Наш паровоз, вперед лети...

В дни кратковременного отступления многие красноармейцы Первого Уральского коммунистического железнодорожного батальона дрались в передовых цепях 29-й дивизии. После сдачи Глазова партийный коллектив батальона провел во всех ротах собрания коммунистов. Решения везде были единодушными — всем идти на линию огня.

И вот пришел конец отступлениям. Главной огневой и ударной силой авангардных полков 29-й стрелковой дивизии, развивающей наступление вдоль Северной железнодорожной магистрали, стали бронепоезда «Мститель», 3-й Петроградский и 14-й Украинский. Все они обслуживались Первым Уральским коммунистическим батальоном.

Бронепоезда сыграли свою роль в решительном и быстром изгнании белогвардейцев из Глазова, но дальше станции Балезино пройти не сумели. Стометровый мост через реку Чепцу был взорван. Батальон получил приказ в срочном порядке соорудить деревянный мост, по которому смогли бы пройти составы.

Объем работ предстоял огромный. Требовалось забить на глубину до восьми метров более шестисот свай, установить на них пятнадцать ряжей из бревен и в каждый засыпать по двадцать пять кубов бутового камня. А техники почти никакой: несколько лебедок, две пятнадцатипудовые «бабы» для забивки свай, тросы, пилы, топоры — и все.

Задымили на берегу кузни — в них ковались скобы для крепления бревен. В ближнем бору стучали топоры. С разных сторон стекались к реке скрипучие телеги с лесом, камнем. [42]

А потом на воде появились плоты с лебедками; наперебой, тяжело и надсадно, заухали чугунные «бабы». С каждым их ударом зарывались глубже и глубже в грунт свежевыструганные сваи.

Строительством руководил командир 4-й роты Горюнов, опытный инженер, соорудивший на своем веку немало мостов на различных линиях железных дорог.

Члены батальонного партийного коллектива вели усиленную политико-разъяснительную работу не только среди красноармейцев, но и местного населения. Масленников заботился о питании, медицинском обслуживании всего отряда восстановителей. Член коллектива Глазунов отвечал перед партийной организацией за бесперебойную ковку скоб. Проскуряков ежедневно отчитывался за ход земляных работ. Немаловажные обязанности исполняли и другие активисты-большевики.

Не у дел первое время оставался лишь председатель культурно-просветительной комиссии Владимир Знаменский. На все его предложения организовать какие-либо «мероприятия» командир батальона Гребенев отвечал: «Подожди, не до тебя сейчас, не до развлечений».

Но пришла пора — и сам хватился искать Знаменского. Жара в тот день стояла невыносимая. Изнуренные непосильной работой и зноем, люди окончательно выбились из сил. Теплая, как парное молоко, речная вода не освежала. Обедом тоже не подкрепились. По существу, его и не было: так, жалкие крохи. А надо, обязательно надо выдать до сумерек всю норму длиннющего июньского дня.

И тут-то вспомнил комбат про Знаменского. Вызвал к себе и наказал:

— Обеспечьте духовную пищу. Разрешаю снять со стройки нужных вам людей.

Не первый месяц в батальоне существовал свой музыкальный [43] коллектив. Он начал складываться еще В период осенних боев под Тагилом и Гороблагодатской. Среди бойцов нашлись такие, которые не поленились и в трудный ратный путь захватить с собой балалайки, мандолины, гитары и голосистые двухрядки.

В те дни Владимир Знаменский и организовал небольшой инструментальный ансамбль. Выступали самодеятельные артисты сперва по вагонам. Репертуар состоял в основном из бытующих в народе песен, частушек и плясок.

В. Знаменский постарался расширить его, а вместе с этим увеличить и количество слушателей. И вот уже не в тесных теплушках и прокуренных дежурках, а на перронах разъездов и станций, на привокзальных площадях зазвучали «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу», марши Чернецкого «Дни нашей жизни» и «Тоска по родине», а затем и разученный также без нот «Интернационал».

Популярность своеобразных концертов росла. На них приходили не только бойцы-железнодорожники, но и красноармейцы стрелковых подразделений, стоявших поблизости. Появились и новые музыканты-самоучки.

Пришел способный баянист Олесов. Следом за ним три венгра: братья Вереш — страстные скрипачи и Форкаш, игравший когда-то на контрабасе, а потом кларнетист Проскурин и трубач Харламов, бывший питерский рабочий. Оба они, как и Олесов, знали ноты. К тому же Харламов обладал талантом песенника-куплетиста. С его приходом ансамбль желбатовцев стал и первым распространителем новых революционных песен, злободневных частушек.

Давнишняя мечта Знаменского — создать в батальоне духовой оркестр. Но как? Ведь инструментов никаких! Правда, потом они появились. Их вывезли при эвакуации [44] одной крупной уральской станции. Но долгое время не до труб и барабанов было — изнурительные бои, поспешные отходы и стужа, нескончаемая лютая стужа.

Первые репетиции проходили на станции Зуевка. Отступление за Глазов сорвало их. И после, когда пошли вперед, когда взялись за восстановление моста через Чепцу, не брался Знаменский за дирижерскую палочку. А теперь вот уже не просьба — приказ.

Музыканты собрались на самом высоком месте на берегу реки. Поднятые с земли трубы ярко сверкнули на солнце. В готовности и большой барабан.

— С «Интернационала» начнем, товарищи! — торжественно объявил Знаменский.

Загремела над рекой величественная мелодия пролетарского гимна. От неожиданности все повернули головы в сторону, откуда доносилась музыка. Замерли. Через секунду-другую послышались возбужденные возгласы:

— А ну, на последний, решительный!..

— Даешь Урал!

— Даешь дорогу!

Быстрее замелькали в руках топоры, чаще заухали «бабы», ободрился народ, подтянулся, словно новые силы в каждого влились.

А оркестр играл и играл... Марши, песни, разудалые «Яблочко» и «По морям, по волнам». Когда же музыканты приустали, под баян Олесова запел свои частушки Харламов.

Хлестали они белогвардейцев и их генералов.