"Тихий Дон"
Высшее командование
Возвратившись в сентябре из Африки, я представился начальнику генерального штаба сухопутных сил генерал-полковнику Гальдеру и вручил ему письмо Роммеля, в котором последний подчеркивал серьезность обстановки в районе Эль-Аламейна. Гальдер принял меня с обычной для него любезностью и начал задавать различные вопросы в присущей ему академической и, я бы сказал, профессорской манере. Беседа происходила в ставке Гитлера в Восточной Пруссии под Растенбургом, и, хотя Гальдер проявил интерес к положению в пустыне, для меня было совершенно ясно, что его мысли и все внимание ОКВ были сосредоточены на действиях в России.
Теперь нам известно, что в сентябре 1942 года между Гальдером и Гитлером происходили резкие споры по вопросу о том, целесообразно ли продолжать наступление на Сталинград. Гальдер обратил внимание фюрера на опасности, связанные с обороной недостаточными силами растянутого фланга, против которого русские могли обрушить всю мощь своего контрнаступления. Он понимал, что в районе между Волгой и Доном назревает катастрофа, но все его настойчивые попытки предотвратить ее привели лишь к тому, что 25 сентября он был заменен генералом Цейтцлером. Говорят, что Гитлер заявил: "Я отстранил генерала Гальдера потому, что он не мог понять духа моих планов".
В ноябре я вышел из госпиталя и получил небольшой отпуск. Я слышал, что после выздоровления мне должны были дать "теплое местечко" где-то на побережье Ла-Манша. Однако этому не суждено было случиться. Мне приказали отправиться в Восточную Пруссию и явиться к генералу Цейтцлеру, и 27 ноября я снова стоял в той же самой комнате, где несколько недель тому назад разговаривал с генералом Гальдером.
Цейтцлер держал себя иначе, чем его предшественник. Он был строг и резок, но чувствовалось, что это очень знающий штабной офицер, вникающий в самое существо дела{178}. Он сообщил мне о моем назначении на должность начальника штаба 48-го танкового корпуса и дал свою оценку положения в районе Сталинграда. У меня создалось впечатление, что Цейтцлер не верил в возможность деблокады 6-й армии и считал, что у Паулюса один выход — попытаться прорвать кольцо окружения. Как теперь известно, Цейтцлер советовал Гитлеру принять именно такое решение. Но фюрер, который поверил Герингу (Геринг заявлял, что сможет обеспечить по воздуху 6-ю армию всем необходимым), не пожелал прислушаться к советам Цейтцлера{179}. [153]
После беседы с Цейтцлером я получил более подробные данные об обстановке в так называемой "оперативной комнате". 19 ноября русские войска в составе трех танковых корпусов, двух кавалерийских корпусов и двадцати одной стрелковой дивизии перешли в наступление с плацдарма в районе Кременской. Они прорвали позиции румын и создали брешь шириной около тридцати километров. 48-й танковый корпус, расположенный за 3-й румынской армией, контратаковал силами 13-й танковой дивизии и находившимися в его подчинении румынскими танками, но был отброшен лавиной русских войск. Командир корпуса генерал Гейм и его начальник штаба полковник Фрибе были отстранены от должностей за нерешительность. Несколько дней спустя я узнал от полковника фон Оппельна из 13-й танковой дивизии, что его танковый полк не смог своевременно выступить из-за того, что мыши перегрызли провода наружного освещения на танках{180}. Однако в любом случае штаб корпуса нес ответственность за задержку, и этим объясняется мое назначение.
Русское наступление с плацдарма в районе Бекетовки осуществлялось двумя танковыми корпусами и девятью стрелковыми дивизиями, которые соединились с наступавшими из района Кременской войсками у Калача 22 ноября, тем самым замкнув кольцо вокруг 6-й армии{181}. Между Волгой и Доном шесть русских танковых бригад и двадцать стрелковых дивизий оказывали сильное давление на северный фланг 6-й армии.
Большая карта с нанесенной на ней обстановкой представляла собой малоприятное зрелище. Я попытался найти место расположения нашего 48-го танкового корпуса, но на карте было нанесено так много стрел, что это оказалось далеко не легким делом. Действительно, 27 ноября 48-й танковый корпус сам попал в так называемый "малый котел" северо-западнее Калача.
