Напряженно готовился к войне и флот. В конце июля 1735 г. командир Донской флотилии вице-адмирал Змаевич спустил на воду 9 больших и 6 малых прамов, 15 галер и 30 мелких судов. Но в конце августа Змаевич умер, и на его место назначили вице-адмирала Петра Петровича Бредаля, который служил главным командиром Архангельского порта. Лишь в ноябре Бредаль смог добраться до Таврова из-за чего работы на верфях приостановились. Впрочем, новый командир быстро поправил дело, подтвердив свою репутацию очень энергичного моряка. [156]

Его стараниями к началу апреля 1736 г. было построено еще 20 галер.

Без сомнения, наиболее трудным вопросом стал для русского командования выбор направления главного удара. Князь Василий Голицын в конце XVII века и генерал Леонтьев в 1735 г. пытались пробиться в Крым и потерпели неудачу. Неудачей закончился предпринятый Петром I в 1711 г. Прутский поход. И Дунайские земли, и Крым в сознание русских военачальников и солдат были тесно связаны с поражениями. Овладение Азовом то же не было легким делом, но, ко всему прочему, оно не могло принести окончательной победы: на берегах Керченского пролива по-прежнему стояла грозная крепость Еникале, а в устье Кубани — другая, не менее мощная твердыня — Аджи. Поддержка со стороны Австрии выглядела весьма проблематичной, а от Польши можно было ожидать даже враждебных действий. В свете всего сказанного не может не поразить размахом и смелостью общий план кампании, начертанный Минихом в начале 1736 г. В одном из писем к Бирону он утверждал:

«На 1736 г.: Азов будет наш. Мы станем господами Дона, Донца, Перекопа, владений ногайских между Доном и Днепром по Черному морю, а может быть и сам Крым будет нам принадлежать.

На 1737 г.: подчиняется весь Крым, Кубань, приобретается Кабарда, Императрица — владычица на Азовском море и гирле между Крымом и Кубанью.

На 1738 г.: подчиняется, без малейшего риска, Белгородская и Буджакская орды по ту сторону Днепра, Молдавия и Валахия, которые стонут под игом турок. Спасаются и греки под крылья Русского орла.

На 1739 г.: знамена и штандарты Ея Величества водружаются... где? В Константинополе».

Таким образом, задолго до Екатерины II Б.-К. Миних составил свой «греческий проект», свой план создания огромной империи, поглотившей владения османов. Что [157] же касается ближайшего будущего, фельдмаршал собирался начать наступление одновременно в двух направлениях: на Азов и на Крым. Второе многим казалось нереальным. Необходимость идти крымскими степями, подвергаясь постоянным нападениям татар, тяжелый штурм Перекопских укреплений, обход которых считался невозможным, все это пугало даже бывалых военачальников. Кабинет министров направил Миниху «рассуждение», содержавшее анализ трудностей крымского похода, и жесткое распоряжение на случай, если такой поход все-таки состоится, не оставлять войско в Крыму, а только разорить его и идти назад. Фельдмаршал, напротив, упорно настаивал на двойном ударе, надеясь разделить силы неприятеля и не дать крымским татарам подойти на помощь турецкому гарнизону Азова. Для большей безопасности войск, блокирующих Азовскую крепость, он также планировал направить отряды донских казаков на Кубань против кубанских татар и калмыков Дундука-Омо. Чтобы застать турок и татар врасплох, Миних, по собственным словам, пытался «неприятелю всякую ласку оказывать» и даже запретил запорожским казакам ходить в набеги.

Для выполнения задуманного были сформированы две армии: одна — на Дону, для осады Азова, со сборным пунктом в крепости Св. Анны, а другая — на Днепре, для похода в Крым, со сборным пунктом в Царичанке. Общая численность Днепровской армии составляла около 85 тысяч человек. Из них солдаты и офицеры регулярных воинских частей насчитывали 44 тысячи человек (19,7 тысячи — драгуны, 24,4 тысячи — пехота); ландмилиция, гусары и слободские полки — 11 тысяч человек; донские, малороссийские, чугуевские и запорожские казаки — 30 тысяч человек. Следовательно, Днепровская армия почти на половину состояла из нерегулярных и полурегулярных воинских формирований. По роду оружия в ней, считая казаков, преобладала кавалерия, на [158] которую приходилось до двух третей всего войска. Артиллерии было очень немного: всего 94 пушки разного калибра. Иными словами на каждые девятьсот воинов взяли всего одно артиллерийское орудие. Таким образом, при формировании Днепровской армии явно учитывался характер потенциального неприятеля — крымских татар. Подвижной татарской коннице противостояло также весьма мобильное соединение, которое к тому же в значительной степени состояло из людей, хорошо знавших специфику «степной войны». Командование Днепровской армией Миних принял на себя, а его заместителем стал принц Гессен-Гомбургский.

Донская армия насчитывала около 46 тысяч человек, в том числе: 6 тысяч драгун, 31 тысячу пехотинцев регулярных армейских полков и 8 тысяч донских казаков. Кроме того, в ее состав вошли 284 осадных орудия, при которых состояло более 600 человек артиллеристов и инженерная рота численностью в 200 человек. Бросается в глаза, что Донская армия была столь же хорошо приспособлена для решения своих, специфических задач, как и Днепровская. Многочисленный артиллерийский парк, который включал, среди прочих, 33 пушки, способные стрелять ядрами весом по 24 фунта (почти 10 кг.), вполне мог справиться с укреплениями Азова. Значительное количество регулярной пехоты диктовалось, как необходимостью вести правильную осаду, так и возможностью полевых сражений с турками, противником гораздо более организованным, чем татары. Пост командующего Донской армией занял генерал-аншеф П. П. Ласси, который должен был находиться «под Миниха главной дирекцией и поступать по его наставлению». При Ласси учереждался «полный генералитет» (штаб) в составе заместителя командующего генерал-ашефа В. Я. Левашова, генерал-вагенмейстера (ответственного за транспорт) Берга, генерал-провиантмейстера Палибина, начальника артиллерии майора Шульца, четырех обер-квартирмейстеров [159] и генерал-гевальдигера (военного юриста).

По маршруту движения войск были созданы провиантские магазины, которые снабжались из центральных, украинских магазинов. Для их прикрытия строились «добрые шанцы, редуты и ретрашаменты». Руководство снабжением осуществлял учрежденный марте 1736 г. «походный комиссариат», объединивший генерал — и обер-провиантмейстеров обеих армий.

В конце февраля 1736 г., пока в Петербурге еще спорили о плане кампании, Миних выехал из города Изюма и через неделю прибыл в крепость Св. Анны. Здесь он узнал от казаков, что гарнизон Азова не превышает двух тысяч человек, и турки не могут доставить в крепость подкрепления, так как стоит «верховая погода» т. е. ветер дует с верховьев Дона, не позволяя судам войти в реку. Казаки сообщили также, что земля уже оттаяла, а значит можно «строить апроши». Фельдмаршал принял решение срочно выслать вперед тысячу донских казаков и калмыков под началом старшины И. М. Краснощекова, чтобы они напали на татар, кочевавших под Азовом, и не дали им оказать поддержку турецкому гарнизону. В помощь донцам для этой операции решено было привлечь кабардинцев и терских казаков, которым направили соответствующие распоряжения.

После этого, Миних приказал имевшимся в крепости Св. Анны войскам готовиться к выступлению в поход. Отвергнув первоначальный план, он решил лично начать осаду с теми силами, что были у него под рукой: всего 18,5 тысяч человек. Сам Миних аргументировал это решение удобным стечением обстоятельств, но многие современники полагали, что честолюбивый полководец не захотел делиться славой с Ласси.

13 марта передовой отряд русских войск переправился на левый берег Дона. На следующий день инженер-прапорщик Малыгин доложил Миниху, что два городка [160] защищающих подступы к Азову по обеим сторонам Дона (в русских источниках эти укрепления именовали каланчами) полуразрушены, а их гарнизоны невелики. Для нападения на «каланчи» Миних выделил специальный отряд под началом генерал-майора фон Спаррейтера (200 гренадер, 300 фузилеров, 100 минеров и артиллерия), а сам во главе 2,5 тысяч пехотинцев направился под Азов. По дороге к нему присоединились казаки И. М. Краснощекова и еще несколько отрядов пехоты. Так что, когда фельдмаршал 19 марта встал лагерем под Азовом, в его распоряжении находилось пять тысяч человек, т. е. менее трети тех сил, с которыми предполагалось вести осаду крепости.

