Прощай, Африка!
Тупик у Эль-Аламейна
Утром [125] 4 июля 1942 года танковая армия "Африка" находилась в чрезвычайно опасном положении. Африканский корпус имел всего тридцать шесть исправных танков и несколько сот пехотинцев, измученных до последней степени. Артиллерии, правда, было очень много, потому что мы захватили большое количество английских орудий, но наши немецкие орудия остались почти без боеприпасов (15-я дивизия имела по два выстрела на орудие). К счастью, в Дейр-эль-Шейн оказалось 1500 выстрелов к 25-фунтовым орудиям, да у итальянцев еще был некоторый запас.
Однако, вне всякого сомнения, мы не могли противостоять решительному наступлению 8-й армии. Теперь нам известно, что 4 июля Окинлек отдал. приказ на такое наступление, но, как это часто случалось в пустыне, он не смог заставить своих командиров корпусов действовать. 5-я новозеландская бригада завязала бой с дивизией "Брешиа" в Эль-Мирейрской впадине, а английские танки, начавшие продвижение на кряже Рувейсат, угрожали разрезать 15-ю дивизию на две части. Но в ударах англичан не чувствовалось ни силы, ни напора, и обычно достаточно было нескольких выстрелов из 88-мм пушек, чтобы остановить их танковую атаку. В общем 4 июля нам пришлось только понервничать — серьезных потерь не было.
5 июля наше положение несколько улучшилось. Новозеландцы, правда, стали проявлять некоторую активность на южном участке фронта, но их 4-я пехотная бригада попала на марше под мощный удар пикирующих бомбардировщиков, которые, уничтожив штаб бригады, по-видимому, спасли нас от наступления противника в направлении Эль-Мирейр. На кряже Рувейсат 15-я дивизия имела около 15 танков против 100 танков 1-й бронетанковой дивизии, но никакой атаки со стороны противника не последовало. Пассивность англичан 5 июля особенно заслуживает упрека, поскольку Окинлек требовал от своих подчиненных нанести нам решающий удар, а на кряж Рувейсат прибыло совершенно свежее соединение — 24-я австралийская бригада.
6 июля Роммель продолжал перегруппировку своих сил и укрепление фронта; нам доставили мины и небольшое пополнение для 90-й легкопехотной дивизии и танковых дивизий. Количество танков в Африканском корпусе увеличилось до сорока четырех, и мы приступили к созданию подвижного резерва. Англичане упустили благоприятный момент, и хотя Окинлек все еще мог нанести нам поражение, с каждым днем это становилось все труднее.
Утром 9 июля Роммелю стало известно, что противник оставил опорный пункт Карет-эль-Абд, он тут же приказал 21-й дивизии и дивизии "Лит-торио" занять его и перебросил 90-ю дивизию для наступления правее этих соединений. Нас несколько озадачило, что англичане оставили такую выгодную позицию, и даже сейчас меня удивляет, что Окинлек принял такое решение. Правда, благодаря этому он оттянул часть наших сил к югу и увеличил шансы на успех наступления, которое собирался предпринять у Тель-эль-Эйса, но [126] все же сдача такой хорошо укрепленной позиции, как Карет-эль-Абд, была слишком дорогой ценой.
На рассвете 10 июля противник открыл сильный артиллерийский огонь по дивизии "Сабрата", располагавшейся против западного фаса опорного пункта Эль-Аламейн, а затем последовала ожесточенная атака 9-й австралийской дивизии вдоль прибрежного шоссе в направлении Тель-эль-Эйса. Штаб танковой армии находился на берегу всего в нескольких километрах от линии фронта, и рано утром я с изумлением увидел, как сотни итальянцев в панике бежали мимо штаба. Роммель был в опорном пункте Карет-эль-Абд, далеко на юге, и мне самому пришлось решать, что делать. Когда возникает угроза штабу, первое стремление всегда — бежать и спасать его ценнейшее имущество и документы. Я понял, что с дивизией "Сабрата" покончено — ее артиллерия уже была в "мешке", — -и требовалось немедленно что-то предпринять, чтобы прикрыть дорогу на запад. Я собрал личный состав штаба и кое-как организовал оборону, усилив ее нашими зенитными пушками и случайно подошедшим пехотным подкреплением. В результате удалось сдержать австралийцев,которые уже захватили кладбище Тель-эль-Эйса и стремились прорваться вдоль прибрежного шоссе. К несчастью, в этом бою погибла большая часть нашего подразделения радиоперехвата вместе со своим прекрасным командиром лейтенантом Зеебомом{147}.