Таковы были мои впечатления о ставке фюрера. Утром 28 ноября я вылетел самолетом в Ростов, где должен был явиться во вновь созданный штаб группы армий "Дон". Перелет из Восточной Пруссии на старом испытанном Ю-52 показался мне бесконечно долгим. Мы пролетели над разрушенной Варшавой, затем пересекли бездорожный район Пинских болот и занесенные снегом степи Украины и, сделав короткую посадку в Полтаве с ее зловещими памятниками, напоминающими о нашествии Карла XII, прибыли в Ростов во второй половине дня. Совершив перелет в 2400 км, я мог составить себе ясное представление о бескрайних просторах России и тех огромных расстояниях, на которых ведутся боевые действия.
В тот же вечер я явился к фельдмаршалу фон Манштейну и его начальнику штаба генералу Велеру. С момента посещения нашей дивизии в Польше в 1940 году Манштейн очень постарел, но его авторитет вырос, а подвиги, совершенные в начале войны с Россией и затем при завоевании Крыма, принесли ему такую славу, которой мог бы позавидовать любой командующий на Восточном фронте. Как специалист по ведению осадных боевых действий, он в свое время был направлен на ленинградский участок фронта для разработки плана по овладению старой русской столицей, а впоследствии был переброшен под Сталинград с задачей восстановить положение на Дону и организовать деблокаду окруженной ,в Сталинграде немецкой группировки. Манштейн, которого метко называли [154] человеком, "скрывающим свои чувства под маской ледяного спокойствия"{182}, направил меня к полковнику Буссе, первому офицеру штаба группы армий "Дон".
От Буссе я получил новые сведения об обстановке, дополнившие то, что мне сообщили в ОКВ. По этим данным, двадцать дивизий 6-й армии были окружены примерно шестьюдесятью дивизиями русских. 4-я румынская армия была разгромлена между Элистой и Сталинградом в результате русского наступления с Волги и больше не могла рассматриваться как боеспособная единица. Но оставался еще слабый заслон частей 4-й танковой армии генерал-полковника Гота на рубеже от Элисты до Котельникова. Эти части имели своей задачей обеспечить проходившие через Ростов коммуникации группы армий "А" фельдмаршала фон Клейста, которая действовала на Кавказе. Первые пополнения с Кавказского фронта для 4-й танковой армии находились уже в пути.
Главные силы противника восточнее Дона, очевидно, все еще находились перед фронтом 6-й армии. Это дало возможность личному составу тыловых служб и авиационных частей построить позиции западнее излучины Дона, однако войск для их обороны явно не хватало. 3-я румынская армия откатывалась на запад, и лишь благодаря энергичным мерам полковника Венка, который был прикомандирован к румынам в должности начальника штаба армии, отступление было приостановлено и войска организовали оборону в районе Обливская и дальше на север до станицы Вешенская на Дону (см. схему 28). Здесь румынские части установили локтевую связь с восточным флангом 8-й итальянской армии, которой еще предстояло испытать на себе удары русских. 48-й танковый корпус со своей 13-й танковой дивизией и остатками румынской танковой дивизии прорвался с боями из окружения и занял позиции на реке Чир западнее Петровки.
Группа армий "Дон" сосредоточивала силы по обе стороны Котельниково. Подкрепления прибывали главным образом с Кавказского фронта; они должны были усилить 4-ю танковую армию Гота и дать ему возможность деблокировать Сталинград. Предполагалось, что, как только позволит обстановка, 48-й танковый корпус переместится южнее Дона и поддержит 4-ю танковую армию, которая наносила решающий контрудар.
На рассвете 29 ноября я вылетел на командный пункт 48-го танкового корпуса. Мы летели на "Шторхе" и вместе с пилотом очень внимательно смотрели вниз, боясь ошибиться и совершить посадку по ту сторону фронта. Самолет шел над самой землей, и я получил довольно полное представление о "матушке России". Местность по обоим берегам Дона представляет собой огромную бескрайнюю степь; лишь изредка попадаются глубокие лощины, в которых прячутся деревни. Пейзаж напоминал пустыню Северной Африки, только вместо песка внизу белым ковром лежал снег. Когда мы совершили посадку на небольшом фронтовом аэродроме, я понял, что начался новый и очень мрачный период моей службы в армии.
В 48-м танковом корпусе
Прибыв в штаб 48-го танкового корпуса, я увидел, что обстановка тут была не из приятных. После безуспешной контратаки корпуса его командира и начальника штаба отстранили от должностей, причем это было сделано настолько поспешно, что они даже не имели времени передать дела своим преемникам. Совершенно ясно, что так поступать нельзя, но такова уж была манера Гитлера. Единственным человеком, к которому я мог обратиться за советом в этой тревожной обстановке, был первый офицер штаба майор фон Олен, мой хороший [155] друг. В доброе старое время мы не раз участвовали вместе в скачках с препятствиями.