Неожиданно начавшиеся снежные бури дважды заставляли фон Спаррейтера откладывать штурм каланчей. Только в ночь на 20 марта (вместо 18-го) его воины атаковали и захватили укрепления на левом берегу Дона. После этого гарнизон «правой каланчи» капитулировал без сопротивления. Следует заметить, что когда разворачивались эти события, война еще не была объявлена, и турецкий комендант Азова совершенно растерялся. Лишь потеряв передовые укрепления, он приказал открыть по осаждавшим артиллерийский огонь.

После детальной разведки, Миниху стало ясно, что гарнизон крепости гораздо больше, нежели он полагал, и предпринять что-нибудь, кроме пассивной осады, невозможно. Стремясь, хотя бы сделать осаду достаточно плотной, командующий приказал фон Спаррейтеру, овладеть маленькой крепостью Лютик, которая располагалась к северу от Азова и господствовала над устьем Мертвого Донца (одного из рукавов Дона). Гарнизон Лютика насчитывал всего сотню янычар, но припасов в нем хранилось очень много. Вечером 23 марта отряд фон Спаррейтера подошел к Лютику с востока. Одновременно донские казаки проникли на лодках в устье Мертвого Донца с моря и появились у западной стены крепости. [161]

Перепуганный гарнизон, не приняв боя, бросился бежать к Азову, но был взят в плен казаками. Сам Миних в своих мемуарах впоследствии писал: «Я послал генерал-майора Спаррейтера с двумястами пехотинцев на лодках атаковать Лютик. Застигнутые врасплох янычары без сопротивления оставили эту крепость, вследствие чего город Азов был окружен со всех сторон; я укрепил позиции занятые моей малочисленной пехотой, окопами и, отрыв тотчас траншею, начал бомбардировать город, чем и началась осада».

Правда, существовало одно обстоятельство, о котором Миних в своих мемуарах умолчал. Осадная артиллерия к Азову еще не прибыла, так что бомбардировать город пришлось из пушек, снятых со стен крепости Св. Анны. 24 марта в русский лагерь прибыл генерал-майор Левашов, которому Миних сдал командование. 26 марта фельдмаршал покинул лагерь под Азовом, чтобы ехать в Царичанку и возглавить поход в Крым. Надо отдать Миниху должное, при всей авантюрности замысла начинать осаду крепости со столь малыми силами, с задачей он справился блестяще. Практически без потерь были взяты передовые укрепления противника («каланчи» и Лютик), донские казаки отогнали от крепости татар, началось строительство осадных сооружений.

Покидая лагерь, командующий составил для Левашова подробную инструкцию о сосредоточении под Азовом необходимого количества войск, доставке осадных орудий, строительстве батарей в устье Дона, о защите самого лагеря ретрашементами и редутами. Инструкция точно устанавливала, где и каким образом должны быть расположены те или иные войска и какие задачи им предстоит выполнять. Многое в этом документе напоминает о том, что Миних был в первую очередь военным инженером, знатоком циркум — и контр-валационных линий, реданов, редутов, фашин, габиотов и прочих премудростей осадной науки. В дополнение к инструкции [162] фельдмаршал написал также «Диспозицию, что должно наблюдать при неприятельском нападении и каким образом против Азова употреблять артиллерию». Однако, ни инструкция, ни «диспозиция» не содержали плана штурма крепости. Оба документа были рассчитаны лишь на планомерную осаду. Впрочем, для штурма у Левашова все равно не хватило бы сил. После отъезда Миниха он продолжал блокировать Азовскую крепость в ожидании подкреплений и вести интенсивные инженерные работы.

В начале апреля осаждавшие закончили сооружение Главного лагеря, который находился в полутора верстах к востоку от крепости, на берегу реки Азовки, левого притока Дона. Еще один лагерь построили к юго-западу от Азова, в долине реки Узяк. Оба лагеря были защищены ретрашементами, вооружены крепостными пушками и служили опорными пунктами на флангах линии осады. Между лагерями тянулись линии редутов, реданов и флешей, наглядная демонстрируя мысль выдающегося французского фортификатора Себастьяна Вобана: «Чем больше земли, тем меньше крови в сражении». Особенно важная роль отводилась четырем редутам на правом фланге осаждавших, в которых стояли три мортиры для стрельбы огромными бомбами весом по пять пудов (80 кг.), привезенные из крепости Св. Анны. 26 марта эти чудовищные орудия открыли огонь.

3 апреля турецкий гарнизон впервые решился на крупную вылазку. Из крепости вышло свыше шестисот пеших и конных воинов, которые напали на русский обоз, находившийся под защитой всего лишь сотни конвойных. Солдаты, однако, не растерялись и, выстроив из повозок вагенбург, отбивались в течение двух часов, пока к ним на помощь не подоспели казаки. Через два дня, 5 апреля турки вновь произвели вылазку. На этот раз в ней участвовало пять сотен пеших янычар и свыше тысячи конников. Главный удар противника был нацелен на правый фланг русской позиции, как раз на редуты с [163] мортирами, наносившими крепости сильный ущерб. Но, несмотря на все усилия нападавших, взять редуты им не удалось. В этом бою погибло более 100 турок, а русские потеряли 17 человек. Наконец, 25 апреля на вылазку вышел крупный отряд крымских татар, но он попал в засаду, устроенную донскими казаками, и был вынужден спасаться бегством. После этих трех неудачных вылазок защитники крепости на некоторое время отказались от активных действий.

4 мая под Азов прибыл П. П. Ласси, который только что получил чин фельдмаршала и пережил по пути к месту назначения немало приключений. Еще 17 марта Ласси оставил свою армию под Веной и отправился в Царичанку на почтовых лошадях, преодолевая за день по 80 км. С невероятной для того времени быстротой он добрался до расположения Днепровской армии, где 16 апреля встретился с Минихом, получил от него инструкции и уже через два выехал к Азову в сопровождении конвоя из 40 солдат ландмилиции. В степи, между крепостями Бузовая и Изюм, на него напал большой отряд татар. В произошедшей схватке половина милиционеров погибла, а сам Ласси едва ускакал верхом. К 31 апреля он был уже в крепости Св. Анны, из которой и добрался до Азова. Остается добавить, что бравому воину в то время шел 58-й год.

Вообще Петр Петрович Ласси являлся личностью явно незаурядной. Ирландец по национальности, он еще в 1700 году поступил на русскую службу, участвовал в Северной войне, Прутском и Персидском походах. В 1727 г. он выполнил весьма деликатное поручение Меньшикова, выдворив из Курляндии претендовавшего на герцогский престол Морица Саксонского, а в 1735 г. командовал армией, направленной русским правительством на помощь австрийцам. Многие современники сравнивали Ласси с Минихом и выводы чаще всего были не в пользу последнего. По их мнению, при несомненных [164] воинских дарованиях Ласси отличался от Миниха полным равнодушием к придворным интригам и склокам.

Осмотрев войска, Ласси с огорчением признал, что они находились «весьма не в состоянии». В полках, особенно вернувшихся из Персии, было много больных воинов и совсем молодых рекрутов, «кои солдатской должности еще не заобвыкли». Не хватало обмундирования, провианта и даже ружей. Причина этих бед заключалась в крайней неповоротливости российской бюрократии. Все распоряжения по доставке в армию необходимых припасов исполнялись медленно, сопровождались вечной волокитой утомительными «сношениями» и «сообщениями». Тем не менее, уже 8 мая Ласси перешел к активным действиям. По направлению к западному и восточному фасам крепости стали копать апроши. Увидев это, турки сразу же сделали вылазку, но были отбиты.

На следующий день к Азову прибыл контр-адмирал П. П. Бредаль с двумя галерами и несколькими плоскодонными судами, на которых стояли крупнокалиберные орудия. Как показали еще походы Петра I, блокада города с моря являлась необходимым условием победы. 10 мая подошли еще четыре галеры. В целом на всех судах имелось свыше 200 орудий калибром в 18 и 24 фунта.