10 июля подошли главные силы 382-го пехотного полка; они составляли часть 164-й пехотной дивизии — первого существенного подкрепления, полученного нами из Европы. Англичане опоздали со своей атакой на один день — без этого подкрепления северный фланг танковой армии мог бы быть прорван. В полдень прибыл с южного участка Роммель с подразделением для обороны штаба и поспешно сформированной боевой группой из состава 15-й дивизии. Бросив в бой эти силы, он попытался срезать выступ, образованный австралийцами у Тель-эль-Эйса, атакой с юга, но артиллерийский огонь из Эль-Аламейна был слишком силен и не дал возможности достичь поставленной, цели.
11 июля австралийцы возобновили свои атаки южнее прибрежного шоссе; они нанесли жестокие потери дивизии "Триесте" и были остановлены только сосредоточенным огнем нашей армейской артиллерии. Самой характерной чертой нового сражения было то, что итальянские войска не могли больше удерживать свои позиции.
12 июля австралийцы приостановили свои атаки; по-видимому, они закреплялись на занятой местности. Роммель перевел на северный участок 21-ю-дивизию, решив 13 июля начать наступление непосредственно на опорный пункт Эль-Аламейн, захватить эту важнейшую позицию и отрезать австралийцев у Тель-эль-Эйса{148}. Это была бы настоящая победа, которая могла бы даже открыть путь к Нилу. Как говорит сам Роммель, "наступление должно было поддерживаться всеми орудиями и всеми самолетами, какие мы только могли. собрать"{149}.
21-я дивизия в полдень 13 июля атаковала опорный пункт Эль-Аламейн при мощной поддержке пикирующих бомбардировщиков и под прикрытием; огня всей армейской артиллерии. К несчастью, пехота 21-й дивизии развернулась для атаки слишком далеко от переднего края; в результате эффект бомбардировки не был немедленно использован, и атакующие войска были остановлены артиллерией и пулеметами обороняющихся, не успев даже преодолеть [127] проволочные заграждения. Авиации было приказано возобновить атаки, сосредоточив их на этот раз на артиллерийских позициях противника, а танки двинулись вперед, открыв огонь по бетонированным сооружениям опорного пункта. Однако все наши атаки потерпели неудачу из-за упорного сопротивления 3-й южноафриканской бригады{150}.
14 июля Роммель переместил 21-ю дивизию дальше на запад; он приказал ей снова начать наступление, на этот раз на позиции австралийцев юго-восточнее Тель-эль-Эйса, и прорваться к морю. Вечером, используя ослеплявшее противника солнце, 21 дивизия начала наступление под прикрытием мощной воздушной бомбардировки. И опять пехота поднялась в атаку слишком поздно, так что парализующее действие бомбардировки не было использовано. Тем не менее мы достигли прибрежной железной дороги и могли бы сделать еще больше, если бы не беспокоящий фланговый огонь из опорного пункта Эль-Аламейн. Бой продолжался еще долго после наступления темноты, и австралийская пехота показала, что она является тем же грозным противником, с которым мы встретились во время первой осады Тобрука.