С целью выяснить действительное положение вещей я отправился в танковый полк 13-й танковой дивизии, который готовился к контратаке с целью восстановить утраченное накануне ночью положение. Контратака оказалась успешной, две оставленные деревни вновь перешли в наши руки, а русские, охваченные паникой, буквально бежали с поля боя. Успех был достигнут благодаря отличному взаимодействию артиллерии, мотопехоты и танков. В этом бою, как и во многих других, которые мне пришлось наблюдать в дальнейшем, отчетливо выявилось абсолютное превосходство немецких танковых войск над русскими. Но немецкие танковые соединения напоминали собой лишь отдельные островки в огромном океане русских полчищ, стремительно наступавших справа, слева и далеко в тылу.
Я побывал также в приданных нашему корпусу румынских частях, где мне, к сожалению, пришлось убедиться в том, что они не смогут выдержать мощного натиска русских. Румынская артиллерия не имела таких современных орудий, какими располагала немецкая и, к нашему несчастью, русская артиллерия. Средств связи не хватало для обеспечения быстрого и гибкого массирования огня, необходимого в условиях обороны. Вооружение противотанковых частей было также совершенно недостаточным, а их танки представляли собой машины устаревших типов, закупленные во Франции. Я вновь подумал о Северной Африке и о действовавших там итальянских дивизиях. Плохо обученные части, вроде итальянских, с устаревшим вооружением не способны выдержать серьезного испытания.
30 ноября командование 48-м танковым корпусом временно принял генерал Крамер (впоследствии Крамер был взят в плен англичанами в Тунисе, где он командовал Африканским корпусом; это был ветеран боевых действий в пустыне, отличившийся в боях под Сиди-Резег). В это время обстановка на фронте была чересчур серьезной и настоятельно требовала решительных действий. Хотя 3-я румынская армия, наиболее боеспособным соединением которой был 48-й танковый корпус, и сумела создать оборонительный рубеж по реке Чир, я, однако, серьезно опасался, что ей не удастся выдержать решительное наступление русских. Резервы были очень слабыми, а оборонительный рубеж занимали подразделения, сформированные из солдат, изъятых из тыловых служб и отставших от своих частей. В это время мы все еще удерживали небольшой плацдарм на левом берегу Дона у Нижне-Чирской, всего лишь в сорока километрах от ближайших частей 6-й армии, которые находились под Мариновкой. Но русские хорошо понимали, что необходимо оттеснить нас дальше на запад, и в начале декабря войска их 5-й танковой армии предприняли решительные атаки и в нескольких местах форсировали реку Чир.
Когда русские развернули свое наступление, штаб 48-го танкового корпуса оставил Петровку и 4 декабря расположился в районе Нижне-Чирской, где Чир впадает в Дон (13-я танковая дивизия и румынские танки были оставлены для поддержки 3-й румынской армии). Предполагалось, что 48-й танковый корпус объединит в своем составе 11-ю танковую, 336-ю пехотную и одну авиаполевую дивизии, которые 4 декабря все еще находились на пути к фронту{183}.
[156 — схема 29; 157] Когда 4-я танковая армия Гота начнет наступление на Сталинград, 48-й танковый корпус переправится через Дон и соединится с ее левым флангом. Полковник Адам из штаба 6-й армии находился в Нижне-Чирской с импровизированными частями, которые ему удалось там собрать.
4 декабря в наш штаб прибыл вновь назначенный командир 48-го корпуса генерал фон Кнобельсдорф. Мне выпала честь быть у него начальником штаба во время почти непрерывных оборонительных и наступательных боев на реках Чир и Северный Донец, а затем под Харьковом и Курском. Это был человек, обладавший замечательными знаниями, гибким умом и широким кругозором, его высоко ценили все работники штаба. Новый командир сразу же оказался втянутым в водоворот переживаемых нами тревожных событий.
Бои на реке Чир
6 декабря 336-я пехотная дивизия заняла позиции на реке Чир между Нижне-Чирской и Суровикино. В этот же день в Нижне-Чирскую прибыл командир 11-й танковой дивизии генерал Бальк для изучения участка, на котором его дивизия должна была переправиться через Дон и в дальнейшем наступать во взаимодействии с дивизиями 4-й танковой армии Гота. Однако нам не довелось сыграть никакой роли в попытке освободить войска под Сталинградом. 7 декабря 1-й танковый корпус русских форсировал реку Чир на левом фланге 336-й дивизии и устремился к совхозу № 79, находившемуся глубоко в тылу наших оборонительных позиций на берегу реки. Частям 11-й танковой дивизии, которые подтягивались из района Ростова, было приказано немедленно наступать на совхоз и восстановить положение. Днем 7 декабря 15-й танковый полк вступил в бой с крупными танковыми силами противника в районе совхоза и приостановил их дальнейшее продвижение.