Получив осадную артиллерию, русские войска с 13 мая приступили к усиленным бомбардировкам противника. Через три дня после этого, янычары предприняли одну из самых массированных за все время осады вылазок. Из крепости вышло более двух тысяч пеших и конных воинов, которые напали на левый фланг позиции, и стали теснить русскую пехоту. Положение спас сам Ласси. Он лично повел в атаку пятьсот гренадер и сотню драгун, обошел нападавших с фланга и погнал их к крепости. Бой продолжался пять часов. С русской стороны были убиты 2 офицера и 19 солдат. Еще 191 чел. были ранены. [165]

22 мая П. П. Бредаль выделил из состава флотилии 6 прамов под началом лейтенанта Костомарова и послал их к устью Дона, чтобы предотвратить попытку деблокады Азова с моря. Мера оказалась очень своевременной, так как вскоре появился флот самого капудан-паши. Однако из-за мелководья турки не смогли двигаться по реке на кораблях, а присутствие русских прамов не позволило им проникнуть в устье на шлюпках.

3 июня враг сделал вылазку на левый фланг и вновь был отбит. У русских погибло 33 человека, из которых пятеро офицеры, получили ранения 823 воина. Защитники крепости так и не смогли остановить осадных работ. К 4 июня русские апроши находились всего в сорока шагах от земляного форштадта, прикрывавшего подступы к крепости. Еще четыре дня спустя, одна из русских бомб попала прямо в пороховой погреб противника. Произошел сильнейший взрыв, в результате которого, в городе было разрушено пять мечетей, более ста домов и погибло 300 человек.

К 10 июня апроши достигли основания форштадта. Желая ускорить ход событий, П. П. Ласси приказал готовиться к открытому штурму вражеских укреплений. Исполнение этой задачи было возложено на специальный отряд в составе трехсот гренадер и семисот фузилеров под командованием полковника Ломана. В ночь с 17 на 18 июня, под прикрытием артиллерийского огня со всех батарей и стоявших на Дону прамов, штурмовая колонна двинулась вперед. Турки отчаянно защищались, но, как сообщал впоследствии Ласси, «с немалым трудом и с боем нашими людьми форштадтные при Азове ближние палисады взяты». Потери русских во время атаки были невелики: 5 солдат убитыми, 38 солдат и 2 офицера ранеными. Общая численность войск Ласси к тому времени достигла 25 тысяч человек.

После падения форштадта, комендант крепости Мустафа-ага направил в русский лагерь письмо с предложением, [166] сдать город. 19 июня начались переговоры. Сначала Ласси настаивал на полной капитуляции, но турки решительно отказались. Комендант даже заявил, что предпочтет «погибнуть под развалинами крепости». В конце концов, защитникам Азова было разрешено проследовать под конвоем русских войск в турецкую крепость Ацука, причем до возвращения конвоя «лучших по паше три персоны» из турецкого командования оставались в заложниках. Город Азов считался перешедшим «в подданство Ея Императорского Величества».

По сообщению коменданта, перед началом осады гарнизон Азова насчитывал около шести тысяч человек (а не две тысячи, как полагал Миних). Потери турок составили 2487 воинов. Кроме того, было убито и умерло от болезней 1200 жителей города. Русские потеряли 295 человек убитыми и умершими от ран, 1343 человека ранеными, 22 — пропавшими без вести. Всего по Азову было выпущено свыше 17 тысяч пушечных ядер и около 5 тысяч бомб. Осада и взятие Азовской крепости стало настоящим гимном правильной осаде с возведением многочисленных инженерных сооружений и массированными обстрелами неприятеля.

Овладев Азовом, Ласси предоставил своей армии непродолжительный отдых. Но уже 4 июля он приказал генерал-лейтенанту Г.-О. Дугласу с Казанским и Нижегородским драгунскими полками идти, через город Изюм, к Перекопу на помощь Миниху. Затем туда же направился и он сам, с одним (Псковским) драгунским и восемью пехотными полками. Комендантом Азова был оставлен генерал-лейтенант А. Г. Загряжский. Общее командование в Азове и в крепости Св. Анны принял на себя В. Я. Левашов.

Б.-К. Миних, оставив позицию под Азовом 26 марта, к 7 апреля достиг Царицынки, где с огорчением обнаружил, что полки к походу еще не готовы. Впрочем, война тоже еще не была объявлена, и бои под Азовом формально [167] начали не воюющие друг с другом державы. Даже когда в начале апреля до Стамбула дошли вести об осаде крепости на Дону, с русским резидентом Вешняковым продолжали обращаться вежливо и, вопреки обычаю, в Семибашенный замок не посадили. Причина такого «добродушия» заключалась в крайне неприятной для османов ситуации в Персии. В самом начале февраля 1736 г. Кули-хан окончательно отстранил от власти и Тахмаспа, и его малолетнего сына Аббаса, официально провозгласил себя правителем и стал править под именем Надир-шаха. Этот смелый и энергичный военачальник был убежденным сторонником войны с Турцией и неоднократно наносил ей жестокие поражения.

Вешняков, хорошо видя за сдержанностью турок их слабость, всемерно побуждал свое правительство действовать решительнее. «Дерзновенно и истинно донесу, — писал он в Петербург, — что в Турции нет ни начальников политических, ни руководителей военных.... Все находится в страшном расстройстве и при малейшем бедствии будет находиться на краю бездны. Страх перед турками держится на одном предании, ибо теперь турки совершенно другие, чем были прежде: сколько прежде они были воодушевлены духом славы и свирепства, столько теперь малодушны и боязливы, все как будто предчувствуют конец своей незаконной власти.... Татары, зная все это, теперь, как здесь говорят, в верности Порте начинают колебаться. Насчет христианских подданных турки опасаются, что все восстанут, как только русские войска приблизятся к границам. Здешние константинопольские греки (фанариоты — А. М.) большею частью бездельники, ни веры, ни закона не имеющие, их главный интерес — деньги, и ненавидят нас больше самих турок, но греки областные и еще более болгары, волохи, молдаване и другие так сильно заботятся об избавлении своем от турецкого тиранства и так сильно преданы России, что при первом случае жизни не пожалеют для Вашего Императорского [168] Величества, как уповаемой избавительницы. Все это турки знают».

В начале апреля Миних отправил из Царичанки к реке Самаре небольшой отряд пехоты во главе с подпоручиком Муромского полка Болотовым для разведки местности. Такое же поручение получил конный отряд полковника Лесевицкого, но ему следовало также установить «посты летучей почты» и постоянно сообщать в Царичанку о возможных передвижениях противника. Торопясь начать наступление, Миних решил вести войска к Самаре пятью колоннами, которые отправлялись бы в поход по мере готовности.

11 апреля из Царичанки выступила первая колонна под началом генерал-майора Шпигеля, включившая четыре пехотных и два драгунских полка. По иронии судьбы, на следующий день, 12 апреля 1736 г. А. И. Остерман направил турецкому визирю письмо, гласившее: «...желание России найти удовлетворение за оскорбление и урон, причиненные сей Портой миронарушательными предприятиями, и установить мир, на условиях могущих гарантировать более прочным образом безопасность государства и подданных, вынуждают двинуть против турок свои войска». Война, наконец, была объявлена.

Через день после выступления Шпигеля, 13 апреля за ним двинулся с одним пехотным и тремя драгунскими полками полковник Девиц. Дальнейшее движение осуществлялось в следующем порядке:

14 апреля в поход отправилась колонна генерал-лейтенанта М. И. Леонтьева (шесть регулярных полков и 10 тысяч человек ландмилиции);

17 апреля — колонна принца Л.-В. Гессен-Гомбургского (один пехотный полк, три драгунских полевая артиллерия, чугуевские и малороссийские казаки);

19 апреля — колонна генерал-майора В. А. Репнина (четыре пехотных полка и один драгунский).

Все остальные полки Днепровской армии, располагавшиеся [169] на квартирах на Украине, должны были постепенно стягиваться к Царичанке. На них возлагалось также конвоирование транспортов с провизией и амуницией. Полкам, стоявшим на Дону и Донце, предписывалось идти самостоятельно, «кратчайшими трактами» к реке Самаре. Назначенные в поход четыре тысячи донских казаков также шли с Дона отдельно от других войск, с которыми им надлежало встретиться уже у Каменного Затона. Колонны двигались таким образом, чтобы «одна команда от другой одного дни маршем в расстоянии имелась».

14 апреля авангардная колонна Шпигеля вышла к реке Самаре и навела через нее два деревянных и два понтонных моста. Форсировав реку, двумя днями позже, она остановилась, и солдаты начали строительство двух опорных пунктов. Один из них возводили у впадения Самары в Днепр, а другой — на самой Самаре, на месте старинной Богородицкой крепости.

