Лучшая оборона — наступление

В ночь с 17 на 18 ноября 1918 года в Омске, в стольном городе эсеро-меньшевистской директории, произошел военный переворот. Всю полноту власти, а с нею и титул «верховного правителя России» принял ставленник империалистов Антанты адмирал Колчак.

К началу декабря Колчак сосредоточил против частей 3-й советской армии около пятидесяти тысяч штыков и сабель.

Этим силам было приказано разбить дивизии красных, захватить Пермь и, продвигаясь дальше на запад, соединиться в районе Вятка — Котлас с войсками интервентов и внутренней контрреволюции.

3 декабря колчаковцы захватили Кушвинский завод и станцию Азиатская, 7 декабря — Бисер, 9 — Лысьву, 21 — Кунгур, а в ночь на 24 декабря — Пермь.

Защитники Советов потеряли всю разветвленную сеть железных дорог Среднего и Северного Урала и [19] оказались стиснутыми на одной линии, идущей от Перми на Вятку.

Суровое это было время. Лютые морозы, горечь поражений. Но и тогда наши красноармейцы вершили немало героических дел.

Не уступали им в мужестве и воины-железнодорожники.

Особо прославилась в те дни команда бронепоезда № 2, одного из пяти выпущенных в срочном порядке рабочими Мотовилихи. То было под Лысьвой, которую в ту пору называли «Уральским Кронштадтом».

Службу на бронепоезде несли балтийские моряки и рабочие-железнодорожники. Они были связаны узами боевой революционной дружбы, об укреплении которой заботился командир Иван Никитич Деменев. Родился он в семье уральского железнодорожника. Трудовой путь начал учеником слесаря Усольского паровозного депо. Во время первой мировой войны находился в артиллерийских мастерских Балтийского флота. Там, в Петрограде, и получил большевистскую закалку.

В районе деревни Паленый Лог бронепоезд Деменева пришел на выручку ротам Лесновско-Выборгокого полка и под прикрытием огня своих орудий дал им возможность организованно отойти на новый рубеж обороны. Это взбесило колчаковцев. Они решили уничтожить красный броневик.

Враги пробрались в тыл и разобрали путь на крутой извилине железнодорожного полотна. Бронепоезд сошел с рельс и оказался в неприятельском окружении. Завязался неравный бой. Он длился трое суток. Погиб помощник командира, бывший матрос с крейсера «Рюрик» Иван Шерстобитов. Были убиты многие из артиллеристов и стрелков, но команда бронепоезда не сдавалась. [20]

Когда кончились боеприпасы, смельчаки взорвали бронепоезд и под покровом ночи пошли на прорыв из окружения. Небольшая их горстка пробилась в Лысьву.

7 декабря командующий 3-й армией издал приказ, поведавший всем бойцам и командирам о героизме воинов бронепоезда № 2. В нем говорилось: «Преклонитесь же все, как преклоняюсь и я, перед павшими в этом бою, ибо их подвиг — великая жертва, принесенная на алтарь трудового народа»{3}.

На станции Чусовской колчаковцам удалось отрезать пути отхода батальона охраны путей сообщения. Одним из последних ушел красноармеец Владимир Знаменский.

Полгода назад он приехал в родной город на каникулы из Петроградской консерватории. До той поры жил заботами лишь о своем голосе. Профессора говорили, что зреет в нем тенор редкого звучания, и пророчили ему блестящую карьеру вокалиста.

Студент Знаменский приехал в Камышлов. Намеревался выступать с концертами для бойцов Восточного фронта. Да не пришлось петь. Красные артисты едва не угодили к белочехам. Выходя из окружения, и наткнулся Владимир на железнодорожников, отступавших той же дорогой из-под самого Омска.

Хотел командир сделать из новичка отменного стрелка. Не получилось. Что ни проба, то курьез за курьезом.

«Вот что, — заключил комбат, — хватит зря жечь патроны. Попытаю лучше, насколько в грамоте ты силен».

Так и стал столичный студент штабным письмоводителем. Тут вроде на месте был: бумаги вел аккуратно, быстро, даже на машинке стучать научился.