Роммель намечал возобновить наступление на следующий день 15 июля, но 2-я новозеландская дивизия и 5-я индийская бригада ночью атаковали дивизию "Брешиа" накряже Рувейсат и глубоко вклинились в ее расположение. Противник достиг опорного пункта Дейр-эш-Шейн и угрожал нарушить всю нашу линию обороны. Однако он не сумел развить свой успех, и вечером 15 июля 15-я дивизия с 3-м и 33-м разведотрядами предприняла решительную контратаку и захватила более 1200 пленных. Но и итальянцы потеряли 2 тыс. пленных, 12 драгоценных 88-мм пушек попали в руки новозеландцев{151}. К тому же противник удержал важную позицию на кряже Рувейсат.
16 июля австралийцы возобновили свои атаки с выступа у Тель-эль-Эйса; они разбили остатки итальянской дивизии "Сабрата", но были остановлены 382-м немецким пехотным полком и сосредоточенным огнем всей наличной артиллерии. На рассвете 17 июля австралийцы вновь атаковали при сильной танковой поддержке в направлении кряжа Митейрия. Они прорвали фронт дивизий "Триесте" и "Тренто" и были остановлены лишь немецкими частями, переброшенными с центрального участка. Во второй половине дня были предприняты сильные контратаки при поддержке авиации; австралийцы были оттеснены назад, потеряв несколько сот пленными.
Сражение перерастало в борьбу на истощение, и, несмотря на тяжелые потери, нанесенные 8-й армии, наша танковая армия находилась в критическом положении. Только бросая в бой последние резервы, нам удавалось удерживать фронт; итальянские части буквально разваливались, и все бремя боев выносили на себе крайне усталые немецкие дивизии. Мы были вынуждены ввести немецкие части в полосы итальянских дивизий, чтобы придать их обороне необходимую прочность, и всеми средствами пытались усовершенствовать свои минные поля и оборонительные сооружения. В английских правящих кругах критиковали Окинлека за его настойчивые атаки в июле 1942 года, но надо сказать, что он несколько раз был очень близок к успеху. [128]
Между 18 и 21 июля действия 8-й армии ограничивались поисками разведчиков и ведением беспокоящего огня, и мы использовали эту передышку для усиления своих позиций. 17 июля нас посетили Кессельринг и Каваллеро, и Роммель указал на то, что мы находимся на краю гибели и не сможем удержать свои позиции, если для разрешения проблемы снабжения ничего не будет предпринято[152].
Окинлек готовился к заключительному наступлению: на этот раз он намеревался захватить кряж Рувейсат в сочетании с ударами 9-й австралийской дивизии из Тель-эль-Эйса и 1-й южноафриканской дивизии в направлении кряжа Митейрия. В ночь с 21 на 22 июля 161-я индийская бригада и 6-я новозеландская бригада начали наступление на кряж Рувейсат и на Эль-Мирейр. Оно быстро увенчалось успехом, и утром 22 июля после ожесточенного боя новозеландцы достигли впадины Эль-Мирейр. Английские танки должны [129] были поддерживать 6-ю новозеландскую бригаду, но не прибыли вовремя; 15-я танковая дивизия контратаковала и взяла несколько сот пленных. Тогда двинулась вперед 23-я английская бронетанковая бригада, только что прибыв-шая из Англии, — это была, как впоследствии писали, "настоящая балаклавская атака"{153}. Танки шли под ураганным огнем противотанковых орудий, попали на минное поле и были разгромлены контратакой 21-й дивизии. Батальону 161-й индийской бригады удалось ворваться в Дейр-эш-Шейн, но и он был уничтожен контратакой. Таким образом, наступление англичан в центре закончилось катастрофой: вследствие полного отсутствия взаимодействия и управления они потеряли значительно больше сотни танков и 1400 человек пленными.
На северном участке фронта австралийцы и южноафриканцы немного продвинулись, но им не удалось осуществить сколько-нибудь значительного прорыва. Хотя мы понесли тяжелые потери, особенно среди немецкой пехоты, результат боев 22 июля был для нас весьма благоприятным и возродил надежду на то, что мы сумеем продержаться под Эль-Аламейном.