Для строительства первого, Усть-Самарского укрепления Миних умело использовал находившуюся здесь более старую крепость, которую приказал обнести обширной земляной оградой, превратив, таким образом, в подобие редана. Под защитой ограды разместились казармы, офицерские квартиры и лазарет. Еще два укрепления были расположены на близь лежащей высоте к востоку от крепости. Вся эта система с открытой, «приступной» стороны от реки Самары до Днепра имела дополнительную защиту в виде линии рогаток и столбов. Комендантом Усть-Самарского укрепления назначили полковника Чичерина, а его гарнизон составили солдаты из Полтавы и Переволочны. Богородицкую крепость обнесли со всех сторон высоким земляным валом, а на старом, собственно крепостном валу, поставили ряды рогаток.

Впрочем, уже 19 апреля колонна Шпигеля отправилась дальше, а ей на смену, на Самару прибыли колонны [170] M. И. Леонтьева и, днем позже, принца Гессен-Гомбургского. В день выступления принца от Самары 22 апреля к реке подошла колонна Репнина. Русская армия действовала подобно хорошо отлаженному механизму. Подкрепляя друг друга, колонны шли вперед, создавали по дороге укрепления и магазины. С переходом через Самару Днепровская армия вступила на неприятельскую территорию. Поэтому Миних стал требовать, чтобы каждый отряд «во время вражеского нападения один одного сикурсовать (поддержать — А. М.) мог». На привалах колонны обязательно окружали свой лагерь рогатками или строили из повозок вагенбург. Однако никаких известий о противнике не было. Главной трудностью для войск стали длительные переходы и строительство укреплений. Генерал-майор Шпигель доносил 20 апреля с берегов реки Волпянки: «И как в немалых маршах, так в работах и переправах очень людям трудно, ибо днем маршируют, а ночью работают и такой труд имеют, что уже пехотных полков люди едва ходить могут». Тем не менее, офицеры даже занимались «научными» изысканиями. Ради любопытства раскопали несколько курганов и «открыли в них сосуды с пеплом, а на дне несколько золотых или медных монет с полуистертыми арабскими надписями»

26 апреля 1736 г. Миних лично прибыл к авангардной колонне Шпигеля, достигшей к тому времени реки Бурчик, в трех днях пути от Каменного Затона. 28 апреля было днем коронации Анны Иоанновны, и командующий хотел устроить пышные торжества перед броском в Крым. Постепенно подтягивались и другие части. К 4 мая под началом Миниха на правом берегу реки Белозерки собралось 10 драгунских и 15 пехотных полков (всего 28238 человек), 10 тысяч человек ландмилиции, 3 тысячи запорожских казаков, 13 тысяч малороссийских казаков, гусары, слободские и чугуевские казаки. Всего свыше 58 тысяч человек. [171]

В Каменном Затоне состоялся военный совет, который должен был решить, каким путем идти в Крым: прямо через степь или вдоль берега Днепра через Кызы-Кермен.

Выбрали второй вариант. Остановкой на Белозерке Миних воспользовался для того, чтобы написать в Петербург донесение насчет Украинской линии. По расчетам фельдмаршала для работ на ней требовалось не менее 53 тысяч человек, но управлявший Украиной князь Алексей Шаховской сообщил в столицу о невозможности собрать такое количество рабочих. Князь также полагал, что использование на строительстве казаков нежелательно, так как с них «податей брать будет нельзя». В ответ Миних заявил: «Я прошлою зимою по узкой и непрямой дороге, с опасностью для жизни объехал кругом всю линию и осмотрел все подробно; я нашел, что необходимо прикрыть новою линею Бахмутскую провинцию с ее соляными варницами и магазином в Изюме. ... Бахмутская провинция, лежащая открыто по той стороне близь турецкой границы, забыта. Какие следствия? Не только тамошние жители и приезжие за солью захватываются в плен татарами, но и генерал Леси (Ласси — А. М.) во время проезда через степь подвергся нападению и грабежу и едва успел спастись под защиту линии... Ваше Величество потеряли многие тысячи подданных своих, которые умножают число турецких рабов и отчасти против нас самих служат. Такие разбойничества утаиваются, об них не доносят, и никто лучше генерала Шаховского об них не знает, ибо ему ежегодно известна прибавка и убавка жителей во всей Украине... Ваше Величество, благоволите генерала Ушакова или другого какого-нибудь верного человека, хотя на один месяц, прислать в Бахмутскую провинцию и изюмские города: он на тамошнее разорение, так же как и я, без слез смотреть не будет, как не только дворы, но целые улицы и слободы давно впусте лежат, и тогда узнается, что разорение народное [172] происходит от чего-нибудь другого, а не от работы на линии».

Доводы Миниха были красноречивы, а его апелляция к авторитету главы Тайной канцелярии выглядела, более чем зловеще для противников строительства. Вскоре работы на линии возобновились. Однако обвинения в адрес Шаховского произвели немалое смятение при императорском дворе. Князь числился в друзьях (точнее клевретах) Бирона, слал ему доклады по делам, не имевшим к должности обер-камергера никакого отношения, и, пользуясь расположением фаворита, даже не поехал на Украину, а жил в Москве. По воспоминаниям племянника Алексея Шаховского Якова, Бирон, узнав о письме Миниха, стал порицать князя и говорил, что по его вине «малороссийское казацкое войско, к армии в Крым идти готовящееся, больше похоже на маркитантов, чем на военных людей». Младший Шаховской, заступаясь за дядю, ответил: «...Может быть, фельдмаршал граф Миних оного войска сам еще не видал, а кто ни есть из подчиненных, дяде моему недоброжелателей, то худо ему рекомендовал». Тогда Бирон стал громко кричать и среди прочего заявил: «Вы, русские, часто так смело в самых винах себя защищать дерзаете». Яков Шаховской, тем временем, приметил, что за портьерой стоит императрица и внимательно их слушает. Так в перепалке, как бы между делом, компетентность Миниха была поставлена под сомнение, да еще в присутствии государыни. Для Алексея Шаховского притворный гнев фаворита никаких последствий не имел. Бирон все сильнее, и сильнее завидовал военной славе Миниха, боялся и ненавидел его.

4 мая авангард русской армии выступил от реки Белозерки в дальнейший поход. Командовал передовым отрядом по-прежнему генерал-майор Шпигель. На следующий день двинулись вперед основные силы под командованием принца Гессен-Гомбургского. С ними ехал и [173] Миних. Кроме того, для защиты тылов был выделен арьергардный отряд во главе с генерал-майором Гейном, а для доставки в армию припасов — обоз, защита которого поручалась крупному отряду подполковника Фринта.

7 мая авангард достиг Кызы-Кермена, где вновь началось устройство опорного пункта. Солдаты возвели мощный ретрашемент, усиленный со стороны степи шестью редутами, которые протянулись на 33 км. Еще десять редутов построили между Белозерским и Кызы-Керменским укрепленными пунктами. В каждом редуте разместился маленький гарнизон в 40–50 человек из заболевших солдат и казаков, «кои к походу не весьма способны». По пути к Кызы-Кермену казаки вблизи армии Миниха стали появляться маленькие отряды (или, как тогда говорили, «партии») татар, но в бой они не вступали. Для разведки местности Шпигель выделил из состава своих сил рекогносцировочный кавалерийский отряд под началом полковника Кречетникова (400 драгун, 150 гусар, одна сотня казаков Изюмского слободского полка, 500 малороссийских и «все доброконные» запорожские казаки). Еще по отряду, полковников Виттена (1200 чел.) и Тютчева (1400 чел.), направили на разведку М. И. Леонтьев и принц Гессен-Гомбургский. Разведчики должны были держаться поближе друг к другу и «ежели увидят или услышат, которой партии стрельбу, то, как наискорее с поспешением сикурсовать». Для сообщения между рекогносцировочными отрядами назначались два отряда, меньшей численности, под общим командованием подполковника В. В. Фермора.

Выдвинувшись перед авангардом армии на восемь верст, разведчики Виттена обнаружили две сотни ногайских татар, напали на них, большую часть перебили, а двоих захватили в плен. Эти пленные сообщили, что в двадцати верстах, близ урочища Черная Долина, стоит 100-тысячная татарская армия во главе с самим ханом. Известив Миниха, Виттен соединил все разведывательные [174] отряды вместе и, для проверки полученных сведений, продолжил движение вперед. Всего в его распоряжении имелось 3800 драгун и казаков.

