аму-Дарьи. Учитывая возраставшее влияние Англии на Турцию и Иран, подобная деятельность была для российских властей очень неприятной и заставляла спешить с контрмерами. По инициативе Перовского с разведывательными целями в Бухаре побывали ученый-ориенталист П. И. Демезон (1834 г.) и прапорщик И. В. Виткевич (1835–36 гг.). Оба они помимо подробных сведений о политическом устройстве, экономике и военной организации Бухарского ханства сообщали данные о большом притоке в Среднюю Азию английских товаров и подчеркивали, что главным препятствием для русской торговли является Хивинское ханство, воины которого беспрестанно грабят караваны.
В феврале 1839 г. Перовский добился утверждения своего плана большого похода на Хиву. Пехотную часть его войска составили солдаты 1-го, 2-го, 3-го и 4-го Оренбургских линейный батальонов под общим командованием генерал-лейтенанта Толмачева. Кавалерия под командованием генерал-майора Циолковского включала уральских и оренбургских казаков, а также иррегулярные отряды башкиров. Экспедиция была хорошо обеспечена артиллерией: 16 пушек весовым калибром от 6 до 12 фунтов, б мортир и 4 ракетных станка. Для переправ через реки в обозе имелось шесть холщовых понтонов, а [327] для плаванья по Аральскому морю разборные лодки. Общая численность отряда составляла 5325 человек.
Весьма впечатляюще выглядели и запасы провианта. 11653 четверти сухарей, 8286 ведер водки, 13963 пуда мяса, крупа, сушеные овощи, чай и проч. Вести грузы должен был караван из 10500 верблюдов. По маршруту следования отряда создали опорные пункты.
Перовский принял решение идти через степи зимой, полагая, что холод менее опасен, чем изнурительная летняя жара. Отряд выступил из Оренбурга в конце ноября 1839 г. Данное решение командующего оказалось роковым. Зима выдалась очень холодная и снежная. Почти сразу начался падеж верблюдов, а затем и болезни среди людей. Оказалось, что, несмотря на масштабные закупки, многих важных продуктов в обозе не хватает, а иные расхищены или отвратительного качества. Плохо соответствовало степным условиям и обмундирование солдат-пехотинцев. Специально изготовленные для них кителя с подкладкой из валяной овечьей шерсти оказались плохо прошитыми. Теплая подкладка отрывалась, съезжала вниз, и солдаты страшно мерзли, оставшись практически в летних мундирах и суконных шинелях.
Свойственное временам Николая I соблюдение всех формальных требований устава нередко оборачивалось прямо-таки трагическими ситуациями. М. А. Терентьев приводит следующий факт: «6 декабря 1839 г. отряд дневал на Биш-Тамаке и торжественно отпраздновал тезоименитство императора... По тогдашней военной форме, люди должны были явиться на парад чисто выбритыми, с выкрашенными или, вернее, намазанными черной мазью из сала и сажи волосами и усами. Люди переносили немало страданий, бреясь на морозе и потом отмывая свою помаду». С большими трудностями основные силы отряда к 19 декабря добрались до заранее подготовленного укрепления на р. Эмбе. Примерно в то же время передовое [328] подразделение (210 солдат и казаков под началом штабс-капитана Ерофеева), находившееся в укреплении Ак-Булак в 60 верстах от Эмбы, подверглись нападению хивинцев. Оборону укрепления возглавил военный инженер, капитан Ковалевский, который еще до начала похода выехал в бухарские земли для поиска месторождений золота, но на него напали хивинцы, и Ковалевский, проскакав за двое суток триста верст, укрылся в Ак-Булаке. Под его руководством немногочисленная русская артиллерия встретила врага картечью и заставила отступить. Нападавшие предприняли еще несколько попыток захватить укрепления, но неудачно. Тем не менее, известие об этом столкновении испугало следовавших с отрядом Перовского проводников-казахов. Двое из них даже попытались поднять мятеж, но были арестованы и расстреляны. В укреплении на р. Эмбе войска Перовского пробыли почти месяц. Только к середине января 1840 г. все силы русских скопились в Ак-Булаке. Здесь выяснилось, что в распоряжении экспедиции осталось лишь половина верблюдов, а подходы к плато Устюрт занесены глубочайшим снегом. К тому же суда с провиантом, направленные из Астрахани в Ново-Александровск были затерты льдом и разграблены каким-то из непокорных казахских родов. Продолжать поход не представлялось возможным. Войско прошло за 2,5 месяца только половину пути до Хивы, а оставшиеся верблюды и лошади могли нести не более чем месячный запас пропитания. Экспедиция достигла бы своей цели лишь при условии увеличения скорости движения вдвое и израсходовании всех припасов. А ведь под Хивой предстояло еще и сражаться. 3 февраля войска двинулись от Ак-Булака назад, к Эмбинскому укреплению. Правда, один отряд был направлен на Каспийское побережье отомстить казахам, ограбившим русские суда. Отступление войск Перовского оказалось не менее трудным, чем наступление. Солдат прямо-таки косили цинга, обморожение, [329] упадок сил. Всего за время похода умерло 1054 рядовых воина, причем более всего солдат, а менее всего уральских казаков. Многие современники считали виновником неуспеха самого В. Л. Перовского, обвиняя его в опрометчивом выборе зимнего времени для похода. Другие возлагали ответственность за все на помощника командующего С. Циолковского, которого, как поляка, подозревали и в сознательном вредительстве, и даже в попытке отравить одного из своих сослуживцев.