В течение 23 — 26 июля на фронте снова было затишье, но в ночь с 26 на 27 июля австралийцы энергично атаковали из Тель-эль-Эйса и захватили Саньет-эль-Митейрия. Согласно плану, южноафриканцы должны были южнее этого пункта проделать проходы в своем минном поле для 69-й английской пехотной бригады и 1-й бронетанковой дивизии. 69-я бригада глубоко вклинилась в наши позиции, но, к счастью для нас, командир 1-й бронетанковой дивизии{154} заявил, что проходы, проделанные южноафриканцами, слишком узки и пока не будут расширены, он не поведет через них свои танки. Таким образом, 69-я пехотная бригада осталась без поддержки и понесла огромные потери при контратаке боевой группы Африканского корпуса, поддержанной 200-м пехотным полком. Австралийцы также были контратакованы и оттеснены на свои исходные позиции с тяжелыми потерями.
Теперь бои у Эль-Аламейна прекратились: обе стороны были истощены, и ни одна из них не могла рассчитывать на решающий успех без существенных подкреплений. Танковой армии не удалось выйти к Нилу, но 15, 22 и 27 июля мы одержали важные победы в оборонительных боях, и потери у нас были гораздо меньше, чем у противника.
Сражение у Алам-Хальфы
В августе 1942 года командование немецко-итальянской танковой армиее стояло перед необходимостью принять то или иное ответственное решени-относительно дальнейших действий. Как удачно отметил Роммель, "большая летняя кампания закончилась опасным затишьем"{155}. Наше присутствие у Эль-Аламейна заставляло англо-американскую военную машину работать полным ходом: по Красному морю и Суэцкому каналу шел конвой за конвоем, и было ясно, что противник далеко опередил нас в создании запасов. Больше того, эти конвои были лишь началом огромного потока войск и военных материалов, направляемых на Средний Восток, и к середине сентября 8-я армия могла начать наступление подавляющими силами.
Состояние снабжения наших войск вызывало серьезное беспокойство. Мальта успешно восстанавливала свою мощь, и мы расплачивались теперь за то, что не сумели вовремя ее захватить. Внушали тревогу увеличение радиуса действия и рост численности английских бомбардировщиков дальнего действия; они атаковали суда в портах Киренаики и мешали сообщению вдоль побережья в направлении Бардии и Мерса-Матрух. В результате сильной бомбардировки [130] Тобрука 8 августа его портовые сооружения были надолго выведены из строя" Бенгази и даже Тобрук отстояли очень далеко от фронта, и длинный путь подвоза между портами снабжения и Эль-Аламейном заставлял наш транспорт работать с невероятным напряжением. Из-за недостатка локомотивов мы могли лишь в ограниченной степени использовать железную дорогу между Тобруком и Эль-Дабъа, но и тут английские бомбардировщики находили заманчивые для них цели. Правда, мы захватили огромные склады в Киренаике и Египте, но и они не могли больше обеспечивать нас горючим и боеприпасами. В свете этих факторов в сочетании с некомпетентностью или вредительством итальянских ответственных лиц, ведающих наземным и морским транспортом, стало ясно, что мы не можем больше оставаться в неопределенном положении под Эль-Аламейном.
Штаб танковой армии внимательно изучил этот вопрос и подготовил подробный доклад командующему. Возможным решением было отвести все немоторизованные соединения в Ливию, оставив на фронте только танковые и моторизованные дивизии. Англичане имели преимущество в позиционной войне, тогда как Роммель доказал свое превосходство в искусстве маневра. Раз мы не были привязаны к определенной местности, можно было рассчитывать, что нам удастся в течение длительного времени не допускать вторжения англичан в Киренаику. Но Гитлер никогда не согласился бы с решением, связанным с территориальными потерями, поэтому не оставалось иного выхода, как пытаться идти вперед к Нилу, поскольку мы еще были в силах осуществить такую попытку (см. примечание на стр. 134).