Утром 8 мая, отряд Виттена подошел к большому татарскому лагерю. Как выяснилось позже, это была стоянка наследника ханского престола, калги-султана, который отделился от армии хана, с такими же целями, как и Виттен — от своей. Завидев неприятеля, татарская конница немедленно бросилась в атаку. Русские командиры стали быстро строить драгун в каре, а запорожским и малороссийским казакам приказали прикрыть фланги. Однако при первом же натиске татар, малороссы бежали, и вся мощь вражеского удара обрушилась на не достроившееся каре. Драгуны отбивались с исключительным мужеством, но приходилось им очень трудно: в спешке на задний фас каре поставили только одну шеренгу солдат. Спешивший на помощь Виттену с отрядом кавалерии Шпигель был остановлен 15-тысячным татарским войском и сам едва не попал в окружение.

Поняв, что началось большое сражение, Миних с малочисленным конвоем пробился к отряду Шпигеля, который встал в каре, и лично приказал ему удерживать позицию. Затем, внимательно рассмотрев с одного из холмов ход боя, он, в сопровождении всего восьмидесяти драгун и сотни казаков, поехал назад, к главным силам. По пути на конвой Миниха напало пятьсот татар. Произошла схватка, в которой командующий чудом избежал гибели. Битва длилась весь день. К семи часам вечера на помощь Витену и Шпигелю подошел отряд Леонтьева численностью почти в три тысячи человек. По приказу Миниха, он прямо на ходу постоянно стрелял из пушек. Татары, услышав грохот канонады, сразу же отступили, оставив на поле боя более двухсот человек убитыми. Потери русских составили около 50 человек убитыми и ранеными, прием раны получили сам генерал Шпигель и полковник Вейсбах. [175]

Первое крупное столкновение с татарами показало эффективность использование против татарской конницы спешенных драгун, выявило их стойкость и хорошую подготовку. Методично, не нарушая порядка, даже малочисленное каре успешно сдерживало натиск неприятеля. Нельзя не отметить также медлительность генерала М. И. Леонтьева: получив приказание около 11 часов утра, он только к 7 часам вечера добрался до поля сражения, лежавшего в 16 километрах от места расположения его отряда. Б.-К. Миних проявил незаурядное личное мужество, но в его поездке к отряду Шпигеля, в самостоятельном проведении рекогносцировки сказалось, кроме храбрости, еще одна, менее привлекательная черта характера: фельдмаршал не доверял своим подчиненным и потому предпочитал все делать сам.

Бежавшие с поля боя малороссийские казаки были преданы суду. Миних писал по этому поводу: «Понеже при бывшей акции при Черной Долине некоторые Малороссийские казаки, как я сам мог видеть, от страху бежали... за оную их вину в страх другим упустить им никак не надлежит, а потому над ними содержат кригс-рехт».

Пленные татары рассказали Миниху, что главные силы хана стоят в восьмидесяти верстах от места битвы. 11 мая армия продолжила путь, причем, в виду близости татар, все отряды построились в одно общее каре. Стороны (фасы) гигантского прямоугольника образовали регулярные полки, вставшие в четыре шеренги. Драгуны шли в пешем строю, отдав коней малороссийским казакам, которые образовали пятую (внутреннюю) шеренгу. Артиллерия размещалась впереди и по углам каре, а иррегулярные войска — в центре. Движение каре требовало четкой согласованности действий всех воинских частей, и было очень утомительным для солдат и офицеров, но никакие трудности остановить Миниха не могли. К тому же, как сообщает в своих записках участник похода К.-Г. Манштейн, казаки захватили нескольких турецких [176] гонцов и нашли у них письма, из которых стало ясно, что турки не вышлют армии на помощь хану.

14 мая войско Миниха подошел к реке Каланчик, где вновь был заложен редут. Здесь к армии присоединились донские казаки в числе четырех тысяч человек. Они прибыли без какого-либо провианта и регулярным полкам пришлось снабжать их из своих запасов. На следующий день русские подверглись крупному нападению татар. Каре встретило неприятеля шквальным огнем. Миних приказал завести повозки внутрь каре и разместить на них казаков, которые палили из ружей через головы стоявших в шеренгах солдат. Эта импровизированная двухъярусная оборона оказалась для врага совершенно неприступной. А. Байов писал: «Татары с дикими криками и обнаженными саблями атаковали армию со всех сторон. Едва они приблизились, как их встретили сильным ружейным и картечным огнем. Отбитая атака повторялась еще несколько раз в течение двух часов. Чтобы положить конец этим атакам, Миних двинул вперед свою армию, после чего татары отступили, оставив на месте значительное число убитых. У русских потерь не было».

Это была последняя попытка татар остановить продвижение русских, после которой все их отряды отошли за Перекопские укрепления. Сын фельдмаршала, Эрнст Миних следующим образом подводил итог первому этапу похода: «Как скоро..., российская армия от Днепра сюда (в Крым — А. М.) поворотила, то татары вышли уже к ней навстречу, отведать своего счастия многократными нападениями, но вскоре от полковых пушек отступили они на такое расстояние, что их стрелы мало или совсем ничего не действовали. Когда же они и тут долго мешкали, то начали бросать в них из мортир бомбы, от которых они, как прах от ветру, засеялись».

17 мая Миних подошел к Перекопу и встал лагерем на берегу Гнилого моря (Сиваша). Впервые со времен Василия [177] Голицына русские полки подошли вплотную к воротам Крымского ханства. Преграждавшая им путь, Перекопская линия пересекала весь перешеек от Черного моря до Сиваша и представляла собой земляной вал высотой около двадцати метров. Перед валом располагался ров шириной почти 26 метров. Между рвом и валом, однако, оставалась довольно широкая площадка (берма), на которой могли сосредоточиться атакующие войска. По всему валу стояли семь каменных башен, служивших дополнительными узлами обороны и способных вести огонь вдоль рва (говоря, по-военному, фланкировать его). Единственный проход за линию защищали каменные ворота, находившиеся в трех километрах от Сиваша и в семи километрах от побережья Черного моря. Ворота эти были вооружены артиллерией, а сразу за ними стояла крепость Op-Кап, гарнизон которой состоял из четырех тысяч янычар и сипахов. Перед воротами располагалось небольшое селение, прикрытое еще одним, невысоким валом. По линии были расставлены 84 пушки, сконцентрированные преимущественно в башнях и крепости.

Подойдя к Перекопу, Миних потребовал от хана капитулировать и признать владычество императрицы. Хан в ответ стал тянуть время, ссылаться на мир с Россией и уверять, что все набеги делали не крымские, а ногайские татары. Не видя причин медлить, фельдмаршал стал готовиться к штурму. Уже в день прибытия армии напротив крепости Op-Кап был возведен редут на пять пушек и одну мортиру, который на рассвете 18 мая открыл огонь по воротам и самой крепости. Штурм был назначен на 20 мая. Для его осуществления Миних разделил войска на три большие колонны (каждая из пяти плутонговых колонн) под командованием генералов Леонтьева, Шпигеля и Измайлова. Им следовало нанести удар в промежуток между крепостью Op-Кап и Черным морем. Одновременно казаки должны были произвести демонстративную [178] атаку на саму крепость. Драгуны спешивались и присоединялись к пехотным полкам. В каждой атакующей колонне солдаты третьего плутонга были обязаны нести с собой топоры и рогаточные копья. Всем атакующим выдали по 30 патронов, а гренадерам, сверх того, по две ручные гранаты. Миних распорядился также снабдить гранатами часть фузилеров (по одной гранате на человека). Артиллерия, как полковая, так и полевая, получила приказ следовать при колоннах, а пушки, установленные на редутах, — прикрывать атаку своим огнем. Всего для штурма выделялись 15 пехотных и 11 драгунских полков общей численностью приблизительно в 30 тысяч человек. Перед самым штурмом Миних объявил, что тот из офицеров, кто взойдет на вал первым, будет произведен в следующий чин.

Еще одно, любопытное, указание фельдмаршала звучало так: «...неприятельского крику не бояться, ибо, когда они закричат, то уже скоро побегут». Хорошо известно, что татарские (и вообще азиатские) воины всегда шли в бой с устрашающими воплями, которые, действительно, могли напугать и деморализовать противника. Через много лет после Миниха, служивший в Средней Азии М. Г. Черняев вспоминал о том, как ужасны были боевые кличи атаковавших хивинцев и кокандцев. Предусмотрительный командующий явно хорошо понимал, с кем он имеет дело. 19 мая генерал Штофельн, по приказу Миниха, произвел под сильным вражеским огнем рекогносцировку того участка укреплений, который предстояло штурмовать. Около 8 часов вечера того же дня русские войска стали выдвигаться на исходные позиции.