Было совершенно очевидно, что мы не могли позволить русским остаться в совхозе, и генерал Бальк получил приказ выбить их оттуда. Прежде всего он развернул свой командный пункт рядом с командным пунктом 336-й дивизии у Верхне-Солоновского — это было сделано с целью установить наиболее тесное взаимодействие между двумя дивизиями.
Командир 336-й дивизии хотел, чтобы Бальк атаковал совхоз с фронта с целью как можно скорее облегчить положение 336-й дивизии. Бальк не согласился — местность не благоприятствовала действию танков и, кроме того, фронтальной атакой можно было лишь отбросить противника назад, но не уничтожить его. Он решил наступать вначале вдоль высот западнее и севернее совхоза, где легко могли пройти танки, а затем отрезать русским пути отхода (см. схему 29). Главный удар должен был наноситься 15-м танковым полком при поддержке 111-го мотострелкового полка, а с целью сковать противника с юго-запада наступал 110-й мотострелковый полк. Бальк расположил свои зенитные орудия и саперный батальон южнее совхоза, с тем чтобы воспрепятствовать прорыву русских в этом направлении. Артиллерия 336-й дивизии должна была оказать поддержку войскам, наступавшим с северо-востока.
В ночь с 7 на 8 декабря 11-я танковая дивизия перегруппировалась в соответствии с приказом Балька, части заняли исходное положение и на рассвете 8 декабря начали наступление. Русские в этот момент как раз готовились нанести удар в тыл 336-й дивизии в полной уверенности, что теперь немцы находятся в их власти. 15-й танковый полк натолкнулся на большую колонну русской мотопехоты, двигавшуюся в южном направлении, и атаковал ее. Внезапность была полной. Танки врезались в колонну, поджигая один грузовик за другим; началась невообразимая паника. Колонна была уничтожена, и танковый полк дивизии Балька при тесной поддержке мотострелкового полка и артиллерии вышел в тыл танковых частей русских в районе совхоза. Русские [158 — схема 30; 159] дрались храбро, но их танки попали в огненное кольцо, и все усилия вырваться из этого кольца оказались тщетными. Когда короткий зимний день подходил к концу, 1-й русский танковый корпус, потерявший 53 танка, находился уже в безнадежном положении.
Между 9 и 13 декабря Бальк вел непрерывные бои по ликвидации плацдармов противника на реке Чир. Авиаполевая дивизия заняла оборону левее 336-й дивизии, и оба этих пехотных соединения делали все возможное, чтобы удержать проходивший по берегу реки фронт 48-го танкового корпуса, растянувшийся на 65 км между Обливской и Нижне-Чирской. Русские оказывали сильное давление, и 11-й танковой дивизии не раз приходилось вступать в бой, чтобы восстановить линию фронта.
Вечером 11 декабря генерал Бальк получил следующее сообщение: "Противник прорвался под Лисинским и у Нижне-Калиновки, расстояние между участками прорыва по прямей 22 км". Командир 11-й танковой дивизии решил сперва контратаковать противника у Лисинского. Совершив ночной марш, танковый полк прибыл к Лисинскому на рассвете 12 декабря и уничтожил прорвавшуюся русскую часть. Бальк принял указанное выше решение потому, что считал позиции 336-й дивизии исключительно важными для последующих действий 11-й танковой дивизии и хотел удержать эти позиции любой ценой. 336-я дивизия понимала всю важность поставленной задачи. Ее личный состав проявлял железную стойкость, стремясь всякий раз обойтись своими собственными силами, чтобы, когда вмешательство танков становилось абсолютно необходимым, Бальк мог контратаковать всей танковой дивизией. Командир 336-й дивизии генерал Лухт ни разу не терял самообладания и никогда, даже в минуты самой серьезной опасности, не обращался за помощью к танкистам 11-й дивизии. Такие действия были бы невозможны, не будь самого тесного сотрудничества в работе двух штабов этих дивизий, чему в немалой степени способствовало их совместное расположение. Кроме того, каждый вечер командир корпуса встречался с генералом Бальком для тщательного обсуждения создавшейся обстановки.
Разгромив 12 декабря русских под Лисинским, 11-я танковая дивизия совершила марш в 25 км на северо-запад и в тот же день нанесла удар по плацдарму русских у Нижне-Калиновки и значительно сократила его.