И вот новое окружение на станции Чусовской. Во [21] что бы то ни стало требовалось спасти секретные штабные документы, учетные партийные карточки, списки и места явок коммунистов, оставшихся для работы в тылу противника, а также денежные ценности.

Все это сложили в туго набитый вещевой мешок, который комбат Некрасов и вручил красноармейцу Знаменскому.

— Пробивайся пешком вдоль линии до станции Кизел. Документы храни пуще жизни. А если увидишь — каюк самому, все сожги. Эту бутылку с бензином держи всегда наготове...

Вооружившись карабином и гранатой, Знаменский пошел на ответственное и рискованное задание. Опасных встреч с колчаковцами на станции и в поселке было немало. Спастись помогала темень ночи да проворность молодости. Случалось, что натыкался на врагов, однако оставался не замеченным ими. Правда, подмывало желание метнуть гранату, но сдерживал себя, помня наказ Некрасова: самому ни во что не ввязываться, думать только о спасении документов.

Потом шагал по метровым сугробам и только на третьи сутки, голодный, перемерзший и оборванный, добрался до Кизела. Комендант станции отправил Знаменского до Усольской. Передав по назначению свой груз, Знаменский отдал и бутылку с бензином.

— Примите и это. Мне не понадобилось.

То был обычный для того времени подвиг, и боец, свершивший его, не ждал никаких поощрений. Лишь много позже в одной из служебных характеристик, подписанной И. И. Некрасовым, появились такие слова: «...при отступлении от станции Чусовской тов. Знаменский, рискуя жизнью, спас ценные секретные бумаги, которые, если бы попали в руки белых, принесли бы громадный вред оставшимся товарищам». [22]

Тяжелые дни в декабре пережил и Первый Уральский коммунистический батальон. Его командир И. А. Бобылев с подрывной ротой оказался отрезанным за линией фронта. Но подрывники продолжали бороться.

Они провели ряд диверсий, разрушили железнодорожные мосты через реки Чусовую и Вильву.

Остальные роты во главе с комиссаром Н. Ф. Евсеевым отошли на станцию Левшино. Численность личного состава в них резко упала. Сказались не только потери, но и уход железнодорожников в передовые цепи стрелковых подразделений.

В Левшино Н. Ф. Евсеев временно принял на себя обязанности командира и стал доукомплектовывать батальон. В штаб потянулись люди со всех близлежащих станций.

После приема пополнений организационная схема батальона вновь изменилась. Были образованы роты: восстановительно-подрывная, охранения и две эксплуатационные, делившиеся в свою очередь на четыре полуроты: путейскую, движения, кондукторскую и тяговую. Такое построение отвечало требованиям боевой обстановки тех дней. [23]

Однако внезапное падение Перми поставило железнодорожников Первого Уральского коммунистического батальона почти в безвыходное положение. Станция Левшино сразу же оказалась в тылу колчаковцев. Пути на запад по железной дороге не стало. Пришлось, как и в сентябре под Салкой, взрывать паровозы, выводить из строя подвижной состав и зимними проселками уходить за Каму.

С большим трудом раздобыли лошадей и сани. На них погрузили наиболее ценное имущество: телеграфные и телефонные аппараты, путейский инструмент. Сами пошли пешком. Жестокие морозы, глубокие снега. Есть нечего, одежда, обувь никудышные — в момент закоченеешь. В деревнях кулачье не раз собак с цепей спускало...

Лишь на пятые сутки добрались до станции Чайковская. Много обмороженных, больных. Надолго слег в госпиталь Николай Федорович Евсеев. Не досчитались и большинства из тех, кто вступал в Левшино: еще в начале пути по домам разбегаться стали.

Но основные силы сохранились, батальон как боевая единица продолжал существовать. А вскоре к Чайковской вышли подрывники И. А. Бобылева, затем и оставшиеся подразделения батальона охраны И. И. Некрасова. Командование 29-й стрелковой дивизии объединило все эти силы и приказом от 6 января 1919 года назначило новым командиром Первого Уральского коммунистического батальона Ф. П. Шатохина{4}, военным комиссаром — И. И. Некрасова.