На рассвете 20 мая приступ начался. По данному сигналу полевая артиллерия открыла огонь. Затем передняя колонна дала ружейный залп и стремительно бросилась вперед, причем в первых рядах шел священник с высоко поднятым крестом в руках. Солдаты спустились в ров, а затем стали взбираться на вал. При этом им очень пригодились [179] рогатки, которые многие современные историки почему-то считают своим долгом высмеивать, — пехотинцы втыкали рогатки в склон и по ним лезли наверх. В дело шли также приклады и штыки. Вскоре воины не только поднялись на гребень вала, но и втянули за собой на веревках несколько пушек. Татары, совершенно не ожидавшие появления русских на этом участке обороны, бежали. Уже через полчаса после начала штурма российский флаг развевался над Перекопом. Эрнст Миних писал в своих мемуарах: «... Пред рассветом посчастливилось ему (Б.-К. Миниху — А. М.) со всею армиею перейти чрез помянутый глубокий и крутой ров, чего татары совсем не воображали. Они не в дальности оттуда числом около восьмидесяти тысяч человек под предводительством их хана покоились в приятном сне и отнюдь не думали, чтобы так скоро и в темную ночь переправиться было можно».

Вал был очищен, но гарнизоны башен продолжали сопротивление. Одна из них, ближайшая к русской армии, открыла меткий артиллерийский огонь. Миних приказал команде из шестидесяти пехотинцев во главе с капитаном Петербургского пехотного полка Манштейном атаковать башню, что и было сделано. После упорного боя, вражеские пушкари были частично перебиты, частично взяты в плен. После этого, защитники всех прочих башен поспешно капитулировали.

22 мая турецкий гарнизон крепости Op-Кап, с разрешения Миниха, покинул линию, чтобы вернуться на родину, а его место заняли восемьсот гренадер под началом полковника Виттена. Еще 2,5 тысячи турок и татар сдались в плен. У стен вражеской крепости был возведен укрепленный лагерь. По официальному рапорту Миниха, за весь штурм Перекопа русская армия потеряла 6 человек убитыми и 177 ранеными. Манштейн в мемуарах пишет, что погибло 30 солдат и 1 офицер. Так или иначе, путь в Крым был открыт ценой ничтожных потерь. Тем [180] офицером, который поднялся на вал первым, оказался подпоручик Владимрского пехотного полка Писарев. Среди захваченных русскими трофеев была подзорная труба Петра I, потерянная государем во время Прутского похода. По словам одного из биографов Миниха, немецкого историка XIX века Августа Германа, фельдмаршал впоследствии никогда с этой трубой не расставался. Эрнст Миних вспоминает также, что во время боев за Перекоп казаки отбили у татар коляску, принадлежавшую самому хану.

Для обсуждения дальнейших действий, 22 мая командующий собрал военный совет. Почти все генералы высказались за то, чтобы не предпринимать экспедиции вглубь Крыма, а, остановясь всей армией у Перекопа, посылать вперед только небольшие отряды для разорения татарских земель. Миних, однако, решил иначе и приказал авангарду под командованием Леонтьева выступать к Кинбурну, хотя в распоряжении командования оставалось всего 47 тысяч солдат. Сокращение армии произошло по двум причинам. Во-первых, приходилось оставлять гарнизоны в построенных и захваченных крепостях. Так в Перекопе были размещены Рижский драгунский и Углицкий пехотный полки, 1200 малороссийских и запорожских казаков, значительное количество артиллерии под общим командованием полковника Девица. Во-вторых, среди солдат и казаков начались болезни. Все это не остановило полководца. «Миних, влекомый честолюбием и славолюбием, — писал А. К. Байов, — решается действовать вопреки мнению большинства... Надежда на дешевые лавры затемняет способность правильно оценить обстановку...».

24 мая отряд М. И. Леонтьева двинулся вперед. В его состав вошли два драгунских и два пехотных полка, 600 запорожских казаков и 14 орудий разного калибра под командованием капитана Алексея Савельева. На другой день сам Миних повел главные силы (около 35 тысяч человек) [181] к городу Гезлеву, на западном побережье Крыма. Сейчас на месте Гезлева расположена Евпатория, прекрасный детский курорт с теплым морем и нежными песчаными пляжами. Задолго до времен Миниха там же стояла греческая колония Керкенетида: хороший климат и удобные бухты всегда привлекали сюда людей. Но в первой четверти XVIII века татарский Гезлев был также ведущим центром работорговли и одним из самых влиятельных, наряду с Ак-Мечетью и Бахчисараем, городов ханства. Не случайно главную мечеть Гезлева Джума Джуми строил сам Синан, великий архитектор-янычар, автор знаменитой мечети Сулеймание в Стамбуле. Захват Гезлева означал бы сильнейший удар по престижу крымского хана.

28 мая армия Миниха во время переправы через морской залив Балчик, подверглась нападению большого татарского войска. К счастью колонны солдат, разделенные большими интервалами по полторы тысячи шагов, успели сомкнуться и отразили натиск. Узнав, что произведшие нападение татары расположились лагерем в двенадцати верстах от русской армии, фельдмаршал решил отплатить им за налет. С этой целью был составлен отряд из гренадер, драгун, казаков и «всех полков старых и добрых солдат первых шеренг», общей численностью в 5,5 тысяч человек при 12 пушках. Им полагалось взять «кроме доброго ружья, патронов, гранат и хлеба с собой на пять дней в карманах или сумах и на каждую пушку по 50 выстрелов». Командование отрядом принял полковник Гейн, который тщательно построил солдат в каре и начал медленно наступать. Против такого образа действий решительно протестовали полковник Штокман и казачий старшина Фролов, убеждавшие командира, что надо действовать быстрее и, что главное условие их успеха — внезапность. Гейн, однако, настоял на своем. Между тем шедший впереди отряд казаков атаковал вражеский лагерь. Татары быстро сообразили, что численность [182] нападавших не велика. Они ответили контрударом и стали казаков окружать, но с появлением на поле боя каре Гейна отступили. Более трехсот казаков к тому времени погибло. Гейна, за его медлительность, предали суду, лишили всех чинов и дворянства и приговорили к пожизненной службе рядовым.

Но был у русской армии враг гораздо более страшный, чем татары. Этот враг — жажда. На протяжении 150 верст, отделявших Гезлев от Перекопа, русским войскам встретились всего три речки с пресной водой. Прочие вытекали из соленых озер, и вода в них была соленая. Татары засыпали колодцы на пути русской армии или отравляли в них воду. По сообщению участника похода, военного врача Кондоиди, командиры приказали солдатам держать во рту свинцовую пулю, чтобы меньше чувствовать жажду. Эта мера, однако, не могла остановить распространения болезней. Многие солдаты страдали кровавым поносом, различными лихорадками, просто теряли силы от жары и непривычной пищи (провианта тоже не хватало, хлеб стали заменять пресными лепешками, мясную порцию сократили). Рост числа больных ослаблял и без того немногочисленную армию, замедлял ее движение.

4 июня армия Миниха подошла к Гезлеву, преодолев 150 верст за 11 дней (т. е. средняя скорость движения составляла 13 верст (14 км.) в день). Первое, что увидели, солдаты был огромный пожар, который охватил весь город. Как выяснилось потом, турецкий гарнизон отступил без боя, а татары подожгли дома жителей-христиан.

На следующий день авангардный отряд под командованием генерал-майора Магнуса Бирона без боя вступил в город. В Гезлеве армии Миниха досталась богатая добыча: запасы пшеницы и риса, более 10 тысяч баранов и несколько сотен волов. Свинца оказалось так много, что на пули взяли только часть, а часть утопили в море. А. Байов также рассказывает, что солдаты и казаки раскопали [183] устроенные бежавшими жителями тайники и собрали множество драгоценностей, монет, парчи. «Ныне армия ни в чем недостатка не имеет, — писал Миних в Петербург, — и вся на коште неприятельском содержаться будет, что во время военных операций великим авантажем служит по пословице: Мы успели свою лошадь к неприятельским яслям привязать».

Покинув Гезлев, татары сделали попытку перерезать русские коммуникации. 6 июня они всеми своими силами напали на 2-тысячный отряд генерала Лесли, который вел к Гезлеву с Украины обоз с продовольствием. Миних поспешно сформировал свой отряд во главе с князем Репниным и послал его навстречу обозу. Репнин шел очень быстрым маршем, постоянно стреляя из пушек, «давая тем сигнал команде вышеписанного генерал-майора Леслия, что наш сикурс идет, неприятелю же давать страх». Лесли, впрочем, отбился своими силами и 7 июня присоединился к армии.