На рассвете 13 декабря, когда эта дивизия готовилась предпринять решительную атаку на Нижне-Калиновку, на ее правый фланг обрушился мощный удар русских, временно поставивший дивизию в критическое положение. Один батальон даже оказался в окружении. Дивизия прекратила атаки против плацдарма и развернулась против наступающих русских частей. Вскоре окруженный батальон был освобожден, бой закончился, бесспорно, в пользу оборонявшихся немецких частей. К сожалению, полностью ликвидировать плацдарм русских у Нижне-Калиновки не удалось, и позднее это привело к серьезным последствиям. 11-я танковая дивизия ночью шла, а днем вела бои; так продолжалось уже восемь суток, и теперь она настоятельно нуждалась в отдыхе.
10 декабря 4-я танковая армия начала наступление, с таким нетерпением ожидаемое 6-й армией. В это время на наш командный пункт прибыл генерал-полковник фон Рихтгофен, который отвечал за снабжение окруженной армии с воздуха. По его мнению, положение со снабжением немецких войск под Сталинградом с начала декабря никак нельзя было считать благополучным: вместо 500 т минимально потребного суточного количества боеприпасов, продовольствия и горючего авиация доставляла окруженным войскам не более 100 т. Транспортных самолетов Ю-52 было совершенно недостаточно, поэтому пришлось использовать бомбардировщики Хе-111. Но они могли поднимать всего 1,5 т груза, кроме того, были крайне необходимы на фронте для поддержки наземных войск.
Тем временем наступление Гота к Сталинграду шло полным ходом, и 48-й [160] танковый корпус, несмотря на критическую обстановку на реке Чир, должен был тоже принять в нем участие. К сожалению, наш плацдарм у Нижне-Чир-ской в результате непрерывных атак русских был оставлен, и для того, чтобы мы могли выполнить нашу задачу и соединиться с 4-й танковой армией, нам нужно было сначала овладеть этим утраченным плацдармом. 14 декабря на реке Чир все было спокойно, и 15 декабря 11-я танковая дивизия отошла со своих позиций вокруг русского плацдарма у Нижне-Калиновки и передвинулась к Нижне-Чирской, чтобы переправиться через полузамерзший Дон и соединиться с деблокирующей группировкой Гота. Позиции 11-й танковой дивизии у Нижне-Калиновки заняли подразделения "Alarmeinheiten"{184} из состава авиаполевой дивизии.
К 16 декабря передовые отряды Гота вышли к реке Аксай-Есауловский. Теперь их отделяло от 6-й армии расстояние менее 65 км, и мы поставили 11-й танковой дивизии задачу форсировать 17 декабря Дон и наступать в юго-восточном направлении для поддержки войск левого фланга армии Гота (на действиях армии Гота я остановлюсь подробно в следующей главе). В этой критической обстановке русское командование проявило глубокую стратегическую проницательность — в то время руководство действиями русских войск на Волге и на Дону осуществлял маршал Жуков, а начальником штаба у него был генерал Василевский{185}. Вместо того чтобы сконцентрировать свои резервы для отражения удара Гота, они предприняли новое наступление на Среднем Дону против несчастной 8-й итальянской армии; наступление велось крупными силами и на широком фронте вплоть до позиций оперативной группы Холлидт (которая сменила 3-ю румынскую армию) и 48-го танкового корпуса, оборонявшегося на реке Чир. Кризис на нашем собственном участке фронта и разгром итальянцев не только вынудили отказаться от наступления 11-й танковой дивизии через Дон, но и заставили фон Манштейна срочно задержать 4-ю танковую армию Гота, для того чтобы создать оборону на новом рубеже и прикрыть Ростов. Это решило судьбу 6-й армии под Сталинградом. [161]
16 декабря обстановка на фронте 48-го танкового корпуса была далеко не ясной. 5-я танковая армия русских прекратила атаки немецких позиций на реке Чир, и казалось вполне возможным, что она предпримет попытку форсировать Дон, чтобы встретить армию Гота. Плохая погода препятствовала ведению воздушной разведки. Но 17 декабря обстановка прояснилась: в тот момент, когда 11-я танковая дивизия собиралась форсировать Дон, русские мощным ударом прорвали позиции 336-й дивизии в 100 м севернее Нижне-Чирской. Не оставалось иного выхода, как ввести в действие 11-ю танковую дивизию, которая отбросила русских назад к берегу реки. 18 декабря 11-я танковая дивизия продолжала вести бои по ликвидации этого плацдарма русских на реке Чир и, безусловно, выполнила бы свою задачу, если бы не было получено сообщение о новом наступлении русских с плацдарма у Нижне-Калиновки, примерно в 30 км к северо-западу. Там русскому моторизованному корпусу удалось сломить сопротивление частей "Alarmeinheiten" и прорвать на широком фронте немецкую оборону. Генерал фон Кнобельсдорф был вынужден направить 11-ю танковую дивизию, чтобы закрыть брешь, хотя Бальк возражал против такого решения, считая необходимым сперва уничтожить противника в полосе 336-й дивизии.