А днем раньше в Вятку, где находился штаб 3-й армии, прибыли члены специальной комиссии ЦК РКП (б) [24] и Совета Обороны Ф. Э. Дзержинский и И. В. Сталин. Им было поручено расследовать причины сдачи Перми и оказать помощь в возрождении боеспособности полков и дивизий армии. Представители ЦК в короткий срок упорядочили работу штаба и тыловых учреждений, наладили снабжение войск, укрепили полки наиболее пострадавшей 29-й стрелковой дивизии.

Перемены не обошли и Первый Уральский коммунистический железнодорожный батальон. Исполнительный комитет Совета железнодорожных депутатов станции Верещагино получил тогда задание направить в его ряды наиболее опытных и надежных специалистов. В рекомендованном списке стояли фамилии телеграфистов Мокрова, Наберухина, Анищенко, Туляева, Широглазова, Кремлева, Грабова, Орлова, машинистов Бородкиных — Николая и Алексея, Никитина, Седова, Чернеца, Глазова, Чистова, Вотинова, Слоутина, Носкова, Шайдурова, а также большой группы путейцев во главе с инженером Горюновым.

Все они были зачислены добровольцами в железнодорожный батальон, получили красноармейское обмундирование и винтовки с патронами.

Видя, что положение красных частей становится более устойчивым и прочным, колчаковцы решили нанести неожиданный удар в стык между 30-й и 29-й стрелковыми дивизиями и тем самым облегчить себе дальнейшее продвижение к Вятке по линии железной дороги. Но главный козырь белого командования — внезапность — сразу же был выбит.

Произошло это так. Группа железнодорожников, старшим в которой был верещагинский машинист Петр Никитин, занималась своими делами на путях близ разъезда 31. Сюда же подошли и разведчики 253-го полка Красных Орлов. Их командир — Полуяхтов, заметив [25] у железнодорожников телефонный аппарат, сказал нетерпеливо Никитину:

— Слушай, дай на время аппарат и связиста.

— Для чего?

— Видишь, там, по полю, столбы бегут. От них они, — кивнул в сторону колчаковцев, — и к ним же опять провода уводят. Такого упускать нельзя.

Зажегся и Никитин. Не только телефониста дал, но и сам пошел с Полуяхтовым. Дошагали по целине до проводов. Высоко, без когтей до них не добраться — не лето. Но выход нашли. Повалили тихонько один из столбов так, чтобы можно было подключиться к линии, не оборвав ее.

И вот среди разговоров уловили наиважнейший — о том, что генерал Пепеляев приказывает полковнику Рубановскому утром 19 января бросить штурмовые батальоны на Павловский и Очерский заводы.

Первым об этом узнал от разведчиков начдив 29-й М. В. Васильев. Сверился с картой, понял: опасность грозит левому флангу соседей. Немедля связался со штабом 30-й и предупредил обо всем Василия Константиновича Блюхера.

...Настало утро 19 января. С поздним рассветом от села Дворецкого, увенчанного высокой церковной колокольней, понесся звенящий хруст снега. То шла отборная гвардия Колчака.

Вдруг сорвался первый винтовочный выстрел, и вмиг все окрест огласилось ружейно-пулеметным огнем. Колчаковцы и не подозревали, что за ночь красные полки, которые им приказывалось выбить из Очера и Павловского, поспешили навстречу и обложили Дворецкое полукольцом. Однако красноармейцы несколько поспешили. Их далекие залпы вначале не нанесли врагу значительного урона. [26]

Но вот загремела пальба и на восточной окраине села. Белые дрогнули.

Наступление поддержали другие части 30-й, а затем и 29-й стрелковых дивизий. Кроме штурмовых батальонов, наголову были разбиты два полка колчаковцев. Станция Менделеево, село Карагай и Нытвенский завод оказались вновь советскими.

«Второй день 29-я и 30-я дивизии, — доносил 22 января 1919 года командующий Восточным фронтом, — успешно продвигаются вперед, гоня перед собой противника, который только накануне указывал в своих приказах, что перед ним разложившиеся части 3-й армии»{5}.

А ведь все началось с телефонного аппарата, который пехотинцы позаимствовали у наших железнодорожников.