Вскоре после взятия Гезлева, принц Гессен-Гомбургский подал Миниху записку, в которой доказывал опасность дальнейшего движения вглубь Крыма. Главным его доводом была усталость армии. Принц писал, что полки «уфатигованы», и многих солдат «яко сонных везут», что в будущем такому войску «и без неприятеля трудно будет» и следует отступить, «дабы и впредь, смотря на обороты турецкие или другие, армия в состоянии была храбро и бодро поступать и измучением и изнурением у людей куража бы не отнять». Миних с принцем не согласился и, питая к нему личную неприязнь, сурово заметил, что руководство экспедицией возложено на него, «а подкомандующему генералитету должно во всем производить и поступать по предложению».

10 июня русская армия выступила из Гезлева и двинулась к Бахчисараю. Так как первый отрезок пути пролегал между морем и большим озером, вражеского нападения с флангов можно было не опасаться. Армия шла единой [184] колонной, имея полковые пушки впереди, а обозы сзади. На второй день похода, когда русские миновали озеро, Миних выделил для прикрытия левого фланга отряд в составе двух драгунских (Ингерманландского и Ростовского) и двух пехотных (Санкт-Петербургского и Владимирского) полков, при поддержке 800 малороссийских казаков. Командовали этими силами генерал-поручик Измайлов и генерал-майор Лесли. Они организовали несколько удачных рейдов по близь лежащим татарским селениям, захватили много скота и несколько пленных, от которых стало известно, что турки готовятся высадить десант в Кафской гавани.

13 июня татарская конница приблизилась к русской армии и обстреляла ее. Когда, по приказу Измайлова, артиллерия открыла ответный огонь, всадники быстро отступили. Тем не менее, Миних понимал неизбежность новых стычек и приказал «содержать артиллерию в пристойных местах и ружье во всякой исправности и готовности». 15 июня армия форсировала реку Альму, а на следующий день подошла к Бахчисараю.

Сбылась мечта многих поколений военных и политиков: столица Крымского ханства лежала перед русскими войсками. Однако взять ее было очень непросто. Расположенный в долине Бахчисарай со всех сторон окружен горами, и татары этим блестяще воспользовались, заняв все удобные проходы. Миних хорошо понимал, что лобовая атака будет очень тяжела, а потому принял решение «устрашить» неприятеля, демонстративно отрезав ему пути отступления. Ночью русские совершили обходной маневр и появились в тылу у стоявших под городом татар. Вопреки ожиданиям, татары, увидев русских, не отступили, но, напротив, бросились вперед с такой яростью, что смяли стоявший в авангарде Владимирский пехотный полк. Положение спас генерал-майор Лесли, который с пятью полками пехоты решительно контратаковал противника и обратил его в бегство. Татары даже не [185] успели увезти пушку, отбитую у владимирцев. И все же русские понесли очень значительные потери: 284 человека убитыми и пленными.

После боя полки Миниха беспрепятственно вступили в Бахчисарай. Татары отступили в горы, а турецкий отряд эвакуировался в Кафу (нынешняя Феодосия). «Мы полную викторию получили, — писал фельдмаршал, — но в то время наши люди в таком были сердце, что никак невозможно было их удержать, чтоб в Бакчисарае и в ханских палатах огня не положили, отчего четверть города и ханские палаты, кроме кладбищ и бань, сгорели». Впрочем, Миних поручил капитану Манштейну составить описание сгоревшего дворца, а сам в письме к императрице скупо заметил, что «палаты строены по китайскому обыкновению, и чище этого строения мало видано».

После занятия Минихом Бахчисарая, отступившие из города татары напали на обоз армии, который стоял лагерем на месте последней ночевки. Первыми под удар попали запорожские казаки, вышедшие из лагеря для фуражировки. 200 человек из них было убито и столько же попало в плен. На этом успехи татар закончились. Руководивший обозом, генерал Шпигель построил повозки в вагенбург и мужественно оборонялся. Понеся большие потери, неприятель отступил.

Следующим пунктом, на который Миних нацелил удар, стала Кафа, богатый торговый порт с удобной гаванью. Ее захват лишил бы турецкий флот стоянки в Крыму и очень затруднил бы для Порты вмешательство в татарские дела. Готовясь к походу, Миних выслал вперед отряд под началом генералов Л. В. Измайлова и М. Бирона, который без боя захватил и сжег Акмечеть (ныне Симферополь). При возвращении он был атакован татарами, но смог отбить нападение. После этой неудачи татарские «партии» уже не рисковали нападать на русских, но они опустошили всю местность, по которой [186] предстояло идти армии Миниха, отравили воду в колодцах, сожгли и разорили населенные пункты. Отсутствие провианта и фуража (Гезлевские запасы уже истратили), сильная летняя жара, недостаток воды окончательно изнурили армию. Почти треть солдат была больна, многие от изнеможения теряли сознание прямо в строю. В такой ситуации Миниху пришлось, 25 июня дать приказ о возвращении к Перекопу.

Обратный марш получился очень трудным. Идти пришлось по безводной местности, отражая наскоки татар, и везя с собой множество больных и ослабленных. Татарский хронист с нескрываемым злорадством сообщал, что «гяуры так стали умирать, что невозможно было успевать хоронить их трупов».

К 4 июля армия достигла Соляного озера, где встала на отдых, а 6 июля подошла к Перекопу. За все время Крымского похода Миних потерял убитыми 480 солдат и офицеров регулярной армии и 1311 — нерегулярной. Потери от болезней были гораздо больше и достигали 30 тысяч человек. И все же этой страшной ценой были достигнуты существенные результаты: прорваны Перекопские укрепления, разгромлены Гезлев, Акмечеть и Бахчисарай, выиграно несколько полевых сражений.

Достаточно успешно действовал и направленный против Кинбурна М. И. Леонтьев. Его войска подошли к городу 4 июня и уже через два дня разбили янычар, попытавшихся сделать вылазку. 7 июня к Леонтьеву прибыла депутация осажденных с предложением сдать город на том условии, чтобы турецкому гарнизону разрешили уйти в крепость Очаков с оружием и пушками. Леонтьев выполнить последнее требование отказался. После недолгих споров стороны поладили на том, что янычары уйдут «с ружьем и с пожитками», но без орудий. 8 июня русские вступили в город. В Кинбурн был введен русский гарнизон под начальством полковника Конни. Основные силы Леонтьева встали лагерем неподалеку и [187] занялись уничтожением тех осадных сооружений, которые сами строили для взятия крепости.

Вскоре М. И. Леонтьев получил очень тревожные известия о появлении под Очаковом 10-тысячного войска белгородских татар. Не имея возможности предпринять с имеющимися силами большой поход, генерал решил установить за противником наблюдение с помощью запорожских казаков. Из Сечи были вызваны «охочие люди», чтобы под видом торговцев и рыбаков «по лиману безпрестанно ездить» и следить за перемещением противника. Иногда предпринимались и более решительные действия. Так 21 июня отряд из трехсот драгун и двухсот запорожских казаков во главе с подполковником Ревельского драгунского полка Кропотовым переправился по морю на остров Тендра и напал на татар, пасших там скот. Перебив охрану, драгуны и казаки угнали восемьдесят коров, которых доставили их к Кинбурну. Пройдет 54 года, и недалеко от места этой скромной победы, у берегов Тендры контр-адмирал Ф. Ф. Ушаков отправит на дно турецкий флот. Впрочем, у Леонтьева тоже была своя «морская» победа: 1 июля посланная им под Очаков «партия» из восьмидесяти запорожцев на трех лодках-дубах захватила судно с семью янычарами. Пленные рассказали, что в Очакове стоит четыре тысячи янычар, да еще из Адрианополя прибыло триста сипахов, но настроение у всех подавленное, так как ходят слухи о взятии русскими Каменца-Подольского. Янычары сказали также, что Очаковскую крепость срочно ремонтируют. Эти сведения означали отсутствие у противника наступательных планов. Поэтому Леонтьев мог сосредоточиться на строительстве новых укреплений. По его инициативе было возведено несколько редутов между Кинбурном и Кази-Керманом.