Такова была обстановка перед сражением у Алам-Хальфы — поворотным пунктом войны в пустыне и первым в длинном ряду поражений на всех фронтах, предвещавших крушение Германии. Я должен подчеркнуть, что, трезво оценивая военную обстановку, штаб танковой армии не надеялся, что нам удастся прорваться к Нилу, и еще до начала наступления мы указывали Роммелю, что превосходство англичан в танках выражается соотношением 3:1, а в авиации — 5: 1. Позднейшие сведения показали, что мы преувеличивали превосходство англичан в танках — в танковой армии было 229 немецких и 243 итальянских танка против примерно 700 английских, но превосходство англичан в авиации не подлежало сомнению, и нельзя было возражать против нашего довода о том, что у нас не хватило бы горючего для крупного сражения. Артиллерии у англичан было значительно больше, а фронт 8-й армии был теперь хорошо прикрыт минными полями. Это означало, что мы не можем рассчитывать на успех, если нанесем фронтальный удар, а недостаток горючего являлся роковым препятствием для всякой попытки обойти с фланга 8-ю армию{156}.
На Роммеля произвели впечатление доводы его штаба, и он серьезно задумывался над тем, чтобы отказаться от наступления. Но в конце концов он поверил заверениям Кессельринга, что тот сможет доставлять по воздуху примерно 325 т бензина в день; кроме того, мы рассчитывали на прибытие в Тобрук в конце августа крупного танкера. Кессельринг действительно выполнил свое обещание, но большая часть горючего была израсходована во время длительного пути к фронту, а потопление драгоценного танкера подводной лодкой против Тобрукской бухты 31 августа убило всякую надежду на успешный исход сражения. Мы были вынуждены начать наступление в ночь с 30 на 31 августа, чтобы воспользоваться полнолунием. Всякая дальнейшая задержка означала бы отсрочку на три недели, о чем в данных условиях не могло быть и речи. [131]
В августе мы услышали о важных переменах в командовании английских войск. Генерал Александер заменил Окинлека, а генерал Монтгомери принял командование 8-й армией. Не подлежит сомнению, что под новым руководством боеспособность англичан значительно повысилась, а 8-я армия впервые получила командующего, который заставил войска почувствовать твердую руку. Окинлек был прекрасным стратегом и обладал многими качествами выдающегося полководца, но он, по-видимому, обнаружил несостоятельность в тактических вопросах, а быть может, в способности заставить своих подчиненных исполнять его приказы. Он спас 8-ю армию в операции "Крузейдер" и вторично спас ее в начале июля; однако его последующие наступательные действия в том же месяце обходились британским войскам слишком дорого, не имели успеха и с тактической точки зрения были чрезвычайно беспорядочными. Я не могу сказать, в какой мере в этом был повинен Окинлек или его командиры корпусов — Рэмсден и Готт. Но, в свете июльских боев, я думаю, что Черчилль поступил разумно, заменив Окинлека{157}. [132]
Монтгомери является, несомненно, крупным тактиком, осмотрительным и старательным в разработке своих планов, совершенно безжалостным, когда речь идет об их выполнении. Он внес новый дух в 8-ю армию и лишний раз доказал огромную важность фактора личного руководства в войне. Поскольку мы не могли прорвать фронта 8-й армии, приходилось искать пути для обхода, и Роммель решил действовать примерно так же, как и под Эль-Газалой. Итальянская пехота, усиленная 164-й пехотной дивизией и другими немецкими частями, должна была удерживать фронт от моря до пункта в пятнадцати километрах южнее кряжа Рувейсат; ударная группа в составе 90-й легкопехотной дивизии (на левом фланге), итальянского танкового корпуса и Африканского корпуса должна была обойти левый фланг англичан и продвигаться к кряжу Алам-Хальфа — ключевой позиции в тылу 8-й армии, захват которой решал судьбу сражения. В случае успеха 21-я дивизия должна была наступать на Александрию, а 15-я и 90-я дивизии — двигаться к Каиру{158}.