Получив приказ, генерал Бальк решил немедленно выступить, чтобы на рассвете неожиданно нанести удар по противнику. В соответствии с таким планом 110-й мотострелковый полк должен был сковывать противника с фронта, 15-й танковый полк — атаковать восточный фланг русских, а 111-й мотострелковый полк, находившийся в резерве, — следовать непосредственно за 15-м полком и обеспечивать правый фланг (см. схему 31).
К 5. 00 19 декабря войска заняли исходные позиции. Как только рассвело, передовые подразделения 15-го танкового полка увидели танковые части русских, которые двигались в боевых порядках в южном направлении. Так как немецкому полку удалось скрытно подойти, его двадцать пять танков последовали за русскими танками, и, прежде чем противник понял, что двигающиеся за ним второй волной танки являются не русскими, а немецкими, последние вывели из строя сорок две машины. Господствующая высота 148,8 была захвачена. По другую сторону этой высоты была замечена еще группа танков, двигавшихся в том же направлении, что и первая. Вновь немецкие танки под умелым командованием капитана Лестмана атаковали русские танки с тыла и уничтожили их прежде, чем последние поняли, что происходит. Так за поразительно короткое время, не потеряв ни одной машины, двадцать пять немецких танков уничтожили шестьдесят пять боевых машин русских. Этот бой привел к срыву русского наступления. Оставшиеся части бежали перед нашими танками, не оказывая какого-либо серьезного сопротивления{186}.
Вечером 19 декабря 3-я механизированная бригада русских предприняла отвлекающее наступление против левого фланга 11-й танковой дивизии и захватила позиции 1-го батальона 110-го мотострелкового полка. Однако 15-му танковому полку вскоре удалось восстановить положение.
20 декабря 11-я танковая дивизия возобновила свои действия с целью отбросить русских за Чир. Вначале наступление развивалось успешно, но к вечеру русские нанесли сильный удар по правому флангу дивизии и зашли в тыл 111-му мотострелковому полку. Создавшееся опасное положение было ликвидировано силами танкового полка; при этом русские потеряли десять танков.
Вследствие сильного удара русских генерал Бальк решил 21 декабря перейти к обороне и отдал приказ своим полкам о проведении под прикрытием темноты перегруппировки. В 2 часа ночи оба мотострелковых полка сообщили о прорыве их позиций русскими. Ночь была светлая, полная луна хорошо [162] освещала путь русским танкам и пехоте, которые ворвались в расположение наших частей в тот момент, когда последние были заняты своей перегруппировкой. 15-й танковый полк немедленно перешел в контратаку, и вскоре иа мотострелковых полков поступили благоприятные сообщения. Бальк бросил 61-й мотоциклетный батальон в контратаку на стыке 110-го и 111-го мотострелковых полков, где, по-видимому, наступали главные силы противника. Когда рассвело, стало ясно, что 11-я танковая дивизия добилась в оборонительном бою большого успеха: сотни русских лежали перед нашими позициями. Однако и немцы также понесли очень большие потери. 22 декабря на фронте 48-го танкового корпуса все было спокойно; фактически наши тяжелые оборонительные бои на рубеже реки Чир закончились. Зато разгром 8-й итальянской армии, создал ужасную брешь на нашем левом фланге, в которую устремились части 1-й гвардейской армии русских. 22 декабря наш корпус получил приказ оставить рубеж реки Чир и вместе с 11-й танковой дивизией передвинуться на 145 км к западу, в район Тацинской. Если бы мы не совершили быстро этого марша, ничто не спасло бы Ростов.
Перед тем как закончить описание боев на реке Чир, я должен отдать должное генералу Бальку, прирожденному командиру-танкисту. В течение всего периода боев его танковая дивизия выполняла роль "пожарной бригады": маневрируя позади боевых порядков двух пехотных дивизий, она ликвидировала один за другим опасные прорывы русских. Когда пехота оказывалась бессильной против превосходящих сил русских на плацдармах, в бой вступал Бальк, который, действуя по известному принципу "Klotzen, nicht Kleckern" ("бить, так бить!"), наваливался на противника всей мощью своих танков. Его замечательные успехи были результатом полной согласованности действий с двумя пехотными дивизиями и штабом 48-го танкового корпуса. Он никогда не оставлял одиночных танков для непосредственной поддержки пехоты, так как считал это бесполезным делом и ненужной потерей столь необходимых машин. Гибкая тактика такого рода много раз позволяла исправлять критическое положение и наносить огромные потери противнику. За указанный период в полосе 48-го танкового корпуса было уничтожено свыше 700 танков противника{187}.