Надежды Миниха, что у Перекопа армия наберется новых сил, не оправдались. Летняя жара высушила степную траву, и лошадям стало не хватать корма. Недостаток [188] провианта (главным образом хлеба) и жара способствовали тому, что заболеваемость солдат продолжала неуклонно расти. 26 июля военный совет принял решение о дальнейшем отступлении. Леонтьев покинул Кинбурн, а Миних начал отход по Днепру. 11 августа их силы соединились на речке Дуричке, 19 августа прибыли к Белозерке. В начале сентября русская армия уже переправилась через Самару.

В Петербурге были очень недовольны возвращением Миниха и полагали, что в августе и сентябре натиск нужно возобновить. Миних возлагал вину за отступление на П. П. Ласси, который, по его словам, слишком долго не присылал провианта, а о себе писал: «В порученной мне экспедиции поныне исполнено столько, сколько в человеческой возможности было. Теперь моя цель — привести в доброе состояние, укрепить перекопскую линию, усилить крепость и держать татар в Крыму, через что они сами себя принуждены будут разорить...». Одной из наиболее печальных особенностей Крымского похода 1736 года стала очень большая смертность людей от болезней. Многие мемуаристы связывали ее с переутомлением войск, причиной которого являлась торопливость командующего. Манштейн, например, вспоминал, что иногда истощенные воины падали «мертвые на ходу», так как фельдмаршал почти всегда назначал марши на самое жаркое время. Интересно, что другой участник похода, носивший звание гораздо более низкое, чем Манштейн, сержант Савва Пархомов в своих записках о подобных случаях ничего не сообщает, но постоянно жалуется на недостаток продовольствия.

Отступление русских войск из Крыма совпало с застоем на дипломатическом фронте. И персидский правитель Надир-шах, и австрийский император Карл VI заверяли представителей России в своей дружбе, но ничего конкретного, чтобы помочь ей не делали. Как сообщал русский посланник в Вене Ланчинский, австрийские генералы [189] считали возможным начать кампанию не ранее весны 1737 года, так как полки, сражавшиеся с французами в Италии, были очень утомлены. В октябре 1736 г. дипломат заявил имперскому канцлеру Синцендорфу, что Австрия не должна более откладывать формальное объявление войны, ибо турки уже готовы подписать мир с персами.

Но в ответ он услышал рассуждение о необходимости прежде «начертать основательный план военных действий с обеих сторон». К тому же Синцендорф с явным неудовольствием заметил, что Австрия ближе к турецким владениям, чем Россия и основной груз войны ляжет на нее.

Надир-шах на просьбы русского резидента Калушкина скорее вступить в войну ответил почти теми же словами, что и австрийский канцлер: «Нечего войною спешить, не постоновя между собой твердого соглашения; надобно прежде обдумать, чтоб войну начать и кончить с честью...». Он подчеркнул, что события в Крыму его интересуют мало: «Осада русскими Азова, взятие трех крепостей турецких, посылка войска в Крым и на Кубань — все это дело ничтожное; Персии в Азове никакой нужды нет, точно так, как России в Багдаде». Впрочем, положение самого Надира было тогда нелегким. В Азербайджане вспыхнул мятеж, восставшие грузины нанесли персам крупное поражение недалеко от Тифлиса, афганцы готовились к новому набегу.

Утешением для русского правительства могли служить доклады Вешнякова из Стамбула. По его уверениям, османы пребывали в полнейшей растерянности. «В правительстве и народе сильный страх, — сообщал дипломат в июне 1736 года, — с ужасом начинают произносить русское имя, и до сих не только я, но и последний из моих слуг бранного слова не слыхали. Еще удивительнее, что когда я ходил по Пере, то многие турки на улице место уступали, чего прежде никогда не бывало.». Лишь в [190] конце октября, Вешняков был официально выслан из Турецкой империи.

Кроме пассивности союзников, Анну Иоанновну очень угнетали постоянные ссоры и разногласия между полководцами. Миних жаловался на Ласси, принц Гессен-Гомбургский критиковал действия Миниха. В конце сентября П. П. Ласси было поручено собрать сведения о состоянии армии Миниха. Честолюбивого фельдмаршала это прямо-таки взорвало.

9 октября он подал императрице прошение об отставке. Анна Иоанновна не замедлила с ответом. «Господин генерал-фельдмаршал, — писала она, — в сих днях получили мы вашу челобитную, в которой вы об отпуске своем из службы нашей просите. Мы не можем вам утаить, что сей ваш поступок весьма нам оскорбителен и толь наипаче к великому нашему удивлению служить имеет, понеже мы надеемся, что в каком другом государстве слыхано было, чтоб главный командир, которому главная команда всей армии поручена, во время самой войны, и когда наивящая служба от него ожидается, к государю своему так поступить похотел...». В заключении императрица запретила Миниху покидать свой пост.

Однако государыне предстояло узнать еще много такого, чего в другом государстве «неслыханно». В ответ на ее письмо, фельдмаршал разразился обширным посланием, в котором, опираясь на многочисленные исторические примеры, доказывал всю невозможность своего пребывания на посту главнокомандующего. Он упоминал и древнегреческого полководца Аристида, и французского стратега Монтекукули, и своего бывшего начальника саксонца графа Шуленбурга, лишь потому, что они все когда-либо отказывались от командования. Миних отчаянно жаловался на здоровье и на «разделение в генералитете», а в конце просил поставить во главе армии своего главного соперника — графа П. П. Ласси. [191]

Ласси, в свою очередь, «бил на жалость». В письме на имя императрицы от 8 октября 1736 г. он просил: «Понеже я с начала отбытия моего в Польшу уже четвертый год в домишке моем не бывал и бедной фамилии моей не только не видал, но за отдалением и мало писем получал, паче же дети мои одни без всякой науки, а другие без призрения находятся, того ради, Ваше Императорское Величество, приемлю дерзновение утруждать, чтоб в нынешнее зимнее время соизволили от команды меня уволить в Ригу».

Неудивительно, что Анны Иоанновна с раздражением писала Остерману: «Андрей Иванович, из посланных вчерашних к вам рапортов и челобитной... довольно усмотришь, какое несогласие в нашем генералитете имеется; чрез это не можно инако быть, как великий вред в наших интересах при таких нынешних великих конъюнктурах. Я вам объявляю, что война турецкая и сила их меня николи не покорит, только такие кондувиты, как ныне главные командиры имеют, мне уже много печали делают, потому надобно и впредь того же ждать, как бездушно и нерезонабельно они поступают...». В конце письма императрица просила своего кабинет-министра предпринять шаги для скорейшего завершения войны. «Не лучше ли войну прекратить, — вопрошала государыня, — только, как в том деле зачинать, то мы на ваше искусство и верность надеемся». Впрочем, необходимым условием мира Анна Иоанновна считала ликвидацию Прутского договора, на что Турция без борьбы явно бы не согласилась. Военную кампанию нужно пришлось продолжать, и продолжать с теми генералами, которые, у императрицы были, как бы «бездушно и нерезонабельно» они себя не вели.

В конце августа Миних приступил к работе по усилению южных границ. Одной из первых мер стала отправка в Запорожскую Сеть дополнительных сил из состава регулярной армии. Для «сбережения жилищ запорожцев» [192] был выделен отряд в 400 пехотинцев Углицкого полка под командованием подполковника Фридерици. Его сопровождал военный инженер граф Зевальд, которому поручалось руководство работами по ремонту укреплений Сечи. Б случае нападения татар Фридерици надлежало «оборону чинить до последнего человека, не щадя живота своего, так как то верному и храброму штаб-офицеру надлежит».

Для непосредственной обороны границы из состава армии Миниха были выделены четыре драгунских полка (Ингерманландский, Тверской, Тобольский и Архангелогородский), гусарский корпус и 200 малороссийских казаков. К ним присоединились: Пермский драгунский полк, который стоял в редутах на реке Воронковой, один кирасирский и два пехотных полка, прибывшие из Польши, два драгунских полка, подошедшие с Дона. Все эти части заняли позиции вдоль Днепра. Основными базами служили: Царичанка, Орлик, Переволочна, Кременчуг, Переяславль. Общее руководство пограничными силами поручили генерал-лейтенанту, графу Густаву-Отто Дугласу, но до его приезда командовал генерал-майор Магнус фон Бирон.

«Закрытие» границы от Переяславля до Киева вменялось в обязанность генерал-лейтенанту Якову Кейту, а участок Украинской линии, от крепости Бузовой до реки Миус был подчинен генерал-лейтенанту князю Урусову. Как Дуглас, так и Кейт с Урусовым получили от Миниха строгий наказ учредить «крепкие посты и неприятеля предостерегать недреманным оком». [193]