Наступление началось в ночь с 30 на 31 августа. Вестфаль в то время уже вернулся из отпуска по болезни и приступил к своим обязанностям первого офицера штаба. Роммель взял Вестфаля с собой на командный пункт; я остался во втором эшелоне штаба около Сиди-Абд-эр-Рахман и поэтому могу говорить о ходе сражения только на основании различных источников.
Чтобы обогнуть фронт 8-й армии южнее Карет-эль-Абд, необходимо было проникнуть через плотный минный пояс, который англичане создали вплоть до впадины Каттара. С самого начала наступления встретились трудности, так как минные поля оказались намного более совершенными, чем мы представляли, а английские прикрывающие подразделения нанесли большие потери группам разминирования. Это расстроило все наши планы, а Монтгомери получил достаточно времени для перегруппировки своих войск. Английская авиация бомбила проходы в минных полях; генерал Неринг, командир Африканского корпуса, был ранен во время воздушного налета, а генерал фон Бисмарк, талантливый командир 21-й дивизии, был убит при минометном обстреле. На рассвете 31 августа Африканский корпус все еще блуждал на минных полях-, тогда как по расчетам Роммеля он уже должен был продвигаться на север к кряжу Алам-Хальфа.
Одно время Роммель начал было склоняться к тому, чтобы прекратить наступление, но когда Африканский корпус под решительным руководством Байерлейна преодолел минные поля и значительно продвинулся к востоку, он решил продолжать его. Весь день бушевала сильная песчаная буря, и хотя она затрудняла движение, но в то же время сильно препятствовала действиям английских бомбардировщиков. По пути к Алам-Хальфа Африканский корпус встретил очень зыбкие пески, что вызвало дальнейшую задержку и большой расход горючего. В своей книге "Operation Victory" (p. 148) генерал де Гинган рассказывает, как на ничейной земле английская разведка подсунула нам фальшивую карту местности: я могу подтвердить, что эта карта была принята за достоверную и выполнила свое назначение, заставив Африканский корпус пойти по неправильному пути{159}.
Лишь к вечеру 31 августа Африканский корпус смог начать атаку Алам-Хальфы. Кряж обороняли 44-я пехотная дивизия и 22-я бронетанковая бригада; ее тяжелые танки "Грант" были вкопаны в землю и поддерживались мощным [133] артиллерийским огнем. Африканский корпус предпринял решительную атаку при поддержке пикирующих бомбардировщиков; впереди шли новые танки T-IV. Их 75-мм пушки с большой начальной скоростью снаряда нанесли значительные потери английским танкам, но оборона была слишком сильна, и атака успеха не имела.
Транспортные автоколонны на пути через минные поля подвергались весьма чувствительным атакам 7-й бронетанковой дивизии с юга и востока, а в ночь с 31 августа на 1 сентября биваки Африканского корпуса подверглись сильной бомбардировке. К утру 1 сентября осталось так мало горючего, что Роммелю пришлось атаковать Алам-Хальфу только одной 15-й танковой дивизией. Было ясно, что фронтальная атака имеет мало шансов на успех, а при других обстоятельствах Роммель, конечно, повернул бы к востоку и постарался при помощи маневра принудить англичан оставить свои позиции. Однако недостаток горючего исключал всякую подобную попытку.
Монтгомери сосредоточил у Алам-Хальфы 10-ю бронетанковую дивизию и имел в этом важном районе до 400 танков. Атака 15-й дивизии потерпела неудачу, английская артиллерия непрерывно била по Африканскому корпусу, а непрекращающиеся налеты авиации вызывали очень серьезные потери. Горючее было на исходе, а танковая дивизия без горючего немногим лучше груды металлического лома. Вопрос о захвате Алам-Хальфы и прорыве к берегу отпал, само существование Африканского корпуса было под угрозой. Весь день 1 сентября танки стояли неподвижно, не в состоянии ни наступать, ни отступать, подвергаясь непрерывному артиллерийскому обстрелу и воздушным бомбардировкам.