Главное, по-видимому, заключалось в другом. Большая часть отряда совершенно не умела действовать в условиях зимней полупустыни. «Пехота, — писал по этому поводу генерал М. А. Терентьев, — отличалась неумением ни за что приняться: надобно было учить, как ставятся котелки в ряд на таганах, как отгребается зола, как топить кизяком и камышом, как зарезать корову или барана, как надобно одеться, как застегнуться и проч.»
Неудивительно, что заболеваемость и смертность среди солдат были особенно велики и очень сомнительно, что в жаркое летнее время поход удался бы лучше. России еще только предстояло научиться вести боевые действия в весьма специфических природных условиях и с весьма специфическим противником.
Несмотря на неудачный исход, экспедиция В. Л. Перовского имела колоссальный международный резонанс. Именно в 1830–40-е годы государства Средней Азии превращаются в один из узлов русско-английских противоречий. Основным яблоком раздора между двумя могучими державами являлся так называемый «восточный вопрос», т.е. вопрос об обладании землями Турецкой империи, которую император Николай I называл «больным человеком». Еще в 1833 Россия заключила с Турцией Ункяр-Искелессийский мирный договор. Согласно ему султан давал обязательство в случае войны, закрыть пролив Дарданеллы для военных кораблей всех стран. Подобное ограничение, естественно, вызвало [330] раздражение «владычицы морей» Великобритании. Английский министр иностранных дел Пальмерстон заявил, что следует ограничивать русские интересы везде, где только возможно. Британские агенты интриговали против России в Турции и Персии, проникали даже на Северный Кавказ, где в то время шла война с горцами Шамиля.
Петербургские оппоненты не оставались в долгу, В 1837 г. русский дипломат Симонич смог подтолкнуть персидского шаха Мухаммеда к походу на Герат, являвшийся важным пунктом на Пути из Бухары в Персию и Индию. Однако, раньше чем персидские войска смогли захватить этот город, к шаху явился английский полковник Стоддарт и, пригрозив вмешательством британских войск, заставил его снять осаду. В том же году другой русский дипломат Виткевич (тот самый, который совершил в 1835–36 гг. поездку в Бухару) встретился с эмиром Афганистана Дост-Мухаммедом и обещал ему денежную субсидию, если афганцы нападут на Пешавар, занятый индийцами-сикхами и давно привлекавший внимание англичан. Дост-Мухаммед дал понять Виткевичу, что предпочел бы не денежные субсидии, а непосредственную помощь войсками.
Не имея права давать подобные обещания, Виткевич в 1839 г. отправился в Россию за инструкциями. Но в августе того же года английские войска, пройдя Белуджистаном, захватили столицу Афганистана Кабул. Дост-Мухаммед был арестован, а в городе разместился оккупационный отряд. В то время, когда В. Л. Перовский вел своих солдат на Хиву в Бухару прибыл Стоддарт. Он намеревался заставить эмира заключить союз с Англией, причем вел себя также гордо и решительно, как в персидском лагере под Гератом. Политическая ситуация, однако, менялась с головокружительной быстротой. Поход русских в Хиву не удался, но и у англичан в Афганистане тоже не складывалось. В начале зимы 1841 г. [331] старший сын Дост-Мухаммеда Абхар-хан поднял восстание и перерезал сообщение между Кабулом и Индией. В ноябре мятеж охватил сам Кабул. Восставшие убивали европейцев, и англичане укрылись в той части города, где размещался оккупационный отряд. Среди лиц, погибших в самом начале этих событий, оказался и бывший британский агент в Бухаре Берне. Большая часть англичан добилась от афганцев обещания пропустить их в Индию. В январе 1842 г. 4500 британских солдат и 12000 гражданских лиц двинулись в путь, но по дороге были почти полностью перебиты нарушившими договор повстанцами.
Когда известие об этих событиях достигло Бухары, эмир вызвал к себе Стоддарта и объявил ему, что англичане разбиты в Кабуле. «Это ложь, — ответил Стоддарт, — войска моей государыни никогда не терпят поражений.» В ответ эмир приказал посадить дерзкого британца в тюрьму, а когда известие о победе афганцев подтвердилось, казнил его.