Вот что пишет сам Бальк об этих боевых действиях:
"Успех обороны на реке Чир был достигнут благодаря героическим действиям 11-й танковой дивизии. Если бы на этом участке фронта оборона была прорвана и если бы русским позволили продвинуться к Ростову, немецкая группа армий на Кавказе оказалась бы отрезанной и ее постигла бы судьба немецкой армии под Сталинградом. Обстановка складывалась так, что от 11-й танковой дивизии требовалось сделать все возможное для выполнения поставленной задачи.
К счастью, все командиры, у которых нервы не выдержали испытаний прошедших боев, были заменены более крепкими людьми. Не осталось ни одного-офицера, на которого нельзя было бы полностью положиться. В течение нескольких недель дивизия каждую ночь совершала марши, перед рассветом всегда оказываясь в наиболее уязвимом для противника месте и нанося удар за час до наступления русских. Эта тактика требовала от войск невероятного напряжения, но зато у нас было мало потерь, потому что мы всегда достигали полной внезапности. В дивизии считалось аксиомой, что "ночные марши сохраняют жизнь", но справедливость требует отметить, что никто в то время не мог бы вам толком сказать, когда же спали наши солдаты.
Приказы отдавались только в устной форме. Вечером командир дивизии принимал решение относительно действий на следующий день, а все необходимые распоряжения отдавал командирам полков уже непосредственно на местности. Затем он возвращался в свой штаб и обсуждал предполагаемые дей-
ствия [163] с начальником штаба 48-го танкового корпуса. Если его план получал одобрение, в полки передавали по радио "изменений нет", и все передвижения совершались согласно ранее полученным указаниям. Если же требовалось внести серьезные поправки, командир дивизии посещал ночью все полки и отдавал, снова в устной форме, необходимые приказания. В бою командир дивизии находился в передовых подразделениях, действующих на направлении главного удара; в полках он бывал по нескольку раз в день. Штаб дивизии размещался недалеко в тылу и не менял своего расположения в ходе боевых действий. Здесь собирались и обрабатывались все полученные данные, отсюда руководили снабжением частей и направлялись подкрепления. Связь между командиром дивизии и его штабом поддерживалась по радио и только в редких случаях по телефону.
336-я дивизия, которой удивительно умело и хладнокровно командовал генерал-лейтенант Лухт, испытывала серьезный недсстаток в вооружении. Дивизия не оказывалась бы столько раз в критическом положении, если бы располагала большим количеством противотанковых пушек. В этом отношении наша организация не отвечала предъявляемым к ней требованиям.
С обеих сторон в бой вводились вновь созданные и плохо оснащенные соединения. Так, у немцев действовали авиаполевые дивизии, которые через несколько дней боев, как правило, теряли боеспособность: несмотря на хорошее техническое оснащение, их подготовка оставляла желать много лучшего, а кроме того, у них не. было опытных командиров. Создание авиаполевых дивизий было делом рук Германа Геринга, причем не имело под собой никакой здоровой основы. И за эту нелепость солдаты расплачивались своими жизнями. У русских экипажи танков, особенно в механизированном корпусе, вряд ли вообще проходили какую-либо подготовку. Этот недостаток являлся одной из главных причин, способствовавших победе немцев 19 декабря.
Выше мало говорилось об артиллерии, которая не играла основной роли в этих высокоманевренных и протекавших с переменным успехом боевых действиях. Однако в ночное время артиллерия часто использовалась для огневых налетов по районам расположения войск противника. У нас нет достаточных данных, чтобы судить об эффективности такого тактического приема, но поскольку русские были вынуждены во время сильных морозов укрываться в деревнях, можно предположить, что достигались определенные результаты. Ведение боевых действий на реке Чир облегчалось тем, что командование 5-й танковой армией русских бросало в бой корпуса, не согласовав по времени начало их действий и не организовав взаимодействия между многочисленными стрелковыми дивизиями. Таким образом, 11-я танковая дивизия имела возможность наносить удары поочередно то по одному, то по другому корпусу. В конце концов наступательная сила 5-й танковой армии была ослаблена до такой степени, что 11-я дивизия смогла совершить отход и начать подобные же действия против другой русской танковой армии.