Утром 2 сентября Роммель решил начать отход, но недостаток горючего: не позволил в течение дня отвести большее количество частей, и Африканскому корпусу пришлось оставаться на месте под непрекращающимися удграми бомб и снарядов. Обстоятельства были чрезвычайно благоприятными для контрудара англичан, но Монтгомери не предпринял никаких шагов, если не считать беспокоящих действий 7-й бронетанковой дивизии к северу и западу от Карет-эль-Химеймат.
3 сентября ударная группа Роммеля полным ходом отходила к западу: мы оставили 50 танков, 50 полевых и противотанковых орудий и около 400 поврежденных автомашин. Ночью новозеландская дивизия атаковала в южном; направлении на Дейр-эль-Мунассиб, но после упорного боя была остановлена. К 6 сентября сражение закончилось; единственным утешением было то, что мы продолжали удерживать имеющие большое значение английские минные поля на южном участке фронта.
8-я армия имела все основания радоваться этой победе, уничтожившей нашу последнюю надежду достигнуть Нила и показавшей, что англичане значительно усовершенствовали свою тактику. Руководство сражением со стороны Монтгомери характеризуется весьма умелыми, хотя и чересчур осторожными действиями, которые следуют лучшим традициям английского военного искусства и во многом напоминают некоторые победы Веллингтона. Не подлежит сомнению, что он сознательно не использовал блестящую возможность отрезать и уничтожить Африканский корпус, когда тот 1 и 2 сентября был не в состоянии двигаться. Монтгомери оправдывается ссылкой на общую обстановку и необходимость подготовки широкого наступления и замечает: "Уровень подготовки соединений 8-й армии был таков, что я не считал возможным опрометчиво бросить их на врага"{160}. Несомненно, это убедительные доводы, но чувствуется, что репутация Роммеля и его общепризнанное мастерство в нанесении контрударов имеют прямое отношение к проявленной Монтгомери осторожности.
Война в пустыне
Четыре [134] месяца я болел тяжелой формой амебной дизентерии. К началу сентября в штабе Роммеля без меня уже могли обойтись, и наш врач настойчиво рекомендовал мне улететь в Германию. Вестфаль, которого я замещал в должности первого офицера штаба с июня 1942 года, теперь вернулся, а кроме того, был назначен новый третий офицер штаба майор Цоллинг, уже два месяца занимавший эту должность.
Все же мне было трудно расставаться с Северной Африкой и с теми, с кем я делил невзгоды тяжелых, протекавших с переменным успехом сражений в пустыне, особенно с тех пор, как я понял, что положение немецко-итальян-ской танковой армии после нашего последнего усилия в конце августа стало, по существу, безнадежным.
9 сентября, когда я доложил Роммелю о сдаче должности, он вручил мне доклад для ОКХ (главного командования сухопутных сил), который я должен был вручить лично начальнику генерального штаба. В этом докладе он отмечал катастрофическое состояние снабжения танковой армии и настойчиво просил помощи. Документ заканчивался следующими словами:
"Если танковой армии не будут доставлены абсолютно необходимые предметы снабжения, она не сможет сопротивляться объединенным силам США и Британской империи, то есть силам двух мировых держав. Несмотря на свою отвагу, танковой армии рано или поздно придется разделить судьбу защитников Хальфайи".
В самом деле, на данном этапе единственным выходом из положения было, ведя маневренную оборону, отвести основную массу наших войск в Ливию. Отказ от подобных действий обрек танковую армию на гибель, подобно тому как такая. же позиция решила судьбу 6-й армии Паулюса под Сталинградом{161}.
Бесполезно гадать о том, что могло бы быть, если бы Роммель был в Африке, когда в октябре Монтгомери начал свое наступление. Роммель в это время был в отпуску по болезни; он тут же вылетел в Африку, но, прибыв на место, обнаружил, что положение является очень опасным, а резервы частично уже израсходованы. Принимая во внимание большое превосходство в силах, которое имел Монтгомери, и его твердую решимость победить во чтобы то ни стало, я не вижу, как можно было избегнуть поражения.