В сентябре 1842 г. английская армия Георга Поллока вторично захватила Кабул, но затем покинула город, и неутомимый Дост-Мухаммед возобновил борьбу. Российские власти очень быстро опомнились от провала Хивинского похода и, подобно англичанам, развили бурную деятельность. Еще в мае 1841 г. из Оренбурга выехало два посольства: одно под началом майора Бутенева — в Бухару, а другое, капитана Никифорова — в Хиву. Бутенев выделил самостоятельный отряд (ученые Ханыков и Леман, горный инженер Богословский, топограф Яковлев), который от Бухары пошел на восток к Самарканду, а оттуда двинулся вверх по Зеравшанской долине в направлении современного Таджикистана. Результатом экспедиции стала подробная карта Бухарских земель. Кстати, Бутенев пытался спасти Стоддарта, уговаривал его уехать с русскими послами, но безуспешно. [332]
В то же время Никифорорв провел картографическое исследование Хивинского ханства. Этот молодой офицер прошел очень сложный жизненный путь и судя по всему был человеком весьма неоднозначным. Начав службу в Вологодском пехотном полку, Никифоров в 1833 г. поступил в Военную Академию, но вскоре по неизвестным причинам был отчислен и направлен на службу в удаленный 2-й Оренбургский линейный батальон. Генерал-лейтенант М. А. Терентьтев в своей работе по истории Средней Азии дает ему следующую характеристику: «Неудачи и оскорбления, испытанные на службе, сильно действовали на его болезненную натуру, развили в характере его желчность и особого рода раздражительность, доходившую иногда до исступления. К этому надо прибавить еще неумеренность в употреблении спиртных напитков.»
По прибытии в Хиву Никифоров решительно заявил местным вельможам: «Вы, хивинцы, должны прилипнуть к России, как рубаха к телу, потому что Россия такая большая держава, что если наступит на вас, то раздавит, как козявок.»
В дальнейшем, ведя переговоры об освобождении находившихся в Хиве русских рабов, о торговых пошлинах или о хивинских крепостях на Сыр-Дарье, он держался всегда одного и того же «повелительного» и дерзкого тона.
«Многие удивляются, — писал по этому поводу один из современников, — как могло Никифорову сходить с рук столько вещей, в Хиве еще не виданных и не слыханных. Ответ краток: Хива боялась.» Договора с хивинцами заключить не удалось, но Никифорорв очень четко определил русские интересы. Во-первых, он заявил, что Россия не позволит хивинцам по-прежнему собирать дань с казахов к северу от реки Эмбы, так как считает их своими подданными. Во-вторых, потребовал признания за Россией прав на весь восточный [333] берег Каспийского моря, присовокупив, что хану он не нужен, ибо «Хива никакого флота не имеет и иметь не будет.»
Хан никакого конкретного ответа не дал, но пообещал прислать в Оренбург своего представителя. Вскоре после возвращения из поездки Никифоров отправился к своей матери в Симбирскую губернию, но по дороге внезапно скончался от сердечного приступа.
Продолжать его дело в Хиве было поручено подполковнику Данилевскому, который прибыл к хану в октябре 1842 г. Он смог получить от только что вступившего на престол Рахимкуля обещание «не потворствовать грабежам и разбоям ни в степи, ни на Каспийском море» и «не держать в неволе русских пленных». Тем не менее, уже в 1845 г. хивинский хан направил своих послов к казахскому военачальнику Кенисаре Касимову, ведшему против российских войск долгую и упорную борьбу. Не менее неприятным известием для русских стало то, что в Хиве прочно обосновался британский агент Томсон, который формально хлопотал о судьбе обращенных в рабство персов, а на деле собирал сведения о взаимоотношениях ханства с Россией.
Впрочем, большая часть царской администрации на Урале и в Сибири и без того полагала, что период переговоров и разрозненных экспедиций исчерпал себя. И постоянно обострявшиеся отношения с Англией, и экономические интересы России требовали самых решительных действий.
В 1847 г. преемник Перовского на посту Оренбургского военного губернатора генерал от инфантерии Владимир Афанасьевич Обручев основал на берегу Аральского моря, в низовьях Сыр-Дарьи Раимское укрепление. Когда кто-то из столичного начальства выразил сомнение в необходимости этой меры, губернатор отвечал по-военному четко и ясно: «Если мы не займем низовьев Сыра, то могут занять англичане». Разумеется, в действительности [334] подобное развитие событий было маловероятно в силу удаленности Сыр-Дарьи от британских владений, но настроение многих военачальников реплика Обручева выражала очень ярко. Появление Раимской крепости означало, что начинается неуклонное и поступательное движение России вглубь Средней Азии. [335]