Первые впечатления о тактике русских
Я собираюсь закончить эту главу изложением моих первых впечатлений о тактике русских. Впоследствии я неоднократно убеждался, что эти первые впечатления, сложившиеся у меня в ходе боев на реке Чир, оказались совершенно правильными.
По существу, каждому наступлению русских предшествовало широко применяемое просачивание через линию фронта небольших подразделений и отдельных групп. В такого рода боевых действиях никто еще не превзошел русских. Как бы тщательно ни было организовано наблюдение на переднем крае, русские совершенно неожиданно оказывались в самом центре нашего расположения, причем никто никогда не знал, как им удалось туда проникнуть. [164]
В самых невероятных местах, где продвижение было особенно затруднено, они появлялись значительными группами и немедленно окапывались. Правда, для одиночных солдат такое просачивание не представляло собой трудности, так как живой силы на наших оборонительных рубежах было очень мало, а немногочисленные опорные пункты находились на большом удалении друг от друга. Дивизия обычно оборонялась на фронта около 20 км. Самым поразительным было то, что, хотя все находились в состоянии полной боевой готовности и не смыкали глаз всю ночь, наутро можно было обнаружить прочно окопавшиеся глубоко в нашем тылу целые подразделения русских со всем вооружением и боеприпасами. Такое просачивание обычно проводилось с величайшим искусством, почти бесшумно и без единого выстрела. Такой тактический прием применялся русскими сотни раз и обеспечивал им значительный успех. Против подобных действий существует одно средство: создать глубокоэшелонирован-иую оборону, занять ее многочисленными войсками, организовать круглосуточное патрулирование и, что самое главное, создать достаточные местные резервы, готовые в любой момент вступить в бой и заставить противника отступить.
Другой характерной особенностью действий русских является стремление создавать плацдармы как базы для будущих наступательных действий. Действительно, наличие в руках русских войск плацдармов всегда создавало серьезную опасность. Глубоко ошибается тот, кто благодушно относится к существующим плацдармам и затягивает их ликвидацию. Русские плацдармы, какими бы маленькими и безвредными они ни казались, могут в короткое время стать мощными и опасными очагами сопротивления, а затем превратиться в неприступные укрепленные районы. Любой русский плацдарм, захваченный вечером ротой, утром уже обязательно удерживается по меньшей мере полком, а за следующую ночь превращается в грозную крепость, хорошо обеспеченную тяжелым оружием и всем необходимым для того, чтобы сделать ее почти неприступной. Никакой, даже ураганный артиллерийский огонь не вынудит русских оставить созданный за ночь плацдарм. Успех может принести лишь хорошо подготовленное наступление. Этот принцип русских "иметь повсюду плацдармы" представляет очень серьезную опасность, и его нельзя недооценивать. И опять-таки против него есть лишь одно радикальное средство, которое должно применяться во всех случаях обязательно: если русские создают плацдарм или оборудуют выдвинутую вперед позицию, необходимо атаковать, атаковать немедленно и решительно. Отсутствие решительности всегда сказывается самым пагубным образом. Опоздание на один час может привести к неудаче любой атаки, опоздание на несколько часов обязательно приведет к такой неудаче, опоздание на день может повлечь за собой серьезную катастрофу. Даже если у вас всего один взвод пехоты и один-единственный танк, все равно нужно атаковать! Атаковать, пока русские еще не зарылись в землю, пока их еще можно видеть, пока они не имеют времени для организации своей обороны, пока они не располагают тяжелым оружием. Через несколько часов будет уже слишком поздно. Задержка ведет к поражению, решительные и немедленные действия приносят успех.
Тактика русских представляла собой странную смесь: наряду с великолепным умением просачиваться в расположение противника и исключительным мастерством в использовании полевой фортификации существовала ставшая почти нарицательной негибкость русских атак (хотя в отдельных случаях действия танковых соединений, частей и даже подразделений являлись заметным исключением). Безрассудное повторение атак на одном и том же участке, отсутствие гибкости в действиях артиллерии и неудачный выбор района наступления с точки зрения местности свидетельствовали о неумении творчески подходить к решению задач и своевременно реагировать на изменения в обстановке. Только немногие командиры среднего звена проявляли самостоятельность в решениях, когда обстановка неожиданно изменялась. Во многих случаях [165] успешная атака, прорыв или окружение не использовались русскими просто потому, что никто из вышестоящего командования об этом не знал{188}. Однако, несмотря на эту неповоротливость командования, русские быстро и часто производили смену войск на переднем крае. Как только дивизия несла тяжелые потери, она отводилась ночью в тыл и, пополненная и отдохнувшая, вновь появлялась через несколько дней на каком-либо другом участке фронта. [166]