В заключение я хотел бы сделать несколько замечаний о характере военных действий в пустыне.
Во-первых, что касается наших итальянских союзников, то я не разделяю взгляда тех, кто презрительно отзывается об итальянских солдатах, не давая себе труда подумать о неблагоприятных условиях, в которых им приходилось действовать. Вооружение итальянской армии далеко не отвечало современным требованиям; танки были слишком легкими и очень ненадежными с технической точки зрения. Дальность стрельбы большинства итальянских орудий не превышала 8 км, тогда как дальность действительного огня английских систем составляла от 8 до 25 км. Итальянские радиостанции совершенно не соответствовали условиям маневренной войны и не могли работать во время движения. Паек был недостаточным, не было полевых кухонь и существовало резкое различие в питании офицеров и солдат. Уровень подготовки и боевые качества младших офицеров были очень низкими, и тесной связи с солдатами офицеры не имели. Однако старшие командиры и штабные офицеры отличались довольно хорошей подготовкой и в общем справлялись со своими задачами.
Во время кампании в Северной Африке итальянские войска не раз доказывали свою отвагу и мужество; особенно это относится к тем, кто пришел из [135] старых кавалерийских полков, а также к авиационным частям. Но, хотя они могли наступать с большим порывом, им не хватало хладнокровия и спокойствия, требующихся в критических обстоятельствах, и, вообще говоря, боевые качества итальянских соединений и 8-й армии не поддаются сравнению.
Дивизии 8-й армии, будь то английские, индийские, новозеландские, южноафриканские или австралийские, были совершенно иными — стойкими, обладавшими высоким боевым духом войсками. Особенно хороша была Группа дальнего действия в пустыне. За время моей службы в Африке я много раз имел возможность наблюдать невозмутимое хладнокровие англичан в любой боевой обстановке.
Я не намерен обсуждать здесь вопросы руководства операциями со стороны английского командования; англичане совершили много серьезных ошибок и потерпели ряд тяжелых поражений, которых они могли бы избежать. Даже лучшие их генералы не умели действовать так смело и гибко, как Роммель, и я не думаю, чтобы англичанам когда-либо удалось разрешить задачу ведения маневренной войны в открытой пустыне. В общем для английского метода ведения боевых действий характерны медлительность, отсутствие гибкости и методичность; англичане рассчитывают на свою морскую мощь и огромные ресурсы своей империи и доминионов. Весьма вероятно, что старшие офицеры английских военно-воздушных сил более инициативны и предприимчивы, чем офицеры армии, и, между прочим, могу отметить, что английский Средиземноморский флот дал ряд талантливых офицеров.
Бои в Северной Африке были тяжелыми для обеих сторон, но они велись честно. С военнопленными обращались хорошо, и у противников развивалось чувство взаимного уважения. Это чувство объединяет ветеранов войны в пустыне, независимо от того, на какой стороне они сражались, и мне много раз приходилось в этом убеждаться, когда я беседовал в Южно-Африканском Союзе с нашими бывшими противниками.
Одним из замечательных примеров рыцарского духа, который развивали и укрепляли сражения в Западной пустыне, является речь Уинстона Черчилля в палате общин 27 января 1942 года, когда он сказал о Роммеле: "Мы имеем перед собой очень смелого и искусного противника и — да будет мне позволено казать, несмотря на угар войны, — выдающегося полководца". В своих мемуарах он пишет:{162}
"Мое упоминание о Роммеле сошло в тот момент благополучно, но впоследствии я узнал, что некоторых оно покоробило. Они просто не представляли себе, как может быть какое-нибудь положительное качество у вражеского полководца. Эта предвзятость является хорошо известной чертой человеческой натуры, но она противоречит тому духу, благодаря которому выигрываются войны и устанавливается прочный мир".